День пятый
На утренней репетиции нашего состава А появилось еще одно произведение: «Сорока-воровка» Россини, а с ней пожилой дирижер Октав К., требовательный, но с чувством юмора и очень понятным испанским языком. Оркестр медленно притирается друг к другу, основная беда моих коллег – нелюбовь к писанию штрихов. Никто даже карандаш с собой не носит. Хорошо, что наш концертмейстер весьма серьезен и преисполнен сознанием своего долга. Я выучила названия оркестровых групп, а также, что calder;n – это фермата. Удивительно, что в Испании, которая во всех смыслах так недалеко от Италии, для всего придумывают свои названия.
Наш собственный вечерний концерт должен был состояться недалеко от Жонзака, и не где-нибудь, а в казино. После обеда мы приехали туда и выгрузили вещи, а потом разбрелись кто куда. Большинство наших отправилось в расположенный рядом аквапарк. Я немного посидела там на скамейке, любуясь маленьким садиком: здесь росли невысокие кипарисы, олеандры и лаванда, и мне вспоминался Крым – из-за букета запахов и из-за удивительной отпускной легкости, которую я испытывала, несмотря на сплошные концерты и репетиции. Затем две коллеги и я отправились в сам Жонзак. С сожалением нужно отметить, что французы очень плохо понимают английский язык. Наша практика обязательного школьного английского научила нас понимать его, даже если ты его не знаешь. А тут мы размахивали руками, кричали «castle, castle!», но на нас странно смотрели и ничего не понимали. Так что мы плутали и вышли к castle сами, без всякой подсказки. Только потом я вспомнила, что он называется шато.
Наш путь лежал по чудесным старинным улочкам, где дома были покрыты тем самым почетным черным грибком, в окнах, прикрытых от жаркого дня ставнями и завешенных кружевными занавесками, и на балкончиках стояли горшки с цветами, а глиняная черепица покрывала не только крыши, но и низкие заборчики, которые, очевидно, служили не столько для охраны собственности, сколько для официального разделения участков. На лужайке под замком паслись ленивые коровы. Мы снова прошли по улочке, ведущей от замка к собору, только теперь магазины работали, и мы их посетили. Мне очень понравился магазин с игрушками, вырезанными из дерева. Меня совершенно очаровал ярко-рыжий деревянный кот с хвостом трубой и ярким золотым орнаментом на спине. К счастью, мадам-продавщица поняла мой тот самый школьный английский и даже спросила меня: «It is for the gift?». Я ответила утвердительно, она запаковала кота в пакет из ярко-зеленой бумаги и приклеила сверху желтый бант. Кота в дальнейшем назвали Паскалем, позже будет понятно, почему.
Таким образом прогуляв полтора часа, мы вернулись в казино, где встретились с остальными, красными и разомлевшими после аквапарка. Репетиция прошла не очень удачно, у нас наступил кризис. Кроме того, после романских соборов нас совсем не удовлетворила акустика маленького зала с полом, покрытым красно-желтым ковролином.
На террасе казино нас покормили ужином, по-ресторанному красивым и не особо питательным. Например, подавали флан – суфле из овощей. Это как птичье молоко со вкусом морковки. Понравился мне только десерт, маленький шоколадный тортик. Если бы к нему еще и подали чай, было бы совсем прекрасно…
На концерте мы собрались и сыграли вполне себе хорошо, публика демонстрировала живейшее участие, кто-то требовал, чтобы мы сыграли наконец Вальс Шостаковича. Хлопали стоя. Потом опять был «стаканчик дружбы», но так как зрителей оперативно вывели, дружили мы сами с собой. Кстати сказать, именно на этом концерте почти половина зрителей была не великофранцузская: я насчитала приличное количество индусов.
Я постепенно привыкаю к здешней манере поведения, которая поначалу мне показалась довольно слащавой: я улыбаюсь посторонним людям, Паскалю из столовой (да-да, вот он, Паскаль), черноглазому повару Филиппу, которому мы с Наташей однажды в растерянности помахали ручкой, когда он застал нас за пристальным разглядыванием посудомоечной машины, да просто прохожим. Самое удивительное, что люди улыбаются в ответ, и делают это ужасно мило и заразительно, вопреки расхожему мнению, что европейская вежливость фальшива по своей сути. Думаю, это тот случай, когда внешнее влияет на внутреннее: привыкнув улыбаться людям, ты привыкнешь и относиться к ним более-менее сносно. Впрочем, возможно, люди здесь добры и милы потому, что это провинция, а не большой и шумный город. Основную часть населения здесь составляют очень симпатичные пожилые люди с птичьим любопытством в глазах и ярко выраженной любовью к жизни, которая проявляется в долгих обедах и ужинах всей семьей, когда общественная жизнь замирает минимум на два часа днем и вечером, в яркой красивой одежде (в магазине мы видели семейную пару, которая шла, в высшей степени романтически держась за руки: дедуля лет восьмидесяти был одет в желтое, а его спутница – в розовое). Моя интровертная сущность настолько оттаяла в этом царстве доброжелательности, что я улыбнулась подошедшей ко мне собаке, и тогда поняла, что пропала.
Вечером, когда я уже почти легла, нас вызвали на стрелку концертмейстеры оркестровых групп, чтобы писать штрихи. Я взяла ноты, карандаш и резинку и выползла на улицу, в импровизированное кафе, где по вечерам гуляли те, кому спать не хотелось, а хотелось наоборот выпить пива и пообщаться. Концертмейстеров было трое: первых скрипок (то есть мой) – Фернандо, виолончелей (то есть нашей Насти) – Джонни, и контрабасов (то есть нашего Макса) – Оскар. Все трое – колоритные мексиканские крепкие товарищи, выгодно отличающиеся от остальных школьников. Кроме того, пришла Памела, помощница концертмейстера вторых – то есть нашей Алены. Таким интересным образом получилось, что штрихи интересуют только мексиканцев и русских, ибо больше никто не присоединился. Количеством поставленных штрихов концертмейстерская партия отнюдь не изобиловала, и мне пришлось даже попытаться задать вопросы насчет непонятных мест, что было встречено радостным улюлюканьем, а я долго терялась в догадках: это оттого, что я неправильно выражаюсь, или от восторга, что бледные варвары немного знают llengua castellana? Как выяснилось в дальнейшем, мексиканцы просто на всё реагируют именно таким образом.
Сосредоточенное писание штрихов очень быстро и незаметно перетекло во всеобщее братание, и я успела улизнуть немного раньше, чем начался джаз с контрабасом.