«Что же ты уставился наверх, человек? Потолок напротив кровати твоей всего лишь недостойный слепок по подобию неба, и почему-то каждую ночь ты вгрызаешься в него своими голодными, жаждущими небо глазами. И все-таки как же жаден ты, человек; жадность твоя не то, что ненасытна, она слепа: совсем не различаешь ты, что можно есть, а что – нет.
Да под какими углами ни смотри, голову как ни выворачивай, взгляд человеческий все равно упрется в серую осыпающуюся штукатурку, черт!
Глупые, глупые, найдутся же среди вас те, кто видит вовсе не ее, а что-то. Что-то они видят, но только что?
Оправдывайте себя разыгравшимся воображением, да чем угодно. Уж я догадываюсь, что вы видите, и что едите. Ложь никогда не оправдывает саму себя: она родилась оправданием вашей ненавистной правды. Ваши уши слишком избалованы для нее…»
Человек перевернулся на другой бок, смяв простыню правой рукой.
«Уж лучше отвернусь я…Мои глаза…Тошнотворно смотреть мне на вас. Одеяло мое, что ж ты давишь на меня, словно я провинился в чем-то перед тобою? Собственно, черт побери, как же ты право. Как я виноват!»
Человек нервно скомкал и отшвырнул одеяло на пол.
«В чем я виноват и в чем не виноват? Почему я чувствую себя виноватым в том, что никогда не найду слов сказать вам о том, о чем я догадываюсь. Да, черт подери, да!?
Да что такое? Что ж ты смотришь на эти грязные стены, на этот потолок, на эту давящую коробку, в конце концов? Что ж ты нежишься в постели, как женщина, как…»
Человек подтянулся к краю кровати и кончиками пальцев подтянул одеяло обратно на себя.
«Ну вот чего это я..Мысли опять разбрелись, куда попало…Посмотрите-ка на него! Одеяло давит на него, а нет одеяла - ветер дует на ноги…как хотите, так и понимайте его…
Вот, теперь уже тепло. Глаза вторые сутки из-за вас, люди, не закрываются. Мысли!»
Он резко вскочил и сел.
«Мысли! А вы-то что здесь делаете!?Не толпитесь у моих дверей! Не долбитесь разом в дверь, невежественные. Да, вы невежественнее даже людей: вместо того, чтобы вежливо заходить по очереди, вы вваливаетесь все вместе. Вы давите на меня хуже одеяла – вот вам, люди, еще одно доказательство существования души, следовательно, Бога. Хватит! Хватит злиться на серую имитацию неба, когда там, за окном – метель!
Когда там, за окном – деревья в пушистом снегу, когда там, за окном – небо…Эх, глупые, вообразили себе небо в этой грязной коробе, вообразили! И не думаю даже окно закры…»
Он не дослушал собственных мыслей, морщась от их невежественности, снова отшвырнул одеяло в сторону и босиком пошел в сторону письменного стола, за которым он работал – пол в комнате успел здорово охладиться, и человек не без удовольствия переступал ногами по нему.
«Ну что, Ньютон, где здесь твоя колыбель…»
Он подошел к столу. Желтый фонарь за окном подсвечивал кучу исписанной бумаги на нем. Рядом были разбросаны карандаши; блестели в темноте , как светлячки, зеленые обертки от конфет. Рядом блестела и колыбель Ньютона. Мельком взглянув на переблескивающиеся в темноте металлические шарики, человек схватил один из них, натянул леску, на которой тот болтался, и немного раздраженно отпустил. Слишком большая скорость шарика, обусловленная импульсивностью его хозяина, вместо того, чтобы столкнуть шарик с другим шариком, сделала все наоборот: она запутала его вокруг остальных, да так, что леска успела туго закрутиться. Человеку было лень распутывать ее обратно.
Он провел рукой по зеленым оберткам конфет и подошел к окну. В темноте белел пустой подоконник – человек не любил, когда что-нибудь занимало на нем место. Встав на цыпочки, он запрыгнул на подоконник, подтянувшись руками, встал в полный рост и потянулся к верхней задвижке окна. Освободив задвижку, человек потянул раму на себя – внешняя рама неохотно поддалась его рукам. Наконец, присев, человек начал таким же образом освобождать внутреннюю раму и нижнюю задвижку.
Покончив и с ней, он дернул раму на себя.
Мороз ударил по нему так, что человек чуть не потерял равновесие и не упал назад. Холод неожиданно провалился в его легкие, метель влетела в комнату, взметнув в беспорядочную кучу разбросанные листы на столе и, подхватив с собой один из них, поволокла его к человеку. Тот, неловко наклонившись в сторону листа, не успел схватить его. Метель обдала его снегом, который смешался с его черными волосами, и вылетела обратно вместе с исписанным листом. Фонарь единственный желтел на ее фоне. Человек укоризненно покачал ей головой.
«Куда ушли мои родители?», - мелькнула вспомнившаяся мысль из раннего детства.
Человек поднял руки вверх и в таком положении держался за верхнюю раму окна. Жил он на первом этаже, потому и не было для него какой-либо серьезной опасности упасть вниз. Внизу под окном распластался мертвый сад с развалившимся прогнившим деревянным забором. Рядом с окном росло большое дерево; отчасти оно закрывало человека и его окно.
«Когда там, за окном, деревья в пушистом снегу»,подумал человек и взглянул на мертвые заснеженные деревья.
«Когда там, за окном, небо… небо, перед которым виноват я.» Он опустил голову.
Человек закрыл глаза и почти забыл о том, где находится. Снежинки стучались ему в веки, щекотали нахмурившееся сосредоточенное лицо. О чем думал человек?
Вновь появившаяся метель раздраженно швырнула ему в лицо снег. Он очнулся: неприятные колючие ощущения смутили его. Он попытался переставить левую ногу в более удобное положение и понял, что до такой степени замерз, что совсем не чувствует босых ступней. Руками тоже стало тяжело двигать, пальцами он потрогал белую рубашку, в которой он находился: ворот рубашки покрылся тонкой корочкой льда, хлопковая ткань стала хрустеть, но человек все никак не мог отойти от собственных мыслей.
И все-таки тело человека глупо. Способно вынести оно человеческие страдания, по весу превосходящие страдания физические. А холод – нет, - горько подумал человек. Кто же ты, человек в окне?
-Куда ушли мои родители? – произнес он вслух, задумавшись. Он вспоминал, потому и не ждал ответа на свой вопрос.
Затем, повернувшись, Лучезар спрыгнул обратно в комнату.
(отсылка к далекому детству)