Слышу сквозь сон удары сапогом в дверь. Да что же там такое? Вскакиваю, открываю. Начальник караула:
- Товарищ старший лейтенант, на посту стрельба! Да этот, новенький, Дармачёв палит, и даже вроде бы пистолет ответил.
- Направление есть?
- Да, кажется к посёлку.
Приказав старшине действовать по предписанию, сам доложил по телефону дежурному по полку и рванул по периметру в сторону посёлка, надеясь перехватить нарушителя именно там, в конце колючки.
Зима, однако. У самой ограды тропа, смены натоптали. Шаг вправо - снег выше пояса, да ещё с кустарника летит. Одно умиление - у меня первый разряд по бегу, и дубняк звенит, как железный. То есть я врага обгоняю, и он должен выскочить на меня прямо как на ленточку, да ещё в сопровождении «оркестра». Так и случилось - я уже за сугробом, и как раз он бежит.
- Стой! - кричу.
Он - носом в снег, и то ли ушибся о корягу, то ли к бою изготовился.
Командую встать! Встаёт. Подхожу, а у него шарф и шапка не по уставу. Срываю шапку, а его рожица так и дёрнулась, так и вспыхнула ярой девицей, ну лет восемнадцати. Я так и обомлел, будто передо мной призрак какой. Стоим и пялимся друг на друга.
- Ты кто? - спрашиваю.
- А что, не понятно что ли? Воровка.
- И что же ты украла?
- А вот. - Показывает пистолет-ракетницу.
- Зачем?
- А на случай если поймают.
- И что ж в меня не стреляла?
- А патронов больше нет. Ты меня и так стрельнешь, если попрошу, правда ведь?
- Зачем?
- Не хочу больше туда.
- А чего? Колония-то детская.
- Ага, ты детей не знаешь.
- С чего ты решила, что я тебя туда сдам? Я не тюремщик.
- Но ты ж, наверно, комсомолец? Или коммунист.
- Не коммунист, а офицер Советской Армии.
- Вот как? - удивилась девица, - И куда ты меня денешь в таком случае? В казарму что ли?
- Ну это я потом решу, а пока расскажешь откуда бежала, зачем в часового стреляла. Ведь колония–то далеко.
- Ой, да ладно, пошутила я. И не беглая я вовсе, отсидела своё, отшила. И бумага есть. А за что судили - свинью соседа отравила. Он, падла, мою кошку об дерево, а я ему свинью. Хотя надо было и его об дерево, да всё пьяным не могла застать. Да и не стреляла я, случайно получилось - руки–то замёрзли.
Говорила она так жалобно, так слёзно, что я плюхнулся на колени и ну дыханием своим греть её ручонки, чуть ли не пожирая их.
- А сюда мы приехали на молоковозе, - продолжала она. - большая такая машина, МАЗ называется, ну ты знаешь. Водитель как увидел нас, привет, говорит, амазонки, Это наш бордель так называли, в шутку, конечно. Если, говорит, беглецы, то давай ко мне - накормлю, одену, приласкаю.
- Стоп, - говорю, - кто это "вы"?
- Так нас же трое было - Лидка, Верка и я, Ленка. А чего нам бояться? Как раз наоборот - нас все там опасались. А водитель вначале милашкой показался. Едем, значит, а он и говорит: одежонку–то сменить надо б, на волю, чай, вышли. Тут по маршруту есть одно место, брошенная база всякой списанной одёжи для лётчиков, вроде как крысами порченой. Я, говорит, уже там подобрал кое-что - бурки вот, куртку на меху, штаны тоже на меху, рукавицы, тулупчик. И всё развёртывает, показывает. Там, говорит, и нательного белья много, и малые размеры найдутся. Может я, говорит, подожду? Или вам не надо? Остановились. Действительно база. В проходной - не души. Первый амбар весь разорён и тряпки вокруг. А как мы ко второму–то подошли - четверо сразу и выскочили. Руки вверх, кричат, затворы передёрнули. Ну не придурки?- по звуку понятно - лёгкие автоматы, патронов нет, хоть и рожки на месте. Девки - сразу на проходную. Тут слышу - МАЗ наш с места рванул. Ну, думаю, гад - нами за свои тряпки рассчитался. А то ещё и спрячет машину, и сам примчится. Я - одного ногой в пах и - за вилы. Он - бежать, я - в другую сторону. А там снег - вот такой. Трое за мной бежали, бежали, а ка я остановилась да вилы на них повернула, так они и в рассыпную. А тут - ваш часовой, орёт что-то. Я ракетницу-то хотела за пояс заткнуть, так она в руке и выстрелила. Часовой - давай палить, да всё по кустам, по кустам. Ага, значит часть вашу проскочила, свернула к главной дороге. Тут вот и вас встретила. А там же девчонки мои, небось, в смерть околели.
Как сейчас помню, едва начал её успокаивать, как подскочил полковой особист, возмущённый, замёрзший до невозможности.
- Где вас черти носят? Я давно уже всё закончил, и даже барышень ваших допросил, и оставил бы вас тут, да вот жалость проклятая.
Особист оттащил меня за кусты и давай в ухо шипеть:
- Ну ты ж понимаешь - гостиница забита, у меня семья, а тут ещё тёща припёрлась. Умоляю, возьми девчат, хоть на ночку, а там что-нибудь придумаем.
- Да, ты что, – шепчу в ответ, - это незаконно! Вдруг какая ревность или подозрение! Да мало ли, на что они способны! Сам потом меня под суд отдашь!
На самом деле, я готов был расцеловать капитана за этот подарок.
- Ладно, - говорю, - в последний раз, будешь должен.
На дороге нас действительно ждали грузовая машина с солдатами и легковая с девчатами. Так мы благополучно и доехали. Я спал в ванне, за глухой задвижкой.
На другой день, с помощью особиста, знакомая директриса быткомбината с удовольствием взяла девчат на работу и даже двоим выделила комнату.
Через месяц Дом офицеров сиял огнями и гремел музыкой, потому как все офицеры полка гуляли сразу на трёх свадьбах наших амазонок, в том числе и на нашей с Ленкой. Заодно обмывали очередную звезду на моих погонах.
Вот такая история. Что ни говорите, а к старости до слёз приятно вспомнить этот почти волшебный случай из мгновенно промелькнувшей жизни.