Ночью Тим устроился на кухне, положил перед собой чистый лист бумаги, сжал в пальцах карандаш (всегда работал им) и застыл. О чём он, не подходивший к письменному столу столько лет, может поведать читателю? О текущем ремонте в театре? О том, что с его помощью руководство избавилось от оркестра, состоящего из потерявших квалификацию музыкантов, поскольку удалось достать деньги на великолепную звуковую аппаратуру? О ночных выступлениях цыган перед любым слушателем, кто в состоянии заплатить несколько тысяч долларов за тягучие, выматывающие душу звуки скрипки и страстные переборы гитар? Или о том, что его гонорар за организацию этих концертов равен пятидесяти процентам от любой суммы? Так об этом сегодня в приличном обществе не принято говорить. О служебных романах? Они давно канули в лету. Кому он сейчас может быть интересен со своими проблемами?
Степанов даже не повернул головы на звук отворяемой двери. Жена встала за спиной, положила руки ему на плечи и тихо сказала:
— Ваша встреча с Андреем, как я понимаю, далась тебе непросто. Не терзай себя понапрасну. Приляг. Позже возьмёшься за карандаш. Он сам в руки попросится. Увидишь.
И карандаш попросился. Именно в тот момент, когда Тим меньше всего этого ожидал.
Выпавший выходной, по заведённому порядку, он проводил на кухне в сосредоточенном затворничестве. Священнодействовал с шумовкой в руке над казаном с пловом. Хитрое блюдо, надо признаться. Никогда не знаешь, что в результате получится. Порой каждый пальчик после еды облизать хочется. А случается, поднесёшь ложку ко рту – не то. Хотя компоненты не меняются веками. Мясо, лук, рис, морковь, специи. А налей в казан с засыпанным рисом лишнюю толику воды? Пиши - пропало.
И тут жена, нарушив установленное табу, переступила порог кухни в момент, когда закладывается мясо и протянула «Литературную газету».
—Дорогая моя, — сдерживая раздражение, произнёс Тим, — женщине в эту минуту на кухне делать нечего. Газета – вчерашний день. Ничего интересного я в ней не обнаружил.
— А я, представь себе, обнаружила. Погоди чуток… вот. «Возобновляется международный конкурс на лучшую книгу для подростков. Условия конкурса…»
Степанов внимательно слушал, не прерывая ни на мгновение основного занятия, потом выставил супругу из кухни, завершил приготовление трапезы, не торопясь расставил приборы, разложил на столе газету с объявлением и поставил на неё бутылку шампанского.
— Мы откупорим её, когда я сочиню приличную книгу для подрастающего поколения и займу достойное место на этом замечательном конкурсе…
— Угу… — жена поднесла ко рту первую ложку с пловом. — Когда же начнётся священнодействие не за кухонным, а за письменным столом?
— Завтрашний день мы начнём с посещения филиала Ленинской библиотеки в Химках.
— Ты из театра возвращаешься за полночь. Библиотеки, представь себе, в это время уже закрыты.
— Пожертвую службой. Помнишь, когда я проходил последнюю диспансеризацию, врачу не понравилась моя худоба? Он ещё потребовал, что бы я показался специалисту. Позвоню ему, посулю контрамарку, он выпишет мне бюллетень, и мы со спокойной душой отправимся в газетный архив «Ленинки».
—Зачем нам ехать в архив?
— Снять копии с газет, в которых когда-то печатались мои рассказы. Соберу их под одну обложку и превращу в весёлую детскую повесть. За основу возьму текст, в котором учительница берёт за горло нерадивого ученика, заставляя его на школьном утреннике прочитать басню, от которой отбоярились успевающие ребята. За это она обещает поставить ему в четверти по математике жалкую троечку вместо вполне заслуженной двойки. Тот упирается руками и ногами. У доски на уроке литературы двух слов толком связать не может. А тут… позориться перед всей школой, перед девчонкой, в которую влюблён с первого класса?! Но против лома, как известно, нет приёма. Влепят двойку, родители, как пить дать, заставят все новогодние каникулы заниматься. Себе дороже. В трясучке выходит на сцену. Запинаясь, перевирая слова, начинает вещать бессмертный текст о глупой вороне и хитроумной лисице. А ведь ведущий утренника объявил на всю школу, что прозвучит басня о волке и несчастном ягнёнке, которую двоечник зубрил несколько дней подряд. Учительница хватается за голову. Нерадивый чтец начинает понимать, что лепит не то и скоренько заканчивает бесславное выступление текстом про сыр, который выпал, а с ним, (добро бы лисица), волк был таков. Зал визжит от восторга. Раздаются бурные аплодисменты. Предмет его тайных воздыханий хлопает громче всех.
С этого дня, сам того не замечая, он начинает превращаться в шута. Выкидывает озорные коленца, чтобы вызвать смех окружающих. Ему начинает нравиться быть в центре внимания. Неважно, где это происходит. Во время игры в футбол или у школьной доски. Он испытывает ни с чем несравнимый восторг, когда удаётся рассмешить «уважаемую публику». А благодарный зритель всегда под рукой. В конце концов, после множества трагикомических и лирических приключений, которыми будет изобиловать повесть, он окончит театральное училище, станет актёром и, на свою голову, женится на предмете своей первой школьной любви.
— Я уже слышала аналогичную сагу из твоих уст много лет назад. Ими просто изобилует твоя богатая на приключения биографии, — иронически заметила жена.
— Не вижу в том большой беды. Любой автор, в конечном итоге, пишет о себе любимом. Главное, чтобы книжка получилась доброй, смешной, красочной, как новогодняя ёлка. Ведь речь в ней пойдёт о театре.
С копиями публикаций к вечеру они возвратились домой.
***
Поутру, не слушая никаких возражений, супруга погнала Тима в поликлинику. Её стала пугать прогрессирующая худоба мужа. Тающий вес, как Степанову казалось, придавал ему некое сходство с юным д'Артаньяном, рвущимся в Париж. Не хватало, правда, шпаги и жёлтой лошади. Но уролог восторга Степанова не разделил, и отправил сдавать анализы. Они мало что прояснили. И только после того, как Тим побывал в специализированной клинике, стало понятно: случилась беда. Она придала фигуре Тима изысканную стройность, какой на профессиональной сцене ему не хватало всю жизнь и не давало возможности играть «героев-любовников».
Дома известие о болезни встретили с пониманием. Нужно было срочно решать проблему, а не охать по этому поводу. Начались поиски толкового врача. Попасть на операционный стол в Москве дело долгое и хлопотное. А поскольку болезнь пока видимых проблем не создавала, Тим отложил эти поиски до лучших времён. Работа над рукописью сделалась смыслом его дальнейшей жизни. С работы он уволился в одночасье. Ему, правда, пытались посочувствовать и даже протестовали против внезапного, с их точки зрения, решения. Но Степанов пресёк это занятие на корню, разъяснив директору, во сколько может обойтись театру оплата больничного листа до операции, а, главное, после. Никто же не знает, сколько времени потребуется на реабилитацию. В общем, убедил.
Практически за три недели он завершил работу и отнёс рукопись туда, где, по его потаённому мнению, её должны были ждать с огромным нетерпением. Хотя понимал, что победа в столь престижном конкурсе сродни выигрышу миллиона по трамвайному билету.
С возникшей проблемой со здоровьем помогли справиться друзья. Нашли подходящего врача.
***
А через некоторое время в его квартире раздался телефонный звонок.
— Добрый вечер, Тимофей Николаевич.
— Добрый…
— Вас беспокоят из конкурсной комиссии…
«Сейчас меня поблагодарят за участие, выразят глубокое сожаление по поводу того, что моя повесть не пришлась ко двору, — решил Степанов, — посоветуют учиться мастерству у классиков социалистического реализма. — И тут же мысленно сплюнул. — От «реализма» давно остались рожки да ножки».
Но от того, что услышал далее – он едва устоял на ногах.
— Мы вас поздравляем. Ваша рукопись заняла призовое место! Ждём вас на вручении диплома и денежной премии.
Тим не поверил своим ушам...
Его, как малое дитя, принялись успокаивать, убеждать в том, что это не розыгрыш, и не коллеги по театру бессердечно потешаются над ним, что подобное, хоть и не каждый день, но изредка может случиться с каждым. И этот «каждый» в данный момент держит телефонную трубку в своей руке. Но Степанов, как тот самый Фома неверующий из известного стихотворения Михалкова, стоял на своём, хоть ты тресни. В конце концов, даме на другом конце провода это надоело. Она ещё раз сухо поздравила его и повесила трубку.
Свершилось! Сказка о золотом ключике обернулась реальностью. Остался пустяк. Вставить его в заветную замочную скважину.
Но Тим ошибся. Это была только присказка. Как говорится: «Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается».
Через две недели, надев смокинг, выразив обязательный восторг по поводу изысканного наряда жены, зажав в кулаке пригласительный билет на бал дебютантов, он вызвал такси.
***
Робкая надежда на то, что это всё-таки не розыгрыш, затеплилась в нём только тогда, когда он расположился в уютном кресле сверкающего огнями зала. Вот тут Степанов окончательно поверил в реальность происходящего.
А в это время председатель конкурсной комиссии говорил о том, насколько ответственна именно сегодня роль автора, пишущего для детей и подростков. О привнесении семян нравственности и культуры в теперешнее общество. О спасении детских душ от всеобщего опошления и растления. Это были не дежурные фразы, произнесённые перед начинающими литераторами по поводу их первых крохотных успехов. Это был рвущий душу разговор с коллегами по перу.
Потом стали оглашать имена лауреатов. Выходили молодые ребята из разных городов и весей. Ведущий торжественно объявлял, какая организация стояла за каждым призёром: региональный союз писателей, посольство Израиля, многочисленные фонды и фирмы всех мастей и расцветок. Не слабо. Степанов с женой уважительно переглядывались.
Ведущий громко произнёс:
— Степанов Тимофей Николаевич…
Тим легко поднялся, подошёл к председателю и низко склонился перед ним. Тот ободряюще улыбнулся, протянул руку и еле слышно произнёс:
— Смешная повестушка получилась.
Предстояло произнести ответную речь. От Степанова, судя по благостной атмосфере в зале, хотели услышать слова умилительной благодарности. Он не обманул общего ожидания. Произнёс положенное, а потом позволил себе небольшое отступление.
— Казалось бы, судьба моей рукописи сложилась благоприятно. Денежная премия, диплом, праздник вокруг. Чего ещё желать автору? Автору желательно рукопись превратить в книгу. Увидеть её на прилавках книжных магазинов. Быть уверенным в том, что ребёнок возьмёт её в руки и прочтёт. А не будет таращиться на интернетовский текст, от которого в памяти и душе, кроме зудящей сухотки, ничего не остаётся.
Начался фуршет, но мыслями Степанов был далёк от застолья. Присказка закончилась. Сказку уже предстояло сочинять самому. По условиям конкурса грант на издание книги полагался только лауреату, занявшему первое место. Его же рукопись, как и работы иных авторов, ждала печальная участь: покоиться в ящике письменного стола.
***
Этого Тим допустить не мог. После звонков в ряд издательств он понял, что явить миру книгу в том виде, в каком бы ему хотелось, удовольствие с пятью нулями. Но иного варианта Степанов не рассматривал. Ему выпал уникальный шанс. Он был обязан воплотить его в жизнь. В один прекрасный день пришла идея рассылать по электронной почте рукопись всем, с кем был хотя бы шапочно знаком. Со стороны это могло показаться странным, но он истово верил – непременно найдётся человек, который даст деньги на выпуск книги.
И однажды… всё на свете случается однажды… Степанову позвонила давняя подруга.
— Ты не хотел бы сегодня заглянуть в один уютный ресторан?
— С чего бы это?
— Поговорим о том о сём.
У него не было времени на пустые разговоры, но отказать даме в такой пустяковой просьбе… неудобно как-то.
Она ждала Степанова за накрытым столиком. Присел, от вина отказался. Подруга невозмутимо открыла сумочку, достала газетный свёрток и положила рядом с ним. Тим недоумённо повертел его в руках, повинуясь её взгляду, развернул и присвистнул.
В нём лежала заветная сумма с пятью нулями!
На его жалкий лепет:
— Что, откуда, как?..
Она ответила обворожительной улыбкой и в двух словах изложила рождественскую притчу, как две капли воды похожую на главу из романа Виктора Гюго «Отверженные». Кажется, в ней речь шла о Жане Вальжане и Козетте.
— Ты говорил, что твоя рукопись уже долгое время безрезультатно переходит из рук в руки. Я взяла на себя смелость и переслала её хорошо знакомому бизнесмену, который не чужд меценатству. Он, естественно, не стал тратить время на прочтение. Но, понимая, что из вежливости придётся дать хоть какой-то ответ даме, подсунул текст внучке. Той понравилось. Она поделилась с подружками. В результате повесть прочёл весь класс, и ребята заявили: «Вещица клёвая». Мнение юных читателей довели до дедушки. Тот поинтересовался у внучки: хотела бы она иметь такую книжку в домашней библиотеке? Внучка пожелала её получить. Только самой первой, с дарственной надписью автора. Дед выполняет любое пожелание любимого дитяти.
Теперь пересчитай-ка бумажки? Не находишь, что полученная от благодетеля сумма несколько превысила твой «скромный» запрос?
— И чем я буду ему обязан?
— В знак признательности он хочет получить десять экземпляров твоей книжки.
— Это всё?!
— С остальным у него, как будто, нет проблем.
—Так я могу со спокойной совестью забрать деньги и приступить к работе?
— Не теряя ни минуты.
***
В издательстве рукопись приняли к производству, предложив штатного художника. Тим отказался. Книжка должна провести ребёнка по загадочному миру театра. Этот путь должен быть радужным и многоцветным. Необходим художник с праздничным взглядом на окружающий мир.
Первая встреча с известной оформительницей детских книжек состоялась в кафе Дома Актёра на Арбате. Труженица кисти с ходу заказала сто граммов коньяка. Степанов ограничился чашкой чая. Едва он успел подробно объяснить, какими ему видятся будущие картинки, она заявила, что за этим же столом через пару дней будет готова предъявить несколько эскизных работ и подписать договор. Автора восхитила подобная оперативность. Хотя небольшой червячок сомнения поселился в его душе. В театре художник-оформитель кропотливо изучает пьесу, не раз и не два подробно беседует с режиссёром о задачах, сверхзадачах, а уж потом приступает к работе. А тут, не заглянув в святцы, оформительница готова бить в колокола.
Через пару дней они сидели на том же месте. Она небрежно вертела в руках рюмку, нисколько не сомневаясь, что дело на мази. Тим неторопливо перебирал эскизы. Червячок сомнения пошёл в рост. На рисунках были добросовестно изображены герои повести. Они благополучно перекочевали в них из любимых книжек его детства: «Витя Малеев в школе и дома», «Фантазёры», «А снег идёт...» – мало ли он их читал!
Говорить было не о чем. Дама ничего не поняла из того, что Степанов в лицах с таким азартом проиграл перед ней вовремя их первой встречи. Оставалось лишь встать и откланяться. В дальнейшем подобные встречи происходили по одному и тому же сценарию. Сроки поджимали. Надо было успеть выпустить книжку в уходящем году, так как новогодние цены могли увеличить стоимость издания в разы. Штатный рисовальщик названивал Степанову по нескольку раз в день, настойчиво предлагая свои услуги. Но его видение материала автора абсолютно не устраивало.
Тим решил позвонить давнему другу. Художнику одного из тбилисских театров. Кому, как не театральному художнику, воспитанному в традициях самого Пиросмани, воплощать его замысел. Но представитель солнечной Грузии Степанову категорически отказал.
— Что ты, дорогой? Иллюстрации к детским книжкам ничего общего не имеют с тем, что я всю жизнь делаю на театре. Это особая специфика. Мне туда хода нет. Запиши телефон. Поверь, дорогой, в сочинительском мире она нарасхват. Даже наши, местные писатели в ней души не чают. Если сумеешь найти подход к этой удивительной женщине, будешь за меня вечно бога молить.
***
Иллюстратором оказалась тоненькая миниатюрная женщина неопределённого возраста. Она заказала стакан минеральной воды. Начало было обнадеживающим. Червячок в душе Степанова уменьшился в размере. Он начал было по привычке разыгрывать перед ней эпизоды из повести, но она остановила бывшего артиста.
— Хочу познакомиться с первоисточником традиционным способом. Прочту. Не возражаете? А пока посмотрите мои работы. — И разложила на столе книжки со своими иллюстрациями.
Там было на что поглядеть. Она допила воду и забрала рукопись. Договорились встретиться в издательстве перед подписанием договора. О предварительных эскизах почему-то не обмолвились ни словом.
А зря.
Через несколько дней перед кабинетом главного художника Тим спохватился и попросил её показать хоть какой-нибудь набросок.
— Помнится, — пожала плечами она, — разговора на эту тему у нас не было. А если бы и был, предложить мне пока нечего. Так уж получилось, но за всю жизнь я в театре-то ни разу не была.
У Степанова потемнело в глазах.
— Какому же виду искусства вы отдаёте предпочтение? О цирке у меня пока ещё ничего не написано!
Она холодновато улыбнулась, и недоразумение разъяснилось.
—За кулисами театра побывать не случалось. Пригласить на экскурсию было некому. А поскольку в повести речь идёт в основном о закулисной жизни: сцене, гримёрных комнатах, декорациях, реквизите, постановочных цехах, мне, естественно, хотелось бы увидеть недоступный простому смертному антураж своими глазами. Поговорить с обслуживающим персоналом, посидеть в уголочке на одной-двух репетициях. Этому у вас в повести уделено немало страниц. И самое главное. Мне необходимо запечатлеть на плёнку изнанку театрального бытия. О парадном фасаде я уже имею представление. Вот тогда можно будет приниматься за работу.
— Почему же мы потеряли целую рабочую неделю? — недовольно поинтересовался Степанов. — Любой театр Москвы был всё это время в вашем распоряжении.
— Уж извините, но я решала для себя, стоит ли вообще браться за новый проект, — невозмутимо ответила она. — Нагрузка у меня и без того приличная.
— Что же вы надумали?
— Буду откровенной. Такой интересной, нестандартной работы, какая предстоит, у меня ещё не было. И в обозримом будущем вряд ли появится. Осталось, как сейчас принято говорить, услыхать, какова, цена вопроса?
В издательстве встали на дыбы, когда узнали, что рисунки на редакционном столе появятся только через месяц, и вновь завели песню о штатном живописце. Тим тут же предложил расторгнуть отношения. Или оформлять книгу будет его протеже, или он обратится в другое издательство. Директор подписал договор без лишних слов.
На улице Степанов заметил тень недовольства на её лице. Художницу не устроил гонорар за такой большой объем работы, и сжатые сроки, в которые этот объём должен быть выполнен. Тим не стал уточнять, почему она всё же поставила свою подпись под договором и успела получить аванс. По себе знал, для художника интересная работа, действительно, превыше всего. Но лишних денег у творца никогда не бывает. Он тут же мысленно, от всей души поблагодарил своего бескорыстного спонсора. Уж бизнесмен знал, что такое непредвиденные расходы. Потому и подбросил деньжат несколько больше, нежели Степанов просил. Тим пообещал в два раза увеличить гонорар и передать его ей из рук в руки, если результат их совместной экскурсии по театру Et Setera выльется в стоящие рисунки.
***
То, что он увидел через месяц, превзошло все его ожидания. Начало повести ожило и заиграло такими красками, о каких он не мечтал. Степанов поинтересовался:
— Неужели наша двухчасовая прогулка по закоулкам храма искусства, дотошный осмотр всего и вся дали такой мощный импульс вашему вдохновению?
Она по обыкновению спокойно пожала плечами.
— Импульс изначально был заложен в вашем тексте. А экскурсия? Разве что для шлифовки отдельных граней, скрупулёзной точности воспроизведения описанных вами мелочей и деталей. Именно в них, как поговаривают, скрывается дьявол.
— Тут можно быть спокойным. Лазейки нечистой силе вы не оставили. И с этой минуты вы не просто исполнитель. Отныне вы полноправный соавтор этой книги. По иному я вас воспринимать уже не смогу.
Живописец пожала плечами.
— Поживём – увидим.
И дело пошло. Она сбрасывала рисунки на электронную почту Тима, тот отсылал их в редакцию с предложениями использовать иллюстрации в нужных, как ему казалось, местах. Иногда с его видением соглашались, иногда переиначивали по-своему. Когда обсуждение заходило в тупик, прибегали к её помощи. Тим даже на расстоянии видел, как она пожимает плечами, и даёт советы, которые примиряли обе стороны.
Наконец наступил долгожданный день, когда все участники проекта собрались в редакции, чтобы подвести итоги совместной работы. Заинтересованные стороны пришли к единому мнению: книжка удалась. Гонорары перекочевали в ожидавшие их карманы, автор твёрдой рукой поставил подпись, дающую рукописи зелёный свет. Последнее слово оставалось за типографией.
***
Чтобы время до выхода книжки не превратилось в сплошное ожидание, Тим сел за новую рукопись. Захотелось рассказать о раскалённых зноем и наполненных леденящим звоном арыков улочках его детства. О дружках по налётам на ночные сады, насквозь пропахшие налитыми солнцем плодами яблок, груш, ягод вишни и урюка. Мальчишками они набивали свои майки единого покроя и синюшной расцветки дарами богини Флоры под мирные всхрапы спящих под раскидистыми деревьями горожан. Самое смешное заключалось в том, что у каждого из юных налётчиков имелся в своём дворике садик не хуже любого обобранного. А потом ребята забрасывали фруктами комнаты своих подружек, учитывая вкус каждой из них. Девочкам спать на свежем воздухе в тех палестинах возбранялось категорически. Потому как платьица у многих синьорин, которые они тайком от родителей укорачивали, уже не доставали до исцарапанных, и так манящих мальчишеские взгляды, коленок. В один прекрасный день мрачноватый экспедитор внёс в квартиру Степанова десяток упакованных в вощёную бумагу книжных стопок, туго перехваченных белым синтетическим шпагатом.
Не оправдал Тим доверия внучки своего благодетеля. Этому парню, а не ей, подписал он свою книжку.
(Продолжение следует)