Сегодня я снова разговаривала с сэром Невидимкой. Он всё твердил, что наступает осень, а я пыталась ему доказать, что скоро придёт весна. Но сэр Невидимка не хотел меня слушать. Он сидел по-турецки под самым потолком, потягивал из чашки любимый английский чай и говорил: это не так. Рано или поздно обязательно наступит осень, и не важно, когда: весной, летом или зимой.
Просто она наступит. Полетят на землю алые листья, лишившиеся последних отблесков жизни, быстро истлеют под ногами. Ветер будет танцевать в волосах, затягивая холодную северную молитву, отпевая бесконечно серое небо. А эта серая бесконечность она огромна, она не помещается в границы ни одного из существующих объемов.
- Подожди, сэр Невидимка! Ты снова говоришь что-то не то, - закономерно возмутилась я, - допустим, мы не можем положить небо в чайник или в мыльницу. Но разве планета не тело? Это как раз и есть тот объем, что вбирает небо!
- И снова ты не права, моя дорогая. Я говорил не о небе, а о его серой бесконечности. А серую бесконечность неба, как и бесконечность времени, легко можно засунуть в чайник или ту же мыльницу, как ты изволила выразиться. Мы по большему счету так всегда и делаем, прячем бесконечности в самые обыденные предметы, чтобы глаза не мозолили. Но в этом-то и кроется главная ошибка. Глядя на все эти милые уютные безделицы, ты нет-нет, но и заметишь смотрящую в тебя бесконечность. И тебе становится страшно или грустно. Признайся, ведь становится. Просто так, совершенно без причины.
Я крепко задумалась над словами сэра Невидимки. Что-то рациональное в его, без сомнения, нерациональных речах было. Но всё-таки…
- Ты противоречишь сам себе (я не сдаюсь без боя, особенно, когда дело касается незыблемых как мир вещей и понятий). То провозглашаешь, что эту самую бесконечность не поместить ни в один из объёмов, то жалуешься, что мы засовываем ее в самые неподходящие предметы…
Он только развёл в стороны руки, временами похожие на набитые поролоном валики, а временами – на две тонкие струйки дыма.
Я не говорил, что ее нельзя засунуть в предмет, я сказал, что она в нем не поместится. Ни в чем, нигде и даже никогда. Она всегда и везде, двигается, перетекает. Посмотри внимательнее на эти стулья, кружки, эти милые, чудесные игрушки. Посмотри в меня. В себя. В себя особенно, моя дорогая. И больше не перевирай мои слова.
Снова он болтает всякие несуразные вещи, уводя меня от темы.
- И всё-таки осень. Ну, скажи, с чего ты взял, что очень скоро непременно настанет осень?
- Да. А что не так? Слышать шаги осени не так уж и плохо.
- Почему?
Я всё еще не понимала, к чему клонит этот невидимый чудак с туманного Альбиона, залетевший однажды к нам в группу на воздушном шаре, в один из чудесных летних деньков.
- Потому что есть время.
- Для чего?
Он покачал головой, словно устал выслушивать мои глупости.
- Оплакать то, что должно уйти. Хотя ты, моя дорогая, и сама это прекрасно знаешь.
- А причем здесь…
Неожиданно раздавшийся стук в дверь заставил моего вынужденного собеседника бесследно исчезнуть. Вот и всё. И снова я не успела доказать сэру Невидимке, что он кругом и полностью неправ.
Опять раздался настойчивый стук. Пришла Вера Петровна. Пора поднимать детей.