Порой, увлёкшийся погоней за своей творческой мыслью автор так закрутит сюжет, что читатель только укоризненно качнёт головой, вчитываясь в очередной его поворот. А иной раз сама жизнь так завернёт своё течение, что любому, даже очень «продвинутому» писателю фантасту до такого додуматься будет просто невозможно.
Далеко не каждый сможет найти ответ на вопрос: что общего между битвой на Курской дуге, Иркутским политехническим институтом и заготовкой дров. Я бы и сам на него не смог ответить, пока не услышал эту историю «из источника, заслуживающего полное доверие», коей и хочу поделиться с читателем, сохранившим способность здраво мыслить и улыбаться.
Вопреки литературным изыскам и штампам, жизнь в старательской артели начисто лишена романтики и героического ореола. Это обычные очень суровые трудовые будни «двенадцать через двенадцать». Иными словами двенадцать часов ты работаешь, а остальные двенадцать - занимайся, чем хочешь. Подавляющее большинство старателей, работающих не за страх, а за совесть, хотят спать и кушать. Обычно это длится с марта по ноябрь. Любое даже самое незначительное событие, нарушающее эту повседневность, воспринимается всем участком с необычайным интересом и вниманием. И уж тем более интерес возрастает вдвое, если таким событием является приезд нового человека.
Он появился в середине мая, когда промывочный сезон уже набирает свои обороты. Ловко десантировавшись из чрева вертолёта и подкинув на плече новенький неимоверного размера туристический рюкзак, он безошибочно вычленил среди немногочисленных встречающих Петровича (начальника участка), и уверенной походкой человека, общавшегося с большими «буграми», направился в его сторону.
Нужно заметить, что «бугром» в артели (уж так повелось со стародавних времён, когда артели только-только начали создаваться и их костяк составляли бывшие лагерники) назывался любой начальник от горного мастера до председателя артели. Их авторитет был незыблем и практически всегда доказывался делами и работой. Любой поступок старателя, бросающий тень на этот авторитет карался моментально. Так за невыполнение распоряжения, пререкание или оскорбление «бугра», виновный в проступке увольнялся сразу. А, например, за косо брошенный взгляд или за свист на полигоне (старатели гипертрофировано относятся к приметам, особенно тем, которые затрагивают их заработок) работник лишался зарплаты за месяц, т.е. месяц работал бесплатно.
Тем было интереснее, поскольку новоприбывший молодой человек очень развязано практически вплотную подошёл к Петровичу и первым протянул руку для приветствия. Но самое необычное заключалось в том, что начальник эту руку, как ни в чём не бывало, пожал.
Всё оказалось гораздо прозаичнее, чем многие уже успели предположить. Вновь прибывшего звали Николаем. Он был студентом, только что окончившим 3-ий курс Иркутского политехнического института, прибывшим для прохождения практики, но самое главное – он был сыном одного из главных специалистов руководства артели. Отсюда такая фамильярность и появление в разгаре сезона.
На период прохождения практики Николай был назначен «горным мастером», т.е. попадал в касту «бугров» со всеми вытекающими последствиями и привилегиями. Нужно отметить, что если простой старатель работал с 8.00 до 20.00 исключительно руками, то «горный мастер» мог себе позволить работать чем угодно, кроме рук. Кроме того, любой «бугор» или «бугорок» мог себе позволить слегка усугубить после работы, что категорически было недоступно обычным работягам.
Будучи сам студентом-горняком, со всей категоричностью могу утверждать, что слегка усугубить у горняков означало несколько иное, чем просто опрокинуть пару рюмок. Иначе почему даже прожженные студенты-медики опасались садиться с нами в одну компанию. Перепить третьекурсника мог… ну разве что только горняк-пятикурсник. Да и то - не факт.
Но Николай даже на этом фоне умудрялся выделяться. В процессе работы он участия практически не принимал. Усугублять начинал прямо с утра и прекращал только после выпадения в осадок, обычно далеко после обеда. Оставалось загадкой, где же он брал алкоголь. Впрочем она вскоре разрешилась. Местный «шнырь» (так в артелях именуют помощника по хозяйству «подай-принеси-иди в баню»)убираясь в командирском домике, нашёл уже изрядно ополовиненную двадцатилитровую канистру со спиртом, о чём тут же "просигнализировал" начальнику участка. Другой бы давно поплатился за это, но покровительство отца играло не последнюю роль в этой истории. Начальник участка понимал, что терпеть это безобразие нужно недолго, и чтобы не разлагать дисциплину и не ронять авторитет касты велел «студенту» без крайней надобности из домика не выходить.
Но… (Вот собственно с этого места и начинается наш рассказ). Но как-то раз начальника участка вызвали по делу на «большую землю», а настоящий «горный мастер» по причине болезни на участке отсутствовал уже с месяц. Из ИТР в наличии оставался один Николай и, волей-неволей, на несколько дней исполняющим обязанности начальника участка назначили его. И, уже садясь в вездеход, Петрович строго настрого заинструктировал «студента», чтобы тот никуда не лез. Все сами знают, что делать. С тем он и отбыл. Проникнувшись свалившейся на него ответственностью, Николай даже слегка протрезвел, и периодически выходил на крылечко командирского домика, обозревая базу и участок горных работы, виднеющийся внизу в долине ручья.
В один из таких заходов к нему подошёл «шнырь» и робко заметил, что на базе заканчиваются сухие дрова. За сухостоем обычно ездили на бульдозере за несколько километров в устье ключа, где тот впадал в более крупную реку. Колян наморщил лицо. Трудовой энтузиазм вступил в нешуточную конфронтацию со строгой инструкцией уезжающего начальника участка. Взгляд, упираясь в виноватую физиономию шныря, заскользил дальше и упёрся в давным-давно брошенные посреди мари после зимнего завоза сани волокуши. Добротные, сделанные из неохватного «листвяка», они уже не первый год мозолили глаза всему участку, но только сейчас явили свою истинную сущность ИО начальника участка. Это был ЛЕС, и судя по виду довольно сухой.
Решение возникло спонтанно. Вызвав с полигона бульдозер, он распорядился заехать на марь и выдернуть сани к бане. Мысль о том, что их могли пустить на дрова раньше, но не пустили по каким-либо причинам, голову Николая не посетила. А тем, кто знал, по каким причинам сани стояли на мари нетронутыми уже не первый год, спорить с начальством было не с руки. Бульдозерист с минуту потоптался возле машины, давая «бугру» шанс одуматься, но после, глубоко выдохнув и про себя матюкнувшись, направил машину в указанном направлении. Нужно заметить, что это был матёрый бульдозерюга. Вперёд он пробирался наощупь, по наитию, совершая галсы, как моряк при встречном ветре, выбирая одному ему ведомые признаки условно твёрдого грунта. Только именно поэтому бульдозер стал буксовать и медленно погружаться в топкую жижу через 200 метров, а не сразу, и ещё через 50 метров встал колом посреди мари, чихнув напоследок сизым облаком «соляры» из выхлопной трубы, и прекратил поступательное движение в направлении дров. Вытащить его можно было только разве что чудом, ну или другим бульдозером.
Ни мало не смутившись этим обстоятельством и на время оставив проблему заготовки дров в стороне, Коля вызвал ещё один бульдозер с полигона для того, чтобы выдернуть первую машину. Стоит ли говорить, что история повторилась с точностью «один в один» с той лишь разницей, что этот бульдозерист был менее опытным и сел достаточно далеко от края, но значительно не доехав до первой машины.
Это обстоятельство расстроило новоиспечённого начальника до такой степени, что он, распорядившись подогнать ещё сразу две машины, зашёл в свою «берлогу», и слегка усугубил одним большим двухсотграммовым глотком.
После этого битва продолжилась с новой силой. Очередные два бульдозера не доехав до застрявших около 50 и 70 метров соответственно, встали в стройную шеренгу временно выбывших из строя. Бульдозеристы всех четырёх машин в своих чёрных промасленных телогрейках, как большие вороны, спокойно расселись на крышах и, невозмутимо попыхивая табаком, смотрели на Коляшу. Буркнув нечто невразумительное, тот опять скрылся в своём жилище.
Прошло некоторое время. Усугубив слегка ещё, Николай, как проигравшийся аристократ решил всё поставить на зеро и вызвал с полигона последний бульдозер. После того, как шарик на барабане судьбы перескочил нужное деление, и последняя машина намертво уткнувшись в чахлые кустики рододендрона, перестала подавать признаки жизни, новоиспечённый начальник скрылся в «домике» после чего ближайшие сутки его никто не видел. Участок замер в ожидании развязки, которая должна была рано или поздно неминуемо наступить.
Как часто судьба подбрасывает нам сюрпризы! Вот и в этот раз она зашла с козырей, когда в небе над участком появился неурочный вертолёт. Это председатель артели совершал облёт дальних участков, но, заинтригованный отсутствием промывки и открывшимся сверху видом траурной процессии выстроенных в ряд землеройных машин, решил внепланово подсесть.
Разгоняя волны пыли, пригибая кустарник и траву, МИ-8 плавно коснулся площадки. Винты ещё продолжали своё вращение, когда резко распахнулись двери и плотным упругим колобком в неизменном кожаном плаще из его нутра, в сопровождении нескольких приближённых, выкатился председатель. За свой взрывной характер, маленькие усы и пристрастие к кожаным плащам и пальто ему ещё на заре его карьеры прилепили «погремуху» Фюрер. Его суровый взгляд недоумённо упёрся в быстро приближавшегося человека. Одетый в новые кирзовые сапоги, старую засаленную фуфайку, и каким-то непостижимым образом попавший на участок, зимний промасленный танкистский шлем, он, спотыкаясь, торопливым шагом не до конца протрезвевшего запойного пролетария, приближался к вертолёту. Конечно, это был наш герой. То, что он сделал потом, большим светлым пятном навсегда осталось в истории артели.
Не доходя пяти-шести шагов до председателю, он резко остановился и, щёлкнув каблуками сапог, лихим молодцеватым жестом офицера вермахта, видимо подсмотренным в каком-либо из фильмов про войну, вскинув руку в нацистском приветствии, торжественно отчеканил:
- Мой фюрер! Танковой дивизии «Мёртвая голова» больше не существует.
Очевидцы этих событий утверждают, что председатель артели, умевший поставить на место любого зарвавшегося хама и любивший русскую словесность, на какое-то время просто утратил дар речи. После непродолжительной паузы, охватив всё «поле боя» одним быстрым и понимающим взглядом, он, бросив пару слов своему заму, залез обратно в вертолёт.
Подброшенный его могучей дланью, бывший ИО начальника участка был подзатыльником препровождён внутрь МИ-8. После этого машина неспешно поднялась в воздух и через какое-то время исчезла в необозримости дальневосточных просторов, унося с собой незадачливого Николая, который одной фразой смог сделать то, что многим не удавалось в течение всей своей добросовестной многолетней трудовой биографии – стать легендой.
Правда этой же фразой была зачёркнута как его карьера (за не прохождение производственной практики он был отчислен из института), так и карьера его отца (который «по собственному желанию» на следующий же день был уволен из артели).
А пять бульдозеров в течение ещё нескольких дней мучительно высвобождались из болотного плена с помощью стальных тросов, доброго слова и, собранного в авральном порядке давно списанного старенького бульдозера Т-130. Но это уже совсем другая история.