У меня в ладони камень. Камень предназначен для моря, но на море шторм и толка нет никакого в созерцании его непременного поглощения стихией, равно как нет толка и в обладании им. За моей спиной стоит Молох и сжимает в лапах чашу покоя, для него любое чувство ново, он может обращать огонь в стихи и может быть когда-нибудь станет другим. Последний камень взят из мостовой, что вела через город, который я построил двадцать лет назад. А теперь место связи, что зовут адом, заимствует у меня картинки, пропускает через мясорубку жизни добропорядочных людей, собственно, ад – да. И расклеивает на их лбах валентинки, дотошно подходя к вопросу. Я закуриваю папиросу, бью башмаком по гравию и показываю коту билет. Он недовольно щурится, мотает головой и разверзает слой реальности, для того, чтобы открыть для меня тропинку из желтого кирпича, ведущую на тот свет. Извлекая урок из загробной жизни, я знаю, как делать не нужно и потому вернувшись в пустыню, первым делом покупаю оружие, патроны, коробку тушенки и несколько компасов. Девочка с глазами белой волны и девочка с именем пса, закрывают от меня свои сны и обнаруживают голоса. Три челюсти вгрызаются мне в запястье руки, которой я пишу мемуары, на встречной полосе кот выключает фары и щерится, обнажая клыки. Тридцать три дня в тени креста, уши напряженно распознают звуки музыки, но музыка теряется в неистовых стонах – среди зданий мертвого города, среди хохота столбов из бетона и только звуки – стук трамвайных колес, выстрелы с той стороны, правильно упавшая ваза с цветами, меняют сознание, аккуратно проникают за оправдания и выворачивают наизнанку. Напрасно камень пытается тянуть за собой. Сизиф гонит Мика Джаггера, давит танками выкидышей эстрады, променявших пластилиновый сыр на тряпье неофитов. Молох бьет по тверди земли и серебряная струна раскрывается в песне. А я надеваю десятилетний свитер, выхожу в пустыню, охотиться на змей. Я не стал смелее, я стал глупей.
***
Прогремел взрыв на фабрике черных игрушек, раскололась надвое голова,
Опустились руки на перила послушно, недосуг боле старый мир обнимать.
Вспышки света, поэмы подъездных ламп,
Бунтарство выхаркано на лестничной клетке,
Башлачев, Летов, хор татарских лам,
В половине случаев тянутся к свету.
Голова колесом за резной забор,
Праздник лета весной бывает тоже,
Ось упала на землю, дремлет двор,
Глаз прощает февраль, а спать не может.