В гостях у Королевы Мод путевые записки

12 ноября 1987
Финский залив
1-й день экспедиции
За иллюминатором – черно и пусто. Уже миновали Кронштадт, и на море погасли последние огни. В третий раз еду в Антарктиду. Из второй экспедиции я вернулся всего пять месяцев назад, поэтому нынешний отъезд осознается буднично и привычно.
Я - начальник геологического отряда, кроме того, ответственный за всю группу сотрудников из нашей организации (25 человек), следующих на теплоходе «Профессор Зубов». Со мной идет мой хороший товарищ Коля Алексашин. Наша с Николаем каюта оказалась очень небольшой: узкий проход, маленький столик, полудиванчик и две койки одна  над другой. На скошенном борту – круглый иллюминатор, у двери – раковина и кран. Плохо, что каюта расположена в носовой части судна. Это значит, что будет качать.
В 18 часов, в густеющих сумерках, отвалили от причала. Небольшая группка провожающих до последнего стыла на знобком ветру. Буксиры сноровисто развернули судно, матросы отдали последние концы, и – наш «белый пароход», дав прощальный гудок, двинулся малым ходом по Морскому каналу.
33-я Советская Антарктическая Экспедиция началась.

15 ноября
Росток
Стоим с утра в немецком порту Росток. Аккуратные каменные волноломы отделяют порт от моря. Росток, сколько видно, городок небольшой и старинный. Вековые дома венчают  крутые красно-черепичные крыши. Только рядом с портом возвышается современный стеклянный брусок отеля «Нептун».
На причале «Зубов» поджидали несколько человек в кожаных куртках нашего образца. Среди них был и наш коллега, немецкий геолог Ханс Пейх. Мы помогли Хансу погрузить на борт его багаж: два кофра и с десяток объемистых деревянных ящиков (зачем ему столько?). Я показал Хансу его жилье: одноместную каюту 1-го класса, что на главной палубе. Кроме нашего коллеги, на судно погрузились еще два молодых немецких биолога. Они едут зимовать на нашу полярную станцию Беллинсгаузен.

16 ноября
Датские проливы
Сегодня вечером гостили у Пейха по его приглашению. Были я, Коля и Юрий Яковлевич Лившиц. Вместе с Хансом, – наличный состав геологического отряда, следующего в Западную Антарктиду. Еще два геолога – Шулятин и Траубе присоединятся к нам на месте; месяц назад они отправились самолетом в Антарктиду и работают сейчас в восточном регионе.
Ханс Юрген Пейх – невысокий худощавый мужчина с наполовину поседевшими и поредевшими волосами. У него светлые, за очками, глаза, негромкий голос и частая извинительная улыбка на лице. С первого взгляда его интеллигентно-домашний облик располагает к себе. Он геолог-седиментолог, профессор, работает в Академии наук ГДР; живет в Потсдаме.
На столе у Ханса стояла батарея пивных бутылок и легкая закуска (орешки, галеты, ломтики сухой колбасы). Разумеется, мы сразу отдали дань пиву, очень, кстати, хорошему. Ханс неплохо говорит по-русски, слегка коверкая отдельные слова; слушать его русскую речь приятно. В Антарктиде Ханс бывал дважды. Он коротко знаком с нашим Шулятииным, которого будет рад встретить.
Мы с Колей рассказывали Хансу о своей студенческой практике в ГДР. Тогда мы изъездили с экскурсиями всю южную часть республики. Страна и люди нам очень понравились; помню, мне тогда подумалось, что если и есть где-нибудь развитой социализм – так это в ГДР.
Юрий Яковлевич Лившиц подарил Пейху свою монографию по палеогену Шпицбергена, украсив ее витиеватой надписью. Уже в конце вечера Ханс, которого мы по русской   традиции звали Гансом, стеснительно нас поправил. Он сказал, что зовут его именно Ханс; Ганс – такого имени нет, ганс по-немецки – гусь и, как я понял, – обидное прозвище. Впрочем, он не настаивал, он просто ставил  в известность. Мы, покраснев втройне, извинялись и обещали ошибку изжить.
Ушли от Х-Ханса около полуночи. Я прогулялся по ночной палубе. Судно мерно двигалось вперед. День сегодня был туманно-пасмурный. Почти и не видели ничего; иногда лишь проглядывали низкие пустынные берега по правому борту.

17 ноября
Северное море
Сильный северный ветер с волнением на море до 5 баллов.
Волнение на море вполне приличное: волны раскатистые и сплошь в белых барашках. Ветер и волна – боковые, потому и качка бортовая, что всегда противнее  килевой. Но судно, не сбавляя хода, пробивается вперед.
Теплоход «Профессор Зубов» построен в ГДР в конце 60-х годов как научно-исследовательское судно  (НИС). По размерам и форме он однотипен с пассажирскими судами «Байкал»,  «Эстония» и др. Длина его 122 метра, водоизмещение 7 тысяч тонн, крейсерская скорость 16 узлов (около 30 км/час). У судна острый изящный форштевень и зауженная корма. Надстройка, напротив, имеет покатые и  сглаженные обводы, что придает всему судну подустарелый и вместе с тем уютно-домашний вид. На кормовой палубе установлен стартовый комплекс для запуска метеоракет. Верхушку главной мачты венчают задорные, похожие на рога молодого барашка, конусные радиоантенны. У нарядно-белого, слегка постаревшего красавца «Зубова» имеется близнец: «Профессор Визе». Он сейчас тоже идет в Антарктиду, тремя сутками впереди  нас.
На борту «Зубова» – 160 человек. Половину составляют полярники, вторую половину – экипаж и научный отряд. Нынешний рейс – пассажирский (с людьми туда и обратно), поэтому научные исследования ведутся попутно и по короткой программе.

18 ноября
Ла-Манш
За сутки прошли 340 миль. Погода малооблачная и умеренно теплая. Море спокойное. Вошли в Ла-Манш. С верхнего мостика я насчитал в поле зрения сразу полтора десятка судов. По английской стороне суда двигаются на запад, а по французской – на восток. Ось пролива размечена частыми буями. Прямо-таки Невский проспект.
В середине дня проходили самую узкую часть «Канала». Были видны одновременно французский пологий берег и высокий английский. Английская сторона была слегка подернута туманом.  Сквозь туманную дымку проглядывала полоса белых меловых обрывов, совсем как далекий столовый айсберг. Все правильно: туманный Альбион. Со времен Цезаря ничего не изменилось, если смотреть, конечно, невооруженным глазом. В бинокли  же мы различали городок Кале на французской стороне и Дувр – на английской (под обрывами, у самой воды). А между тем, нас облетел дважды небольшой самолет британской береговой охраны. Матросы сказали, что все советские суда таким образом обследуют. Это уже приметы века двадцатого.

21 ноября
Атлантический океан
Солнце, редкая облачность, зеленый океан. Первый по-настоящему теплый день. Температура воздуха – плюс 18о, воды – плюс 19о. Миновали 37-ю широту. Закончилась «эпоха кожаных курток», и началась «эпоха загорающих тел». Сегодня их еще единицы, а вот завтра-послезавтра на палубах негде будет ступить.
Завтра у Николая Алексашина день рождения. Лившиц уже сочинил по этому поводу «датские» стихи. Самодельными стихами тут никого не удивишь. Полярники – народ творческий. Едва ли не каждый второй ведет дневник, а каждый третий  пишет стихи. Я, кстати, отношусь к тем и другим. Стихи я поправил (с согласия автора), и мы сообща решили, что следует перепечатать стихи на фотографию «Зубова», проставить завтрашние координаты и тиснуть корабельную печать (с подписью капитана, если удастся).
Лившиц – человек примечательный. Немногим за пятьдесят, крепкогрудый, мускулистый, с тяжелой лысой головой на короткой шее. На очкастом лице внушительный нос и короткий клин пегой бородки. Он как-то спросил нашего общего приятеля: на кого он похож? Удивленный приятель, геолог из нашей конторы, ответил, что как-то  не задумывался над этим.
– А если так? – Лившиц снял очки, повернулся в профиль и откинул голову. Приятель, сообразив, что подразумевается Ленин, скроил озадаченную физиономию:
– Не могу угадать, Юрий Яковлевич.
Юрий Яковлевич – кандидат наук, специалист по Шпицбергену, работал там несколько сезонов. В Антарктиде бывал однажды. Человек он громкий, нередко самоуверенный, но безусловно умный. Бойкий на перо и на слово. Мне он говорил, что лет 15 назад, защитив диссертацию, он подрабатывал лектором в обществе «Знание». За три дня самостоятельно готовил лекцию на любую заданную тему и выступал по Домам Культуры.
– За три дня – на любую тему! – горделиво подчеркнул он.

22 ноября
Канарские острова
Николаю сегодня исполнилось тридцать три. А я его знаю лет двенадцать. Он мой друг со студенческих лет. Николай Алексашин – очень радушный, добрый и общительный человек. Он слегка полноват, но всегда подвижен и бодр. Крупная голова сияет широким, из-за ранних залысин, лбом. У него чуть косящий взгляд и вислые запорожские усы. Да и в натуре его есть хохлацкая сметливость и хитринка. Почти со всеми, кто его знает, он на короткой приятельской ноге.
День рождения отмечали вечером у Ханса, где можно с удобствами разместиться. Юрий Яковлевич зачитал поздравительный стих и вручил герою вечера свою книжку по Шпицбергену (опять же цветисто подписанную). Ханс подарил имениннику фирменные конверты и красочный вымпел. Я скромно презентовал Николаю кассету с цветной слайдовской пленкой. Было весело и мы, честно говоря, порядочно подпили...
Около полуночи. Идем нешироким проливом между островами Канарского архипелага. Справа, почти рядом, – остров Тенериф. Отчетливо видны бисерные нитки огней курортного городка Санта-Крус. Над огнями угадываются черные громады островных гор,  бывших вулканов. Слева, в отдалении, –   остров Гран-Канария и призрачные огни Лас-Пальмаса. Мне грустно, что здесь я не был. В былые годы наши экспедиционные суда заходили в Пальмас. А вот НИСы они не пускают, они уверены, что это суда-шпионы.
Через час островные огни сместились назад и померкли. Я один на всех палубах. Ночь. Звездное небо. Орион парит высоко на востоке. Кассиопея  почти в зените. Большая Медведица уже опустила свой хвост в воду. Я долго стоял на верхнем открытом мостике. Легкая дрожь палубы, гул судовых машин, неспешный бег лопасти локатора.
Куда мы идем?
Под форштевнем изредка вспыхивают пенистые гребни. Это тропический планктон. В голове вертится, почему-то, есенинская строчка:
«Никогда я не был на Босфоре, я тебе придумаю о нем...»
Через месяц и мне тридцать три!

23 ноября
Северный тропик
Тропический градус пересекли вечером. А днем было ветрено и сравнительно прохладно: воздух – плюс 21о, вода – плюс 23о. С утра работали, днем загорали, вечером бегали. Уже несколько дней, как на аэрологической палубе натянута волейбольная сетка. У загорающих появилось развлечение: поглазеть на игру. Играет в основном морской научный отряд. Получается неплохо. Мяч, чтобы не улетал за борт,  привязан на длинной и прочной леске к высокой мачте.
А на кормовой (ракетной) палубе поставлен сегодня дощатый бассейн. Собирали его под началом боцмана самые нетерпеливые купальщики из полярников. И самым активным   был Болотов – командир вертолетного звена. (Я к нему присматриваюсь, так как предстоит с ним в Антарктиде много работать.) Бассейн небольшой, метра два на три. Чтобы он лучше держал воду, поверх досок постелен толстый брезент. Забортная морская вода будет поступать через пожарный гидрант. Завтра ожидается открытие купального сезона.

25 ноября
Траверс Островов Зеленого Мыса
По утрам и вечерам океан чуть парит, и легкая дымка скрадывает горизонт. Полуденное солнце почти не отбрасывает тени. Океан спокоен, ведь в тропиках почти никогда не штормит. И жарко: вода и воздух  уравнялись сегодня на плюс 28о. За сутки «Зубов» накручивает в среднем по 350 миль (примерно 650 км). Идем не быстро, но постоянно. И с каждыми днем все дальше уходим от дома.
В Антарктиду попадают по-разному. Если очень нужно, то самолетом. Это самый быстрый и короткий путь: 15 тысяч километров, если считать по меридиану. В первую мою экспедицию было именно так. На рейсовом Ту-154 мы за сутки  перелетели из Москвы в Мозамбик (Южная Африка). А оттуда до Антарктиды – девять часов лета на Ил-18-ом. Взлетали с бетона при плюс 27о, а садились при минус 11о на ледовый аэродром станции Молодежная. Весь перелет рассчитан на  5 дней.
Другой путь – комбинированный. Путь долгий и неудобный. Он выпал мне во вторую экспедицию. Для начала нас закинули  самолетом далеко в сторону: во Владивосток. Там погрузили на пассажирский теплоход «Байкал» и отправили в дальний рейс, почти кругосветку. Вначале мы спустились по Тихому океану до Сингапура. Через Малакский пролив вышли в океан Индийский и пересекли его по диагонали. Передохнули в Порт-Луи (остров Маврикий) и  по 35-ой параллели перечеркнули Атлантику. Бункеровались в Монтевидео,  в том самом порту, куда направляемся сейчас. От Южной Америки мы повернули круто на юг и через «ревущие сороковые» добрались до первой нашей станции Беллинсгаузен. Потом мы сделали крюк на Южную Георгию (Сандвичевы острова), где заправились под горловину пресной водой. И уже оттуда двинули на Молодежную по холодным и ледовитым водам Южного океана. У «Молодежки» мы пересели на грузовое судно и дошлепали, наконец, до своей базы Союз. Весь путь занял 63 дня.
Третий вариант – нынешний: теплоходом от Питера до Антарктиды. Разумеется, он самый удобный. Загрузился единожды и иди себе до пункта назначения без пересадки. Как говорится, от причала до причала. Впрочем, для нас, геологов, лучше, пожалуй, прямой самолет. К самому началу  сезона  поспеваешь.
А возвращаться из Антарктиды надо непременно морем. В этом единодушны все полярники. Во-первых, это постепенная акклиматизация; во-вторых, это внеплановый тропический отпуск; в третьих, – прибытие  судна в Союз приходится обычно на май, то есть в разгар весны, а не на февраль, когда возвращаются самолеты (из зимы в зиму). Все эти  доводы (а есть и другие) заставляют полярника решительно предпочесть судно  самолету  и отсрочить тем самым свое долгожданное возвращение на два месяца. Февральским крылом улетают неохотно и почти всегда под принуждением начальства или обстоятельств.

27 ноября
Сегодня мы с Колей были дежурными мойщиками посуды. Когда судно перевозит полярников, всегда в помощь команде выделяют дежурных.
Мне выпало дежурить в кают-компании, а Коле в столовой. Кают-компанию кормят две официантки: Таня и Света. Таня – рыжеватая улыбчивая блондинка с простодушным характером. Света – худенькая шатенка, которой можно дать и 20 и 30 лет. У нее блестящие карие глаза, высокие скулы и легкий румянец на щеках. Чувствуется независимость, легкая настороженность и даже вызов. Все вместе, наверное, – защитная реакция на повышенное мужское внимание. Однако я  видел, как она говорила с одним морячком, вероятно, избранником: нежно и преданно, не обращая внимания на окружающих. А морячок, красуясь, слегка пренебрегал ею.
Сегодняшний день был ненастным. Температура воздуха – плюс 26о, воды – плюс 28о. С дождевых низких туч срывались короткие, но обильные ливни при сильном встречном ветре. А ведь мы почти у экватора. Теперь уже ясно, что тропическая Атлантика заметно холодней Индийского океана. Там на тех же широтах температура воды доходила до плюс 32о! И осадков не было никаких, только сухие полыхающие зарницы по ночам.
С нынешнего дня начаты судовые научные наблюдения. Четыре раза в сутки судно сбрасывает ход до 4 узлов. Берутся пробы воды, в небо выпущены первые метеозонды.

28 ноября
Экватор!

На экваторе – штиль, нет причины штормить.
С парохода сойти и остаться пожить.

Разыскать островок позабытый, ничей;
развести костерок из ненужных вещей.

Сбросить платье времен от знамен до штиблет.
Новых истин ведь нет за две тысячи лет.

Незатейливый быт и закат полосой.
В равновесии быть между двух полюсов.

Чтоб для певчих и сов, как на чаше весов:
день – двенадцать часов, ночь – двенадцать часов.

Босиком по скале, море возле ступней.
У Калипсо семь лет так провел Одиссей...

На экваторе дождь, пелена облаков.
Гулкой палубы дрожь, и идти далеко.

В южное полушарие мы перешли  дождливой ночью. К утру распогодилось: солнце, редкая облачность, свежий ветерок. Океан барашково рябит и  яркой  синевой радует глаз.
Сегодня  традиционный  праздник Нептуна. На мачтах с утра реют флаги расцвечивания. После обеда – общий сбор на кормовой палубе у дощатого бассейна.  Судно легло в дрейф, чтобы присутствовали даже вахтенные. На всех  лицах улыбки, на телах минимум одежд, в руках фотоаппараты. Лучшие места оккупированы загодя. Ветераны морских переходов всячески  подначивали новичков. Таковых набралось до 30 человек. Им всем предстоял веселый (особенно для зрителей) ритуал посвящения. В ритуале есть элемент экзекуции,   поэтому новички, скрывая опасения, держались преувеличенно бодро.
В назначенный час на палубу взошел Нептун с трезубцем и разномастной свитой. Нептун (в миру судовой кок) был в шортах и рваной тельняшке. Его природная пухлость была увеличена подушкой, заправленной под одежду;  натуральная борода выкрашена аптечной зеленкой. Он поднялся на помост и уселся в приготовленное кресло. Вокруг устроилась свита: свирепые черти, дюжие пираты, доктор с клистирной трубкой и три полуголых наяды. Самой восхитительной и грациозной была, конечно, Светлана.
Нептун грозно потребовал отчета.  Под его суровые очи  вышел капитан  в светлой тропической форме. Капитан доложил о маршруте,  просил не чинить препятствий и принять мзду: поднос с графином водки и закуской. Пока капитан говорил, судно слегка накренилось, и из переполненного бассейна хлынула вода, залив парадные капитанские штиблеты.  Капитан Родченко даже не дрогнул. А вот наяды отпрянули, и у Светланы  распахнулась  легкая, из рыбачьей сети, накидка, обнажив маленькую  изящную грудь. Этот невинный стриптиз всех позабавил, кроме самой «стриптизерши». Легкая краска и досада на ее лице были явственны, но очень милы.
После торжественной части вытолкали вперед новичков. Ритуал выдерживался строго. Каждого из дебютантов мускулистые черти бросали на колени перед Нептуном. После смиренных просьб и милостивого разрешения, новичка на пинках подводили к чистилищу и  густо мазали черным варевом. Затем, оттянув плавки, пришлепывали на ягодицу большую печать и пинками же сталкивали в бассейн. Из воды его принимали наяды и поили компотом из большого черпака. Под конец попрыгали в воду измазанные черти с наядами в охапку.
В общем, праздник получился неподдельный. Было много смеха, импровизаций и шуток.  Я стоял рядом с Хансом, который непрерывно снимал на два фотоаппарата. Ханс сейчас выглядит забавно, если не  сказать забулдыжно: красное обожженное лицо,  облупленный нос и сивая щетина (отпускает бороду).
Наш капитан, кстати, – Герой Советского Союза. Он получил звезду за недавний вынужденный дрейф «Сомова» в зимних полярных водах. Он на нем капитанствовал тогда.
 

1 декабря
19-й день экспедиции
Жарко! Воздух – плюс 27о, вода – плюс 28о. Под килем – 4500 метров. Прошли от Ленинграда ровно 6 тысяч миль.
Полдня судно лежало в дрейфе. Проводились научные исследования и кое-какой ремонт. Матросы на корме пытались выловить небольшую акулу, но она сорвалась с крючка.  Я видел ее: серая  головастая рыбина  под два метра.
Вчера я сдал помполиту списки увольняемых по тройкам. Приход в Монтевидео ожидается 8 декабря. Помполит затребовал списки заранее – для всестороннего, так сказать, изучения. Он знает почти всех полярников по именам и лицам,  и грозится перетасовать ненадежные тройки.  Увольнения в инпортах осуществляются только по тройкам, с назначением старшего и в строго обозначенные сроки. Ненадежные тройки – это пьющие и опаздывающие тройки.
Мои ребята, узнав о помполитовских угрозах, крепко негодовали.
Увольняемые  сходятся в тройки по приятельству и интересам. Заранее планируются маршруты, увеселения, покупки. А тут – на тебе! Иди в увольнение неизвестно с кем или с тем, кто тебе лично не симпатичен. Особенно негодовал взрывник Зверев, экспедиционный ветеран, идущий в Антарктиду чуть ли не десятый сезон подряд.
– Знаю я этого помполита! – матерился Зверев, – и он меня, как облупленного, знает. В  Порт-Луи, в позапрошлую экспедицию, он нас в кабаке засек. И потребовал, чтобы мы досрочно на судно вернулись. А мы его послали! Хорошо, что  был тогда последний заход перед Антарктидой. А то бы следующих увольнений лишил.
Сам Зверев – невысокий, хорошо сложенный крепыш с независимым характером. Резкие черты лица и крупный римский нос напоминают  один из скульптурных портретов Цезаря. Говорит Зверев звучно и авторитетно, заставляя себя слушать. Его мужское обаяние и цельность натуры чувствуют все; многие к нему тянутся. В тропиках Зверев очень любит загорать. Именно он открывает сезон, выходя на палубу в плавках, когда некоторые еще зябнут в кожаных куртках.  Зато после тропиков он выглядит, как мавр. Зверев со смехом рассказывал, что как-то в Кейптауне (заходили сдавать больного) его не пускали в бар. Приняли за цветного!

3 декабря
Южный тропик
Уже не жарко, но еще тепло: воздух – плюс 25о, вода – плюс 26о.
Продолжаем днями отстаиваться в дрейфе. Суточный ход упал до 160-220 миль.
Вчера стояли на банке: глубина под килем всего 56 метров. На кормовых палубах все желающие азартно рыбачили. Снасти всякие: спиннинги, удочки, но чаще – обыкновенная леска с крючком. Я не ловил (нет  терпения), но улов рассмотрел. Это красные  хищные рыбины вроде морских окуней и округло-плоские «караси» с  фиолетовыми полосами у головы. А близ поверхности показывалась иногда макрель с голубыми плавниками.
По вечерам наблюдаю звезды. Из привычных северных созвездий остались только Орион, Плеяды и Возничий. А впереди по курсу видны уже Центавр и Южный Крест.

5 декабря
Попрохладнело: воздух – плюс 23о, вода – плюс 22о. Задувал весь день ветер, нагоняя временами косматые тучки. Те налетали на солнце и сеялись короткими дождями. И снова сверкало солнышко.
Вчера в последний  раз искупался в бассейне. А сегодня мы с Колей и другими полярниками разбирали нашу маленькую дощатую купальню, 10 дней бывшую центром и ключом палубной жизни. Тропический купальный сезон закрыт. Исчерпан до донышка праздник жаркого солнца, спокойного океана и морских прохладительных ванн. Не так давно в тропиках выдавали ежедневно по стакану сухого вина, делая тропический сезон еще более желанным и приятным.
Сейчас Южно-Американский материк  от нас совсем близок, поэтому и пернатые появились: небольшие птички в черном оперенье, похожие на наших дроздов. Одна «чернушка» слетела на фальшборт кормовой палубы и сидела с полчаса, отдыхая. В трех метрах от нее  сгрудились многочисленные натуралисты с фотоаппаратами. Птичка беспокойно вертела головкой, но усидела, видимо,  очень устала.
Сегодня закончился 44-ый кругосветный чемпионат по палубному волейболу. В финале играли команды «Брашпиль» и «Дюзы». Чемпионский титул достался ракетчикам, третье место занял «Дизель», наша «Дружная» на четвертом месте, на пятом – «Помехи»,  «Авиатор» – на седьмом, последнем.

7 декабря
Ла-Платский залив
До Монтевидео осталось 250 миль. Для 35-ой параллели и наступившего лета совсем не жарко: воздух – плюс 18о, вода – плюс 20о.
Вчера под вечер опять отстаивались в дрейфе. Матросы ловили на блесну кальмаров и нескольких, довольно крупных, вытащили – по 30-40 см в длину. Брошенные на  палубу, они тут же выпускали из себя чернильную жидкость. У кальмаров изогнутый, как у попугая, роговой клюв, большие глаза, гибкие щупальца и кожистый неоперенный хвост. Внутреннего скелета нет – одна только костяная спица, которую мы  находим в геологических осадках (кальмары – существа древние) под названием «чертов палец».
А сегодня после вечернего чая на открытых палубах  случился переполох. Выскочил наружу: что такое?
– Дельфины!
С севера на юг, нам наперерез, пересекала залив бесчисленная стая  дельфинов. Сотни и сотни ныряющих живых торпед стремительно рассекали  волны. Острые треугольные плавники, литые бурые спины,  метущие воду хвосты. Наткнувшись на наше судно,  десятки дельфинов завихрились вокруг. Скользили вдоль бортов, шальными зигзагами  пересекали курс, вертелись бесстрашно в кормовых бурунах у самых винтов. А иногда, может быть, специально для зрителей, взлетали в воздух синхронными группами и, показав белые гладкие брюха, уходили в воду. Минут десять я ошалело наблюдал, до слез жалея, что выскочил без фотоаппарата. Вместе со всеми бегал от борта к борту и с носа на корму, оглядывался на всплески и перегибался вниз. Насытив глаза, я решился и сбегал за камерой. И еще минут десять щелкал и щелкал затвором, расстреляв полкассеты цветной пленки (все, что было в аппарате). Очень рассчитываю на два-три отличных кадра.
Трудно передать, какой восторг и наслаждение мы все испытали. Судно даже сбросило, как мне показалось, ход. По корабельным динамикам призвали всех на палубу. Из машинного отделения поднимались по очереди вахтенные мотористы... Я почти убежден, что дельфины-акробаты, сопровождавшие судно, сознательно показывали нам свое искусство. Даже потом, когда основная стая ушла, несколько самых игривых  дельфинов продолжали эскортировать судно. Но постепенно и они, один за другим, отворачивали в сторону и уносились вдогонку за стаей.
Здорово, ничего не скажешь!
Поздним вечером вода в заливе помутнела и приобрела речной серо-зеленый оттенок. Совсем как у нас в «Маркизовой луже». Это от близости Ла-Платы, крупной реки, впадающей в одноименный залив.

8-10 декабря
Порт Монтевидео
8 декабря в 7 часов утра мы уже стояли на внешнем рейде порта Монтевидео. Город с моря кажется гораздо обширнее, чем есть на самом деле, а тесно строенные грязновато-белые здания как-то не складываются в единый архитектурный ансамбль. (Другое дело небоскребный Сингапур: стоит над морем, как гигантская друза драгоценных бериллов.) На противоположном берегу бухты возвышается широкий и пологий холм, поросший травой. Рассказывают, что эту единственную возвышенность и увидел первооткрыватель. «Вижу гору!» –  воскликнул он. Отсюда и название города: Мonte video.

Документы
Монтевидео –  столица Уругвая (с 1828), административный центр департамента, 1.3 млн. жителей. Главный морской порт страны на северном берегу залива Ла-Плата... Университет, Музыкальная Академия, международный аэропорт... Основан испанцами в 1726 г.
Уругвай  – государство в Южной Америке. 187 тыс. кв. км. Население – 3.15 млн. человек. Официальный язык – испанский... Поверхность холмисто-равнинная. Главные реки – Уругвай и Рио Негро... Климат субтропический... С начала 16 века испанцы вели войну против коренных индейских племен... В 1811 г. в ходе войны Уругвай провозгласил независимость... С 1828 г. – независимая республика... Уругвай – одна из относительно развитых стран Латинской Америки... Вывозит шерсть, мясо, кожсырье... Денежная единица – уругвайское песо.
Энциклопедический Словарь

В 11-м часу с помощью лоцмана  вошли в порт и пришвартовались прямо к борту нашего «Визе». Он пришел сюда сутками ранее.
В увольнение вышли после обеда. Сразу обнаружили, что в городе довольно жарко, тогда как в океане, еще вчера, было совсем прохладно. В «Монтике» мы с Колей были ровно год назад. Заходили сюда на «Байкале». Поэтому  город уже не сулит нам больших открытий. Вот если бы зашли в Буэнос-Айрес, что отстоит всего в 3-х часах хода вверх по Ла-Плате... Но будем и там –  на обратном пути.
Прошлись по тесным и грязным припортовым улочкам. И снова поразил нас уже знакомый контраст: обшарпанные дома, неметеные мостовые  и – красочные, нарядные, да даже роскошные витрины – во всех, даже мелких лавчонках!
Саша Кислов – третий в нашей тройке. Он москвич, сотрудник Института географии Академии Наук. Это маленький худощавый блондин, спокойный, с негромким голосом. Ему тридцать пять; несколько лет работал в Арктике, в Антарктиду идет  второй раз. Он числится в моем отряде и будет штатным гляциологом у нас на Дружной. Я  записал его в нашу тройку, так как он мало кого знает (на судне в основном ленинградцы).
Вышли на большую центральную площадь – самое красивое и чистое место в городе. Это площадь Независимости - Independence. По квадрату она обставлена  высотными домами: современными – гладко-стеклянными, и более старыми – эклектичного вида (с башенками, балясинами и проч.). В центре площади на массивном гранитном постаменте высится конный памятник Хосе Артигасу, национальному герою, лидеру в войне за независимость. За памятником – подземный мавзолей. Спустились туда еще раз. Облицованный полированным гранитом зал,  в центре на невысоком цоколе стеклянный куб. Два вооруженных гвардейца в парадных мундирах по бокам: почетный караул. За стеклом золоченая восьмигранная урна с сердцем героя.
Тут же на площади зашли в магазин драгоценных и поделочных камней. Таких магазинов в городе много, но этот самый богатый. В продаже местные агаты и аметисты. Сказочный выбор агатовых поделок: медальонов, пепельниц, пресс-папье, пасхальных яиц. Просто глаза разбегаются. А какие прекрасные, играющие фиолетовым и сиреневым огнем, аметисты! В друзах, щетках, жеодах. Особенно хороши последние: расколотые или распиленные пополам каменные сферы, выложенные изнутри крупными аметистовыми кристаллами. Покупателей нет, мы одни; продавцы деликатно не мешают осмотру.
От площади прогулялись по центральному проспекту имени 18 июля. Это самая широкая и главная торговая улица, пересекающая город с востока на запад. Проезжая часть забита автомобилями, а широкие тротуары  запружены прохожими, как у нас на Невском. Уругвайцы в основном светлокожи (самое белое население в Латинской Америке); женщины улыбчивы и симпатичны. Очаровательные аборигенки, заметив наши взгляды,  не отворачиваются, не отвечают надменными взглядами, а именно улыбаются. Зато пешеходная дисциплина  совсем, как у нас. На красный свет проскакивают толпами. Автомобилисты же более терпеливы и аккуратно лавируют  среди людей...  И вся улица – сплошные зеркальные витрины, еще более красочные и иллюминированные. Даже в богатом Сингапуре витрины были попроще. Местные добротные товары – это кожа во всех видах: дубленки, полушубки, куртки,  сумки, ремни. Наши моряки здесь охотно берут дубленки. Поэтому у магазинов, особенно в припортовой части, стоят навязчивые зазывалы, знающие несколько слов по-русски: «дубленка», «заходи», «хорошо».
Затем мы вернулись на площадь и зашли в антикварный магазин «Ольга» (Olga). Магазин солидный: старинная бронза, иконы, самовары, холодное оружие. Содержит его русская пожилая пара,  эмигранты первой волны. В прошлый раз мы были здесь недолго, а сейчас задержались и разговорились. Он – Михаил Афанасьевич, 75 лет, высокий и седовласый. Она – Ольга Павловна, лет 70-ти, невысокая и рыхлая. Оба хорошо, без акцента, говорят по-русски. Он родился в Харбине (родители работали на КВЖД), она во Владивостоке. После революции остались за границей. В 1934 г. два его брата инженера вернулись в СССР, три года спустя, были расстреляны. Михаил и Ольга оставались в Харбине до 1952 г. После войны хотели таки вернуться на Родину. Подали документы,  получили гражданство, однако въезд им почему-то задержали. И они, не дождавшись, уехали в Уругвай. Однако в СССР бывали, имеют родственников в Ленинграде и Одессе. По их словам, в Монтевидео примерно 100 человек русских из первой волны; они общаются между собой, содержат православную церковь. Есть в городе и эмигранты третьей (еврейской) волны, но первые с ними почти не общаются.
Уже под вечер, по дороге в порт, зашли на старый продуктовый рынок. Кафушки еще работали, и в воздухе носились аппетитные запахи жаренного с приправами мяса. Подошли к тому самому хозяину, у которого были год назад. Я его сразу вспомнил: высокий, смуглый, улыбчивый. В тот раз, узнав, что мы русские, он всячески выражал нам свои симпатии. «О, русские – хорошо! Русские, поляки – хорошо! Русские – большие и сильные!», – и щупал выразительно свой бицепс. Потом даже написал на салфетке: «Russos – amigos».
Мы заказали пульпу  (жареную говядину со спинной косточкой), к ней соус-приправу, свежие булочки и литр красного вина. На ломаном англо-русско-испанском пытались объяснить хозяину (он понимал только по-испански), что были у него год назад, что нам очень понравилось, и поэтому пришли снова. Наконец, он понял. Обрадовался, закивал, радушно заулыбался. Мы, разохотившись, заказали еще жареных колбасок. Наш хозяин  Аугусто  моментально их изжарил, а от себя добавил второй графин вина, сказав, что угощает нас как друзей. Этот графинчик мы распили с ним вместе и заказали еще два литра, но уже с собой. Его вино и в самом деле неплохое: сладковато-терпкое, веселящее, хорошо утоляющее жажду. В общем, ушли от Аугусто в очень благодушном настроении.
Между прочим, видели мы на улицах стайки школьников.  На каждом белый сюртучок-халат, а на груди большой черный бант. Как нам сказали, такую форму школьники носят с первого и до последнего класса. Во-первых, это демократично (нет разделения по одежде), во-вторых, – приучает к аккуратности. На выпускном вечере на белых халатах пишут фломастерами друг другу пожелания и хранят как память.
Блуждая по городу, мы обратили внимание, что на  стенах стало меньше политических лозунгов. Но еще попадались такие: «Социализм – это свобода!», «Половина демократии – это отсутствие демократии», «Янки вон из Латинской Америки!».
Поздним вечером на «Зубов» забрели два подвыпивших поляка с рыболовного судна. Поговорили дружелюбно, похлопали друг друга по плечам. Славяне, одна кровь. Они хвалили Горбачева и его политику. Настойчиво звали  к себе на судно и никак не могли понять: почему нам нельзя? И действительно – почему? Но... – нельзя!

10 декабря решили всей тройкой сходить на пляж. Деньги потрачены, город исхожен – будем отдыхать. Прихватили полотенца, бутерброды и в путь. Шли вдоль моря по широкой набережной, отделанной красным гранитом. Точь-в-точь, как невские парапеты. Только коренной морской берег сложен здесь древними гнейсами. По пути я даже спустился и подобрал образчик для своей личной геологической коллекции.
Небо было безоблачным, утреннее солнце нежарким, набережная – пустой и просторной. С плавным изгибом она уходила вдаль, окаймляя акварельно-синее море. На примыкающих перекрестках стоят то современные скульптуры, то одинокие раскидистые пальмы. Красиво. Вдоль набережной за коваными оградами и роскошными цветниками стоят посольства: западногерманское, американское. Где-то, говорили, и наше неподалеку. А за посольствами и пляж. Ходу от порта километра четыре.
Пляж сам по себе неплох –  широкий, покрытый белым тонкозернистым песком, но без всяких удобств: ни пляжных раздевалок, ни туалетов. И море мелкое-мелкое, метров сто надо брести до нормальной глубины. Зато вода чистая и прохладная. В общем, было хорошо поначалу. Отдыхающих  немного, никто не мешал. Купались себе, загорали... Видели, как красиво уходил к океану белый аргентинский парусник. А за ним и наш «Визе» потянулся. (С утра была перешвартовка, едва успели на берег соскочить.) А еще мы наблюдали украдкой за нашими соседками: пышнотелой матроной и молоденькой дочкой, обе в легких купальниках с открытыми попками.
Веял освежающий ветерок. Он и помешал нам спохватиться вовремя.  Солнце  уже давно палило, как горящий порох. Добежишь до глубокой воды, окунешься – вроде хорошо, а пока назад дойдешь – снова, как карась на сковородке.  Вокруг ни кустика, ни тента... И  сгорели, конечно. Особенно мои блондинистые друзья, а из них двоих – Саша (почти альбинос). Он и  занервничал первым. Мы намеревались проваляться на пляже весь день, однако уже в обед решили уносить ноги.
Обратно пошли через город, надеясь найти тень. Но солнце было высоким, а деревья на улицах  чахлыми. Мы же – в легких рубашках с коротким рукавом; Коля еще и в шортах. Обнаженные шеи и локти почти шипели на солнце. Оно было таким палящим, что прожигало даже сквозь ткань.
Наконец добрались до площади и занырнули в в естественно-исторический музей, желтое здание с классическим портиком. Обрадовались вожделенной прохладе.
Экспозиция отражает главным образом современный животный мир, морской и сухопутный; выставлены также небогатые наборы костей доисторических животных.  Очень скромный раздел посвящен коренным индейцам. Из таковых, как мы поняли, уже никого нет в живых  (последствия конкисты). Копья, луки, статуэтки. Несколько роскошных головных уборов из перьев кондора. Цветные фотографии последних «могикан» в полном облачении. Центральный экспонат – уменьшенная примерно в три раза мумифицированная голова аборигена. Это индейский способ увековечивания своих предков.
К сожалению, в музее мы были недолго. Сашу от перезагара уже знобило (поднялась температура), он едва держался на ногах. К 18-ти часам мы вернулись на судно.

11 декабря
Монтевидео - Ла-Платский залив
Увольнение сегодня до 12-ти часов. Желающих было мало: набегались за три дня, да и потратились. Вся наша тройка осталась на судне.
Сразу после обеда отошли от причала. Два буксира с трудом развернули судно в тесном ковше. Порт в Монтевидео вообще-то большой, но разделен молами на несколько малых отсеков. Полчаса спустя, вышли в фарватер и отпустили лоцмана. Наблюдали, как он ловко спускался по штормтрапу и на ходу соскочил в подходивший катер. Почти все полярники вышли на открытые палубы. И приход, и отход – важные события, на которые стоит взглянуть собственными глазами.
Было тепло, спокойно и безветренно. Мы с Хансом с удовольствием гуляли и поглядывали на тающие берега. И Ханс, между прочим, рассказал, что именно здесь в декабре 1939 года, был затоплен немецкий военный крейсер («Шарнхорст», кажется). Перед этим был морской бой с английскими кораблями. Немец получил повреждения и укрылся в нейтральном Монтевидео. А когда вышел – увидел, что фарватер стерегут англичане. Тогда капитан приказал открыть кингстоны, посадил всю команду на шлюпки, а сам в последний момент застрелился... До недавнего времени мачты затопленного корабля еще поднимались над водой.
Любопытный рассказ.
– Но это был фашистский крейсер? – уточнил я.
– О да, конечно, – согласился Ханс.
Взамен я рассказал Хансу другой случай. В прошлом году, именно здесь, идя на «Байкале», мы едва не сели на мель. Так же вот стояли на палубе, и вдруг видим: судно резко сбрасывает ход и круто отворачивает влево. Что такое? Смотрим, а за кормой – взмученная, с донным илом, вода! Ничего себе!  Потом узнали: вахтенный штурман (кажется, сам старпом) чуток зазевался и выскочил из фарватера.
В конце дня был виден слева по борту красивый уругвайский городок Мальдонадо. Рядом с ним  зеленый живописный остров, а на нем белый маяк.
Поздним вечером стала портиться погода. Ветер посвежел. По судовым динамикам прозвучал приказ: «Задраить броняшки на иллюминаторах. Ожидается шторм!»

13 декабря
Атлантический океан
За полные сутки прошли только 200 миль. Весь вчерашний день и сегодняшний до полудня основательно качало, даже можно сказать – штормило. Волнение поднималось до 7 баллов. Дул сильный западный ветер (до 18 метров в секунду), особенно вчера. Температура воздуха – плюс 13о, воды – плюс 15о. Даже не верится, что два дня назад мы изнемогали от жары. Что ж, проходим «ревущие» сороковые широты, а за ними еще будут «неистовые» пятидесятые.
На завтрак и обед вчера не ходил: чувствовал себя неважно. Это потому, что у нас носовая каюта. Коля так вообще лежал пластом. Вчера в нашу правую носовую скулу  лупила временами размашистая и тяжелая волна. И судно, сбитое на минуту с курса, крупно содрогалось, а потом еще некоторое время вибрировало всем корпусом. И меня прямо-таки мутило. А когда пересилил себя и вышел покурить на мидель, то обнаружил, что там почти не качает. Такой разительный контраст! Рядом каюта 1-го моториста, где подселенцем живет Саша Кислов. Отличная каюта: в три  раза просторней нашей, с двумя иллюминаторами, широким столом и полномерным диваном. На отдельном столике  большой аквариум. Вторую половину дня я там и отсиживался, калякал с Сашей о том, о сем. В том числе рассказывал ему в деталях, как в прошлом году, примерно в этих же местах, мы попали на «Байкале» в настоящую штормягу.
Куда серьезней вчерашнего! Волнение доходило до 9 баллов, а скорость ветра до 23-х метров в секунду. Хлестал зарядами ливень из черных и страшных туч. А волны были – как горы: тяжелые, увалистые, вровень с главной палубой. Пена, срываемая ветром, носилась в воздухе и стелилась длинными полосами по воде. Судно швыряло, как поплавок в водовороте! Во время обеда с некоторых столов сбросило сервировку, хотя были подняты бортики, а скатерти  смочены водой. В одной из кают 1-го класса, отделенной от моря фальшбортом и палубой, выбило волной большое окно. Стекло толщиной 10-12 мм разлетелось на мелкие осколки. Хорошо, что обитатели отсутствовали. (В подобном случае на «Эстонии» хозяина каюты шмякнуло о дверь.) С  главной палубы были снесены в море несколько принайтованных бочек с краской и печь для сжигания мусора... Очень жутко было, когда в самый шторм судно вдруг потеряло ход. В одном из главных двигателей из-за нагрузок пробило прокладку, и в масло попала вода. И вот, пока переключались на вспомогательные движки и меняли масло, судно было почти обездвижено. Его с трудом удавалось держать носом к волне.
А самая передряга случилась потом. На кормовой палубе волной был разбит канатный барабан, и швартовый конец выбросило в море под самые винты. Как это обнаружили – не знаю, но, слава богу, что обнаружили. Судно тотчас (уже вторично) сбросило ход до самого малого. И авральная команда, во главе с капитаном, вытаскивала и закрепляла этот опасный конец. Если бы его намотало на винты,  настал бы настоящий конец (каламбур). А кормовая швартовочная палуба на «Байкале» расположена очень низко, метрах в двух от воды. И работать на ней было можно только в те короткие моменты, когда она освобождалась от очередной волны. Насколько это было рискованно – понятно без слов.
В общем,  разгулялась стихия!
Но жутко было и оттого, что нас, кроликов-пассажиров (260 человек!), никак не информировали. Все броняшки и двери задраены,  выход на открытые палубы запрещен. С подволоков – протечки, свет временами гаснет. Судно скрипит, содрогается, а когда зарывается носом в воду – нарастает грохот поднятых на воздух винтов. И вдруг – судно встало! И сразу в динамиках: «Аварийной команде срочно прибыть в машинное отделение!»  Прислушиваемся – точно: молчат дизеля, и винты не рокочут. Что? Почему?  Никто не знает. Лишь слухи, один нелепее и страшнее  другого.
В конце концов, мы с Мишкой-приятелем схулиганили. Выбрались на верхнюю локаторную палубу через выход у радиорубки (как служебный, он не был задраен). И сделали несколько отличных фотоснимков штормового моря (одни из лучших моих кадров). И самолично наблюдали всю канатную эпопею. А когда спускались с локаторной, нас на трапе достало волной. Тряхнуло хорошо, мне так даже руку отшибло; ну и облило с ног до головы. Получили крещение, так сказать. Помню те смешанные чувства: жутковатый страх, оторопь и восхищение диким разгулом природных сил.
И во весь шторм я чувствовал себя неплохо. Обедал, ужинал. А вчера  прихватило, очень нехорошо временами было. Но уже сегодня к 17 часам море подуспокоилось. Осталась лишь крупная, спадающая на глазах зыбь. А после ужина и вообще все возвратилось к норме.
 

15 декабря
Субантарктика
Район Фолклендских островов
Сегодня пересекли 50-ю параллель и вошли в зону Субантарктики.
На море пологая и медлительная волна. Судно периодически потряхивает. Ветер все еще свеж и западен (12-14 метров в секунду). Вновь наступила «эпоха кожаных курток». Температура воздуха – плюс 9о, воды – плюс 7о. Из-за пасмурного неба и серого моря на воздухе кажется холодней, чем  на самом деле.
Итак, первые рубежи за спиной. Пошел второй месяц экспедиции, вошли в Субантарктику. 19 декабря у меня день рождения – тоже  рубеж. А после Нового года будет следующий рубеж, потому что именно в 1988-м мы вернемся домой.
После полдника сходили с Лившицем к капитану. Просили разрешения на высадку геологической группы на станцию Беллинсгаузен. Мотивировали научными интересами. На самом деле интересы скорее туристические. Впрочем, я там бывал в прошлом году, и просил, имея в виду Лившица и Пейха. Они там не были, но очень хотят. Капитан уверил, что это возможно, если будет погода.

16 декабря
Пролив Дрейка
За сутки прошли 318 миль. Ходко идем. В полдень температура воздуха была всего – плюс 3о, а воды – плюс 5о. Море спокойное, ветер легкий. Хорошо.
Под вечер встретили первые айсберги.
К ночи ветер утих, а море разгладилось и стало похоже на плоское оловянное  зеркало. Ведь ночи-то уже белые! Точнее – серая полночь. За кормой мелькают птицы. С самого «Монтика» они не оставляют нас. Это крупные белые альбатросы, но чаще – небольшие, с голубя величиной, крапчато-бурые пернатые. Я их определил для себя как «капские голуби».
Гулял в ночь и сочувственно, с щемящим сердцем наблюдал своих голубей. Как можно здесь жить и выжить? Маленькие теплокровные комочки с растопыренными крылышками. Не щебечут, не чирикают, не кричат. Но все время над морем, все время в полете по нескончаемой синусоиде, как на больших качелях. С высоты – вниз, у самой воды – в сторону и снова вверх. Очевидно, высматривают и не находят (ни разу не видел) рыбешку. Иногда осторожно, как на горячее, садятся на море. Но где-то они же гнездятся? Ближайшая суша – в десятках и сотнях миль от нас:  голые, продутые ветрами островные скалы.
Нет ветра, нет волны, легкий сумрак. Далекие  айсберги.
И мы, сминающие тишину, ходко прущие на большой железной коробке. За нами – мазутные пятна, всяческий мусор и задымленный воздух. Как это против природы!
Мы идем не туда. Не туда и ценой больших энергетических затрат. Рано или поздно мы все погубим. Мне сегодня кажется, что стоит повернуть обратно. К парусам и ветряным мельницам. К земле и воде. Уравнять свои запросы с природой.  И тогда, вероятно, мы выживем, как выживают эти лоскутки  пернатой материи над холодным океаном.
17 декабря
Остров Ватерлоо,  станция Беллинсгаузен
Миновали 60-ю параллель. Над морем низкие рваные облака. Холодный встречный ветер проникает под кожаную куртку. Температура воздуха – 0о, воды – 0о. Подспудная мысль: зачем мы сюда?.. неужели нет мест потеплее? Потом это пройдет, я знаю.
Днем двигались по проливу между двумя заледенелыми островами. Слева Камень Елены, справа – Ватерлоо или Кинг-Джордж. Остров Ватерлоо открыли наши русские моряки, участники 1-ой Антарктической экспедиции (1819-1821 гг.). А потом его переоткрыли англичане и назвали Кинг-Джордж. В Антарктиде это часто так. Например, Земля Королевы Мод, куда мы направляемся, носит еще и второе название: Нью-Швабенланд (сейчас употребляется редко). Первое имя дали норвежцы, второе – немцы.
В 6-м часу вечера вошли в бухту Каменистую.
Знакомые обрывистые берега, запорошенные снегом. Высокая, под триста метров, черная скала в основании бухты. Это – некк, древнее жерло вулкана. А сама бухта по всей вероятности представляет собой затопленную вулканическую кальдеру. Прямо под высокой скалой, на нешироком черном  пляже стоят несколько больших топливных емкостей, наш склад ГСМ. А левее, над берегом – россыпь разноцветных домиков. Это станция Беллинсгаузен. Вплотную к ней – красно-белые (под цвет флага) казармы  чилийской станции.  За горкой – грунтовый аэродром, тоже чилийский. А за мысом – китайцы, еще левее – аргентинцы. Есть еще уругвайцы, поляки и другие.
В бухте уже отстаивается наш близнец «Визе», пришедший сутками ранее. От него тотчас подошел к нам ПТС, то есть вездеход-амфибия. По воде он передвигается с помощью водомета, а по суше  на железных гусеницах. Наша армейская модель.  С ПТС-ки на «Зубов» поднялся начальник станции Беллинсгаузен (моих лет парень с черной цыганской бородой). Зовут его Слава Мартьянов, мы с ним знакомы еще по «Байкалу». Слава передал мне список полярников, отправляющихся с Беллинсгаузена к нам на Дружную. Всего восемь человек: радист, электрик, механик, синоптик, два метеоролога, врач и повар.
Между прочим, Слава сказал, что на острове сейчас 18 станций и сезонных баз. Из недавних – южнокорейская станция на противоположном берегу. Научная ценность исследований из-за многократного дублирования  невелика. Основная цель – политическое представительство. Чтобы стать полноправным участником  Антарктического договора, надо иметь в полярном регионе хотя бы одну станцию или базу. Для малых стран такой вот остров очень удобен. Здесь сравнительно тепло, морской путь сюда открыт большую часть года. А то, что здесь много соседей,  даже хорошо: всегда можно получить консультацию и помощь, пока набирается собственный опыт. Наша станция была поставлена здесь первой, хотя и не так давно.
После ужина был отправлен ПТС с грузом и 16-ю зимовщиками. На нем ушли и два немецких биолога: Улли и Ян.

Документы
Беллинсгаузен Фадей Фадеевич (1778-1852) – русский мореплаватель, адмирал (1839), участник 1-го русского кругосветного плавания (1803-1806). В 1819-21 гг. – руководитель 1-ой русской Антарктической экспедиции на шлюпах «Восток» и «Мирный», открывшей в январе 1820 г. Антарктиду и несколько островов в Атлантическом и Тихом океане.
Энциклопедический Словарь

Станция Беллинсгаузен: 61о12' ю.ш., 58о56'з.д. Открыта 22 февраля 1968 г.  Расположена в бухте острова Ватерлоо (Кинг-Джордж), входящего в архипелаг Южно-Шетландских островов. Капитальные объекты станции могут обеспечить пребывание 30 специалистов круглогодично. На рейдовую стоянку в 150 м от берега могут подходить суда любого водоизмещения. Центр метеообеспечения и топливной дозаправки советских экспедиционных судов. Остров изобилует различными видами антарктической фауны.
Справочник РАЭ

18 декабря
Полярный заповедник
Стоим в бухте на якоре. Небо в сплошных облаках, но нет  ветра, и не качает.
После завтрака на берег ушла шлюпка с капитаном и небольшой командой: официальный визит на станцию. Из наших попали только Лившиц и Пейх. Мы с Колей особенно не переживали. В прошлом году мы высаживались на берег трижды.
Здесь есть, что посмотреть. На острове очень богатый животный мир.
Над морем кружат целые стаи птиц. Это белые и черно-белые чайки, два вида поморников, есть еще буревестники и что-то вроде наших бакланов. А на берегу – пингвины! Их здесь три вида: пингвины Адели, пингвины Папуа или Ослиные (кричат очень похоже) и пингвины Полицейские. У Полицейских на головах черные шапочки, а на белых шейках – черные ремешки, как будто они в касках.  Еще есть  тюлени и морские слоны. И главное, что вся эта живность существует безбоязненно, охраняемая договором. Поэтому  людей они не опасаются.
Те же поморники, например (хищные, почти с курицу размером птицы, из рода чаинных), всегда готовы угоститься кусочком мяса прямо с вытянутой руки. Только лучше быть в рукавицах, чтобы не остаться без пальцев (у них крепкие клювы). А в пингвиньей колонии мы видели с двух шагов, как вылупливаются птенцы. И как они кормятся  «птичьим молоком», засовывая клювики глубоко в горло к родителям. А как ловко пингвины выпрыгивают из воды! Отвесной свечкой взлетают в воздух и приземляются на льдину солдатиком. Если в бухту  заходят касатки,  они выпрыгивают буквально пачками. Шлеп!  шлеп! шлеп! –  как патрончики из обоймы!
Ходили мы и на лежбище морских слонов. Тюлени и слонихи лежат бревнами, хоть ступай по ним. Никакого внимания, головы не поднимут. Другое дело слоны. Во-первых, только они имеют мясистый отвислый нос, похожий слегка на хобот, а во-вторых, они агрессивны и крайне  ревнивы. Этакие морские Отелло. Когда они лежат в окружении гарема  (пяти-шести слоних), то весьма нервно реагируют на приближение человека. Я этого не знал. Я спокойно подошел к жирной туше длиной под четыре метра. А слон уже предупреждающе голову поднял. И вислый свой нос воинственно оттопырил!
«Отличный кадр!», – порадовался я про себя.
Прицелился фотоаппаратом, сделал шаг,  другой... И тут он бросился с рыком на меня! Изогнулся пружиной, ударил хвостом и метра на два вперед подался! Я нелепо отскочил,  упал, фотокамеру чуть не выронил. А слон в метре от меня пасть разинул с крупными собачьими зубами. И хрюкает, как дикий кабан. Я – в сторону на четвереньках! Смеху потом было!
Или как мы на аэродром чилийский забрели. А навстречу нам – два офицера-чилийца. Они нас поприветствовали, сказав что-то на испанском, мы им ответили что-то на русском. А потом судовой помполит у нашего начальника спрашивал: о чем это мы с «пиночетовцами» говорили? Отделались мы легким испугом, сказав, что заблудились и дорогу узнавали.
К обеду шлюпка с гостями вернулась на судно. Пейх и Лившиц полны впечатлений. Хотя по нашим с Колей понятиям, они мало что увидели. Были-то три часа всего.
Перед ужином ушел из бухты «Визе». Мы на своем «Зубове» покинули рейд около полуночи.
 

19 декабря
День рождения
Район Южно-Шетландских островов
Этот день я встретил в точке с координатами: широта – 60о30?, южная; долгота – 55о30?, западная. Температура воздуха – плюс 1о, воды – 0о. Небольшой ветерок, море  чистое с легкой рябью. На горизонте редкие айсберги. Небо в бесформенных облаках, сквозь которые иногда просвечивало солнце.
Итак, мне уже 33-и. Жаль немножко, что не родился я в то время, когда ходили под парусами, открывали новые земли и называли их именами любимых... Основное уже сделано, нам остались детали.
После ужина собрались у Пейха  своим «игровым» составом: я, Ханс, Лившиц, Коля и Саша Кислов. Стол, слова и подарки были традиционными. Пейх подарил мне (как раньше Николаю) фирменные конверты и красочный вымпел; сам Николай – блокнот; Саша – алюминиевую фляжку с нацарапанными координатами дня. А от Лившица я получил его пресловутую книжку (сколько же он их набрал?) по палеогену Шпицбергена. С соответствующей надписью, конечно.

 22 декабря
Южные Сандвичевы острова
Последние два дня судно идет с работой: выполняются гидрологические станции. И все дни от Беллинсгаузена – умиротворяющая серенькая погода с успокоенным морем.
Белесой ночью прошли между двумя безымянными островами Сандвичева архипелага. Они отчетливо проглядывали справа и слева. Гористые, неприступные, покрытые на три четверти льдом. У правого острова маячил одинокий айсберг. А посвежевший в проливе ветер бил в левый борт, заметно креня судно. И реяли птицы на ветру:  капские мои голуби, острокрылые чайки да  поморники.
С сегодняшнего дня впервые с начала рейса на судне ограничен расход воды. Ее будут давать четыре раза в сутки по одному часу. Это понятно, мы уже в Антарктике.

24 декабря
Немецкое Рождество
Продвигаемся к востоку с остановками на работу. За вчерашние сутки было сделано 9 гидрологических станций.
После полдника Ханс пригласил нас на Рождество. Были мы и еще два судовых штурмана. Стол воодушевлял не количеством, но разнообразием: коньяк, пиво, копченая колбаса, консервированные сосиски, конфеты, фрукты.
От души поздравили хозяина.
Еще два года назад я о Рождестве слыхом не слыхивал. Точнее напрочь забыл;  в  деревенском моем детстве Рождество отмечали;  я  даже колядовал на святках. А два года назад, в это же время, мы находились в Восточной Антарктиде на базе Союз. И уже третьи сутки крутились в аврале большой разгрузки. Вертолеты мотались, как челноки, а мы падали с ног от усталости. Вечером 24-го накатил внезапно глубокий циклон с низкой облачностью и снегом. Наш неугомонный начальник застрял с вертолетами на судне, в двухстах километрах от базы. У нас  поздний заслуженный ужин. И вдруг, работавшие с нами Йохан (немец) и Эдвард (американец) вносят на камбуз откупоренные бутылки с виски и бренди! И... вручают каждому яркие подарки-сувениры! Но что случилось? Оказывается – Рождество! Мы были растроганы до слез.  Полночи весело бражничали. Хорошо, что непогода затянулась на целые сутки. Отоспались потом и отдохнули.

26 декабря
Море Уэделла
С утра над морем плотный молочный туман. Это уже вторые сутки так. Днем он слегка расходится, а к ночи опять густеет. Но море спокойное, айсбергов и льдин немного.
Вчера шли радиопереговоры с судном «Витус Беринг». Завтра мы должны пересесть на него, и уже на нем добираться до самых антарктических берегов.
Сдали с Колей книжки в судовую библиотеку.
Стрелки судовых часов будут переведены  ночью еще на 1 час вперед. Разница с Москвой сократится, таким образом, до 5-ти часов (доходила до 8-ми).

27 декабря
«Витус Беринг»
Небо в  сплошной облачности, на море небольшая волна, кое-где битые льдины и мелкие айсберги. Температура воздуха – 0о, воды – минус 1о.
В полдень подошли к месту встречи и легли в дрейф. В трехстах метрах от нас возвышается черно-белая махина «Беринга», пришедшего в точку двумя часами ранее.
Расстаемся с «Зубовым». За 45 дней прошли почти 12 тысяч миль, то есть более, чем половину окружности Земли. За весь переход имели всего три коротких захода,  а  на берег сходили только единожды.
После обеда с «Беринга» подошла самоходная баржа-плоскодонка и тремя рейсами переправила на него до полусотни человек с «Зубова». Пересадка людей на грузовые суда – дело обычное. «Пассажиры» не имеют ледового пояса (то есть более прочной обшивки вдоль ватерлинии) и непосредственно к антарктическому берегу, как правило, не подходят.
Наша группа покинула «Зубов» последним рейсом. На высокий, словно крепостная стена, борт «Беринга» мы карабкались по узкому, колеблющемуся трапу. Наши баулы, ящики и чемоданы загружались навалом в грузовую сетку и краном переправлялись на судно. На палубе нас встретил Дим-Димыч, наш экспедиционный ветеран, идущий на «Беринге» от Ленинграда. Со списком в руках он распределял людей по судовым помещениям.
Для вновь прибывших свободных мест на судне, разумеется, нет. Все пассажирские каюты заполнены еще в Ленинграде. Полярников на несколько дней короткого перехода подселяют в каюты к экипажу, в служебные помещения, а также во всякие углы и закоулки. Мы с Колей попали в каюту помполита. По коридорам и трапам мы перетащили  вещи. Затем помогли Хансу с его неподъемными кубовыми ящиками. Их мы отволокли к корме и сложили у стенки вертолетного ангара.
К вечеру «Зубов» и «Беринг» по будничному, без прощальных гудков, разошлись по своим курсам.
Виктор Федорович, хозяин нашей каюты, – приятный, располагающий к себе мужчина лет сорока. Держится с нами старательно демократично. В каюте помполита четыре отсека: кабинет, гостиная, спальня и просторный (с ванной) санузел. Мы разместились в гостиной, один из нас будет спать на полу, другой на диване.
После обустройства я зашел к начальнику рейса Сергею Астекалову. Сергей – человек из нашей конторы и недавний выдвиженец; еще в прошлый сезон ходил обычным механиком, имея дело с вездеходами и тракторами. Он – подвижный крепыш средних лет, с грубоватыми манерами и зычным голосом. В каюте Сергея толпились его многочисленные друзья-полярники, а стол украшали две початые бутылки водки. Я выпил стопку за встречу, мы обменялись новостями, и я ушел, обещая зайти потом.
 

28 декабря
Пасмурно. Солнце смутно просвечивает сквозь облака. Температура воздуха – плюс 4о, воды – минус 1о. Море спокойное и в основном чистое, без крупных скоплений льда. К берегу, который образован здесь крупным шельфовым ледником, должны подойти завтра к обеду. Цель нашего похода – полевая база Дружная-3. Она расположена в ледовой бухте Нурсель. Сейчас идем туда, но, если в бухте не окажется припайного льда, необходимого для выгрузки, придется идти к ледовому мысу Норвегия. Там есть участки ледового барьера высотой всего 6-8 метров, то есть пригодные для швартовки и выгрузки.
Между завтраком и обедом обошли с Колей наше новое судно. Его размеры впечатляют: длина 160 м, ширина  22 м, водоизмещение 20 тысяч тонн. Семиэтажная прямоугольная коробка главной надстройки сильно сдвинута к носу. На открытом мостике от высоты захватывает дух. В кормовой части располагается еще одна крупная надстройка – вертолетный ангар. За вертолетным ангаром, на самой корме, распластан круглый блин взлетно-посадочной площадки. В средней части судна располагаются четыре вместительных трюма, прикрытые плоскими крышками. Над ними высятся мощные спаренные краны. Судно совершенно новое, отечественное, постройки нынешнего года. Это ледокольный дизель-электроход, его  назначение – доставлять грузы в города и поселки, расположенные на арктическом побережье. У судна хороший, до 16 узлов, ход; оно способно преодолевать сплошной ровный лед почти метровой толщины. «Витус Беринг» приписан к Владивостоку. Численность судового экипажа  составляет около 40 человек. Ну и плюс почти добрая сотня нашего брата-полярника.
Сегодня авиатехники выкатили из ангара оранжевый МИ-8 и пристыковали лопасти несущего винта. Второй вертолет закреплен на крышке четвертого трюма. На соседнем трюме транспортируется самолет ИЛ-14, а в одном из твиндеков находится  АН-2. Таковы наши авиационные силы, приданные нам для обеспечения полевых работ.
После обеда в каюте начальника рейса мы разверстали людей по рабочим бригадам на период разгрузки судна. Сформирована специальная «группа захвата». Она должна в короткий срок расконсервировать полевую базу и заново разведать ледовую трассу от базы до места разгрузки. Возглавит группу на первых порах сам Астекалов, хорошо знающий  базу по прошлому сезону. Полярники ученых профессий (геологи, геофизики, экологи), сведены в рабочую бригаду № 2 под моим началом. Бригада будет принимать грузы на полевой базе. Работа в ночную смену: с 8 часов вечера до 8 часов следующего утра.

29 декабря
Бухта Нурсель
С утра у всех приподнятое настроение, вызванное близостью берега и ясной солнечной погодой. Порывистый южный ветер – посланец с материка – свеже бодрит. На 12 часов дня «Беринг» находился всего в 12 милях от ледового барьера. Что ж, подходит к концу наше полуторамесячное морское путешествие.
Утром пилоты опробовали вертолет, сделав несколько кругов над морем. Затем вертолет ушел на разведку к барьеру. Вернулся в середине дня. Гляциолог Саша Кислов, участвовавший в полете, сказал, что припайный лед в бухте есть, и что выезд на барьер имеется. Они осмотрели с воздуха полевую базу и даже подсели туда минут на тридцать. По его словам, база здорово занесена снегом, часть домиков – по самую крышу.
К барьеру судно подошло около часу дня, миновав по пути несколько ледяных перемычек. Перед барьером расстилалась полоса чистой воды. Самые нетерпеливые из полярников (и я в их числе) с биноклями и фотоаппаратами сошлись на верхнем открытом мостике, откуда открывался прекрасный обзор. Резковатый встречный ветер пощипывал лица. Обилие света вынуждало щурить глаза даже за темными стеклами очков. Окружающий мир был выкрашен ярчайшими, без всяких полутонов, красками. Высокое голубое небо, желтое холодное солнце, чернильно-синее море и ослепительно-белая Ледяная Стена. Восторженными восклицаниями приветствовали мы величественную графику этой панорамы в духе Роккуэлла Кента. Не всегда Антарктида в первый же день открывается путешественникам в своем парадном солнечном одеянии. Под солнцем, кстати, она выглядит более живой и теплой.
Ледяной барьер в месте нашего подхода имеет высоту 30-40 метров. Это фронтальная стенка шельфового плавучего ледника, тыловая часть которого опирается на прибрежное донное ложе (шельф). Судя по высоте барьера, толщина ледника во фронтальной  части достигает 250-300 м. Ледяной барьер не является, конечно, долговечной структурой. Во-первых, он потихоньку наступает на море, а во-вторых, от него откалываются, время от времени, крупные куски – айсберги, иногда и очень крупные, поперечником в десятки километров.
Бухта Нурсель, цель нашего похода, представляет собой клиновидную расщелину, уходящую вглубь плавучей ледяной плиты. Ее длина около четырех километров, а ширина устья не превышает семисот метров. Она смотрится случайной выемкой, покинутой айсбергом совсем недавно. Но это не верно. Бухта Нурсель, названная так по имени норвежского судна, была открыта в 1949 году. И, по крайней мере, с тех пор, она продолжает существовать, временами меняя очертания, но не исчезая совсем. По-видимому, ее существование связано с постоянно действующими причинами. Может быть, с неровностями каменного ложа, деформирующими лед, который затем легко откалывается, оставляя пустую щербину в теле ледника.
Войдя в узкий ковш бухты, судно скорым ходом двинулось по коридору чистой воды. Справа и слева – вертикальные, в свежих изломах, ледяные борта. Последняя треть бухты, на нашу удачу, была еще затянута сохранившимся припайным льдом (то есть морским, намерзающим в течение зимы). Без задержки и не сбавляя хода, наш плавучий железный утюг таранил его всей своей массой, помноженной на скорость. Лед под форштевнем прогнулся, затрещал и раскололся на крупные, полутораметровой толщины, пластины. Сталкиваясь и наползая друг на друга, льдины со звучным шорохом поползли вдоль корабельных бортов к корме.
Остаток дня и всю солнечную ночь «Витус Беринг» работал в ледокольном режиме: с разгону наползал на лед, ломал его своей тяжестью, отходил на два-три корпуса назад и снова выбрасывался вперед. Необходимо добраться до цельного и прочного льда, пригодного для транспортировки грузов.
После ужина «группа захвата» с непонятным опозданием была отправлена, наконец, на базу. Неоправданные задержки раздражают. Почти все хотят побыстрей высадиться на материк, устроиться с жильем и встретить Новый год у себя, а не в гостях и на чемоданах.
В предстоящие суматошные авральные дни мы не имеем на месте начальника базы,  полномочного руководителя всех работ. Начальник базы Зацепин застрял на зимовочной станции Новолазаревская, что в 800-х км восточнее. Он прибыл в Антарктиду еще в октябре и участвовал в аэрогеофизических работах. А на днях он с сотрудниками перелетел на Новолазаревскую в ожидании нашего подхода к Дружной. Самолет, их доставивший, ушел в срочный полет на станцию Восток. Ввиду задержки, Зацепин временно уполномочил за себя Астекалова.
Заснул я не сразу. Эмоциональный день. К тому же мешали резкие маневры судна, шуршание ледяного крошева за бортом и низкие лучи солнца, проникавшие через плохо зашторенный иллюминатор.
 

30 декабря
Высокая переменная облачность, южный умеренный ветер, небольшой морозец.
К утру «Беринг» закончил обколку припая, продвинувшись за неполные сутки примерно на километр. До ледяной стенки, замыкающей бухту, осталось еще метров 300. Высота стенки 10-12 метров; к ней (хотя и высоковато) в прошлую экспедицию швартовались суда, когда взломало и вынесло припайный лед.
Теперь хорошо видно, что отвесные борта бухты сложены не льдом, а плотно спрессованным, слабослоистым снегом. Значит, снежные осадки в этом районе весьма обильны.
Уже к обеду бригада матросов, высаженная грузовым краном на припай, устроила ледовые якоря и завела часть швартовых. Во второй половине дня швартовка судна была закончена. К этому времени гляциологи уже обследовали припай. Лед имеет толщину не менее 2-х метров и перекрыт, вдобавок, метровым слоем плотного снега. Это надежно. С особым вниманием они осмотрели то единственное место, где барьер и припай перекрыты сравнительно пологим снежным надувом. Только там возможен подъем на барьер техники и грузов. Но именно там, под снегом, они обнаружили зону пустот и трещин. Их заключение: если перекрыть опасную зону деревянным настилом, то перевалка грузов  наверх возможна.
После обеда на полевую базу вертолетом был переправлен отряд геодезистов. Второй вертолет был снят краном с крышки трюма и опущен на лед. С базы прибыл гусеничный вездеход ГТТ, он благополучно спустился по намету, миновал зону трещин и выкатился на припай. Вездеходом оттащили вертолет подальше от судна, и техники за пару часов смонтировали несущие лопасти. Из твиндека, тем временем, выгрузили на припай фюзеляж АН-2.
После ужина моей «ученой» бригаде поручили укладку деревянного настила над зоной трещин. Мы выгрузили на лед доски, старые деревянные поддоны и вездеходом доставили их к месту. Работа пошла. А мне в это время удалось на попутном вертолете слетать вместе с Астекаловым на базу. Я уговорил его показать домики, где будет поселен геологический отряд.
База расположена на шельфовом леднике в 10 километрах от бухты. Ее координаты по прошлому году составляют: широта – 71о06? южная, долгота – 10о49? западная. За год она, конечно, сместилась (вместе с ледником) на сотню, другую метров.
После нескольких минут полета мы опустились, подняв небольшую метель, в центре полевой базы. С первого взгляда поселок показался мне более заснеженным, чем виделось по рассказам. Полевая база Дружная-3 – это полсотни разнокалиберных вагончиков, щитовых домиков, балков и контейнеров, расставленных на плотном увалистом снегу в четыре линии. Расстояние между домиками 25 метров, а между линиями около  ста. Примерно треть всех строений занесена снегом по самую крышу, другая треть занесена наполовину, и только оставшаяся часть  более-менее свободна от заносов. Слабо занесены как раз домики из первого подветренного ряда, тогда как остальные, попавшие в зону шлейфов от первых, засыпаны основательно. И хотя все строения поставлены намеренно широко, обильный снегоперенос, характерный для этого района, сделал свое черное, вернее, белое дело. Сильно занесена также центральная часть базы, где собраны самые крупные сооружения: кают-компания, склады, мастерские, баня.
Вход в кают-компанию уже отрыт, один из вагончиков ДЭС (дизельная электростанция) выдернут бульдозером на поверхность, и на базе теперь есть электричество.
С Астекаловым мы договорились: завтра перебираемся на базу. Для моего отряда он выделяет два домика типа «Геолог» за номерами 21 и 23. Домики расположены на второй линии. 23-ий стоит в двух шагах от кают-компании и по самую печную трубу завален снегом. 21-ый отстоит по линии на 50 метров и занесен снегом только наполовину. Между ними расположен еще один домик, 22-ой, но он уже оккупирован геодезистами.
На судно я вернулся к 22-м часам. Моя бригада как раз к этому сроку управилась с настилом. До полуночи мы загрузили вездеход баночным пивом, соками и овощами. Затем вездеход взял на буксир бескрылый «Антон» и подался на базу. При подъеме на барьер ему помогал пригнанный Астекаловым трактор.
По нулям, то есть в 24 часа, мы ушли на ужин для ночной смены. После ужина нас не беспокоили работой до самого утра.

31 декабря 1987 г.
К утру погода испортилась. Облачность заслонила небо по всем азимутам. Воздух потеплел и напитался влагой. Полеты отложили до обеда. С судна между тем выгрузили два трактора и жилой вагончик. Один из тракторов утащил его на барьер.
К обеду погода сломалась окончательно. Облака заклубились и снизились. Отдельные туманные клоки волочились буквально по поверхности ледника – плоской и безжизненной в рассеянном свете пасмурного дня. Ветер завернул круче к востоку и задул порывами, принося короткие снежные заряды. Видимость упала до 200-300 метров. О полетах сегодня нечего и думать, как и о нашей переброске на базу. Была еще возможность уехать туда перед обедом на вездеходе, но этому решительно воспротивился Астекалов.
Я расстроился. Хотелось Новый год встретить на месте, в своем домике, в кругу друзей и коллег. Вышло иначе. Впрочем, мои друзья на это смотрели спокойнее.
После обеда  Астекалов раздал по отрядам валютные пайки. Каждому полярнику полагается (на сезон) девять банок пива, три бутылки соков, шесть яблок, пять персиков, три апельсина и четвертушка ананаса. Эти, так называемые, «колониальные товары», закупаются по пути в Антарктиду в тропических портах на небольшие, специально выделенные валютные суммы. Сверх валютного пайка Астахов выдал по полбутылки водки на брата, а на закуску – консервированные мясные деликатесы и сушеную воблу.
Около 19-ти часов мы собрали стол в каюте II-го штурмана, где квартировали Пейх и Роговцев. Кроме хозяев были Алексашин, Зверев, Лившиц, я и еще пару человек из экипажа. Без четверти семь мы подняли стаканы за Старый год. Через 15 минут в Ленинграде наступила новогодняя полночь. Снова зазвенели стаканы. Чокаясь, я думал о своих домашних и точно знал, что в эти секунды они также думают обо мне.
Юрий Яковлевич Лившиц взял слово для очередного тоста и соорудил из него поэтический экспромт. Он предложил окружающим назвать в рифму две пары любых, наугад выбранных слов. Были названы: топор – вздор и окно – вино. Взяв в одну руку листок с записанными словами, а в другую наполненный водкой стакан, он сосредоточился и через секунду продекламировал:

«Прошли сквозь лед мы, как топор!
Погода – дрянь, но это вздор.
К нам Новый год стучит в окно,
Ура! Давайте пить вино!»

Тост шумно одобрили и обильно запили.
Немного погодя, в каюту зашел пилот Ерошин и «на минутку» выпросил Ханса в свою компанию. Ханс отсутствовал около часа. Разгорелся даже шутливый спор: сумеет ли Ханс вернутся от летчиков своим ходом? Однако Ханс Пайх – немец почти обрусевший, и потому он вернулся без приключений. В 21 час Ханс уже разливал по стаканам немецкую водку, и мы встретили еще один Новый год, теперь уже по берлинскому времени.
В общем, выпивки и закуски хватало. За столом сидели друзья, громыхал магнитофон, но было как-то не очень весело. Через час я ушел к себе, решив чуток подремать и... проснулся в 2 часа ночи.

1 января 1988 г.
50-й день экспедиции
База Дружная-3
Проснулся в 2 часа ночи. За иллюминатором было по-прежнему тускло и сыро. Хозяин каюты и Коля Алексашин спали. Я выпил стакан сока, выкурил сигарету и снова улегся. Остаток ночи мне снились домашние, и наутро я окончательно проснулся в хорошем настроении.
К 11 часам погода заметно улучшилась. Облачность приподнялась, сквозь частые разрывы заголубело небо; видимость увеличилась почти до нормальной. Зашел к Астекалову, и Сергей меня обрадовал, согласившись на наш сегодняшний десант на базу. Медики, обследовав летные экипажи, дали добро на полеты.
Сразу после обеда двумя бортами на базу отправились геологи и геофизики в полном составе. Мы летели первым бортом. Высадились в центре поселка близ кают-компании. Во время высадки выглянуло солнце, оживив окружающий пейзаж. По снежной целине ветер струил узкие шлейфы поземки. В стороне урчал трактор и двигались черные фигурки людей.
Баулы и чемоданы сложили тут же на снегу. Я быстренько раздобыл пару лопат, которые сейчас в дефиците. Только осмотрелись, решая с чего начать, как неожиданно налетел густой снежный заряд. В белой кутерьме на несколько минут исчезла всякая видимость. Сориентировавшись, мы перетащили все вещи в кают-компанию и переждали. Спустя четверть часа, метель стихла так же внезапно, как и налетела.
Мы начали откапывать ближайший к кают-компании 23-й домик, заметенный по самую крышу. По очереди работали лопатами, освобождая торцевую стену. Труды наши напоминали сизифовы. Добрая половина отбрасываемого снега возвращалась ветром обратно. С небес периодически срывались короткие снежные заряды, еще более осложняя работу. Летящий рассыпчатый снег искрил на солнце, проникал за шиворот и сек лицо. Температура устойчиво стояла на нуле. Одежда у всех промокла, а в сапогах хлюпало. Мы уговорили Пейха, одетого слишком легко и вымокшего до нитки, уйти в кают-компанию, где Лившиц достал ему сменку из своей одежды. В такую погоду даже кожаный костюм и штормовка промокают за полчаса. Самой надежной оказалась «каэшка» – теплая куртка на верблюжьей шерсти. Но и она через два часа пропиталась влагой насквозь.
Добыли еще лопат. По моей просьбе подъехал бульдозер и основательно расчистил снег с фасадной стороны домика. Стоя на крыше, мы отдыхали, наблюдая, как яично-желтый трактор на широких болотных гусеницах тяжело ворочался взад и вперед, выгребая кубовые куски спрессованного снега. За стеклами кабины в яркой шапочке восседал Володя Бородин. Правая рука его лежала на рычагах, а в левой была зажата банка с пивом, которая периодически опрокидывалась донышком вверх.
Только через 3 часа мы добрались, наконец, до двери и проникли внутрь.
Домики типа «Геолог» имеют железный каркас и деревянную обшивку. В торцевой стене напротив входа врезано широкое окно. Жилой отсек отделен от входной двери небольшим тамбуром. Внутри нашего домика было чисто и сухо. Вдоль боковых стен возвышались двухэтажные самодельные нары на четверых, возле окна стоял стол, а близ двери тумбочка и печка.
После короткого отдыха и оживленных переговоров, решили: в этом домике поселятся Пейх, Роговцев и Лившиц. В 21-й домик уйдут Алексашин, Кислов и я. Тройки дополнят Траубе и Шулятин, ожидаемые позднее из Новолазаревской.
Оставив Пейха и Лившица обустраивать жилье, мы втроем ушли раскапывать 21-й домик. Он, в отличие от 23-го, занесен снегом только наполовину. Домик как бы сидит в просторной снежной яме и только с подветренной стороны, – как раз там, где вход, завален снегом почти по крышу. Бородинский трактор здесь уже поработал, и потому всего через час нам удалось освободить дверь от снега. Внутри домик оказался совершенным близнецом первого.
Мы перетащили вещи и стали устраиваться. Долго возились с печкой, пока ее вычистили и отладили. Во всех домиках стоят железные и довольно капризные печки-капельницы «Апсны», работающие на керосине или солярке. Впрочем, если за печкой следить и вовремя чистить, она горит хорошо и дает много тепла.
Ужинали в кают-компании. Она составлена из двух вагон-домиков, к которым примыкает третий – камбузный. Кают-компания – внушительная преграда для метели и поэтому занесена снегом выше крыши. Сейчас, когда в помещениях топят, талая вода сочится крупными каплями с потолка.
После ужина мы собрались в домике Пейха. Он выставил на новоселье несколько бутылок хорошего пива, а мы принесли воблу. Говорили о предстоящих работах и обсуждали недавнюю статью в «Правде», посвященную перипетиям с базой Дружная-1, прямой предшественницы нашей Дружной-3.
К ночи повалил густой мокрый снег. Зашел Астекалов и известил о возможных ночных работах. Он также посоветовал учредить дежурство для периодического откапывания входа. Это разумно. Двери во всех домах, по соображениям пожарной безопасности, открываются наружу. Из этого следует, что заваленную снегом дверь невозможно открыть изнутри.
Легли спать около полуночи и, уставшие, быстро уснули. Дежурить в эту ночь согласились коллеги из 23-го домика.

2 января
В 3 часа ночи по домикам пробежал Астекалов и поднял нас на разгрузку. Встали быстро, так как спали не раздеваясь. Полчаса спустя, из-за усилившейся в который раз метели, работы были остановлены. До утра. Нельзя сказать, чтобы эта весть нас крупно опечалила.
Утром небо разъяснилось, и погода установилась. На завтрак нас разбудил Лившиц, предварительно освободив вход, запечатанный снежным сугробом. После завтрака мы с Колей уже размялись сами. Расчистили в обе стороны входную траншею и вычистили прилепленный к дому фанерный туалет, напрочь забитый снегом.
За обедом узнали, что Зацепин вчера перепоручил общее руководство делами Шумилову – вместо Астекалова. Наверное, это правильно. Ожидаем большего порядка и дисциплины. Шумилов – начальник геофизического отряда, человек из нашей конторы. В Антарктиду пришел на «Беринге». Он средних лет, полноват, с круглым  остроносым лицом. Заметно заикается, но любит подшутить и посмеяться.
За вчера и сегодня вертолеты перебросили на базу несколько десятков контейнеров и 250 бочек с горючим. Один жилой вагончик доставлен на базу, два других пока стоят на барьере.

3 января
В ночь на 3 января всей бригадой отправились на вездеходе к судну. Ветер к полуночи затих, с неба ушли последние тучки. Низкое солнце желтой охрой заливало снега. От железных бочек, расставленных вехами на трассе, тянулись долгие тени, частоколом пересекавшие путь.
Январь – вершина антарктического лета. Полярный день в зените. И все-таки, здешние сутки легко разделяются по солнцу на две половины. «Дневное» солнце движется довольно высоко в небе с востока на запад, «ночное» солнце  катится над самым горизонтом  с запада на восток. При этом «дневное» светило обретается не в южной, а в северной части небосклона, поэтому нередко путаешь стороны света либо удивляешься, почему солнце движется вспять.
На припае нас встретила небольшая стайка пингвинов Адели. Кажется, они самые любопытные из всего пингвиньего рода. И самые многочисленные: обитают по всему антарктическому побережью, а потому их можно считать визитной карточкой шестого материка. Ростом Адельки до полуметра (по колено), одеты в белоснежные сорочки и черные фраки классического покроя. У них крупные, идеально круглые глаза с черными горошинами зрачков на белом поле. По снегу они ходят не спеша, переваливаясь на коротких лапах. Если за пингвином погнаться,  он падает на гладкое брюшко и стремительно скользит, отталкиваясь лапами и узкими крылышками. Таким же манером он скатывается с крутых снежных склонов. Если не делать резких движений, всегда найдется любопытный Аделька, который осторожно подойдет вплотную и коротким сильным клювом попробует на вкус подошву резинового сапога.
За ночь двумя вездеходными рейсами мы вывезли фрукты и овощи из судовой рефкамеры. В дороге закусывали охлажденными, сводящими зубы, яблоками. Во второй рейс я захватил фотоаппарат и сделал несколько отличных цветных снимков, объединив в кадре ледяную бухту, «Витус Беринг» и пингвинов.

4 января
На ночь глядя снова вышли на работу. Всю смену вывозили с судна взрывчатку. В Антарктиду ее доставил как раз Шумилов для своих сейсмических работ. Склад ВВ устроили в чистом поле за базой. Пока не освоились, было немного жутко ворочать трехпудовые зеленые ящики с толом. Однако Зверев, специалист-взрывник, пояснил, что опасности никакой нет, так как без детонатора взорвать тол практически невозможно. Мы осмелели и швыряли ящики почем зря. А когда перекуривали – тут же, на ящиках, – сладковатый привкус  тола чувствовался на губах.
Поработали хорошо, но много и бестолково теряли время у судна. Нестыковки между моряками, старым и новым начальством (Астекалов – Шумилов) достигли апогея.
Как раз в ожидании груза, мы стали свидетелями трагикомического эпизода. Внимание всех обратилось на трактор, прикативший с базы, и на полном ходу пошедший тараном на судовой борт. В последний момент трактор резко оборвал ход и застыл у черты. Еще бы чуть-чуть, и он бы рухнул в полынью между припаем и бортом. Мы едва перевели дух. Трактор окружили, распахнули дверцы, и тракторист Воронков вывалился на головы встречавших. Он был пьян и не стоял на ногах. На руках его переправили на судно, а трактор отогнали в сторону.

5 января
Погода в последние дни продолжает оставаться солнечной, слабоморозной и маловетреной. Поэтому работается на свежем воздухе без надрыва и даже с удовольствием.
Сегодня вывозили мясные туши и остатки взрывчатки. Смену закончили в шестом часу утра. Перекусили на базовом камбузе, а потом собрались геологическим составом у Пейха. Ханс еще вечером поднял над своим домиком трехцветный флаг ГДР. По этому случаю он устроил мини-прием, выставив бутылку немецкой водки, палку копченой колбасы и пару крупных головок сладкого лука. С камбуза мы прихватили черный хлеб, соленые огурцы и сушеную воблу. Каждый достал из своих запасов по банке пива. И  очень хорошо,  в охотку посидели, с большим желанием выпили и выкушали все, что было на столе. Разрядили усталость и нервное напряжение, накопившиеся за авральные ночи.

6-7 января
Вечером 6-го января с судна запросили 10 человек для помощи в выгрузке самолета ИЛ-14. Люди, собираемые в бригаду, были недовольны. Вчера их заверили, что авральные работы закончены, а сегодня – снова! Чтобы уменьшить общее раздражение, мы с Шумиловым также вошли в бригаду.
Около полуночи мы подъехали на вездеходе к барьеру. Низкое солнце обливало холодным огнем западную стенку бухты, оставляя восточную в густой синей тени. Развернувшийся «Витус Беринг» притуливался черным бортом к неровной кромке припая. Швартовы не были заведены. После долгой ругани по радиосвязи это пришлось делать нам, что наше настроение не улучшило. Взвалив на плечи тяжелые канатные концы, мы гуськом и с матерком волочили их на добрую сотню метров и закрепляли на якорях.
Шли последние приготовления к ответственной операции. По палубам и льду сновали люди, разъезжали трактора и вездеходы, в корабельных динамиках гремели команды. В общей кутерьме не участвовали разве что пингвины, стоявшие нарядной группкой поодаль и с любопытством взиравшие на большой аврал.
При полной готовности выгрузка затягивалась. Морские, авиационные и экспедиционные начальники никак не могли поделить ответственность за возможный неблагоприятный исход. Существовала некоторая опасность, что под самолетом (20 тонн вместе с грузовой фермой) может расколоться припай. А главное – были сомнения в удачной переправке его через зону трещин при подъеме на барьер. Эта проблема с самолетом навязла в зубах с первого дня выгрузки. Шли переговоры, согласования, обмен телеграммами с Москвой и Ленинградом. Единственный, кто был твердо убежден в успехе дела и настаивал на скорейшей выгрузке, пока припай еще крепок, а зона трещин не разъезжена – это наш гляциолог Саша Кислов. Наконец, на исходе разгрузки, когда заговорили о срыве плана сезонных работ, авиаторы решились.
И вот сегодня, в 5-м часу утра, самолет с помощью двух спаренных кранов был вынесен на лед и освобожден от железной фермы (лиры). Во время выгрузки наша бригада вместе с авиаторами и матросами оттягивала канатами спускаемый самолет как можно дальше от кромки припая. Таким образом, наше участие в многошумной операции заняло 15 минут и ограничилось, так сказать, упражнением по перетягиванию каната.
После работы мы поднялись на борт и попарились напоследок в судовой сауне. На «Беринге» отличная баня. Вытерпев, сколько можно в сухом пекле, мы бросались с разбегу в бассейн с ледяной забортной водой. Правда, более минуты в ней не выдерживал, кажется, никто. Вот таким образом мы искупались в океане у самых берегов Антарктиды.
Позавтракав, мы без приключений высадились на лед. Солнце уже поднялось, разбудив легкий ветерок с ледника. Самолет стоял на барьере, вытащенный двумя тракторами. Зона трещин была пройдена без всяких накладок. Погрузившись в вездеход, мы ходко покатили на базу, куда и прибыли в 9 часов утра.
Вечером я сходил в базовую радиорубку. Есть новости: из Молодежной вышел самолет на Новолазаревскую и далее к нам. Зацепин со своей командой уже выехал на тамошний аэродром. Их прибытие сюда ожидается ранним утром.
 

8 января
Проснулся в 5 часов утра, разбуженный самолетным гулом. Накинул каэшку и вышел наружу. Красноперый ИЛ, завершая маневр, выходил на посадочную полосу.  Спустя минуту, он аккуратно притерся лыжами на утренний примороженный снег.
Прилетел начальник базы.
Сразу после завтрака зашел к Зацепину. В домике  начальника базы тесно сидели все руководители подразделений. Задымленный воздух, пустые стаканы и расслабленные позы людей свидетельствовали, что они тут давно, вероятно, с момента прилета. Зацепин радушно со мной поздоровался и пригласил на вечернее обсуждение планов работ.   
Зацепин – мой непосредственный начальник в Ленинграде. Он специалист-геофизик, кандидат наук; ему за 50, он невысок, кряжист и внешне добродушен. У него крупные черты лица, небольшие с прищуром глаза и несколько скрипучий голос. Он флегматичен, умен, иногда упрям, обладает незлым, но метким юмором. Ко мне, еще молодому геологу, Зацепин относится, как мне кажется, с симпатией.
В течение дня – усиление облачности. После обеда утрешний самолет вылетел обратно на Молодежку, пока погода не испортилась всерьез.
Днем я со своими коллегами обсудил и уточнил план предстоящих геологических работ. В дополнение к авиадесантным исследованиям, мы хотели бы организовать в одном из горных районов полевой лагерь. Вечером я представил начальнику базы наш план. Зацепин подумал, поспрашивал и вариант наш одобрил, включая выброску полевого лагеря.

9 января
Пасмурная, невзрачная, нелетная погода. Весь день занимались подготовкой полевого снаряжения. Больше всего хлопот с палатками. Пока имеем в наличии две и обе  малопригодны для многодневного житья в горах.
Ближайшим авиабортом из Новолазаревской мы ожидаем доставки палатки КАПШ (каркасная палатка Шапошникова). Она имеет форму полушария с основанием 3 и высотой 2 метра. КАПШ имеет высокую прочность, хорошо держит тепло и вполне годится для долговременного житья 3-х человек.
Сегодня в 16 часов «Витус Беринг» покинул бухту Нурсель и отправился на другой конец Антарктиды  в залив Прюдс. Закончился суматошный авральный период, занявший 11 дней, вместо 5-7 по плану. Задержки в антарктических условиях естественны. Коррективы вносит погода и ледовая обстановка. Однако в нашем затянувшемся аврале весьма виновата неразбериха, вызванная отсутствием полномочного руководителя, равно авторитетного для всех.
На вечерней традиционной планерке у начальника базы гляциолог Кислов сообщил об обнаруженных им новых трещинах на барьере, как раз на участке, где были складированы бочки с топливом.

10-11 января
Пасмурные неяркие дни без всяких просветов и надежд на полеты.
Продолжаем готовить полевое снаряжение. Для передвижения в горах мы получили снегоход марки «Буран», своего рода мотоцикл на гусеничном ходу. Буран хорошо бегает по снегу и даже льду, развивает скорость до 60 км/час, несет двух седоков и одновременно может тащить за собой сани с грузом до 350 кг. Его слабым местом являются резиновые гусеницы: они быстро изнашиваются и рвутся, особенно при наезде на камни. Наш неновый Буран, по уверениям механиков, скрупулезно проверенный и отрегулированный, все-таки барахлит. Заведенный мотор, разогревшись, сбрасывает обороты и не тянет даже пустую машину. Сообща ищем причину.
Грузовые сани для Бурана, погруженные в Ленинграде на «Беринг», странным образом затерялись в пути. Мы обыскали все палубы и трюмы, но следов не нашли. Очевидно, наши сани кому-то приглянулись. На базе, как нам сказали, должны быть старые сани, вернее нарты. Зверев, работавший здесь в прошлом сезоне, указал домик, на крышу которого он собственноручно затащил нарты и надежно закрепил. Сейчас крыша девственно пуста. Нарты, вероятно, были сброшены штормовым ветром и захоронены где-нибудь в снегу. Со Зверевым мы очертили наиболее вероятный участок их погребения.
Вчера после раскопок нарты были обнаружены под двухметровым слоем снега и вытащены на божий свет. Это настоящие «нансеновские» нарты: длинные, узкие и легкие. На манер самоедских, нарты собраны из деревянных реек и плах, скрепленных эластичными сыромятными ремнями. На быстром ходу, на ухабах и застругах нарты гнутся, скрипят, но не ломаются. Их чрезмерная на первый взгляд длина (более 5 метров) – залог спасения на хрупких снежных мостах и ледяных трещинах.
Найденные нарты имеют вид почти безнадежный: размочалена верхняя обрешетка, расколоты две стойки, но главное – открытый перелом левого полоза. В прошлый сезон на нартах чужие дяди развозили 200-литровые бочки с топливом.
В слесарной мастерской тамошние умельцы после наших уговоров взялись починить полоз. Остальное выправим сами.
Вечером 11 января я подробно обговорил с Зацепиным наши транспортные проблемы. На все геологические работы нам отпущено 85 летных часов вертолета МИ-8. Нам предстоит мотаться в горы за 300-400 км от базы, облетывать с наблюдениями все горные массивы и главное – высаживаться с работой не менее, чем в 30 пунктах. А еще – забросить дополнительное горючее и поставить полевой лагерь. Вертолетчики утверждают, что отпущенных часов не хватит. Зацепин предложил использовать дополнительно самолет АН-2, сначала для заброски в горы вертолетного топлива, а потом и для авиадесантных геологических работ. Если так – наши проблемы решаемы.
Между прочим, во время разговора Зацепин дал мне понять, что ему известна история с Тетеркиным в Монтевидео. Подозреваю, что именно судовой помполит разгласил этот случай, вопреки данному слову.

12 января
Густая облачная муть поредела за ночь и мерцает с утра голубыми лакунами. После завтрака Шумилов и Ко, оседлав вертолет, улетели на рекогносцировку. Им надлежит разметить сейсмический профиль вдоль побережья. Нам и геодезистам объявили отбой: ледовый купол и горные районы остаются закрытыми. А в середине дня обозначилась и новая волна облаков, наползавшая на побережье с востока.
АН-2 еще успел подняться в пробный вылет. Гляциолог Саша Кислов, слетавший на «Антоне» к бухте, ничего не разглядел. Тонкая и аморфная облачность настолько рассеивала солнечный свет, что снег и воздух слились в одно неразличимое целое – белую мглу (явление, весьма типичное для Антарктиды).
Сегодня наша группа, кроме прочих дел, подвезла трактором к стоянке АН-2 полтора десятка бочек с керосином. При первой погоде будем забрасывать их в горы. Это для вертолета, который прожорлив, как птенец кукушки. Его турбины, вращая десятиметровые лопасти, обращают в дым три таких бочки за час. Без топливного запаса в горах не разлетаешься.
В 14 часов прилетел давно ожидаемый самолет из Новолазаревской. На нем прибыли замполит Воробьев, врач Яковлев, геологи Траубе и Шулятин. Плюс кое-какой груз, в том числе и палатка КАПШ для нас. Прилетевших геологов мы всем отрядом встречали у трапа. Как и планировалось, Шулятин заселился в домик  Пейха, а Траубе  в наш.
Олег Германович Шулятин – мужчина лет 50-ти, невысокого роста, с широким лицом и открытым черепом. У него светлые, чуть слезящиеся глаза и дружелюбный характер. Он кандидат наук, работает в институте, родственном нашей конторе. В молодые годы Шулятин участвовал в первых антарктических экспедициях и бывал в здешних местах. Поэтому его и пригласили в нынешний сезон для передачи опыта и, так сказать, сохранения преемственности. Володя Траубе –  36-летний улыбчивый парень с черной шевелюрой и звучным баритоном. Работает в антарктическом отделе того же института. По общим делам я уже с ним встречался раньше.

13 января
После обеда с Сашей Кисловым поехали на вездеходе к барьеру: он – оценить ледовую обстановку, а я – забрать печку из домика-убежища.
Над плоской ледяной пустыней нависала низкая бесформенная облачность. Местами она оседала прямо на лед, ухудшая видимость и скрадывая рельеф. Такие участки мы проезжали почти на ощупь, от вехи к вехе.
Добравшись до домика, погрузили печку и подъехали к барьеру. Путь преградили две узкие свежие трещины. Оставив машину, мы прошли к площадке, где были сложены несколько сотен бочек с горючим. Их выгрузили, вернее, выбросили на самой кромке барьера, рассчитывая в конце сезона перегрузить на попутное судно и доставить на Новолазаревскую. Мы увидели, как под бочки уходит широкая зияющая трещина и отсекает примыкающий к карнизу крупный ледяной блок. Саша подтвердил: не сегодня-завтра половина бочек рухнет вместе с карнизом в море.
В самой бухте весь припай был взломан, и большие торошенные льдины целиком забили ее пространство. На одной из льдин топтался одинокий пингвин и время от времени испускал громкий и тоскливый крик. Над ним кружил в воздухе хищный поморник. Стылый туманный пейзаж, полный штиль и безмолвие, разрываемое этим хриплым пингвиньим криком, рождали в душе смутную тревогу. Я подумал еще, что такая Антарктида  ближе к настоящей, чем та, которую мы обычно фотографируем: под синим небом и ярким солнцем.
Осмотревшись, мы вернулись к машине.
На вечерней планерке Кислов доложил о результатах поездки. После короткой перебранки, в ходе которой так и не выявился первый зачинщик барьерного склада, было решено,  не мешкая, вывозить бочки в безопасное место.

14 января
Пасмурно! Снова пасмурно!
Сегодня ребята-сейсмики с помощью небольших взрывов определили, что толщина льда под базой составляет 290 м, а водная толща под ним – 250 м. Взрывники, кстати, по беспечности рванули заряды рядом со своим домиком и остались, в итоге, без единого стеклышка в окнах. Этот случай послужил дневным развлечением для всех, а начальник базы заключил его устным выговором для виновников.
К сегодняшнему дню мы добили все свои недоделки. Буран исправлен, палатки починены, печки отлажены. К заброске лагеря и авиадесантным работам окончательно готовы. Вчера, за праздничным старо-новогодним столом, как водится, говорили о делах. Был выработан следующий план действий:
– район заброски выносного лагеря – горный массив Борга; запасной вариант – плато Альманрюгген;
– лагерные палатки для большего тепла и устойчивости опустить на треть  в снежные ямы;
– обязательно устроить аварийное убежище:  траншею в снегу, перекрытую снежными плитами;
– в лагере должно обитать не более 4-х человек. Два геолога будут жить на базе и (по погоде) прилетать в лагерь для авиадесантных работ.
Выполнение «Геологического задания» потребует,  как мы прикинули, не менее 15 летных дней и столько же лагерных.
На вечерней планерке Падерин сообщил, что наши восточные коллеги в горы также еще не выбрались. Их вертолеты стоят на приколе, но по другой причине: в авиакеросине обнаружена вода. И летуны как будто уже загубили один двигатель. Необходимые фильтры есть только на нашей базе, завтрашним самолетом их отправят на восток.

15 января
Утром над базой неожиданно распогодилось. Даже солнце засияло. И хотя на востоке и юге отчетливо просматривались облачные фронты, появились надежды. Спутниковые метеоснимки их развеяли: оказалось, что это всего-навсего небольшое безоблачное окно в районе побережья. Шумилов-таки вылетел на вертолете к бухте Атка, но через 40 километров уперся в облачную стену и вернулся.
Снова у нас нелетный день. Зато на Молодежной погода была, и в середине дня туда улетел от нас ИЛ-14.
Сегодня – пятница, наш банный день. После ужина всем отрядом отлично попарились и помылись. А также и постирались, потому что больше негде. Баня – одно из немногих и безусловных удовольствий в Антарктиде. Первое, что спрашивает опытный полярник, прибыв на место, это – какова здесь баня?
Здешняя баня составлена из двух вагончиков и включает предбанник, мойку и парилку. Вода нагревается в железных бочках с помощью встроенных электротэнов. Непременное условие – подбрасывать в бочки снег, не допуская их полного осушения.
Из бани возвращались ублаженные и легкие. А с неясного неба сыпал редкий снежок при полном штиле и нуле градусов по Цельсию.

17 января
Горы Юле-Топане
Проснулся около 6-ти утра оттого, что солнце подсвечивало в окно. Соскочил с постели и выглянул: сквозь поредевшие облака девственно голубело небо.
Додремал до 8-ми и раньше вышел на завтрак. В кают-компании улыбчивое оживление. Утренняя погода – есть первая и главная новость для всех. Особенно, когда есть надежды на полеты. А они есть.
К 9-ти часам все интересанты собрались у диспетчера, ожидая утреннего снимка с метеоспутника. Над базой голубое вычищенное небо и веселое солнце. Оператор с приемной станции принес мокрый, только что проявленный негатив.  Наконец-то все ожидания сбылись: есть погода по всем направлениям!
Через час, осененные нимбами вращающихся винтов, ушли в полет все наличные авиасредства. ИЛ-14 с геодезистами вылетел на юго-запад в горы Крауль (создание гравиметрического пункта). Удалось пристроить на борт и Володю Траубе, который осмотрит, если получится, тамошние горные обнажения. Оба вертолета подрядил Шумилов для работы на прибрежном сейсмопрофиле (развозка взрывчатки и топопривязка пунктов взрыва).
АН-2 работает на нас. Мы закинули в фюзеляж три бочки с керосином, я впрыгнул следом, и на взлет! Курс – юго-восток, цель – горы Юле-Топане, задача – создание подбазы горючего. Юле-Топане – группа нунатаков в 220 километрах от базы. Это ближайшие горы из нашего рабочего района.
«Антон» бодро сверлил пространство и по ходу полета постепенно забирался все выше, вместе с подъемом ледового купола. В тесном фюзеляже нас было шестеро: два пилота, штурман, радист, механик и я.
Через полчаса лета небо очистилось от остатков облачности, и мы зависли в голубоватом воздухе над бесконечно-белой равниной. Единственным зримым ориентиром был желтый поплавок солнца, застрявший в небе повыше и слева от нас. Я снова и снова изучал карту, заглядывал в иллюминаторы в ожидании первых наземных объектов для корректировки курса.
На 40-ой минуте штурман возбужденно затыкал пальцем в стекло. На леднике под нами была видна уходящая к югу свежая колея, оставленная ребристыми гусеницами. Черт возьми! В Антарктиде уже становится тесно. Надо думать, это следы немецких вездеходов. Западногерманская зимовочная станция стоит в соседней бухте Атка. Судя по направлению колеи, цель похода немецких полярников – горы Котас, что в 550 километрах от побережья. Серьезный поход. Впрочем, наши ребята ходят с Мирного на Восток за полторы тысячи километров.
На исходе  летного  часа  впереди  уже были видны и опознаны: прямо по курсу – горы Юле-Топане, правее и рядом с ними – горы Шульц, левее и гораздо подалее – горы Борга, еще левее – россыпь нунатаков плато Альманрюгген. Да, кажется, так. Далекие горные пики темнели на светлом фоне сгустками синего и темно-синего. И хотя было далеко, я не удержался и щелкнул пару снимков.
Через 20 минут прошли над целью: двумя мелкими безымянными нунатаками из группы Юле-Топане. Сделав три круга, сели в полукилометре от них, на выровненную, без застругов, снежную площадку. Высота места посадки – около 1500 метров, температура воздуха – минус 5о, ветер юго-восточный, умеренный.
Пока экипаж выгружал бочки и размечал флажками временную полосу, я сбегал к нунатакам. Это два сближенных скальных выхода, разделенных заснеженной седловиной. Их поперечники 200 и 500 метров, высота над ледником не более 20-40 метров. Сложены скалы темными массивными габбро-долеритами. Свои наблюдения я наговорил на диктофон, прилаженный на груди под каэшкой. Отобрал несколько образцов и вернулся к самолету. И сразу взлетели.
До базы добрались нормально и на четверть часа быстрей, потому что с купола и с ветерком. На базе, пока я отсутствовал, наш домик был выдернут бульдозером из снежной ямы и подтащен ближе к кают-компании. Подобная работа ведется уже с неделю. Домики вытаскиваются и группируются более компактно и в шахматном порядке (для уменьшения заносов). Правда, ходить теперь по развороченному гусеницами снегу стало очень трудно.
«Антон» за сегодня сделал еще два рейса и в итоге доставил на подбазу 11 бочек. Совсем неплохо.
Володя Траубе слетал с геодезистами тоже не зря. Он успел пробежаться по ближайшим обнажениям и привез с десяток образцов тамошних пород. Вечером в нашем домике сообща рассматривали камни и оживленно делились впечатлениями. Наконец-то началась та работа, ради которой мы здесь и находимся.
 

Документы
Физико-географический очерк района работ
Рекогносцировочные геологические исследования проводятся с полевой базы Дружная-3, которая расположена в 310 км от центра района работ. Ближайшая к рабочему району советская станция Новолазаревская расположена в 520 км к востоку, а станция САНАЭ (ЮАР) – в 270 км к северу от центра района. Непосредственно на территории работ имеется сезонная полевая база Грунехогна (ЮАР).
Район исследования включает (с севера на юг) плато Альманрюгген, массив Борга, горы Юле-Топане, горы Шульц (все вместе – плоскогорье Ричер) и протяженный  хребет Керуанвегген. Далее к югу возвышается ледовое Полярное плато, уходящее к полюсу. Горные районы разделены и обтекаются активными выводными ледниками Ютульстреумен, Шютбреен, Виддален и Пенка. Положительные формы рельефа представлены островными горами площадью от менее 1 кв. км  до 30 кв. км, возвышающимися над ледниковой поверхностью от десятков до нескольких сотен метров. Наиболее значительная отрицательная форма рельефа – долина ледников Ютульстреумен и Пенка, которая протягиваются почти на 300 км с юго-запада на север-восток при ширине от 40 до 100 км.
Плато Альманрюгген вытянуто на 150 км в северо-восточном направлении при средней ширине 40 км. Высота ледниковой поверхности здесь постепенно понижается от 1400 м на юге до 100 м на севере. Скальные выходы представлены разбросанными нунатакми (островерхими изолированными горами) с крутыми и отвесными склонами; абсолютные высоты гор достигают 1838 м (г. Истинд). Высокогорный массив Борга имеет площадь 50х60 км, из которых 20% занимают скальные выходы. Горы поднимаются над ледниковой поверхностью в среднем на 400-700 м при абсолютной высоте от 1600 до 2717 м (г. Хегсетет). Горный хребет Керуанвегген вытянут на 210 км в северо-восточном направлении в виде эскарпа высотой от 200 до 500 м над ледниковой поверхностью. При этом горные выходы имеют выдержанный абсолютный уровень вершинной поверхности в пределах 2300-2500 метров.
Из проекта на производство работ

18 января
С утра на попутном «Иле» Шулятин и Пейх вылетели в горы Крауль. Спустя два часа ИЛ-14-й вернулся, не найдя погоды в рабочем районе. АН-2 за день сделал три рейса  и доставил на Юле-Топане еще 12 бочек.
После обеда мы заполучили вездеход с волокушей и подвезли на стоянку «Антона» еще 32 бочки с керосином.
К вечеру с востока подтянулся очередной облачный фронт. Ветер усилился до свежего, видимость ухудшилась, горизонты размылись. «Антон», возвращаясь с последнего рейса, уже садился по неважной погоде. А вертолет даже не дотянул до посадочной площадки и приземлился на подлете у ближайшего домика. Видимости почти уже не было.
На вечерней планерке Шумилов доложил, что вертолетных работ у него осталось на два летных дня. Значит, с третьего дня вертолет – наш, если погода, конечно, позволит. После планерки зашел к вертолетчикам. Они сказали, что заброшенного топлива пока хватит. Если что – подвезут и сами. Надо слетать в горы, осмотреться, а дальше видно будет.
Что ж, в таком случае мы попробуем завтра создать подбазу для АН-2, где-нибудь на плато Альманрюгген. И тогда можно летать на работу хоть на «вертушке», хоть на «антошке» – что под руку подвернется.

20 января
Пурга
Утренний сток был свеж и сопровождался легкой поземкой. По небу торопливо волоклись низковатые облака, оставляя здесь и там голубые разрывы. К обеду ветер притих, а небо наполовину очистилось. Сейсмики на «вертушке» сходили на профиль, привязали последнюю точку и забросили взрывчатку. Второй вертолет с геодезистами вылетел на купол, но на полпути наткнулся на низкую сплошную облачность и вернулся. АН-2 сегодня на приколе: в наших горах погоды нет. К тому же у второго пилота сегодня день рождения. Я зашел по делам к экипажу и попал на рюмку.
К концу дня ветер снова усилился, и поземка перешла в низовую метель. А поздним вечером весьма неожиданно поднялась настоящая пурга. Ветер засвистал, переходя временами на вой. Сквозь несущийся снег нельзя было разглядеть даже ближайшего домика. А наше жилище стало тихонько подрагивать и выстужаться. Мы прибавили в печке огня, и ненастный вечер скоротали за преферансом.
Ближе к полуночи, в самую непогоду, мы обнаружили, что топлива в печке не хватит до утра. Втроем выбрались наружу и из бочки, что стояла у домика, почти вслепую в густых снежных вихрях, наполнили керосином два ведра. При этом столько же было расхлестано ветром на наши лица, а керосин в ведрах густо смешался со снегом. Вернулись мы в домик «заметеленные» до невозможности. Раздеваясь, вытряхивали снег из сапог, капюшонов, рукавов и карманов.
Входную дверь, открывающуюся наружу, стало приваливать целыми сугробами снега. Хотя бы раз в полчаса ее следовало очищать. Установили ночное дежурство. Моя смена от полуночи до двух.

21 января, 3 часа ночи
Пурга уже не воет, не свищет, а гудит и грохочет, как бешеный поток в ущелье. Жестокие порывы ветра следуют один за другим, достигая, очевидно, 40-ка метров в секунду. Ветровые удары прокатываются по крыше тяжелыми валунами. Наш вполне устойчивый и крепкий домик скрипит, пошатывается, а под особенно сильным напором – содрогается всем остовом. Страшновато за опасно большое трехсекционное окно. Оно расположено как раз с наветренной стороны и, можно сказать, принимает на себя основной удар.
Мои сокоешники  легли  спать в первом часу ночи.  Я додежурил до трех, прихватив лишний час. Раз в полчаса я одевался, ударами ноги вышибал наружную дверь и лопатой расчищал наметенный сугроб.
И хватит, пожалуй. Бужу Володю и ложусь спать.

2 часа дня
Всю прошедшую ночь и текущий день продолжает бушевать непогода. Мы поднялись, не считая дежурного, поздним утром. На завтрак разогрели две банки тушенки и вскипятили чай. Хлеба нет,  только сухари. Продуктового НЗ нам не выдавали. Несколько банок консервов сохранилось у нас с новогодней раздачи.
Основное занятие – расчистка двери, которую мы освобождаем привычным манером. И благодарим судьбу, что наш домик три дня назад был выдернут из снежной ямы. Иначе нас бы, наверняка, замуровало. Кажется, на базе еще осталось несколько невытащенных домиков, заметенных с зимовки под крышу. Вот кому сейчас приходится туго. Очень жаль, что в наших домах нет потолочных люков.
И еще я думаю: а каково сейчас быть в палатке? За порог носа не высунуть. Метет с прежней силой. Дальше пяти шагов не видно ни зги. Снегоход, стоящий у входа, занесен почти до руля. Ветром сорвало приткнутый к домику фанерный туалет.
Еще напасть: с утра в доме нет электричества. Вероятно, оборвана линия, а может и ДЭС не работает. Вечер будем коротать в сумерках. Наше окно наполовину залеплено снегом, но непогоду, похоже, выдержит.
Холод сочится из углов и из неплотно пригнанных тамбурных дверей. Наша печка ночь и день работает на полную мощность. Она вдвое быстрей пожирает топливо, однако в домике всего лишь бодрящая прохлада. Под нарами кое-где лежит нетающая, продутая сквозь щели, снежная пыль. Хорошо, что мороз за окном невелик: минус 3о.
Да, такой неистовой, сумасшедшей пурги я еще не видывал. Здесь действительно другая Антарктида. Осенние метели на Молодежной, где я дважды бывал, – до теперешней не дотягивают. Особенно по снегообильности.

В 7-м часу вечера пурга немного притихла. Стали появляться паузы в ветровых ударах, а видимость увеличилась до ближайшего домика. Решили сделать вылазку на камбуз, так как съели все сухари. Вышли втроем: Саша, Володя и я; Коля остался сторожить печку.
Минут двадцать мы пробирались от домика к домику, с трудом удерживаясь на ногах под сильным боковым ветром. Мы увидели, что электрокабель почти везде сорван с опор, а некоторые из этих дюралевых шестов даже сломаны. Теперь ясно, почему мы сидим без света.
Добравшись до камбуза, мы нашли его дверь на замке. Обошли по периметру кают-компанию: оба входа почти под крышу занесены снегом. Против ветра, оступаясь и падая, дотащились до домика Пейха. Их дверь была недавно расчищена, поэтому мы сходу ввалились внутрь. У них все нормально, однако еще холодней, чем у нас. Их печка стоит во входном тамбуре; до этой пурги им казалось, что так воздух в домике будет чище. Кроме того, из-за полностью забитого снегом окна, помещение имеет мрачный вид, прямо-таки подземный бункер.
Ханс оделил нас буханкой немецкого спиртового хлеба и банкой консервированных сосисок (из тех его неподъемных ящиков, которые мы столько раз, втихую матерясь, перетаскивали!). Поблагодарив, мы ушли к себе.
Завершая вылазку, мы с привычными трудностями добыли керосин из бочки и заправили печку. К концу операции мы уже замерзли так, что, войдя в домик, едва могли раздеться.
Сегодня день рождения у сыновей Кислова и Алексашина. По этому случаю Коля достал банку соленых огурцов, Саша бутылку кетчупа, а я отлил немножко отрядного спирта. Добавили к этому Хансовы хлеб и сосиски и получили очень неплохой стол.
В разгар ужина в домик ввалились два убеленных снегом «Деда Мороза» с мешками на плечах. Мы узнали в них замполита Воробьева и кладовщика Новиковского. Они обошли уже всех, кого можно, справляясь о делах и разнося продукты. По их словам, люди живы, бодры и откапываются. Мы были весьма признательны за заботу о наших желудках и душах. «Деды» выпили по стопке на посошок и ушли. А мы еще немного посидели, вспоминая семьи, и напоследок подняли рюмки за жен и любимых.
К ночи пурга разошлась с прежней силой, и это уже начинает надоедать.

22 января
Всю ночь пуржило, как из ружья. Посему и дежурили по заведенному порядку. К утру ветер поутих, и сквозь разбавленную снежную кисею стали проглядывать ближайшие дома.
Встали в 11-м часу.
Завтракали, когда вошел замполит и попросил помочь раскопать вход в кают-компанию. Этим мы и занимались полдня вместе с геодезистами. Отработав, там же и пообедали, впервые за непогоду.
После позднего обеда мы с Николаем откопали еще синоптиков и механиков. Механеры, кстати, наплевали на заметенную дверь и всю пургу выбирались наружу через боковое окно (у них другой тип домика).
Синоптик Пауль сказал нам, что еще в первую метельную ночь их штатный анемометр зашкалил и вышел из строя, показав перед тем скорость ветра 32 метра в секунду. Мы сошлись на том, что ветер в самые разгульные часы не опускался, вероятно, ниже 40 метров в секунду. А весь  сегодняшний  день  довольно размашисто мело при ветре 15-20 метров в секунду. На фоне вчерашнего это воспринималось, как легкий бриз, несущий прохладу после жаркого дня.
Вечером состоялась планерка. Назавтра объявлены авральные работы по расчистке  домов и восстановлению кабельных линий.

23 января
Пасмурно и свежеветрено. С утра мы с Кисловым и бульдозером в придачу откапывали радиорубку. Она стоит на окраине поселка, стандартный домик «Геолог», по крышу заваленный снегом.
Радист Киркилевский был замурован в нем с вечера 20 января. Он общался с дальним миром по радио, а с ближним по телефону. Электричество в домик подавалось без перебоев, поэтому он не мерз, имея отопитель.
В середине дня, сбросив от трудов каэшки, мы расчистили вход. Еще с час мы возились на крыше, расчищая антенны,  а затем трактором выдернули домик на поверхность.
Шулятин и Пейх провели ревизию лагерного снаряжения, сложенного у наветренной стены 21-го домика. Всю заготовленную для устилания палаток фанеру разметало пургой. Несколько размочаленных и перебитых кусков они нашли за вертолетной площадкой, в полукилометре от домика.
Алексашин и Траубе занимались нашим Бураном. Они выволокли его из сугроба и полдня кропотливо выковыривали снег, плотно запрессованный во все полости и щели железной конструкции. Особенно трудным было очистить мотор и внутренний механизм гусениц.

25 января
С Сашей Кисловым встали в 6 утра, так как сегодня дежурим на камбузе. За окном опять непогода! Ветер – 20-25 метров в секунду,  густая низовая метель. Видимость – до первого домика. И хотя метель по ветру слабее предыдущей – снегом она гуще, а минусом ниже. Пока добирались до камбуза, замерзли весьма.
На завтрак повар приготовил манную кашу (традиционное здесь утреннее блюдо), яйца вкрутую и чай. Мы нарезали хлеб и разложили по тарелкам сливочное масло. Позавтракало от силы человек 25. И хорошо, что не больше, так как на камбузе не было запаса воды. В 10 утра мы уже освободились.
На камбузе дежурят по очереди все без исключения. И поставил так Зацепин. Обычно начальство в мытье тарелок не участвует. И  многолюдный авиаотряд норовит от этого уйти. Летуны даже в договор с САЭ вставили пункт о том, что, мол, привлечение их к базовым работам сказывается на безопасности полетов. Лукавый Зацепин против договора спорить не стал. Он предложил авиаторам участвовать в дежурстве добровольно. В график дежурств он записал первой парой себя и начальника авиаотряда. Ну, тому отказаться неудобно – отдежурил. Так и пошло. Все это, конечно, мелочи. Но они заметно влияют на взаимоотношения между людьми и вообще на рабочую обстановку.
Есть, однако, маленькие радости во всяком положении. Начальник базы из-за непогоды сначала отменил обед, а затем и ужин. В 16 часов сходили мы с Сашей на камбуз, вымыли все котлы-кастрюли и натопили воды. На этом наше дежурство закончилось.
Ветер опять свищет, как ведьма на помеле. Изумляет то, что вторая подряд пурга приключилась в самую середину «бархатного» летнего сезона. Когда же здесь работать  тогда?
Около полуночи зашел Шулятин и сообщил, что баня пуста и отменно натоплена. Последний геофизик (их день сегодня) помылся четверть часа назад. Разумеется, мы быстренько собрались и пошли. До 2-х часов ночи парились, а вернувшись, допили последнее пиво с остатками воблы.
Легли поздно.

26 января
Спали долго беспечным сном праведников. Разбудил начальник базы Зацепин, зашедший к нам в 11-м часу утра. Я извинился, сославшись на позднюю помывку. Вообще-то базовые службы и начальники отрядов имеют с начальником базы телефонную связь. На  меня же не хватило, так как часть телефонной аппаратуры еще не отрыта из-под снега. Вот Зацепин и зашел самолично. Он попросил поучаствовать в расчистке кают-компании.
На дворе пасмурно и блекло, но хоть не метет. Поселок после всех непогод выглядит непривычно, пересеченный высокими валами вновь наметенного снега. Наш домик, поднятый на поверхность неделю назад, уже окружен полутораметровыми сугробами.
День потратили на раскопки. Кают-компанию вместе с камбузом выдернули наверх и снова скомпоновали уже после ужина.
На планерке Зацепин сообщил, что Новолазаревская отказывается в нашу пользу от своих бочек, выгруженных у нас на барьере. Теперь они в количестве 800 штук полностью находятся на нашем попечении. А вывозить их в надежное место еще толком и не начинали.
Затем мы долго пытали бедного Пауля по поводу непогоды. Синоптик Пауль, высокий застенчивый блондин из поволжских немцев, вертел в руках метеоснимки и ссылался на море Уэделла. По его словам, именно эта соседствующая с нами емкость, заполненная водой вперемешку со льдом, и есть та кухня, где выпекаются все эти чертовы циклоны. В итоге приняли решение просить Молодежку, как полярный метеоцентр, выдать нам синоптический прогноз на декаду вперед. Чего нам ждать и на что рассчитывать?

27 января
Перед обедом вполне распогодилось. Вертолеты ушли на работу.
А нам снова достался «Антон». Но сначала его надо было вызволить из наносов. За две пурги этот малорослый четырехкрылый «кукурузник» занесло снегом почти по крышу кабины. Обширность заносов была усилена еще из-за большой груды бочек, стоявших рядом с АН-2. Это мы завезли их туда (32 штуки!) перед самой непогодой.
Большую часть дня, объединив свои силы с экипажем, мы занимались привычными раскопками. Вначале расчистили лыжное шасси и прокопали пологий выезд через сугробы. «Антон» попытался выбраться своим ходом: летуны разгоняли движок, варьировали шаг винта, но сдвинуть самолет с места не смогли. Тогда подогнали трактор, зацепили буксир и осторожно, чтобы не сломать чего, дернули. И снова ни с места! Забуксовал трактор в рыхлом развороченном снегу. В конце концов, мы вышли из положения, максимально удлинив трос, и уже перед самым ужином вытащили машину из сугробов.
После ужина «Антон» с топливом улетел в Юле-Топане. А мы всем отрядом еще пахали до позднего вечера, раскапывая и отволакивая трактором в сторону те самые злополучные бочки с керосином.
Около полуночи, уповая на погоду, ушел ИЛ-14 в горы Крауль. Улетели на нем и наши Лившиц с Шулятиным. Ан-2 вернулся в полночь. Пилоты подтвердили, что в наших горах погода звенит. Очень рассчитываем умотать туда завтра на «Антоне».

28 января
Плато Альманрюгген
Спал плохо и не я один. Ночное низкое солнце катилось мимо окон, обещая погожий день. Встали рано. Над базой ни облачка! Быстро позавтракали и собрались. В «Антон» закинули снаряжение,  две  бочки  с  авиабензином и погрузились сами.  Нас четверо: Алексашин, я, Траубе и Пейх. Ну и  пять человек экипажа. В 9 часов уже вылетели. По всей трассе голубое небо и редкие тучки. До Юле-Топане добирались долго – почти 2 часа (перегрузили машину). На подбазе выбросили бочки и облегченные полетели дальше.
Настал, наконец, день, когда наши горы открылись для глаз. Сразу после Юле-Топане они засияли впереди, принаряженные снегом и солнцем. Я распознавал их легко и весело (не зря столько изучал карту!). По правую руку воздымалась массивная плита горы Борга. Возле нее теснились горы помельче, но все подбористые по высоте и плоским вершинам. Вместе – горный массив Борга, названный так по имени заглавной горы. Прямо по курсу – просторное ледяное плато Альманрюгген, проткнутое многочисленными островерхими нунатаками. А левее, почти за горизонтом, угадывалась кромка ледяного барьера и темная полоска моря.
Мои ребята распахнули иллюминаторы, холодом просквозили салон и щелкали, щелкали фотоаппаратами. Николай, вдобавок, и видеокамеру запустил. На лицах счастливые улыбки: дождались погоды и работы. И летуны улыбались: в горы летать –  не бочки возить.
Весь перелет я отстоял в кабине, в проходе между креслами пилотов. Высматривал в деталях горную панораму и бормотал в диктофон свои наблюдения.
В самолете, конечно, тесновато. Да и передний обзор наполовину прикрыт капотом мотора. В вертолете просторней, а обзор там – будто сам паришь в воздухе. Зато АН-2 в четыре раза экономичней по топливу. Никаких подбаз: пару бочек на борт и вперед! И главное, экипаж летает с желанием. Ребята молодые, веселые. Командир Белов готов садиться в горах на высотах до 2-х километров, а на взлет-посадку, как уверяет, ему хватит и 300-метровой полосы. А что до обзора... Время от времени командир «кивал носом», уходя в легкое пике, и я разглядывал закрытые участки.
Вначале мы подсели у Пирамиден,  крайнего нунатака на плато Альманрюгген. На манер аэросаней пилоты раскатили самолет и подъехали почти вплотную к основанию горы. Для работы высадили Алексашина и Траубе. С ними же мы выгрузили «скоттовскую» палатку и ящик с НЗ (продукты, спальники, рация). Это на всякий случай, мало ли что.
Затем взлетели и опустились близ горбатой горушки, наполовину заметенной снегом. Нунатак Кналлен. Летуны развернули машину, заглушили и зачехлили мотор. А мы с Пейхом ушли на Кналлен. За три часа отработали прекрасный разрез древних песчаников и сланцев, прорванных пластовой интрузией долеритов. Работали в охотку. Ясный с  морозцем день и броский, насыщенный светом пейзаж, рождали в душе ощущение праздника.
Отбивая образцы, я обнаружил в расщелинке... фломастер. Повертели его с Хансом в руках, открыли колпачок и опробовали. Пишет исправно. Видать, обронили его наши предшественники южноафриканцы. Да, тут мы не первые.
Затем перелетели к нунатаку Стамнен. Этот небольшой каменный пичок целиком сидит в снежной, наметенной ветрами, котловине. С Хансом мы работали врозь. Я выбрал подход с запада, где спуск покруче, а скальные выходы обширней. Сваливаясь по снежному склону вниз, прорубал ступеньки ударами каблуков. В конце спуска, где снег заледенел, пришлось поработать ледорубом. Днище котловины было выстлано голубым бугорчатым льдом, а долеритовые скалы торчали посередке обугленной недостроенной башней.
Закончив работу и поднявшись наверх, я оглянулся. Крутой снежный склон пересекала наискось цепочка моих следов и обрывалась у черных скал. Бровка склона была подкрашена солнцем, а ниже  снег оттенялся синим и загустевал до фиолетовых тонов у основания.
«Кто еще сюда заберется?» – подумал я и щелкнул затвором на память.
После Стамнена, на исходе пятого рабочего часа, как и договаривались, залетели к ребятам. На месте высадки у груды аварийного снаряжения их не было. Приглядевшись, я заметил машущих шапками людей на каменистом склоне. Заинтригованный, я поднялся к ним. Парни нетерпеливо меня ожидали. Там же, на камнях, стояло несколько деревянных ящиков. В ящиках и вокруг – россыпь консервных банок. Чуть поодаль  ворох спальных мешков из оленьих шкур. Вот оно что: ребята наткнулись на остатки полевого лагеря. То ли южноафриканцев, то ли норвежцев, что стояли здесь в 50-х годах.
– Смотри, Толя, какая находка! – хвалился Николай. – Все целенькое! И как раз три спальника. Ну что, забираем?
– Не знаю, мужики, – сказал я. – Консервы неизвестно с чем; да и лет им сколько? Ну ладно, штук несколько захватим на пробу. А спальники – это же олень! Он лезет со страшной силой. Я на севере в таком спал. Выползаешь из него весь в волосе. И потом: а если это не брошено, а складировано? Маловероятно, но все-таки. А мы разбомбим.
Парни были разочарованы. Они явно ждали другой реакции. И пару спальных мешков они все-таки прихватили.
От Пирамиден мы ушли на Юле-Топане, подзаправились там и в 10-м часу вечера вернулись на Дружную.
По пути на ужин я зашел к начальнику базы с докладом. И узнал, что с завтрашнего дня Шумилов пересаживается на АН-2, а нам отдает МИ-8. Хорошая новость! Впрочем, не так важно на чем – лишь бы летать! Погода стоит великолепная. И есть внутреннее ощущение, что она будет такой бесконечно долго, по крайней мере – неделю.
И на Крауль наши слетали удачно. Шулятин уговорил пилотов на дополнительную посадку, посулив залежи горного хрусталя. ИЛ втихаря посадили, хрусталь не нашли, но лишний пункт наблюдений отработали.

Документы
Первооткрыватели Антарктиды и Земли Королевы Мод
Я (первый) обошел Южный океан в южных широтах... Я не считаю, что вблизи полюса нет континента или суши, напротив, я придерживаюсь мнения, что таковая имеется и, возможно, мы видели часть ее (Сандвичевы острова)... Если кто-либо обнаружит решимость и упорство, чтобы разрешить этот вопрос, я не буду завидовать славе его открытий.
...Риск, связанный с плаваньем в этих необследованных и покрытых льдами морях настолько велик, что я смело могу сказать, что ни один человек никогда не решится проникнуть на юг дальше, чем это удалось мне. Земли, что могут находиться на юге, никогда не будут исследованы.
Дж. Кук,
руководитель первых  экспедиций в Антарктику в 1773-75 гг.

16 января 1820 г. ...достигли мы широты 69о23’S, где встретили матерый лед чрезвычайной высоты, и в прекрасный тогда вечер, смотря на салинге, простирался оный так далеко, как могло только достигать зрение, но удивительным сим зрелищем наслаждались мы недолго, ибо вскоре опять запасмурило и пошел по обыкновению снег. Это было в долготе 2о35’W... Отсюда продолжали мы свой путь к осту, покушаясь при первой возможности к зюйду, но всегда встречали льдинный материк не доходя до 70оS. Кук задал нам такую задачу, что мы принуждены были подвергаться величайшим опасностям, чтобы как говорится, «не ударить лицом в грязь».
М.П.Лазарев,
второй руководитель Русской Антарктической экспедиции
1819-1821 гг.

В этом секторе Антарктики моряки Русской экспедиция 1819-1821 гг., ведомые Ф.Ф.Белинсгаузеном и М.П.Лазаревым на судах «Мирный» и «Восток», были первыми, кто увидел ледовый барьер шельфового ледника, окаймляющего континент между 1-м и 3-м меридианом к западу от Гринвича. Прошло больше века, прежде чем другое судно «Норвегия» (S/S Norvegia), принадлежащее китовому королю Ларсу Кристенсену, приблизилось к этому берегу. В феврале 1930 г. S/S Norvegia, ведомая капитаном Нильсом Ларсеном, обследовало ледовый барьер между нулевым меридианом и мысом Норвегия. Берег получил наименование Принцессы Марты. Тогда же с помощью самолета, базирующегося на судне, была открыта в глубине материка горная страна, которую руководитель экспедиция Риссер-Ларсен  назвал Землей Королевы Мод в честь королевы Норвегии. После этих открытий Норвегия заявила об аннексии сектора Антарктиды между 20оW и 45оE.
Третья Германская Антарктическая экспедиция  под руководством Альфреда Ричера  исследовала этот регион в 1938-1939 гг. с помощью судна «Швабенланд» (Schwabenland)  и двух летающих лодок. В период с 19 января по 15 февраля 1939 г. была осуществлена аэрофотосъемка территории между 12оW – 20оЕ и простирающейся к югу до 74о30’S. Эта площадь была названа Нью-Швабенланд. Карта этой территории масштаба 1:1 500 000 была опубликована уже в 1939 г. Немцы высаживались в трех пунктах на ледовом барьере, в том числе близ современной станции САНАЭ. Они не высаживались в глубине материка, однако национальные флаги были там сброшены. Все 11600 аэрофотоснимков, выполненные при полетах  летающей лодки, погибли затем в ходе второй мировой войны.
Первое наземное изучение западной части Земли Королевы Мод было осуществлено Норвежско-Британско-Шведской Антарктической экспедицией (NBSA) в 1949-1952 гг. под руководством капитана Джона Гивера. Экспедиция прибыла на судне «Нурсель» (Norsel), имея в своем распоряжении два самолета, тракторы и собачьи упряжки. Были проведены топографические, геологические и гляциологические исследования на территории между экспедиционной станцией Модхейм (71о02’E, 10о55’W) и нулевым меридианом с углублением на юг до 73о37’S. Экспедиция дала названия всем выдающимся топографическим объектам местности. Многие объекты были поименованы согласно германской экспедиции, при этом у некоторых были трансформированы суффиксы по-норвежски.
Л. Вольмаранс,
руководитель Южно-Африканских
Антарктических экспедиций в 1971-1975 гг.
 

Геологическая изученность региона
Первые наземные исследования западной части Земли Королевы Мод были осуществлены Норвежско-Британско-Шведской Антарктической экспедицией (NBSA) в 1949-1952 гг. Геолог Ф.Рутс впервые описал на плоскогорье Ричер субгоризонтальные толщи вулканогенно-осадочных пород, прорванные силлами основного состава. Он отнес их к отложениям «платформенного чехла». В горных выходах хребта Керуанвегген были задокументированы сложнодислоцированные породы кристаллического фундамента... Важным достижением NBSA явилось определение толщины льда с помощью сейсмозондирования. Максимальная толщина его на Полярном плато составила 2450 м...
Первые советские геологические исследования проводились под руководством М.Г.Равича и Д.С.Соловьева в 1959-1961 гг. (4-6 САЭ) с опорой на открытую в те же годы станцию Новолазаревская... Западная часть Земли Королевы Мод была обследована только редкими и скоротечными рекогносцировочными маршрутами (14 авиадесантных высадок). Советские геологи подтвердили общую схему геологического строения  плоскогорья Ричер, предложенную геологами NBSA. В отложениях “платформенного чехла” ими были обнаружены остатки раннерифейских водорослей группы Refenites. Позднее  в 1969 г. (13 САЭ) при транспортных перелетах Д.С.Соловьевым были впервые изучены небольшие выходы гранитов в горах Шульц, по образцам которых были получен первый для Антарктиды архейский изотопный возраст (около 3 млрд. лет).
Планомерное изучение западной части Земли Королевы Мод было предпринято Геологической службой Южно-Африканской республики  в 1960-1975 гг. Геологическую программу возглавляли Д.Нитлинг и позднее Л.Вольмаранс. Полевые работы осуществлялись с опорой на береговую зимовочную станцию SANAE, открытую в 1962 г., и горных вспомогательных баз Борг и Грунехогна. В качестве транспорта использовались собачьи упряжки, трактора и снегоходы. В указанные годы в геологических исследованиях принимали участие 23 специалиста. Итогом многолетних исследований явилось издание в 1982 г. сводной монографии, суммирующей представления о геологическом строении региона с приложением схематических геологических карт масштаба 1:250 000.

Из проекта на производство работ

29 января
Горы Шульц
Утренняя погода оказалась хуже вечерней. За ночь восточную половину неба затянуло высокой облачностью. Однако мы собрались и терпеливо дождались утреннего снимка. Да, наш район почти полностью закрыт. Обдумав, я все-таки решился на вылет, рассчитывая, что облачность в горах также высока.
Вылетели впервые на вертолете: я, Алексашин, Шулятин и Пейх; сверх того – наше аварийное снаряжение и две бочки с керосином. Экипаж, как и на АН-2, включает пять человек: два пилота, механик, радист и штурман. Обычные экипажи на Ми-восьмых – три человека, а на «Антонах» даже два, но в полярных районах они доукомплектовываются радистом и штур¬маном.
Менее чем за полтора часа долетели до подбазы на Юле-Топане. По пути впервые обратил вни¬мание, что на заснеженном леднике кое-где видны небольшие таликовые озерки, затянутые голубым льдом.  Уже на подлете было видно, что и массив Борга, и плато Альманрюгген закрыты низкой бесформенной облачностью. Даже не облачностью, а скорее густым и вязким тума¬ном. По-видимому, он образовался над морем и перетек на материк. Очень жаль. Я принял решение идти к горам Шульц. Это группа невысоких и плоских нунатаков в 30 километрах к югу от Юле-Топане. Пилоты согласились с трудом, они нервничали из-за подступающего тумана.
Мы высадились на низком каменном хребтике и разошлись двумя группами в стороны. Работали без воодушевления, так как рассчитывали на большее. Горы Шульц – это сплош¬ные однообразные габбро-долериты. А их достаточно и на Борге, где, кроме того, много и дру¬гих пород. Но в горах Шульц должны быть еще и граниты – трехмиллиардного воз¬раста.  Они единственные столь древние в этой части материка. Их обнаружил в конце 1960-х годов наш советский геолог Д.С.Соловьев. Нам, конечно, очень хотелось осмотреть эти граниты. Но, облетывая  наскоро горы, я их не увидел. Еще и поэтому работалось без настроения. Да и вообще, когда погода неустойчива, в груди поселяется неприятный тревожный холодок.  Нет раскованности и ощущения простора.
Через два часа стелющийся туман подступил к нам вплотную, и мы взлетели. На ви-раже мне увиделось, что дальний нунатак имеет не черную, а будто бы рыжую окраску, то есть, сложен гранитами. Надо будет залететь еще раз сюда при случае.
Командир вертолета – Сергей Маслин. Высокий жилистый мужик с густым чубом и тяжелой челюстью. Малоразговорчив и хмур. Участвовал в ликвидации чернобыльской аварии, награжден орденом Трудового Красного Знамени. В Антарктиде впервые. Вторым пилотом будет ходить Болотов – командир вертолетного звена. Небольшого роста, коре¬настый, с поределой вьющейся шевелюрой. В противоположность Маслину,  всегда при¬ветлив и дружелюбен. Обращаются к нему по отчеству: Фаддеич. Штатного второго пи¬лота (молодого паренька) в серьезные полеты не берут.
По первому вылету я заметил, что на борту командует все-таки Маслин, а командир звена добросовестно исполняет роль второго. Это показалось мне немного странным.
Вернулись на базу в 14-30, вылетав ровно три часа. Подписывая штурману полетный лист, я решил добавить еще один летный час (надо налаживать отношения с экипа¬жем). У штурмана же в полетном листе стояло  пять часов с лишком.
– Послушай,  – сказал я, – у нас весь рабочий день составил пять с половиной часов.  Выходит, мы все время летали? А когда же работали?
– Ну, Анатолий, ты же понимаешь, – зафинтил штурман.
– Я понимаю, – подтвердил я, – но надо соблюдать меру, четыре часа будет в самый раз.
– Хорошо, хорошо, – закивал штурман.
Я подписал документ.
На вечерней планерке все слегка повеселились, обсуждая телеграмму начальника  базы Дружная-4. В ней он сообщал Зацепину (а значит и всей Антарктиде), что два подгулявщих авиатора, требуя у него спиртное, дошли до рукоприкладства.

30 января
Небо в сплошной облачной корке. Серо, тускло, уныло.
Полетов нет. Камералили.
После обеда штурман зазвал меня в домик экипажа обсудить нашу совместную работу. Обсуждали в основном с Маслиным; штурман помалкивал,  Болотова не было.
– Летать будем так, – хмуро сказал Маслин, – один вылет – 10 летных часов!
– Ого! – удивился я, – у меня их всего 85. Так мы работу свою не сделаем.
– Это ваши проблемы, – а за меньшее мы летать не будем.
– Послушай, Сергей, – сказал я, – есть другой вариант: нам нужно  сделать по плану 30 высадок в горах. Мы их делаем, и вы получаете все 85 часов, независимо от того, сколько налетаем (налетаем,  конечно, меньше).
– Нет! – угрюмо отверг Маслин. – Я уже сказал: один вылет – 10 часов. Не хочешь, мы их сами наберем. Не будем выключать турбины после посадки. В горах и на леднике имеем право.
– Давай хотя бы по 8 часов, – попробовал поторговаться я.
– Нет!
10 часов –  конечно много. Да  и 8-мь чересчур. Но командир упрямо стоял на своем, давая понять, что не подвинется. Я знал, что при первых полетах он не со¬шелся в ча¬сах с Шумиловым. И однажды после посадки крутил винты все 50 минут, пока шла на¬зем¬ная работа. Ссорится с летунами не хотелось. Слишком много от них зависит в нашей ра¬боте. Где подлететь, где подсесть, подальше, поближе. Без нормального кон-такта с пило¬тами  будешь больше бегать, чем работать.
– Ладно, – сказал я, – давай так: если за один рабочий день мы делаем суммарно (на две группы) четыре высадки – я подписываю 10 часов. Идет?
– А по скольку вы будете работать на одной высадке? – спросил штурман.
– По три, максимум  четыре часа.
– Ладно, – нехотя согласился Хмурый.
И еще я договорился, что летать будем не меньше, чем по пять человек плюс наше аварийное снаряжение. Условия, в целом, вышли приемлемые, хотя 10 часов  – эх, много¬вато! Ладно, бог с ними. Ведь вертолетчикам платят только за летные часы (не считая су¬точных). У них нет оплаты за так называемые первичные посадки, как у самолетных эки¬пажей. Ко¬мандир ИЛ-14 получает за такую посадку 75, а командир АН-2 – 25 рублей. Ну и плюс за часы, само собой. А вертолетчики – только за часы: командиру - 6 рублей в час, ос¬тальным поменьше. Это их здорово злит. Мне со стороны также видится в этом не¬справедливость. Посадки в горах или на крохотную судовую площадку, или там перевозка кон¬тей¬неров на подвесе требуют, мне думается, дополнительной оплаты.
Я еще потому согласился, что имеющихся часов в принципе должно хватить. И еще я надеюсь на дополнительные полеты на «Антоне», как обещал мне Зацепин.
Со своими коллегами я договорился так. Нас шестеро, но в полете участвуют пятеро. Это Алексашин и я (как ответственные исполнители), Ханс Пейх (как иностранный гость) и два че¬ловека по очереди из оставшихся троих. Оставшиеся, то есть Лившиц,  Шулятин и Траубе   заметно при¬уныли.
– А вшестером  нельзя? – спросил  Шулятин.
– Никак, – развел я руками, – на пятерых с трудом уговорил. Все полеты за 300 километров от базы, поэтому машину будут заливать топливом под завязку.
– Зря мы сюда прилетели, – огорченно сказал Шулятин Володе Траубе. – Надо было на Союзе оставаться. И погода там звенит, и геология интересная.
Мы согласились еще, что никаких полевых лагерей выбрасывать не будем. К великому сожалению, время ушло. Всего один рабочий месяц остался. Успеть бы 30 плановых пунктов сделать.
Между прочим, Володя мне с юморком обрисовал, как показалась им наша ла¬герная подготовка. Они прилетели с Шулятиным и видят: Коля чинит нарты, разбитые в хлам, я вожусь с Бураном, который сам себя с трудом перевозит, а Лившиц самодельной иглой зашивает  цыганское шапито (палатку Задвина). И мы их бодро уверяем, что завтра-послезав¬тра выбрасываем в горах лагерь. А на предостережения Шулятина, что там ветра бывают за 40 метров (крылья самолетам ломало), –  пренебрежительно машем рукой.
Ну, не так все было, как он обрисовал, но где-то и так. Две недавних пурги нас хорошо проучили. А то казалось: третий сезон в Антарктиде, видели-знаем.
Сегодня, кстати, пришел ответ из Молодежной по поводу нашего синоптического запроса. Мы обратились туда за метеопрогнозом по нашему району на ближайшую декаду. Так вот, тамошние синоптики нас вежливо послали: на Беллинсгаузен, САНАЭ и Ноймайер, то есть на ближайшие к нам зимовочные станции. Обратитесь к ним, – порекомендовали нам, ибо Молодежная, как Антарктический Метеорологический Центр, такими плевыми делами не занимается. Вот если бы мы спросили у них, когда наступит глобальное похолодание или когда наоборот растают все ледники Антарктиды, они бы, наверное, прислали нам развернутый и обстоятельный ответ. Это мы так иронизировали по поводу их отписки. Ну да ладно. Не очень то мы и рассчитывали на них.

31 января
И снова пасмурно! Нет ветра, чуть морозно, в воздухе плавают, почти не опускаясь, редкие снежинки.
Обрабатывали материал. После обеда побанились и постирались.
Вечерняя планерка затянулась.
Актировали план за январь. Из-за погоды пилоты не вылетали положенные часы. И они просили закрыть им в этом месяце побольше, а они в феврале все отлетают. Зацепин возражал. Он припомнил, что вертолетчики еще не вернули должок за декабрь.
– Так погоды же не было! – сетовали пилоты. – Зато в феврале отлетаем, все долги вернем. Не может быть, чтобы и февраль был нелетным.
Но Зацепин все-таки отказал.
– Я не уверен, – сказал он, – что вы и февральские часы все отлетаете.
Однако экипажу АН-2 мы немного прибавили: 30 часов и 10 первичных посадок в счет будущих геологических работ. Они меня очень об этом просили, и я за них походатайствовал. Жалко ребят. Они рвутся в бой и летают с большим желанием. Не их вина, что с погодой не везет.
Все упование теперь на февраль. Если и он будет «январским», то…

2 февраля
83 день экспедиции
Плато Альманрюгген, горы Шульц и Юле-Топане
Распогодилось еще около полуночи. Утром – сверкающий «подсолнечный» снег, морозец – минус 10о и свежий южный ветерок, высекающий слезы из глаз.
По метеоснимку наши горы только частично прикрыты облаками. Значит, шанс есть. Быстро собрались и в десятом часу вылетели. Пилоты согласились сегодня взять всех шестерых.
От Юле-Топане пошли к плато Альманрюгген. Массив Борга был прикрыт густой облачностью, осевшей местами на плоские уступы гор. А над плато облачность повыше  и с частыми разрывами.
– Летим на Грюнехогну, – указал я летчикам.

Аэровизуальные наблюдения
...Гора Грюнехогна находится в центре плато и представляет собой наиболее крупное  горное сооружение (более 5 км в длину). Это скалистая, сложной формы, гряда   увенчана двумя вершинами: западной (1390 м) и восточной (1285 м). Вершины разделены пологой седловиной, куда возможна вертолетная высадка и пеший подъем на обе стороны. Западная вершина сложена грубослоистыми породами темной и бурой окраски. Северные склоны горы представлены скальными обрывами, сложенными горизонтально-слоистыми породами светлой и бурой окраски. В нижней части обрывов слоистые породы секутся гранитной (?) интрузией. Основание горы почти целиком заснежено. Близ северо-западной окраины горы на снегу видна полевая база ЮАР  («Грюнехогна-I»)…

Из-за южноафриканцев я сюда и направился. Хотелось с ними встретится, проинформировать о наших работах, поинтересоваться их новыми материалами. И еще таилась скупая надежда: вдруг они окажут нам гостеприимство и предложат свою базу для жилья. Мы бы с превеликой охотой поработали деньков пять в окрестных горах.
Дважды облетели гору. Садиться на горную седловину пилоты категорически отказались. Высоко, мол, и ветер порывистый. Подсели на ледник у конечного отрога западной вершины. Это в 2 километрах от базы ЮАР. Она хорошо видна на снегу: восемь домиков, стоящих в линию. Никакого движения  мы там не заметили. Неужели закрыта?
Высадили группу Алексашина и перелетели на боковой отрог восточной вершины. Сели прямо на скалы. Пилотов пришлось опять уламывать. Они предпочитают почему-то садиться на лед. Странно. В прошлом сезоне вертолетчик Бурмистров, наоборот, предпочитал садится на камень. Он примащивал «вертушку» даже на крупноглыбовую морену, но только не на лед и снег (трещин опасался).
Летчики остановили турбины, и мы с Шулятиным, не мешкая, двинули в маршрут. Наш южный отрог сложен, как оказалось, целиком интрузивными породами: сначала красными граносиенитами, затем красно-бурыми сиенитами и, наконец, темными щелочными (?) габброидами. Судя по всему, это единый интрузив, но с тремя фазами внедрения. С  воздуха же казалось, что хребтик сложен тремя пачками осадочных пород. Вот так!
Взлетели в 15 часов и через 20 минут приледнились у западной вершины. Алексашин со товарищи нас уже поджидали. Мы подобрали их,  подлетели поближе к южноафриканской базе и сели там, выключив двигатели.
Да, база уже законсервирована, причем буквально вчера или позавчера. На снегу еще были видны не заметенные поземкой следы сапог и отпечатки гусениц, да даже сигаретные окурки валялись.
Жаль! Очень хотелось с ними пообщаться.
Полевая база устроена добротно. Она представляет собой железную эстакаду на трубчатых сваях. На  эстакаду поставлены в ряд восемь аккуратных домиков. На пологом съезде с эстакады стоят три больших снегохода. Раза в полтора крупнее наших Буранов и очевидно мощнее. В каждом домике имеются две койки и столик, как в железнодорожном купе. Двери домиков заперты, но не замкнуты. Я настойчиво просил всех не заходить внутрь. Ни к чему это. А некоторых очень подмывало полюбопытствовать. В одном из домиков, например, стояла початая бутылка  бренди. Я потом специально, когда уходил, заглянул через дверь и убедился, что она на месте.
На обратном пути сделали еще две высадки. Группу Алексашина  высадили на самый крупный нунатак Юле-Топане. А мы сначала дозаправились на подбазе, а затем слетали на гранитные выходы гор Шульц: два маленьких  южных нунатака, стоящих рядышком. Мы опустились на тот, что побольше. Он представляет из себя порыжелый каменный обелиск с невысокой  плоской вершиной и основанием 300 на 400 метров. Абсолютная высота – 1850 метров. С востока нунатак почти вровень прикрыт  снежным надувом. С западной стороны к вершинной площадке примыкает обширный бесснежный карман глубиной 20-25 метров. Нунатак сложен целиком гранитами, теми самыми, трехмиллиардного возраста. На вид это граниты как граниты: крупнокристаллические, массивные, рыжевато-серые. Разве что рассечены большим количеством пегматитовых жил и имеют заметно повышенную радиоактивность.
Погода под вечер разъяснилась, и почти все горы открылись в своей холодной и недоступной красоте. И весь день поддувал легкий восточный ветерок при 7-8 градусах мороза.
На базу вернулись уже в 10-м часу вечера. Рабочий день составил ровно 12 часов, из которых почти 7 часов  мы находились в воздухе. Поэтому без особых угрызений я подмахнул штурману договоренные 10. Они их сегодня честно заработали.


3 февраля
Массив Борга
Утром свежий ветерок и температура – минус 11о. Северная половина неба в облачности, а на юге, над ледовым куполом, чисто и ясно. И по метеоснимку наши горы наполовину открыты.
Вылетели впятером, захватив вместо Лившица еще одну бочку с топливом.
Над массивом Борга мы нашли только редкие легкие облачка на голубом небе. Наконец-то этот массив открыт, и мы на целый день летим туда. Группу Алексашина я высадил на три с половиной часа у горы Фрамригген, а сам с Шулятиным полетел дальше. Ближайшая цель: осмотреть с воздуха весь горный массив и высадиться с работой в одном из выбранных пунктов.
Массив Борга – это полтора десятка крупных гор и целый рой горок помельче, уплотненно стоящих на участке размером 50 на 70 километров. По площади это почти в точности как наш Ленинград. Горы хоть и лепятся одна к другой, но каждая своим собственным туловом вырастает из ледника. Крупные горы имеют типичный столовый облик. У них крутые скалистые борта и широкие горизонтальные плато вместо вершин. Вершинные поверхности подняты на единую высоту: 2.5 – 2.6 километра над уровнем моря, а горные основания залиты ледником почти до двухкилометровой отметки. С воздуха горный массив смотрится огромной лежащей плашмя каменной плитой, расколотой на множество крупных и мелких осколков. Да так оно и случилось когда-то. И еще горы-плиты украшены висячими башенками, карнизами и зубцами, изваянными тысячелетней эрозией. А каменные бока гор окрашены в броские цвета: красные, бурые, зеленые, черные. Горные породы залегают почти горизонтально, что редко бывает для таких древних толщ (более одного миллиарда лет).
Я стремился сюда с первого дня. И не только из-за работы. В геологическом смысле массив Борга не более интересен, чем плато Альманрюгген. Я стремился сюда, потому что его  красота угадывалась уже на карте.

Аэровизуальные наблюдения
...Гора Борга – самое значительное горное сооружение массива. Вершинное плато заметно наклонено к востоку и сложено темными массивными породами, очевидно габбро-долеритами. У западного мыса горы возможна посадка и подход к обнажениям...
Гора Налегга – субмеридиональная гряда с почти отвесными склонами и горизонтальной вершинной поверхностью. Основание гряды сложено серыми осадочными породами, вершинная часть – темными долеритами...
Гора Хегфонаксла сложена ясно видимыми горизонтально-слоистыми породами. Слои окрашены в бурые, серые и зеленовато-красные тона...
Гора Раудберг – одна из самых высоких гор массива: 2606 м. Имеет форму почти правильной усеченной пирамиды. Крутые склоны наполовину заснежены. Гора сложена в основном красными слоистыми породами. Вершинное плато слагают темно-зеленые туфы. На южной окраине на туфах лежит нашлепка темных долеритов...

Я облетывал горный массив больше часа. Наговорил столько, что пришлось менять кассету в диктофоне. Но не передать словами ту красоту, которой я наслаждался.  Какие панорамы, какие роскошные и недоступные пейзажи! Ровное ледяное поле на сотни километров и посередке стоит живописная группа величественных горных построек: плиты, гряды, усеченные пирамиды. Разноцветные скалистые бока, присыпанные искристым снежком; сверху синий объем  неба и светлый шар солнца. Мне  все казалось, что это не горный массив, а развалины древнего циклопического города.
А какой распахнутый обзор из вертолетной кабины! Как будто сам по себе паришь в воздухе. Это не на Ан-2 летать с его тупорылым мотором впереди. Третий сезон  летаю на вертолете, а все не могу привыкнуть.
Высаживаться  решил у горы Раудберг. Я указал Маслину на заснеженную седловину, разделяющую горы Раудберг и Борга. Седловина достаточно широка (около 500 метров) и как раз ориентирована по ветру. Однако командир отказался и приземлил вертолет в широкой котловине, что гораздо подальше и пониже. Делать нечего, и мы с Шулятиным потопали на седловину своим ходом. До нее оказалось километра полтора по крутоватому заснеженному склону. Уплотненная ветрами снежная корка, размягченная на солнце, ломалась примерно через шаг. Нога при этом проваливалась до лодыжек. Ходьба по такой поверхности быстро утомляет. Мы добрались до скальных обнажений минут через сорок, не раз поминая по дороге упрямого пилота.
Красные породы, слагающие две трети горы, оказались на поверку обохренными песчаниками. В некоторых пластах хорошо сохранилась косая слоистость, характерная для речных отложений. Южноафриканские геологи выделили эти песчаники в самостоятельную формацию Раудберг. Кстати, Раудберг по-норвежски  – Красная гора. Странно, что именно эти породы моими старшими коллегами из института уверенно интерпретированы как вулканические туфы. Действительно, для кислых туфов очень характерна красная окраска. Но и обохренные (ожелезненные) песчаники тоже не редкость.
Оставив Шулятина работать у подножья, я в быстром темпе поднялся по скалистому ребру наверх. Буквально через 20 минут я уже был на границе двух литологических толщ: красных песчаников и буро-зеленых туфов. Да, это были действительно туфы, то есть породы, образованные из вулканического пепла. А может быть, это были даже лавы – излившиеся вулканические породы. Петрографическое изучение образцов позволит это установить с необходимой точностью. А пока очень хотелось мне добраться до вершинного плато, опробовать всю пачку туфов и колупнуть долериты из той вершинной нашлепки. Но времени уже не было (долго шли от вертолета). Быстренько отколов свежие образцы и обследовав строение контакта, я вприпрыжку покатился вниз. Шулятин меня уже поджидал. Вместе с ним мы завершили описание послойного разреза нижних выходов. Набралось около 140 метров. Заметил я, кстати, что близ вершины было явно холоднее, чем у подножья, да и дышалось труднее. А все потому, что высота там была соответствующая, примерно 2450 метров.
До вертолета мы добрались всего за 20 минут: под горку да с подталкивающими в спину потяжелевшими рюкзаками. По дороге Шулятин неожиданно меня похвалил.
– А вы молодцы! – сказал он, – мы ведь раньше на авиадесанте не так  работали.
– А как? – заинтересовался я.
– Очень просто. Подходили к обнажению, отбирали из осыпи образцы пород, бегло описывали общую картину и все. Ну, замеряли еще залегание структур, где можно, да и то на глазок. А потом в вертолет и на следующую точку. А вот так как вы, составлять разрезы да на горы взбираться –  мы так не делали.
– Зато вы были здесь первыми геологами, – возразил я, обрадованный его похвалой. – Вы ведь всю Королеву Мод за три сезона облетали. И первые сведения о геологии региона – ваши.
– Да, было дело, – согласился польщенный в свою очередь Шулятин.
Так за разговором и подошли к вертолету. Светило солнышко, ощутимо пригревая спины. В котловине, защищенной от ветра, стояла какая-то звонкая тишина; уступы окружающих гор излучали, казалось, уют и тепло.
– Ну вы и перестраховщики! – сказал я пилотам, едва поднялся в вертолет. – Высадили нас почти за 2 километра от места – и довольны. Так мы много не наработаем.
– Да, ошиблись маленько, – похохатывая, согласился Маслин. – Вообще-то мы думали, что будет ближе.
Честно говоря, я и сам так думал. Дело в том, что антарктический воздух настолько ясен и чист, что здорово скрадывает расстояние. В солнечную погоду здесь можно запросто увидеть горы за 100 и даже за 200 километров. К этому надо привыкнуть и вводить соответствующую поправку.
– Полетаем – привыкнем, –  пообещал командир.
Взлетали мы из этой горной котловины при полном безветрии; вертолет  как-то вяло лез вверх и был явно не в силах преодолеть сходу планку окружающих гор. Маслин, продолжая набор высоты, не спешил, как мне казалось, отворачивать от приближающейся горной преграды. Сидя в хрупком стеклянном фонаре кабины, я против воли поежился и даже прикрыл глаза. Командир глянул искоса и сказал с ухмылкой.
– Что, геолог, страшно?
– Немножко есть, – честно ответил я.
– Ну вот, а все в горы рвешься!
Маслин заложил, наконец, вираж, разогнал машину и вырвался на небесный простор. Судя по его спокойному лицу, ситуация была не самая серьезная. Летает он  как будто неплохо. Во всяком случае, Болотов, не новичок в Антарктиде, ему доверяет. Я заметил, кстати, что перед сложным посадочным маневром Маслин передает на минуту управление второму, а сам тщательно вытирает о штанины руки. Это чтобы легко и плотно держать ручку, объяснил он.
В 17 часов, как и планировалось, подобрали тройку Алексашина и перебросили ее к подножью горы Ветен. Это небольшая скалистая гряда расположена на западной окраине Боргского массива. Договорились, что в 19-30 мы их заберем на этом же месте.
Сам я решил высадиться у горы Брапиген, что в южной части массива. Она также сложена породами формации Раудберг, и я рассчитывал поподробнее изучить там верхние туфы. Однако пилоты предложили вначале слетать на Юле-Топане, чтобы заправиться. Так и сделали. От Ветена до подбазы – 80 километров. Уже на подходе к Юле-Топане мы влетели неожиданно в плотный и вязкий туман. Я дописывал наблюдения, случайно взглянул в иллюминатор – и ничего не увидел. Сплошное мглистое молоко! Кинулся в кабину, – ее стеклянный фонарь был словно облеплен белой непрозрачной ватой. Лица у пилотов напряжены; замечаю, что вертолет летит с набором высоты.
Очень неприятно было лететь в этом туманном молоке. И хоть знаешь, что никаких преград для полета нет (мы летели выше Юле-Топанских нунатаков), все равно было как-то тревожно. Даже грохот турбин и свист винтов звучали в тумане совсем по-другому. А туман этот – все тот же радиационный туман, затекающий на материк с моря. Мутно-белый, густой и плотный, он стелется по поверхности,  заполняет все долины и впадины, а накопившись – закрывает горы.
На высоте 2100 метров мы пробили, наконец, туман и вышли к небу. Точнее, оказались между: гораздо выше стелилась волнистая рябь перистых облаков, а ниже клубилось белое варево нашего тумана. Я облегченно вздохнул, но тут же заметил, что вертолет продолжает лететь по прежнему курсу.
– Куда летим? – спросил я.
– На Дружную, – отвечает Болотов, а Маслин молчит.
– Как на Дружную? А люди? У нас в горах люди!
– За людьми вернемся. Заправимся на Дружной и вернемся, – пояснил Болотов.
– Не понимаю! Зачем на Дружную? Нужно вернуться за людьми, а потом  ждать, когда Юле-Топане откроется. Тогда и заправиться там. 
– А если не откроется? – подал голос Маслин. – Будем сидеть на аварийной? От Ветена до Дружной топлива уже не хватит.
– А сейчас хватит?
– Должно хватить.
Я отошел от кабины нимало не успокоенный. Летим на Дружную, оставляя людей в горах за 300 километров от базы. Они и знать не знают, работают себе спокойно. В 19-30 их надо снимать. Вряд ли успеем.  А если их к тому времени тоже закроет? Правда, мы оставили для них аварийное снаряжение. Но все же... И потом: пилоты настаивали на обязательной заправке, уверяя, что топлива осталось только до подбазы. А теперь, оказывается, хватит аж до Дружной.
Подошел штурман:
– Все будет путем, Анатолий.  Командир принял грамотное решение. Сейчас прилетим, заправимся и  сразу обратно.
– Ладно. Раз командир решил, то решил.
Мы сели на Дружной в 18-25. По словам Болотова, на момент посадки топлива оставалось на 10 минут полета. То есть садились, как говорят в таких случаях, на красных лампочках.
Пока техники заправляли вертолет, я забежал в домик к Зацепину и доложил обстановку. Зацепин воспринял информацию довольно спокойно. «Пока ничего страшного не произошло, - сказал он, - погода есть, так что летите и забирайте людей».
В 18-50 мы снова взлетели, захватив с собой еще 4 бочки с керосином. В 19-45 мы увидели нунатаки Юле-Топане. Туманное полотнище переместилось к югу и лежало теперь на горах Шульц. Массив Борга и плато Альманрюгген  были безмятежно чисты.
У Ветена мы приземлились в 20-30, на час позже договорного срока. Ребята нас спокойно поджидали. Они и сами опоздали (маршрут оказался трудным) и подошли к  точке подбора полчаса назад. Но стали уже подмерзать, так как поддувал свежий ветерок при минус 16о-ти. Вот так.
Мы выгрузили бочки, забрали ребят и отправились восвояси.

4 февраля
Массив Борга
В первой половине дня низкая облачность, безветрие и небольшой снежок. А наши горы, судя по метеоснимку, были вполне открыты. После обеда, когда слегка распогодилось,  мы рискнули вылететь. Почти весь маршрут летели под облачной с редкими разрывами пеленой. И только близ гор эта серая пелена сменилась, наконец, редкими перистыми облаками, синим небом и желтым предвечерним солнцем.
Тройку Алексашина мы высадили в центре Боргского массива у горы Хогфонаксла. А сами еще полетали над горами, понаблюдали и спустя полчаса приземлились у горы Брапиген, что на южной окраине Борга.

Аэровизуальные наблюдения
...Гора Хогфонаксла сложена темными и бурыми горизонтально-слоистыми пачками пород. В вершинной части просматривается долеритовый силл, залегающий среди осадочных пластов...
Ледник Раудбергдаллен – прямолинейная межгорная долина, залитая льдом. Она разделяет массив Борга на две половины. На участке от горы Домен до горы Раудберг ледниковая долина пригодна для посадки АН-2 и ИЛ-14.
Гора Брапиген – короткий скальный хребет, ориентированный меридионально. Горные выходы сложены горизонтально-слоистыми породами: в нижней части –  красноцветными,  в верхней части  – зеленоцветными...

Приземлились мы у северного отрога горы Брапиген, на этот раз всего метрах в 300-ах от каменного подножья. После остановки винтов наступила благостная тишина, нарушаемая лишь посвистом легкого ветра, дующего с востока. Забортный градусник на стекле кабины показывал минус 16о.
Северный отрог горы возвышается над ледником примерно на 200 метров; склоны отрога крутые, скалистые, заметенные здесь и там снегом. Мы с Лившицем подошли к ближайшим выходам. Здесь обнажена та же красноцветная толща, что и на горе Раудберг. Для изучения и опробования оказались доступными только 10 метров скального склона. Поэтому я решил подняться наверх по многолетнему снежнику, заполнявшему узкий кулуар примерно до 70-метровой высоты. Мне очень хотелось добраться до зеленых вулканитов и подробно обследовать их. Я закрепил на сапогах альпинистские кошки и вооружился ледорубом. Второй пары кошек не имелось, поэтому Лившицу я предложил осмотреть доступное подножье отрога и опробовать секущие дайки, имеющие, судя по облику, различный состав.
Крепко впечатывая кошки в обледенелый снег и помогая себе ледорубом, я сумел подняться до вершины снежника и перейти на скальный склон. Далее метров на 60 вверх крутой склон был доступен для подъема. Я снял кошки и занялся изучением все той же красноцветной толщи. Минут через 20, оглянувшись, я увидел вдруг рядом с собой Лившица. Он наплевал на запрет, переобулся в ботинки с триконями и поднялся вслед за мной по снежнику. Запыхавшийся, но  довольный, он стоял рядом и ожидал, как видно, похвалы за свое рвение. А я на минуту потерял дар речи.
Год назад мы проходили альпинистскую подготовку на Памире. Опытные инструкторы раз и навсегда запретили нам использовать трикони для подъема на ледники. Трикони – это зазубренные металлические пластинки, привинчиваемые к горным ботинкам. При ходьбе по льду щели между рабочими гранями забиваются ледяной крошкой, и ботинки начинают опасно скользить. В заледенелых триконях можно поскользнуться на крутом склоне и улететь  очень далеко. Такие случаи бывали. По этой причине трикони изъяты из практики и заменены альпинистскими кошками. В кошках нет «узких мест», и они не забиваются льдом. При помощи механических зажимов они легко крепятся к ботинкам. А мы так просто привязываем их  на наши утепленные резиновые сапоги.
Все это промелькнуло у меня в голове, когда я увидел Лившица, лязгающего триконями по каменным ступеням. Мало того, что он влез в них по обледенелому снежнику (по сути, тому же льду), он их  еще безжалостно тупил о камни, не думая как потом в них спускаться. Эти ботинки с триконями нам выдали на нашем вещевом складе. Мы взяли их только из-за добротных и крепких ботинок. В таких ботинках, если снять трикони, удобно ходить в лагере, например.
– Вот! Добрался! – сказал мне румяный и довольный Ливкин. Он был похож на человека, прошедшего по минному полю и не подозревающего об этом.
– Назад! – закричал я. – Сейчас же разворачивайтесь и назад!
– Но я уже дошел? – удивился Ливкин. – Зачем сразу спускаться?
– Я вам запретил подниматься сюда в триконях! Я вам уже объяснял, почему это опасно. И я, черт возьми, попросил вас обследовать дайки, а не лезть сюда, где даже стоять вдвоем негде! Я сам здесь справлюсь! Немедленно спускайтесь вниз, пока трикони ваши целы!
– Но я уже поднялся… И вообще, не кричите на меня так! Я не мальчик, в конце концов!
– Хорошо, – успокоившись, сказал я. – Поступайте, как знаете. Но имейте в виду: это будет ваш последний вылет в этом сезоне.
Он замолчал, засопел, потом отвернулся и посмотрел вниз. С набранной высоты крутизна снежника, по которому предстояло спускаться, очень впечатляла. Да еще внизу там и сям торчали из-под снега острые камни. Если, не дай бог, сорваться и полететь вниз на эти камни... Мало не покажется. Похоже, Лившиц это понял. Меня, кстати, самого тревожил этот спуск, пусть даже и в кошках. Здесь был тот самый случай, когда спускаться труднее, чем подниматься. Лившиц залязгал  вниз, но потом замешкался на переходе к снежнику. Видя, как он там топчется, я не выдержал и спустился к нему.
– Возьмите ледоруб, – сказал я Юрию Яковлевичу, – так будет надежней.
Лившиц в конце концов благополучно спустился. Я постоял, наблюдая за ним. Низкое вечернее солнце освещало сбоку всю горную панораму. Горные пики и хребты в ярко-оранжевых снегах выглядели столь необычно и красиво, что я невольно залюбовался ими и сделал несколько цветных снимков.
А потом я добрался таки до своих зеленых вулканитов. Я определил их как измененные пепловые туфы среднего состава. По туфам удалось подняться только на 7 метров. Дальше путь преграждала двухметровая скальная стенка. Как я ни пытался ее преодолеть, но без риска сорваться, не получалось. Я отступил. Обидно. Снизу мне казалось, что можно подняться до самой вершины отрога. И еще я видел, что зеленые вулканиты состоят из трех разных пачек, между которыми внедрены два долеритовых силла. Зацепиться удалось только за нижнюю пачку. Жаль.
Спустился я благополучно, помогая себе молотком. Могу подтвердить: в триконях на том снежнике я бы натерпелся хорошего страху.
На взлете пилотировал Болотов, сменив в командирском кресле Маслина. Нам оставалось захватить группу Алексашина и лететь на базу. Миновав хребет Мана, Болотов заложил правый вираж, тогда как нам следовало  повернуть налево. Вначале я подумал, что он маневрирует, чтобы поточнее войти в левый створ между горными массивами. Но он так и тянул вправо на восток, пока я не спросил, куда он, собственно говоря, летит.
– Как куда? – удивился он, – за ребятами!
– Так за ребятами надо налево, вон между теми горами.
– Разве? – удивился Болотов, – а мне казалось направо.
– Нет, нет, точно налево, – подтвердил я.
Фаддеич выправил машину, и через несколько минут мы уже садились у западных отрогов Хогфонакслы. Еще на подлете мы заметили три человеческих фигурки, стоящих на освещенном солнцем снегу. Подсели, подхватили ребят и полетели домой с чувством исполненного долга. Хоть полдня, но вырвали у погоды. Добавили пару точек к своему плану.
А что до ошибки Болотова, то я, конечно, был удивлен. А поразмыслив, понял, что ничего удивительного нет. Задача летчика – пилотировать машину. В горах запутаться немудрено, если не следить за маршрутом и не знать хорошо местности. А этим как раз занимаюсь я. При подлете к горам я пересаживаюсь в кабину, разворачиваю подробные карты и решаю, куда и что. Летный штурман скромно сидит в сторонке. Его задача – привести  вертолет в рабочий район, а затем вернуть его на базу. Пока что мы не промахивались. В рабочий район мы приходим по одному и тому же маршруту через Юле-Топане. А возвращаемся обычно по-разному. Помню, когда уходили с Грюнехогны, штурман попросил меня указать положение горы на его мелкомасштабной карте-трехмиллионке.
– Где-то здесь, – ткнул я в одно из мелких коричневых пятнышек, обозначавших плато Альманрюгген.
Штурман приложил линейку, провел плохо очиненным карандашом толстую линию, затем обычным школьным транспортиром измерил угол относительно меридиана и сообщил курс пилоту. Соотнеся его незамысловатые инструменты с небрежностью прокладки курса, я забеспокоился.
– Не слишком ли грубо получится?
– Не промахнемся! – успокоил меня штурман, – на базе есть радиопривод, а у него  радиус захвата  30 километров. Так что не потеряемся.
Так и летаем.

5 февраля
Хребет Керуанвегген
С утра над базой нависала почти сплошная облачность средней высоты. Только на юге отсвечивала узкая полоска синего неба, вселяя надежды. И они сбылись. Наши горы оказались открыты. А посему снова в полет.
У нас сложился уже определенный график летного дня. После завтрака я иду в домик руководителя полетов, куда сходятся командиры и штурманы наших летных единиц. Инженер  Карнапелев приносит туда утренний метеоснимок. Если наши горы открыты, я даю команду своим.  Мы одеваемся по-походному и грузим свой полевой реквизит на нарты. Я сажусь на Буран и еду, объезжая надувы, к вертолетной площадке. Там уже хлопочут техники, готовящие машину к вылету. С помощью снегохода мы подтаскиваем к вертолету две-три бочки с керосином и грузим их внутрь. Это наш дополнительный запас. Около десяти подходят пилоты, и мы взлетаем. В первой половине дня делаем в горах по высадке на группу. В середине дня перекусываем, собравшись вместе в вертолетном брюхе. Затем делаем еще по одной высадке  и летим домой, куда прибываем поздним вечером. На вертолетной площадке нас встречает кто-либо из геологов, оставшихся на базе. Разгрузившись, мы идем на камбуз, где для нас оставлен расход. По пути я захожу к Зацепину и кратко докладываю о результатах.
Взлетели мы с некоторой задержкой, так как синоптики уточняли прогноз. Привычным маршрутом долетели до  Юле-Топане. Уже с полпути сплошная облачность сменилась высокими перистыми облаками. От Юле-Топане мы повернули на юг и пошли над горами Шульц. Миновав их, мы увидели далеко впереди хребет Керуанвегген. Он протягивается узкой цепью с юго-запада на северо-восток примерно на 200 километров. Это даже не хребет, а каменная ступень (обрыв), маркирующая тектонический уступ. Сразу за хребтом довольно круто воздымается  ледяное Полярное плато, уходящее далеко к югу. А у подножья хребта струится (именно так!) активный выводной ледник Пенка, разделяющий  горы Борга и Керуанвегген. С высоты полета хорошо просматривались эти три разновысотных ступени: ледник Пенка  – обрыв Керуанвегген  – Полярное плато. К востоку за массивом Борга ледник Пенка впадает в более крупный выводной ледник Ютульстреумен, а тот в свою очередь впадает уже в шельфовый ледник Фимбулисен.
До дальней юго-западной оконечности хребта мы добрались к часу дня, преодолев ровно 400 километров от базы. Здесь расположен горный массив Юрфелл  интересный тем, что на нем обнажен сравнительно молодой осадочный чехол, залегающий на древних породах кристаллического фундамента. Массив Юрфелл протягивается 20-километровой цепочкой, состоящей из отдельных гор (Ювен, Тунга, Кувен, Юрноса), разделенных поперечными ледниковыми долинами. Горы служат как бы естественной плотиной, преграждающей путь леднику Полярного плато, наплывающему с юго-запада. Приторможенный в своем вековом ходе, ледник возвышается над горами ослепительно-белой покатой громадой. Кое-где на нем видны окна голубого незаснеженного льда. Надо думать, что ледник, поднакопив силы, зальет когда-нибудь свою каменную преграду.

Аэровизуальные наблюдения
...Гора Тунга, – наиболее крупная из гор массива Юрфелл, представляет собой клиновидное каменное плато размером 2х6 км, ориентированное остром концом на северо-запад. Вертолетная высадка возможна практически в любом месте. Северо-западный мыс доступен для подъема и обследования с ледника. Гора сложена пологозалегающими желтовато-бурыми песчаниками с прослоями бурых алевролитов. В юго-восточной части плато песчаники несогласно перекрыты покровами черных базальтов…
Гора Ювен – небольшой пологовершинный массив, примыкающий к г. Тунга с северо-запада. Здесь обнажены буровато-желтые осадочные породы, неотличимые внешне от песчаников г. Тунга, но залегающие практически горизонтально...

Облетев район, мы высадили Алексашина и Лившица у подножья горы Ювен. Сам я с Траубе и Пейхом  решил высадиться на горе Тунга. Именно здесь были описаны зарубежными геологами наиболее представительные разрезы палеозойских осадочных толщ. Однако Маслин неожиданно отказался сажать машину на широкое и плоское вершинное плато. Он мотивировал это тем, что там слишком высоко.
– Но плато возвышается над ледником всего на 150 метров, – возразил я. – Оно же ровное как стол, и подлеты к нему есть с трех сторон, ничего не мешает.
– А здесь везде высоко, – сказал Маслин. – У меня допуск на посадку до 2000 метров, а на леднике уже 2100 метров.
– Хорошо, ты только высади нас на плато, а потом уйдешь на ледник.
– Нет!
Делать нечего, десантировались мы на ледник между горами Тунга и Кувен. Высадив нас, вертолет отлетел и приземлился на  ледник Пенка (там немного пониже).
Что тут говорить! Вертолетчик Бурмистров не только бы сел на плато, но и подлетел бы максимально близко к базальтовой гряде. А Маслин, сам по себе опытный пилот, почему-то упорно избегает каменных площадок. Не верю я, что  эти 150 метров превышения сыграли здесь решающую роль. В общем, промахнулся я сильно. Я ведь наказал Алексашину быть в точке высадки в 17 часов, обещая прилететь за ним не позже 17-30. Но теперь, получив для своей группы значительный пеший переход, я договорился с пилотами так. Если мы не подойдем к 18 часам, Маслин взлетает сам, забирает группу Алексашина и летит за нами на точку нашей высадки.
Времени у нашей тройки было около четырех с половиной часов. Мы прошли вглубь поперечного ледника, затем поднялись на каменное плато по заснеженному распадку в скалистом борту. На плато мы разделились. Траубе и Пейх пошли к северо-западному мысу, где намеревались изучить разрез осадочных толщ;  я же пошел на юг к черным базальтовым уступам, возвышающимся над плато.
К базальтам я добрался только через два с лишним часа, считая от высадки. На точке работал всего час. Обследовал в темпе контакты песчаников с базальтами  и отобрал несколько образцов. А точка была интересная. Пласты гравелито-песчаников залегают там почти на головах. На песчаниках несогласно лежат толстые горизонтальные пластины свежих на вид мезозойских базальтов. Я насчитал  шесть перекрывающих друг друга покровов мощностью по 10-15 метров каждый. В этих базальтах я обнаружил миндалины, выполненные халцедоном и агатом. Было бы время, можно было бы поискать среди них хорошие образчики. Однако через час я рванул обратно, делая по пути беглые наблюдения. На песчаниковом плато я увидел лежащие здесь и там окатанные глыбы сторонних пород. Это остатки ледниковой морены, из чего следует, что плато Тунга не так давно перекрывалось ледником.
И еще я увидел над собой... птичку. Серенькую, размером с голубя, но с узкими и длинными крылышками. Снежный буревестник! Только он решается залетать столь далеко в глубь Антарктиды. Снежные буревестники гнездятся в горных скалах, отыскивая для этого глубокие выемки и трещины. Они забираются столь далеко, чтобы укрыть своих птенцов от извечных врагов – поморников. И летают пичужки за 350 километров к морю, чтобы прокормить себя и потомство. (В горах Принс-Чарльз я встречал буревестников в 500 километрах от побережья!) За короткое антарктическое лето им надо успеть вырастить птенцов, научить их летать и откочевать с ними на прилегающие океанические острова, или куда там они летают на зимовку.
В сегодняшнем маршруте я установил, кстати, свой личный землепроходческий рекорд. Гора Тунга  это моя самая южная точка –  74-й  градус южной широты, и одновременно это моя самая высокая антарктическая точка – два с половиной километра над уровнем моря.
Спускался я по тому же распадку, по которому поднимался. Этот распадок заложен, вероятно, по древнему тектоническому разлому. К югу от него песчаники залегают под крутыми углами, а к северу они лежат почти горизонтально. Все это я отметил на бегу, несколькими словами в диктофон. Обидно, прилетев за 400 километров, тратить на работу всего час-полтора. Именно поэтому мы, геологи, не очень жалуем авиадесантный метод. Куда интересней и результативней работать не торопясь, имея под боком наземный лагерь. Авиадесантный метод конечно тоже необходим: для рекогносцировочных облетов малоизвестных территорий или, как в нашем случае, для знакомства с хорошо изученным районом, чтобы составить свои собственные впечатления. В Антарктиде это необходимо, так как работают геологи разных стран, воспитанные в разных геологических традициях.
Я только подходил к месту высадки, когда услышал далекий гул запускаемых турбин. Взглянул на часы – 18-00, как и договаривались. Минут через 10 вертолет взлетел, сделал круг над плато и пошел на посадку ко мне. Я остановился недоумевая. Ведь просил же пилотов забрать сначала группу Алексашина; они дожидаются «вертушки» с 17 часов. Хорошо, что день стоял солнечный, почти безветренный, а то бы поморозились ребятки. Запрыгнув в вертолетное брюхо, я обнаружил там Пейха и Траубе. Они поработали на плато, спустились у мыса и успели к сроку добраться до вертолета. Еще через 10 минут мы подобрали, наконец, Алексашина и Лившица. Геологи были бодры и румяны. Они сказали, что обследовали вершину, а затем спокойно работали поблизости от места высадки. Так что не скучали. Хорошо.
Мы полетели на северо-восток вдоль массива Юрфелл, выбирая место для короткой заключительной высадки. Таковую совершили у небольшого нунатака Драпане, примыкающего к горе Юрноса. Не особенно торопясь (подустали от беготни) обследовали узкий зубчатый гребень нунатака высотой не более 25 метров. Затем добрались до 150-метровых скал горы Юрноса. Горные выходы были сложены все теми же крупнозернистыми песчаниками с линзами гравелитов и прослоями бурых косослоистых песчаников. Отличие только одно: пласты песчаников здесь живописно смяты в небольшие открытые складки, осложненные кое-где  подвижками по разломам.
Ходили всей группой в пять человек. Фотографировались в эффектных позах у скал на вечернем солнце. Под конец немножко подмерзли. Холод был особенно ощутим, когда находились в тени обрывов или когда налетал свежий юго-западный ветерок. Вертолетный градусник показывал перед взлетом минус 18о. А днем было – минус 10о.
Взлетели, намереваясь идти к Юле-Топане, чтобы там подзаправиться и лететь на базу. Но тут Маслин сделал нам небольшой подарок. Он предложил пролететь вдоль оставшейся части хребта, затем повернуть к массиву Борга, подсесть  у горы Брапиген (мы там оставили вчера две бочки) и уже оттуда лететь домой. Такой маршрут давал нам возможность провести дополнительные аэровизуальные наблюдения Керуанвеггена; да и над массивом Борга сколько ни летай, всякий раз увидишь что-нибудь новое.
– А топлива хватит? – спросил я, прикинув, что до Брапигена раза в два дальше, чем до Юле-Топане.
– Хватит, – подтвердили пилоты.
Что ж, нам сухопутным никогда не понять этих лукавых воздушных людей. Еще час назад они отказали мне в раздельной высадке групп, ссылаясь на нехватку топлива. А теперь были готовы лететь на дальнюю подбазу.
– Тогда полетели, – сказал я. Достал фотоаппарат, развернул карты и приготовил диктофон.

Аэровизуальные наблюдения
...Гора Енден имеет пологие северо-западные склоны. Треть горных выходов сложена темными кристаллическими сланцами (?), остальная часть – светло-бурыми гнейсами. Залегание пород крутое с простиранием примерно вдоль оси хребта.
Гора Тверегга – длинная узкая горная гряда, ориентированная поперек оси хребта. Пласты слагающих пород падают...
Массив Борга со стороны хребта Керуанвегген смотрится еще более компактной и сплоченной горной группой. Все вершины имеют примерно одну высоту, что позволяет относить этот уровень к древней поверхности выравнивания...

Мы приземлились у горы Брапиген прямо у оставленных бочек. Пока механик возился с заправкой, побродили вокруг. Я показал ребятам, куда  взбирался я, а вслед за мной безрассудный Лившиц. Ханс воспользовался моментом и отобрал в сторонке контрольную пробу снега. Об этом его просил наш эколог Роговцев.  Задувал довольно свежий ветерок, что при 20-градусном морозе было очень ощутимо. Через полчаса мы промерзли почти до костей.
В 21-00 мы взлетели и 22-40 были на базе. В прогретом и темном вертолетном салоне (солнце осталось за хвостом) мы продремали весь полет. Четыре насыщенных работой дня нас утомили. Хорошо бы денек передышки. Но пока есть погода, об этом и думать нечего.

6 февраля
С утра над базой рябь облаков; в горах чисто.
Сегодня решили лететь в горы Ноймайер. В вертолет загрузили бочки с топливом, полевое снаряжение и погрузились сами, ожидая взлета. Подошел экипаж, и штурман пригласил меня в кабину «уточнить вопросик». Я вошел и присел на откидную скамью бортмеханика;  за моими плечами  встал штурман.
– Какие вопросы? – сказал я.
– Ты сколько часов подписал за позавчерашний полет? – хмуро спросил Маслин.
– Позавчерашний? На Брапиген который? Пять с половиной часов. Так? – оглянулся я на штурмана. Тот кивнул.
– А мы с тобой как договаривались? По десять часов за вылет. По десять! – с нажимом сказал Маслин.
– Правильно! Но это когда целый день летаем. А позавчера мы работали полдня.
– Меня это не колышет! Каждый вылет – десять часов!
– Нет, Сергей, не так. Десять часов – это за полный день с четырьмя посадками. А позавчера мы вылетели после обеда и сделали только две высадки. На Брапиген и Хогфонакслу. Вот я и подписал пять с половиной часов.
– Меня твои высадки не волнуют. Я тебе еще раз говорю: один вылет – десять часов!
– Да как я мог подписать десять часов, – вскричал я, – если мы отсутствовали на базе меньше восьми? И добавил уже спокойней: Вы что, мужики, хотите, чтобы я подписывал полную липу?
– Скажи, Фаддеич, я разве  не прав? – обратился я к молчащему Болотову. Тот неопределенно пожал плечами.
– А мне на твои посадки плевать! – упрямо и зло продолжал нагнетать Маслин. – Один вылет – десять часов! И пока ты не подпишешь за позавчера десять часов, мы никуда не полетим.
– Десять часов я вам вчера подписал! За целый день. Хотя налетали мы около шести. Зацепин и так морщится, когда я ему докладываю о десяти часах за полет. Ты что думаешь, он не догадывается, что это липа?
Мы давно уже вели разговор на повышенных тонах, и штурман, чтобы приглушить спор, даже вышел и прикрыл дверь кабины.  Но тонкие алюминиевые стенки  были, конечно, слабой преградой. Помня об этом, мы сбавляли тон, но потом опять забывались.
– Вашу контору мы  знаем! Как летать, так  давай, а как часы подписать – так фиг! – перешел на обобщения Маслов.
– Ну хватит! – разозлился я. Не хочешь по договору ¬– давай летать по правилам. Буду закрывать столько часов, сколько налетаем.
– По правилам? Если по правилам, то у нас сейчас перегруз: 300 килограммов лишних. Если по правилам.
– С чего это перегруз? До этого летали и ничего!
– Если по правилам, то я не должен с полной загрузкой в горы летать. И вообще, я должен иметь навигационный запас топлива на два часа полета. Всегда! Здесь Антарктида, а не Средняя полоса.
Я закусил удила:
– Хорошо! Пусть будет так, как ты хочешь. Будем летать пустыми, но по правилам.
Я оборвал спор и вышел из кабины, хлопнув дверцей.
– Мужики! – обратился я к своим, – у нас 300 килограммов перегруза. Так утверждает командир. Поэтому летим сегодня втроем: я, Алексашин и Пейх. Аварийное снаряжение тоже не берем, оно нам не понадобится.
Мы выгрузили снаряжение, Шулятин и Лившиц покинули вертолет.
– Ну что, годится? – сказал я Маслину. – Перегруз я снял. Два человека плюс аварийное снаряжение – как раз 300 килограммов.
– А снаряжение разве весит 100 килограммов? – усомнился командир.
– Оно весит даже больше! – решительно возразил я. – И если тебе мало,  давай скинем еще бочку с керосином. У нас на Юле-Топане есть большая подбаза, для работы хватит.
Маслин промолчал.
Вертолет взлетел. Я взглянул на часы, чтобы отметить время. Смотрел на стрелки и никак не мог понять, сколько они показывают. Наконец разобрался, что на часах 10-55.
В салоне молчали. Я рассматривал в иллюминатор белую снежную равнину. Понемногу успокаивался. Вдруг я увидел внизу... домики. Наша база? Откуда? Вертолет круто пошел на посадку, мы приземлились через 10 минут после взлета.
В чем дело? Что случилось? Пилоты отвечали невнятно. Мол, получили с земли неожиданное штормовое предупреждение. Погода, якобы, должна к середине дня резко испортиться, чуть ли не до пурги. Поэтому они приняли решение прервать полет.
– Кто передал штормовое предупреждение? – спросил я в упор  Маслина.
– Да какая тебе разница, – нехотя ответил он. – Ну,  руководитель полета.
– Хорошо, я узнаю, откуда он это взял, – пригрозил я.
Уже отходящего, ухватил  меня Маслин за рукав.
– Погоди! Пойдем, поговорим.
Я посмотрел ему в глаза. Ну, раз сам предложил.
– Ладно, пойдем.
Я сразу понял, что никакого штормового предупреждения не было. Просто Маслин опомнился и решил сдать назад. Или Болотов ему втолковал, что он не прав.
Я вошел с пилотами в их голубой домик-бочку. Это так называемый ЦУБ:  железная цистерна, приспособленная для жилья. В торце врезана дверь, за ней тамбур  и жилой отсек с окном в другом торце. Вполне удобное жилище на четырех человек.
Штурман засуетился насчет чайку. Мы с Маслиным курили и аккуратно нащупывали точки соприкосновения. Мы обоюдно не хотели публичного скандала, так как он вел к вмешательству в наши дела вышестоящего начальства. Причем Маслин с Болотовым не хотели этого в большей степени, чем я. Да и отдавали себе (я надеюсь) отчет, что в предмете спора  были явно не правы. Поэтому переговоры я вел благожелательно, но твердо.
В итоге мы договорились при некотором моем преимуществе. Во-первых, был подтвержден пункт о том, что полный рабочий день включает 4 авиадесантных высадки. Во вторых, часовая квота за полный рабочий день была снижена до 9 часов. В-третьих, был снят вопрос о перегрузе, и мы снова будем летать группой в пять человек. Новый устный договор мы скрепили совместным распитием авиационного спирта (по две стопки на брата), после чего отправились на подоспевший обед.
И все же неприятный осадок от инцидента остался. После ужина пересеклись мы с пилотами в бане. Мылись молча, не перекинувшись между собой ни единым словом.
Никакой пурги в середине дня, разумеется, не было. Но к ночи погода испортилась самым обычным образом: затянуло все окрестности низкой унылой облачностью.
В этом и был убыток:  цельный погожий день потеряли.

7-9 февраля
Дни беспросветно пасмурные. Серая ватная облачность накрыла все районы от побережья до гор.
Бесполетные дни пришлись нам очень кстати. Мы рьяно обрабатывали накопившийся полевой материал: переписывали с диктофонов маршруты, выправляли сделанные наспех рисунки,  пересматривали и упаковывали образцы.
Позавчера Алексашин и Траубе были откомандированы в бригаду по вывозу бочек с барьера. По их словам, часть барьерного склада уже рухнула в море. Они заметили в бухте среди битых льдин плавающие там и сям бочки. Сколько их свалилось, никто точно не знает.
Вчера механики разыскали под снегом второй контейнер с телефонной аппаратурой.  Сегодня тракторист Качанов  с помощью бульдозера выволок контейнер на белый свет. Его усердие подогревалось, похоже, винными парами. Поэтому контейнер выглядит соответственно: перекореженный железный ящик, по которому проехались гусеницами и прошлись бульдозерным ножом. Аппаратура, хранящаяся внутри, разбита вдребезги. Так что не придется уже нашему домику иметь телефонную связь с прочим миром.

10 февраля
Горы Крауль и «Поларштерн»
Наконец-то распогодилось. С утра солнышко, бодрящий морозец и полный штиль.
Сегодня день встречи с западногерманскими полярниками. Их научно-экспедиционное судно «Поларштерн» (Полярная звезда) стоит сейчас возле бухты Нурсель. Такие встречи – добрая традиция. Раньше «Поларштерн» подходил к Дружной-1, но теперь ее нет, и он пришел к нам.  Немцы в этом регионе работают давно; в 40 километрах от нас в бухте Атка расположена их зимовочная станция Ноймайер. И вообще, они были вторыми после норвежцев, кто обследовал эти края (еще в 1939 году).
Немцы выразили готовность принять у себя всех желающих. Будут перевозить гостей двумя своими маленькими вертолетами. (Для наших МИ-восьмых посадочная площадка на судне слишком мала.) Вчера на планерке обсуждали состав делегации. Зацепин настойчиво внушал нам, что всех желающих пускать на судно незачем. У нас ведь желающих – весь наличный состав базы, а это 110 человек. Действительно, кто откажется от визита на иностранное судно? Где кроме всего прочего, будет бесплатная выпивка, причем пиво – в неограниченном количестве.  Вот все и хотят. Немцы, между прочим, тоже хотят. Поэтому вертолеты будут возить немцев сюда, а наших туда.
В итоге порешили, что в первую очередь полетят на судно научные специалисты для обмена информацией. К примеру, Володя Траубе очень интересуется морскими геофизическими исследованиями. Несколько лет назад он даже участвовал в совместных работах на «Поларштерне». И Пейх, разумеется, будет на судне: как представитель ГДР и как наш официальный переводчик. Остальные геологи тоже могут погостевать, но при условии, если наш рабочий район будет закрыт.
И вот сегодня над базой солнце, штиль, тают последние тучки, а наши горы – под облачной крышкой. Я доложил об этом Зацепину.
– А что в горах Крауль? – спросил он.
– Горы Крауль открыты, – с некоторым сожалением  сказал я.
– Ну и летите на Крауль, – выдал добро Зацепин.
Вообще-то, Крауль это из другой оперы. Горы Крауль находятся в 250 километрах к юго-западу, а наш рабочий район – в 300 километрах к юго-востоку. Правда, горы Крауль рекомендованы в рабочих документах в качестве района дополнительных исследований. Траубе и Шулятин уже разок слетали туда на попутном Иле. И честно говоря, особой необходимости лететь на Крауль не было. Но дело в том, что мы сделали на сегодня чуть больше половины своих плановых работ. И нет уверенности, что удастся добрать все точки. А посему надо использовать  любой погожий день и летать во всякие доступные горы.
Оценив обстановку, я решил все-таки вылететь в наш рабочий район. Он хоть и прикрыт облачностью, но, возможно, какой-нибудь краешек будет чист (по метеоснимку трудно точно определиться). Добирать точки лучше в основном районе. Ну а если нет –отправимся на Крауль.
Вылетели вчетвером: Алексашин, я, Шулятин и Лившиц. Ровно через час, не доходя даже до Юле-Топане, мы увидели, что наш горный район целиком закрыт низкой облачной пеленой. Небольшой просвет голубел лишь на самом юге хребта Керуанвегген. Но именно там мы уже были и поэтому повернули обратно на базу. Перед посадкой вышли   к побережью и облетели «Поларштерн»,  обнаружив его чуть западнее нашей бухты. Это красивое ладное современное судно. Короткий широкоскулый корпус, массивная белая надстройка, зеленый квадрат вертолетной площадки на корме. Затем мы прошли над бухтой. Действительно, из ее вершины выломан порядочный ледяной кусок, как раз там, где стоит склад ГСМ. Остатки бочек, прилепившиеся к самой кромке барьера, смотрелись очень сиротски.
Приземлились для дозаправки на базу. Вышли размяться и увидели возле кают-компании маленький немецкий вертолетик. Разумеется, подошли и осмотрели его со всех сторон. Это был не геликоптер, это была новогодняя игрушка! Каплевидной формы, весь из себя блестящий, красно-бело-стеклянный. Легкий трехлопастный винт, короткий хвостик и кабинка на пятерых. В общем, произведение искусства. Летчики наши тоже подошли, и я понял по их взглядам и репликам, что ими владеют те же смешанные чувства: восхищение и досада, что у нас таких нет.
В 12-30 погрузились мы в свой закопченный летающий сарай и полетели, солнцем палимые, в горы Крауль. Как говаривал в таких случаях геолог Зенков: «Разлупило на нашу голову!» Зато когда погода портилась, он восклицал: «Замрачало на наше здоровье!»
Через полтора часа мы были на месте.
Горы Крауль  – это протяженная гряда разрозненных гор и нунатаков, ориентированная с юго-запада на северо-восток. Абсолютные высоты гор лежат в пределах 500-1200 метров, а уровень ледника составляет 400-800 метров. Гряда Крауль – это, по сути, коренной берег материка. Почти от подножья гор начинается шельфовый ледник Рисер-Ларсена.

Аэровизуальные наблюдения
Гора Боссен – первая горная постройка  в гряде Крауль при подлете с северо-востока. Она представляет собой овальное в плане горное плато размером 2х4 км. Относительная высота скальных бортов над ледником составляет 200-300 м.  Гора сложена целиком базальтами; угадывается  12-15 последовательно залегающих базальтовых покровов…
Плугген – вторая крупная гора, отстоящая в 20 км к юго-западу от г. Боссен. Она представляет собой аналогичный фрагмент базальтового плато, имеющего в плане форму бумеранга или лемеха плуга (по-норвежски плугген – плуг?). С западной стороны подступающий ледник поднимается почти вровень с плато, тогда как его восточные борта  – вертикальные скальные обрывы высотой 50-60 м. Различается грубая слоистая структура, соответствующая 3-4 базальтовым покровам…
Группа мелких нунатаков Пуккельрюгген отстоит в 10 км от г. Плугген. Островерхие нунатаки  также сложены базальтами…

От нунатаков Пуккельрюгген  мы повернули на восток и через 30 километров вышли на нунатак Фоссильрюгген. Это единственный коренной выход в горах Крауль, сложенный не базальтами. Более того, это единственный крохотный нунатак во всей Земле Королевы Мод (не считая гор Юрфелл), сложенный осадочной формацией Бикон. Чтобы увидеть эту геологическую достопримечательность, мы, собственно говоря, и прилетели на Крауль.
Фоссильрюгген – это узкий и низкий каменный хребтик длиной всего 2 с половиной  километра, а шириной  не более 300 метров. Примерно в середине хребтика имеется узкий пережим, откуда на север и  юг разбегаются каменные лопасти. Я бы этот хребтик так и назвал: нунатак Пропеллер. В южной половине обнажается светлая песчаниковая толща, северная половина сложена осыпями и моренным шлейфом. Все это мы увидели с воздуха, сделав пару кругов над хребтиком. Затем мы приземлились на песчаниковую площадку близ вершины 731 м.
Выйдя из вертолета, мы попали в удивительный и живописный мир. Сияло яркое солнце на пронзительно голубом небе. Воздух был совершенно ясен и тих. Под ногами лежали светлые слоистые песчаники. К северу возвышался темно-бурый холм долеритовых пород. Каменный оазис окаймлялся подступающими вплотную ослепительно-белыми ледниковыми валами высотой почти вровень с нунатаком. Крутые склоны ледниковых валов были смяты кое-где в складки, среди которых чернели глубокие трещины и разрывы. Из-за безветрия не чувствовался никакой мороз. Мы даже стянули поначалу шапки с голов. Была такая кажущаяся теплынь, что, если бы вдруг мы увидели  под ногами цветущие ромашки, а в воздухе бы пели жаворонки, мы бы, пожалуй, не очень удивились. Вся эта красота и благодать даже примирила нас с тем, что мы сегодня находимся в горах, а не в баре «Поларштерна» с пивными кружками в руках. Даже весь экипаж вышел и разбрелся по окрестностям.
Вчетвером мы прошли к южной оконечности нунатака, осматривая по пути геологические детали. Поперек оси хребтика лежали пласты крупнозернистых желтовато-серых песчаников с частыми прослоями черных углистых сланцев. В песчаниках различались линзы гравелитов и косая речная слоистость. Удивительное дело! Точно такие песчаники с пластами углей и углистых сланцев мы изучали с Колей Алексашиным в горах Принс-Чарльз, что в трех с половиной тысячах километров отсюда. И точно такие контрастные черно-белые пачки пород слагают вершины Трансантарктических гор, что протягиваются через всю западную Антарктиду. Вот это и есть угленосная формация Бикон. Мощность ее достигает нескольких километров, а образовалась она от 300 до 200 миллионов лет назад. Сходные угленосные формации имеются в Южной Америке, Африке, Австралии и даже в Индии. В те далекие времена эти материки составляли один большой континент – Гондвану. Древний суперматерик находился тогда в экваториальной области,  поэтому произрастали там пышные глоссоптеридовые леса, послужившие источником каменных углей. Нунатак потому и называется Фоссильрюгген, что здесь была обнаружена ископаемая флора пермского возраста. (По-английски Fossil – ископаемые остатки.)
У Николая, питающего слабость к углям и песчаникам, разгорелись глаза. Я оставил его с Лившицем изучать осадочный разрез, а сам с Шулятиным занялся секущими долеритовыми дайками. Шулятин, кстати, бывал в этих горах еще в 6 САЭ. Оказывается, они тогда искали этот нунатак, но не сумели найти. Первыми здесь побывали норвежцы, о чем поведали в журнальной статье, указав координаты выходов. Но карты в те времена были весьма приблизительны, и Шулятин с коллегами так и не сумел по ним определиться. И вот, спустя 27 лет, он нечаянно попал на этот примечательный хребтик.
Взлетели мы в 18-00, пробыв на Фоссильрюггене около четырех часов. Снова взяли курс на Пуккельрюгген. Все 4 нунатака этой группы возвышаются над ледником всего на 20-50 метров.  Мы приземлились у крайней северной горки. Шли к подножью, увязая в снегу, что было несколько неожиданно. Обычно снег в горах плотно прибит ветром. Горка оказалась сложенной базальтами, что, впрочем, и ожидалось. Работали всей группой: я документировал обнажения, Коля отбивал образцы, а Лившиц с Шулятиным рассуждали о базальтах как таковых.  А таковых имелось  два вида: базальты афировые и базальты миндалекаменные. Оба типа подвыветрелые, местами рассланцованные, излившиеся 200 миллионов лет назад. Типичные триасовые плато-базальты, которыми у нас залита половина Сибирской платформы. Нунатак был с детскую ладошку, геология его была незатейлива, а погода – светла и благостна. Поэтому мы работали без спешки, отвлекаясь на беседу и фотографирование окрестностей с помещением в кадр вертолета для пущей живописности.
Через полтора часа перелетели на нунатак Боссен. Наконец-то уговорили пилотов посадить «вертушку» прямо на вершинное плато. Аргументов было два: во-первых, Шулятин уверил летчиков, что именно на Боссене они находили в свое время друзы горного хрусталя, а во-вторых, нам необходимо было оставить где-нибудь в приметном месте пару бочек с топливом.
Сегодня мы захватили с собой четыре бочки вместо двух. Дело в том, что у нас в планах мыслится полет в горы Котас, что в 550 километрах от Дружной. Горы Крауль как раз на полпути к ним. Мы видели горы Котас с вершины последнего нунатака: синий заснеженный хребет далеко на юге, почти за кромкой горизонта. Туда без промежуточной подбазы не добраться. Две бочки – этого, конечно, мало, и потребуется еще дополнительный рейс.
Слетать в горы Котас давно подбивает меня Володя Траубе. В прошлом году этот район был покрыт нашей аэромагнитной съемкой. И обнаружились там несколько локальных, но очень сильных магнитных аномалий. Одна из аномалий ложится прямо на крайний отрог гор Котас. Геофизики (еще перед экспедицией) просили меня слетать по возможности туда и посмотреть, что там может быть. Это такие сильные аномалии, говорили они, какие бывают над железными рудами. При этом аномалии очень локальные, почти точечные, что характерно, к примеру, для кимберлитовых трубок. Однако над трубками аномалии не столь интенсивны. Короче, есть там какая-то загадка, и хорошо бы ее разъяснить. Володя Траубе мне об этом постоянно напоминает.
– Ты представляешь, – восклицает он, – мы можем сделать настоящее научное открытие! Надо слетать туда как можно скорее.
Хорошо, конечно, но как?  У меня есть геологическое задание, а в нем про горы Котас ни слова. Я и сам туда рвусь, и Зацепина подбиваю на это, но Зацепин в ответ: «Сделайте сначала план, а там посмотрим». Вот пока и делаем план. И еще: горы Котас это все-таки очень не близко. Вертолетом туда лететь далековато. Опять же часов лишних нет, а еще и подбазу делать. По уму, туда надо на ИЛ-14-ом лететь, но он работает на геодезистов. Зацепин все-таки обещал помочь в конце сезона. Должны слетать. А пока хоть  пару бочек закинем на Боссен.
И вот, подлетая к Боссену, мы вдруг заметили близ горы полевой лагерь. Два вездехода, палатка, черные фигурки людей. Лагерь промелькнул, скрывшись за горным отрогом; мы даже толком рассмотреть его не успели. Однако штурман уверял, что люди внизу сигналили зеркалом.
– Может, вернемся, посмотрим, что там такое? – предложил мне Маслин.
– А они точно сигналили?
– Точно, точно! – возбужденно подтвердил штурман. – Давайте вернемся и глянем, кто такие.
¬– Хорошо, – согласился я, – но сначала сядем на Боссен. Выкинем бочки, отработаем маршрут, а потом уже к ним. Если просигналят еще раз, то подсядем.
Так и сделали. Посадку совершили у  восточного края вершинного плато. Поверхность его мелкоувалистая, сложенная коренными гривками и обломками черных базальтов. Там и сям в понижениях рельефа белели рваные лоскуты снежников. Мы прошли маршрутом в сторону восточного обрыва. Базальты здесь имеют вид свежих и крепких пород, в отличие от выветрелых базальтов Пуккельрюггена. Преобладают миндалекаменные разности. Среди миндалин  действительно встречаются небольшие жеодки горного хрусталя, но эффектных образцов мы не нашли.
Через 40 минут мы взлетели и направились на юг к лагерю. Сделали над ним круг, и с земли взвилась ракета. Ну что ж, раз приглашают. Зашли против ветра и опустились метрах в 50-ти от вездеходов. Все обитатели лагеря выстроились плотной группой перед вертолетом. Когда винты замерли, я вышел первым. За мной высыпала вся наша ватага. Минутное замешательство, затем я крикнул  «Хай!», – и отважно двинулся навстречу. От группы встречавших отделился молодой худощавый полярник, по-видимому, руководитель. Мы крепко пожали друг другу руки. Вслед за нами люди сошлись, смешались, обмениваясь дружескими рукопожатиями.
Оказалось, что это походная группа сезонной шведской экспедиции, базирующейся на немецкой станции Ноймайер. Они идут походом в горы Котас. Здесь их 5 человек, а в горах работают еще 7. По государственной принадлежности – 8 шведов, 2 немца и 2 австрийца. По научным специальностям – геологи, гляциологи и геофизики. В составе поезда - два небольших вездехода на резиновых гусеницах, два санных прицепа к ним и снегоход. Один из прицепов представляет собой домик на полозьях, другой – открытая платформа, груженная бочками с топливом. В домике-прицепе у них оборудован камбуз, в худую погоду он служит также убежищем. В каждом вездеходе удобные мягкие кресла на четверых. А сами вездеходы – этакие застекленные кубики на гусеницах. Спроектированы шведскими специалистами именно для Антарктиды;  построены, кажется, в Германии. На вездеходах нарисованы большие круглые эмблемы: голенастый сине-желтый  пингвин (под цвет шведского флага), стоящий на маленькой Антарктиде.
Разговаривали мы в основном через Шулятина, который неплохо владеет разговорным английским. Нас они приняли поначалу за южноафриканцев, а сигналили из любопытства. Мы спросили у них, каким образом они ориентируются на местности и не сбиваются с пути. Они сказали, что каждый вездеход оборудован спутниковой навигационной системой. Трещинных зон на ледниковом куполе немного. А вот в горах и около них трещин в избытке. Некоторые преодолевались с трудом. Для разведки пути они используют снегоход, иногда даже пускают его вперед без седока, привязывая веревки к рулю. И еще нас удивили спартанские условия их быта. Два человека спят на камбузе, а три человека в легкой одинарной палатке. Одеты они в разноцветные куртки и комбинезоны на искусственном меху. На головах легкомысленные шапочки. Почти все высокие, худощавые с красными от мороза носами.
Прямо там, на снегу, шведы угощали нас горячим кофе из термоса, щедро разбавляя его ромом. Я даже забеспокоился о самочувствии экипажа, которому еще предстояло лететь с нами на базу. Шведы с любопытством осмотрели наш вертолет, восхитились его размерами и грузоподъемностью, посидели в креслах пилотов. И конечно фотографировали все подряд. Мы в свою очередь осмотрели и отщелкали их изящную технику. Под конец стали обмениваться сувенирами. Они подарили нам бумажные эмблемы со своим шведским пингвином, передали  несколько научных статей по геологии гор Крауль и Котас. У наших пилотов нашлись фирменные аэрофлотовские календарики и даже одна настоящая деревянная матрешка. Но больше всех  нас удивил Лившиц. Он достал вдруг из полевой сумки свою монографию по палеогену Шпицбергена, размашисто ее подписал и торжественно вручил главному шведу. Единственный случай, когда это оказалось более чем уместно. Но каким образом она оказалась у него под рукой? Неужели он  свою книжку во все полеты таскал? Оказалось, что нет. Просто Лившиц захватил ее сегодня на тот случай, если вдруг каким-нибудь образом он попадет на «Поларштерн».
Мы пробыли в шведском лагере около часа. На прощание сфотографировались всей группой в лучах низкого вечернего солнца. Наконец вошли в вертолет и запустили винты. Шведы выстроились в сторонке с фотоаппаратами наготове. Они терпеливо выстояли под холодным ураганом от вращающихся винтов. И не напрасно: Маслин показал, как он умеет взлетать. Он приподнял машину на несколько метров и сделал лихой круговой вираж  над лагерем с одновременным набором высоты. Представляю, как это красиво смотрелось снизу.
Вот такой вышел насыщенный событиями день.
Володя Траубе приберег для нас несколько банок немецкого пива. По его словам встреча с немцами прошла нормально, без особых эксцессов. А в предыдущие годы бывало всякое. Мне рассказывали, как однажды геофизику Сюрису поручили подготовить ледовые якоря для «Поларштерна» (это еще на Дружной-1 было). «Поларштерн» ошвартовался, но при первой же натяжке якоря вырвало. Когда Сюриса спросили, почему он так плохо  закрепил якоря, то Сюрис (переживший ребенком блокаду) ответил: «А потому что они фашисты!» Другой случай такой. Наши доблестные авиаторы накачались бесплатным шнапсом в судовом баре. Потом один из летунов  заорал на немцев: «Хенде хох!» И стал «стрелять» в них, держа в руках воображаемый ручной пулемет: та-та-та-та!
Как говорится, хоть стой, хоть падай.
 

11 февраля
Горы Ноймайер, ледник Видаллен, массив Борга
Над базой с утра чистенькое небо; облачный фронт, подошедший с востока, отступил за ночь к морю.
Сегодня решили слетать в горы Ноймайер. Это небольшой горный массив, составляющий юго-восточную оконечность хребта Керуанвегген. Лететь туда далеко, поэтому пилоты решили взять с собой в запас три бочки вместо двух. Володя Траубе от полета отказался, ему нужно по свежей памяти записать вчерашнюю информацию о работе «Поларштерна». Лившиц сегодня дежурит на камбузе, поэтому я пригласил в полет Карнапелева, за которого просил Зацепин.
Сергей Карнапелев – инженер  по приему спутниковых метеоснимков. Это плотный улыбчивый шатен, моих лет. Он отзимовал на Беллинсгаузене и взят к нам на сезон по своей специальности. У Сергея есть хобби, он профессионально занимается фотографией. Собираясь на зимовку, он написал письмо в американский журнал «Нэшнл Джиографик» с предложением своих услуг. Послал туда несколько своих работ с прошлой зимовки, чтобы показать свой уровень. В ответ ему прислали два десятка запечатанных кассет с кодаковской цветной пленкой. Условия такие: он снимает на эту пленку все, что посчитает нужным, затем отсылает экспонированные кассеты в журнал. Там проявляют, печатают, оценивают работу и высылают гонорар плюс по одному отпечатку со всех снимков. Однако автор не вправе эти снимки где-либо публиковать, так как они – собственность журнала. При этом сам журнал, скорее всего, ничего не опубликует; «Нэшнл Джиографик» очень солидное издание, лучшее в своей области. Фотоснимки останутся в обширном журнальном архиве и когда-нибудь, возможно, пойдут в дело.
Сергей мне показывал свою коллекцию черно-белых фотографий по Беллинсгаузену: море, ледники, скалы, тюлени, пингвины. Очень здорово, настоящее художественное фото. Кое-что он мне подарил и обещал подарить еще. Поэтому сегодняшний его полет это как бы моя плата за его превосходные пейзажи. Он уже давно просился в горы, поснимать настоящую горную Антарктиду. Я все откладывал, а потом посоветовал ему обратиться к Зацепину, чтобы начальник базы как бы меня официально попросил. Так и вышло.
Вылетели в 11-м часу. Через час с небольшим вышли к Юле-Топане и повернули на юго-восток, оставляя слева массив Борга. Все горы были открыты и привычно узнаваемы. Мы пересекли наискось выводной ледник Пенка и приблизились к горам Ноймайер. Эти горы отделены от остальной части хребта Керуанвегген обширным ледяным полем. Такое впечатление, что горы там тоже были, но верхний ледник их совсем недавно перекрыл, образовав ледяной эскарп, резко спускающийся к леднику Пенка.

Аэровизуальные наблюдения
Горы Ноймайер представляют собой группу островерхих каменных построек площадью 15х30 км. Центральную часть образует широтный скальный хребет протяженностью 16 км,  сложенный слоистыми контрастными породами... Его северные склоны весьма круты и обрывисты, основание склона сильно заснежено, вследствие чего подходы и подъем явно затруднены. К южным склонам хребта вплотную подступает ледяное плато, поднимаясь по высоте почти вровень с самим хребтом. Таким образом, перепад ледниковой поверхности к югу и к северу от центрального хребта составляет 400-500 м...

– Куда летим? – спросил меня Маслин. Он уже подобрался, лицо его посуровело, – готовился к сложному пилотажу.
– Давай пока вдоль хребта, – сказал я. – Облетим сначала горы по периметру, понаблюдаем геологию.
Хотелось бы высадиться где-нибудь в центральной части гор, чтобы поработать хорошо. Однако в центре подходящих мест для посадки не находилось. Было бы неплохо подсесть, например, на ледниковое плато к югу от хребта и откуда перебраться на вершинный гребень. Тогда – пожалуйста: одна пара по гребню на запад пошла, другая на восток. Отличный разрез задокументировали бы. Но я понимал, что это нереально. На южный высокий ледник (два с половиной километра над уровнем моря) Маслин садиться не станет. Да и заходить туда надо при боковом ветре.
Кстати о ветре. По нижнему леднику мела приметная низовая поземка, а со скальных зубцов вершинного гребня срывались в воздух снежные шлейфы. По всем признакам  – хороший ветрила гуляет за бортом. Вертолет летел вдоль центрального хребта примерно на одной с ним высоте. Хребет прогибался к югу, и мы находились  на тот момент во внутренней части каменного полумесяца. Маслин, пока я набарматывал информацию в диктофон, подвернул машину ближе к каменной хребтине.
И почти сразу «вертушку» грубо и резко затрясло. «Ветровые срывы!» – сообразил я. Вместе с тряской вертолет судорожно зарыскал по курсу и  перестал держать высоту. Звучный клекот винтов  почти глох в воздушных  ямах, а на горках  звенел высоким дискантом. Казалось, что лопасти вот-вот переломятся как картонки, и вертолет гирькой полетит вниз. Неприятная штука!
– Уходим! – прокричал я Маслину и Болотову.
Пилоты уже сами отворачивали прочь от хребта.
С тройку минут находились мы в этой болтанке. Для меня это было не в первый раз, в прошлом году влетали мы  в подобные переплеты. Но все равно трудно привыкнуть: сердце замирает, желудок подкатывает к горлу, и думаешь только о том, чтобы уйти подальше.
Это еще хорошо, что мы летели боком к ветровым срывам. Если бы летели в лоб,  очень сложно было бы отвернуть. В таких случаях надо либо уходить вверх, выходя из турбулентной зоны, либо нырять под нее. Вниз было некуда: слишком близко подступали склоны хребта; пришлось бы уходить наверх по-над самым хребтом, что небезопасно в такую болтанку. Именно из-за таких поперечных хребтов ветровые срывы и образуются. Центральный хребет преграждает путь южным стоковым ветрам, и, когда сток  усиливается, – срывается с препятствия, как собаки с цепи. Я же промешкал маленько: увидел признаки сильного ветра и не отреагировал вовремя. Подумал только: облетим горы и сядем где-нибудь у боковых отрогов, где ветер послабей.
– Куда летим? – отрывисто спросил Маслин, после того как  ветреный Ноймайер остался за вертолетных хвостом. Лица у пилотов были напряжены, у меня, наверное, тоже,  но шутить по этому поводу охоты не было.
– Давай прямо на север, – указал рукой я, – там есть несколько мелких нунатаков, попробуем их отработать.
– А если там тоже ветер? – настороженно возразил Маслин.
– Вряд ли, – ответил я. – Похоже, это только на Ноймайере так. Горы там стоят поперек ветра, да еще у ледников большой перепад. Вот и круговерть там такая.
Мы летели над ледником Пенка, который впадает здесь в ледник Ютульстреумен. Оба – активные выводные ледники, причем в совокупности одни из самых протяженных в Антарктиде. Ледник Пенка хорошо просматривается сверху как ледяная река в ледяных берегах. В  «реке» лед иссечен продольными и поперечными трещинами, полосами сжатия и течения. Все эти динамические признаки просвечивают через снег либо видны на голубоватых ледяных проплешинах. Берега же «реки» повыше, и лед там как обычный лед: сплошной, цельный, заснеженный. Место впадения Пенка в Ютульстреумен отмечено небольшим ледопадом. По следам течения видно, что Ютульстреумен – основной и более быстрый ледник. Его скорость, как я вычитал в южноафриканском журнале, – около 2 километров в год. Это самый быстрый выводной ледник в Антарктиде, а может быть и на всей планете.
Нунатаки Видалсколлен и Насхорнет  отстоят в 90 километрах к  северу. На эти нунатаки я собирался лететь после Ноймайера, а пришлось вместо. В этом районе, как я и ожидал, никаких признаков сильного ветра не наблюдалось. Алексашина,  Пейха и Карнапелева мы высадили у юго-восточных отрогов Видалсколлена. Это гора имеет относительно пологие и заснеженные склоны, исключая  северный, встающий почти недоступным обрывом. Зато с юга  можно подняться  до самой вершины по узкому скальному ребру, что я и посоветовал ребятам. Мы же с Шулятиным высадились у нунатака Насхорнет. Это небольшая горка высотой всего 150 метров  над ледником. Шулятин решил осмотреть выходы с востока, а я отправился изучать северные склоны. И не ошибся. Северный отрог представляет собой как бы самостоятельную горку, отделенную от главного массива заснеженным распадком. Горка сложена серо-зелеными слоистыми туфами, прорванными у  вершины штоком долеритов. Прорывающий шток имеет  форму рюмки с тонкой ножкой подводящего канала. До этого прорывающие долериты  нам встречались только в виде согласных пластовых тел (силлов).
В 17 часов мы взлетели, подобрали группу Алексашина и полетели на запад над ледником Видаллен, разделяющим плато Альманрюгген и массив Борга. Летели ближе к Боргу, проводя  аэровизуальные наблюдения. Горные постройки Боргского массива с северной стороны сильно заснежены, тут к ним не подступишься. Одна только гора Борга чернеет своими бесснежными отвесными бортами. Через полчаса мы подсели у горы Ветен, где у нас были оставлены 4 бочки с топливом. Заправившись, снова взлетели и через 10 минут высадили группу Алексашина у горы Кнаппане, а сами приземлились у горы Сойла.  На  этот раз к нам с Шулятиным присоединился Карнапелев, ему наша горка больше понравилась.
Гора Сойла – небольшой асимметричный хребет в западной части массива Борга. Южная оконечность хребтика венчается изящным луковичным куполом 150-метровой высоты. Купол представляет собой останец согласного долеритового силла, внедрившегося когда-то меж осадочных пачек. За долгое время ветер, мороз и солнце высекли из него вот такую чудную форму. Купол, освещаемый закатным солнцем, походил на великанский медный шлем Головы из пушкинской поэмы о Руслане и Людмиле.
Времени у нас было в обрез, но я загорелся добраться до основания купола и обследовать контакты долеритов с осадочными породами. Ходу туда было с километр, не считая подъема на хребтик. Последний был крут, но имелся один вполне проходимый кулуар. Оставив Шулятина документировать внизу разрез осадочных пачек, мы с Карнапелевым рванули вверх по кулуару. Через полчаса я уже был у основания долеритового купола, далеко опередив Карнапелева.
Контактовую зону удалось изучить с хорошей детальностью. Подошедший Карнапелев цокал от восхищения языком и фотографировал на два фотоаппарата окружающую лепоту:  красный зрачок солнца между горных башен, каменные скульптуры, высеченные ветром, и меня за работой во всех планах – от масштабного силуэта на фоне купола до поясного портрета с компасом и молотком в руках. Льщу себя надеждой увидеть когда-нибудь свою физиономию в американском журнале.
Закончив, мы ринулись обратно, скатились почти кубарем с хребтика и через 25 минут были у вертолета. По пути я успел еще мельком оглядеть песчаниковые толщи и обнаружить среди них пласт кислых вулканитов (фельзитов), я даже прихватил с собой увесистый образчик.
В 20-30 мы взлетели, подобрали группу Алексашина и через полчаса приземлились на Юле-Топане. Пилоты решили снова подзаправиться. На подбазе сейчас осталось 13 бочек с топливом, запас вполне достаточный. Бочки уже подзанесены снегом, некоторые почти целиком. Судя по застругам, основное направление ветров здесь юго-восточное. На нунатаках и в горах Борга ветер был тоже юго-восточный, а вот в горах Ноймайер – почти южный, со скоростью 25-30 метров в секунду.
Солнце в горах уже зашло, когда мы улетали. Но вечера еще настолько светлы, что на солнце мы не очень пока оглядываемся.
Прилетев на Дружную, садились в тумане при видимости 500 метров.

12 февраля
День простоял хороший, летный, но мы были на приколе. Вертолет сегодня работал на Шумилова. Готовится большой взрыв на его сейсмическом профиле. В середине дня я чуть было не улетел в горы на АН-2, но в последний момент отобрали машину. А хотели мы закинуть пяток бочек на плато Альманрюгген,  как раз для самолета. Вертолетные мои часы иссякают, будем скоро пересаживаться на АН-2. Держа это в голове, я просторный Альманрюгген почти не трогаю. Закрываю вертолетом наиболее гористые районы, где самолету не сесть.
Ну что ж, камералили.
Между делом говорили об антарктической экипировке, у кого лучше: у нас или у них. У иностранцев одежда яркая, броская, но синтетическая. У нас одежка темная, мешковатая, но натуральная. Я видел, как те же шведы ежились в своих цветастых курточках, как подтягивали свои кургузые шапчонки на рыбьем меху. Что же до нас, то мы в своих «домотканых» каэшках не мерзнем. Тяжеловата она, конечно, это да. А уж унылый темно-синий цвет – попробуй различи нашего человека в горах среди скал. Даже с вертолета не всегда удается.
Сошлись на том, что есть хорошие вещи у них и у нас. Нам, к примеру, нужны в горах яркие куртки-пуховки, как у альпинистов. А вот для технических специальностей наша нынешняя экипировка вполне пригожа.
Как я одеваюсь в маршруты? На шерстяное белье надеваю фланелевую рубашку и крепкие кожаные штаны, на ноги натягиваю утепленные резиновые сапоги, на плечи –куртку-каэшку, на голову – шапку-ушанку. И это еще не все, в маршруте надо многое иметь под рукой. В рюкзаке у меня: свитер, штормовка, шерстяные носки, альпинистские кошки, веревка, мешочки для образцов, пара рудных брезентовых мешков, фотоаппарат и  бинокль (иногда оставляю в вертолете). В этот же рюкзак укладываю маршрутные образцы. На боку у меня полевая сумка, на груди под каэшкой диктофон, в  руках ледоруб, за поясом  геологический молоток. Плюс в карманах всякие необходимые мелочи (нож, фломастер, запасные очки и проч.). Перед вылетом надо обязательно все проверить и лучше дважды.
Вот во всей этой амуниции и бегаешь по горам. Пока скачешь вприпрыжку – тебе жарко, шея в поту, каэшка нараспашку. А на точку придешь, через 10 минут подмерзать начинаешь. Тогда уж свитерок одеваешь, а если ветрено, то и штормовой балахон поверх каэшки. Работу закончил, штормовку в рюкзак – и перебежками к вертолету. Бегать приходится, потому что времени всегда в обрез. А хочется побольше посмотреть, побольше замерить, отобрать, записать. Все мы, кстати, заметно отощали, как летать стали. Тем более, что без обеда, с одним легким перекусом между высадками. Только Алексашин как был полноватым, так и остался. Зато стал он отказываться от послеполетного ужина. Это надо сказать – подвиг. После 12-часового рабочего дня с беготней на морозе по пересеченной местности  – без ужина – тяжко.
На вечерней планерке разбирали текущие дела. У Шумилова что-то не заладилось со взрывами, не сделали ни одного. Обсуждали еще вопрос о переносе нашей базы куда-нибудь к востоку; очень уж наше место неудачное, столько сил уходит на борьбу со снегом.
Между прочим, вычитал я в южноафриканском журнале, что именно здесь, в бухте Нурсель, в 1949 году была поставлена норвежская зимовочная станция Модхейм. Норвежцы покинули место после первой же зимовки, точнее станция была просто похоронена под снегом. А мы пришли сюда в прошлом году, не вняв чужому опыту. Пришли, правда вынужденно, спешно эвакуируя Дружную-1, которая из береговой базы  превратилась  вдруг в айсберговую. Но ведь и опытом прошлым мы наверняка не поинтересовались.
Наша база свою роль, по сути, уже выполнила. В прошлом сезоне была залетана вся окружающая территория, произведены все виды геофизических съемок. В этом сезоне доработаем, что можно, и все. Надо теперь в район нулевого меридиана перемещаться, поближе к горным районам. Зацепин уже предлагал командиру ИЛ-14 Склярову полетать вдоль побережья, поискать участки с низким ледовым барьером, куда суда причаливать могут. Взамен обещает оплатить часы и посадки. Тот соглашается, но говорит, что надо выполнить сначала  плановые геодезические работы. Скляров явно не хочет самодеятельностью заниматься. То есть, он мыслит примерно так: если это надо, то давайте официальное задание, включайте в полетный план, выделяйте специалистов и т.д. А искать между делом, возвращаясь с  рабочих полетов, он не хочет.
В общем, отложили пока эту проблему на конец сезона.
Я поднял вопрос о полете на ИЛ-14-ом в горы Котас для заверки магнитных аномалий. Скляров в принципе не возражает, но только опять-таки после выполнения плановых задач. С тем и разошлись.
Поздний вечер мы посвятили бане, благо наш день был сегодня по графику.
Отправил утром радиограмму своим дочуркам. Завтра и послезавтра у них дни рождения.
Ау! Как вы там?

13 февраля
Хребет Керуанвегген
Утром ветрено и холодно: минус 11о. Северная (морская) половина небес  в густой серой хмари, южная – в частой просини.
Вылетели с намерением посетить горы Ноймайер, а если не получится, то действовать по обстановке. До Юле-Топане летели под разрозненной облачностью; бесформенные клочья облаков отбрасывали на ледник смутные колеблющиеся тени.
От Юле-Топане обозрели наличную обстановку. Над горами двухъярусная облачность: верхняя разорванная и  нижняя – ковровая, на отдельных участках лежит сплошняком. Массив Борга был целиком прикрыт нижним ярусом, лежащим прямо на плоских горных вершинах. Горы Ноймайер тоже прикрывал сплошной и низкий облачный пласт. Что-то не даются нам эти горы. Ладно, повернули южнее и пошли к ближайшим к Ноймайеру горным выходам хребта Керуанвегген.
Маслин издали полого снизился и аккуратно притерся  к леднику Пенка против горы Халгренскарвет. На карте – это гора, а в действительности это вертикальный каменный обрыв, окаймляющий долину ледника Пенка. Высота обрыва 250-300 метров, протяженность около 4-х километров. От верхней кромки скал уходит полого вверх ледяное Полярное плато или, иначе говоря, материковый купол.
Маслин сел удачно: метрах в 400-ах от каменного подножья и как раз против центральной части выходов. Работали мы сегодня компактно, не разбрасываясь, по причине неустойчивой погоды. В 15-20 километрах к северо-востоку висела над ледником низкая мутно-серая облачность. Где она окажется через пару часов – кто мог предсказать?
Но впечатлений сегодня нам хватило с избытком. Халгренскарвет – прекраснейшее скальное обнажение метаморфических пород, составляющих так называемый кристаллический фундамент. Пачки серых гнейсов, темных кристаллических сланцев и белых кальцифиров  эффектно протягивались по всей длине обрыва. На отдельных участках они были смяты в небольшие причудливые складки. А прямо против места нашей высадки метаморфические пачки рассекала сверху донизу зигзагообразная дайка молодых долеритов. Дополняли картину зубчатая бахрома верхней кромки скал и белые латки   снежников на каменных карнизах. Мы стояли перед этим развернутым каменным полотном и только ахали от восхищения. Даже пилоты вышли полюбоваться. Потом мы схватились за фотоаппараты, а Коля Алексашин за видеокамеру. В общем, минут 15 мы наслаждались, не отрывая глаз от живописной геологической картины.
А потом взялись за работу. Коля с Хансом ушли на западную оконечность, а мы с Шулятиным на восточную. Договорились, что через три с половиной часа встречаемся у вертолета. В случае серьезного ухудшения погоды пилоты будут сигналить красными ракетами, давая знать о немедленном возвращении.
Через сорок минут, оставив Шулятина на одном из утесов, я добрался до дальнего восточного конца. Здесь я нашел небольшой плутон гранодиоритов, прорывающий метаморфическую толщу. Об этом южноафриканцы ничего не писали. Похоже, я обнаружил интрузив первым. Это прибавило мне настроения, и я закинул в рюкзак увесистую пробу, достаточную для определения абсолютного возраста этих пород. Вернулся к Шулятину, и мы пошли с работой вдоль подножья в сторону вертолета. Работали в буквальном смысле с оглядкой на погоду: низкая сплошная облачность подступала, казалось, прямо к нашим спинам. Задувал довольно приличный  юго-восточный ветерок, а облачность двигалась поперек ветра. Здесь часто так бывает (на высоте ветер другой), поэтому никогда не угадаешь, куда эту хмарь понесет.
К 16 часам, как и договаривались, вышли к вертолету. Чуть раньше подошли Алексашин и  Пейх. Пока прогревали турбины, нас уже накрыло сплошным облачным туманом. Ничего себе! Хорошо, что все уже собрались. Чуть погодя взлетели, пробили эту облачность, и пошли над ее кучеватой поверхностью в сторону Юле-Топане. Облачность оборвалась у гор Шульц, и мы вскоре увидели со стороны этот серый облачный язык, ползущий вверх по леднику Пенка. Массив Борга также оставался закрытым, а Юле-Топане и Альманрюгген были практически чисты, не считая верхней разрозненной облачности, почти уже перистой.
Я пытался уговорить пилотов залететь на плато Альманрюгген и сделать там еще высадку. Но они не были настроены на активную работу. Во-первых, только что вырвались из облачной мглы, а во-вторых, сегодня 13-е число. В горах я и сам становлюсь немножко суеверным, поэтому особо не настаивал. К тому же мы не отошли еще от увиденных красот Халгренскарвета. И, честно говоря, не хотелось перебивать себя другими рядовыми впечатлениями.
Значит, домой. Через два часа мы были на базе.
Зацепин моих эстетических восторгов не разделил.
– Как это так – за целый день всего один авиадесантный пункт?
– Какая такая плохая погода, если днем в Юле-Топане прилетал ИЛ-14 с геодезистами?
Самолета мы не видели, но дело не в этом. Не оправдывать же себя и пилотов 13-м числом? Не догадался я, надо было сказать, что мы сделали два пункта. Четырехкилометровый Халгренскарвет заслуживает и трех пунктов по той наглядной информации, что мы получили.
Так или иначе, но настроения мне Зацепин не испортил. Столь велик был заряд радости от сегодняшней удачи и красоты.

14-15 февраля
Вчера была нелетная погода по всем направлениям, поэтому никто не летал.
Сегодня над базой переменная облачность, в середине дня усиление ветра. Наш вертолет ушел с утра на сейсмический профиль с грузом взрывчатки. Через полтора часа он вернулся, не сумев сесть на точку из-за сильного ветра и болтанки. Я было нацелился вылететь в горы, так как наш район был открыт. Но пилоты поразмышляли и отказались. Они опасались, что в горах сегодня такой же сильный ветер. И Пауль (синоптик) их опасения поддержал. Про себя я думаю, что вряд ли. Наш рабочий район  настолько велик, что в одном углу может быть  ветрено, а в другом штиль. В общем, пока спорили, время ушло, и я отступился.
Пейх и Лившиц дежурили сегодня на камбузе. Остальные камералили.
На вечерней планерке обсуждали не очень приятную новость. Начальник 33 САЭ известил нас, что Дружная-3 должна быть закрыта уже 7 марта, не 12-го, как планировалась раньше. Самолет ИЛ-14 с экипажем и группой обеспечения перелетит на Молодежку для дальнейшей работы. Остальных дружненцев  будут вывозить в Буэнос-Айрес судами «Профессор Визе» и «Михаил Сомов». Уже заказаны билеты на два московских авиарейса 23 и 31 марта. Осталось распределить людей на суда и самолеты. «Профессор Визе» пойдет прямо в «Байрес», он  доставит полярников к первому авиарейсу. «Михаил Сомов» отправиться после Дружной на Новолазаревскую; там он должен произвести вертолетную выгрузку продуктов, слить топливо в береговые емкости и только потом уйти в «Байрес». По графику – подойдет впритык ко второму самолетному рейсу. Возможен вариант, чтобы «Сомов» взял вторую партию людей уже после Новолазаревской, зайдя на Дружную вторично. В таком случае появляется рабочее время у тех, кто останется до середины марта.
Конечно, мы все негодовали на сокращение сроков сезона. И так по погоде не успеваем, а тут еще 5 дней отняли. Но у САЭ свои планы, и наши возражения – крики вопиющих в снежной пустыне. Билеты и визы заказаны, суда движутся, остается принять сроки, как они есть.
Начались  дебаты по распределению людей на суда. Все начальники отрядов нацелились на «Михаил Сомов». Причина, в общем, проста – деньги. Лишняя неделя в море или в Антарктиде это весомая прибавка в заработке. Разумеется,  все обосновывали свои притязания работой. И я действительно бился за то, чтобы летать до последнего на АН-2. Так вот, Зацепин меня поддержал. На «Визе» он «сослал» геофизиков и геодезистов в полном составе. Как ни спорил Шумилов, уверяя, что они, скорее всего, не успеют со своими работами, Зацепин их аргументов не принял.
Ну что ж, хоть в этом повезло. Деньги, конечно, тоже нужны, но важнее для нас дополнительные полеты. Тут даже один лишний день много значит. Напомнил я, кстати, Зацепину и про заверку магнитных аномалий в горах Котас. Он кивнул, что помнит, однако я и сам вижу, что полет такой маловероятен. ИЛ-14 кругом занят, до сих пор не выполнен береговой  полет по розыску нового места для базы, а это первый  из дополнительных полетов. Когда уж тут. И все из-за погоды: потеряно столько дней, что просто жуть!
Однако есть у меня уверенность, что свою программу-минимум мы сделаем. Еще пару полетов и  будет решена худо-бедно наша  геологическая задача.

16 февраля
Горы Гбурек,  горы Ноймайер
Сегодня решили добраться до гор Гбурек, что на самой восточной окраине нашей рабочей площади. Погода позволяла: небесный юг был голубым, над морем, как водится, стоял облачный фронт; горы по метеоснимку были более-менее открыты.
До гор Гбурек по прямой 420 километров, поэтому мы взяли с собой в запас 5 бочек топлива, оставив на базе аварийное снаряжение и двух человек.
От Юле-Топане мы подвернули к востоку и полетели через плато Альманрюгген. Я пересел в пилотскую кабину, развернул карты и стал вести наблюдения. Прошли по курсу группу нунатаков Клумпане и отдельно стоящие горы Аурнупен и Волтеркултен; оставили слева гору Шумахерфьеллет; без помех долетели до горы Истинд, расположенной на восточной окраине плато.
Гора Истинд – это воистину само горнее совершенство. Массивное каменное основание, наполовину засыпанное снегом, и –  стремительный ракетный взлет центрального пика. Это самая высокая точка плато Альманрюгген: граненый скальный обелиск взметнулся на 1840 метров. Он еще  потому кажется высоко заброшенным в небо, что ледник у основания горы имеет уровень всего 900 метров.  Вот и  реет скальный пик над белой равниной во всю свою километровую высоту.
Сразу за горой Истинд мы влетели в полосу густой аморфной облачности, стелющейся буквально по поверхности плато. Лишь кое-где слева по курсу торчали из тумана отдельные каменные пички Альманрюггена.
– Куда летим? – спросил у меня Маслин.
– Как летели, так и летим, – ответил упрямо я.
Маслин проворчал что-то недовольное. Мы поднялись повыше и полетели над облачностью, ориентируясь по курсу и времени. Я очень надеялся, что горы Гбурек окажутся открытыми. Ну, а если нет – повернем обратно. Где-нибудь найдем место, сядем и подзаправимся. Не пропадем.
Почему нам  нужны горы Гбурек?
Во-первых, там обнажается очень интересный плутон щелочного состава, сходный по типу с нашим известным Хибинским интрузивом, что на Кольском полуострове. Это значит, что плутон Гбурек также может оказаться перспективным на железо, фосфор и другие рудные ископаемые. А во-вторых, и в связи с первым, район гор Гбурек надо осмотреть с позиции устройства там долговременной полевой базы. Ведь только чтобы подробно изучить сами горы Гбурек потребуется два-три сезона. А потом с новой базы можно будет дообследовать плато Альманрюгген и массив Борга. И, наконец, будет еще обширное поле деятельности в восточном направлении: вся центральная часть Земли Королевы Мод.
Мы с ребятами даже имя для этой новой базы придумали – «Ромашка».  Чтобы согревало. Это должна быть чисто геологическая база: несколько щитовых домиков, радиостанция, вездеход,  пара снегоходов. Главная база, по типу Дружной-3, должна находиться, конечно, на побережье ¬– в 160-180 километрах  от гор Гбурек. Туда должны подходить суда, оттуда будут производиться аэрогеофизические съемки и поддерживаться наша «Ромашка». Вот такие радужные планы мы выработали.
От пика Истинд до гор Гбурек ровно 130 километров. Их разделяет активный выводной ледник Ютульстреумен. Похоже, что именно по  его долине и заползла с моря эта низкая серо-ватная облачность, образовавшаяся над открытой водой. И коль облачный язык мы обнаружили западнее, то имелась надежда, что будет открыт восточный борт, то есть горы Гбурек. И действительно, через полчаса впереди по курсу показалась группа горных построек.
– Они? – спросил меня штурман.
– Должно быть они, – сказал я, – других здесь нет.
Стелющаяся облачность оборвалась еще на подходе к горам. Далее к востоку небо прикрывали только высокие и разрозненные облака второго яруса. Лед под нами был испещрен глубокими трещинами, ледоломами и продольными структурами активного течения. Выводной ледник Ютульстреумен подступает к самому подножью гор Гбурек, поэтому с запада подходы к ним затруднены и опасны. А горы были точно горами Гбурек; еще издали были сверены с картой и опознаны: гора Ютульрера, гора Стреумсвола, гора Твура и другие. Далее к востоку проглядывали заснеженные бока и пики гор Свердрупфьелла.

Аэровизуальные наблюдения
...Гора Стреумсвола – наиболее крупная и массивная постройка среди гор Гбурек; она вытянута в меридиональном направлении на 18 км при максимальной ширине 8 км. Подходы с запада перекрываются ледником с частыми зияющими трещинами, ориентированными субширотно. Северные склоны горы сложены светлыми отчетливо полосчатыми породами с общим падением на юг под углами 20-30о. Верхняя часть горы сложена массивными желто-серыми породами. Различаются черные нитки прорывающих даек. К северу от вершины просматривается темное округлое поле – прорывающий долеритовый шток?
Ледник между горами Стреумсвола, Твура и Сторьен представляет собой треугольное выровненное поле, пригодное для посадки АН-2 и, возможно, ИЛ-14. На этом же участке вблизи склонов одной из гор возможна постановка полевого лагеря (базы). Второй подходящий участок для этих целей – заснеженное поле за северными склонами горы Стреумсвола...

Горы Гбурек мы облетели только один раз, точнее даже полуоблетели. Пилоты нервничали по поводу топлива и торопили с посадкой. Хотелось, конечно, осмотреться, как следует, но делать нечего. Посадку совершили на заснеженный ледник близ северных склонов горы Стреумсвола. Высота места посадки – 900 метров, температура воздуха – минус 8о, небольшой ветерок с востока. В этой точке, кстати, мы были даже немножко ближе к Новолазаревской, чем к нашей Дружной-3. Поэтому подспудные чувства отрешенности и оторванности (как это бывает в горных маршрутах) были сегодня чуть острее, чем обычно.
Работали три с половиной часа. Алексашин с Шулятиным полезли прямо в лоб на боковой отрог северного склона. Мы с Траубе пробежались вдоль него на юг, после чего также полезли вверх по крутоватому скалистому ребру. Через час добрались с работой до вершинного гребня. Преобладающие породы – хорошо раскристаллизованные нефелиновые сиениты. Мы обнаружили кое-где в них магнетитовые прожилки и примазки медной зелени. Породы рассечены тремя системами даек, по-видимому, также имеющими щелочной состав.
Стоя на гребне, мы огляделись. Хорошо просматривалась главная вершина с овальным черным пятном среди преобладающих желто-бурых пород. Наш боковой гребень соединялся с вершинным массивом узкой  обледенелой седловиной. Пройти по ней в случае необходимости можно, но только в кошках с веревками и крючьями. Такой цели мы сейчас не ставили: времени не хватит. А лучший будущий маршрут, решили мы, – это маршрут по основному хребту от его северной оконечности – на вершину и далее на юг сколько возможно. Протяженность такого маршрута километров 15-20. Такое будет под силу, когда здесь лагерь наземный будет стоять.
Помечтав, мы двинулись по гребню навстречу коллегам, коих и нашли у основания отрога. Ребята не очень продвинулись, увлекшись изучением деталей. Собственно говоря, такая задача и была им поставлена.
Ах, как чесались у нас руки поработать, как следует. Этот плутон был обнаружен нашим геологом Соловьевым еще в середине 1960-х годов. Уже тогда были выделены несколько интрузивных фаз и разнообразный жильный комплекс. Был установлен даже возраст внедрения основной фазы – 240 миллионов лет. После Соловьева тут никто толком  не работал. Так, единичные залеты южноафриканских и немецких геологов по образцу нашего. Удовлетворение профессионального любопытства, не более того. А ведь объект достойный самого подробного изучения.
К 16 часам, как и договаривались, мы подошли к вертолету. И оказалось, что очень вовремя, так как в последние полчаса погода заметно ухудшилась. С запада подползла низкая стелющаяся облачность и доставала уже своим краем подножье горы. С востока надвинулась высокая облачность второго яруса, хорошо хоть с частыми разрывами.
Не мешкая, мы взлетели и пошли курсом на запад. 35 минут мы летели в слоенном пироге между облачными ярусами. Альманрюгген был закрыт почти полностью,  Борг наполовину открыт. В моих рабочих планах было залететь после Гбурека на северо-восточную оконечность плато Альманрюгген, нами еще не обследованную. Сейчас это было невозможно. Тогда я указал пилотам другой вариант: летим на Юле-Топане, там заправляемся и летим в горы Ноймайер. Пилоты заворчали, считая, что пора на базу, но я настоял на своем.
Через час с небольшим мы уже оказались на подбазе. Закачали в себя 8 бочек керосина. Небо над юго-востоком оставалось чистым. В 18 часов взлетели и пошли курсом  на Ноймайер. Зацепили в полете южный краешек массива Борга, пройдя между горой Рювинген и нунатаками Блудау. Осмотрев попутно Рювинген, я увидел, что слагающие его пачки пород смяты в пологую синклинальную складку. Кажется, это первый наблюденный случай складчатости на массиве Борга. Далее мы пошли над выводным ледником Пенка, который здесь достигает в ширину 40-50 километров. В ходе полета наблюдали на поверхности ледника зияющие трещины и мощные зоны ледоломов – свидетельство его активного движения.
Горы Ноймайер были открыты целиком и полностью, но, помня прежний опыт, мы не стали залетать в котловину центрального хребта. Мы скромно отвернули в сторону и приземлились на западной окраине гор у каменного эскарпа Ормолсрюгген. Эскарп –скальный обрыв длиной около 5 километров и высотой 200-250 метров. Перед эскарпом  берег ледяной реки Пенка, над эскарпом  высокая ледяная шапка Полярного плато.
Сделав широкий круг, мы осмотрелись и сели против центральной части обрыва, метрах в четырехстах от его подножья. Высота места посадки – 2 километра. Не торопясь, вышли из вертолета. Крутой скальный обрыв величественно возвышался над нами во всей своей каменной красоте. Он был сложен, как и Халгренскарвет,  пологозалегающими контрастными пачками светлых мигматизированных гнейсов и темных кристаллических сланцев. Картину оживляла боковая солнечная подсветка, разбросав здесь и там желтые мазки света и темно-синие пятна теней.
Оставив Алексашина с Шулятиным работать на месте,  мы с Траубе пробежались вдоль обрыва на восток. Осмотрели выходы, нашли примерно в полукилометре хорошую стеночку и поработали. Отобрали образцы, замерили элементы залегания, сфотографировали складки и мигматитовые структуры. Резво побежали обратно, так как договаривались работать на точке не более полутора часов. Опоздали мы всего минут на 10. Перед тем как  сесть, взглянули на бортовой градусник: он показывал минус 24о! Мы откровенно удивились, ибо на бегу мороза не чувствовали. Впрочем, и ветра почти не было.
В 21-ом часу взлетели и со спокойным сердцем отправились домой. Что и говорить, отмахали такие дальние концы, что даже не верится; да еще при неустойчивой погоде. В горы Ноймайер мы вообще попали с третьей или даже с четвертой попытки. А о Гбуреке мы думали с первого дня работы. И вот – получилось.
В 22 часа мы вошли в низкую густо-серую облачность. Приподнялись до 2-х с половиной километров и пошли над ней.  Через несколько минут мы увидели, как летящее впереди нас солнце опустилось в туманную мглу. И сразу померкло и поблекло бессолнечное небо. Неуютно и холодно стало даже в вертолетной кабине. Если это был еще не настоящий заход, то очень близкий к нему.

17-18 февраля
Со вчера наш окрестный мир потонул в сплошной низкой облачности.
Сегодня облачность стала повыше, к середине дня задул умеренный ветерок, и появились голубые разрывы. Сегодня утром, кстати, было минус 14о, а вчера – минус 13о. Раньше такие температуры наблюдались только в ясные дни, а теперь уже и в облачные. По всему видно, что грядет март, то есть антарктическая осень.
Наш рабочий район и сегодня был полностью закрыт, но были открыты горы Крауль и Котас. После обеда, когда чуть распогодилось, в горы Крауль слетал ИЛ-14 и доставил на Дружную геодезистов с барометрического поста.
А мы камералили: упаковывали образцы, переписывали маршруты, просматривали видеосъемку. После завтрака Володя Траубе с Кисловым и Астекаловым уехал на вездеходе на барьер. Володя отвез в береговой домик печку, которую я забирал  для полевого лагеря. Кислов с Астекаловым осмотрели и обмерили барьер для возможных судовых работ. Наименьшая высота его составила 12 с половиной метров. Для «Беринга» такой причал еще подошел бы, но для «Сомова» – высоковат. Придется, наверное, грузиться через мыс Норвегия, что в 80 километрах к востоку; там высота барьера всего 5-6 метров.
К ночи небо окончательно очистилось. Наблюдали заход солнца и холодную вечернюю зарю. А затем на потемневшем небе мы увидели несколько звезд. Впервые в этом сезоне!

19 февраля
Плато Альманрюгген, горы Страумснутане
Утром бежали на завтрак, ежась от забористого морозца, приправленного крутым  ветерком. Градусник показывал минус 15о, совсем как в горах. Небо было абсолютно голубым, без единого пятнышка, если не считать  таковым белый солнечный диск. Утренний снимок показывал в наших горах переменную облачность, что означало – «За работу, товарищи!»
Полетела наша геологическая пятерка, исключая Шулятина. Так как планировались дальние концы и задувал взлетный ветерок, командир решил снова взять с собой 5 бочек в запас (а начинали когда-то с двух!).
Сегодняшний вертолетный полет, по-видимому, станет заключительным для нас. У меня оставалось на утро всего 8 летных часов из начальных 85-ти.
От Юле-Топане мы повернули на Грюнехогну, стоящую в самом центре плато Альманрюгген. Еще на подлете к ней, мы увидели, что восточную часть плато (куда мы  направлялись) прикрывает облачность средней высоты. К счастью, она была разрозненной,  и мы полетели дальше.
Горное плато в северо-восточном направлении сужается до клина   75 на 25 километров, обозначенного на карте как горы Страумснутане. Сверху это выглядит как белая плоскость, усеянная нунатаками и отдельными горами с пониженными абсолютными высотами (не выше 1 км) и ледовой поверхностью на уровне 500-600 метров. Отсюда уже недалеко до побережья, прикрытого шельфовым ледником. Горные выходы этого района сложены исключительно вулканическими породами формации Троллкьелпигген, венчающими, как полагают южноафриканские геологи, осадочные отложения плоскогорья Ричер. На эти вулканиты мы еще ни разу не летали, закрывая в первую очередь дальние и труднодоступные участки. Наконец, дошла очередь и до них.
Ровно в 12 часов дня мы высадили Алексашина и Лившица у горы Снокаллен. Это небольшая каменная гряда, погруженная в глубокую снежную воронку, за исключением западных склонов, где снежный надув, наоборот, поднимается почти до вершинного гребня. Именно там мы и высадили ребят.
Мы же  отправились к горе Троллкьелпигген, отстоящей в 20 километрах к северо-востоку, где вскрываются наиболее представительные разрезы вулканитов одноименной формации. Троллкьелпигген – сравнительно невысокая горная постройка с разбросанными далеко в стороны боковыми отрогами. Наиболее доступным и геологически информативным является протяженный северный отрог, по которому возможен подъем до самой вершины горы. Близ него мы и приземлились. Высота места посадки – 900 метров, температура – минус 5о (!), полный штиль.
Вышли наружу и провалились почти по колено в мягкий сыпучий снег. Оглянулись: вертолет в этом снегу сидел почти на брюхе. Значит, на плато прошел совсем недавно  обильный снегопад, а сильного ветра еще не было. Иначе этот рождественский снежок был бы уже давно переметен и уплотнен. Из-за полного штиля царили вокруг первозданная тишина и умиротворенность. Серая однородная облачность почти целиком закрывала небо, поэтому мир был выкрашен только в две краски: белую и черную. Лишь далеко на западе голубела узкая небесная полоска, да еще над головой синели кое-где небольшие лакуны.
Мы отправились втроем в маршрут и метров через 150 ступили на узкий каменный гребешок, полого уходящий вверх (всегда бы так восходить!). Есть что-то волнующее в минуту, когда перешагиваешь границу снега и камня. Да и вообще, есть какая-то немая героика в существовании гор в этом ледяном царстве. Когда видишь, как они в одиночку выстаивают против наползающих ледников, снежных надувов и  жестоких морозов, то проникаешься к ним почти человеческим уважением.
Мы прошли по каменному гребешку примерно  с километр, отмечая по пути любопытные мелочи. Наконец остановились на пологом плече, за которым следовал уже крутой подъем на вершину горы. Передохнули и пошли обратно, но теперь уже с подробным описанием пород и отбором образцов.  Обнажены здесь действительно только вулканиты: зелено-серые андезиты, массивные и миндалекаменные, а среди них – зеленые плотные сланцы, вероятно бывшие  пепловые туфы.
В назначенный срок мы были уже в вертолете. Быстренько взлетели и через 10 минут уже шли на посадку у западного склона горы Снокаллен. На подлете мы заметили фигурки людей, бредущих с явным уклонением от точки подбора. Мы сели, сбросили обороты винтов и подождали наших снегоходов. Издали казалось, что они плывут по снегу, которого здесь было даже больше, чем у нас. Коля мне потом сказал, что с правильного пути его сбил Лившиц, отважно взявший на себя роль Сусанина. А когда они еще начинали маршрут, то на границе снега и скал Лившиц неожиданно провалился в трещину по самую грудь. Стоило больших трудов вытащить сначала его, а потом застрявший в узкой расщелине сапог. Это была, конечно, не настоящая трещина, а полость оттайки, нередко образующаяся на границе каменного и ледяного склона. Несмотря на постоянные морозы, камни на солнце хорошо прогреваются (особенно в затишке), отчего прилегающий снег протаивает. Мы видели и обходили такие оттайки часто, а сегодня они оказались под свежевыпавшим снегом.
Мы отправились теперь в центральную часть плато, где решили обследовать песчаниковые толщи средней части разреза.

Аэровизуальные наблюдения
...Гора Тиндеклипа примыкает к горе Истинд с севера. Восточные обрывистые склоны горы практически не заснежены, они сложены (как и Истинд) бурыми мощными пачками пород, падающими полого на юг...
Нунатак 1390 отстоит к северу от г. Тиндеклипа. Вершинный массив имеет форму правильного крутого купола и сложен темными массивными долеритами. На западе к куполу «прилеплен» небольшой блок вмещающих желтовато-серых горизонтально-слоистых песчаников...

Алексашина, Лившица и примкнувшего к ним Пейха мы высадили у западных склонов нунатака 1390. Им предстояла за два часа обследовать увиденные нами песчаники, отнесенные южноафриканцами к формации Екселен.  Мы же сами после нескольких кругов (долго выбирали место посадки) приземлились у восточных обрывов горы Тиндеклипа. Здесь уже поддувал южный порывистый ветерок и мела небольшая поземка. Горные склоны оказались еще более крутыми, чем казалось издали. Взобраться по ним удалось только на 20 метров. Очень жаль, так как там вскрывались очень любопытные пачки крупноглыбовых пород неясной природы: то ли осадочные брекчии, то ли туфовые агломераты. Южноафриканцы полагали, что это все-таки осадочные брекчии. То, что мы увидели, как будто подтверждало эту точку зрения.
Разрез документировал Володя Траубе, а я отбивал и маркировал образцы. Володя – литолог по образованию, что сразу чувствовалось по его дотошной и подробной документации. Я даже пожалел, что мало привлекал его к такой работе. Впрочем, он чаще десантировался с Алексашиным. Выбор, куда высаживаться, я оставляю обычно за прикомандированными. Единственное условие: на высадку должны уходить не  менее двух человек. На Володю Траубе я рассчитываю в камеральных работах, что сам Володя с готовностью подтверждает.
К вертолету мы возвращались наполненные приятной легкостью. Это потому, что полет заключительный удался, и программа-минимум выполнена. На борт мы прибыли на 10 минут раньше срока и успели хлебнуть горячего чаю. Около 19 часов взлетели, подобрали благополучно ребят и полетели на базу.
Пока летели над плато, я уговаривал Маслина сделать еще одну высадку. Время и горючее позволяли. Но Маслин покрутил головой и отказался.
Что ж, долетаем на АН-2, была бы погодка.

20-21 февраля
Малооблачные, ветреные и морозные дни  (до минус 17о по утрам).
Оба дня летал Шумилов, захватив сразу две летных единицы. Но уже сегодня после обеда ветер усилился, переходя в низовую метель. Вертолеты, спешно вызванные с профиля, садились на базе почти в пургу. По этой причине не вылетел на Новолазаревскую и наш ИЛ-14-й.

22 февраля
Хмуро и пасмурно, но хоть тепло: минус 3о – минус 4 о.
Авиация стояла на приколе.
Вечерняя планерка была бурной. Вертолетчики разругались с начальником базы Зацепиным и даже пригрозили, что откажутся летать. Разговор пошел сначала о вертолетной загрузке, затем перекинулся на летные часы, Зацепин упомянул о приписках, и пошло-поехало. Я помалкивал скромно в уголке. Хорошо или плохо, но свои вертолетные часы я потратил. Будет еще что-нибудь или не будет, но программу-минимум я выполнил.
Сегодня вечером решились мы с ребятами на эксперимент: пробную ночевку в аварийном убежище, устроенном по американскому образцу.
Рядом со своим домиком мы выкопали в снегу траншею длиной три и глубиной полтора метра. В обе стороны от днища прокопали боковые спальные ниши. Траншею перекрыли сверху снежными плитами и засыпали вдобавок рыхлым снегом. Вход оставили только с одной стороны. Работали втроем:  Коля Алексашин,  Володя Траубе и я. На все про все ушло у нас два с половиной часа притом, что работали мы лопатами. В чрезвычайной ситуации где-нибудь в горах никаких лопат, конечно, не будет, только ледорубы и молотки. И еще одно отступление: боковые ниши мы застелили фанерой. Ночевать в спальных мешках остались Коля и Володя, меня как начальника они решительно отстранили.
К ночи ощутимо похолодало, и поднялась небольшая метель. Вход в убежище быстро замело, поэтому мне плохо спалось в опустелом домике. Три раза за ночь я вставал и раскапывал вход в пещеру. Мне все казалось, что люди могут задохнуться.
Утром ребята сказали, что ночевали нормально, хотя было и холодновато, особенно снизу (это на фанере, а если бы на снегу?). Утренняя температура была минус 10о; в горах же и минус 20о не предел. Наш общий вывод таков: сутки в таком убежище можно продержаться, а больше – вряд ли. Нужен мало-мальский обогрев.

23-26 февраля
П-у-у-р-га
Метелило и пуржило все четыре дня, а в особенности в первые два. Дежурили по заведенному порядку, откапываясь каждый час. В ночь на 24 февраля был зафиксирован порыв ветра со скоростью 42 метра в секунду, абсолютный минимум давления составил 718 миллиметров ртутного столба. В общем, все было так же, как еще в первую январскую пургу. Вот такая она Западная Антарктида!
25 и 26 февраля в паузах, когда метель притихала, мы выползали наружу и расчищали вокруг все, что можно. Я с Колей раскопал наш геологический контейнер, ибо в самое ближайшее время его надо будет загружать образцами и прочим снаряжением. Кислов и Траубе по просьбе Астекалова расчистили пекарню. В ней ветром выдавило оконное стекло, и снегу нанесло внутрь выше головы.
Эти дни,  в сущности, похоронили наши надежды на дополнительные рабочие полеты. Тем не менее, самым краешком сознания я продолжаю надеяться на чудо. Вдруг еще полетаем?
 «Михаил Сомов» находится сейчас на станции Беллинсгаузен. К 1 марта он обещает быть у нас. Пока план такой. С помощью вертолетов и «Сомова» будет доставлена партия людей на «Визе». Затем «Визе» уйдет в Буэнос-Айрес, а «Сомов» на Новолазаревскую. За нами «Сомов» вернется 13-14 марта. Если так и случится, то резерв времени у нас еще есть. Однако уже сейчас рассматривается вариант, чтобы вторую партию людей (то есть нас) погрузить на «Сомов»  в его первый заход, а Дружную закрыть 5-6 марта.

27 февраля
Гости с Шеклтона
Замечательно тихий и солнечный день. Четыре дня пурги как и не бывало.
Шумилов снова захватил два борта (вертолет и «Антон») и улетел на профиль. Он не нашел пока двух своих сейсморегистраторов. По-видимому, их замело пургой.
Я закончил сегодня и передал Зацепину информационную записку о выполненных работах и планах на будущий год. Зацепин обнадежил, что мы еще полетаем на АН-2 в этом сезоне. Хорошо бы!
Вечером со станции Ноймайер прилетели к нам в гости пять западногерманских геологов. Они только что вернулись с гор Шеклтона, где отработали полный сезон. Все бородатые, загорелые, энергичные; возраст – по 30-40 лет. Мы собрались всей компанией у Пейха, которого гости хорошо знают. К тому же Пейх и Шулятин бывали в свое время на Шеклтоне. Поэтому разговор  получился очень оживленный, хотя и велся на немецком и английском языках. Мы  общались с гостями до самой ночи, обмениваясь информацией, конвертами и значками под аккомпанемент тостов за международную геологическую солидарность.
Один из немцев  вдруг захотел увидеть самолет АН-2, о котором он много слышал. Слегка удивившись, я сопроводил его на самолетную стоянку и вежливо подождал, пока немец не сфотографировал  «Аннушку» со всех сторон. «Как видно, слава об этом надежном летательном аппарате распространилась весьма широко», – подумал я.
Когда мы вернулись, Пейх очень к месту поведал о происшествии, случившемся на Дружной-1 лет десять тому назад. На нашу полевую базу залетел тогда  для дозаправки двухмоторный самолетик «Твинотер» (канадского, кажется, производства) с английскими полярниками на борту. Англичане направлялись со своей базы Халли-Бей в горы Антарктического полуострова. И как раз в это время на аэродроме наши технари чинили упомянутый АН-2. У него был выломан кусок бортовой обшивки после неудачной выгрузки топливных бочек. Кургузый и обшарпанный трудяга  «Антон» смотрелся рядом с изящным и сверкающим «Твинотером» почти как допотопная колымага рядом с современным авто. А тут еще на глазах у изумленных гостей наш механик прилаживал к поврежденному борту фанерную заплату, крепя ее чуть ли не с помощью молотка и гвоздей. В общем, посмеялись англичане и улетели. А несколько часов спустя, они совершили вынужденную посадку  где-то в горах. У них встали оба мотора из-за попадания в бензин толики воды. Через сутки англичан вывез на Дружную тот самый заштопанный «Антон». И потерпевшие уже другими глазами смотрели на эту неказистую с виду машину. Как мне говорили полушутя авиаторы, «Антон» может летать  хоть на бензине пополам с водой. Мотор будет кашлять и  чихать, но не встанет. Вот так.

Документы
ЛЕНИНГРАД, ПГО СЕВМОРГЕО, …
ГЕОЛОГИЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ ВЫПОЛНЕНЫ ЗАПЛАНИРОВАННОМ РАЙОНЕ ЗПТ ДОПОЛНИТЕЛЬНО ОБСЛЕДОВАНЫ ГОРЫ КРАУЛЬ ЗПТ ГБУРЕК ТЧК ПРОЕКТНАЯ ПЛОЩАДЬ ХАРАКТЕРИЗУЕТСЯ СЛОЖНОСТЬЮ ГЕОЛОГИЧЕСКОГО СТРОЕНИЯ ЗПТ ГОРНОГО РЕЛЬЕФА ЗПТ ПОГОДНЫХ УСЛОВИЙ ТЧК ИЗУЧЕНЫ И ОПРОБОВАНЫ ТИПОВЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ КРИСТАЛЛИЧЕСКОГО ФУНДАМЕНТА ЗПТ ГЛАВНЫЕ СТРАТОТИПЫ ЧЕХЛА ЗПТ МНОГООБРАЗНЫЕ ИНТРУЗИВНЫЕ КОМПЛЕКСЫ ТЧК ДАЛЬНЕЙШЕЕ УКРУПНЕНИЕ МАСШТАБА ГЕОКАРТИРОВАНИЯ ЭТОЙ ТЕРРИТОРИИ НЕЦЕЛЕСООБРАЗНО ТЧК ВОЗМОЖНА ПОСТАНОВКА СПЕЦИАЛИЗИРОВАННЫХ ГЕОЛОГИЧЕСКИХ РАБОТ ПО РЕЗУЛЬТАТАМ ОКОНЧАТЕЛЬНОЙ ОБРАБОТКИ МАТЕРИАЛОВ ЗПТ ТО ЕСТЬ С 35 САЭ ТЧК ДЛЯ ПРОДОЛЖЕНИЯ ИССЛЕДОВАНИЙ И ЗАКРЕПЛЕНИЯ РЕГИОНЕ РЕКОМЕНДУЕТСЯ ОРГАНИЗАЦИЯ 34 САЭ ПЕРВОНАЧАЛЬНО НЕБОЛЬШОЙ СКБ 6 ТИРЕ 8 ЧЕЛОВЕК СКБ ПОЛЕВОЙ БАЗЫ ГЕОГРАФИЧЕСКИ УДОБНОМ РАЙОНЕ ГОР ГБУРЕК И ВЫПОЛНЕНИЕ МАРШРУТНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ С ОГРАНИЧЕННЫМ ОБЪЕМОМ АВИАРАБОТ ТЧК
НО ЛАЙБА
НБ ЗАЦЕПИН

28-29 февраля
Снова малооблачные и почти безветренные дни. И косыми лучами светило с небес холодное солнышко. К нынешнему вечеру все же наволоклась облачность с моря, и заметно потеплело: было минус 16о,  а стало минус 8о.
Шумилов опять летал на двух бортах и осуществил, наконец, свои большие взрывы. Обошелся, правда, двумя вместо трех. Но зато он собрал уже и вывез с профиля все свои регистраторы. Таким образом, сейсмические работы завершены.
А говорил, – не успеет.
Взрывник Зверев рассказал, что второй взрыв был проблемным. Когда опускали с ледяного  барьера ящики с толом, одна из связок застряла на ледяной полке метрах в восьми от верха. Зверев вызвался дело исправить. Его спустили на веревке на полку, и он эти ящики благополучно отправил в воду. Потом его самого стали поднимать наверх, и теперь уже он застрял, упершись головой в небольшой нависающий под самым обрывом карниз. И как Зверев ни вертелся,  как его ни тащили  в три пары дюжих рук, преодолеть препятствие не удавалось. От частых подвижек верх-вниз стала клинить веревка, врезавшись в лед. Тогда его снова опустили на полку и  стали подрубать лопатами верхний выступ. Ледяные осколки сыпались прямо на зверевскую голову, и ему оставалось только молиться, чтобы не свалилась ненароком крупная глыба. Он признался, что в тот момент ругал себя последними словами за то, что вызвался на такое дело. В конце концов, его с великими трудами вытащили на барьер. Весь этот эпизод занял минут сорок-пятьдесят.
Сегодня я сделал последнюю попытку уговорить Склярова, командира ИЛ-14-го,  слетать с нами в горы Котас. И время имелось, и погода была, но… командир подумал и отказался. 
– Лучше не делать таких дальних полетов в конце сезона, – сказал он, – тем более, что високосный день сегодня. Оставим лучше задел на следующий год.
Ил-14-й улетает сегодня в ночь на Новолоазаревскую и далее на Молодежку.

1 марта
111-й день экспедиции
Осень, она же  весна
С утра низовая метель, ветер 12-15 метров в секунду, температура воздуха минус 8о. До обеда сквозь облака и  высокую поземку проглядывало солнце. В середине дня метель усилилась, скрывая временами от глаз ближайшие домики.
«Михаил Сомов» дрейфует в районе бухты Нурсель. Весь день шли радиопереговоры начальника базы с капитаном. И уже в обед нам сообщили, что капитан принял решение снимать всю Дружную сейчас и что второго захода не будет. Это значит, что времени на работы у нас нет. Осталось только собраться и ждать переброски на судно.
Что ж, можно подвести черту. За два полевых месяца мы имели 12 полетных дней. Удалось совершить 32 посадки в горах. Не густо, но поставленная задача, безусловно, решена. Другое дело, что хотелось большего.  Мне никак не привыкнуть, что здесь другая Антарктида. В свой первый полевой сезон в горах Принс-Чарльз у меня было 43 маршрутных дня, а во второй – 46. Я уставал там от обилия солнца и переизбытка геологических впечатлений. А здесь, здесь – Западная Антарктида, да еще аномальный, как кажется, по погоде год.
После обеда мы плотно поработали. Окончательно упаковали ящики с образцами  и снаряжением и полностью загрузили наш геологический контейнер. Кое-что из снаряжения (палатки, брезенты и проч.) мы отвезли на базовый склад и сдали Астекалову. С сожалением передали ему и наш снегоход с нансеновскими нартами. Дай бог, чтобы нарты остались целы для будущего сезона.
После ужина собрались по традиции в домике Пейха. Шулятин и Траубе выставили на завершение полевого сезона коньяк и водку, чудом сохранившиеся до этого дня. Посидели всей командой за столом без особого, впрочем, веселья. Я все еще переживал крах дальнейших полетов. И конечно, нам было грустновато, что скоро предстоит расставаться со всем тем, к чему уже привыкли: к снегу, горам, домикам, людям.
Олег Германович поднял тост за то, чтобы мы снова  в один прекрасный день собрались вместе в горах Антарктиды. В знак согласия все торжественно встали и выпили свои кружки до дна.
Увы, я почти уверен (да и другие, наверное, тоже), что этого уже не случится.
Ведь то, что мы сейчас,  такие разные люди, с разными целями и желаниями, сошлись в одной точке – это уникально. Такое уже никогда не повторится, сколько бы речей за это ни произносили. Ведь Антарктида – это большая полугодовая экспедиция, а не месяц в горах. Пройдет год, другой и кто-то почему-то не сможет, кто-то отправится не туда, а кто-то просто останется дома.
Посему наши встречи неповторимы.
С тем и живем.


*    *    *
Край снегов и пингвинов – для маленьких;
для синоптиков – кухня погод;
А для тридцатилетних романтиков
есть Земля Королевы Мод.
В белоснежном наряде и блеске
нам с тобою, приятель, дано
видеть облик ее королевский,
как на первом ряду в кино.
Утром наскоро съедена манка,
три часа под винтами на юг,
и песчаники гор Амеланга
вспыхнут радугой прямо из рук.
А потом – к нулевому градусу,
где на парусниках в старину
наши Лазарев и Беллинсгаузен
ледяную открыли страну.
Лед и скалы, высокое небо,
синий воздух и клекот винтов.
Здесь, по сути, никто еще не был,
и не будет, наверно, никто.
Кто она, короля скандинавского,
из английского дома жена,
чьим назвали именем ласковым
эту Землю, что так холодна?
Термос, чай, а под нами, тем временем,
весь в изломах и трещинах лед.
Это горный ледник Ютульстреумен,
скорость – два километра в год!
Передав управление, курит
командир, он здесь первый сезон.
Слой тумана, за ним горы Гбурек
перечеркивают горизонт.
Мы у цели. Пора на задание.
Шашку вниз, чтобы дым на ветру.
И в последний раз всеми глазами
уточняем наземный маршрут.
И срываемся вниз по наклонной!
Вихри снега от бешеных струй,
и касание, словно любовный,
очень нежный с землей поцелуй.
А теперь, сколь позволит погода
и возвратный контрольный срок,
будет длиться наша работа:
камень, компас и молоток.
Мы полгода вдали от города,
от родных и любимых глаз,
чтобы в эти распадки горные
заглянуть в самый первый раз!