Печальная судьба пирата

    
     Если кто-то рассчитывает, что здесь речь пойдет о Френсисе Дрейке, Флинте, чьи люди "гимн морям поют", или, наконец, о капитане Бладе, то будет глубоко разочарован. Речь пойдет всего лишь о собаке с такой кличкой. Но судьба ее и впрямь печальна. Впрочем, и хозяину не позавидуешь тоже.

     Эта история дошла до меня в виде семейного предания, мама мне ее рассказала, когда уже и хозяина не было на свете, не говоря уже о собаке.

     Мой отец (а именно о нем и пойдет речь) был заядлым охотником, причем настолько, что однажды дело у родителей дошло едва ли не до развода. Матушка поставила перед ним условие: или я или твоя дурацкая охота. Вот так, и никак иначе! Только тогда он свой охотничий пыл поумерил и далее стал отправляться лишь в каботажные рейсы, то есть по окрестным с дачей лесам, всего лишь на мелкую птицу рассчитывая, да и то лишь не более одного раза в месяц.
 Представляю, какие кошки скребли у него в груди, но жена все же оказалась дороже охоты.

     На Главпочтамте, где отец проработал едва ли не всю жизнь, было свое охотничье общество под названием «Молния». Стилизованное изображение молнии и до сих пор является символом почтового ведомства, поэтому и во время войны в войсках связи на петличках солдат и офицеров было это же изображение. Вроде бы и сейчас тоже.

     В родительском альбоме сохранились несколько фотографий, сделанных во дворе Почтамта на Мясницкой. Несколько десятков мужчин стоят стройными рядами, все в одинаковом облачении, в светлых рубашках и полотняных брюках, у всех за плечами ружья, а некоторые еще держат на поводках собак. Это и есть упомянутая «Молния».

     Понятно, что у отца было полное охотничье снаряжение, я и сейчас нахожу на чердаке дачи то ягдташ, то что-то непонятное для собственноручного набивания патронов. И ружье у него было высшей марки, бельгийский «Зауэр-три кольца» и, конечно, охотничья собака, ирландский сеттер ( а может сеттер гордон, не разбираюсь) черной окраски, потому и «Пират».

     Началась война. Возраст отца был призван не с первых дней, а где-то в конце сорок первого. В конце того же лета, когда немцы еще не подошли вплотную к Москве, но обстановка становилась все тревожнее, отец решил отправить семью от греха подальше. Это еще не было эвакуацией в полном смысле этого слова, но все же. А этим «подальше» был всего лишь Тамбов, отстоящий от Москвы лишь на 480 километров юго-восточнее. Этот город был выбран лишь потому, что в нем тогда проживала мамина двоюродная сестра, муж которой был заместителем начальника тамошнего артиллерийского училища.

     Семья на тот момент состояла из жены (моей будущей мамы) и тёщи (будущая бабушка). Ну и конечно Пирата, ведь полноправный член семьи.

     Поезд добирался до Тамбова едва ли не трое суток, поскольку приходилось часто останавливаться, пропуская идущие с востока один за другим военные эшелоны. Порой такие остановки растягивались на часы и собаку на это время выпускали из вагона на улицу. Это вошло едва ли не в обиход, и наш Пират, видимо, расширял и помечал свою территорию, как это принято у собак. Да и знакомился с местными собаками, наверное.

     Но однажды стоянка оказалась совсем короткой, и когда поезд тронулся, Пират оказался не в пределах видимости и не сразу это заметил. Но когда выскочил из-за пакгаузов, поезд уже набирал ход. О том, чтобы дернуть стоп-кран, и речи идти не могло, по законам военного времени могли за это и к стенке поставить. Пират долго бежал за поездом, отставая все больше и больше. Наконец, совсем обессилел и лег на землю. Представляю, каким взглядом он провожал уходящий поезд. А как себя чувствовала при этом моя будущая семья, и представлять не надо. Женщины, те вообще плакали в голос, да и отец слез не скрывал.

     …Война закончилась. Отец под Сталинградом был ранен осколком снаряда, но дошел до Румынии, где и дослуживал еще год с лишним и был демобилизован лишь в конце сорок шестого. Служил, понятное дело, в войсках связи и закончил войну капитаном. Как только сошли снега, а значит весной уже сорок седьмого, он отправился на поиски своего Пирата, и никакие доводы домочадцев на него не действовали. Название той станции еще тогда запомнил.

     Уж как ему все то удалось, мне неведомо. Но после многочисленных расспросов кто-то из станционных смотрителей сказал ему, что примерно в указанное время путевой обходчик Степаныч нашел на путях похожую собаку и привел ее к себе. Сейчас он уже на пенсии, так что неизвестно, живет ли она у него попрежнему. Но адрес этого Степаныча отцу сообщили и он не преминул сразу же к нему наведаться.

     Действительно, все оказалось правдой. Обходчик еще рассказал, что когда обнаружил собаку, она даже не могла сама идти, настолько была обессилена. А собака, по всему видать, породистая, не дворняжка какая-нибудь, вот и решил забрать ее. Для этого даже сходил за тележкой, на которой и привез ее домой.

     Понятно, что назвал другим именем, к которому она, по его словам, долго привыкала. Непонятно только, на что рассчитывал тогда мой отец: фантастикой является уже то, что вообще удалось разыскать. Пират и до войны по собачьим меркам был уже немолод, а с августа сорок первого прошло еще пять с половиной лет.

     Отец, конечно же, узнал своего Пирата, теперь уже бывшего. Но тот его не узнал. Или сделал вид, что не узнал, ведь по его собачьему разумению мог расценить то, что с ним тогда случилось, как предательство хозяина.

     По словам мамы, по возвращении домой у отца на глазах стояли слезы. Принес бутылку водки, которую почти всю и выпил в тот вечер, чего раньше никогда не случалось.

     Собаку больше не заводил.

    PS. Похождения литературных пиратов, всяких там флинтов, сильверов и прочих, конечно интересны,особенно в юности читателей. Но эта подраматичнее будет, не так ли?