Автор - Прима - Летучая Рыбка http://www.proza.ru/avtor/rybka1 - второе место по итогам судейского голосования, и первое в читательском голосовании
Аннотация:
Провинциальный городок N трудно найти на карте. Легенды и традиции столетиями создавали его волшебную ауру, не исчезла она и сегодня. Маги, чревовещатели, кукловоды – каждую зиму наполняет городок пёстрая толчея, с нетерпением ждут её жители, с радостью позволяют уличным кудесникам водить себя за нос. Но что если от фокусника потребуется нечто большее, чем чистое искусство?
Молодая женщина в отчаянной ситуации просит о помощи заезжего волшебника. Способен ли тот лишь на трюки или на самом деле сможет изменить её жизнь?
Полемика по аннотациям http://proza.ru/comments.html?2017/01/21/98
***
Фокусники появлялись в августе. Издавна так повелось, со средних веков, со времён основания города. Святой ещё простым пастухом ходил за овцами по цветущим лугам, а город уже тогда каждое лето наполнялся магами, акробатами, чревовещателями, кукловодами, и никто не удивлялся, разве что сторонились их по вечерам – мало ли, разбойники в их числе тоже встречались.
Чудеса Святого затмили ненадолго августовское чародейство, но фокусники возвращались снова и снова, говорят, даже костры инквизиции их не испугали. Никто не задумывался, откуда они берутся, думали – бродяги, попрошайки и бездельники, да так оно и было, если на чистоту.
Постоишь, посмеёшься, бросишь копеечку и забудешь, и так из года в год. Столетиями слетались они к нам стихийно, повинуясь инстинкту как дикие гуси. Но теперь кто-то ушлый взял на заметку, рассудил, обдумал, всегда найдётся такой молодец, что видит дальше других. Вот и этот всё просчитал, со всеми договорился, и теперь бродяги – не бродяги, а уличные артисты, не попрошайки, а участники фестиваля уличных фокусников, настоящий праздник для нашего городка, добрая традиция.
Вот только перенесли эту традицию на конец декабря, так рентабельнее: летом все по отпускам разъезжаются, а перед Новым годом и время у людей есть, и настроение для чуда подходящее, и в рестораны их мороз чаще загоняет, всё городу прибыль.
***
Дверь «Cafe Journal» с размаху грохает о столик, дамы вываливаются из двери и пьяно взвизгивают, их кавалер бахает по двери ладонью.
- Серж, вы совершенно пьяны, – заливаются смехом дамы. – Мы не поедем с вами даже в такси, вы отравите парами таксиста, и мы упадём в речку.
- Да, – кричит Серж и шатается, – все в речку, мы едем купаться на речку!
- Серж вы пьяны, как собака! Как думаешь, собаки бывают пьяны как Серж? – продолжают хохотать дамы.
- Все на речку! – твердит Серж, и они сворачивают за угол.
Мила замёрзла.
Она стоит напротив «Cafe Journal» и ждёт, ещё немного, и пританцовывать придётся, чтобы согреться. Ей стоило сразу войти и не раздумывать, действовать по наитию, без плана, так всегда лучше. Но Мила в последний момент спасовала, смалодушничала, остановилась перед самой дверью и решила ждать, подобрать вначале нужные фразы, подготовить разговор. Кроме того, с ним лучше поговорить с глазу на глаз, сказала она себе и села на лавочку под платаном.
И теперь Мила ждёт уже так долго, что на лавочке сидеть нет больше сил. Мила то встаёт, то разминает ноги, опираясь на спинку, один раз даже попыталась лечь, но постеснялась прохожих и снова встала. Прохожих мало, следить за кафе удобно, хоть это хорошо, думает она.
Дверь снова грохает о столик. Наверное, в ней сломался какой-то механизм, пружина, обычно смягчавшая движения. Из кафе выходит старичок с газетой под мышкой, аккуратный и скучный, даже в темноте видно. Как будто завтракать ходил, думает Мила, вечером при таком освещении газету прочитаешь. Хотя, возможно, он в кафе с самого завтрака и просидел, чем ему ещё заниматься, газета толстая, только сейчас и управился.
Мила в тысячный раз смотрит на часы. Уже глубокая ночь, а она всё стоит и ждёт, и чего ждёт? Может, в кафе есть вторая дверь, и Эд давным-давно вернулся к себе в отель. Да и толкового начала для разговора она так и не придумала, «Меня зовут Мила», это ясно, а дальше?
Из кафе выходят четверо мужчин, затем молодая парочка, так скоро внутри вообще никого не останется.
Мила встряхивает волосами. Всё, нужно заходить, глупо ждать ещё дольше. Эд или ушёл, или скоро напьётся до бесчувствия, или пан, или ...
Мила гладит бронзового ягнёнка на руках Святого в последний раз и решительно шагает через площадь. Дверь и вправду сломана, открывается слишком уж легко.
***
Городок наш провинциальный, симпатичный, но маленький, бургомистр чего только не выдумает, чтобы к нему внимание привлечь. И средневековые ярмарки у нас проходят, и мировой чемпионат по горному велосипеду, и джазовые фестивали, и концерты органной музыки в базилике, где Святой похоронен. На бывшем полигоне бургомистр разбил поле для гольфа, из старого бассейна получился скалодром, в заброшенном привокзальном складе играют теперь в боулинг. Прошлым летом проводили настоящий рыцарский турнир, всё всамделишное, зрители даже немного разочарованы были – никаких спецэффектов. Зато когда Тур-де-Франс через нас проложили, праздновали всем городом: сначала долго толпились на улицах, ждали спортсменов и рассказывали друг другу, какой молодец наш бургомистр, а после того как за минуту велосипеды промчались мимо, жарили колбаски, пили пиво и веселились до ночи.
Много чего интересного происходит в нашем городке, но фокусники – самые любимые. Чудо, вот что желает видеть народ. Тайна, волшебство, и желательно бесплатно.
***
В «Cafe Journal» пахнет камином, огнём, душистыми дровами и пирогом с почками. Потолок над лестницей такой низкий, что приходится пригибаться, ступеньки покосившиеся, скрипящие, на стенах деревенская утварь и зачем-то деревянные лыжи с задубевшими кожаными креплениями. В туалетах чирикают птички. Магнитофонная запись, конечно, но впечатление производит отменное, вернувшись за столик, посетители с хитрым видом и друзей посылают помыть руки.
В «Cafe Journal» зимой жарко, летом прохладно и всегда сумеречно, даже утром в кованых светильниках под потолком горят свечи. Дому больше четырёхсот лет, и всё осталось как встарь, любит хвалиться хозяин. Конечно же, фокусники обедают и ужинают в «Cafe Journal», бургомистр не упустит возможности пустить приезжим пыль в глаза.
Мила хоть и давненько живёт в городке, внутри «Cafe Journal» была только раз, и теперь озирается, не знает, куда идти – наверх, по скрипящей лестнице, или вглубь, под тяжелые просмоленные балки. Вид у неё немного растерянный, и официант спешит ей на помощь. Мила сразу же берёт себя в руки:
- Я на минутку только, спасибо. Скажите, а где сидят артисты? Или они уже разошлись?
- Да нет, не разошлись, какое там, вчера до пяти утра гуляли, как только потом целый день выступать могут, – тут же выкладывает разговорчивый официант. – Мне-то что, платят почасово, я рад на выходных подработать, но чаевых они не дают, и пьют здоровски.
- Они уже и сейчас… – Мила не знает, как культурнее сказать «пьяные».
- Надрались? Нет, они весёлые, только что фокусы показывали с полотенцем. Они наверху, прямо по лестнице и направо, в маленьком зале.
Мила поднимается по скрипящим ступенькам мимо ухватов, сковород, ножниц и снова робеет. Они там всей компанией сидят, как же ей обратиться к нему одному? Шум сверху становится всё громче, и сердце колотится у Милы в ушах.
***
Городок наш небольшой, но старый, средневековый, гордится своей историей и базиликой. По пятницам помощник бургомистра переодевается в чёрную мантию, бархатный камзол, шляпу с пером и проводит экскурсии по ночному городу. В одной руке жезл с коваными завитушками, в другой фонарь со свечой, экскурсия бесплатная. Особенно эффектно смотрится процессия из помощника бургомистра и туристов зимой: чёрные силуэты на белом фоне, гулкие шаги, неверный свет факелов.
Туристов, как для такого крошечного городка, немало. У нас аккуратно и мило, как на рождественских открытках – узкие переулки, остроконечные крыши, антикварные магазинчики и кафе с отличными пирожным.
Ну и конечно, из-за Святого едут. Можно по святым местам пройтись: в пещеру, где он прятался с овцами, в капеллу, место его ежедневных молитв, или в базилику, где Святой и похоронен. В монастыре, где Святой был настоятелем, раскопали римское поселение, и паломничество туда стало вдвойне интересней, правда, за дополнительную плату.
Фокусников тоже обязательно водят с экскурсией по святым местам. Можно подумать, что Святой был покровителем уличных артистов, а не пастухов, судачат жители за чашечкой кофе. Нет, это делают для того, чтобы фокусники не возгордились и помнили своё место, говорят другие. Все важные события обсуждаются у нас в кафе, туристам поэтому и мест за столиками часто не хватает, приходится покупать пирожные на вынос и моститься с ними на краю фонтана.
***
Фокусники сидят за длинным столом в облаке дыма. Курить в кафе запрещено, но фокусникам позволены маленькие вольности, к тому же сидят они в маленьком зале вроде бы как одни. На самом деле в зал то и дело заходят любопытные посмотреть, как отдыхают артисты, некоторые демонстративно кашляют, другие, под влиянием благодушия и пирога с почкам, просят автограф. Фокусники автографы раздают охотно, а потом зло шутят о пустых шляпах и бессовестных зрителях.
В обычной одежде фокусники похожи на обычных людей. Вон того длинного можно принять за почтальона, только кепки не хватает. А рядом с ним как есть страховой агент, сейчас вынет из-под стола кожаную папку и документ на подпись подсунет. У третьего лицо без грима румяное и сдобное, как у булочника, у четвёртого глаза круглые и осоловевшие, но это уже от выпитого вина. Фокусники сидят в кафе давно, оживление угасло, сытые желудки тянут в постель, но разойтись как-то странно, ждут предлога. На Милу даже не смотрят.
Своего Мила усмотрела ещё порога, это и не трудно, он рыжий. Ей пришлось обойти вокруг стола, и теперь она неуклюже стоит со скрещенными руками и ждёт, пока рыжий закончит разговор с толстяком-соседом. Говорят по-английски, быстро и не разборчиво, ведь рыжий американец, зовут его Эд. Толстяка Мила тоже знает, днём он был в клетчатом костюме и показывал фокусы с картами, очень впечатляющие. Мила весь день провела на фестивале, никого не пропустила.
- Я ей говорю: выберите карту и напишите на ней своё имя. Пишет. Я ей как обычно: а теперь номер своего телефона, и подмигиваю. Все смеются, а эта овца и вправду номер пишет, представляешь?
Эд представляет, кивает головой, у каждого уличного артиста припасены подобные байки, тысячу раз слышанные и рассказанные. Сам Эд каждый раз рассказывает историю о маленькой девочке из толпы, которая его посрамила, в мгновение ока надула шарик, скрутила из него пуделя и сказала: «My father is a clown!»
Мила не решается прервать разговор и чувствует себя глупо. Она стоит за спинкой стула рыжего и слушает про девочку, про карты, про то, что бургомистр оплатил дорогу и отель, но за напитки приходится платить самому, а цены тут ого-го какие, зато пиво отличное, дома такого не купишь. На Милу не обращают внимания так долго, что она успокаивается.
***
Фокусники каждый год разные, говорят, желающих принять участие тысячи, а бургомистр отбирает пятнадцать лучших, чтобы планку держать. Только избранных приглашают повторно.
Обязательно приезжает кривляка с воздушными шариками, это всеобщий любимец, даже взрослые не устают на него смотреть и ухохатываются из раза в раз, хотя шоу его стали повторяться. В прошлом году кривляка участвовал в телевизионном конкурсе талантов и дошёл до финала, правда, не победил, но мы болели за него всем городом, пусть он и не из наших.
Второй неизменный фокусник – крохотный шотландец в колпаке со звёздами, древний и хрупкий. Туфли у него с загнутыми носками, халат расписной, усы пышные, всё прямо как из старой детской книжки. И фокусы у него все добрые и детские. Родители, конечно, скучают, ни тебе пикантных шуточек, ни двусмысленностей, но бургомистр зовёт старика каждый год снова и снова – из уважения к возрасту и в память о собственных книжках с волшебными картинками.
Остальные – артисты на один сезон. Даже если какой-нибудь из них и покажется нам особо впечатляющим, память о нём к следующему году всё равно сотрётся. Фестиваль фокусников – это праздник, традиция, а не отдельные артисты, вон их сколько за столетия у нас побывало, всех не упомнишь.
***
- Но вы же волшебник, для вас это раз плюнуть!
- Фокусник, милашка моя, всего лишь фокусник.
У Эда привычка называть всех девушек милашками, пусть им уже и за тридцать.
- Я понимаю, что фокусник, всё равно, разве вам тяжело мне помочь? Официантам фокусы с полотенцами задаром показывали, а тут благородная цель, сиротский дом, эти дети, может, никогда чудес не видели.
Эд только посмеивается, такого запросто не пробьёшь, поездил в своей жизни, послонялся, мир повидал.
- Эти дети, милашка, больше твоего о мире смыслят, и заботятся о них куда лучше, чем ты да я о себе позаботиться можем. Лучше прямо скажи: что ты от меня хочешь?
Мила смотрит в сторону, кусает губы. Эд ухмыляется, подбрасывает и ловко ловит вилку, ясное дело, Миле что-то от него нужно. Она открывает и закрывает сумочку, щелкает замочком, трёт кончик носа, а потом решается и смотрит Эду в глаза:
- Там мой ребёнок, понимаете? Они его у меня забрали, но я его верну, во что бы то ни стало, верну!
Эд перестаёт играть вилкой и недоумённо смотрит на Милу. Он привык всё больше шутить, зубоскальничать, особенно после сытного ужина, и вечер какой приятный, в этих старых домах что-то есть, как ни крути. Эд уже изрядно выпил: сначала местного отменного пива, потом местного же вина – на любителя, но Эду понравилось. Потом ели шницель, копчёную курицу и пирог с почками, прямо на сковородках приносили жареную лионскую колбасу с картошкой, пышный зелёный салат с чесночным соусом Эд не ел, потому что считает весь этот зелёный корм пищей для женщин, так и сказал. Эд сыт, доволен и умиротворён, парочкой слов перекинуться – ещё куда ни шло, но изъятые дети, семейные драмы, нет, увольте. Но глаза у Милы серьёзные и отчаянные, просто так не отшутишься.
- Это как твоего ребёнка забрали? За что? – спрашивает Эд, чтобы потянуть время.
- Ну, это не совсем мой ребёнок, – говорит Мила и снова смотрит в сторону, щёлкает замком. – Я его нашла.
- Бр-р-р, – трясёт головой Эд.
- Нечего бурчать, – Мила внезапно разозлилась и чуть не кричит, ах, что там, терять ей уже нечего. – Да, я его нашла. Какая-то мразь бросила Лулу прямо в мусорный бак, в тряпочку завернула и выкинула, как отбросы. А я нашла. И теперь он мой, мой, чтобы там не говорили все их попечительские советы вместе взятые.
- Органы опеки и попечительства, – автоматически поправляет Эд.
- Да отстань ты от меня! – вскипает Мила. – Не хочешь помогать, так хоть молчи, волшебник драный.
- Эй-эй, потише, ну что ты так, – кладёт ей на плечо руку Эд. Ему внезапно жаль Милу. – Давай, расскажи всё по порядку, а там посмотрим, кто кому может помочь.
Мила нервно барабанит ногой по ножке стула и терзает на сумке замок. Все фокусники уже разошлись, остались только Эд и его сосед-толстяк. Толстяк спит, уютно примостившись на краю стола, Эд зовёт официанта:
- Принесите нам чего-нибудь тёплого. Тебя как зовут? – обращается он к Миле.
- Мила. А вы и правда мне поможете?
***
Фокусников меняют каждый год ещё и потому, что они подглядывают друг у друга. Прямо как дети, ни одного представления не пропускают, все шутки запоминают, один так вообще сел на крыше ратуши и на видео снимал. Допустим, на фокусы, пусть и одни и те же, смотреть не надоедает, но ведь под конец они и говорят все одинаково, и шутят одинаково, и деньги одинаково требуют, а это уже никуда не годится. «Моё сердце в этой шляпе», и шляпу в центр круга. «Если вы положите в неё два евро – это будет великолепно, если пять – превосходно, десять – … нормально», – тут смех зрителей, фокусник тянет паузу, многозначительно поднимает брови: «Если же вы дадите мне пятьдесят, я пойду с вами домой», – смех переходит в овации, публика расходится и вообще забывает подойти к шляпе, хотя это и свинство.
Жители городка не то, чтобы жадные, просто рассудительные. Посмотреть всех артистов хочется, а денег на всех не напастись, к тому же каждый год заново платить нужно.
***
Мила прихлёбывает обжигающий суп с фрикадельками, непонятно откуда раздобытый официантом в такой поздний час, и рассказывает, какой крохотный был Луидор, какие маленькие пальчики, какие ноготочки.
- Луидор? Это же французская монета.
- И ты туда же! Монета, монета, ты бы посмотрел на него, настоящий маленький король.
- Король был Людовик, а луидор – монета, – не сдаётся Эд.
Мила бросает ложку в суп, брызги летят во все стороны, на глазах у Мила слёзы.
- Ну что ты, перестань, – качает головой Эд. – Какая нервная.
- У тебя бы ребёнка забрали, и ты бы нервничал! – взвизгивает Мила и плачет уже по-настоящему. Эд роется в карманах и протягивает ей бумажный платочек, треплет её по спине, вытирает слёзы. Ему всё больше по душе эта ситуация.
- Мог бы и наколдовать чего-нибудь в утешение, а не морали читать, – наконец говорит Мила и шмыгает носом.
Эд достаёт из рукава розу, которая тут же превращается в красный мячик и исчезает.
- Так лучше?
- Именно этого я от тебя и хочу, – с жаром говорит Мила, – ты должен их заворожить своими фокусами, а я тем временем убегу с Луидором. Сможешь их заколдовать?
- Ну, – уклончиво тянет Эд и переводит разговор. – А сколько Луидору лет?
- Лет? Ему четыре недели.
- Как? – изумляется Эд. – Так сколько же он у тебя пробыл?
- До среды, двадцать пять дней. Потом они его забрали, сказали, вначале пойдёт во временную семью, потом найдут ему постоянную, а пока останется в детском доме. Лишь бы не со мной! Откуда они только про него узнали. Наверняка это Макс настучал, ненавижу его!
- А кто такой этот Макс?
- Дизайнер в бюро, где я работаю вешалкой. Любитель закона и порядка, тьфу, гадость.
- Кем работаешь? – снова изумляется Эд.
- Ну, моделью это назвать нельзя, модели – они красивые и по подиуму ходят, а я в бюро, подрабатывала у них уборщицей. Однажды Макс попросил меня померить юбку – у меня идеальные стандартные размеры, как у манекенов на витринах, но на живого человека удобнее мерить, чем на куклу. После Макса ещё трое подбежали, я и их платья и померила, на следующей неделе снова. Вот мы и договорились, что раз в день я на часик заходить буду на примерки. Мне не трудно, всё приятнее, чем квартиры убирать.
- Конечно, – соглашается Эд.
- Мы даже подружились, иногда ходили вместе в кафе. Вот я Максу про Луидора и рассказала. А он разорался – противозаконно, противозаконно…
- А ты что, в полицию сразу не заявила?
- Нет. Я с Лулу сломя голову домой побежала, в тепло. Искупала в миске для салата, он же крохотный был, вот такой, – Мила показывает на столе, какой крохотный был Луидор. – Завернула его в ангоровый шарф и помчалась за покупками, уже почти восемь было, магазины закрывались. Всего ему накупила: и молока специального, с бактериями, и сосок, и подгузников, и одёжек разных. Прибежала назад – а он спит. И чмокает во сне, вот так, – Мила показывает, как Луидор чмокает.
- И ты его покормила, переодела и решила оставить себе.
- Не так всё просто, ты когда-нибудь младенца в руках держал?
- Нет, – врёт Эд.
- И я нет. Но всё получилось! А потом он опять уснул, а я всю ночь просидела в интернете, читала, как ухаживать за детьми.
- Но было же понятно, что его у тебя заберут.
- Нет! – Мила так ударяет по столу, что звенят стаканы. – Я своего Луидора получу назад, никакие опеки мне не указ, – кричит она и снова плачет.
От шума просыпается и недоумённо оглядывается фокусник-толстяк.
- Эд, дружище, все уже разошлись? А мы что тут всё ещё делаем?
***
Ещё наш городок знаменит своим святым.
Святой неизбитый, не затасканный, как какой-нибудь Иоанн Баптист, иногда мы вообще сомневаемся, что о нём кроме нас ещё кто-то слышал. Хотя говорят, что в Бразилии есть посёлок с именем нашего городка, а значит, Святой и там отметился, пусть только и в памяти переселенцев. Вряд ли он лично в Бразилии побывал, хотя при жизни и совершал чудеса перемещения, иногда даже вместе с целым стадом. Он пастухом был, наш святой. Однажды в грозу прятался с овцами в пещере недалеко от стадиона, туда теперь детей на экскурсии водят, природа, свежий воздух, в пещере темно и загадочно. Если разобраться, не понятно, конечно, что тут особого: ну прятался, ну от дождя, пещера такая маленькая, что больше десяти овец в неё бы и не поместилось. Верующие произносят в ней молитвы с просьбами о чудесах, и Святой всегда их исполняет.
Всё у нас Святым названо – и сам город, и Собор, и улицы, и гимназия, и бассейн, и осенняя ярмарка – везде его имя. Мы привыкли, не замечаем уже, но туристы обязательно фотографируются возле бронзовой статуи, он там с посохом и ягнёнком на руках, статуя новая, в человеческий рост и без постамента, как на площадь выходишь – сразу справа стоит, от неожиданности собаки часто её облаивают.
***
- Нет, ну ты же это несерьёзно, Эд? Это криминал, так и запомни.
Эд только смеётся.
- Может серьёзно, а может, и несерьёзно, завтра посмотрим.
Толстяк не отстаёт:
- Она же чокнутая, сразу видно.
Эд снова смеётся.
- Что есть – то есть, Луидором ребёнка назвала.
- Вот-вот, как монету. И Эд, на меня в своих играх не рассчитывай, так и запомни, Джей Икс в криминале не участвует.
Эд хлопает толстяка по плечу.
- Ну какой же тут криминал, показать сироткам пару фокусов.
- И украсть ребёнка. Она чокнутая, Эд, иначе бы его не забрали. Куда она с ним денется? У неё что, деньги есть?
- Откуда у неё деньги. Перебивается, чем попало, то квартиры убирает, то тарелки моет, бесплатный ужин и пара грошей. Я таких знаю: всегда слишком молоды, чтобы заняться чем-то по-настоящему.
Эд подфутболивает ботинком пластиковый стаканчик, и тот тарахтит по пустой улице.
- А потом – бабах! – им уже под сорок. Из милой бездельницы вылупилась глупая бабёнка, ни семьи, ни работы, ни надежды даже на счастливое будущее. Одни ахи, охи и горестные вздохи. Всегда одно и то же.
- А я о чём говорю, Эд. Именно об этом, – кивает толстяк.
Но Эд его не слушает.
- Но тут такое дело, Джей Икс, эта ведь очнулась. Как ребёнку подгузники поменяла, ночь около него посидела, на руках покачала, так и очнулась. Пропадёт теперь без своего Луидора, так и останется вешалкой.
- Кем останется?
- Да есть там история. Она говорит, что поедет к знакомым в Италию, зарегистрирует ребёнка как своего, найдёт работу. В Италии все эти бедняжки работу находят.
Толстяк закатывает глаза и театрально воздевает руки к небу.
- Эд, Господи, ну что ты мелешь. Мы же не в романе каком-то. Её пошлют на медицинскую экспертизу и в два счёта определят, что ребёнок чужой, ещё и за решётку упекут за похищение. Здешняя история тоже всплывёт, и ты с ней, разве не понимаешь?
Эд вздыхает.
- Понимаю, конечно, но так хотелось бы…
Потом встряхивает головой, хлопает в ладоши и отбивает короткую чечётку.
– Джей Икс, это всё пирог с почками и вино их кислое. К чёрту эту ерунду!
– Вот именно, Эд, к чёрту! И никуда ты завтра, ни в какой детский дом не пойдёшь, правда? – толстяк заглядывает Эду в глаза.
Эд смеётся и затягивает дурацкую песенку про девушек в цвету.
***
О нашем Святом ходят легенды, даже после смерти он проделывал удивительные фокусы, и люди о них не забыли. Вот, например, история о его похоронах.
Святого похоронили в аббатстве, где на старости лет он был настоятелем, но на следующий день монахи увидели, что лежит он не в саване под землёй, а в пастушьих одеждах и поверх могилы. Это тоже одно их чудес перемещения, которыми так знаменит наш Святой. Поняли монахи, что пошли против воли настоятеля, впрягли в повозку молодых быков и позволили им везти святое тело без погонщика, куда Святой сам захочет.
Долго шли быки, петляли тенистыми лесами, пересекали луга с душистыми травами, переходили вброд ручьи и речушки, а остановились прямёшенько на поляне, где Святой впервые христианскому Богу поклонился. Он же изначально язычником и царским сыном был, и только потом в настоящего Бога поверил. Видно, важнее для него это место было, чем аббатство.
Так на поляне его и похоронили, а сверху капеллу построили. Как он потом в базилику попал, никто из нас точно не знает, кажется, туристам об этом на экскурсиях рассказывают.
Злые языки поговаривают, что Святой всю эту кадриль в отместку фокусникам проделал, чтобы якобы показать, какое бывает настоящее чудо.
***
Мила танцует по комнате, обнимает Луидора, прижимает его к себе и кружится, кружится, кружится
- Малыш Лулу, всё у нас получилось! Ты и я, ты и я! А завтра, нет, наверное, всё же послезавтра мы уедем далеко-далеко, там горы высокие и все в оливковых деревьях, а море синее, и лодочки, ты будешь плавать и ловить рыбу сколько захочешь. Станешь похож на самого настоящего итальянского бутуза, а я на самую настоящую итальянскую наседку-мать.
Луидор завёрнут в пёстрые одеяла, круглый весёлый свёрток. По всей квартире соски, бутылочки, полотенца, погремушки, Мила поёт:
Ах ты маленький Луидор,
Золотая моя монетка,
Глазки-пуговки, ноготочки-бусинки,
Драгоценная милая детка.
Хохочет, бросается на диван:
- Слышишь, какую глупость сочинила твоя итальянская мамочка! Мы теперь всегда будем петь, веселиться и радоваться. Но ты не думай, в школе ты у меня будешь самым лучшим, уж я с тебя спрошу. Учиться – это очень важно, станешь потом инженером или архитектором, будешь заказывать пиджаки у этого идиота Макса. Ох, как я счастлива, Луидор, как я счастлива, золотой ты мой мальчик!
Мила без умолку говорит глупости, поёт, пританцовывает, щурится от низкого солнца. Потом вдруг как вкопанная останавливается по среди комнаты.
- Тебе же нужно много спать, Лулу. Даже если у нас такая радость, тебе нужно отдыхать. Давай я положу тебя на диван и спою колыбельную.
На диване гора ползунков, кофточек, распечатанных упаковок подгузников. Мила сдвигает их в сторону.
- Видишь, какой у нас кавардак, Лулу, – говорит она. – Но это ничего, это вначале, от радости. Скоро всё пойдёт совсем по-другому, мы всё продумаем, составим план. У нас всё будет на своих местах, идеальный порядок и чистота, и ты мне будешь помогать, понял? Я найду работу, а ты пойдёшь в самую лучшую школу, и на футбол, и куда только захочешь, я всё тебе буду разрешать, только если это будет не опасно. Ты наверняка захочешь мотоцикл, а я стану умирать от страха, ох, Лулу, ты меня совсем не жалеешь. А теперь спи, спи, чтобы вырасти здоровым и сильным нужно хорошо есть и много спать. Увидишь, какой там сладкий виноград, какие душистые лимоны, и помидоры величиной с кролика, и сыр на любой вкус, даже с плесенью. Нам будет очень хорошо, Лулу, уж об этом я позабочусь, обещаю.
Перед глазами у Милы картинки одна краше другой. Она ложится рядом с Луидором и видит море, горы, рыбацкие сети с толстыми креветками.
- Я тоже устала, Лулу, – говорит она. – Если бы ты знал, как я утром перенервничала, как боялась, что нас схватят, что ничего не получится, что Эд посмеётся надо мной и ничего не сделает. Милый Эд, мы всем, всем ему обязаны, я даже не успела с ним попрощаться.
Мила зевает, трёт лоб.
- Я тебя ещё немного покачаю, Лулу, и пойду собирать чемодан. Ещё столько нужно сделать, и билеты…Я полежу с тобой только минуточку, совсем тихонько.
Мила укрывается пледом, сворачивается калачиком, и в комнате наступает тишина. Солнце садится за ветвями платана. Мила спит.
…Ей снится утро. Снова кошмарные минуты в детском доме, снова она задыхается и сжимает добела кулаки. Вот опять игровая комната, дети толпятся и хлопают в ладоши, солнце бьёт в глаза, огромные окна, приходится щуриться, закрываться рукой. Стой тут, говорит Эд, стой тут и смотри в окно, тут лучше всего. Он машет волшебной палочкой и достаёт из уха шёлковый платок, ап! кричит он, и дети визжат от восторга. Волшебная палочка качается туда-сюда, на серебряном кончике ослепительно сияет солнце, больно глазам. Стой тут, не закрывай глаза, шепчет Эд, сейчас всё произойдёт, следи за палочкой. Ап! И из рукава появляется красный кролик, плюшевый красный кролик, и серебряный кончик палочки скользит вокруг него, ещё круг, ещё, ап! – и кролик исчезает, палочка блестит и смеётся, нет, это дети смеются, а Эд шепчет горячо и быстро: сейчас всё закончится, беги, милашка, беги изо всех ног, никто ничего не заметит, никто его не хватится, обещаю, я всех заколдовал, так что беги, держи своего Луидора и беги. Ап! – и в руках у Эда уже букет, нет, огненная птица, и она бежит, бежит по лестницам, по солнечной площади, по узким переулкам, тяжело дышит и только сильнее прижимает к себе драгоценный свёрток, ап! – звучит у неё в ушах, ап! – и серебряная палочка всё крутится и крутится, а дети смеются и хлопают в ладоши, мы дома, Лулу, дома, мой Луидор, моё золотце…
***
«Как всегда с большим успехом прошел в нашем городе традиционный августовский фестиваль уличных фокусников. Пятнадцать артистов из Канады, США, Австралии, Германии, Франции и Португалии соревновались за звание лучшего мага года и создали непередаваемую атмосферу волшебной сказки, которая из года в год очаровывает и притягивает в наш город посетителей из дальних и ближних регионов.
Победителем фестиваля по единодушному мнению жюри был признан австралиец с творческим псевдонимом Джей Икс. На заключительном гала-концерте победителю был вручен приз от Народного банка в размере 3000 евро.
Кроме феерических выступлений всех без исключения участников фестиваля, приятным сюрпризом стала выставка старинных волшебных устройств, привезённых португальскими иллюзионистами. Также особо хочется отметить красивый жест американского артиста Эда Ипнози, по своей инициативе благотворительно выступившего в детском доме.
Более 20 000 гостей посетило фестиваль в этом году. Для тех, кто не хотел пропустить ни одного искромётного выступления, приветливо распахнули двери гостиницы нашего города, а городской администрацией был организован бесплатный кемпинг. Жалобы жителей на шум и перекрытые для проведения фестиваля улицы были в этом году совсем малочисленными, что ставит очередной плюс организаторским способностям нашего бургомистра. Хочется отметить …»
***
- Так ты всё-таки там был?
Эд смотрит из иллюминатора и молчит.
- Ты всё-таки там был, Эд? Скажи, был в детском доме с этой полоумной?
Эд не поворачивается, только пожимает плечами, сейчас он сам на себя не похож.
- Ты украл ребёнка, Эд? Ты это сделал?! Думаешь, они теперь не найдут тебя в Штатах? Ты ненормальный, слышишь, чокнутый, двинутый почище этой девицы, ты хоть понимаешь, что сделал?
Толстяк захлёбывается от негодования. Эд барабанит пальцем по стеклу, отвернулся и барабанит пальцем по стеклу:
- Я трус, Джей Икс, – говорит он. – Подлый низкий трус и обманщик. И хватит об этом. Забыли. Сели в самолёт и вычеркнули из памяти. Да провались они к чёртовой матери все эти кукольные городки с их пивом, пирогами и никому не нужными драмами. Святой покровитель у них есть, понимаешь ли, спаситель душ.
Резко поворачивается к толстяку:
- Вот ты, Джей Икс, хоть что-то у них заработал, кроме супер-пупер почётного титула?
Эд кривляется, когда говорит о титуле.
- Ты деньги с собой везёшь? Много? Ах, ну да, первая премия, как же я забыл. Почки, лягушачьи ножки, сыр с плесенью, нет, Джей Икс, с меня хватит, ноги моей больше там не будет.
Эд снова резко отворачивается к стеклу, а Джей Икс смотрит на его спину и не знает, что думать.
- Ты ненормальный, Эд, при чём тут деньги, – говорит он наконец и качает головой.
***
Все у нас в городке знают друг друга – или близко, или в лицо, или по слухам, только недавние приезжие могут думать, что никому до них дела нет. Стоит пожить у нас чуть подольше, и город втягивает в свои объятья, мягко, не выберешься. Чужаком жить тяжело, да и ни к чему, приятно знать, что ты часть города, что у тебя есть корни и традиции. Есть с кем поговорить, есть о ком поговорить, поговорят и о тебе – узнаешь, чем живёшь по-настоящему, как в зеркало посмотришься. Приличному человеку скрывать нечего. Зря смеются над разговорами в кафе, напрасно презрительно обзывают их бабскими сплетнями: они взгляд в душу города, в самую его суть.
Внимание к другим – это наследие Святого, говорят у нас. Сердце Святого тоже было для каждого открыто – кто с болезнью к нему шёл, кто с печалью, никого молчанием не обидел, вот и мы стараемся на него походить. Если кому плохо, подставить плечо, ободрить, остеречь от глупого поступка.
У нас редко что плохое случается, но недавно молодая женщина пыталась покончить с собой. Прыгнула с моста, что у неё стряслось, никто так толком и не понял, иностранка, недавно у нас поселилась. И гордячка ещё та, всех сторонилась, идёт – ни на кого не смотрит. По счастью только ногу сломала – мост низенький, под ним речка не шире ручья, мелкая, илистая. В соседнем городе высоченный железнодорожный мост, настоящие самоубийцы оттуда прыгают, а она просто в затмении, минутном порыве. Всю мокрую в больницу отвезли.
А на мосту этом, кстати, каменная статуя Святого стоит. Cтолетиями хранит он благополучие нашего города, спас и отчаявшуюся душу.
***
Мила с удовольствием потягивается. Сначала плечо ползёт вверх, потом рука вытягивается за голову, пальцы растопыриваются, затем по очереди сжимаются в кулак – и Мила просыпается. Таращит спросонья глаза, ничего не понимает, ничего не помнит, резко садится.
Утро яркое и буйное, птицы орут на ветках платана, окно открыто, а за окном ветерок, штора качается, задевает цветочный горшок на подоконнике.
Мила ошалело с глубокого сна смотрит перед собой, несколько раз моргает, потом трёт глаза и внезапно вспоминает:
- Луидор!
Сердце Милы в панике дёргается и застывает. Она судорожно отбрасывает плед и тут же облегчённо выдыхает: вот же он, пёстрый свёрток из детских одеял, лежит рядом. Мила снова откидывается назад и нежно гладит свёрток.
- Луидор…
Птички орут за окном, наверное, это воробьи, поспорили о крошке под столиком кафе, а теперь перешли ругаться на платан.
- Малыш Луидор, уже утро, а мы всё проспали, – говорит Мила и в ту же секунду её окатывает холодом.
Почему он не плачет? Почему он не плачет со вчерашнего вечера? Он… он… Дрожащими руками бросается Мила развёртывать одеяла. Пёстрый свёрток раскрывается как бутон, и вот сердцевина, вот его сердцевина…
На пёстрых одеялах лежит кукла. Резиновые ножки, резиновые ручки розовая резиновая мордашка, а туловище мягкое, набито ватой.
Глаза у Милы округляются.
- Лу..Лу..и…дор…
Кукла раскинула руки, вид у неё счастливый и глупый. Рот у Милы открывается, челюсть крупно дрожит.
- Луи…д… что, что…?
Мила оглядывается, шарит по дивану руками, комкает плед.
- Что, что это?...
У неё кружится голова, пятна прыгают перед глазами, клацают зубы, одеяло кружится, гирлянды из цветочков, гирлянды из конфет, мишки.
- Луидор, что же это? Как же так?
Мила трогает пупса дрожащей рукой, отказывается верить. Резиновые ручки, ватный живот, между губами круглая дырка для соски. Нет, такого не может быть. Мила скидывает одеяла, отбрасывает подушки, ищет под пледом, ищет в кресле, шарит по полу, как будто Луидор мог спрятаться от неё под диваном. Сотни мыслей скачут у Милы в голове. Лулу выкрали. Пока она спала, пришли и забрали его, а ей подкинули, пока она спала, как же крепко спала. Он же был вчера, был, я трогала его, носила на руках, пела ему песн…
Слёзы текут у Милы по щекам. Украли, увезли назад в детский дом, в жаркую игровую комнату, она была в ней, огромные окна, ослепительное солнце прямо в глаза, ап! кричит Эд и машет красным платком… Ногти Милы впиваются в медведя с цветочками на шее. Никто его не крал, никто его не…
Мила кричит, хрипит, рвёт ногтями одеяло. Мила воет, рыдает, почти задыхается криком.
- Луидор, мой Луидор, золотая монетка.
Никто его не крал, нет, никто его не крал…
Мила внезапно хватает телефон и бешено набирает номер.
- Ты сволочь, Макс, сволочь, трус, я тебя ненавижу! – визжит она и захлёбывается рыданиями. – Радуйся теперь, что всё по закону, я всего только вешалка, радуйся!
И бросает трубку через всю комнату, под окно. Воробьи в ту же секунду замолкают, как будто только этого им и было нужно, чтобы помириться. Телефон начинает звонить, заикается после удара. Мила плачет ничком на диване, истерично всхлипывает, сжимает подушку.
- …после сигнала…. Мила, алло, что случилось? Алло, что с тобой? Подойди к телефону! Ты есть? Сними трубку, это я, Макс. Мила! – сопение, какой-то треск. – Мила, у тебя всё в порядке? Я сейчас приеду…
- Оставьте меня в покое, оставьте меня все в покое, – кричит Мила, хватает со стола ключи и выбегает из дома.
Пупс смотрит в потолок бессмысленными синими глазами и улыбается.
© Copyright: Конкурс Копирайта -К2, 2017
Свидетельство о публикации №217012802145
Обсуждение http://proza.ru/comments.html?2017/01/28/2145