«Что крадешься, как разведчик?»
Пощипывая виноград, строго спросила Любаша.
Завернувшись в старенькое одеяло, Валентина Ивановна лежала на таком же стареньком и узком диване. Сон - не сон, дрёма - не дрёма. Что-то между, от чего она очень уставала. Открыла глаза: узкая щель под закрытой дверью была светло-серой. «Ох ты, - спохватилась, - пора, наверно, таблетки пить». Она достала из-под подушки маленький фонарик и посветила на круглый будильник, чакавший на тумбочке. Точно. Открутила крышку флакончика, достала кругляшок, да вот беда - в стакане не было ни капли, а без воды принимать лекарство никак нельзя. Валентина Ивановна прислушалась. Вроде бы в квартире тихо. Видимо, ещё никто не вернулся. Она вздохнула, набралась решимости и вышла из «тёмной комнаты», предназначавшейся по плану, скорее всего, для кладовки под ненужные каждый день вещи типа гостевой раскладушки и прочего барахлишка. Прошелестела по стеночке коридора.
- Что крадёшься, как разведчик во вражеском тылу? - Люба в ярком расписном халате сидела за столом, без особой охоты пощипывая кисточку винограда. - Кто разрешил покинуть пост?
Валентина Ивановна вздрогнула и чуть не выронила стакан. Нет, это вряд ли - как разведчик. Скорее, по своей же квартире она ходила, словно по минному полю, не зная, где и когда рванёт.
- Дрожат ручки-то, бабуля? - нехорошо засмеялась пятнадцатилетняя Настя, которая ради такого отвела взгляд от планшета. - Шмыгаешь тут, как крыса, - она посмотрела на мать, ожидая одобрения за свои меткие «пять копеек».
И Люба действительно улыбнулась и, кажется, даже подмигнула дочке. Валентина Ивановна, боясь, что некстати расплачется и вызовет уже злое раздражение, быстро открутила кран над раковиной.
- Повторяю в сотый раз: не высовывайся из чулана, когда мы дома, - с нажимом сказала Люба. - Да держи ты этот свой поганый стакан крепче, попробуй только расплескать...
Ей бы от греха подальше смолчать, но она, уже уходя, несмело попросила:
- Доча, ты бы купила коту когтедралку - или как там она называется? Он всё кресло разлохматил.
- Твоё-то какое дело? Иди-иди! - прикрикнула Люба. - За кота взялась? Собаку забыла?
Выпив лекарство, Валентина Ивановна снова легла. Тьма сгущалась, но жечь свет ей не полагалось. Она знала, что уснуть долго не удастся. В комнате забормотал телевизор. Раньше Люба позволяла смотреть передачи, пусть и молча, а теперь и это отняла. Она купила его на свои деньги, считала личной собственностью и даже по утрам, уходя на работу, вытаскивала какой-то проводок - для надёжности. Обычного телефона давно не было, так что впереди у Валентины Ивановны зияла пустота. Выходить на улицу в одиночестве решалась только до ближайшего магазина за нехитрыми продуктами: ведь мог и сердечный приступ начаться. Тем более что сразу же напротив подъезда всё ещё поскрипывали качели, на которых когда-то заливалась счастливым смехом Любаша, а после и Настя. Вот ведь радостные воспоминания, но не для неё. Для неё - как неприятно острый толчок где-то внутри.
В этой квартире она жила с молодости, уже лет тридцать пять, здесь умер, жестоко заболев, муж Василий, выросла, оставшись без отца в третьем классе, Люба. Дочка родилась лишь с одним большим пальцем на левой руке. Валентина Ивановна обливала крохотную ручонку горючими слезами, чувствуя себя виноватой. И как ни уговаривал Вася, что никакой её вины тут нет, тяжесть как легла на душу, так и не покинула до сих пор. Она изо всех сил старалась, чтобы Любаша не чувствовала себя калекой. Бывало, муж наедине упрекал за чрезмерную заботливость:
- Ты неправильно делаешь, пойми. Ей ведь придётся когда-нибудь жить самостоятельно. Лучше учи справляться хотя бы с мелкими делами.
Да всё Валентина Ивановна понимала. И одной рукой многое можно суметь, но, как подстёгнутая, бросалась помогать в любом случае. А Любочка, девочка смышлёная, быстро сообразила, что у неё есть огромное преимущество перед всеми. Окружающие должны обязательно жалеть её и во что бы то ни стало поступать так, как ей, Любочке, хочется. Взрослые реагировали моментально, особенно, конечно, мама, которой можно было вертеть безо всяких усилий. Со сверстниками же она просто отчаянно дралась, если кто-то позволял себе сказать обидное словцо или покоситься. Правда, слишком никто и не задирался, зная, что Любка наябедничает учительнице - и наказание будет суровым. Ещё и дома крепко добавят: а не смей трогать! ей и без тебя плохо, бедной.
На уроках Люба не особо усердствовала. Учителя из сочувствия-сострадания завышали ей оценки по предметам на балл, так что четвёрки-пятёрки удавалось получать без проблем. А когда не стало отца, который так или иначе пытался приохотить дочь к посильному домашнему труду, жизнь ещё больше облегчилась. Мама, работая, старалась успевать всё делать сама - и убирать двухкомнатную квартиру, и постирать-погладить, и приготовить еду, и выращивать на даче овощи-фрукты, закатывая на зиму соленья и варенья. Любочка иногда помогала, но с видом мученицы, так что мама отправляла её погулять с подружками или поваляться на тахте у телевизора.
Когда она закончила школу, Валентина Ивановна, преодолев робость, съездила в финансовый колледж, поговорила с директором, объяснила непростую ситуацию, и осенью Люба вошла
в аудиторию. Здесь она тоже ощущала себя вполне комфортно, хотя преподаватели были строже и очень-то не цацкались. Да и мама велела хорошо учиться, потому что кто же потом возьмёт на работу тупицу… А Любе вдруг и самой понравилось повелевать цифрами. К тому же новые подружки трогательно ухаживали за ней, бросаясь на помощь там, где она справилась бы и без них. Ну да ладно, хотят быть добренькими - пусть будут. Парни с интересом посматривали на её вполне симпатичное личико, но Люба не очень-то рассчитывала на успех. Кому нужна беспалая жена? А потому заранее презирала их всех до одного, оберегая себя от боли разочарований. Кстати, и девчонок в душе тихо ненавидела, после того как глупая Дашка по-дурацки спросила: «А как же ты себе жениха найдешь?..» - и кивнула на руку. И остальные - такие же идиотки - отвели глазки.
Но с работой, когда Люба получила диплом, сложилось не сразу. Брали, хоть и поглядывали подозрительно (а она в ответ - дерзко!), правда, то платили гроши, то грузили, по её мнению, чересчур, не делая послабухи. Впрочем, это ничуть не огорчало. Валентина Ивановна изворачивалась как могла, лишь бы дочь была сыта и одета по моде. Наконец повезло. В очередной фирме Люба быстрее других освоила новую компьютерную программу по бухгалтерии, все к ней бегали советоваться - начальство заметило. И она резво двинулась в гору.
Ей было двадцать пять, когда появился человек, который, возможно, женился бы на ней. По крайней мере, Люба не раз и не два ночевала у него в холостяцкой квартире. А Валентина Ивановна пребывала в смятении. Конечно, она всей душой хотела дочери счастья. Оно ведь не зависит от физических недостатков, оно же из другого складывается. Так она убеждала себя, а сама, хотя кавалера ещё не видела, трусила: вдруг, грубо говоря, обрюхатит и бросит? И как в воду глядела. Однажды Люба спокойно сказала, что беременна, на втором месяце. Свадьбы никакой не будет, потому что этот гад отказался. Она утаила, что сама не захотела замуж. Сообразила: мать, постаревшая, вряд ли сможет прислуживать ещё и зятю. Да и ребёночек своего потребует. А значит, придётся ей, Любочке, вставать к плите и заниматься всякими скучными делами по хозяйству.
Настю она родила, здоровенькую-хорошенькую, и тут же вручила маме: кто же лучше бабушки похлопочет о внучке? Валентина Ивановна срочно нашла другую работу (сутки через трое) с копеечной зарплатой, зато свободного времени было много. Дачу продали. Жить было можно какое-то время.
И прожили. С Настей бабушка редко расставалась. Лет пять как перестала провожать в школу и ждать с горячим обедом. И эта девочка теперь говорит ей: «Шмыгаешь, как крыса...»? И собаку вспомнили...
Настя выпросила щенка, который вымахал в здоровенного пса. На дрессировку водили - ротвейлер всё-таки. Но зла в нём не было, да и кормила его Валентина Ивановна, специальную похлёбку варила. Один раз завалился Джеф в коридоре и подпёр тушей дверь ванной. Она попробовала разбудить. Без толку. И тут Настя, увидев, зычно крикнула: «Джеф, чужой! Фас!» Тот мигом вскочил, клыки оскалил, взревел и едва не бросился на Валентину Ивановну, но вовремя учуял, что никакая она не чужая, виновато завилял задом. Настя и Люба заливались смехом и изображали, как «бабка чуть шнурки не завязала». Месяца через два Джеф заболел и умер. Теперь все рыдали, а виноватой назначили Валентину Ивановну.
- Отомстила, да? - шипела Люба. - Чем отравила?
- Да он, может, на улице чего съел...
- Ага, щас! Не открутишься! В дом для старья тебя сдать, что ли?
А потом объявила, что питаться они с Настей будут отдельно: мало ли чего старой дуре в башку шарахнет. Дальше больше... Зачем тебе отдельная комната? Сколько ещё Настёна будет в зале спать? В твою переедет она, а тебе и в «тёмной» места хватит. Почему она покорно подчинилась? Не умела возражать дочери? Да, толку от неё уже было мало: хвори навалились, в доме беспорядок. Что ж, сама виновата, лентяек вырастила...
На следующий день, оставшись одна, Валентина Ивановна вволю наплакалась, вспомнив про «крысу». После слёз крепко уснула, встала отдохнувшей и, выйдя за чашкой чая, столкнулась в прихожей с Любой, которая приехала домой пообедать.
- Куда ползёшь? - мгновенно завелась дочь. - Покою нет. - И толкнула Валентину Ивановну в грудь так, что она, резко отшатнувшись, ударилась затылком о косяк и упала.
- Вставай быстро! Чего развалилась? - в голосе Любы появилась тревога, но и злость никуда не делась.
Схватившись за голову, Валентина Ивановна еле поднялась и доплелась до своего диванчика.
Вечером ей стало совсем плохо, и Люба, с трудом скрывая раздражение, вызвала скорую помощь.
- Что случилось? - спросил пожилой врач с седым ёжиком и бородкой.
- Да... мама упала, ноги слабые, видно, шла и упала вон там в коридоре, - Люба закатила глаза.
Осмотрев Валентину Ивановну, доктор с сомнением сказал:
- У бабушки рана на голове. По-моему, она не просто упала. Мы будем вынуждены сообщить в полицию.
- Да сколько угодно! - по привычке легко ответила Люба.
Но когда мать на носилках унесли из квартиры, может быть, впервые испугалась: людям в форме вряд ли будет интересна её левая рука.