Сегодня утром ко мне прилетел ангел. Не поверил бы, что такое бывает, но это невероятное происшествие приключилось ни с кем-то другим, а со мной.
Я лежал на кровати и смотрел еще сонными глазами как под потолком бесшумно колышутся два белых крыла и красивое нежное лицо, почти как ребенка, чуть улыбаясь, смотрит на меня. Страха не было, а какое-то ощущение невероятности происходящего, словно я попал в виртуальный мир и играю в фентэзийную игру.
Вот это да-а-а! Я решил ущипнуть себя.
-Не надо, - возразил ангел.
-Ты читаешь мои мысли?! - оторопел я.
Ангел улыбнулся широко. Вопрос был глупым.
- Ты ангел-хранитель? Мой? Или чей? Зачем ты прилетел? А-а? Почему ко мне? - засыпал я его вопросами, приподнявшись с подушки. Сон улетучился окончательно.
Ангел молчал в ответ, о чем-то размышляя. Благодать разливалась в душе от его присутствия. Она наполняла меня радостью. Ну, конечно, это мой ангел! Иначе и быть не может!
- Ты в гости? - не зная как вести себя дальше, брякнул я первое, что пришло в голову.
Ангел перестал улыбаться. Он отвернул белокурую голову, посмотрел в окно, и как-то странно, с печалью и вздохом, произнес:
-Не совсем. Я - по делу.
-По делу?! - от удивления я подскочил с кровати, уронив одеяло. - Ангел!... По делу!... Ко мне!... - Буду рассказывать - не поверят!...
- И что-о?
- Видишь ли, не знаю как тебе об этом сказать, - его голос дрогнул.
- Ну, скажи как-нибудь. Скажи прямо, - взял я инициативу в свои руки. Любопытство распирало меня, как резиновый мячик сжатым воздухом.
- Сегодня в пять часов пополудни тебя не станет, - скороговоркой выпалил ангел.
- Как понять "не станет"? Куда мне деться? - уставился я, не соображая к чему клонит мой гость.
- Ты умрешь! - ангел посмотрел в упор. На его лице застыло выражение скорби.
- Ка-а-а-а!?... - я поперхнулся от внезапного спазма, сдавившего горло и ударившего по телу, как током.
- Ка-а-ак!? - с трудом справившись с неожиданным состоянием, прохрипел я и почувствовал, как на лбу и ладонях выступили капли пота.
Утренний солнечный свет, что секунду назад играл солнечными зайчиками на крыльях пришельца вдруг померк и в комнате потемнело. Закружилась голова, я повалился на кровать, дрожащими руками натягивая одеяло до самого носа. Меня колотило, как в ознобе.
- Почему!? - этот вопрос выпрыгнул из рта, закрытого краем одеяла, как перепуганный зверек из норки в которую льют воду. - Не может быть! Нет! Нет! Ты врешь!!
- Да! - ангел смотрел с печалью. - К сожалению, да! - кивком повторил он.
- За что-о-о!! - в следующую секунду страх смерти подкинул меня вверх и поставил на трясущиеся ноги. Одеяло отлетело в сторону. - Почему - "да"? О чем ты говоришь? Это невозможно! Я - молодой! Не болею!
Я орал на ангела, задрав голову к потолку. Но там уже никого не было. Лишь слегка покачивалась люстра под равнодушными узорами лепнины.
- Ровно в пять! - донеслось откуда-то издалека тихим эхом. И... внезапная гробовая тишина пустой комнаты навалилась на меня невыносимой тяжестью.
Не в силах стоять, я плюхнулся на кровать и, схватив зубами край подушки, стал грызь ее, и стонать. Потом поднял голову и завыл, подобно дворняге, что пропадает в холодную ночь.
- Не-е-ет! Не может бы-ыть! - я рвал зубами подушку и мотал головой из стороны в сторону, отрицая приговор. - Не-ет! Бред какой-то! Как "умрешь"?! Мне всего-то тридцатник! Я еще не жил! Вранье! Это просто дурной сон! Это бред!
Меня продолжало трясти.
Сжав челюсти, чтобы унять лихорадку я поднялся и стал приседать, пытаясь делать физзарядку.
- Раз, два... раз, два... три, четыре...
Казалось, это поможет отогнать дурной сон, который привиделся только что.
Внезапно кольнуло в сердце. Стало не хватать воздуха. В голове зазвенело и я опять рухнул в постель, хватаясь руками за грудь. Боль усиливалась и становилась невыносимой.
- Что это?! Неужто, впрямь - смерть?! - прохрипел я и слезы отчаяния заволокли взор.
- Ни сейчас. В пять часов. - неведомо откуда донесся знакомый голос. И... боль прошла.
Значит это был не сон. И не бред. Ангел приходил наяву. И печаль в его голосе мне не почудилась.
Я сел и, обхватив голову руками, сжался в комок, и затих.
Не знаю сколько просидел так, уставившись в одну точку на полу. Понемногу оцепенение отступило. Я трогал себя за плечи, руки, пригладил волосы.
- Живой! - стукнуло сердце. Глубокий вздох облегчения наполнил легкие. - Слава Богу, еще живой!
Что это я вспомнил про Бога? В церковь-то отродясь не ходил. Да и не верую в эту загробную жизнь. Чепуха какая - жизнь после смерти, ничего тупее придумать нельзя. Хотя меня крестили в детстве. Даже помню где. Часто проезжаю мимо стареньких куполов знакомого храма. Но ни разу не заходил. Зачем? Я и так все знаю про Бога, церковь... ангелов, там, всяких... Смерть он мне пророчит... Чертовщина какая! Разве может со мной что-то случиться? Конечно, нет! Нет, и еще раз - нет!
Я гнал тревожные чувства, не желая верить ни Богу, и церкви, ни ангелу, ни черту, ни себе самому. Но при этом чувство внутренней пустоты и страха нарастали все больше и больше. Прощальное восклицание гостя не давало покоя: "В пять часов пополудни...". Эта фраза вертелась и вертелась в голове, как наваждение. Где-то глубоко в душе я со страхом понимал: так и будет.
В подтверждение этой ужасной догадки опять заныло сердце, словно его сковали железным обручем. Боль сердца наполняла пустоту в душе ядом обреченности и усиливало страх.
Всеже, сделав усилие, я, как пьяный, поднялся с кровати и кое-как оделся.
- И что дальше? - потухшим голосом спросил у себя. Посмотрел на часы: четверть восьмого. Впереди целый день. Надо прожить его как-то, со смыслом, что-ли. А как это - "со смыслом"? Память неожиданно вытолкнула из глубин подсознания слова писателя-классика "...чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы..."
- Легко сказать, - возразил я автору строк, - "годы"! Остался один-единственный день. И в чем цель жизни? Где ее искать теперь?
Один день... один день... один день... - зазвучало в голове навязчиво и неприятно. Так бывает, когда привяжется в жару овод - не отгонишь. Кружит и кружит над тобой, хоть беги.
Я застонал и стал кричать:
- Хватит! Надо что-то делать?! Возьми себя в руки! Слезами горю не поможешь!
И тут пришла первая спасительная мысль:
- Пойду - напьюсь! Нажрусь в хлам! В стельку!
Это решение перебило заевшую пластинку про "один день..." и она умолкла.
Обрадованный я кинулся к холодильнику и схватился за ручку дверцы, как утопающий за спасательный круг. И даже усмехнулся, приговаривая:
- Первая трезвая мысль за все утро! Давно бы так!
Налил из недопитой бутылки стакан до краев, поднес к губам и... стало противно. Жизни осталось с гулькин нос, а я за пойло! Идиот!
Швырнул стакан вместе с содержимым в раковину и разбил его.
- Ни это нужно мне сейчас! А что?! А что?... А что?... - новый овод стал кружить в голове и жалить мое самообладание. - А что?... А что?...
Не зная, "что", без всякой цели вышел на балкон. Окинул двор прощальным взглядом. Солнце играет в зелени кустов. Птицы восхваляют утро. Тянет свежестью. И все это я вижу в последний раз. Горечь обиды поднялась новой волной.
- Дыши напоследок! - с каким-то отчаянием подумалось мне.
Я глотал полной грудью свежесть последнего в жизни утра, пока от прилива кислорода не закружилась голова. Руки вцепились в парапет балкона. Глаза глянули вниз, на гаражи, среди кустов сирени.
Там, внизу, сосед Мишка, этот конопатый Миклуха - Маклай уже копался с утра пораньше в своей "аудешке".
Маклаем мы прозвали Мишку за его страсть к путешествиям. Дома не сидит, круги нарезает, то на рыбалку за двести километров, то на бардовский фестиваль за пятьсот, то по грибы хоть за тысячу.
- Куда лыжи навострил, Миклуха? - пытаясь переключить мысли, поприветствовал я его.
Из-под капота вылезла лысая голова и заулыбалась в ответ во всю ширь круглого лица.
- Спускайся, покурим.
- Щас.
Сунув ноги в кроссовки, я вприпрыжку одолел лестницу и толкнул парадную дверь. На улице в обществе другого человека вздохнул с облегчением. Проклятая квартира с ее давящими стенами, где я получил, как обухом по голове, казалась бетонной тюрьмой-одиночкой из которой удалось сбежать.
Рассказать Мишке или нет? Не поверит. На смех подымет. Не буду ничего болтать про это...
Признаться я недолюбливал Мишку. За его причуды. Но сейчас нуждался, как в родном брате. Общение ложилось бальзамом на душу.
- Опять хождение за три моря? - подтрунил я.
- На Алтай решили махнуть с Люськой. - Давай с нами, - неожиданно предложил он.
- Не-а!
- А чо? Бери подружку и двинем. В кампании веселей.
- Нет, брат, спасибо! - Чего это я назвал Мишку "братом"? Зависть и тоска подкатили к горлу. У человека праздники. А у меня!? А у меня... А у меня... Да и подружки путной нету. Жена ушла, новую не завел. Хотел погулять в свое удовольствие. Поймал себя на мысли, что живу теперь, как та старуха у разбитого корыта.
А неплохой мужик Мишка. Кампанейский, добродушный. Зря я бочку на него катил. Подарю-ка ему на прощание набор фирменных ключей, а то копается чем попало. Вон, пальцы ободрал.
Я отошел и вскоре вернулся с ключами.
- Турист! - снова окликнул я соседа. - На, держи! - и протянул новенький набор. - Подарок тебе. На память. А мне без надобности.
Мишка вертел инструмент и был явно смущен.
- Бери, бери! -
- Спасибо, брат! Я даже не знаю... Может по-маленькой. В знак благодарности? - нашелся он.
- Не-е, спасибо! В другой раз. Вот с Алтая вернешься... Я в парк намылился.
- На пробежку? - вспомнил Мишка о моем увлечении.
- Да-а! - соврал я. Бегать мне совсем не хотелось. А хотелось уйти куда глаза глядят. Просто тупо шагать вперед и все. Что и сделал в следующую минуту.
До парка рукой подать.
- В хорошем районе живу, - подумалось мне, едва завидел знакомые деревья и бетонные фонарные столбы на аллеях.
- Жил... жил... жил... - тут же подкралась и стала жалить страшная мысль о скорой кончине.
- Поживу... еще чуток... до пяти... - слабо возразил я ей и побрел вдоль тополиной аллеи к фонтану. Здесь всегда гуляет много народа в выходные. А сегодня воскресенье. Захотелось встретить кого-нибудь, отвлечься от горьких раздумий.
О, гляньте, уже лоточница торгует с утра пораньше мороженым, отметил я про себя. Ноги сами понесли к продавщице. Я приободрился. Легкое желание флирта мелькнуло слабой искрой и тут же тоскливо погасло. Давно мечтал познакомиться с этой девушкой. Симпатичная-я! Миниатюрная, как Барби. А голосок... обомлеть! С такой нужно по-серьезному. Но после развода с женой я не спешил завязывать отношения. Хотелось "оттянуться" по полной. Без обязательств. Думал - успею. Дурак! Вот и успел!... Вот и успел...
- Здравствуйте! - первой заговорила Барби. - Пробежка закончилась? - она узнала меня и спросила как старого знакомого.
Первый раз за утро я почувствовал, что улыбаюсь. Не веря себе, потрогал губы. Правда!
- Привет, дюймовочка!
Она рассмеялась.
- Слушай! - пошел я на штурм, - тысячу раз встречались, а имени твоего не спрошу. Как зовут-то тебя?
- Варвара, - она произнесла свое имя, воркуя. Я прикрыл глаза от удовольствия слышать ее. "Варвара", пригласить бы ее куда-нибудь вечером.
- Нет у тебя вечера! - вывел меня из краткого забытья внутренний голос. Защемило сердце, как будто в грудь поставили укол. Ну, почему я не думал о знакомстве раньше!? Как жаль!... Как жаль!... Э-э-эх! Остаться бы с Варварой до самой смерти, до пяти часов.
Дюймовочка источала нежность и будоражила воображение. От этого мое горе еще больше щемило сердце тоской.
- А подари мне самое лучшее мороженое! - я положил ладонь на лоток.
- Вот, с орешками, - она протянула руку и ее тоненький пальчик коснулся моего. Меня окатило забытое чувство школьника, сидящего за одной партой с девочкой которая ранила твое сердце.
- Неужели такое возможно в тридцать!? - ошалело соображал я. Родилось неожиданное откровение: ну, если по-серьезному, то почему бы и нет.
Мы еще поболтали и посмеялись.
Потом я брел по улицам города и душу разрывала тоска. Прощай, дюймовочка! Прощай! Так мне дураку и надо! Вот она жизнь! Вот она красота! Теперь не-до-ся-га-е-ма-я! Не надо было таскаться, как последняя... Так мне и надо! Ничего не исправить!
Вокруг меня шли, ехали, спешили и толкались люди. Им и невдомек, как прекрасна жизнь, если не спешить, если по-серьезному, по-настоящему. Неправильно живем. Как будто вечность впереди. Нету никакой вечности. Цените то, что даровано на короткое время. Ах, если бы знать это раньше!
Мои философские размышления остановило чувство тревоги. Что это я болтаюсь по городу бесцельно? Надо что-то делать! Квартира! Машина! Надо успеть распорядиться всем этим.
Вернулся домой. Долго ходил по комнате из угла в угол, сочиняя завещание.
- Кому завещать? - вопрос оказался тупиковым. Нет у меня никого, кроме ушедшей семьи. - Разве что малолетнему сыну? - решал я. - Ну, конечно, сыну. Ничего, что маленький. Повзрослеет. Как он там сейчас? Поди вымахал за два года.
Я вырулил из мысленного тупика и вспомнил бывшую жену. Повертел в руках телефон и набрал подзабытый номер:
- Привет!
- Здравствуй! - ответил удивленный голос.
- Узнала?
- Тебя забудешь!
- И я помню!
Она замолчала. Сердце мое вдруг застучало быстро-быстро и я выпалил неожиданно для себя:
- Тань, ты прости меня! Прости, пожалуйста! За все зло, что я причинил тебе! - мой язык ворочался независимо от моей воли и сознания. Такие слова я не произносил никогда в своей жизни и не произнес бы в другой обстановке, хоть убей. Но сейчас, перед лицом ожидавшего меня события, я не узнавал свой голос.
- Что у тебя случилось? - насторожилась жена. - Как будто помирать собрался.
- Не-е-ет! Ну, что может со мной случиться? Ты же знаешь. Звоню так, - соврал я.
Опять помолчали.
- Прости, пожалуйста! - опять попросил я.
- Бог простит! А я уже забыла! - наверно и она соврала мне в эту секунду, в ее голосе скользила тень укора.
- Я знаю, что обидел тебя! Предал! Я идиот! Нету мне прощения! И все же!... - совесть колола и колола меня нещадно. Я просил и просил и мне становилось легче. Странно, раньше казалось, что просить прощения у человека - это унижаться. Какая глупость! Это камень с души.
- Слушай, пришли ко мне сына как-нибудь, на днях. Тут у меня для него кое-что есть. Важное. Очень важное. Пожалуйста!
Она ответила не сразу:
- Я подумаю. Не звони больше, - и положила трубку.
Бог простит... Бог простит... Бог простит... - закружилось в моей воспаленной голове. Да! Бог - вот что мне нужно еще! Господь Бог! Именно Он!
Я дописал завещание, оставил его на виду на столе. Глянул на часы. Успею.
И откуда пришла эта мысль - побывать напоследок в церкви, где меня крестили? Сам не знаю. Пока размышлял, ноги уже несли по знакомой улице.
Перед дверьми храма я растерялся. Хотел с ходу войти внутрь, но что-то не пускало. Не понимал, как правильно вести себя там. Молитв не знаю, креститься ни разу не пробовал. Кажется так: собрал непослушные пальцы в щепоть и негнущейся рукой ткнул в лоб, потом живот и плечи. Вроде, получилось. Слава, Богу! - вырвался вздох облегчения и подтолкнул меня вперед.
В храме было пусто и тихо. Я осторожно переступил порог и опять растерялся. Со всех сторон на меня одновременно глянули, как на непрошенного гостя, десятки иконных лик. Они смотрели, как живые. И от этого ощущения мороз пробегал по коже.
Сзади кто-то покашлял. Я обернулся. За спиной стоял невысокий старик с белой бородкой. Как у деда Мороза, - мелькнула глупая мысль и мне стало стыдно за нее.
- Что-то хотели? - старик посмотрел, приподняв голову.
- Да вот... Простите... Помолиться... Извините!
- Первый раз? - в голосе старика прозвучало сочувствие.
- Да-а. А как вы...
- Ну, проходите, - пригласил он. - Помогу. Я служу здесь.
- Вот спасибо! А то я... поймите, пожалуйста!... Простите...
- Да вы не волнуйтесь, молодой человек.
Он повел меня на середину храма, где стояла узорная подставка с иконой.
- Это аналой, - объяснил служитель. - На нем лежит главная икона. Здесь можно помолиться и поставить свечи за здравие близких. А там, - священник указал на стол в стороне, густо заставленный свечами, - там канун - поминальный стол. Туда можно поставить свечи за упокоенных близких.
- За покойников тоже!? - удивился я.
- В первую очередь, - сочувствие в голосе служителя усилилось.
- А... как бы... если за себя? - рассекретился я.
- За себя возле аналоя. Или любой другой иконы. Вот Богородица, вот лики святых покровителей, - священник показывал на стены, делая широкие жесты.
- А как правильно молиться? Простите... - я готов был провалиться сквозь землю от своего невежества. Но старик, казалось, не замечает моего замешательства.
- Господи, помилуй! Господи, помилуй меня грешного! Или "Господи, прости!" - вежливо объяснял он и каждый раз, произнося эти слова, крестился.
- Спасибо!
- Ну, не буду вам мешать. Молитесь, - он положил руку мне на плечо, слегка похлопал и отошел.
Я встал перед аналоем и закрыл глаза.
- Господи, помилуй грешного! - произнес я про себя и остановился. Что говорить дальше? Снова "помилуй"? Надо сказать что-то еще. Я чувствую это. Что-то важное. Самое главное. Надо признаться во всем. Обязательно.
- Прости, Господи! Не так я жил, Господи! Неправильно! Глупо тратил время. И вот - все теперь! Конец! Ничего не исправить! Не вернуть! Ни - че - го! Прости меня, Господи! Прости за глупость! Так мне и надо, дураку!
Я чувствовал, что душа моя вдруг раскрылась настежь, чтобы Бог увидел всю ее подноготную. Как на ладони. Вот я - казни или помилуй!
Я продолжал признаваться в своих горьких ошибках. Мое дыхание дрогнуло, горло сдавил комок, а из глаз полились слезы. Я размазывал их по щекам, а они все текли и текли, сотрясая душу, которая оглядывалась на прожитое, с ужасом дивясь тому, что натворила.
- Никого не сделал счастливым! Никому не принес добра! А ведь мог! Нету мне оправдания! Жил, как скотина! Думал только о себе! - я бросал себе в лицо горькую правду, как будто бил наотмашь по щекам.
- Господи, прости! Господи, прости!...
Ощущение времени остановилось. Не знаю сколько я простоял у аналоя. Открыл глаза, лишь когда почувствовал облегчение.
Уходить из храма не хотелось. Я присел на лавочку у стены, размышляя о том, что сейчас со мной произошло. Почему мне легко и почему в душе разливается необъяснимая радость.
Снова вошел знакомый старик-священник и вопросительно посмотрел на меня.
- Сейчас... вот... не хочется уходить! - засуетился я, оправдывая свое долгое присутствие в церкви.
- Да, пожалуйста, сиди сколько хочешь. Храм рад каждому входящему. Это дом для всех православных душ. Входи и живи.
- А можно спросить?
- Спрашивай.
- Почему так легко после молитвы? Я ничего, кроме "Господи, прости" и не сказал. Нужных слов не знаю. А на душе радость?
Старик улыбнулся:
- Эта радость называется Божья благодать. Она дается тому, кого Господь услышал. Это знак, что Он слышит тебя.
Я поднялся от охватившего меня волнения после слов служителя.
- Слышит!? Меня!? Не может быть!? Вы правду говорите!? Да, кто я такой!?
- Ты - сын Божий. Как и я. Как и все мы, живущие на земле.
Помолчав, священник добавил:
- И вот еще: надо обязательно придти в следующее воскресенье на службу, исповедаться и причаститься.
- "Причаститься"? Это как?...
- Во время службы, - старик стал говорить медленно, подбирая слова, - вся церковь молится, чтобы Дух Святой, снизошел на Святые Дары, и превратил вино и хлеб, в Тело И Кровь Христа...
"Тело и Кровь Христа" - где-то я слышал об этом. Кажется по телевизору, ведь книг не читаю.
- И что? - перебил я нетерпеливо речь старика.
- Когда Это Таинство совершится, мы вкушаем Тело и Кровь Господа нашего, чтобы приблизиться к Нему, очиститься от греха, уподобиться в эту секунду Ему безгрешному. Это и есть причастие.
Вот это да! А я и не знал, что происходит в церкви. С детства нас учили, что там старухи бьют лбом в пол, замаливая грехи молодости. А что, мол, им еще остается? Мы же, молодые, должны жить на полную катушку. Когда еще эти грехи прилипнут к нам. И прилипнут ли?
- Нету у меня следующего воскресенья! - признался я. - Кончилась жизнь!
- Что так? - удивился священник, с любопытством вскинув брови.
Спокойная и вежливая беседа, помощь в молитве, рождали доверие и располагали к откровенности. И я рассказал про ангела, про боль в сердце, про пять часов вечера.
- Ничего не изменить! - грустное признание остановило мою откровенность.
К моему изумлению старик ничуть не удивился. Он внимательно выслушал и сказал:
- Изменить свое внутреннее состояние можно всегда. Даже в последнюю минуту жизни.
- Неужели!? Как это!? - не поверил я своим ушам.
- Нужно покаяться в содеянном и попросить у Бога прощения. Ты ведь за этим пришел сюда?
- Да-а! А как вы...
Старик не дослушал мой вопрос, он понял его и ответил:
- Господь именно для этого и оставил церковь на земле после своего пришествия.
Мой собеседник отошел на минуту и вернулся, неся красивый блестящий крест и толстую книгу.
- Целуй! - сказал он и поднес сначала книгу, потом крест. - Это Евангелие - Слово Божие, - поведал священник. - А это крест - символ распятия Господа нашего Иисуса Христа. На кресте он принял на себя в муках все грехи наши. За это мы и чтим Его.
Я поцеловал Евангелие и крест. Священник прочитал надо мною молитву. Из-за старого языкового слога я не понял ее смысла, но почувствовал его.
- Благослови раба Твоего! - закончил старик и добавил. - Иди! И ничего не бойся! Умирать раскаянным не страшно. Страшно предстать пред Богом с больной и грязной душой. Иди! Господь да хранит тебя!
Я вернулся домой. Волнение и радость, пережитые в церкви, не оставляли меня весь оставшийся день. Благодать, как броня, защищала от страха приближающейся смерти.
Стрелки на часах показали без двадцати пять. Заныло сердце. - Началось! - подумал я. Осмотрел комнату. Поправил на столе завещание, чтобы его было хорошо видно. Вот и все!
Не раздеваясь, лег и закрыл глаза. Вот и все... вот и все... вот и все... - закружилось в голове. - Ну, и слава Богу! Слава Богу!...
Перед моим мысленным взором виделась церковь, иконостас и аналой, священник-старик, Евангелие, крест. Я снова целовал распятие и чувствовал, что не хочу уходить из храма, хочу остаться там навсегда.
- Прости меня, Боже! Прости меня! Прости!...
Я вздохнул, открыл глаза и в последний раз глянул на часы. Секундная стрелка отмеряла последний круг: тук - тук - тук... Вот он - обратный отсчет: пять, четыре, три... Я напрягся, вытянулся и, сжав зубы, простонал:
- Господи, прости!...
Надо мной появился ангел. Его белые крылья бесшумно колыхались, а красивое лицо улыбалось точно также, как и утром.
- Я готов! - прошептали мои губы. Рука поднялась и пальцы легко коснулись лба, живота, легли поочередно на плечи.
Вдруг ангел наклонился к моему лицу и поцеловал в лоб:
- Живи! - произнес пришелец громко и рассмеялся. Его крылья взмахнули, обдав меня легкой свежестью, гость вспорхнул под потолок и пропал.
Я лежал и смотрел вверх, где секунду назад колыхались белые крылья. Мне казалось, что моя душа кинулась следом за ангелом. Она хотела догнать его, что-то рассказать. Душа взлетала все выше, через потолок, крышу, она устремилась в небо, пытаясь отыскать след странного гостя. Небо было чистым-чистым, лазурным-лазурным. Небо окутывало все мироздание, что лежало под ним. Оно молчаливо смотрело вниз, наблюдая, что происходит. Его чистый взгляд рождал ощущение непонятного, вселенского смысла, наполняющего бездонную глубину неба. И я понимал: небо все знает, все видит, во всем участвует. Оно единое целое со всем сущим на земле. Мы во власти его разума, следуем его законам. И нет у нас ничего без этого неба, как не бывает сына без отца.
Я зрил чудо. Моя душа ликовала.