Настало утро понедельника, которое принесло новую учебную неделю. Надо было просыпаться, но Давид совершенно не хотел этого делать. Он почувствовал, что это конец, продолжения не будет, и его не должно быть по сути. Возможно, Давид смирился бы и преодолел все свои проблемы, если был бы кому-то нужен здесь и сейчас, но таковых людей он не нашёл, поэтому решение стало ещё твёрже. Он не верил, что в будущем что-то кардинально изменится, поэтому хотел быстрее всё кончить. Напоследок он решил сходить в школу и на работу, чтобы в последний раз увидеть одноклассников, учителей и работников пансионата.
В школу он пошёл заранее, чтобы сесть на свою любимую лавочку, на которой не сидел с тех пор, как Лена разоблачила его. Он наблюдал за всеми людьми, всматриваясь в них и мысленно прощаясь. Одна из последних пришла та, которую Давид ждал больше всего; как всегда, она была красива и грациозна. «Прощай, Лена!» — мысленно сказал Броненберг.
Прозвенел звонок, и Давид пошёл на алгебру.
«Зачем что-то писать, если живёшь на Земле последний день?» — подумал Давид и стал рассматривать одноклассников, которые болтали друг с другом. Его наблюдения прервала фрейлейн Бруден, для которой было странным такое поведение ученика:
— Давид, ты меня слушаешь?
— Конечно, извините.
С этого момента Давид решил не привлекать к себе внимание и записывать всё, что требовала учительница.
На перемене перед историей Давид сидел как в трансе, погружённый в свои мысли, ничего не замечая вокруг себя. Его состояние внезапно прервала чья-то рука на плече:
— Давид, можно к тебе обратиться? — тихо и робко сказала Анхен.
«Ну что тебе надо?» Давид был недоволен тем, что Анхен прервала ход мыслей.
— Да, — ответил он.
Анхен подсела к нему на соседний стул.
— Эм, как бы это объяснить? В общем, у меня есть к тебе предложение. Эмм… Я знаю, что ты не силён в литературе и истории, а я — в математике и физике. Нуу… вот, я хочу предложить тебе сделку: ты помогаешь мне в точных науках, а я тебе — в гуманитарных. Как тебе?
Давид слушал данное предложение без особого интереса и поначалу хотел отказаться, но потом подумал, что это хорошая возможность помочь кому-то перед смертью.
— Что ж, давай. Как ты хочешь это сделать?
— Не знаю.
— Я могу дать тебе разные формулы и таблицы… Эх, я их дома забыл. Давай, я тебе завтра принес… — Давид запнулся, так как вспомнил, что никакого завтра уже не будет. — Или если тебе не трудно, давай сходим за ними сегодня. Я здесь, недалеко ж…
— Да! — с пылом ответила Анхен. — После уроков, хорошо?
— Хорошо.
Счастливая Анхен убежала на своё место, не веря своему счастью.
Наступил конец учебного дня. Все быстро ухватились за свои сумки и убежали. Остались только двое.
— Ну что, идём? — радостно сказала Анхен.
— Куда? — за время уроков Давид совсем забыл о договорённости, но потом его осенило: — Ах, да! Пошли, — недовольно сказал он.
Весь путь до общежития они прошли молча: Давид совершенно не был настроен говорить, а Анхен боялась сказать что-либо, ведь она чувствовала его недовольство и смертельно боялась, что оно связано с ней, но, несмотря на это, она была безмерно рада находиться рядом с ним. Она очень сильно волновалась, как ребёнок перед уколом. Она сжала сумку так, что там остались вмятины.
Наконец они вошли в комнату.
— Я, мягко говоря, живу очень скромно…
— Да, всё хорошо! — перебила Давида взволнованная Анхен. Она привыкла жить в частном доме, поэтому немного не понимала, как Давид умудряется здесь существовать. «Бедный, бедный Давид!»
— Садись пока на кровать. Сейчас я сниму кофту, а потом поищу табличку, — сказал Давид и принялся за дело.
Анхен села на кровать Макса и провалилась в огромную вмятину в матрасе.
— Ээ, нет! На эту лучше не садись. Сядь лучше на мою.
Анхен с трудом вылезла из ямы и устроилась на кровать Давида, которая была несравненно в лучшем состоянии, нежели у Макса.
— А откуда там такая яма? — поинтересовалась Анхен.
— Эта кровать моего брата Макса. В общем, не хочу произносить вслух, откуда там яма… — засмущался Давид. Анхен всё поняла и тоже засмущалась.
Давид собирался снять кофту, однако ожидание Анхен увидеть хотя бы часть тела Броненберга не оправдалось: под кофтой была майка, однако этот процесс заставил её поволноваться и разыграться её неслабой фантазии.
Давид нашёл таблички, сел рядом с Анхен и начал объяснять:
— Смотри, вот это формулы геометрических параметров, то есть объёма различных тел, площадей разных фигур, периметров — в общем, всё, что надо для геометрии. Тут, видишь, даже все величины подписаны. Сообразишь, я думаю. Дальше: здесь тригонометрические формулы. Вот здесь самая главная формула — основное тригонометрическое тождество, и с ней…
Анхен изо всех сил пыталась сосредоточиться и вникнуть в эти малознакомые, непонятные понятия, но у неё ничего не получалось. Она лишь смотрела на шевелящиеся губы Давида, а его слова пролетали мимо ушей. Она начала руками расчёсывать волосы и облизывать губы.
—… здесь формула криволинейной трапеции, но я не думаю, что с нас будут спрашивать интегралы. Что касается объёмов тел вращения, то это тоже вряд ли будет на контрольной. Всё равно никто не сможет это написать. Главное — выучить окружность и функции… — тут Давид остановился, так как не видел смысла продолжать. Он не понимал, почему Анхен смотрит на него таким взглядом. — Ты понимаешь меня? — робко спросил он.
— Не совсем, — честно ответила Анхен.
Давид решил отдать свой конспект и классную тетрадь, так как Там они ему уже не понадобятся.
— Вот здесь всё очень хорошо расписано. Возьми их.
Анхен сначала взяла эти тетради, но потом увидела, что именно в них Давид пишет на уроке. Она смутилась.
— А разве они тебе не нужны?
— Возьми их, тебе они нужнее. Я всё и так знаю.
— Нет, я не возьму их. Ты же в них пишешь.
Давид не принимал их обратно. Анхен показалось это весьма странным. На несколько секунд повисла тишина, и Броненберг передумал и забрал тетради обратно, чтобы скорее отделаться от Анхен.
— Ты права, они нужны мне.
Анхен снова улыбнулась и сказала:
— Объясни, пожалуйста, ещё раз, где что?
Давид снова начал объяснять и снова понял, что всё летит мимо ушей Анхен. Снова повисла тишина, они посмотрели друг на друга, и слабые догадки начали приходить в голову Броненберга.
Внезапно в дверь очень громко постучали. Давид как по команде встал с кровати и открыл её.
— Успели! — сказала женщина средних лет, вошедшая в комнату без разрешения.
— Фрау Хитцер? Здравствуйте! — с удивлением сказала Анхен.
— Анхен? Ты здесь! Молодец! Как хорошо, что ты не бросила друга в беде! — командным тоном сказала фрау Хитцер.
Фрау Хитцер — школьный психолог, очень весёлая, бодрая женщина с хорошим чувством юмора
— В какой беде? — спросила Анхен.
Её никто не услышал.
— Анхен, не могла бы ты оставить нас наедине? — вежливо попросила фрау Хитцер.
— Конечно!
Броненберг проводил Анхен до дверей и вручил карточки с формулами.
— Прости, что так получилось. Возможно, она перепутала, — прошептал Давид.
— А что случилось?
— Сам ещё не знаю. Давай, пока!
Анхен ушла.
— А вы уверены, что вам надо именно ко мне? — недоумённо спросил Давид.
— Более чем! Садись.
Броненберг сел на свою кровать. Фрау села рядом с ним.
— Я не понимаю, что случилось, и зачем вы ко мне пришли?
— Эх, Давид, не умеешь ты врать. Тебя же, как раскрытую книгу, можно читать.
— Всё равно не понимаю, — не сдавал своих позиций Давид.
— Фрейлейн Бруден мне всё рассказала: про то, каким ты ходил в школу в последнее время, про твою жизненную ситуацию и про твоё сегодняшнее «Прощайте!»
«Что? Я же произнёс это про себя. По всей видимости, нет?» Давид тяжело вздохнул и понял, что отпираться больше нет смысла. Он ничего не сказал, ожидая, что же скажет фрау Хитцер. Она подвинулась поближе к Давиду и обняла его.
— Давид, ты невероятно добрый, хороший, светлый, отзывчивый человек! Большая редкость встретить такого, как ты. У тебя же большие способности, талант, будущее. Ты же станешь успешным и счастливым человеком. Скажи мне, почему, почему ты решил уйти и оставить этот мир? Ты можешь рассказать мне абсолютно всё, я пойму и не буду осуждать.
Слова фрау Хитцер прозвучали настолько искренне и убедительно, что обезоружили Давида. Он растерялся и забыл, почему же он хотел сделать шаг в вечность.
— Понимаю, ты одинок, но это эфемерно. С твоими ровесниками тебе не по пути. О чём тебе с ними говорить, чему ты научишься у них, а чему ты их научишь? Я не говорю, что они плохие, просто ты немного другой. Это не плохо, даже наоборот, хорошо, что ты не пытаешься быть похожим на других, а быть собой. Ты — человек большой воли. Несмотря на все трудности, что выпали на твою долю, ты не сдавался.
Давид засмущался, однако втайне был польщён данными словами.
— Разве всё это про меня?
— Ну, конечно! Поверь мне, я говорю это не из сострадания, а потому что я действительно так думаю. Понимаю, невозможно всегда быть сильным, но ты подумай, что будет, если ты уйдёшь: мир потеряет такого прекрасного человека. Ты не сможешь ничего сделать, ничего оставить после себя, а ведь с твоим талантом и способностями ты бы смог свернуть горы и поменять что-то в этом мире к лучшему. Пойми, ты нужен всем нам и этому миру. А ты подумай, что будет с твоим братом и мамой. Когда мы позвонили ей, у неё началась истерика…
— Что?! Вы звонили моей маме?
— Ну конечно! Она уже едет к тебе.
— Зачем? Она же, наверное, чуть с ума не сошла.
— Во-от о чём я тебе и говорю! А что бы было, если бы ты оставил этот мир навсегда? Ты об этом думал?
Давид пристыдился. Действительно, он совершенно забыл о матери и брате. «Они же не обязаны всё время находится рядом со мной. Какой эгоизм!» Фрау Хитцер почувствовала стыд Давида и решила приободрить его.
— Всё хорошо, Давид. В жизни бывают разные ситуации, и самое главное — преодолевать их. Ошибки есть у всех, это нормально. Хорошо, что ты осознал это. Если ты упал, то обязательно надо встать, а мы тебе в этом поможем. Знай, что ты не один, тебя любят и в тебе нуждаются, пусть это и неочевидно.
Эти слова были простыми, но они дали слабую искру в душе Давида. Теперь у него появилось немного сил для продолжения борьбы за жизнь. Это был всего лишь запал, а зажечь настоящий огонь мог только сам Давид. Пронзительная фрау Хитцер увидела это в его глазах, улыбнулась во весь рот и снова обняла Давида.
— Вот так лучше.
Давид улыбнулся. Дальше они беседовали на отвлечённые, но очень уместные в данном случае темы. Фрау Хитцер рассказывала истории из своей жизни, как радостные, так и печальные; рассказывала про преграды, трудности и их преодоление. Дальше она начала рассказывать про приятные моменты своей жизни такие, как отпуск. Истории про отдых, описание райских мест, пальм и моря унесли Давида куда-то очень далеко отсюда, от проблем, суеты и страданий, и даже неважно, что фрау Хитцер никогда в жизни не видела ни моря, ни пальм, ни райских мест.
— А ты разве не дружишь с Анхен? — внезапный вопрос фрау Хитцер вернул Давида обратно.
— Нет. А что?
— А почему она была у тебя?
— Я ей формулы по математике дал.
— А-а… Зря ты не дружишь с ней. Она хорошая девочка.
— Может, вы и правы.
Давид подумал о том, что, может быть, действительно нужно общаться с Анхен чуть больше или вообще подружится с ней. «Кто знает, может у нас есть общие интересы. И почему я не замечал её раньше?»
Они посидели молча ещё некоторое время, пока Давида не осенило:
— Фрау Хитцер, может, вы желаете чай?
— Ох, Давид, мне надо идти. Надеюсь, тебя можно оставить наедине?
— Разумеется! Спасибо вам большое, фрау Хитцер!
— Всегда рада помочь! Обязательно заходи ко мне в школе.
— Хорошо! До свидания!
— До встречи!
Давид проводил фрау Хитцер и опомнился, что ему через пять минут нужно быть на работе. В надежде успеть он сорвался с места и побежал, однако всё равно опоздал. Начальница даже не заметила этого, так как Давид был добросовестным работником, и она безоговорочно доверяла ему.
Отработав время, окрылённый Давид пошёл к мосту: в такой момент он просто не мог пройти мимо него. Сегодня был тёплый, почти жаркий день: можно сказать, началось лето. День настолько прибавился, что как будто ещё вчера в это же время была темень, а теперь — пылающий закат. Картина была потрясающей: от солнца облака принимали красный, оранжевый, жёлтый и розовый оттенки. Закат ослеплял глаза и засвечивал город, людей и всё остальное. Многие люди останавливались, чтобы узреть эту красоту, и если бы не домашние дела, они бы смотрели на это бесконечно.
Данная картина подпитала жизнеутверждающие мысли Давида. Он будто бы родился заново, переосмыслив некоторые вещи. Он понял, для чего ему жить, и перестал переживать по поводу своей социализации; он понял, что состоит не только из недостатков, но и из достоинств; он начал надеяться на лучшее и осознал, что всё только в его руках; он вдохнул полной грудью и заново начал жить.
Солнце уже скрылось за горизонтом, люди разошлись, а Давид всё также стоял, только теперь его взгляд немного поник. В тот момент он начал проклинать себя за сегодняшнее решение. На смену окрылённости пришло чувство стыда, и он боялся, что об этом кто-то узнает. «Ведь есть же люди, которые живут значительно хуже меня. Вот я дурак!» Впрочем, это чувство было намного лучше, нежели утреннее ощущение.
В таком состоянии Давид и отправился домой. Перед входом в общежитие он заметил девушку, сидящую на лавочке. Поначалу Броненберг хотел пройти мимо, но потом заметил, что девушка странно покачивается, её голова опущена вниз, а волосы были растрёпаны. «Может, ей плохо?» Давид ринулся к ней.
— Девушка, вам плохо?
Она подняла голову, и Давид увидел до боли знакомое лицо.
— Мне хорошо… Давид?
У Лены был размазан макияж, а сама она была пьяна до безобразия. Броненберг был ошарашен присутствием Лены в его дворе и её состоянием.
— Лена, где ты живёшь? Давай, я тебя доведу.
Лена была в прострации и ничего не отвечала. Тогда Давид решил поднять её и повести по дороге в надежде на то, что Лена укажет ему дальнейшую дорогу.
— Куда, куда ты меня тянешь? — закричала Лена.
— Домой, конечно!
— Не пойду-у!
Давид встал перед выбором: оставить Лену здесь, и тогда с ней может произойти неведомо что, или насильно отправить домой, но куда? А может, повести её к себе в комнату? Третий вариант казался единственным реалистичным для Давида, поэтому он схватил её за талию и насильно повёл домой. Она начала сопротивляться и кричать:
— А-а-а, куда ты меня ведёшь?!
Давид был вынужден закрыть ей рот и повести дальше. Поднимаясь по лестнице, Лена несколько раз падала и кричала на всё общежитие, а Давид каждый раз поднимал её и продолжал вести. Они наделали столько шума, что в коридор выбежала добрая половина общежития.
— Что случилось?
— Может, помочь?
— Давай помогу. Что с ней? Ей плохо?
— В ванную её, быстрее!
— Ох, и спиртягой несёт…
— Кто это вообще? Где ты её нашёл?
— Всё в порядке. Это моя одноклассница. Она просто немного перепила, поэтому не в состоянии сказать, где её дом. Она проспится, и всё будет хорошо. Спасибо, что помогли донести. Спокойной ночи!
Давид закрыл дверь комнаты ото всех соседей и не заметил, как отпустил Лену, чего категорически нельзя было делать. Она с грохотом повалилась на пол. Броненберг спешно начал разбирать свою кровать для Лены. С большим трудом он затащил её туда, накрыл одеялом и побежал за тазиком. Оказавшись обратно в комнате, Давид заметил, что его одеяло уже на полу. Он молча поднял его. «Зря я это сделал. Сегодня жарко».
Давид уже собирался делать уроки, но Лена отвлекла его:
— Давид, иди ко мне.
— Что такое, плохо?
— Ну, сядь ко мне.
Давид сел к ней на кровать. Лена немного приподнялась на подушке и уставилась на Давида своими стеклянными глазами. Далее она начала нежно гладить его лицо рукой. Давид не понимал, что происходит.
— Ты такой хороший, — прошептала она.
Давид удивился: «Почему до этого она считала меня непонятно кем, а сейчас я вдруг стал хорошим? Точно — алкоголь».
Лена опустила Давида на кровать, положила на него ногу и начала целовать его шею, лицо, а затем добралась и до губ. Сначала она просто целовала их, а потом начала применять язык. У Давида сбивалось дыхание, и он потихоньку начал терять ориентацию в пространстве.
Казалось бы, это лучший момент для Давида. Здесь и сейчас сбывается его самая смелая и заветная мечта. Он бы никогда не смог себе представить, что его первый поцелуй произойдёт именно так. Он бы сполна мог воспользоваться моментом и выразить все свои чувства прямо здесь, на этой кровати, но когда произошёл полноценный поцелуй взасос, Давида стало тошнить. Вкус и запах алкоголя с табаком плохо подействовали на неподготовленный организм Броненберга, и он, забыв про тазик в комнате, побежал в туалет на случай рвоты, однако вскоре его отпустило, и он пошёл в комнату, где уже храпела Лена.
«Что это было? Алкоголь так дал в голову, что захотелось любви? Какая…» Давиду стало не по себе: его чувства к Лене будто растоптали. Они были подобны птице, которая так высоко и славно парила, но потом кто-то выстрелил в неё, и она камнем полетела на землю. Этот момент и вообще сближение с Леной в голове Давида были совсем другими, но кто бы мог подумать, что его будет тошнить от первого поцелуя со своей возлюбленной. Где-то в глубине мыслей проскакала фраза «Какая мерзость!», но Давид побыстрее от неё избавился: уж слишком она была резкой.
Давид в паршивом настроении сел на кровать и взялся за голову. Он понимал, что всё ещё влюблён в Лену, но ему было до тошноты противно это осознавать. В тот момент он бы всё отдал, чтобы разлюбить её.
Броненберг выключил свет, оставив лишь настольную лампу, сел на кровать Макса и смотрел на спящую Лену, думая о произошедшем. Он понял, насколько ужасно быть такой пьяной девушкой, и насколько постыдные поступки можно совершить в таком состоянии. «Ей же явно будет стыдно наутро, если она узнает то, что делала сегодня». Лена лежала на кровати, но Давид не любовался ей, а, скорее, наблюдал, как за диким и редким животным. Она перестала привлекать его как девушка, ему просто было любопытно, каким образом она довела себя до такого состояния. Вскоре Давид понял, что не узнает этого, просто наблюдая за ней, и решил сделать уроки.
Перед сном Давид поднял давно лежавшее на полу одеяло, и накрыл Лену без заботы, без старания, а как попало. Далее он немного постоял перед ней, и в его душу пришло чувство жалости и грусти от того, что случился некий перелом в его отношении к Лене. Сколько было душевного подъёма, сколько надежд, а теперь всё это рухнуло, но навсегда ли? Будучи в кровати Макса, Давид вспомнил, как Лена обнародовала на весь класс его любовное послание. Он понял, что не сможет просто так разлюбить Лену, так как даже та ситуация не смогла сломать его чувства, однако после сегодняшнего он уже не хотел продолжать обожать её, и принял решение бороться с чувствами любыми методами и навсегда забыть о Лене.