Самое знаковое кушанье советских времен – это макароны. Длинные, темные, склеивающиеся, подаваемые в солдатских столовых, пионерских лагерях, в обычных семьях и даже в поездах. С маслом, с сыром, с домашней тушенкой вперемешку с дробью, с сахарным песком, с жареной колбасой, с томатным соусом, с жареными яйцами и вообще – с ничем.
В заповеднике макароны были тоже знаковой едой: картошка там не росла, а крупы требуют любителя и умельца их варить, не превращая в нечто из списка "стола № 5". Посему макаронные изделия постоянно привозили в местную лавочку, и расходились они хорошо. И никто из заповедных людей не знал, что само слово "макароны" итальянское и означает что-то похожее на счастье.
Продавщица Вера была очень интересной женщиной, таких испокон веков любили русские мужики, от Кустодиева до заповедниковского директора. Помимо своей картинной рельефности она обладала разными талантами: громко смеяться, много пить, не пьянея при этом, а главное – говорить стихами. Нельзя сказать, что душа ее была по-настоящему поэтической, но чувство ритма ей не изменяло. Лирика же у нее получалась убойная, доводившая слушателей до колик, слез и катания по полу, при этом абсолютно непечатная. Матерная, то есть. С длинными словообразовательными цепочками и обилием авторских неологизмов. Смелая, воспевавшая как упавшую во время работы на ногу тару, так и светлое чувство радости за соседку, впервые зашедшую в лавочку в новом пальто, подаренном мужем на недавнюю премию.
Продукты в заповедник привозили три раза в неделю, для чего в ближайший город командировалась большая машина защитного цвета. Управлял машиной водитель с большим стажем езды по заповедниковым тропам Славик. Он же ее периодически чинил, потому что любил даже больше, чем свою вечно голодную до земных радостей жену, хотя и выражал свое чувство словами из лексикона продавщицы Веры, только без стихов. Стихами он не умел.
В понедельник рано утром машина защитного цвета подъехала магазину, забрала замерзшую от ожидания Веру и отправилась по извилистой дороге в город. Дороги в заповеднике были по-настоящему заповедными, иногда зимой они становились просто незаметными на фоне белого снежного пейзажа и обещали много приключений. Еще больше приключений ожидало ездальцев во время снежной бури или в весеннюю распутицу.
В этот памятный понедельник бури не было – по причине среднезимней календарной весны,- а снег уже начал напоминать манную кашу на воде с добавлением изрядного количества черного перца. Рулить было непросто.
Славик ездил по продуктовым делам с Верой не реже раза в неделю. Он эти поездки любил: баба веселая, нежадная, свойская. В конце поездки всегда угостит за труды погрузки и прочей мужской помощи.
- Н-ну че, погнали? С молитовкой! – произнес, заикаясь, Славик, как только Вера села в холодную кабину.
- Давай, гонщик-ля! – Вера растянула свои губы, улыбнулась. Потом достала сигарету, вкусно затянулась.
Славик включил радио. "Непохожий на тебя, непохожий на меня, просто так прохожий, па-арень черно…"- пел задорно молодой кудрявый певец. Вера тут же подтянула, помогла закончить песню. Славик засмеялся, тряхнул головой, надел водительские очки с желтыми стеклами и тоже закурил. Впереди лежала двухчасовая дорога, а начало обещало, что скучно не будет.
Радио все пело, за окном тянулись бесконечные серо-белые просторы, окаймленные где-то у горизонта местной разновидностью гор - сопок. Природа в это время года производила впечатление чего-то внеземного и весьма безжизненного и совсем не рождала энтузиазма.
Заповедная природа вообще оживала ненадолго, происходило это весьма бурно и непредсказуемо. В конце мая или в середине июня вдруг выглядывало огромное солнце, начинало щедро согревать промерзшую землю – совсем без устали, без перерыва на ночь. И через несколько дней на низких безжизненных кустиках откуда-то появлялись почки, которые потом выстреливали клейкими малахитовыми листочками. Из тайных норок вылетали кланы мошкары, стремясь любыми путями забраться всюду: в глаза, уши, под одежду заповедных жителей. Теплом и буйством заповедной природы любоваться становилось сложнее, но сам факт незаходящего солнца и – главное – смены цвета окружающей природы делал людей счастливыми. И некоторые расплачивались за это счастье багровыми пятнами на открытых частях тела: оказывается, на солнце тоже бывает аллергия! Но ведь и со счастьем бывает перебор…
Кабина большой зеленой машины прогрелась, Вера расстегнула пуховик и размотала шарф. Славик покосился в ее сторону и довольно закряхтел. Пышногрудая продавщица с удовлетворением поймала его взгляд. Мужик, что скажешь!
- Любишь крупный калибр? – понимающе осведомилась Вера – Моему тоже нравится!
Славик задумался. По внешнему виду самого "моего" это было трудно представить. Но жена-то лучше знает!
- А вы вчера у Ленки г-гудели, что ли? – перевел он разговор, смущенный "калибром" и тем, что был уличен во взгляде.
- Не вчера, а в субботу. Юбилей же ж, ля… Вчера - только обед, для выживших. А мой с утра, слышь, чаю попить решил, - как-то неодобрительно произнесла Вера.
- С-сушняк? – понимающе спросил Славик.
- Чудак! На букву "м"! Заварил вместо чая "Ласточку"!
- Какую ласточку? С-сушеную? – Славик считал себя человеком с чувством юмора.
- Чай такой для похудания! Мне Танька из аптеки принесла.
- И че?
- Че-че… Весь день потом гнезда вил…
Славик немного подождал, не будет ли еще каких-нибудь пояснений, а потом закатился от хохота.
- Г-гнезда, говоришь? – сквозь смех спросил он
- Вы же, мужики, все как есть бестолковые! И мой не лучше! – Вера задумчиво отвернулась и стала смотреть в окно. – То ложки утром на глаза положит, то чаю чужого напьется! Хуже детей!
- А л-ложки-то зачем? – не понял Славик.
- Чтоб глаза не были сильно опухшими. Он их с вечера в морозилку засовывает.
- И че, п-помогает? – заинтересовался Славик.
- А то! Сам попробуй! – Вера была отзывчивой по природе, всегда делилась рецептами.
Погрузка прошла быстро, на базе почти не было очереди. В зеленую машину загрузили двадцать коробок с макаронами и еще кое-что по мелочи.
Славик пообщался с другими шоферами, пока ждал Веру. Наконец дуэт встретился в обжитой уже кабине. Настроение у обоих было приподнятое.
- Ай-нанэ-нанэ!- исполнила Вера радостную цыганскую напевку. – Поехали, чавелы!
Ей, рожденной на севере среднерусской полосы, почему-то именно сейчас захотелось в табор, чтоб кружиться, как волчок, соблазняя публику пестрой юбкой, и чтоб на гитаре играли, упав на одно колено, двое молодых жгучих цыган, улыбались ей белыми зубами и прожигали взглядом черных глаз. И чтоб было вокруг все ярко и громко, и била жизнь через край.
- Эх, жалко, что ты не цыган!
Славик задумался над ответом, но Вере было некогда ждать. Мысли ее уже летели вперед, сердце радостно билось от предвкушения маленьких радостей.
- Я пивасика взяла, на камнях остановись, поправимся.
- Ну, ясное д-дело. Традиция!
Традиция действительно была. Все уважающие себя заповедные жители никогда не возвращались из города, не остановившись у большого камня. Это так и называлось: "Выпить у камней", благо, что до въезда в заповедник оставалась всего пара километров, дорожных смотрителей тут уже не водилось.
Славик остановил машину. Вера достала из пакета пару бутылок пива, кусок колбасы, хлеб. Славик оживился:
- М-может, лучше беленькой? У меня тут есть.
- Начнем по порядку, чтоб градус не понижать, - со знанием дела ответила Вера.
Колбаса была порезана, живительная влага разлита по бумажным стаканам, хлеб издавал наркотический для русского сердца запах.
- Эх, хорошо! – сказала жизнелюбивая Вера и закатила глаза.
После пива и небольшого количества "беленькой" разговор сменился беспричинным смехом. Наконец Славик завел мотор, Вера вытерла выступившие от смеха слезы, и нагруженная макаронами зеленая машина поехала.
Заповедная дорога в этом месте заставляла вспомнить анекдот: русские называют дорогой то место, где хотят проехать. Снег за день подтаял, машины изрыли его глубокими скользкими колеями. Славик мужественно держал баранку.
На последнем крутом повороте колеса предательски заюлили, и через несколько секунд машина слетела в речку. Собственно, это была не настоящая река, а так, речушка, широкий ручей. Но по причине начавшейся весны воды в этом ручье было много.
Вера не успела испугаться: сказался небольшой наркоз. Славик, очнувшись, выматерился, при этом совершенно нормально, без заикания, выговаривая слова. Машина лежала на боку, Вера лежала на Славике, который уперся в дверцу. В машину текла вода.
- Прокатились, ля! – сказала Вера после того, как очередная попытка выбраться наружу закончилась успешно. И стала смеяться.
Выбравшись, Славик сначала молчал, курил, потом пошел за подмогой. В машину продолжала затекать вода.
Большой заповедниковский тягач выдернул продуктовозку. Промокшие коробки перегрузили и привезли на склад. Через час начальница местной торговой точки обзванивала свой коллектив:
- На склад, живо! Форма одежды рабочая, с фенами!
Многострадальные черные макароны извлекли из раскисших коробок, просушили теплым ветерком домашних эолов, расфасовали в бумажные коричневые пакеты, отправили в лавочку и успешно продали заповедным людям.
И было всем счастье.