(Продолжение цикла очерков о П.А. Россиеве[1])
В 7-ом номере журнала «Русский архив» за 1908 год опубликована статья П.А. Россиева «Памяти В.Л. Кигна (В. Дедлова)». Статья до сих пор актуальна, особенно для вдумчивого читателя. Безусловно каждый вправе трактовать её содержание по-своему, как, впрочем, и творчество Кигна-Дедлова, но хотелось бы поделиться своими мыслями, любопытствующего почитателя обоих писателей. Конечно нас в первую очередь интересует сочинский краевед Россиев, но так как сведения о нём крайне скудные, попытаемся удовлетворить свой интерес к этой личности через его окружение, ибо сказано: скажи мне, кто близок тебе по духу, и я пойму, кто ты.
1. Статья П.А. Россиева «Памяти В.Л. Кигна».
Первое, на что стоит обратить внимание после прочтения статьи, в конце стоит дата её написания – 6 июня 1908 г. Это необычно. Как правило, Россиев не датировал опубликованное, да и в журнале это было не принято. Здесь же оперативность поистине газетная. Скорость написания статьи от одних до полутора суток.
Из этого следует, текст создан без многодневного обдумывания и шлифовки, без закругления острых углов, как говорят, что на уме, то и в статье. Это обстоятельство для нас очень важно, так как высказанное представляет интерес для понимания убеждений самого автора, – с такой скорость пишут только выстраданное и заранее обдуманное.
Россиев начинает с телеграфного сообщения: «4-го июня сего года в Рогачёве, «в гражданском клубе, акцизный контролёр Клятецкий, защищаясь, убил из револьвера дворянина Владимира Кигна, писавшего под псевдонимом Дедлов» (здесь и далее выделено мною. – С.Д.). Вне всяких сомнений, телеграмма составлена без учёта всех обстоятельств происшедшего и предшествующей подоплеки, по первой упрощённой версии следствия: Клятецкий защищался и, подразумевалось, Кигн нападал. Кто виноват – решайте сами. И ещё, отсутствует упоминание, что Кигн писатель, он просто дворянин, писавший под псевдонимом Дедлов.
Это телеграфное известие, прямо скажем, было для Павла Амплиевича Россиева неожиданным и принято им близко к сердцу: «Холодная, как мрамор, телеграмма и прямо-таки недостойная Владимира Людвиговича смерть…», – эти строки свидетельство очень эмоциональной реакции, даже руки у Россиева похолодели, и, если бы мы оказались рядом, увидели бы, как он побледнел.
Однако продолжим: «Мне казалось, что смерть скосит жизнь «Дедлова» где-нибудь далеко от родины, на пароходе или в вагоне, потому что в жилах его текла кровь не польско-немецкого дворянина, а номада (кочевника. – С.Д.), которого влекли к себе и Восток, и Запад, и родные углы». Как это близко Россиеву, он и сам объездил и Запад, и Восток, и Север России. Во истину это были «родственные души».
И далее Павел Амплиевич заявляет: «<…> известность Кигна-Дедлова никогда не захватывала таких широких рам, какие мастерились капризной судьбой и приятельской критикой для писателей с гораздо меньшим умственным и духовным багажом». И действительно, писателей как Дедлова, так и Россиева не баловали ни судьба, ни «приятельская критика».
«Кигн, – пишет Россиев, – вступил на литературное поприще в 1876 году, то есть 20-ти лет от роду и, проработав четверть века в видных журналах, остался до конца жизни только «современным писателем». Этому новеллисту-психологу, носившему запасы подчас очень тонкого юмора, <…> этому стилисту, умному художественному критику и ценителю искусства, этому вдумчивому, наконец, публицисту-фельетонисту так-таки и не нашлось местечка в историях «новейшей Русской литературы», ни в критических обозрениях ежемесячников»[2].
Далее Россиев объясняет почему в окололитературной среде возникло такого отношения к Владимиру Людвиговичу: Кигн был «Русским писателем с определённым мировоззрением». И благодаря природной брезгливости, «которая не позволяла ему бросать таланта ни на рынок, приспосабливаясь к вкусам толпы, ни на литературную биржу, где часто нечистоплотными руками взвешивается то или иное дарование. Ну что же ему было делать, если <…> он до такой степени пропитан был нежным чувством к родине и её устоям, что принял православие и понимал либерализм без фаршированной щуки и изюмного вина? Это был национал-прогрессист …»[3].
Вот самые главные слова Россиева о Владимире Людвиговиче: он был приверженец русского свободолюбия и национал-прогрессивных взглядов, безгранично преданный свой Родине. И это не могли простить Кигну проповедники западного либерализма с окраин Российской империи. Эти же слова о «принятии православия» и о «нежных чувствах к родине» вполне можно отнести и к Павлу Амплиевичу. Верность этим принципам Россиев тоже пронёс через всю свою жизнь до своей преждевременной насильственной смерти.
Для него Кигн всегда остался: «Остроумный, живой, занимательный собеседник, наблюдательный и зоркий паломник к священным местам красоты, он был своеобразен и любопытен, как человек <…> Мне Владимир Людвигович был близок духом искания (ни о ком более Россиев так не пишет. – С.Д.), и непоседливостью ...»
В книге Кигна «Вокруг России», по мнению Павла Амплиевича, Владимир Людвигович «заявил в предисловии откровенно: «Книга посвящена, главным образом, нашим окраинам, на которые я смотрю, как на наши окраины. Возможна и другая точка зрения, – считать Россию ихней окраиной (выделено Кигном. – С.Д.); но стать на неё Русскому литератору мудрено. Из этого не следует, однако, что Русский литератор должен России льстить. России лесть не нужна, и нужна ей не лесть»[4].
Далее Россиев добавляет: «Когда подобную ересь высказывает видный писатель, то над ним у нас «ставят крест», и он уже замалчивается», или, добавим от себя, уничтожается как писатель, посредством несправедливой критики или иным другим способом.
В конце статьи Павел Амплиевич заключает: «Писателя ценят не по количеству произведений, а за то, как он писал, к какому маяку его влекло и что было ему путеводною звездой <…> Кинг беззаветно, без лести, любил народ, творца великой державы, язвил бюрократию и открыто воевал с врагами родины, расселившимися на окраинах. Умный и честный, никому он не подслуживался»[5].
2. Странное, непонятное убийство.
В июне 1908 года некоторые газеты оповестили читателей об убийстве писателя Кигна-Дедлова, но обстоятельства и причины этой трагедии так и повисли в воздухе, вызвав разнообразные слухи. Те, кто называли его, «талантливым, умным человеком», говорили: «его убили где-то во время случайного спора» (из воспоминаний художника М. Нестерова), это был нелепый, непонятный и трагичный конец. В подобном же духе высказывался и Росииев в своей статье: «прямо-таки недостойная Владимира Людвиговича смерть».
В тоже время официальная и единственная версия смерти Владимира Людвиговича сводилась к следующему: Кигн, находясь в болезненном психическом состоянии, беспричинно стрелял в акцизного чиновника и последний защищаясь убил его.
6 июня местная газета «Могилевский вестник» в разделе «Местные известия» поместила коротенькое сообщение: «В городе Рогачеве в помещении гражданского клуба акцизный контролер И.А. Клятецкий защищаясь убил из револьвера дворянина В. Кигна»[6].
Эта заметка ничего не добавляет к известному нам, но примечательна тем, что в ней приводятся инициалы убийцы, а нам важна каждая мелочь. В остальном содержание её также скупо, коротко и повторяет официальную версию. Можно подумать, что за этой официальной лапидарностью что-то скрывалось.
Перед этим сообщением, в этой же газете помещена заметка: «Сегодня, 6 июня, в городском театре состоится последний прощальный спектакль артистов с.-петербургских театров, пойдет пьеса в 4-х действиях «Маскарад»[7], то есть гастроли столичных артистов в Рогачеве продолжались не менее недели, по крайней мере, с начала июня и театр посетила значительная часть жителей уездного города.
Это к чему? Есть мнение, что смотреть драму М.Ю. Лермонтова «Маскарад» при хороших артистах нежелательно людям склонным к депрессиям, в этом вы можете убедиться сами, а тем более, противопоказана она тем, кто считает, что убийство и провоцирование его, может остаться безнаказанным.
А в свете рассматриваемых событий невольно возникают вопросы. А сколько действий у драмы «Маскарад и убийство русского писателя Кигна»? А кто прятал своё лицо под «маской» и что было скрыто за «маскарадом» драматических событий в гражданском клубе г. Рогачева? И вообще, если по Лермонтову у одного из действующих лиц происходит помутнение рассудка; если вся интрига замешана на лжи и мщении; если совершается убийство, и существует некто, кто к этому подталкивает происходящее, – не являлись ли эти сценические действия драмы, пережитые рогачевскими театралами (а постановку смотрели и Кигн, и Клятецкий и другие неизвестные), подсознательной увертюрой к событиям 4 июня?
Но, как говорили в то время, «не будем поднимать пыль впереди пролётки». Пусть пролётка катится, как она катится.
3. Версия первая – сведение личных и политических счётов?
Первая версия убийства, взбудораживая умы современников писателя, была: «вот и расправились с Владимиром Дедловым те, кто люто ненавидел не только его, но и Российскую империю, против кого он открыто выступал в своих произведениях и с кем не менее открыто боролся во время событий 1905-1906 гг.» Эту версию сопровождала подспудная мысль, у тех, кто был знаком с его книгой «Вокруг России»: «империя может быть разрушена, когда окраины придут в центр за властью, и очередной предвестник этому – смерть Владимира Людвиговича».
«Окраины» – это либералы с привкусом фаршированной рыбы, революционеры-националисты-поляки, ориентированные на «Эуропу» (слово Кигна из его книги. – С.Д.) и мечтавшие о погибели России, и другие разрушители империи. Они, скрывавшиеся под масками её подданных, критиковали Кигна-Дедлова на страницах толстых журналов после публикации книги «Вокруг России». Критикуя они подписывались ничего незначащими буквами или вообще оставались анонимными злопыхателями на этом литературном маскараде.
Дескать, «Русский литератор» господин Дедлов устроил сыск по окраинам» (подпись А.Б.)[8]. Обратите внимание, и русский, и литератор в кавычках. Кроме того, надо непременно русскому патриоту приписать полицейские функции. И так оболгать, чтобы замороченные читатели и руку Русскому писателю подавать стеснялись.
И ещё, этот автор, скрывающийся за буквами «А.Б.», по-видимому, не случайно ими воспользовался. Это была изощрённая подлая издёвка, если учитывать, что Владимир Людвигович ранее писал фельетоны под литературным псевдонимом «А.Б.». Дескать, для Кигна это литературный псевдоним (первые буквы алфавита), а для меня маска – с физиономией того, кого критикую, и под которой меня никто и никогда не узнает.
Или вот ещё один образчик рецензии на книгу «Вокруг России», с той же злобой: «Русский литератор» господин Дедлов, по мере своих сил и способностей, обгадил всех, кого мог, и книгу написал гадкую, которую истинному русскому человеку читать стыдно и обидно, да и к тому же томительно скучно, ибо написана она без признака таланта и с большими претензиями на остроумие, каковым автор не обладает» (без подписи)[9]. Имя этого критика, как он себя называет, «русского человека», трусливого, «стыдливого, обидчивого и скучающего», так и осталось тайной. Да оно нам и неинтересно. И был ли он вообще русским?
А как могли относиться к Кигну поляки, если он писал о их родине правду, которую они не принимали: «Польская история – история политического миража <…> сами границы государства-миража были непостоянны; они не росли, ни систематически уменьшались, ни оставались неизменны, – а перебегали, как перебегают и трепещут контуры марева. Мираж был великолепен, сверкал пурпуром и златом, но он был мираж, отражение на белом фоне великой равнины западноевропейской культуры <…> Да, Польша была миражем. У неё был король, но король-фантом. У неё было дворянство, слишком измельчавшее и раздробившееся <…> В Польше был народ, – но он был доведён до такой степени рабства, унижения, забитости и позора <…> какой не знала Европа. В Польше, наконец, была буржуазия <…> но польская буржуазия была исключительно евреи. Что-то такое было вынуто из польского царства, какая-то становая кость, и оно не могло стоять и устоять, всё сгибаясь и падая наземь»[10]. Очень образно и актуально до сих пор! И в новейшей истории Польша, чтобы устоять, норовит на кого-нибудь опереться и периодически падает в объятия англосаксов.
Далее Кигн пишет о коварстве поляков, цитируя «учёного немца Смитта»: «Кто имел дело с поляками и не поступал в их духе, кто затронул их тщеславие или каким бы то ни было образом показал себя их противником, тот должен приготовится быть гонимым ими до могилы с неумолимой ненавистью, и никогда не уступающей злобой. И ненависть эта пользуется тогда всяким оружием: самой бесстыдной ложью и клеветой, искажением фактов, злобной выдумкой небывалых обстоятельств и черт, умаляющих и чернящих описываемое лицо» [11].
А если это правда? А если Кигн «затронул их тщеславие»? А если ему нужно было «приготовится быть гонимым ими до могилы с неумолимой ненавистью, и никогда не уступающей злобой», а он не был готов? А что, если в отношении его использовали «всякое оружие»? А если он уже испытывал на себе их злобу? Мм-да?! – невольно задумаешься. И после этого приходит понимание, почему Владимир Людвигович не расставался с револьвером.
Вот ещё категория с окраин, имеющая повод, возмутиться мыслями Кигна. В книге «Вокруг России» Бессарабию он называет «Молдо-Жидовией», в которой «живут молдаване, валахи и жиды»[12] только потому, что так, по его мнению, сложилось исторически: «После того, как римский император Тит разорил Иерусалим, евреи рассыпались по всему свету, пылая жаждой наживы и мщения. Часть из них зашла к дакам, населявшим теперешнюю Румынию, и стала возбуждать их против римлян. Даки поддались еврейским внушениям, начали войну с Трояном, были побеждены, истреблены в корень, а на их месте Троян поселил колонистов, выведенных из всех стран всемирной римской империи. Евреи, конечно, уцелели, и первым европейским народом, получившим себе в подарок евреев, были румыны. Теперь они не расстаются с ними»[13]. И что? Скажите и эта точка зрения не актуальная? Это была и есть их излюбленная тактика: натравить простодушных гоев на своих врагов, а самим остаться в стороне, чтобы воспользоваться результатом схватки в своих интересах.
И наконец, вот что пишет Владимир Людвигович в 1895 году о «наших друзьях», которые остаются таковыми до сих пор. Его слова звучат так, словно сказаны только сегодня: «Иначе бранятся наши внешние европейские друзья и родственники этих друзей, проживающие в России. В их глазах Россия – бич Божий, источник варварства, истребитель культуры. Величайшим благодеяниям для цивилизации человечества было бы, если б океаны залили Россию и над ней пошли ходили пароходы»[14]. А ведь это сказано более 120 лет тому назад и ничего не изменилось. Поистине, над врагами России время не властно.
Итак, у кого были причины сводить с Кигном счёты? – это, всякие там: Каневские, Клещинские, Кшепшецюльские, Мойшелевичи, Мазовецкие (фамилии из книги «Вокруг России». – С.Д.). В этот ряд созвучно вписывался и Иосиф(?) Клятецкий, акцизный контролер, зачем-то пришедший в гражданский клуб с револьвером.
12 июня 1908 года в «Могилевском вестнике» можно было прочесть: «После обеда в клубе, беседуя с акцизными чиновниками Медведевым и Клятецким, с которыми был в хороших отношениях, Кигн вынул из кармана револьвер и показав его Клятецкому, неожиданно безо всякого повода произвёл в него шесть выстрелов; причинив четыре неопасные для жизни раны. Клятецкий также имевший револьвер, защищаясь выстрелил трижды, попав Кигну в голову и щеку» [15].
Это уже более развернутая информация, но вопросы всё равно остаются. Что связывало гражданского генерала, действительного статского советника в отставке, Владимира Людвиговича Кигна с низшим чиновником – акцизным контролёром? Возможно дело в том, что в имение Кигнов ещё его отцом Людвигом Ивановичем в Дедлово был открыт спирт-завод?
А согласно устава об акцизных сборах акцизные чиновники взыкивали в казну сбор с дохода с "питей", изделий из вина и спирта. В их введение находился надзор за винокурением, частной торговлей крепкими напитками. В состав губернских акцизных управлений: помимо других чиновников, входили старший и младший акцизные контролеры. Чины акцизных управлений получали, независимо от жалованья, добавочное содержание, заменяющее существовавшее ранее процентное вознаграждение из акцизного дохода[16] [17].
Впрочем, не брезговали акцизные контролёры и взятками, так как при производстве и торговле спиртными напитками возникало масса скользких моментов, которые необходимо было улаживать, и не всегда это получалось делать по закону. И хоть за спирт-завод отвечал управляющий, Людвиг Иванович, унаследовавший это предприятия от отца, должен был быть в курсе всех дел, и между ним и акцизным контролёром паном Клятецким вполне могли возникнуть недоразумения и конфликты.
Не знаю в каких «хороших отношениях» находился Кигн с указанными акцизными чиновниками, сам он этого подтвердить или опровергнуть уже не мог, а Медведеву и Клятецкому сообщить следствию о «хороших отношениях» с убитым было очень выгодно, чтобы никто не смог усмотреть в их действиях злого умысла.
Интересно, зачем, как следует из их показаний, «Кигн вынул из кармана револьвер показав его Клятецкому»? Невольно возникает предположение, что сделал он это по просьбе или требованию акцизного контролёра. А если рассуждать далее, последний вполне мог попытаться отобрать револьвер у Кигна, и вовремя этой спровоцированной Клятецким борьбы, последний и получил «четыре неопасные для жизни раны».
Надо учитывать, что о происходящем записано со слов Клятецкого и Медведева, связанных службой и «честью мундира», и вряд ли их показания были абсолютно объективны.
Следствие упоминает о револьвере и шести выстрелах Кигна. Карманное оружие типа револьверов «Бульдог», «Велодог» снаряжалось шестью и менее патронами и было достаточно компактно для ношения при себе. Помните: «Кигн вынул из кармана револьвер».
Семь патронов имел револьвер Наган, но, из-за своих размеров и веса, был неудобен для ношения в кармане, и вряд ли он был у Кигна. Исходя из этого получается: Владимир Людвигович, будучи ещё жив, расстрелял все патроны из своего оружия, не причинив никому существенного вреда здоровью, и после этого не представлял никакой опасности для окружающих и тем не менее был убит. И ещё одна странность, которую невозможно не заметить: в отличие от «неопасной для жизни» стрельбы Кигна, Клятецкий, словно современный киллер, стрелял своей жертве в голову – а это гарантированный смертельный исход.
Был ли в действиях И.А. Клятецкого злой умысел? Не будем спешить и воздержимся от преждевременных выводов, тем более впереди ещё две версии.
4. Версия вторая – писатель страдал алкоголизмом и у него была «белая горячка»?
Злопыхатели и тайные враги по поводу гибели Кигна-Дедлова со злорадством стали заявлять, что он горький пьяница, допился до «белой горячки», и смерть бесталанного писателя – закономерный финал.
В биографическом словаре «Русских писателей», как бы в подтверждения этому, приводится строчки из письма Кигна Розанову от 7 июня 1899 года: «порой такие одолевают мысли <…> что либо запьёшь, либо удавишься»[18]. Процитируем из того же источника выписку из архивных дел: «Был убит на обеде в гражданском клубе акцизным контролёром Клятецким, причём стрелять Дедлов начал первым, так как согласно дознания «во время опьянения страдал галлюцинацией принимая окружающих за разбойников и убийц»[19].
Вот так, ни много ни мало, читателю навязывают мысль: у Кигна-Дедлова была «белая горячка», по-научному алкогольный делирий (delirium tremens), об этом же свидетельствует и дознание, упоминая алкогольное опьянение, устрашающие галлюцинации и неадекватное поведение. Но мы, тем не менее, в отличие от уездного следователя, подвергнем это сомнению и рассмотрим всё по порядку.
Во-первых, строчки из письма Кинга Розанову могли быть «фигурой речи» и вовсе не констатацией запоев у Кинга. Следует учесть, что в алкоголизме именно запойное пьянство с неудержимым влечением к многодневному приёму алкоголя, с явлениями утреннего абстинентного синдрома и последующими опохмелениями, является тем самым «водоразделом», свидетельствующим о II стадии заболевания.
В большинстве случаев белая горячка развивается после 5-7 лет употребления спиртных напитков у лиц, страдающих хроническим алкоголизмом II-III стадии. Возникает она не у всех. И заметьте, «горячка», как правило, наблюдается после длительного запоя (с перечисленными выше проявлениями) в течение нескольких недель или месяцев, и что очень важно, при прекращении приёма спиртного.
Можно утверждать, что запойным пьянством писатель до 1906-1907 года не страдал, оставался творчески работоспособным и плодотворно трудился. Только за период с 1904 по 1905 год он опубликовал более 70 очерков о русско-японской войне, после командировки на театр военных действий Кигн-Дедлов за свой труд был награждён памятной медалью Российского Общества Красного Креста и произведён в чин действительного статского советника.
Вернувшись на родину, Дедлов готовит к изданию серию очерков «Мирные на войне». Эти 10 очерков увидели свет в ежедневной общественно-политической и литературной газете «Слово» в период с 17 февраля по 9 августа 1907 года. А в марте 1908 года в той же газете им опубликованы очерки «У них и у нас», в которых Кигн сравнивал русскую и немецкую культуры. Запойный пьяница, алкоголик II стадии, на такое способен не был.
Кигн – человек пьющий, как и многие из его окружения, но вероятность возникновения у него алкогольного психоза в 1908 году практически исключена. Отношение Владимира Людвиговича к спиртному известно из его писем. В одном из них он объясняет Чехову почему он покинул Петербург: «Петербург накаливает мне нервы. Остудить их, как известно, горьким опытом, есть для меня одно средство – выпить. Выпивка же ввергает меня в меланхолию, сначала простую, а потом и черную. Так лучше уйти от греха в деревню, где я больше рюмки вина в день не потребляю и потому сравнительно жизнерадостен»[20].
Итак, периодическое употребление алкоголя у Кигна зависело не от внутренних причин, психической и физической зависимости, а от внешних факторов, носило ситуационный характер и им же сознательно контролировалось. Употребление спиртного приносило временное расслабление, затем наступала закономерная расплата в виде снижение настроения. Чтобы избежать этого Владимир Людвигович уезжает к себе на родину, в деревню, в своё имение, где выпитая рюмка вина в день никак не могла повредить его здоровью.
Читатель может возразить: нельзя подходить к событиям прошлого используя сегодняшние знания. Таких сомневающихся, как, впрочем, и современников Кигна, кто считал, что у Владимира Людвиговича «белая горячка», следовало бы отослать к «Энциклопедическому словарю Брокгауза и Ефрона» за 1907 год для внимательного прочтения статьи под соответствующим заголовком: «Алкогольный делирий возникает на II-III стадии алкоголизма, в период прекращения пьянства. Выражается бредом, который обусловлен зрительными, слуховыми и/или тактильными галлюцинациями, ознобом и повышением температуры. Галлюцинации обычно носят угрожающий характер, часто представлены в образе мелких опасных существ (насекомые, черти). Иногда заканчивается смертью. Основную опасность при делирии представляет риск самоповреждения. Характерной чертой алкогольного делирия является то, что он крайне редко развивается на фоне опьянения, обычно же его развитие на 2-5-е сутки после резкой отмены привычного приёма алкоголя»[21].
Итак, выделим главные обстоятельства, необходимые для возникновения «белой горячки», и проследим их наличие или отсутствие у Кигна не опасаясь повторения. «Горячке» предшествует многолетнее запойное пьянство, обычно 5-7 лет – Кигн в период с 1901 по 1908 годы активно и плодотворно трудится, за год до смерти проживает в благоприятных условиях своего имения в окружении матери и сестры, алкоголем не злоупотребляет и занимается литературной деятельностью. Ещё раз подчеркнём, «горячка» возникает не на фоне опьянения, а после прекращения запоя, через несколько дней. Кигн, напротив, согласно данным следствия, находился в день своей гибели в состоянии алкогольного опьянения после обеда в гражданском клубе. Этого уже достаточно, чтобы с высокой степенью вероятности утверждать – поведение Кигна не было обусловлено алкогольным психозом («белой горячкой»). Тем более, что есть другие причины, объясняющие необычное поведение Владимира Людвиговича.
5. Версия третья – что же ещё могло вызвать помрачения сознания?
В 1907 году действительный статский советник Министерства Внутренних дел Владимир Людвигович Кигн был уволен от службы по болезни после того, как у его стали возникать приступы потери сознания, и врачи определили, что он страдает сахарным диабетом.
Диабет – тяжелое хроническое эндокринное заболевание, влияющее на весь организм человека, в том числе и на его психику. При отсутствие адекватного и эффективного лечения, хронический диабетический процесс приводит к поражению сосудов и клеток головного мозга, что располагает к возникновения относительно постоянных сопутствующих психических и эпизодических возникающих потерь сознания с возможными пре- и пост-коматозными психотическими расстройствами.
Психозы сами по себе для диабета мало характерны, однако это заболевание часто сопровождаться повышенной раздражительностью, возбудимостью, колебаниями настроения вплоть до депрессивных состояний.
Вспомним, слова Кигна из его писем, свидетельствующие об этом: «порой такие одолевают мысли, что-либо запьёшь, либо удавишься» (мысли депрессивной окраски с суицидальными тенденциями), «Петербург накаливает мне нервы (повышенная возбудимость и ранимость) <…> выпивка же ввергает меня в меланхолию, сначала простую, а потом и черную» (снижение настроения до выраженной депрессии).
Нам осталось только отделить зерна от плевел, где в качестве главной причины психических расстройств у Кигна выступало хроническое эндокринное заболевание (сахарный диабет), а второстепенным усугубляющим фактором являлось употребление алкоголя.
Необходимо отметить, спиртное в умеренных дозах, через некоторое время после его употребления, вызывает незначительное повышение сахара в крови. Помните, что писал Кигн Чехову? – «в деревне я больше рюмки вина в день не потребляю», и это не приводило, при отсутствие других погрешностей в диете, к серьёзным нарушениям в здоровье, и он оставался «относительно жизнерадостен».
В тоже время превышение привычной дозы алкоголя могут вызвать серьезные нарушения в работе внутренних органов, а это, в свою очередь, приводит у диабетиков к внезапному и продолжительному снижению уровня глюкозы в крови и нарастании процесса приводящего к утрате сознания.
В период перед наступлением комы возможно поэтапное затухание ясного сознания вначале в виде лёгкой степени оглушения (обнубиляции). При этом диабетик может напоминать человека в состоянии алкогольного опьянения: настроение несколько повышено, внимание рассеяно, он не способен сразу собраться, чтобы правильно ответить, затруднено и замедленно восприятие окружающих событий, поэтому со стороны кажется, что он отвечает невпопад.
В некоторых случаях при дальнейшем развитии процесса возможно возбуждение и помрачение сознания с короткими эпизодами слуховых и зрительных галлюцинаций, высказываний, отражающих их содержание и сопровождающихся агрессивным поведением. Затем сознание утрачивается.
6. Уездный город Рогачев. Гражданский клуб. Обеденное время. 4 июня 1908 года.
Вспомним древнеримского поэта Овидия и его изречение: Repetitium est mater studiorum (повторение мать учения) и поймём, что в обобщении никак без повторений не обойтись. Попытаемся реконструировать события среды 4 июня 1908 года с учётом вышесказанного.
Вероятнее всего, накануне (в субботу или воскресенье) Владимир Людвигович Кигн приезжает из деревни в уездный город Рогачев. Вряд ли он искал развлечений, хотя в городе имелся неплохой театр, и в это время там гастролировали петербургские артисты. Помните, «Могилевский вестник» сообщал, что в городе столичные артисты представляли пьесу «Маскарад»[22]. Пропустить это событие, даже, если Владимир Людвигович приехал в Рогачев по делам, при однообразии деревенской жизни, было трудно.
Если всё-таки считать, что он приехал в уездный город для разрешения каких-то неотложных дел, то они были связаны, с учётом последующих событий, вероятнее всего, с акцизным управлением и спирт-заводом в имении Дедлово.
Кигну 52 года, здоровье подорвано, он болен диабетом. Погрешности в питании, связанные в прошлом с «кочевым» образом жизни; бессонные ночи литературного творчества; неуёмный характер, чуткий к любой несправедливости; постоянная в последнее время неудовлетворённость самим собой и своим здоровьем; неустроенность личной жизни и необходимость заниматься, доставшимся ему в наследство хозяйством и связанными с этим хлопоты, – всё это не могло не отразиться на здоровье Владимира Людвиговича.
Останавливается он, вероятнее всего, в гостинице. Главное, способствующее стабильному состоянию больного диабетом, – привычное рациональное питание и душевное спокойствие. Всякие нарушения жизненного стереотипа могут спровоцировать приступ. Любой переезд, любое изменение обстановки, в том числе в характере питания, любое нервное напряжение или сильные эмоции – это стресс для нервно-эндокринной системе с последующим ухудшением состояния.
Возможно, он плохо спит в гостинице, питается в это время далеко не привычной домашней пищей и употребляет спиртное, всё это подстегивает в нём возбуждение и беспокойство (первые предвестники будущего приступа). И вот он, тревожный, не расстаётся с револьвером, который он взял на всякий случай в дорогу, – ещё не забыты события 1905-1906 годов, непосредственным свидетелем которых он был, и которые пережил не сторонним наблюдателем.
Наконец накануне он договаривается о встречи в гражданском клубе с акцизным контролёром И.А. Клятецким. Возможно, они уже встречались в акцизном учреждении в один из этих дней пребывания в Рогачеве (в понедельник или вторник), и Кигн пытался что-то уладить, но безуспешно, во всяком случае напряжение у Владимира Людвиговича нарастает. Это не мудрено, если учесть, как он относился ко всяким проявлениям чиновничьей бюрократии. Помните у Россиева, Кигн «язвил бюрократию», а что это, как не скрытая подсознательная агрессивность к чиновникам-бюрократам-мздоимцам?
Кроме того, сам акцизный контролёр Клятецкий в своих показаниях упоминает об «отношениях» с Кигном. Хороших или плохих – это дело третье. Важно, что они были, и ясно, что были они на конкретной «деловой», а не на абстрактной литературной или иной почве.
Отвлекусь, чтобы заметить: событий, связанных между собой случайным образом, очень мало. Чаще всё взаимообусловлено и выстраивается в закономерный ряд, условно говоря: если случилось «Д», то ретроспективно перед ним можно обнаружить «Г», «В» и даже при пытливом старании «Б» и «А»; а если сказано «А», то за ним, как известно, следует «Б» – всё взаимосвязано.
Вряд ли выстрелы в клубе 4 июня был случайными, как вряд ли случайной было встреча Кигна с Клятецким. Повторюсь, с чего это известному писателю и действительному статскому советнику Владимиру Кигну поддерживать «хорошие» отношения с заурядным низшим чиновником акцизным контролёром Иосифом Клятецким, если б не нужда?
Кроме того, как говорил друг Кигна Чехов: если в первом акте на сцене висит ружьё, в третьем – оно непременно выстрелит. Так и здесь: если страдаешь диабетом, а спектакль с нарушениями привычного образа жизни продолжается и на сцене тебя окружают, если не враги, то недруги, – расплачиваться придётся в третьем акте.
Итак, третий акт. 4 июня в Рогачеве Владимир Людвигович попадает в заколдованный круг: чтобы снять напряжение и чувство внутренней тревоги есть проверенный способ, помните, если «нервы накалены, остудить их, на горьком опыте, только одно средство – выпить»; что он и делает накануне и во время обеда в гражданском клубе, при этом в обществе, где все выпивают, одинокому человеку легко передозировать выпитое; а это, в свою очередь, запускает патологический процесс глубоких нарушений в уже нездоровой поджелудочной железы; кроме того, превышение привычной дозы спиртного вызывают изменения в работе печени и способствуют накоплению в крови метаболитов и токсинов, вследствие нарушения её функции; и как результат, страдая от всего этого, нездоровая поджелудочная железа понижает уровень глюкозы в крови.
Всё это вместе взятое приводит к гипоксии, отеку и пока ещё временным изменениям функционирования головного мозга. После периода возбуждения и эйфории, Кигн, вступивший в этот «Teufelkreis» (чертов, «порочный» круг) и не осознавая этого, закономерно начинает скатываться к диабетической коме. Перед финалом он, разговаривая с Клятецким и Медведевым, акцизными чиновниками, уже испытает эпизоды помрачение сознания со слуховыми и зрительными галлюцинациями устрашающего характера, если верить показаниям акцизных контролёров.
С их слов, «Кигн вынул из кармана револьвер и показал его Клятецкому» (Чего ради? Возможно, он это сделал по требованию Клятецкого?) и затем «неожиданно безо всякого повода произвёл в него шесть выстрелов». (Предположительно перед этим Клятецкий пытался забрать револьвер у Кигна, тем самым усилив его тревожно-болезненное состояние).
Обратите внимание Владимир Людвигович, располагая карманным револьвером, производит подряд «шесть выстрелов» с близкого расстояния (пытаясь защититься от «убийц и разбойников», иными словами, беспорядочно стреляет в сторону галлюцинаторных образов), не целясь, и только этим можно объяснить причинение Клятецкому «четырех неопасных для жизни ран». (Возможно после шести выстрелов, Кигн неосознанно продолжал жать на спусковой крючок ещё, но патронов в барабане уже не было). В ответ Клятецкий стреляет из своего револьвера в искаженное психозом лицо Владимира Людвиговича, «попав Кигну в голову и щеку», что и послужило причиной его смерти …
Россиев заканчивает свою статью о Кигне-Дедлове убийственно верно, охарактеризовав одним словом личность Владимира Людвиговича и несколькими словами место его кончины: «Эстетик погиб в отвратительной атмосфере клуба»[23].
Перед нами не стояла задача осудить кого бы то ни было, при этом придерживались правила: «История, если она хочет принести действительную пользу, должна быть беспощадна к самым установившимся репутациям, если это необходимо для установления истины» (Н. Кладо). Надеемся, что репутация Владимира Людвиговича Кигна (Дедлова) как человека не пострадала, а значимость его как писателя уже никому не изменить…
Источники:
[1] Десимон С.А. статья: «Россиев (Россiевъ) Павел Амплиевич – журналист, писатель, историк театра, общественный и церковный деятель, сочинский краевед, без вести пропавший».
[2] Россиев П.А. Памяти В.Л. Кигна-Детлова. // Русский архив. 1908. №7. С.419.
[3] Там же.
[4] Там же. С.422.
[5] Там же. С.424.
[6] Газета «Могилевский вестник». 1908. 6 июня. №117.
[7] Там же.
[8] Журнал «Мир божий». 1896. №4. С.292.
[9] Журнал «Русская мысль» 1896. №8. С.365.
[10] Кигн В.Л. (В. Дедлов) Вокруг России. (Польша.-Бессарабия.-Крым.-Урал.-Финляндия.-Нижний. Портреты и пейзажи). СПб. 1895. С.7-8.
[11] Там же. С.69.
[12] Там же. С.107.
[13] Там же.
[14] Там же. С. 124.
[15] Газета «Могилевский вестник». 1908. 12 июня. №120.
[16] Соколов С. И. Устав об акцизных сборах. СПб., 1894 (дополнения — 1895 и 1897). [17] Евреинов А. А. Систематический свод узаконений, распоряжений Министерства финансов и решений правления Сената по казенной продаже питей. М., 1898.
[18] Русские писатели 1800-1917. Биографический словарь. Т.2. М. 1992. С.94.
[19] Там же. Цит.: ЦГАОР Ф.102. Оп.1906. Д.186, 158 об.
[20] Цит.: Скибина О.М. В.Л. Кигн-Дедлов и А.П. Чехов: История литературных связей
[21] Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. «Белая горячка». 1907. Т.82.
[22] Газета «Могилевский вестник». 1908. 6 июня. №117.
[23] Россиев П.А. Памяти В.Л. Кигна-Детлова. // Русский архив. 1908. №7. С.424.