Скромник

      
                Скромный человек сам своих                заслуг не оценяет.
                В.Даль, пословица


     Скромность – дитя двух родителей: врожденной предрасположенности и воспитания. У Кости оба родителя налицо. Природа выдала ему застенчивый характер, а родители накрепко внушили представление о скромности, как о величайшей добродетели и вложили в него этой скромности столько, что ее хватило бы на троих. Не понятно, чем руководствовались родители, воспитывая сыночка. Возможно, в другое  время плоды родительского влияния вызвали бы уважение. Но в наш век, когда господствует свобода нравов, самореклама и вседозволенность, воспитывать в духе строжайшей скромности весьма неосмотрительно. Конечно, обучая своего дитя основным правилам поведения, мы учим его и скромности, но  делаем это осторожно, чтобы скромности в нем было чуть меньше среднего. Перебор в этом деле недопустим, это как раз тот случай, когда очень хорошо – значит плохо, значит обрекать человека на большие неудобства и потери в дальнейшем.

     Костю родители нагрузили скромностью сполна. С этим грузом он вступил в самостоятельную жизнь и, что удивительно, не растерял ничего, не усреднился ни в школе, ни в студенческом быту, ни потом, на работе. Он даже достиг кое-чего. Женился, например, на очаровательной девушке, с которой они теперь живут душа в душу. Не могу представить, как удалось Косте завоевать руку и сердце этой красавицы: энергичной, темпераментной, быстрой на слово и дело. К ней и смелому подступиться страшновато. Спрашивать Костю – бесполезно: смутится, будет утверждать, что ему случайно повезло и он тут не причем. Говорить о себе что-то положительное - для Кости большая мука. Сжигаемый любопытством, обратился к Костиной жене, Валентине, с вопросом, как он расставлял любовные сети, как покорял ее сердце.

     - Молча. И сети ставил, и покорял молча, - был ее ответ, и рассказала. – Впервые я его увидела, когда они, три студента-сельхозника, приехали в наше село на практику. Я к тому времени закончила три курса пединститута и отдыхала у родителей на каникулах. В сельском клубе по субботам и воскресениям организовывались танцы, на манер дискотеки. Туда и заявились практиканты. У местных девчонок крыша поехала, глазки загорелись. Еще бы, своих-то женихов почти не осталось: кто уехал на сторону, кто в армии, кто спился. А тут три парня: городских и перспективных! Появилась надежда. Девчонки взбодрились, из шкафов достали лучшие одёжки, навели макияж, вспомнили о соблазнительных манерах, о которых читали или видели по телику.

     Практиканты тоже не терялись. Кадрили вовсю, знакомились с девчонками быстро, с городской раскованностью. Правда, игривостью отличались Костины приятели. Сам-то он в смелости заметно уступал дружкам и больше стоял в сторонке.  После танцев студенты вызвались проводить нас до дому. Их трое, а нас оказалось четверо. Костины приятели быстро сообразили и, подцепив каждый по девочке, откололись. Мы остались втроем: я с подружкой и Костя с нами. Сначала пошли провожать меня. Уже около дома подумала, что сейчас я уйду, а они останутся вдвоем и что между ними будет – неизвестно, назад потом не вернешь. Нет, думаю, не бывать этому, не уступлю. Не потому, что этот   практикант мне интересен, а из-за принципа. Повернула дело так, чтобы сначала подружку проводить. Но и подружка не дура, она тоже не захотела оставлять нас вдвоем. Так мы и ходили по ночной улице  трое. Интересно было знать, как выкрутится из этого положения наш ухажер. А он никак не выкручивался. Ходил, молчал да слушал, как мы языками балаболим. Наконец нам это надоело, ничего интересного ждать от него не приходилось. Проводили мы его до дома, где он квартировал, а сами разбежались.

     В следующий вечер мы встретились с Костей, как старые знакомые. Танцевали, бродили вдвоем под луной. С тех пор пошло-поехало, едва ли не каждый вечер мы с ним встречались и уединенно гуляли. Смелостью он не отличался и ничего такого, что бывает темной ночкой  у молодого человека с девушкой, между нами не было. Так продолжалось около месяца. Костя еще  оставался практиковаться, а мои каникулы закончились, и надо было уезжать в город. Мы договорились встретиться, как только Костя вернётся  домой.

     Так и случилось. Костя разыскал меня в общежитии, и колесо наших свиданий вновь завертелось. Хотя это слишком громко сказано, Встречались мы довольно редко. У Кости постоянно то тренировки, то соревнования, да и свидания оставались какими-то суховатыми. Наши отношения развивались очень медленно. Они уже не были просто дружескими, но и любовными  назвать их можно лишь с большой натяжкой. Костя робел, ходил вокруг да около. Самое большее, на что осмеливался, взять иногда под ручку или подержать мою руку в своей. А у меня, не понятно почему, появились к нему серьезные намерения. Я строго-настрого приказала себе: не суетись, не торопись, пусть он сам добивается того, что ему надо, не балуй мужика.

     И держалась, не ускоряла события. Костя не раз приводил меня к себе домой, познакомил с родителями, но решающих шагов не делал, все затягивалось. Однажды он, как обычно, пригласил к себе. Родителей дома не оказалось, куда-то уехали. Костя вел себя немного не так, как всегда: больше обычного волновался,  нервничал, суетился. Было видно, он что-то задумал, но шагнуть не решается. Мы  пили чай, в его комнате смотрели видеофильмы. Время шло, а дело не продвигалось. Я выключила раздражающий видик. От волнения, наверно, Костя совсем проглотил язык, только  смотрел на меня и молчал. Но как он молчал! Прямо картинка из анекдота: он так выразительно молчал, что захотелось раздеться.
 
     В тот вечер в наших отношениях произошел перелом. Скоро Костя сделал мне предложение, а незадолго до окончания им учебы мы расписались. Он забрал меня из общежития к себе, в квартиру родителей. Родители его, скажу вам, как будто люди не из нашей жизни: тихонькие, вежливые, интеллигенты-книжники. Я долго не могла привыкнуть к общению с ними, боялась напугать или чем-нибудь обидеть. Они казались мне беззащитными и хрупкими, как хрустальная ваза, которую легко нечаянно разбить. Костя   добился, чтобы его назначили на работу агрономом в наше село, и мы поехали туда. Получилось забавно: Костя привез меня, в качестве молодой жены, из города в наше село, в дом к моим же родителям. Потом я уехала в город заканчивать учебу и почти год Костя жил в селе у моих родителей, а я в городе, у его родителей.

     - Подождите, - остановил я собеседницу. В ее повествовании я  заметил очевидное противоречие. -   Из рассказа видно, что не Костя расставлял сети и покорял вас, а вы женили его на себе.

     - Мне льстит, что вы относите эту победу на мой счёт, - ответила Валентина и после  молчания, добавила. – Я и сама так думала, но позднее, хорошенько всё взвесив, убедилась в обратном. Как все произошло? К тому времени, когда мы встретились с Костей, я с парнями уже дружила и девушкой была не из тех, которые млеют от их внимания. Наоборот, своими поклонниками я вертела, как хотела. Но ни один из них не подвигнул меня на такое смирение, какое появилось во мне в обращении с Костей. Возвратившись после тех каникул в институт, я решительно отшила всех своих ухажеров. А ведь тогда я не знала еще  глубину Костиных чувств ко мне, не знала, полюбил он меня или встречается так просто, чтобы временно развлечься в деревенской скуке. И в город когда приехала, я тоже была ничуть не уверена, что он меня найдет и мы будем встречаться. Или эти наши редкие свидания. Я бы зло посмеялась над тем, кто сказал бы, что скоро на уединенных свиданиях с молодым человеком  я буду паинькой молчать, вздыхать на луну или слушать сбивчивый рассказ о лыжных гонках, о достоинствах  отечественной или немецкой лыжной мази. А было именно так: вздыхала и слушала. Рядом с Костей куда-то испарялась моя строптивость. Словно гипнозом он меня обезоруживал и я не противилась ему. Вот и получается: все, что было у нас с Костей, я делала по своей воле, но шла по тем дорожкам, по которым вел меня он. Может несознательно, но вел, - Валентина помолчала, потом весело рассмеялась и, поглаживая округлившийся живот, добавила. – Вот и привел. Ждем теперь сыночка или вторую дочку.

     В связи с замечанием Валентины о гипнозе, я тоже вспомнил,  что в его присутствии как-то неловко рассказывать о своих собственных  победах и достижениях – получается хвастовство. Замечал также, что рядом с Костей люди часто сдерживают  свою развязность: крикливые меньше кричат,  завзятые матерщинники находят приличные слова, а у хамовитых  пробуждается совесть.

     Избыток совести, увы, крест не легкий. В жизни ее носителя постоянно вытесняют из очереди за материальными благами.  Но это не единственная беда. Есть у скромности  тайные опасности. Она соседствует с робостью, а робкому легко раствориться в серости. Проявить себя – значит бороться, добиваться первенства, оттесняя других. По силам ли человеку скромному  такая жестокость?  С другой стороны, скромность нередко перерождается в ханжество. А для прогресса, что может быть опаснее убежденного ханжи с его вечными: «Не так; нельзя».

     Да, тяжело скромному человеку! Идет он по жизни, как по узенькому горному хребту: и влево можно свалиться, и вправо упасть, и ветер в грудь дует.

     Костя так и идет, локтями никого не расталкивает, но и не отстает. Ему еще и тридцати  нет, а он уже главный агроном. В разговоре со знакомым сотрудником районного  сельхозуправления, поинтересовался, как  Костя достиг такого успеха?

    - Константин  Васильевич приехал к нам молодым агрономом  в конце перестройки. Городским специалистам я, признаться, не доверяю. Приедут они, поработают  с год, от силы два, и назад, в город, в какое-нибудь канцелярское кресло. Константин Васильевич  сам попросился в совхоз «Красная нива».  Там как раз агронома не хватало. Хозяйство было крепкое, передовое. Главный агроном – мужик дельный, знающий. Под его руководством  Константин Васильевич набирался уму-разуму. Особого впечатления он не производил. Встречаются иногда такие, что уже через месяц-другой видно, человек энергичный, перспективный или, наоборот, с первых шагов заметно, что большого толку из молодого не получится. Константин Васильевич ни к тем, ни к другим не относился. Работал незаметно.

     Потом начались реформы, производство разваливалось, колхозы-совхозы  растаскивались.  «Красную ниву» переименовали в «Ниву». Любим мы переименовывать! Как сказал известный кинорежиссер - по жизни мы идем спиной вперед: что прошли, то и видим. От себя добавлю: при этом руки у нас горят от нетерпения что-нибудь там, в прошлом, переделать, что стояло – уронить, что валялось за ненадобностью – поставить на видное место…

     За первые три года вспоминал я Константина Васильевича раза два. Один раз, когда из областной газеты узнал, что наш Константин Васильевич стал чемпионом области по лыжам. В другой раз – директор «Нивы» сообщил, что назначил его главным агрономом. Прежний главный ударился в политику, стал демократом, по списку какой-то партии его избрали в Думу и он быстренько переселился в город. Однако, до того, как покинуть село, под предлогом создания фермерского хозяйства он оттяпал у «Нивы» земельный пай – пять гектар плодородной земли. Кстати, эти гектары до сих пор никто не обрабатывает, заросли они сорняками. В районе таких пустующих наделов немало. Взяли под фермерство, но не  обрабатывают, ждут лучших времен и законов о собственности на землю, чтобы разом, ничего не делая, стать богатым. Жалко, земля понапрасну пропадает.

     Назначению я удивился. Считал, что рано еще выдвигать его на такую ответственную должность. Опыта мало и организаторских способностей пока не обнаружил. Но директор стоял на своем. Убеждал, что Константин Васильевич дело знает, опыт есть, народ его уважает и признает, как авторитетного специалиста. Просто он не из тех людей, которые любят светиться, на расстоянии его не сразу разглядишь. Директор доказывал свою правоту фактами, а факты о его успехах, оказывается, были. В нашем споре правым оказался директор. Больших реформ Константин Васильевич не проводил, но что к чему – разобрался. Хозяйство потихоньку встает с колен. А еще он помешался на лыжах. Взрослый мужик, второе лицо в крупном хозяйстве, а как мальчик на лыжах гоняет.

     Рассказчик вспомнил про лыжи не напрасно. Они у Кости одно из сильнейших увлечений. Всего таких у него два: жена и лыжи. Какое из них важнее, какое на первом  месте – определить невозможно, да и надо ли в очередь ставить. Они у Кости уживаются вместе, больших конфликтов не случалось, а мелкие разрешаются к взаимной пользе. Но разница есть. Если жена заняла свое место в Костином сердце, когда ему было лет двадцать, то лыжи у него с детства, со школы. Он и учиться на агронома пошёл из-за лыж. Работа у агронома сезонная, весенне-летняя, зимой у него дел мало, гоняй себе на лыжах, сколько душа просит. А его душа просила много. Вот и гонял Костя, когда учился в школе и в институте, когда специалистом стал и женился - тоже с лыжами не расставался. Почти ежедневно, утром спозаранку и вечерними сумерками бегал по своей лыжне вокруг лесочка.

     Случайно узнал, что и этой зимой Костя ездил на какие-то соревнования. Взял, как обычно, недельный отпуск  и уехал. В соревнованиях участвовали лыжники двенадцати областей. Вернулся Костя  с наградой.  Встретив его, пытался узнать подробности.

     - Как прошли соревнования? Говорят, ты призовое место взял?

     - Мне просто повезло. Эту трассу я очень хорошо знаю, не один раз ходил по ней, помню все коварности, повороты, горки, спуски, потому мне было легче.

     -  На твоей дистанции много было участников?
     - Человек восемнадцать. Молодых много, с хорошей техникой,  сильных. Впереди меня стартовал один такой – красавец! Как он бежал красиво, глаз не оторвешь! Если бы я был судьей, ему бы первое место присудил, - неожиданно заключил Костя.

     - Погоди, как присудил? Это же не танцы на льду, где выступления баллами оценивают. У лыжников все ясно, кто быстрее пробежал, тот и победитель.

     - Верно, но оценивать только за секунды, по-моему, ущербно. Технические результаты в спорте     сейчас очень высоки, на пределе физических возможностей. Они достигаются немногими и требуют изматывающих тренировок, применения стимулирующих средств и подрывают здоровье. Какая польза от такого спорта? – Костя зажигался, его захватывал азарт спора, что для него большая редкость. Видно, давно зрел в нем протест и требовал выхода. – Что такое спортивное соревнование? Это зрелище, спектакль. А спектакль предполагает какую-то разумную идею, мысль. Заманивать на спектакль физической измотанностью, болью и даже кровью, как на древнеримской арене, по-моему, примитивно. Не пропали же даром тысячи лет истории? Человек стал разумнее, цивилизованнее, духовнее. Думаю, что современный спорт и спорт будущего, это не только сила, но и грация, красота. За них надо поощрять спортсменов.

     -  Какая может быть красота у лыжника на марафонской дистанции, - подзадоривал я, и не безуспешно, Костя увлекался.

     - Ты давно был на соревнованиях лыжников или где-нибудь на стадионе?

     - Вживую лыжников-спортсменов на лыжне видел года три назад и на стадион года два не заглядывал,  - сознался я. – А зачем? Соревнования по телевизору смотреть лучше, там все покажут и объяснят.

     Костя смотрел на меня с такой жалостью, будто я нечаянно провалился в прорубь.

     - Ну, ты даешь! Смотреть соревнования по телику все равно, что вместо романа прочитать краткое изложение его содержания. С сюжетом познакомишься, чем все кончится – узнаешь, а какие в книжке страсти, переживания, сомнения – не поймешь. По телевизору можно увидеть только то, что показывает оператор, все остальное – недоступно. По нему хорошо смотреть телефильмы: кроме того, что на экране, там больше ничего нет. А на соревнованиях  страсти бурлят, в разных местах одновременно и комедии, и трагедии разыгрываются. Соревнования  по телевизору или там, опера, балет - лишь видимость, суррогат, все равно, что рассматривать портрет по рентгеновскому снимку головы: все на месте, контуры заметны и даже кости видны, а жизни нет и никаких эмоций.

     Костя замолчал и безнадежно махнул рукой. А я воспользовался моментом и спросил, как выступил тот молодой лыжник.

     - Хорошо выступил. Но на трассе есть один крутой подъем с коварным поворотом, он там с ноги сбился, и я его обогнал. Но дело не в этом. Главное, как он бежал. Около него какая-то аура силы и красоты. Я им залюбовался!

     Костя остановился. Его мысли вернулись туда, в круговерть соревнования.     Тут во мне зародилась коварная мысль. Не удержался и спросил Костю, не возникало ли у него угрызения совести, когда обгонял малого? Глупый вопрос, мне и теперь за него стыдно. Как на него ответить? Только посмеяться. На то и соревнования, чтобы кому-то победить, а кому-то проиграть. Но по тому, как Костя задумался, понял, что размышления об этической стороне дела навещали его и раньше, однако готового ответа у него нет. В его совестливой душе остались туманные сомнения.

    - Пока бежишь, думаешь только об одном: быстрее, быстрее к финишу. Но был такой момент, когда   я почувствовал, что ему уже не достать меня до финиша. Жалко его стало. Он так старался,  а  я ему все испортил. Неловко было перед ним. Хотя сам себе объяснял, что это спорт и для всех одна задача – победить.… Любому поступку можно придумать много оправдательных причин. В тот раз, пожалуй, впервые, у меня не было радости, какую испытывал раньше после удачных соревнований.

     Дальше я не стал тормошить Костю своими вопросами. Он и без этого терзался, будто сделал что-то не по совести.