Начинаешь читать книги, статьи о Пушкине и воспоминания современников о нем и его родственниках, друзьях, знакомых, понимаешь, что многие их них были очень интересные люди. Образованные, благородные достойные…, о некоторых можно сказать, что они были даже, лучшие люди своего времени. О многих из них можно писать книги, исследования, что бы через их судьбы лучше понять какие они были в 19-ом веке. Их встречи, знакомство, дружба с великим поэтом и их взаимовлияния обогащала и его жизнь, давала необходимые импульсы вдохновения его творчеству, и, конечно, приносило удовольствие остальным.
Одна из таких, заслуживающих внимание, личностей была графиня фон Фикельмон, урожденная графиня Тизенгаузен, внучка фельдмаршала, светлейшего князя М.И. Кутузова – Дарья Федоровна(1804-1863), которую дома называли Долли, а потом под этим именем её знали и в свете. О ней уже достаточно много написано, но это все равно это не означает, что написано все.
Та, которая при изучении пушкинского времени и окружения поэта часто упоминается как Долли Фикельмон – была известна, как хозяйка петербургского салона и автор обстоятельного «светского дневника», в записях которого особый интерес у пушкинистов вызывают фрагменты, касающиеся Пушкина и его жены, и подробный отчёт о дуэли и смерти Пушкина.
***
Долли, а сначала Даша, 1805 г.рождения, рано потеряла отца, блестящего гвардейского офицера, флигель-адъютанта императора Александра I, штабс-капитана инженерных войск, графа Фердинанда – Федора Ивановича Тизенгаузена (1782–1805). О нем мало, что известно, а больше он знаменит тем, что Лев Толстой воспользовался опубликованным в печати рассказом о подвиге Ф.Тизенгаузена, погибшего в бою со знаменем в руках, создавая этим знаменитую сцену ранения князя Андрея Болконского в романе «Война и мир».
После замужества её матери, состоявшегося по взаимной страстной любви и при благословении батюшки, нещадно дочку - Лизаньку баловавшего и любящего зятя, как "прехраброго умницу", (Кутузов писал как-то дочери откровенно, зная, что она прочтет эти строки мужу: "Если бы быть у меня сыну, то не хотел бы иметь другого, как Фердинанд").
Известно, как геройски погиб совсем еще молодой Тизенгаузен, но о его жизни не известно почти ничего. То, что граф Фердинанд фон Тизенгаузен - личность, по - своему легендарная, понятно. Он был очень храбрым человеком, уважаемым, не только в кругу штабных офицеров, но и среди простых солдат.
Странно, но о его смерти известно больше, чем о жизни. Судя по барельефу на надгробии в Таллинском соборе, он был красивым офицером с крупными, но очень правильными чертами лица. Не портит профиля и довольно большой нос. Принятая тогда пышная прическа с напуском на лоб и александровские бачки делают Тизенгаузена значительно старше его 23 лет. Он выглядит в общем привлекательным и кажется энергичным человеком.
Жаль, что его дочь Дарья, имея неплохие литературные способности, много лет вела дневник, в котором, в том числе, фиксировала порой совсем малозначащие события, не оставила ни слова об отце - герое.
Судя по воспоминаниям современников, смерть штабс-капитана Тизенгаузена была большим личным горем не только для его жены, тогда всего лишь 22-летней Елизаветы, но и для М.И.Кутузова, который его очень любил и ценил. Об этом несчастье он упоминает в нескольких письмах к своей жене и дочери-вдове, к сожалению, очень кратких и не содержащих фактических данных.
Любители истории и литературы о Пушкине больше знают дочь Кутузова под фамилией второго её мужа – Н.Ф.Хитрово. Всю жизнь она была стойкой русской патриоткой, хотя, как и многие светские дамы ее круга, с трудом писала по-русски (а по-французски, к слову сказать, с грубыми ошибками, чем, однако, грешили тогда этим не только русские, но и некоторые аристократки -француженки). Славу своего великого отца Елизавета Михайловна любила так сильно, что не совсем по праву подписывалась иногда «урожденная княжна Кутузова-Смоленская», хотя полководец получил этот титул, когда его дочь была уже замужем.
Как потом оказалось, она была единственной Женщиной, решившейся сохранить письма Пушкина. Все остальные, когда - то питавшие к нему симпатию, или любившие его, глубоко и страстно, подобно Екатерине Ушаковой или гр. Воронцовой, все они, - за исключением еще Анны Керн, пожалуй, - не решились держать в надушенных шкатулках и бюварах листки, исписанные изящным и четким почерком, с характерными каллиграфическими завитками, по - французски.
За прошедшее после гибели отца Долли, уже 5 лет она ни разу не слышала смеха матери, не видела ее улыбки. Вот и сестра Катенька шмыгнула носом: «У всех завтра будет праздник, а у нас маменька перестанет плакать всю жизнь…» У Долли с глаз словно пелена спала. И хотя ей было всего 5 лет, но она ответила сестре запальчиво и уверенно, словно взрослая: «На следующее Рождество у нас будет праздник. И маменька перестанет плакать – она замуж выйдет!» Как бы то ни было, а это было первое предвидение маленькой Долли, которое действительно сбылось.
В 1811 году Елизавета Михайловна действительно вышла замуж за генерал-майора Николая Федоровича Хитрово (1771—1819). Ей к тому моменту 28 лет. Как послушная дочь, она испрашивает благословения у отца. Михаил Илларионович не совсем доволен выбором дочери, но не в силах противиться ее желанию. Да и сам хочет видеть ее устроенной. Для Элиз Хитрово же эта партия, как потом показывает время, не во всех отношениях хороша, хотя в тот период позволяет чувствовать себя более уверенной в жизни, да и в обществе.
По всему видно, что Хитрово не очень заслуженный в боях генерал, и полком-то командовал всего год в мирное время, но как гвардейский полковник, имел право получить звание генерала.
В светских кругах генерал Хитрово известен, как обходительный человек, "умный, блистательный и любезный," умеющий понравиться всякому, даже великому князю Константину Павловичу, "умевшему ценить ум и светскую любезность" и императору Александру Первому, "бывшему всегда его другом". Это и сыграло, очевидно, главную службу.
Правда, в тех же светских кругах знали, что водились за ним некоторые грешки, был он человек азартный в амурных делах, не очень расчетливый, склонный к внешним эффектам, да и, как оказалось, человек не очень здоровый. Во всяком случае, именно по этой причине он не участвовал в войне с армией Наполеона в 1812 году.
В истории мало, что известно о жизни и военной службе Н.Ф. Хитрово.
Происходил из древнего дворянского рода Хитрово, известного со второй половины XIV-го века, с младенчества записан в лейб-гвардии Преображенский полк, 31 августа 1799 года – полковник, командир Сумского гусарского полка, с 28 декабря 1799 года – генерал-майор.
Всё же за что-то был награждён орденом Св. Георгия 3-й степени (№ 169, 22 августа 1807) и другими орденами (неуказано).
Был известным собирателем античной скульптуры, ваз и камей, его коллекция в 1852 году была передана в собрание Государственного Эрмитажа в Санкт-Петербурге.
В момент женитьбы генерала на графине Елизавете Михайловне Тизенгаузен ему минуло сорок лет. Возраст по тем временам - более чем зрелый, солидный. При дворе надеялись, что генерал остепенится.
Заметная в светском обществе свадьба состоялась в середине – конце августа 1811 года. Молодые жили открыто, на широкую ногу, принимали у себя весь Петербург, устраивали спектакли и роскошные балы.
В 1815 году сорокачетырехлетний генерал Хитрово получил высокое дипломатическое назначение: российским поверенным в делах при дворе герцога Тосканского.
Семья Хитрово переезжает во Флоренцию и роскошная, утонченная жизнь продолжается. Романтически настроенную генеральшу Хитрово знает вся Тоскана, не исключая и самого герцога. Салон Хитрово посещали многие европейские знаменитости, даже мадам де Сталь. Елизавета Михайловна обладала исключительным тактом, умением ладить с людьми. Многое переняла от мужа. Ее отлично образованные девочки - прелестны и всегда желанные гости на приемах во дворце...
Современники отмечали яркую и шумную жизнь русского посольства и самого посланника. Такой образ жизни был лишен здравого смысла. По вторникам и субботам у них бывает весь город, и вечера заканчивается балом или спектаклем. По поводу каждого придворного события он устраивает праздник, из коих последний стоил ему тысячу червонцев.
При столь больших расходах неизбежны долги, кредиторы, векселя и... час расплаты. Что и случилось. От неминуемой долговой ямы, лишения статуса дипломата, бесчестия и возможной пули в лоб (генерала обвиняли в растрате казенных денег) Николая Федоровича спасла спешная распродажа имущества, среди которого было много ценных и редкостных вещей: гравюры, картины, книги, драгоценности, антиквариат. Ф. Головкин писал: "Генерал Хитрово переносит свое несчастье мужественно. Он все продает и расплачивается со своими кредиторами. Свое хозяйство он упразднил и нанял маленькую квартиру." Прекратились пышные приемы и балы, но двор и свет не изменил своего отношения к генералу и его супруге - ведь долги были выплачены. Юные графини сохранили свои блестящие знакомства, а решительная и порывистая их матушка решила даже отправиться в Петербург - "Изыскать какие - нибудь средства и предотвратить полное разорение" (гр. Ф.Головкин). Но поездку пришлось отложить. И надолго.
К этому времени Даше (Долли) исполнилось 14 лет и, может быть, живя в Петербурге она бы не могла ещё выходить в большой свет, но в Италии были другие обычаи, да и южные девушки, там, раньше созревали физически и раньше выходили замуж. Поэтому и Долли с сестрой были активными участницами многих светских мероприятий и её семья имела высокопоставленных знакомых и была принята в лучших домах. Это также было принято и в связи с дипломатическим статусом их отчима – Н.Ф. Хитрово, генерала и российского поверенного в делах при дворе великого герцога Тосканского во Флоренции.
Природный ум, хорошее образование, ранее окружение взрослыми людьми достаточно высокого для того времени уровня, какие-то собственные, рано развившиеся способности, помогли Даше хорошо ориентироваться в обществе людей и в высшем обществе в том числе. А главное, переживаемая с детства семейная драма, связанная с потерей отца, погибшего на войне и горе её молодой вдовы-матери, оставшейся без любимого мужа. Эта атмосфера переживания всех за всех в их семье - длившаяся годами… напрягала самые тонкие струны её души и часто заставляла звенеть минором. И её великий дед и княгиня - бабушка также постоянно выражали заботу и сопереживали общему горю.
Все это, на основании какого-то природного дара, развило в ней необыкновенную остроту чувств и даже, как оказалось, возможность предвосхищать некоторые события, особенно касающиеся судеб небезразличных ей людей.
Второе замужество её матери не сулило … долгого и надежного супружества, это было видно по всему. Но, после перенесенного, и только слегка утихшего горя, связанного с потерей молодого красавца и героя мужа, это была возможность временно забыться, окунувшись в суету новых семейных отношений и хотя бы иллюзии стабильности, которая была необходима для успешной светской жизни и отвлечения от затянувшегося траура. Это было необходимо и для неё самой, 27-летней молодой, не лишенной честолюбия женщины, и для будущего её дочерей, достойного прошлых заслуг их великого деда.
Н.Ф. Хитрово, очевидно в предчувствии оставшейся недолгой жизни и, впервые вкусив радость семейного счастья, когда его окружали три прекрасные, каждая по - своему, женщины, проявил столько доброты и бескорыстности, что это скоро пошло в ущерб и его службе и общим финансам. Конечно, генерала вдохновила женитьба на дочери победителя Наполеона и спасителя отечества, хоть он и не воевал в 1812 году, но, очевидно, хотел сделать хоть что-нибудь, чтобы прикоснуться к славе народа и армии победителей и самомУ - глАвному Победителю – фельдмаршалу Кутузову, хоть и таким почти экзотическим образом.
Он окружил своих женщин заботой и любовью в таком количестве, что это не могло продолжаться долго. А для него это закончилось банкротством, а потом инсультом, болезнью и смертью.
Перед этим Н. Ф. Хитрово, очевидно, впал в Петербурге в немилость. Возможно, что она была вызвана тем, что до столицы дошли сведения о его неразумных тратах и безнадежном финансовом положении. Поверенному в делах, должность которого упразднялась, не только не предоставили другой пост, но – мало того (если не ошибается Головкин) – поставили условием для получения пенсии жить по-прежнему в Тоскане. Эта совершенно необычная мера, быть может, имела целью побудить Хитрово уплатить свои крайне неуместные для дипломата долги.
Таким образом, совсем еще девочкой (ей было 12 лет), Долли Тизенгаузен после «открытого богатого (в кредит) дома», где постоянно устраивались роскошные приемы, снова попала в очень скромную обстановку с отсутствием реальной перспективы поправить семейные дела.
Об этой флорентийской катастрофе семьи в известных нам записках Дарьи Федоровны упоминаний нет.
Но это не значит, что эта ситуация не впечатлила знатную, молодую, не просто чувствительную девушку, а высокоинтеллектуальную особу, у которой в эту пору активно развивается особый дар предвидения роковых и других важных для жизни близких ей людей, - событий.
Не все эти предвидения дошли до её современников и, тем более до нашего времени.
Но слава бежала впереди неё.
И ведь недаром в бытность её в Вене уже женой графа Фикельмона, Долли за удивительную у такой молодой девушки интуицию*, позволявшую ей «до некоторой степени предугадывать будущее», получила от австрийской императрицы прозвище «Сивилла флорентийская».
*)Сейчас мы понимаем, что это было нечто большее, чем интуиция.
И, конечно же, с учетом такого жизненного опыта и несчастливой судьбы своей матери, она приняла судьбоносное для себя решение выйти замуж за очень даже зрелого австрийского политика, принеся в жертву свою красоту и молодость: возможному - высокому положению в обществе и благополучию, и стабильности.
Как показала жизнь, это её решение было сознательным, но все-таки вынужденным, а поэтому и не могло быть окончательным и незыблемым, а значит молодая кровь не давала ей покоя и страсти в ней играли**.
Постоянное нахождение в центре внимания высшего света во сначала во Флоренции, Вене, затем в Петербурге, внимание блестящих молодых людей, мало кого оставит равнодушным. Нужен был только объект, достойный внимания этой талантливой и прекрасной девушки.
**)И все-таки в Неаполе это произошло. В семье Фикельмонов случился разлад, едва не приведший их к разводу. Об этом упоминает в одном из своих писем Н. М. Смирнов, работавший в то время в Италии. Разлад между супругами подтверждают и письма Фикельмона к жене за 1823—1824 годы. Так, в одном из них он просит вернуться жену из Сорренто, чтобы не возбуждать ненужных толков в обществе, но тут же добавляет, что сам не верит никаким слухам. Известно, что часть посланий, относящихся к этому периоду, Дарья Фёдоровна уничтожила. Возможно, только опыт, выдержка и мудрость Фикельмона помогли супругам избежать разрыва.
В годы пребывания в Неаполе Дарья Фёдоровна пережила сильное увлечение. Здесь она познакомилась с Фердинандом Ричардом Актоном (1801—1837), сыном Джона Актона, бывшего премьер-министра королевства Обеих Сицилий и фаворита королевы Марии Каролины.
Через много лет, в знаменитой дневниковой записи о дуэли и смерти Пушкина она сопоставит горе своей матери, потерявшей друга, и своё собственное — смерти кузины и близкой подруги Адель Штакельберг и Ричарда Актона — «друга, брата моей молодости, моей счастливой и прекрасной неаполитанской молодости». В своих поздних письмах и дневниковых записях Дарья Фёдоровна постоянно вспоминает «прекрасные неаполитанские годы».
Ранее замужество Долли на достойном, как показала вся их совместная жизнь, человеке, заслуженном австрийским генерале и к тому времени получившего дипломатический пост, не могло осуществиться по любви, когда партнер оказывается на 27 лет старше её, т.е. старше и её матери. Просто их семья оказалась на грани разорения, а это был выход, принятый тогда среди людей высшего света, аристократов, чтобы остаться в этом, привычном им кругу, без которого их жизнь, очевидно, теряла смысл.
3 июня 1821 года состоялась свадьба. В большей или меньшей степени биографы Дарьи Фёдоровны склоняются к тому, что «это был <…> брак по рассудку, а не по любви с её стороны». Вероятно, не последнюю роль сыграло финансовое состояние семьи, на грани разорения. Многие современники считали, что Елизавета Михайловна не «могла выдать замуж любимую дочь по расчёту». Значит дочь сумела убедить мать, что она выходит замуж по-любви…, но с расчетом.
Считается, что разница в 27 лет юную невесту не смутила, ибо граф был добр, приятен, умен и готов взять юную супругу вместе с ее семьей – матерью, сестрой и Феликсом. Карл также смирился с тем, что у его жены наличествуют странные пророческие способности. Прознавшие о них знакомые еще во Флоренции, а потом и в Неаполе, куда графа перевели по службе, постоянно приходили к Долли советоваться, ловя каждое брошенное ею слово. Еще бы – слова графини Фикельмон - почти всегда сбываются. Сказала она, что графиня Бутурлина занеможет, так и вышло. Предсказала, что у мадам Фотти пропадет, а потом сыщется алмазное ожерелье, опять же так и случилось.
В предыдущем эссе уже был описан брак по-расчету, заключенный главными героями описываемого времени первой четверти 19 века, Александром Пушкиным и Натали Гончаровой. Только в этом случае, с Долли – не было столько драматизма и совсем не было трагичности, кроме затаенной грусти об отсутствии главного в жизни каждой женщины – любви.
Но и фигуры не соизмеримы. С Пушкиным невозможно сравнивать НИКОГО. Ни по масштабу, ни по- таланту, ни по-драматизму судьбы. Недаром давно уже сложилось и говорят : «Пушкинский Петербург» и «Пушкинский 19 век», «Пушкинское время». Если бы не Пушкин многие из этих персонажей 19 –го века канули в забвение.
Брак по расчету в те времена - это было не такое уж и редкое событие, о чем, правда позже, в 1862 году, написал известную картину «Неравный брак» русский художник Василий Пукирев. Встречается это и в наше время.
Не без влияния молодой жены и тещи, Фикельмон стал послом австрийской империи в Петербурге. При этом, граф создал все возможные условия для того, чтобы Долли смогла реализовать свои амбиции. Содержал всю её семью с матерью, сестрой и незаконнорожденным сыном сестры (воспитанником).
К сентябрю 1829 года все многочисленное семейство Фикельмон-Тизенгаузен разместилось в роскошном особняке на Дворцовой площади. На правах австрийской «посольши» графиня Фикельмон открыла салон, куда стремился попасть весь цвет Петербурга.
Значимые люди Санкт-Петербурга стремились попасть в ее «пятничный салон», хотя она не обладала никакой властью. Она не стремилась к славе писательницы или историка, но ее блестящие дневники до сих пор переиздаются в России и за рубежом, и историки изучают по ним пушкинскую эпоху. В своей жизни она часто поступала странно. Может, потому, что знала наперед, что случится?..
Долли была приветлива, но умна: она выбирала только лучших, к тому же не из придворных щеголей, а из людей творческих – поэтов, музыкантов, художников, архитекторов. Естественно, любимцем салона оказался Пушкин.
Пушкин волновал ее кровь, но она была замужем, имела дочь и должна была вести себя подобающе жене посла. Так что Долли вздохнула с облегчением, когда узнала, что Пушкин женится. «Жена его – прекрасное создание, – записала Долли. – Но меланхоличное и тихое выражение ее лица похоже на предчувствие несчастья». А через месяц появилась и другая запись: «Кажется, судьба не сулит супругам Пушкиным ни спокойствия, ни тихой радости».
А чуть позднее писала: «…Пушкин у нас в Москве, жена его хороша, хороша, хороша! Но страдальческое выражение ее лба заставляет меня трепетать за ее будущность».
Вот они – новые предчувствия-предсказания. И какие точные! Недаром и в России Долли стали называть сивиллой.
При этом, Долли отлично уживалась с мужем, но сердце ее не ведало любви, о которой столь страстно говорил и писал Пушкин. Вообще, приехав в Петербург из чопорной Европы, она словно попала в страну снежных сказок. Ее пьянила метель, приводили в восторг огромные проспекты, дворцы и улицы столицы. Она и раньше вела дневник, но теперь тетради в кожаных переплетах стали ее ежедневными спутниками. Она записывала в них свои «ежеденьствия». Ей, смотрящей как бы со стороны, открывались неизведанные картины и нравы российского быта, будней и праздников.
Записи в дневнике Долли, её многолетняя переписка содержат её отзывы о муже, полные любви и уважения. На этом основании можно сделать вывод: «Своего мужа она, несомненно, любила на протяжении всех тридцати шести лет супружеской жизни (1821—1857)». Однако исследователи отмечают, что при чтении дневника и писем Фикельмон создаётся впечатление «душевной трещины», какого-то недовольства, которое порождало приступы грусти. Биограф Фикельмон, Н. Каухчишвили, называя это состояние «душевным диссонансом», объясняла его надвигавшимся нервным заболеванием. В то же время Л. Гроссман, а вслед за ним и некоторые исследователи считают, что Долли была несчастна.
Долли Фикельмон снова настойчиво пишет в дневнике:
«Поэтическая красота г-жи Пушкиной проникает до самого моего сердца. Есть что-то воздушное и трогательное во всем ее облике – эта женщина не будет счастлива, я в том уверена!» Это ли не пророчество?
«Сейчас ей все улыбается, – пишет Дарья Федоровна, – она совершенно счастлива, и жизнь открывается перед ней блестящая и радостная, а между тем голова ее склоняется, и весь ее облик как будто говорит: „я страдаю!“ Но и какую же трудную предстоит нести ей судьбу – быть женою поэта, и такого поэта как Пушкин!»
Ну и, наконец, снова дневниковые строчки Фикельмон, назвавшей Натали «совершеннейшим созданием творца».
«Госпожа Пушкина, жена поэта, пользуется самым большим успехом; невозможно быть прекраснее, ни иметь более поэтическую внешность, а между тем, у нее не много ума, и даже, кажется, мало воображения»(не согласен).
Дарья Федоровна — очаровательная красавица, не уступавшая красотой в глазах высшего света Наталье Николаевне Пушкиной, блестяще образованная, с незаурядным умом и независимым образом мышления, одна из самых замечательных женщин великосветского Петербурга. Она прекрасно знала английский, итальянский и французский языки, но, долго живя в Италии, плохо — русский.
Дарья Фикельмон была увлекающейся и страстной натурой. Ее сердечные привязанности четко прослеживаются из дневника и писем: Александр I, Григорий Скарятин, Ришар Актон, Василий Толстой, Александр Строганов, Петр Вяземский, Александр Тургенев, Адам Ленский, Василий Кутузов, Алексей Свистунов, Алексей Бутурлин, Алексей Лобанов и др.
На ее достаточно бурной личной жизни сказалась не только большая возрастная разница с мужем — 27 лет, но и то, что умный и деликатный муж закрывал глаза на любовные увлечения жены, стремясь сделать ее жизнь как можно более интересной и разнообразной.
Пушкин занимал все больше места в дневниках Долли и все чаще приходил в ее салон. Один. Без жены. Долли понимала: поэт хоть и женился, но легкомысленной жизни не оставил. Что же Долли гнать его домой? Тем более что он пылко утверждает: «Вы имеете несчастье быть самой блестящей из наших светских дам». Это уже почти признание в чувствах.
Долли записывает в своих дневниках беседы с Пушкиным, и вдруг зимой с 1831 на 1832 год упоминания о поэте резко обрываются (его фамилия по неизвестным до последнего времени причинам исчезает из дневника Долли с 22 ноября 1832 года вплоть до дуэли и смерти), с чего бы это?
И вот наступило время её главных впечатлений, которые она, похоже предчувствовала, но не смела открыть в своем дневнике даже себе самой, касавшихся того, кого вся её семья любила и бесконечно уважала, А.С.Пушкина.
29 января 1837
Сегодня Россия потеряла своего дорогого поэта, горячо любимого Пушкина, этот прекрасный талант, полный гениальности и силы! И какая печальная и горестная катастрофа заставила угаснуть этот прекрасный сияющий светоч, которому, казалось, было предназначено все сильнее и сильнее озарять все вокруг и у которого, как представлялось, впереди еще долгие годы!
Александр Пушкин, вопреки мнению всех своих друзей, пять лет назад женился на Натали Гончаровой, совсем юной, без состояния и восхитительно красивой. С очень поэтической внешностью, но заурядным умом и характером, она с самого начала заняла в свете место, подобающее такой бесспорной красавице. Многие несли к ее ногам дань своего поклонения, но она любила мужа и казалась счастливой в своей семейной жизни.
«Она (Наталья Николаевна) просила к себе Данзаса*. Когда он вошел, она со своего дивана упала на колени перед Данзасом, целовала ему руки, просила у него прощения. «Простите!» - вот что единственно кричала эта несчастная молодая женщина, которая, в сущности, могла винить себя только в легкомыслии, легкомыслии весьма преступном, потому что оно было одной из причин смерти ее мужа».
*) подполковник К.К. Данзас - лицейский друг Пушкина и его секундант на дуэли с Дантесом.
А Долли Фикельмон откровенно спрашивает себя: «Но какая женщина посмела бы осудить госпожу Пушкину?» И отвечает: «Все мы находим удовольствие в том, чтобы нами восхищались и нас любили, все мы слишком часто бываем неосторожны».
Изображение: Дарья Федоровна Фикельмон (1804-1863),Филиппо Агрикола
18.02.2017
АэС