Как бы ни мучился Орландо, переживший крушение своих надежд, совсем рядом с ним, Мими и Рыцарь, запертые в подземном переходе, испытывали не меньшую муку. Бессильные что-либо предпринять, и понимая, что безвозвратно уходит драгоценное время, они стояли молча и неподвижно, умирая каждую секунду. Когда хлопнула дверь камеры, и раздались голоса солдат, Рыцарь понял, что все пропало. Он отклеился от стены и вытер пот со лба трясущейся рукой.
- Идемте, нам тут больше нечего делать.
Мими отчаянно мотала головой, сцепив зубы, чтоб не зарыдать в голос. По лицу ее текли слезы, бессильные и яростные, падали на пол дождевыми каплями. Рыцарь взял ее за локти, но она вдруг рванулась и кинулась к стене – сэр Димитриус едва успел ее перехватить. Борьба была короткой, но отчаянной, в полной тишине четверо взрослых мужчин еле-еле сладили с одной девчонкой, которая билась у них в руках, не издавая ни звука.
- Ты что делаешь? Сама на тот свет захотела? – зашипел Рыцарь, когда они выволокли юную Ферро в коридор, где уже можно было подать голос.
- Пусти!
- Отпущу, если успокоишься. Мало у нас проблем?
Мими задыхалась. Она рванула ворот и ткнулась головой в стену, как будто пыталась ее проломить.
- И что теперь? Что? Мы вот так возьмем и уйдем?
- Мими, дорогая, здесь мы больше ничего не можем сделать… - голос Рыцаря сорвался, он замолчал посреди фразы, чтобы не заплакать самому. Кто мог предположить, что после стольких трудов они окажутся фатально невезучими и не смогут сделать последний шаг. – Нам… Нам не повезло…
- Не повезло? Это Лие не повезло, потому что ее сегодня убьют! Убьют, понимаешь?! – Она перевернулась лицом вверх, опираясь лопатками на стену, - я иду туда, выломаю эту чертову стену, проткну пару животов и попробую вырвать ее силой. Я не могу ее там оставить!
- Это глупость. Ты знаешь, сколько там сейчас народу? Стоит только пикнуть, и двадцать человек, вооруженных до зубов, будут там – нас порежут на салат в мгновение ока, мы даже не успеем взяться за ручку ее двери. Ты этого хочешь?
- Мне все равно…
- А мне нет. Я готов умереть за Лию хоть сейчас, но я не хочу, чтобы смерть моя была напрасной, и тем более я не хочу твоей смерти. Идем, малышка, нам пора уходить…
Мими сползла по стене и заплакала, обхватив руками колени. Все были подавлены, и каждому из них хотелось как можно скорее покинуть этот проклятый коридор, чтобы глотнуть воздуха и почувствовать себя живыми. Но Мими плакала, и они стояли вокруг, не зная, что предпринять, ожидая, пока со слезами ее покинут силы. Наконец Рыцарь наклонился, обнял ее и стал что-то шептать на ухо, поглаживая по голове, как ребенка.
- Пойдем… пойдем отсюда…
Он подхватил ее под руки и осторожно, как больную, повел вперед. В главном коридоре они встали – сэр Димитриус взъерошил седые волосы и протянул Рыцарю руку.
- Ты прости, если что не так, сам знаешь – я старался.
Рыцарь молча кивнул и пожал протянутую ладонь:
- Мы пойдем в город, постараемся сделать хоть что-то. Пусть это будет безумство, но… - он снова замолчал, сглатывая комок, - а вы ступайте, возьмите лошадей и скачите, куда пожелаете. Это больше не ваша битва. Спасибо вам за все, друзья.
Они помолчали и двинулись в разные стороны. Сэр Димитриус, Юджин и Клэй – направо, к Голубиной Роще, а Мими с Рыцарем – налево, к выходу в Сеймор. Звуки шагов зазвучали в темноте, отдаляясь и затихая, чтобы навсегда оставить это место в тишине.
Рыцарь довел Мими до выхода и взял ключ из ее кармана. Замок открылся легко, словно был готов и только их дожидался, но дверь долго не поддавалась – то ли шарниры устоялись, то ли руки ослабли от длительного напряжения. Холодный, невообразимо холодный ветер ударил в лицо, стоило лишь сдвинуть на дюйм дверную створку, Рыцарь поежился под плащом и подал руку Мими, выпуская ее наружу. Они вышли и не сразу поняли, что произошло – вроде все было, как всегда, но…
Яркий белый свет лился с неба, обозначая наступивший день, но не только небо освещало убогий переулок с бесконечными складами – вся земля, насколько хватало глаз была белой. Мертвенно-белой, словно кто-то просыпал муку на город. От холода и непривычного света их лица казались розовыми, неожиданно молодыми. Мими присела и потрогала пальцами землю – под ее рукой белизна оплывала, расползалась водой, оставляя черный след.
- Что это?
Рыцарь выглядел потрясенным.
- Это снег. Так выглядят страны, в которых царит вечная зима, или горные вершины, где всегда холодно.
- И это теперь так всегда будет?
- Я не знаю, Мими, но это дурной знак. Пойдем отсюда, мы и так порядочно наследили.
Они двинулись по направлению к центру, изумляясь каждому шагу, который четким следом впечатывался в землю. Все изменилось за одну ночь - ветки деревьев стояли голые, новые листья не появились взамен облетевших, крыши домов казались укрытыми шапками, и весь мир был белым. Холод кусал за уши, забирался под плащ, леденил пальцы в ботинках – от него не было спасения. Мими дернула Рыцаря за рукав:
- Мне страшно. Так и хочется побежать, да некуда…
Он обнял ее за плечи и кивнул головой на первый попавшийся кабак:
- Давай зайдем, обогреемся.
Несмотря на раннее утро, в кабаке уже горела печь, распространяя вокруг себя изумительное тепло. Вокруг печки сгрудились несколько посетителей и сам хозяин, испуганно вздрагивавший от каждого шороха.
- Будьте любезны горячего вина – мне и девушке.
- Сударь, вы видели, что творится! Истинно говорю, последний день живем сегодня, завтра уже не будет.
- Я так не думаю, - Рыцарь подошел к печурке и протянул озябшие пальцы, - это всего лишь снег.
- Да в наших краях отродясь этого басурманского снега не было! Мы жили, наши родители жили, их деды и прадеды жили – никто не видел. А теперь вдруг выпал, с чего бы это?! А вот я вам скажу… - толстая торговка, судя по запаху, рыбой, уверенно заявила присутствующим, - та девица, которую сегодня казнить будут на площади, она ведьма. Ведьма из ведьм, и это она наслала на нас проклятие.
Словно молния мелькнула по залу, прежде чем кто-то успел отреагировать. Бац!!!
- Ай-ай-ай, люди добрые, это что же творится-то!!! Средь бела дня честных людей зрения лишают!!!
- Еще хоть слово скажешь, старая вешалка, я тебе глаз совсем выколю, - Мими, белая от ярости, сжимала в руке полено, которым и приласкала местную прорицательницу. - Та девушка – ваша законная принцесса, подонки, и вы ее предали. Вы отдали ее на съедение, и смотрите теперь, что с вами будет.
Она показала поленом в распахнувшуюся дверь, которая именно в этот момент пропустила двоих посетителей, - холодный белый свет ударил в глаза, заставляя людей отворачиваться то ли от стыда, то ли от страха.
- Так и будете жить, как звери, прячась в норах от холода. Опомнитесь, - Мими обвела взглядом притихший трактир, - еще не поздно. Идите и спасите ее, вырвите ее из лап этого урода, вашего правителя! Ну, кто со мной? Что, никого здесь нет? Я одна тут нахожусь?
- Идите-ка вы, сударь, подобру-поздорову… - Рыцарь почувствовал, как в руки ему что-то сунули, - тут колбаска вам покушать. Только вы идите, и ее забирайте. Мы люди скромные, нам неприятности не нужны… Идите…
Трактирщик настойчиво подталкивал его к выходу при молчаливом одобрении собравшихся. Мими истерически рассмеялась и швырнула поленом в печку – ворох золотистых искр взметнулся вверх, щедро посыпав рыбную торговку, которая заметалась и заверещала:
- Ой, горю, горю!!! Пожар!!! – несколько человек подхватили ее, повалили на пол и стали катать в грязи, изрядно потешаясь. Но Мими не успела насладиться местью, Рыцарь взял ее под локоть и вывел наружу, в сияющий, стерильный, ледяной день.
Поспать Лие так и не пришлось, но голова ее была удивительно ясной. Казалось, за всю ее жизнь ей так хорошо не думалось. Мысли были чистыми, свободно текли и облекались именно в ту форму, в которую нужно. Если бы она хотела написать философский трактат, то лучшего времени было не придумать – все самые сложные и запутанные житейские вопросы сейчас виделись ей удивительно простыми и ясными. Даже странно было, что раньше она этого не понимала.
Оставалось еще несколько часов. Лия не знала точно, когда за ней придут, но полагала, что это может случиться в любую минуту, поэтому предпочла подготовиться – умылась, причесалась, поправила на себе одежду, а потом села на стул и стала смотреть по сторонам. За неделю она выучила наизусть каждую трещинку в штукатурке, но сейчас, пробегая их глазами, удивлялась, насколько интересно на них смотреть. Как же безумно увлекательно жить! Жить, не имея над головой подвешенного меча, будучи свободной смотреть куда угодно и делать, что хочется. Она раньше читала, что приговоренные к смерти испытывают такие чувства, но сейчас она испытывала их сама – и все было точь-в-точь как в книгах. Закрывая и открывая глаза, она ощущала каждую секунду своей жизни и горько сожалела, что раньше не умела их ценить. Вот если бы избежать смерти, как она бы стала жить! Как разумно и экономно распоряжалась бы каждой своей секундочкой!
И тут она вспомнила, что все так думали, но, если кому действительно удавалось выжить, то он скоро снова переставал ценить время. Природа человека слаба, увы… Было ли ей страшно? Было, но временами. Словно припадками накатывали на нее волны паники, выжимая капли холодного пота, а потом снова все успокаивалось.
- Хоть бы прилюдно не накатило… - пробормотала она сквозь зубы, вытирая лоб, а потом подумала, что это в сущности все равно. Близость смерти позволяла ей быть откровенной и больше не притворяться ни перед кем. – Все пустое… Хоть бы я там прилюдно лопнула с треском и блеском, и развалилась на тысячу плюшевых медвежат, все это суета и ничего более…
Когда зашли люди, она все так же сидела на стуле и смотрела в стену. Ей даже прислали горничную. Бедная девушка совсем заробела, когда принесли солдатский костюм, и принцесса стала одеваться, совершенно не обращая на нее внимания.
- Причесать меня? Спасибо, но зачем? Я всегда так ходила, и сейчас так пойду. – Кудри ее, как всегда, были спутаны в подобие косы, и давно уже не расчесывались. – Ты иди, у меня для тебя работы нет.
Дверь снова захлопнулась. Лия осталась одна, теперь уже в белой рубашке и серых солдатских брюках, заправленных в самые маленькие сапоги, какие только смогли найти. Но все равно они были ей велики. В одежде с чужого плеча принцесса казалась уличным сорванцом, веселым хулиганом, который гоняет собак по подворотням. Вот только лицо ее было совсем не весело – вертикальная черта, разрезавшая лоб, твердо сжатые губы и горящие глаза заставляли людей отворачиваться, опускать головы.
За ней пришли через час. Все это время она так же просидела на стуле, глядя перед собой, но полная неподвижность скрывала огромное внутреннее напряжение, колоссальную работу, выполняемую умом и сердцем. Она считала секунды. Каждое мгновение теперь обрело структуру, разделилось на составные части, медленно проплывающие перед ней, так что она могла буквально осязать их. И не было ничего лучше, чем вот так следить за секундами, полноценно и остро переживая каждую. Именно теперь Лия понимала, что значит жить полной жизнью, но было до ужаса обидно, что это знание пришло так поздно.
Она не повернула головы, когда заскрипел засов, и только когда свет ей заслонила крупная фигура в мундире, она подняла глаза:
- Пора?
На плечи ей накинули теплый плащ, Лия даже удивилась, почему такой плотный? Но, подходя к центральным дверям, ощутила, что оттуда сильно дует холодом. Перед ней толпились караульные, мельтешили кучера и прочий персонал. А когда они вдруг схлынули, чтобы очистить ей дорогу к экипажу, яркий белый свет ударил в глаза и даже ослепил на мгновение, достаточное для того, чтобы понять, что в мире что-то случилось. Проморгавшись, Лия огляделась вокруг: тюремный двор был уже порядочно вытоптан, но по углам лежало что-то белое, похожее на сильную-сильную изморозь. Скат ворот, крыши, будки часовых тоже были покрыты белым, источающим свет и холод.
Изумленная не меньше, чем лавочница из Касабласа, принцесса прошла и села в открытый экипаж, который должен был доставить преступницу к месту казни. Ее руки, закованные в наручники, притянули цепью к скамье, оставив небольшую длину для того, чтобы показать смертницу во всей красе. Люди должны видеть, что бывает с теми, кто нарушил закон.
Перед ними и позади них расположились другие экипажи – получалась целая процессия, в центре которой была Лия, начисто забывшая о казни, и только успевавшая вертеть головой по сторонам. Легкий толчок, и карета тронулась, медленно заскоблив колесами по мостовой. Передние экипажи оставляли за собой черные следы, и Лия перегнулась, чтобы рассмотреть получше, но гвардеец, сидевший рядом с ней, даже не дернулся – он сам с удивлением рассматривал белое покрывало.
Весь город был покрыт снегом. Белые улицы и аллеи убегали вдаль, сливаясь с небом, также лишенным какого-либо цвета. Только свет, яркий и холодный, царствовал везде. Лия зябко поежилась под теплым меховым плащом – ее руки быстро покраснели, и не было никакой возможности их согреть. От самого здания тюрьмы на Рыбной улице стояли люди, молча и настороженно всматриваясь в проезжающие экипажи. Было в их безмолвии что-то пугающее, как в напряженной предгрозовой тишине.
Двигались они очень медленно, но сейчас Лия не знала, хорошо это или плохо – руки мерзли, да и под плащ поддувало. Ледяной ветер неприятно кусал ее, и, посмотрев на караульного офицера, она подумала, что, наверное, у нее сейчас такие же красные уши, да и нос висит незрелой сливой. Однако не холод беспокоил ее больше всего, а люди – их угрюмо-враждебное молчание, полное даже не злорадства, а безразличия. Каждый из них выглядел так, словно происходящее его не касается, и в то же время он рад восстановлению общественного порядка.
Разве не за них Лия затеяла свою войну? Разве не за них она сейчас едет на смерть? Лия перебирала взглядом каждое лицо и думала – нет, не за них. Эти люди значили для нее так же мало, как и она для них. Но зачем тогда? Наверное, это было интересно. Ведь она, как Орландо, тоже всегда знала, что находится не на своем месте, и что с ней должно случиться что-то выдающееся. Непременно должно случиться, иначе жизнь просто не имела смысла.
Недавно открытая правда о том, что суть и соль есть просто жизнь – ежедневная, обычная, вдруг снова отступила куда-то в область книжных умствований. Душа принцессы загорелась знакомым огнем – да, она должна была совершить что-то героическое! Жить восемьдесят лет, изо дня в день путешествуя по комнате, может было и правильно, но нестерпимо. Она бы не смогла, это правда. Лия I, Горынична XVI родилась для того, чтобы сделать красивую глупость и красиво уйти, оставив после себя легенду. Самое смешное, что она действительно сделала глупость, и не факт, что очень красиво, но тут уж каждому свое.
Улицы все проплывали мимо, покрытые белым, нарядные, как невесты. По мере приближения к центру толпа становилась все гуще, и переднему расчету уже приходилось нагайками расчищать путь кортежу. Они миновали Мост Семи Мечей, и Лия поразилась тому, что вода в канале дымилась. Воистину удивительный день – мир сошел с ума, земля одела саван, а вода вскипела.
Этим путем обычно следовала гуляющая толпа на Праздник Синего Фазана – помост для представления располагался как раз на мосту, и сейчас Лия проезжала по нему, как прима местного театра, играющая Синего Фазана. Или короля Сигизмунда, что в общем, безразлично. Только аплодисментов не было, и толпа молчала, со свинцовой покорностью взирая на черные экипажи, неуклонно ползущие на Рыночную площадь.
Столько всего вспоминалось Лие за эту долгую дорогу: праздник Синего Фазана, тот самый, первый, когда рыцарь по имени Раджив Идрийский объявил ее Прекрасной Дамой, долгие вечера, когда они с Мими бегали по городу, глазея на витрины и прохожих, и отчаянно мечтая, что когда-нибудь у них будет Приключение. И вот оно случилось, и даже, похоже, закончилось. Но все-таки оно было. И были семнадцать лет, в которые она смеялась и плакала, ходила вот здесь, мечтала и верила. Очень хочется верить, что ничто не проходит бесследно!
Мими с Рыцарем с огромными усилиями прокладывали себе путь в толпе. Ближе к Рыночной площади это и вовсе оказалось безнадежным делом. Не только тротуары, скверы, подъезды и крыши, но даже деревья были усеяны любопытствующими. Они толкались, потом пинались, потом кусались, но смогли пробиться только к краю площади, туда, где обычно стояли зеленщицы.
Сейчас там не было никаких ларьков – со всей территории убрали любые намеки на обычную жизнь. Видимо, этой казни придавалось большое государственное значение, раз уж городские власти так расстарались. И то – это была первая публичная казнь со времен короля Ибрагима.
Чудовищным усилием Рыцарь протолкнул Мими к гранитному парапету, на который обычно мочились собаки, и втолкнул ее наверх. Не театр, но все же видно – многие и вовсе ничего не видели, довольствуясь нахождением в плотной толпе на месте события.
Какая-то бабка-чумичка причитала неподалеку: «Шиш вам, ироды, ничего вы ей не сделаете! Принцесса-то мертвая давно! Шиш вам, шволочи…» Мими вдруг вспыхнула и загорелась отчаянной надеждой. А почему бы Лие сейчас не попробовать призвать мертвых или сделать что-нибудь из ряда вон выходящее?
Огромный эшафот, представлявший собой помост, задрапированный черным, возвышался над людским морем, как флагман флота. На нем ничего не было, кроме огромной уродливой колоды, похожей на мясницкую, и кое-кто даже подозревал, что она именно оттуда и была. Какие-то люди, одетые в черное, суетились наверху, да малиновые мундиры солдат выделялись на белом фоне кровавыми пятнами. Толпа тихо гудела, не решаясь высказываться, и до конца не веря в реальность происходящего. Те, кто помнил казни времен покойного Ибрагима, уже состарились, а молодежь не представляла себе как можно так вот взять и отрубить голову человеку. Да не просто человеку, а женщине, молодой девушке, которая, говорят принцесса. Хотя говорят, что и самозванка – не знаешь, кому верить.
Но когда колеса тюремного экипажа заскрипели по мостовой, то многие были склонны верить, что она и вправду принцесса. Красивое лицо осужденной было спокойным, но за изломом бровей угадывалась боль – она смотрела на них без упрека, но каждому почему-то становилось стыдно. Люди отводили глаза, избегая смотреть ей в лицо, словно стыдясь чего-то, о чем и сами не знали. В морозном воздухе далеко разносился звон железа.
Орландо провел утро в своем кабинете. Вернувшись на рассвете, он упал ничком на кровать и пролежал так больше часа в тайной надежде, что сердце не выдержит и остановится. Но оно продолжало биться ему назло, обещая еще горшие муки. Каждый шаг, который он совершал за последний месяц, был неверным – своим знаменитым чутьем он понимал, что сбился с дороги, потерял верное направление, а теперь только нанизывает одну ошибку на другую.
Эта казнь не должна состояться, ведь невозможно представить себе, что его принцесса умрет, и ее больше никогда не будет. Он никогда не услышит ее голоса, не увидит ее лица – от одной мысли об этом можно сойти с ума. Но он слишком далеко зашел, он выстроил целую машину, завел ее, смазал и запустил, а теперь она норовит сожрать его самого.
Пачка писем, которую он принес, так и лежала на столе, он не решался в нее заглянуть, не мог заставить себя подумать о том, что очень скоро случится. Наступающий день казался ему могильной плитой, падающей на него с неба, и он бессилен был ее остановить.
К полудню он немного пришел в себя – достаточно для того, чтобы одеться и натянуть на себя хоть какое-то подобие человеческого лица. Он должен был присутствовать на казни, Тузендорф давно подготовил для него ложу – балкон одного из домов, окружающих площадь.
Никто не должен был знать, что глава государства присутствует на экзекуции, поэтому балкон был предварительно занавешен неяркой тканью, а жильцам дома хорошо уплачено. Все-таки самозванка не того полета птица, чтобы сам Правитель провожал ее в последний путь. Но, как ни старался Орландо представить дело рядовым, все вокруг понимали, что игра идет нешуточная.
Люди на площади тоже это понимали. Если было бы надо, эту девицу просто удавили бы в камере или обезглавили во дворе тюрьмы, но нет! Ее везут через весь город, чтобы все могли вдоволь на нее полюбоваться, а потом прилюдно отрубят голову. Есть в этом какой-то подвох. Да еще этот снег – где это видано, чтобы в стране вдруг наступал такой холод. Никак проклятие, или сама Драгуната решила спуститься вниз, чтобы отомстить за войну неправедную.
Впрочем, люди могли думать все, что угодно, но Правитель-то знал правду. Сто, нет, двести раз он удержал себя от того, чтобы не позвонить и не выкрикнуть дежурному офицеру, что казнь отменяется. С огромным трудом он оделся, и, когда пришла горничная с подносом, чтобы правитель мог позавтракать, Орландо тупо уставился на пищу, не понимая, что это и зачем оно здесь. Горячий кофе, сливки, оладьи с джемом – все, как он любил, но сейчас его передергивало от одной мысли о еде.
- Унесите это.
Он попробовал налить себе коньяку. От запаха его мутило, но усилием воли правитель заставил себя выпить, и спиртное действительно помогло. Пусть и остался противный привкус, но зато он почувствовал, что оживает, и уже почти в состоянии распоряжаться своим телом.
В коридоре раздались шаги – пришел Тузендорф. Он всегда немного суетился снаружи, пыхтел и топал, прежде чем доложить о себе, чтобы дать возможность правителю подготовиться к его визиту, но сегодня он прошел прямо в кабинет. Орландо сидел в кресле, опустив голову, не реагируя на внешние раздражители, но краем глаза он заметил, что министр чем-то взволнован.
- Ваше Высокопревосходительство, у меня такие новости! Даже не знаю, как и сказать…
- Она сбежала? – Орландо поднял голову.
- Нет, с принцессой все в порядке, ее готовят к экзекуции. Но…
- Какие тогда могут быть новости… - и он снова опустил нос.
- Снаружи творится что-то невообразимое! Это неслыханно!
Орландо не шевелился. Обеспокоенный Тузендорф обошел его с другой стороны и попытался заглянуть в лицо.
- Ваша Милость, извольте выйти на балкон.
- Что там? Революция?
- Ах, если бы… Ваша Милость, я вас умоляю, посмотрите в окно!
Неплотно закрытая балконная дверь распахнулась от ветра, и белая газовая вуаль, закрывавшая окно, взлетела пузырем, впуская свет и холод. Министр поднял голову и вопреки субординации, затряс своего повелителя за плечо.
- Вы должны это видеть. Вставайте.
Орландо нехотя поднялся и вышел на балкон. Тузендорф боролся со шторой, комкая ее и пытаясь убрать на место, а правитель застыл, обводя глазами совершенно белую площадь, исчерченную следами каретных колес. Наконец, министр управился со шторой и втиснулся позади его:
- Это снег. Такой, как бывает высоко в горах, где очень холодно. Драгуната, например, вся покрыта им. Но откуда этот снег у нас, в нашем климате? И причем, насколько мне известно, Амаранта вся в снегу, и ближайшие окрестности тоже. Сегодня вечером, когда я получу корреспонденцию из провинций, я буду знать, затронула ли их эта природная аномалия.
Он был очень взволнован.
– Но в любом случае, это просто невероятно…
Орландо безучастно смотрел на непривычно белый пейзаж на месте всегда яркого Сигизмундова сада. Крыши Университетской стороны и вовсе потерялись где-то, об их наличии можно было только догадываться.
- Как тоскливо… - заговорил наконец правитель. И снова замолчал. Барон ждал, что он скажет что-нибудь, как-то решит неожиданную проблему, но тот смотрел пустым взглядом куда-то вдаль и не подавал признаков жизни.
- Знаете, это… народ волнуется… - решился пробормотать Тузендорф, - рассказывают черт-те что… Вроде того, что принцесса – настоящая, и если она погибнет, то страна будет проклята.
- Вы тоже так думаете? – лицо Орландо по-прежнему ничего не выражало, и это было возмутительно.
- Какая чушь! Разве я похож на беззубую бабку? Ваше Высокопревосходительство, надо что-то делать! На окраинах людишки пошумливают…
- Вы умеете заклинать дождь? – покрасневшие от бессонной ночи и слез глаза правителя уставились на Тузендорфа. – А снег? Вот и я не умею. Так что довольно глупостей, пора идти.
Ирья, казалось, не смыкала глаз, но в какой-то момент, видимо, задремала. Ей показалось, что она только моргнула, она все так же сидела на диване, полностью одетая, но вокруг уже было непривычно светло. Ночь прошла, все было тихо. Ведьма растерянно оглянулась, вздрагивая от вида пустых шкафов, которые сама же вчера очистила. Дом выглядел нежилым.
Поднявшись, она почувствовала сильную боль в пояснице – отсидела за ночь. Это сколько же часов она спала? Ходики на буфете показали, что не меньше семи, ибо было уже девять. Девять! И до сих пор никого нет? Она растерянно заморгала глазами, закрутилась на одном месте, и тут услышала мерные удары в дверь. Ну наконец-то! Долго они думали!
Выпрямившись не без труда, Ирья приосанилась, и пошла открывать со всей возможной царственностью, на которую была способна. Дверь отворилась, но вместо малиновых мундиров на нее чуть не рухнули знакомые, испуганные лица соседей по кварталу.
- Госпожа Ирья, вы уж простите…
- Что деется! Конец света!
- Помогите нам, убогим, кто нас защитит?...
Они все тараторили одновременно, мельтешили перед глазами, а Ирья никак не могла взять в толк, почему нет солдат? По ее плану, обнаружив побег принцессы, солдаты должны были явиться сюда, и у нее для них была заготовлена теплая встреча. Но солдат не было, только бестолковые соседи причитали у ее порога.
- ТИХО!!! – Звучный голос ведьмы легко перекрыл людской гомон, - что у вас случилось?
Госпожа Паливец всхлипнула и кивнула куда-то в неопределенную сторону, комкая в пальцах грязный платок.
- Как же, матушка, тут такое происходит…
Она отодвинулась в сторону, пропуская ведьму, и остальные немедленно последовали ее примеру, выстроившись в две шеренги, как заправские солдаты. По живому коридору Ирья медленно прошла до конца палисадника, щурясь от непривычно яркого света, и рассматривая занесенные снегом деревья и крыши.
За забором из штакетника наклонилась старая черемуха, ее ветки прогнулись до самой земли под тяжестью белых комьев. Ирья протянула руку и растерла в пальцах холодный комочек, немедленно растаявший от тепла руки.
- Снег… Надо же…
Крыши, покрытые белым, сливались с небом, будто художник, нарисовавший Касаблас на карте мира, остался недоволен результатом, и решил стереть работу. Из труб кое-где поднимались к небу струйки дыма – холодно было на улице. Настолько холодно, что сапожник Януш напялил на голову женину шаль и старательно в нее кутался. Мясничиха всхлипнула:
- Что с нами будет-то?
Ирья присела, нагребая полные горсти снега. Трудно объяснить, но на душе лежал камень, смутная тревога, которую она не могла высказать. Что-то случилось. Что-то пошло не так, и сейчас все очень плохо.
- Что-то случилось… - она очнулась от могучего вздоха, вырвавшегося из двадцати глоток, и поняла, что разговаривала сама с собой.
- Ой… - заныла госпожа Паливец, - надо было не пускать Ришара на эту чертову казнь, пусть бы дома сидел. Помирать, так вместе…
- Казнь?! – Ирья резко выпрямилась, - казнь состоится?
Януш помялся, старательно подтыкая платок под воротник старой куртки.
- Вы уж нас простите, госпожа Ирья, за то, что мы может, невежливы бывали… Сами понимаете, мы люди маленькие, нам как скажут думать, так мы и думаем… Между нами, ну вот, если честно, мы не верим, что Лия виновата… Но ведь нас не спросят… Мы все ее знаем, она хорошая девочка…
- Так казнь все-таки состоится? Она не сбежала?
- А что, должна была? – наивно спросил Януш, хлопая бесцветным глазами. – Нет, мы не слышали. Сегодня господа герольды объявили, что в полдень на Рыночной площади…
Ирья ухватилась за забор, чтоб не упасть.
- Вот оно что… Ну так слушайте меня, люди – много лет я молчала, но теперь все скажу. Лия действительно принцесса, самая настоящая, она дочь короля Ибрагима и королевы Зои. Король был убит, и убил его не кто иной, как правитель Орландо. Да-да, наш премудрый и справедливый правитель нанял исполнителя и убил короля. А потом он отравил герцога Карианиди – я знаю, я там была и его видела. И теперь он хочет убить Лию, потому что она единственная, кто стоит на его пути к власти. Он хочет себе корону, ему мало! Он пытался жениться на ней, но Лия его отвергла, так теперь он хочет ее убить! Понимаете вы, что все это значит?
Потрясая кулаком в пространство, Ирья почти выкрикивала свою обвинительную речь, но лица ее слушателей стали исчезать, превращаясь в спины. Сначала один, потом второй, потом вся ватага дала деру, до смети напуганная такими крамольными речами.
- Что, испугались?! А вы думаете, почему снег выпал? Да потому что мы все прокляты! И вы, и я! Я – потому что молчала, когда надо было орать, а вы – потому что трусы, потому что спокойно смотрите, как убивают вашу принцессу! Так вы и будете жить, в темноте и холоде, как дикие звери! Попомните мое слово! Попомните!!!
Она задохнулась и осела под забор. Горсти снега сжались в плотные комочки в горячих ладонях, и плакали бесцветными талыми слезами…
Когда тюремный экипаж подъехал к рыночной площади, толпа ждала уже больше часа. На помосте давно появились люди – стража в малиновых мундирах, судейские чиновники в черных мантиях и, притягивающий всеобщее внимание, здоровенный детина в красной остроконечной маске, закрывавшей его голову. Он прохаживался взад и вперед, явно наслаждаясь своей ролью. Большой мясницкий топор стоял, прислоненный к колоде - все, как в книжках. Люди сдержанно шумели и пытались угадать личность палача.
- Это ж Ришар-мясник…
- Нет, Ришар на голову ниже, я его знаю.
- Это парень со скотобойни в Сейморе, забыла его имя.
- Вано!
- Точно, Вано! Э-эй, привет, Вано! Помнишь меня?
- Это не он, это гвардеец из роты Ишикавы!
А герой этого спора был просто счастлив, когда еще удастся побыть знаменитостью? Его огромные руки, покрытые черными волосами, так и чесались размяться – он взял топор и стал перекидывать его с руки на руку, развлекая публику.
- О-о-о, давай-ка, покажи класс!
- Настоящий мужчина не станет мучить девушку, ты должен обезглавить ее одним ударом!
И, словно в доказательство того, что он настоящий мужчина, палач с размаху рубанул топором по плахе. Да так, что помост зашатался – топор до середины ушел в дерево, пришлось повозиться, вытаскивая его. Толпа одобрительно зашумела.
- Прекратите эти фокусы! – срывающимся голосом потребовал тощий судебный исполнитель в жиденькой мантии, уже битый час вынужденный торчать на холоде. Его уши были багрового цвета, а из носа время от времени стекала капля. Он переминался с ноги на ногу, проклиная смертную казнь, судебную систему и свою несправедливую судьбу, пославшую ему сегодня это задание.
Палач только усмехнулся. Вытащив топор, он взял правило и стал аккуратно подтачивать лезвие, пробуя его пальцем – инструмент всегда должен быть в порядке. Вдруг солдаты сделали на караул, щелкнув палашами, и он обернулся – тесня толпу, разгоняя нагайкой любопытных, на площади показался гвардейский капитан. Медленно, словно похоронные дроги, из переулка вывернул черный открытый экипаж.
Судейские забегали, заметались, сталкиваясь друг с другом, а палач, видя такое дело, взялся за большой мешок, стоявший на помосте, и опрокинул его возле плахи. Там оказался песок, который он старательно высыпал и разровнял. Даже в таких делах следует соблюдать аккуратность и не мусорить, а что крови будет много, он знал не понаслышке.
Экипаж катился медленно, давая возможность всем желающим рассмотреть осужденную. Чего и говорить, она была хороша, как настоящая принцесса – даже жалко, что такую красоту сейчас обезглавят. И как держалась – молча, спокойно смотрела в глаза людям, будто и не боялась вовсе.
- Ох, ты ж, лишенько, молоденькая какая…
- И у кого рука поднялась…
- Смотри-ка, и правда как принцесса…
Орландо, в глубине своего укрытия, подался вперед, впившись глазами в маленькую фигурку, которая ждала, пока освободят ее руки. Нервная дрожь колотила его, как в припадке, он ничего не мог с собой поделать. Когда Тузендорф спросил у него, можно ли начинать, он понял, что не в силах произнести ни слова – зубы выбивали барабанную дробь. Тогда он ограничился кивком, который был немедленно преобразован в слова верным министром.
- Начинайте, господа.
Раздалась барабанная дробь. В окружении конвоиров принцесса медленно поднялась на помост по деревянной лестнице. Плащ с нее сняли, и теперь она стояла на холоде в одной рубашке, белоснежно сияющей в окружении малиново-черного. Руки ее были по-прежнему скованы, но вряд ли она это замечала, оглядываясь по сторонам, словно пытаясь разглядеть в толпе кого-то.
- Именем закона, и властью, данной мне правительством Страны Вечной Осени… - барабаны замолчали, едва над площадью раздался писклявый голос судейского. Он постоянно вытирал нос, но никак не мог совладать с насморком, что превращало его выступление в фарс.
- Заткнись, пискля! – кто-то крикнул из толпы.
- Уберите соплежуя! – гвардейский капитан нахмурился.
Народу на площади было предостаточно для того, чтобы устроить беспорядок. Несмотря на тщательную подготовку, которой занимался сам МакДермотт, он все равно тревожился, ибо умел чувствовать ситуацию, и понимал, что толпа сейчас заряжена. Малейшая искра, и может получиться черт знает что. И почему они послали этого недоделанного зачитывать приговор? Нормальных нету, что ли?
А мелкий чиновник продолжал свое дело, не обращая внимания на выкрики. Гнусавым голосом он читал казенные формулировки о том, какие статьи уголовного кодекса были нарушены Лией, и какое наказание ей за это назначено.
Сама Лия стояла на помосте, разглядывая публику. Пронизывающий ветер дул над площадью, но ей совсем не было холодно, даже нравилось, что вокруг такая свежесть. Ее совсем не интересовал приговор и вся эта суета вокруг нее, прислушиваясь к собственным ощущениям, она поражалась тому, как четко и ясно ей все видится. Она словно обрела совершенное зрение и слух – все видела, все слышала. Не только то, что происходило на Рыночной площади, а и во всей Амаранте, и далеко за ее пределами. Ей были видны крутые утесы Нарамана и могучие волны Серана, несущие суда куда-то в Ландрию. Она слышала, как где-то в Арпентере помешивают ложечкой чай в стакане, и хрустит ветка под лапой рыси в Темном лесу. Крыши, стены и заборы внезапно раздвинулись, Лия увидела бесконечные белые поля, и лес за ними. Увидела Василисину башню и берлогу Змея, который вышел во двор и удивленно смотрел в небо, вдруг начавшее осыпаться.
Да, собравшаяся толпа дружно ахнула, потому что с неба вдруг повалились маленькие холодные кусочки, похожие на звездочки. Они тихо кружили в воздухе, опускаясь все ниже, и ложились повсюду – на деревья, головы и землю. Ажурные, красивые, как в сказке, они таяли от одного прикосновения, оставляя бледные лужицы на протянутых ладонях.
- Мы все прокляты! Принцесса настоящая! – вдруг раздался истошный вопль из толпы. Лия изумленно повернулась на голос, но тут же вопль раздался с другой стороны.
- Люди, опомнитесь! Она настоящая принцесса, она ваша королева, не допустите этого!
Этот голос невозможно было не узнать, и сердце Лии затопило радостью. Где-то в толпе, затерянная в месиве лиц, была ее родная душа. Она всматривалась в ту сторону, куда ринулись солдаты, и ей показалось, что она узнает лицо Мими. Чего еще было желать?
Толпа заволновалась, а снег повалил сильнее, скрывая за белой пеленой все происходящее. Как карнавальное конфетти, снежинки сыпались с неба, образовывая белый ковер на траурном помосте. Лия улыбалась, пусть снег и мешал ей различать лица – и это была самая нежная улыбка в ее жизни. Воздух звенел, словно стеклянный, за этим звоном она перестала слышать шум и голоса, и даже не обратила внимания, что ее взяли под руку и вывели на край помоста, туда, где стояла плаха.
Как в калейдоскопе перед ней мелькали лица, растерянно озирающиеся, не зная, куда смотреть: то ли на помост, то ли на небо, то ли туда, откуда кричали. А снег все падал, и она подняла руки к лицу, чтобы получше рассмотреть диковинные хрусталики, мгновенно исчезающие на коже. Город исчез за белой пеленой, растворился, погрузился на дно. Крыши домов, деревья, даже толпа на площади оказалась далеко, по ту сторону. Чьи-то руки сильно надавили ей на плечи, и колени Лии подогнулись. Она увидела перед собой замытую поверхность плахи и даже не успела испугаться.
Стук топора отделил одну часть жизни Орландо от другой. На какой-то момент он потерял сознание, а когда пришел в себя, ему показалось, что мир безвозвратно изменился. Словно кто-то другой смотрел в прорези его глазниц и видел запруженную народом площадь, помост посреди нее и расплывающееся красное пятно на нем. Сначала маленькое, как клякса на бумаге, оно становилось все больше и больше, окрашивая красным заснеженный помост, толпу, дома и крыши. Когда и небо стало багровым, он покачнулся, едва не рухнув под ноги Тузендорфу.
- Ваша Милость, вам плохо?
Холодные железные перила обожгли ладони, но помогли ему остановить головокружение. Сквозь противное покалывание в ступнях Орландо все-таки ощутил пол и обрел равновесие. Крепко держась за перила, он отважился поднять глаза и взглянуть на площадь – сквозь валивший снег было видно, как на помосте суетятся люди, оттаскивая в сторону тело и снова посыпая песком кровавую лужу. Все кончилось.
Орландо встал, тяжело опираясь на руку Тузендорфа, и молча вышел – у него сегодня было много дел. Но, как он ни старался, он не мог вспомнить ни одного из них, и не мог даже понять, почему когда-то считал их важными. В карете бледный министр подал ему какую-то бумагу, которую он прочел раз десять и все равно не понял, о чем она. Это было донесение районного пристава о том, что некая Ирья ДеГрассо сегодня утром распространяла в народе крамолу, говорила неслыханные вещи о том, что Правитель-де убил короля, убил герцога и теперь убил принцессу.
- Опять она… - безжизненно отозвался Орландо, - чего вы от меня хотите?
- Что прикажете сделать с ней?
- Мне все равно…
Тузендорф испуганно взглянул на него и высунулся из кареты, чтобы сказать несколько слов полковнику МакДермотту. Раз от правителя толку нет, придется отдуваться самому,. Неприметная карета тронулась, объезжая скопление народа, чтобы быстро затеряться в заснеженных переулках.
Толпа расходилась молча. Интересное, волнующее зрелище внезапно стало тошнотворным, и каждый, кто присутствовал при нем, вдруг почувствовал себя запачканным. С неприятным чувством тоски и страха люди спешили скрыться за стенами домов, и даже кабаки их не привлекали. Не хотелось это обсуждать, не хотелось смотреть в глаза другим людям. Напрасно трактирщики пополняли свои запасы и открывали пошире двери – серая толпа протекала мимо и растворялась в начинающихся сумерках.
Бледный как смерть, Бедный Рыцарь был рад, что народу так много и падать некуда, иначе он бы свалился прямо на мостовую. Даже когда толчея немного рассосалась, он чувствовал дурноту и желание присесть, но его удерживало сознание того, что он не один. Когда раздался удар, и Лиина голова упала на помост, Мими замерла, окаменев, а потом мягкой тряпочкой соскользнула с парапета – Рыцарь едва успел ее подхватить. И теперь он пробирался сквозь толпу, держа ее на руках, совершенно не представляя себе, куда идти. Любое направление виделось ему бессмысленным.
Яркое, белое утро сначала превратилось в бессолнечный белый день, а теперь становилось мглистыми белыми сумерками. Кое-где в окнах уже зажигались огни – вроде и не темно, а видно плохо, все расплывается перед глазами, теряет контуры. Чем реже становился людской поток, тем больше окон зажигалось в домах – как же хотелось спрятаться за толстыми стенами от того, что случилось! Как хотелось забыть этот день и вернуть все назад! В «Можжевельнике» немногочисленные посетители даже не разговаривали друг с другом, а трактирщик нервно тер стаканы, не зная, стоит ли говорить о том, что его дворняга сегодня весь день беспокоилась, а с час назад вдруг громко взвыла, повернув морду в сторону Рыночной площади.
- Вот увидите, беда будет. – Вдруг произнес какой-то парень, сидевший возле печки. – Зуб даю, что принцесса была настоящая.
Трактирщик изумленно уставился на него.
- Все было неправильно. Мы должны были ее защитить.
- Тогда нас самих бы… вместе с ней…
- И все же мы должны были ее защитить. А теперь мы в дерьме по уши.
Он встал, расплатился и вышел, закутавшись в плащ. Никто ничего не сказал, но только потому, что парень уже все выразил за них. Каждый из присутствующих чувствовал то же самое. Трактирщик подошел к окну и прижался носом, разглядывая, в какую сторону ушел парень, но за пеленой снега ничего не было видно, и его не оставляло ощущение, что все это очень надолго.
В опустелом доме в Касабласе Ирья молча сидела в гостиной, положив руки на стол. Сколько времени прошло – кто знает. В какой-то момент ее голова словно подломилась и опустилась на сжатые кулаки, и одновременно с этим раздался громкий скрежет – часы на стене вдруг застонали, пробили один раз и остановились. Сердце Лии перестало биться, Ирье не нужно было присутствовать на казни, чтобы узнать это.
Белый свет проникал даже сквозь задернутые шторы, обнимая склоненную фигуру. Тень от нее падала наискось, перечеркивая выцветший ковер с голубенькими цветочками. Запустение, казалось, воцарилось в доме ведьмы, несмотря на то, что хозяйка еще была здесь – все было чисто и прибрано, но это была неживая чистота. Дом наполнялся призраками.
Придет ли Лия сюда, в место, где она провела десять лет, хотя бы на минуточку? Ирья подняла лицо, мокрое от слез, и стала следить за пылинками, кружащимися в воздухе. Нет. Не придет. Душа ее всегда была далека отсюда, и теперь, наверное, быстро-быстро летит наверх, туда, где много света и простора. Теперь она свободна, ей больше не надо что-то искать или кем-то становиться, она может просто лететь, как всегда хотела. А мы останемся здесь, и больше никогда не увидим ее лица, не услышим ее голоса. Никогда – это самое страшное слово на свете.
Тень описала полукруг на ковре и стала показывать на лестницу, а ведьма все сидела, тяжело опираясь на стол. Что она хотела делать до этого? Возле порога стоял собранный саквояж – да, кажется, она хотела куда-то ехать. Но куда теперь можно ехать, и главное, зачем? Ирья подумала, что герои пьесы собирались разбежаться в финале, но теперь все это лишено смысла.
Когда тень окончательно утвердилась в крайне правом положении, Ирья взглянула на циферблат часов, но они показывали два часа пополудни, а сейчас, должно быть, уже перевалило за шесть. Свет начал редеть и рассеиваться, углы в доме потихоньку наливались тьмой. Она решила встать и хотя бы чаю себе подогреть, раз уж непонятно, что делать, но тут снаружи раздался шум. Топот множества ног, который возник откуда-то сверху, от Тележного переулка, становился все громче и наконец, замер у ее порога. Похоже, что целая толпа встревоженно гудела снаружи, не решаясь войти. Ирья сцепила руки в замок, ожидая, что же последует за этим.
- Именем закона откройте дверь!
Неловкий удар прозвучал в сумерках, словно посетитель и сам боялся стучать. Нервозностью и неуверенностью несло от этих людей, решивших побеспокоить ее в скорбный час, страх сочился сквозь замочную скважину. Знакомые голоса жужжали где-то за заднем плане, Ирья поняла, что весь квартал собрался посмотреть, как ее уведут в тюрьму за утрешнюю крамолу.
Она встала – высокая и статная женщина, княгиня ДеГрассо, самая знаменитая ведьма из ныне живущих. Зеленые глаза ее недобро заискрились, и, откинув волосы со лба привычным движением, она стремительно прошагала через комнату к входной двери. Резко распахнув дверь, она выпрямилась на пороге, с мрачным удовлетворением глядя, как отпрянули люди, образовав полукруг возле ее дома.
Снегу навалило прилично – пушистый ковер покрыл мостовые и крыши, такой мягкий и нежный с виду, но цепко хватавший ледяными пальцами остывавшие тела. На улице было намного светлее, несмотря на сумерки – свет отражался от снега и множился в миллионах стеклянных кристалликов, Ирья даже засмотрелась, на секунду забыв о происходящем.
- Вы ко мне, господа?
Солдат было шестеро, и возглавлял их усатый офицер в потрепанном мундире, с опаской поглядывавший на ведьму. Был он, видимо, из простых, и приучен уважать ведьм, потому что на лице его отражалась неловкость и растерянность.
- Вы Ирья ДеГрассо?
- Да.
- Тогда вы арестованы. – Он сдвинул форменную фуражку на затылок и достал из кармана мятую бумажку. – Вот ордер. Вы обвиняетесь в клевете и разжигании беспорядков, а также в том, что ведете противозаконную деятельность и в этом, как его… в колдовстве.
Ирья смотрела ему прямо в глаза, сложив руки на животе. За спинами солдат маячили жители квартала, те люди, с которыми она прожила бок о бок почти всю свою жизнь. Они испуганно молчали, не решаясь что-либо говорить.
- Посмотрите вокруг, - ведьма развернулась к людям, призывая их оглянуться на заснеженную улицу, - вы ведь сами это видите. Неужели вы не понимаете, что происходит?
Легкий ропот раздался из толпы.
- Мы не виноваты в ее смерти…
- А кто виноват? Топор? Давайте распилим топор и сожжем топорище, отомстим за нашу принцессу! Может тогда снег растает? Вот что я вам скажу… - глаза Ирьи загорелись лихорадочным блеском, странная дрожь била ее изнутри, как будто шеренга скопившихся слов толкалась в горле, стремясь поскорее вырваться наружу.
– Снег – это только начало, за ним придут лютые морозы, ветра и темень. Была Страна Вечной Осени, да вся вышла! Теперь будет Страна Вечной Зимы! Сегодня прервалась королевская династия, нет больше королей, основавших этот город, сегодня погибла ваша принцесса, и вы не пошевелили даже пальцем, чтобы спасти ее. Мало того, сегодня погибла хорошая девочка, которая выросла на ваших глазах, вот здесь, в этом квартале. Она никому не сделала ничего плохого… и вы все знаете об этом!!!
Ноздри ее раздувались, голос набирал силу и перекрывал поднимавшийся ветер. Испуганные люди не шевелились, боясь навлечь на свою голову еще большие неприятности.
- Как вы думаете, только действия бывают преступными? Нет, гораздо чаще преступно бездействие, и сегодня вы это поняли. Смотрите же на этот снег, смотрите – вам смотреть на него еще очень долго! Много лет пройдет, и все это время вы не увидите и клочка чистого неба, вы забудете, что такое свобода и радость, вы будете хлебать из чаши своих несчастий, пока не вычерпаете ее всю, до дна! Знаете ли вы, что Синий Фазан предсказал не только гибель династии? Нет? Ну да, вы же просто слушаете ярмарочные представления…
Последняя в роду, умершая три раза,
Покинет этот мир по белому пути.
И тьма падет на всех, кто внял словам приказа,
Падет на всех, кто мог, но не хотел спасти.
Им суждено забыть, как ярко светит солнце,
Им суждено познать великую беду
И жить во тьме веков, покуда не вернется
Умершая три раза, последняя в роду…
Прокляты мы все, вы и я вместе с вами… - голос ее сорвался, слезы потекли по лицу. – Девочку мою убили, и никто ее не вернет. И будем мы бродить во тьме, тьма и холод, вот что нас ожидает, пока… Пока… но только мертвые не возвращаются, и мне это доподлинно известно, а значит впереди вечная зима! Вечная!
Ведьма сорвалась на крик, с болью и злобой бросая свои слова испуганной толпе. Ошарашенный офицер на время позабыл, зачем пришел, но, когда она перевела дух, он словно спохватился и очнулся от гипноза.
- Вы это… арестованы! Крамолу тут не надо разводить! У меня ордер…
Ирья расхохоталась ему в лицо:
- Ордер у него! Дурак ты несчастный! Неужто ты и вправду думаешь, что можешь меня остановить?
- Еще как остановлю! Я офицер…
Кто-то тихонько потянул его за рукав:
- Она ведьма. Настоящая. Вы того… поосторожнее…
Но офицер дернулся, освобождая руку:
- Я при исполнении! Не трогать меня! Взять ее!
Солдаты почему-то медлили, окружив женщину, но не решаясь дотронуться до нее.
- Взять ее! Ну же…
Запрокинув голову, ведьма громко смеялась. Наиболее осторожные люди начали пятиться назад, решив пожертвовать любопытством ради безопасности. Офицер решил сам покончить с неприличной сценой и шагнул вперед, но тут же отпрянул, потому что Ирья вдруг взмахнула рукавами, и лежащий на земле снег поднялся, закручиваясь воронкой. Солдаты онемели, а ведьма все хохотала, взмахивая руками, поднимая новые клубы снега, кружилась в нем, превращаясь в маленький смерч. Все смешалось, закружилось: внезапно потемневшее небо, колючий снег, ведьмин хохот, широкие рукава, резкий ветер и холод. Кто-то бросился бежать, кто-то присел, обхватив голову руками, кто-то стоял в ужасе, не в силах пошевелиться. Единственный человек, который не потерял голову в этом жутковатом спектакле, был офицер – он схватил арбалет у своего же солдата и, прицелившись, выстрелил в самое сердце воронки.
- АА! АА! АА! АА!! – эхом пронеслось по улице. Бац! И не стало ничего. Рухнула воронка, осыпалась под ноги, будто и не было ее, набежавшая тьма рассеялась, и перепуганные люди увидели, что ведьма исчезла. Не было ни тела, ни одежды, ни каких-либо следов. Солдаты бросились в дом, обыскали его сверху донизу, но никого не нашли – Ирья ДеГрассо публично испарилась, что грозило офицеру немалыми неприятностями.
Он суетился больше всех, расталкивал людей, искал следы, но ведьмы нигде не было. Один за другим появлялись солдаты, чтобы сообщить, что в доме никого нет, и, кстати, находиться там неприятно – будто кто-то невидимый и недоброжелательный следит за тобой, смотрит в спину, подталкивает на выход.
- Вы что, все тут с ума посходили???!!! Никто не может бесследно исчезнуть! Никто! Она где-то здесь, старая мошенница, ищите ее!
- У-у-уххх! – раздалось откуда-то сверху. Большая бурая сова сидела на коньке крыши, жмуря янтарные глаза. Увидев ее, сапожник Януш вдруг радостно закричал:
- Ирья! Она жива! Это же она!
И не обращая ни малейшего внимания на обеспокоенные взгляды окружающих, он замахал замерзшими руками:
- Улетай! Улетай отсюда! Подстрелят же, улетай!
И точно, одуревший офицер снова поднял арбалет и выстрелил в птицу, солдаты последовали его примеру, и на секунду небо расчертилось полосками от летящих стрел. Но сова спокойно проводила их взглядом, оглядела со своего места свой дом и покрытый снегом город, и расправила крылья. Оттолкнувшись от карниза, она взлетела, сделала круг и, быстро набрав высоту, исчезла в небе. Когда офицер, перезарядив, поднял голову, ее уже и след простыл - только Януш прыгал как ребенок, хлопая в ладоши от радости. Сильный удар в зубы свалил его на месте.
- Чтоб вы сдохли тут все! Чертовщина какая-то…
Злобно пнув ни в чем не повинный забор, офицер созвал своих солдат и ушел вниз по Черемуховой. Януш поднялся, с удивлением разглядывая брусничины крови на белоснежной скатерти, укрывшей Касаблас. Налетел порыв ветра, и скрипнула дверь, которую солдаты не закрыли за собой. Белошвейка Скавронская подошла и осторожно потянула на себя тяжелую дверь – лязгнул засов, а потом ей показалось, что заскрипел замок, сам собой закрываясь, чтобы ничья непрошеная нога больше не ступала на порог дома.
Правитель Орландо сидел один в своем кабинете. Уже опустились сумерки на этот длинный день, а он сидел неподвижно и не замечал зимней темноты, сгущавшейся вокруг. Пробило семь, изящные часы на каминной полке прогудели и затихли, а он даже не поднял головы. Мышкой проскользнула горничная, разжечь камин – слишком холодно было на улице, да и в комнатах тоже, но он не замечал. Чиркнула спичка, пошипела, потом раздалось легкое потрескивание, которое постепенно перешло в уютный гул горящих смолистых поленьев. Тепло поползло из спальни в кабинет, обнимая его ноги, но Орландо казалось, что ничто в мире не способно согреть его – ледяной холод поселился внутри.
Сегодня он завершил большое дело, растянувшееся на шестнадцать лет. Династия Сигизмундовичей наконец-то действительно прервалась. Знает ли дворец о том, что больше никогда в его двери не войдет настоящий властитель? Понимают ли все эти предметы, заботливо собранные Лииными предками, что теперь они никому не нужны? Последняя из королей сегодня умерла, и вместе с ней умерла эпоха – таинственная, легендарная, где фазаны предсказывали будущее, а принцесс воспитывали чудовища. Теперь все будет по-другому: слепящий белый свет не оставляет волшебных закоулков, в которых прячутся мечты. Только реальность, только здравый смысл.
Но разве не было сказкой превращение крестьянского мальчика в правителя страны? Ведь он тоже был частью той эпохи, когда не было ничего невозможного, и он сам отправил себя за пределы истории. Больше никто не встанет у него на пути - законных властителей не осталось, теперь любой человек в стране имел на престол не больше прав, чем Орландо. Все равны, все повязаны круговой порукой – он не зря устроил публичную казнь, рискуя побегом, бунтом и революцией. Он дал народу шанс, заранее зная, что он не будет использован, для того, чтобы никто не мог считать себя невиновным в гибели последней из королей. Когда спросят… А почему он решил, что спросят? Кто может спросить с него, Правителя Страны? Теперь никто.
Теперь он один возвышается над ними, как скала на равнине, и ему суждено быть одному на веки вечные. Как сказала эта женщина, Ирья, когда он вломился к ней в дом? «Девочка лишит тебя всего…» Надо же, настоящие ведьмы тоже ошибаются, она уже никого и ничего не лишит.
Горничная боязливо прошла мимо – правитель внушал ей страх. Его фигура, сгорбившаяся над столом, больше походила на мертвое тело, чем на живого человека. В коридоре уже раздавались шаги министра внутренних дел, пришедшего как всегда, доложить «обстановочку». К удивлению девушки, он схватил ее за локоть и отвел в сторонку:
- Как он?
- Сидят за столом.
- Я в смысле – он хорошо себя чувствует? – В голосе министра звучала тревога, и горничная испугалась еще больше.
- Должно быть. Они молчат и не шевелятся. Я разожгла огонь в камине, чтобы Его Милость не замерзли.
- Ладно, ступай…
Он покашлял в кулак, пошаркал подошвами у самой двери, давая своему господину понять, что он здесь и подготовиться в случае необходимости, а потом толкнул дверь. Орландо все так же сидел за столом, не зажигая свечей. В кабинете было уже довольно темно, очертания предметов стирались. Для Тузендорфа, страдавшего близорукостью и куриной слепотой, было невыносимо находиться в полумраке, но Орландо и не думал зажигать свет. Он боялся, что при свете станут видны его мертвые глаза, и верный министр испугается, убежит, а потом вернется, чтобы положить его тело на лед и хоронить с почестями.
Орландо провел рукой по лбу, но не смог понять, чувствует ли кожа прикосновение. Тузендорф неуклюже топтался на месте, не решаясь говорить. Зачем он здесь? Ах, да, «обстановочка»… Но для чего? Неужели что-то еще могло произойти сегодня?
Тузендорф открыл папочку, но в темноте не мог различить написанное – ему, собственно, и не требовалось, он так знал, что нужно доложить, но обстановка сбивала его с толку.
- Кхм… Вы позволите?
Правитель не пошевелился. Выдержав минуту, министр решил, что молчание – знак согласия, и заговорил полушепотом, почему-то стесняясь собственного голоса.
- Итак, обстановочка… В целом, все спокойно, обошлось без происшествий, но в народе неспокойно. Отмечались точечные выступления в пригородах, но они были быстро погашены. Люди взбудоражены климатической аномалией, многие испуганы, а в таком случае – сами понимаете… Пришлось изолировать пару кликуш. Тройку… Ну может чуть больше… Меня больше беспокоят слухи, которые во множестве расползаются по городу: говорят, что смерть принцессы навлекла проклятие на страну, и теперь нас ждет вечная зима до тех пор, пока принцесса не вернется.
При этих словах Орландо вздрогнул и поднял глаза на Тузендорфа. Тот выдохнул, ибо мертвая неподвижность господина его пугала.
- Так вот… Эти слухи – суть зловредные, и они еще много неприятностей нам принесут. Все-таки страна находится в состоянии войны, и единство народа не так уж мало значит… Надо бы принять меры… какие-нибудь… чтобы не допустить мифологизации принцессы…
Но ответа не последовало, а так как министр и сам не знал, какие же меры можно принять в данном случае, то предпочел пока отложить скользкую тему.
- Эти слухи распускает Ирья ДеГрассо. Я послал наряд арестовать ее, ибо сегодня она перешла всякие границы, клеветала на вас лично и призывала к бунту. Но… боюсь, она сбежала…
Орландо и на это не отреагировал.
- У меня тут рапорт лейтенанта Ясенева, и сначала я был склонен отправить его в отставку, потому что он пишет, будто Ирья ДеГрассо… улетела, превратившись в птицу. Но потом, когда я получил протоколы допроса других свидетелей, то вынужден был признать, что здесь имел место случай массового гипноза. Все свидетели, а их более двадцати человек – солдаты Ясенева, жители квартала, в один голос утверждают, что так и было. Заговор я не подозреваю, соответственно, все эти люди были обмануты каким-то ловким фокусом. Все это, конечно, интересно, но итог неутешителен: Ирья ДеГрассо ускользнула у нас промеж пальцев. Я велел разослать ее приметы во все уездные комиссариаты, глядишь, где и объявится – теперь остается только ждать. В остальном обошлось без происшествий…
С каждым словом Тузендорф взглядывал на правителя, словно ожидая хоть какой-нибудь реакции, но тот оставался неподвижным, и было непонятно, слушает он или нет. Договорив до конца, он совершенно потерялся, потому что больше сказать было нечего, а Орландо молчал. Наконец, в наступившей неловкой тишине, поднялась его рука – этим знаком он отпускал Тузендорфа, давая понять, что аудиенция окончена. В совершеннейшем недоумении тот повернулся, поклонился, потом вспомнил, что правитель остался у него за спиной, развернулся, снова поклонился и вышел. Таким своего господина он еще никогда не видел.
Оставшись в одиночестве, Орландо еще немного посидел, потом поднялся и сделал несколько неуверенных шагов, словно пробовал – может ли он ходить. Из спальни веяло теплом, но он повернулся к балкону и медленно приблизился, отметив про себя, что сегодня светлее, чем обычно. Льдисто выделяющийся на черной стене квадрат окна манил его, как будто там было что-то, чего он еще никогда не видел. Не ощущая ничего, кроме промозглого холода и пустоты в своем сердце, он подошел и заглянул сквозь запотевшее стекло – весь город был покрыт снегом.