Томас Кессель вошёл в лифт здания университета в состояния полного раскаяния и незнания, что делать дальше. Он был студентом историко-философского факультета, которому подошло время сдавать письменную работу на академическую степень бакалавра, и этот факт в ближайшее время не сулил ему ничего хорошего. А всё потому, что он уже давно вошёл в образ удалого гуляки, который об учёбе вспоминает как раз перед предстоящими экзаменами. Позавчера была отличная вечеринка у Николь, погуляли что надо: перепились все здорово, танцевали, песни орали. Хорошо, что дом родителей Николь стоит на отшибе, и шум развесёлого собрания не обременял соседей, да и её важные родители отправились в путешествие по Европе. Всё-таки классная она девчонка: красивая, сексуальная и без особых комплексов. Биргит тоже ничего, а Эльза — просто чудо в постели. Красотки, красотки...
Вчера было жестокое похмелье после пьянки, зверски болела голова, да и сегодня Томас чувствовал себя не намного лучше. Но самое ужасное, что через две недели он должен был делать доклад об Аристотеле и о его влиянии на Александра Македонского, и этот доклад был главной частью его дипломной работы. Свободное посещение лекций — это ужасная вещь, он составил, конечно же, себе сносный учебный план, но и тут умудрился пропускать лекции одну за другой, а его научный руководитель доктор Штайнбах был к нему слишком снисходителен. «А мог бы быть и построже, - благородно негодовал про себя Томас, - что это за система такая, которая построена на сознательности студента!». Часть экзаменов он всё же сдал, но вот теперь он не подготовлен к докладу, есть, безусловно, наброски, но в них — ничего оригинального, за что негодовал на него Штайнбах. Остаётся только одно — сказаться больным. С другой стороны, ну какой из него больной, он буквально пышущий здоровьем молодой человек, высокий, статный, сильный. «Вот, если бы несчастный случай какой-нибудь со мной произошёл, - мечтал он, - но чтобы не с тяжёлыми увечьями, а так, с ушибами или лёгким переломом. И тогда бы я мог на законном основании не явиться на этот идиотский доклад, к которому я совершенно не готов. Но ведь несчастный случай по заказу не бывает, а только в самый неподходящий для этого момент».
- Вот именно, поэтому не стоит заниматься глупостями, - раздался близко чей-то голос.
Молодой человек повернул голову направо и увидел неопрятного вида пожилого господина, стоявшего рядом. Странно, он был так поглощён своими переживаниями, что не заметил, как этот мужчина вошёл в лифт и стал рядом.
- Вы, что же, мысли читать умеете? - спросил Томас.
- Ваши мысли нетрудно прочесть, - осклабился господин.
- А вам-то что?
- Да так, есть интерес небольшой. У вас — проблемы, хотелось бы
помочь.
- Если бы мне и мог кто-то помочь, то только не вы!
- Как знать! Вам вниз?
Томас кивнул и украдкой стал рассматривать незнакомца: костюм на нём был потёртый, явно он носил его много лет. Волосы спускались до плеч, чёрные с проседью, и такая же окладистая борода, волосы росли и из ушей, и из прямого длинного носа, что придавало незнакомцу несколько зловещий вид, но ясные карие глаза смотрели кротко и участливо. «Странная личность, откуда он взялся в университете, впрочем, вход сюда никому не воспрещён», - подумал Томас и потянул ноздрями воздух, он был уверен, что от таких людей непременно должно скверно пахнуть: несвежим телом или отрыгнутым пивом, но вот от этого экземпляра веяло дивным парфюмом и свежестью. Всё в этом человеке не соответствовало одно другому, и всё как-то раздражало. Томасу очень захотелось наговорить ему гадостей, а может быть даже ударить его.
- Вот этого делать не надо, - жёстко сказал сосед по лифту .
- Вы кто такой будете? - с вызовом спросил студент.
- Я — Хранитель.
- Какой ещё хранитель? Ангел-хранитель?
- Хранитель и всё, и я знал Аристотеля.
- Что?!
- Вот именно. Не хотите ли посидеть в институтском сквере у фонтана и
побеседовать со мной?
Томас, поскольку терять ему было абсолютно нечего, осторожно согласился, они вышли из лифта и уселись на скамейке у фонтана, в шутку названной студентами «Думочкой». Потом немного помолчали, наконец, Томас сказал громко, с некоторым вызовом:
- Вы каким-то образом знаете, что я через две недели должен делать доклад о роли Аристотеля в формировании мировоззрения Александра Македонского. Наверняка вы в курсе того, что я толком не подготовлен, и за короткий оставшийся срок мне не успеть написать что-то оригинальное. Какая разница, знали ли вы Аристотеля (хотя это полный бред) или нет, чем мне это поможет? Или вы напишите за меня доклад?
- Но это уже было бы слишком, молодой человек, мало того, что вы абсолютный лентяй, так вы превратно истолковываете моё желание помочь вам. Я не буду писать за вас доклад, но вы можете успеть составить его сами.
- Без сомнения это мне сейчас не под силу. Видите ли, господин Всезнайка, историк из меня ниже среднего. Я поступил на историко-философский, потому что на факультете, как ни странно для людей, увлечённых наукой, была хорошая команда по академической гребле, а этой мой любимый вид спорта. Ради побед на соревнованиях я скучал на лекциях, а потом стал их посещать совсем редко. Наша команда действительно выиграла гонки, и я стал кем-то вроде местной знаменитости. У меня появились друзья-прилипалы, самые сексапильные девчонки строили мне глазки и приглашали на свидания, вот я и потерял голову. Незаметно начал выпивать, забросил все дела: учёбу и даже спорт, и безвольно отдался обстоятельствам (как видите, я довольно самокритичен). Когда-то это всё должно было закончиться. В общем, у меня сегодня не самый лучший день, приятель.
- Не буду вас утешать, но возможность помочь вам у меня действительно есть. Нужно только ваше согласие.
- На что?
- На то, что я открою вам нечто сверхъестественное, что полностью перевернёт вашу жизнь. Но сначала я должен узнать, действительно ли вы в таком отчаянном положении, что готовы на всё?
- А вы мне, что, предлагаете вам душу продать, уж не сатана ли в вашем обличье явился мне в помощники?
- Ну что вы, сатана — это из области людских предрассудков, речь идёт совсем о другом. Впрочем, всё по порядку. Так, как насчёт вашей решимости пойти на крайность?
- Я не могу сказать, что всё так ужасно. Ну не сделаю я доклад, ну выгонят меня из университета, вернусь назад в собственный дом к родителям, только и всего.
- Если я не ошибаюсь, - с сочувствием в голосе сказал незнакомец, - ваша матушка живёт с вашим отчимом, которого вы ненавидите за то, что он пьёт и частенько поднимает на неё руку, не так ли? К тому же она тайком даёт вам деньги на учёбу, надеясь, что этим обеспечивает ваше будущее.
- Вы и здесь в курсе дела. Да, возвращаться мне туда небезопасно, того и гляди сорвусь и прибью этого мерзавца. Но ведь можно найти какую-нибудь работу здесь и просто жить. Нет, положение моё - отвратительное, но не безнадёжное. Хотя, я бы многое отдал за то, чтобы в срок выступить с готовым докладом. Понимаете, есть одна девчонка, которой мне что-то хотелось бы доказать. Должен сознаться, она совсем не в моём вкусе: худенькая малышка, да ещё вечно в каких-то уродливых очках, она учится на три семестра ниже на физическом факультете. Однажды она оказалась на лекции в нашем корпусе. Я, проходя на перемене по коридору, случайно толкнул её и не извинился, она обернулась и громко с презрением сказала: «А это наш философ с веслом, гребёт к победе и никого вокруг не замечает!». Я тоже обернулся и раздражённо спросил: «Что за комарик там пищит?». Она с вызовом ответила: «Этот комарик — я! А ты разве не знаешь, что маленькие комарики иногда доставляют большие неприятности?» и гордо пошла прочь. С этого дня Аннета, так её зовут, не выходила у меня из головы. Оказалось, она умница, отличница, делает какие-то потрясающие научные доклады. Но, если мы где-нибудь сталкивались, она окатывала меня полным холодного презрения взглядом и уходила, иногда я пытался заговорить с ней, но куда там, она только с неприязнью подёргивала плечиками. Если вы знаете обо мне всё, то в курсе, что я не терплю поражений на любовно фронте. Стоит мне только томно взглянуть на какую-то девчонку, как она готова идти со мной хоть на край света.
- Ну, это вы хватили, мой друг!
- Нет-нет, я совершенно серьёзно! Какие бы фортели я не выкидывал: бросал своих возлюбленных, изменял им, моя популярность среди девчонок ничуть не убывала, наоборот, многим казалось, что именно они способны обуздать такого горячего скакуна, как я. Но, на самом деле, моё сердце никто не задел кроме этой заносчивой Аннеты. Да ведь у меня с ней и не было-то ничего. Я мог бы её запросто забыть, а она, как назло, никак не шла у меня из головы. Я стал пропадать на вечеринках, искать себе настоящую подругу, да только напрасно, встречи с ними не оставили в моей душе следа, как будто их и вовсе не было, осталась только дурацкая бравада, что я любую красотку могу в постель затащить. Короче говоря, мне нужна Аннета, и я хочу, чтобы её сердце затрепетало, когда я буду делать этот доклад. Не знаю почему, но я уверен, что она придёт на слушания, ведь вход будет свободным.
- Любовь — серьёзный аргумент в вашу пользу, - задумчиво сказал странный собеседник. - Итак, я выбрал вас. Почему? Пусть это останется для вас загадкой, но вы мне кажетесь подходящей кандидатурой. Всё, что я вам сейчас расскажу, само собой разумеется, нужно держать в тайне, впрочем, если вы поведаете кому-нибудь хотя бы часть нашего разговора, вам всё равно никто не поверит. К тому же вы заслужите моё неудовольствие. Не улыбайтесь, молодой человек. Когда вы меня выслушаете, то поймёте, что к моим словам нужно относиться с серьёзностью. А теперь я хочу вас спросить, Томас, задумывались ли вы когда-нибудь над тем, куда уходят знания человека после его смерти? Представим себе, что некто учится в школе, потом в университете, набирается опыта на практике, и когда он достигает определённых высот и готов реализовывать себя дальше, с ним случается старость, болезни, смерть. Вы, конечно, можете сказать, что он отдаёт свои знания и опыт следующим поколениям, и человечество накапливает эти дары в своей духовной сокровищнице. Но это лишь часть его знаний и опыта, потому что человек зависит от семейных, бытовых обстоятельств, которые часто мешают ему отдаться полностью науке или искусству. Так вот, когда человек умирает, большая часть его научного и духовного потенциала отходит ко мне. Я — Хранитель знаний и воспоминаний умерших. Один раз в несколько столетий мне разрешено помочь кому-либо из живущих на земле и обогатить его знаниями из моей сокровищницы. Человечество много знает, но и многое забывает, иногда сознательно, иногда из-за невозможности памяти вместить всё, но интерес человека к прошлому равен его интересу к будущему. Знаете ли вы, кто такой был Сен-Жермен?
- Да..., кажется, что-то однажды читал.
- Понятно, не знаете о нём ничего. Сен-Жермен был необычным человеком, появившемся в восемнадцатом веке, он так заморочил голову современникам и потомкам, что является одной из самых загадочных фигур по сей день. Как ни странно, но его настоящее имя такое же, как и у вас, - Томас. Только при произношении ударение падает на последний слог. Я повстречался ему в то время, когда кроме желания прославиться, у него ничего не было, разве что место подавальщика в отцовской таверне, стоящей на португальском берегу Атлантики. А взгляды его были таковы, что он хотел получить от жизни всё сразу, не затрачивая при этом собственных сил. Его чудовищное тщеславие поражало, он мнил, что станет выдающимся человеком своего времени, но он не только мечтал, он знал, что так будет. Этот молодой португалец среднего роста был складно скроен и красив: очень белокожий, что при южном солнце и море выглядело несколько странно, но и прозвище у него было соответствующее — Бранко, что переводится, как «белый». Белизну лица Томаса Бранко подчёркивали длинные чёрные блестящие волосы и тёмные миндалевидные глаза. Он жадно внимал пьяным рассказам заезжих моряков, впитывал все их бредовые байки, к тому же был в душе авантюристом, что очень подходило для моей миссии. Он поверил мне сразу и тут же согласился на всё, только бы выбраться из бедности и безызвестности.
Здесь, Томас, в рассказе о Сен-Жермене я хотел бы сделать небольшое отступление. Дело в том, что условие, при котором вы могли бы получить воспоминания ушедшего человека, состоит в следующем: ваша жизнь уменьшится на столько же дней, часов и минут, сколько вы владели этими воспоминаниями. Но, поскольку человек не знает дня и часа своей кончины, это не имеет для него решающего значения. Думаю, что жизнь кажется вам довольно длинной, когда ещё смерть придёт за вами! Умрёте вы в восемьдесят один или в восемьдесят два года, может ли это быть важным для вас сейчас, когда вам — двадцать четыре?
- Пожалуй, нет, - согласился Томас.
- Так вот, юный португалец об этом тоже не задумывался. Но знаний и воспоминаний одного человека ему показалось мало, он захотел завладеть знаниями нескольких одновременно. Мне это показалось тогда забавным. Прежде всего, он возжелал ни больше, ни меньше стать обладателем памяти двоюродного брата Христа, я предложил ему ещё сицилийца Аполлодора, влюблённого в Клеопатру, математика Динострата из Платоновской Академии, решившего задачу квадратуры круга, средневекового итальянского алхимика и литейщика Ванноччо Бирингуччо. Он хотел получить знания носителей французского, английского, немецкого, русского, а также языков Востока. И он получил их . За короткое время этот молодой человек стал широко образованным. Всё, что он узнавал, оставалось уже в его памяти. При этом он обладал удивительным обаянием, живым природным умом, и, следовательно, юношу ждало большое будущее учёного и общественного деятеля. Чтобы он не стеснял себя в средствах, я вручил ему шкатулку, полную драгоценных камней, и он отправился навстречу своей судьбе. Так на свете появился удивительный человек — Граф де Сен-Жермен, обладающий недюжинными знаниям, туманной биографией и внушительным богатством. Он увлекся алхимией, ставил удивительные опыты, умел «лечить» драгоценные камни, обожал музыку не только, как слушатель, сам виртуозно играл на многих музыкальных инструментах. Граф стал необыкновенно популярен в Европе, очаровал дворы монархов Франции, Пруссии, Дании, Англии, России, настолько, что первые особы доверяли ему весьма деликатные поручения, а они были очень искушёнными людьми, чтобы рисковать понапрасну своей репутацией, а порой и жизнью, отдавая её в руки первому встречному. Граф будоражил их воображение достоверными рассказами из прошлого, а Людовику ХV наговорил много ужасных вещей относительно будущего его престолонаследников. Он рассказывал о себе удивительные вещи, будто бы он беседовал с Сенекой, проводил ночи с Клеопатрой, а смерть Сократа описывал с такой достоверностью, что многих сводил этим с ума.
- Получается, что вы предоставили ему также воспоминания и людей, которые жили намного позже него? - спросил задумчиво Томас.
- А вы проницательны, господин спортсмен-философ, - насмешливо сказал Хранитель и вновь стал серьёзным, - да, я практиковал и такое, и не только с ним… Воспоминания, доставленные из будущего, разве это не великая попытка познать человеческую психику? Однажды я подарил такие воспоминания весьма примечательной личности — поэту, философу, воину и дуэлянту Сирано де Бержераку, разумеется, не Сирано, персонажу одноимённой пьесы французского драматурга Эдмона Ростана, а реальному, родившемуся в 1619 году Савиньену де Сирано Де Бержераку, кстати, знатоку и поклоннику философии Аристотеля. В этом человеке сошлось несочетаемое: язвительность с великодушием, отчаянная смелость с рассудительностью, доброта с беспощадностью к врагам. Он откликнулся на моё предложение незамедлительно, потому что жаждал философских открытий. В результате на свет появился его необычайный трактат: «Иной свет, или Государства и империи луны» и, а позже ещё одно сочинение «Государства и империи солнца». В этих фантастических произведениях были описаны странные вещи. Представьте себе, что вы живёте в семнадцатом веке, когда средством передвижения служат лошади, а дома освещаются при помощи свечей, и вдруг вы видите технические достижения будущего. Как бы их восприняли? Вот, что, например, написал Сирано: «Я увидел при свете тридцати крупных светлячков, заключённых в хрустальном бокале (ибо здесь нет других свечей), тех же трёх или четырёх юношей...» . Неплохое описание электрической лампочки, увиденной глазами сочинителя из семнадцатого века, неправда ли? В книге поэт отправляется на Луну с помощью оригинальной многоступенчатой ракеты, он описывает состояние близкое к невесомости, внимает звуковоспроизводящему устройству. Эти сочинения вызвали изумление и недоверие у современников автора: привидится же поэту всякая ерунда! Но эти трактаты продолжают удивлять исследователей двадцать первого века. Неужели описанные Сирано де Бержераком технические новинки — плод его фантазий, а невиданная прозорливость — игра воображения?
Но вернёмся к нашему другу Сен-Жермену. Он также ошарашивал современников своими предложениями по технической модернизации. Французам, например, он рекомендовал построить теплоход и создать реактивное оружие. Но, они не поняли его и поэтому не поверили в его, как им казалось, фантазии. Всё-таки каждое изобретение должно вписываться в свой век, опережать события бессмысленно.
Тем не менее, эксперимент с молодым португальцем казался мне безупречным, но я слишком, как бы это сказать, увлёкся постановочной частью. На протяжении последующих десяти лет я посещал Томаса Бранко, или назовём его графом Сен-Жерменом, трижды, и каждый раз он просил новых и новых знаний из прошлого или будущего, приводил для этого веские аргументы. Я не мог устоять перед его ненасытной жаждой познаний, неординарностью мышления, и я наделял его новыми и новыми сведениями и... попался. Бранко, сам того не ведая, вошёл в антифазу бытия, т.е. его жизни уже не хватало, чтобы компенсировать по времени пользование воспоминаниями умерших, но он продолжал жить и обладать ими. Он остался в отрицательном поле времени, он приобрёл бессмертие. Это невероятный случай, но Бранко стал недосягаемым для меня. Я не могу отыскать его, не могу вернуть воспоминания, полученные им когда-то. Он и раньше любил менять имена и обличья, а сейчас его возможности безграничны. Правда, его бессмертие не такое уж прочное, чтобы его поддерживать, ему необходимо время от времени «питаться» чужими воспоминаниями, а получить он их может только у нового «проводника», с которым я поделился воспоминаниями ушедших.
- Иначе говоря, вы хотите использовать меня, как приманку, - сделал
вывод Томас.
- Больше, мой друг, больше! Я хочу, чтобы вы уничтожили Сен- Жермена.
- Но я не убийца! - возмутился Томас.
- О, речь не идёт о банальном убийстве. Как только он поймёт, что вы — «проводник», он немедленно захочет завладеть вашими воспоминаниями. Дело в том, что в его коллекции нет того, что я могу предоставить вам. Вы должны будете забрать у него всё, чем он владеет.
- Вы уверены в том, что ваш Сен-Жермен захочет отдать мне свои сокровища?!
- Знаю, что не захочет, для него это означает смерть. А он не из тех, кто к ней стремится.
- Как же мне всё это осуществить?
- А вы не торопитесь, молодой человек, - охладил его пыл Хранитель, -
всему своё время. Вы ведь спортсмен и знаете: для того, чтобы получить результат, нужно сначала хорошо подготовиться.
- Зачем мне всё это?
- Это неважно, главное, что я вас выбрал.
- А, если вы ошиблись?
- На этот раз нет. Что до вас... хорошо, вы получите кое-что по окончании этой истории, диплом, например, любовь строптивой девушки Аннеты...
- Ещё не хватало, чтобы вы вмешивались в её чувства ко мне, я хочу завоевать её любовь сам.
- Безусловно, конечно, непременно, я просто прослежу, чтобы всё это произошло в действительности.
- Как я узнаю Томаса Бранко?
- О, этим именем его очень давно никто не называл. Если вы так обратитесь к нему, он, возможно, смутится.
- А если я назову его Сен-Жерменом, он обрадуется?
- Думаю, нет, он вообще не любит, когда кто-то разоблачает его инкогнито и знает о нём больше, чем ему того хочется, поэтому будьте осторожны, вы даже не спросили каким образом вы получите вашу долю воспоминаний.
- Как же это случится?
- Я поставлю на вашу руку метку, похожую носит и Бранко. Как только он её на вас увидит, он поймёт, что вы — новый проводник и, захочет ею завладеть, не так ли?
- Надеюсь, он не снимет её с трупа... моего...?!
- Думаю, до этого дело не дойдёт. Сен-Жермен всегда с презрением относился к убийствам, так было раньше. Хотя, мы давно с ним не виделись — пару-тройку столетий.
- Так, что же произойдёт, когда вы поставите метку?
- С этого момента вы будете владеть воспоминаниями философа историографа походов царя Александра Македонского Каллисфена. Наверное, это не лучший выбор, его судьба печальна, он кончил плохо, попал со временем в царскую немилость из-за дерзкой гордости и несправедливых подозрений царя об его участии в заговоре, и умер в кандалах. Но, у вас будет возможность увидеть Аристотеля и Александра собственными глазами, об этом уже будете вспоминать вы лично. Закатите рукав и дайте мне вашу правую руку, впрочем, я, кажется, так и не спросил вашего согласия.
- Такой удивительный шанс выпадает так редко, что грех отказаться, - улыбаясь, сказал Томас и протянул руку.
Хранитель что-то отмерил пальцами от сгиба руки молодого человека вниз по направлению к кисти и резко нажал в определённой точке, когда он отнял пальцы на коже Томаса появилось странной формы родимое пятно — будто летящая с поднятыми крыльями птица, запечатлённая в профиль.
С этой секунды что-то произошло.
Он ощутил себя сидящим в железной клетке, ноги были скованы, нестерпимо чесалась голова, кругом распространялось зловоние, оно шло от него, желудок был переполнен, то и дело отходили газы. Неужели это он, Каллисфен, гордый и бесстрашный эллин, племянник великого Аристотеля и почему он дошёл до такого состояния?! «Противен мне мудрец, что для себя не мудр». Так сказал о нём Александр, и его слова стали роковыми. Он сидит в этой мерзкой клетке за то, что сказал царю правду и за то, что озлобил против себя македонян. Но, как сладостно было произносить слова истины, как упоительно не подчиняться воле царя, которая предписывала падать перед ним ниц, по раболепному обычаю, который Александр перенял на Востоке и вменил в обязанность собственному окружению. Посметь сказать нелицеприятное царю, который считает себя богом, но вместе с этим подозревает всех в заговоре, ибо знает, что власть его не бесконечна. Царю, который слушает скорее льстецов, чем искренних и верных подданных. Но он знал и другого Александра — умного, обаятельного, широко образованного и действительно великого полководца...
- Удивительно, - ошеломлённо произнёс Томас, - я видел его, я видел Александра; гордый и надменный, беспощадный, он не хотел даже смотреть в мою сторону. Но он мог быть и другим, когда хотел: дружески расположенным или бесстрашным великим воином, например, он лечил своих товарищей по секретам врачевания, переданным ему Аристотелем.
- Надеюсь, я рассеял ваши сомнения, мой друг, что это вообще возможно, - улыбнулся Хранитель, - теперь воспоминания будут приходить к вам, когда вы пожелаете, как это бывает обычно с людьми, которые хотят что-то воспроизвести в памяти, а, главное, вы будете свободно изъясняться на древнегреческом, чем поразите своих преподавателей.
- Но это было десятки веков назад. Неужели я могу помнить всё это?
- Почему бы и нет?! Я обещал вам это чудо, но нужно к нему
привыкнуть.
Помолчав, Томас спросил:
- Как вы думаете, кем может быть сейчас Сен-Жермен? Я имею ввиду, в каком он сейчас образе: профессора одной из кафедр университета, политического деятеля или уборщика помещений?
- Если бы я знал, где он сейчас и кем является, мне бы не понадобилась ваша помощь. Могу сказать только одно: слишком выделяться он не будет, но, если увидит на вашей руке знак, не удержится и постарается с вами сблизиться. Вам предстоит действовать, как говорится, по обстановке. Впрочем, в ключевой момент я появлюсь снова, и вы узнаете, что вам делать дальше.
- Мне теперь страшно оставаться одному, без вас. Я не знаю, кто мне может объяснить это странное чувство тоски по былому, которое по сути моим не является.
- Скоро привыкните, - беззаботно сказал Хранитель, встал и быстрой походкой удалился, смешавшись с группой студентов, спешащих на занятия..
Томас сидел за компьютером в своей однокомнатной съёмной квартире и лихорадочно записывал воспоминания Каллисфена, проникаясь его настроением: «Александр — бог, и я осмелился противоречить высшему существу. Моя самонадеянность и гордость меня сгубили. Пусть так. Но откуда это непреклонное желание Александра считать себя богом, его уверенность в своём божественном происхождении? Ах, да, ему же сказал об этом жрец храма Зевса-Аммона. Впрочем, разве его мать, царица Олимпиада, не внушала ему с детства, что, возможно, его отец не царь Филипп, а сам Зевс. Филипп вёл свой род от Геракла. Геракл же родился от Алкмены, жены царя Фив - Амфитриона. Но Зевс принял облик Амфитриона, бывшего в это время на войне, и провёл с Алкменой удивительную ночь любви, которая длилась трое суток. От этой любви родился Геракл. А к Олимпиаде, как ходили слухи, Зевс проник в виде змея и стал её возлюбленным. Значит Александр — плод их любви, второй Геракл. Не зря Олимпиада так любила змей и участвовала в празднествах бога Диониса, где эти твари были нужны для её странных культовых таинств. Филипп испытывал к змеям страх и отвращение и перенёс эти чувства на жену. Она — очень умная, властолюбивая и коварная женщина, всегда уверенная в том, что её сын - незаурядная личность, и станет царём мира. Филипп был слишком любвеобильным, того и гляди, он мог признать своим престолонаследником кого-нибудь из детей своих подруг и последующих официальных жён, и это — при живой неистовой Олимпиаде. Царь ни на минуту не должен был сомневаться, что Александр является единственным достойным престолонаследником. На челе этого мальчика печать божества, он — избранный, и Филипп должен это всегда помнить. Так решила Олимпиада, и случай представился. Она узнала, что торговец Филонник из Фессалии хочет предложить царю Филиппу купить великолепного скакуна с упрямой, широкой головой, которая по форме напоминала бычью. Конь был необъезженным, строптивым и горячим. Олимпиада заплатила Филоннику за то, что Александр ещё до того, как Фессалий приведёт коня Филиппу, будет навещать его. Он подкармливал его фруктами и отборным зерном, разговаривал с ним. И конь, никого близко не подпускавший, наудачу быстро привязался к мальчику. Когда настал день продемонстрировать коня Филиппу, никто не мог укротить его, а совсем юному Александру это удалось, и он заслужил восхищение Филиппа. Так родилась легенда о любимом коне Александра — Букефале».
Томас немного передохнул, вновь сел к компьютеру и вдруг мысленно увидел зелёную рощу Нимф на холме, античное здание со стройными колонами, молодых людей в хитонах и легких плащах и ощутил себя совсем мальчишкой, сидящем на нагретом от дневного жаркого солнца камне.
«Хуже нет обучать монаршую особу, - думал Томас-Каллисфен, - и в этом смысле ученик Александр — сущее наказание, его высокомерие не знает границ. Он уверен, что все здесь собрались ради него, поэтому не ставит нас ни в грош. Как он воспринимает меня, например: я всего лишь внучатый племянник его знаменитого учителя Аристотеля, которого приставили в компанию к юному повелителю. Аристотель не видит никого кроме своего знатного ученика. Он вкладывает в него слишком много, не только знаний, но и души. Он любит этого мальчишку, предугадывает в нём будущее, и Александр платит ему такой же любовью и восхищением. Дядя даже, кажется, жалеет, что перед ним сын царя Филиппа, потому что будь он простым смертным, Аристотель сделал бы из него философа-единомышленника. А так он должен воспитывать из него будущего повелителя — просвещённого царя-воина. «Ученикам, чтобы преуспеть, надо догонять тех, кто впереди, и не ждать тех, кто позади». Так сказал Аристотель, а впереди всегда будет Александр, мне вечно придётся догонять его, но он никогда не будет ждать тех, кто позади. Впрочем, он бывает иногда добрым товарищем, великодушным и пылким».
И тут Томас и вновь вернулся к воспоминаниям взрослого Каллисфена, сидящего в клетке и опутанного цепями: «То, что со мной произошло, было предначертано богами. Я заблуждался, что Александру нужна моя искренность, к тому же суровая и беспощадная, ему лучше слушать сладкие речи льстецов. Я думал, что он воспринимает меня, как товарища своего детства, друга, и поэтому был с ним откровенен. Теперь Александр возненавидел не только меня, но и Аристотеля. Он уже не доверяет моему двоюродному деду, считает, что нити мнимого заговора тянутся к нему. Ведь я был не только добросовестным историографом, но и представлял собой «око» Аристотеля, замещал его при Александре. Я описывал его великие походы, и я же говорил ему порой нелицеприятные вещи, но я и утешал его, когда в припадке безумного гнева на пиру он убил копьём Клита, а ведь Клит в битве при Гранике спас Александру жизнь, заслонив собою».
Совсем одурев от чужих воспоминаний и просидев за компьютером более пяти часов кряду, Томас решил немного пройтись. Улица уже погрузилась в вечерние сумерки, но на небе можно было различить угрюмые кучевые облака, которые решились, наконец, излить свою тяжесть на землю, сбросив для начала крупные редкие дождевые капли. Молодой человек раскрыл клетчатый зонт, и дождь, сначала беспорядочно, а потом мерно забарабанил по туго натянутой между спицами ткани. Он шёл по дорожке асфальта, ловко расчерченной для пешеходов и велосипедистов, и думал: «Странно идти и никуда не торопиться, зря я не поехал на велосипеде, тогда можно было бы наметить какую-нибудь цель километров за десять отсюда, и прокатиться к ней на хорошей скорости». Тусклый свет фонарей, отражавшийся в лужах, придавал улице таинственный вид. Кто-то пробежал мимо него, какая-то девушка без зонта, сгорбившись под поднятым воротником куртки. Она остановилась на перекрёстке, ожидая зелёный свет светофора. Томас разглядел её слипшиеся от дождя светлые волосы и уже почти поравнялся с ней, когда она почему-то надумала перебежать улицу, а ведь разрешающего света ещё не было. Она уже ступила на мостовую, как тут неожиданно на почти пустынной дороге показался несущийся на приличной скорости автомобиль. Дальше всё происходила, как в фильме с замедленной съёмкой: Томас бросился вперёд и буквально из-под колёс вытащил эту ненормальную, а машина, не сбавляя газа, проехала мимо.
- Глупая корова! - зло закричал он, повернул девчонку к свету фонаря, и обомлел: перед ним была Аннета. - О Боже, это ты... здесь... под дождём?!
Он нёс, конечно, несуразицу, вероятно потому, что был ошарашен. Сколько раз в мыслях он представлял себе, как спасает Аннету от навязавшихся хулиганистых парней или на пожаре, или ещё при каких-нибудь чрезвычайных обстоятельствах. Он видел в мечтах: обращённый к нему благодарный, полный восхищения взгляд её карих глаз. И вот сейчас это почти случилось, а на душе не было радости. Аннета внезапно закричала, гневно отталкивая его:
- А ну отпусти меня, вот навязался, дурак! Кто тебя просил меня спасать?!
- А ты бы хотела, чтобы эта машина размазала тебя по асфальту? возмутился Томас. - Неблагодарная, заносчивая девчонка!
Аннета, словно, опомнилась, как-то вся сникла и сказала уже тихо:
- Наверное, ты прав, глупо всё получилось, спасибо тебе, я, действительно, могла погибнуть. Понять не могу, откуда взялась эта чёртова машина, и как, кстати, ты здесь оказался? Я ведь сняла из-за дождя очки, а без них я почти ничего не вижу. Извини, я сильно испугалась!
Теперь у неё задрожали губы, и она расплакалась, слёзы смешивались с дождём, заливая её бледное личико. Томас спохватился:
- Это ты извини, я, действительно, дурак, не подумал, что у тебя, наверное, шок от испуга. Я недалеко отсюда живу, может быть, зайдёшь ко мне, я напою тебя чаем.
Аннета согласилась без колебаний, было видно, что она доверяет ему, и у него вдруг сладко защемила сердце.
Через пятнадцать минут они сидели в его уютной квартирке, пили чай, ели пышные булочки и болтали всякий вздор. Куртка девушки сушилась у электрического камина. Она щурила свои близорукие карие глаза с поволокой, теребя в руках очки.
- Ты бы их надела, - подарив ей добрую улыбку, как можно мягче сказал Томас, - очки тебя совсем не портят.
- Да, конечно, - смутилась Аннета и отправила очки на нос, - я и не знала, что ты такой милый, кто бы мог подумать!
- А почему я, собственно, должен быть другим?
- Да так, девчонки разное про тебя болтают, - уклончиво сказала Аннета, и румянец залил её щёки. Она вдруг заторопилась:
- Мне пора, родители, наверное, волнуются.
- Так позвони им, успокой, и посидим ещё немного.
- Нет-нет, мне надо домой. Я живу не так уж далеко отсюда.
- Вот и замечательно, я тебя провожу, ведь мы поместимся под одним зонтом?
- Думаю, да, - улыбнулась Аннета.
Этот вечер подарил им друг друга, преподнёс любовь. Днём Томас предавался воспоминаниям Каллисфена и записывал их на файл компьютера, а вечер посвящал невинным встречам с Аннетой, так незаметно прошли две недели.
- Ты придёшь на доклад? - спросил Томас подругу накануне защиты.
- Не только приду, но и приведу с собой родителей, пусть посмотрят, какой ты у меня замечательный. Они мало понимают в истории и философии: мама у меня - продавец в булочной, а папа — страховой агент. Но я не сомневаюсь, что они будут от тебя в восторге. Они у меня — милые простые люди и всегда радуются моим успехам по физике, хотят, чтобы я посвятила себя науке, вот какие они у меня сознательные.
- Я буду рад с ними познакомиться, - счастливо улыбнулся Томас.
Томас Кессель стоял на невысоком подиуме и принимал поздравления. Он пережил удивительные мгновения, когда аудитория встала и, не сговариваясь, зааплодировала ему. Пожалуй, доклад получился действительно очень эффектным, он сумел ответить на все каверзные вопросы экзаменаторов и реплики из зала. И вот теперь — победа! Будучи в радостной эйфории, он не забыл снять пиджак, оставаясь в рубашке с короткими рукавами. Родимое пятно в виде летящей с поднятыми крыльями птицы было хорошо видно на его руке. Находился ли в аудитории его тёзка Томас Бранко, он не знал. А почему собственно он должен сюда прийти? Ну какой-то студент защищает диплом, что может быть тривиальнее. Откуда ему известно, что Томас является «проводником»? Может быть, у этого человека необыкновенно развита интуиция, или он чует владельца нового источника воспоминаний, как охотничья собака добычу? Что же, остаётся только ждать его появления. Какой же он — Сен-Жермен, проживший около трёхсот лет? Наверное, не древняя мумия.
К Томасу подошла сияющая Аннета и потащила знакомить со своими родителями. Они оказались скромными, достойными людьми.
- Тило Вольф, - смущённо представился отец Аннеты, неловко протягивая для пожатия руку, - у вас был замечательный доклад. Я узнал много интересного.
- Вот именно, - застенчиво поддержала его жена, - меня зовут Мария,
Мария Вольф, значит. Я от души рада за вас.
Томас поблагодарил их за добрые слова и порадовался в душе, что у Аннеты действительно такие милые родители, которые сразу же располагают к себе.
- Извините, что прерываю вашу беседу, - к Тому обратился импозантный, стильно одетый мужчина лет шестидесяти, - но не уделите ли вы мне немного внимания, господин Кессель.
У Томаса тревожно запрыгало сердце. Всё же он надеялся, что не заинтересует возможного Сен-Жермена своей персоной, и всё обойдётся. Он извинился перед родителями Аннеты и, повернувшись к незнакомцу, попытался изобразить шутливое внимание.
- Разрешите представиться, - произнёс мужчина, - я — профессор Шмук, Георг Шмук, в разные времена преподавал в университетах Кёльна и Гейдельберга. Сейчас пишу книгу о династии французских королей Капетингов. Видите ли, по специальности я — медиевист, меня всегда вдохновляло средневековье.
- Очень приятно, профессор, - как можно любезнее вставил Том.
- Мне тоже, - машинально согласился профессор. - Так вот, я, конечно, изучал в своё время историю античных времён. Но в вашем докладе прозвучало нечто совершенно новое. Меня это ошеломило, такое ощущение, что вы хорошо знали лично Аристотеля и Александра Македонского. Откуда это странное чувство, не знаю. Кстати, вы рассказали совершенно крамольные вещи, я понимаю, что это — ваши гипотезы. Но... откуда вы это знаете, какими источниками вы пользовались? Жизнеописаниями Плутарха? Всё же он писал их почти через пятьсот лет после походов македонского царя. Может быть, трудами Диодора Сицилийского или Квинта Курция Руфа, который, как считается, опирался в своих исторических изысканиях на историографию походов Александра, написанную Каллисфеном?
- Знаете, - это просто интуиция. Возможно, интуиция будущего историка.
- Великолепно, что у вас есть интуиция, чутьё на новые исторические открытия. Дело в том, что я оказался на защите вашего диплома не случайно. Как я уже сказал, я пишу книгу о Капетингах и мне нужен помощник, обладающий творческими способностями. Моя жена Элеонора, которая также занимается исторической наукой, только в отличие от меня новейшей историей, посоветовала мне побывать в разных институтах на защите докладов дипломников и таким образом найти себе помощника. Я бы охотно предложил вам совместное сотрудничество, если это вас заинтересует. Но вдруг вы захотите продолжить учёбу дальше и защитить академическую степень магистра.
- Я ещё не решил ничего определённого, возможно, ваше предложение меня заинтересует.
- У вас странная родинка на руке, - немного помолчав, сказал профессор, - в форме летящей птицы. Может быть, такими знаками судьба отмечает гениев.
- Может быть, - согласился Томас и почувствовал, что у него, у здорового великана, от переживаний подкашиваются ноги.
- Извините, наверное, я вас утомил, у вас сегодня было волнительное событие, и вам нужно прийти в себя. Я остановился в гостинице «Старый двор», вот вам моя визитная карточка с номером моего мобильного телефона. Я буду в вашем городе ещё две недели, если надумаете, позвоните, буду рад. Удачи вам и новых побед!
- Большое спасибо, - вяло сказал Томас.
К нему ещё подходили знакомые и незнакомы люди, поздравляли и пожимали руку, он принимал сердечные излияния почти механически, деланно улыбаясь, как вдруг услышал из-за спины:
- Поздравляю вас Томас!
Он обернулся и увидел Хранителя.
- Вы видели его? - почти шёпотом спросил Том. - Вы видели Сен- Жермена?
- Да, я видел его, - спокойно сказал Хранитель, - но сделать ничего не могу, в отличие от вас.
- А что в моих силах?
- Вы должны обещать мне кое-что. Через некоторое время у вас с Сен-
Жерменом состоится откровенный разговор, и он непременно скажет, что хочет
получить от вас воспоминания Каллисфена. Вы должны потребовать взамен...
- Что именно?
- Скажите ему, что вы хотите получить от него его воспоминания о маркизе де Помпадур, с которой он часто встречался и даже выполнял её некоторые деликатные поручения.
- Так просто? И он согласится?
- Не думаю, он будет предлагать вам взамен что угодно, но вы должны стоять на своём: только его воспоминания о госпоже де Помпадур и ничего другого. Иначе никакого обмена. Вы обязаны неукоснительно следовать моим указаниям, и тогда всё будет хорошо.
- Зачем Сен-Жермену так уж нужны воспоминания Каллисфена?
- Неужели вы не понимаете, что таким образом он продлевает себе жизнь, берёт у «проводника» новые воспоминания, пополняя свою антифазу, и ускользает от меня во времени. А потом — любопытство, совершенно дикое любопытство, присущее Томасу Бранко и не меняющееся с годами. Желание узнать, как всё было на самом деле, разве это не стимул? Прибавьте к этому его фантазии, что он всемогущ и обманул меня, хотя это далеко не так. Вы должны выполнить всё так, как я уже сказал, расценивайте это, как приказ. И не вздумайте ослушаться, не повторяйте ошибок Сен-Жермена. А сейчас идите, вас ждёт ваша очаровательная Аннета. Не теряйте времени, молодой человек! Жизнь коротка, и не нужно упускать моменты счастья.
«Ишь ты, какой заботливый!» - подумал Том и отправился искать Аннету.
Эта была их первая ночь любви. Аннета просто осталась у Томаса, вот и всё. Она была так уверена в нём, в своем чувстве к нему, что всё остальное перестало для неё существовать. Эта близость так восхитила Аннету, что утром она не хотела высвобождаться из его объятий. Но ей пришлось побороть сладкую истому, встать, надеть его рубашку и отправиться готовить завтрак.
Томас заглянул на кухню немного позже и, потянув ноздрями аромат кофе и поджаренного хлеба, сказал:
- Восхитительно!
- Что именно?!
- Всё, что приготовлено руками моей прекрасной, моей любимой Аннеты!
- Но ты же ещё ничего не пробовал, немедленно завтракать и продолжать восхищаться всем, что я делаю!
- Я согласен, но прежде хотя бы один поцелуй!
Он обнял её и страстно прильнув к её губам, увлекая продолжительным поцелуем. У неё перехватило дыхание.
- Не сейчас, - сказала она, нежно отстранив его, - всё же мне нужно
зайти домой.
- Ах, эти строгие родители, ну хорошо, отдадим им дань уважения.
Томас проводил Аннету до дома, но заходить отказался, почувствовал какую-то
неловкость. Они постояли немного у двери дома, Аннета поднялась на цыпочках, обняла его на прощание и поцеловала в нос.
- Увидимся сегодня позже, ты не против?! - кокетливо сказала она.
- Я всей душой за! - искренне заверил он. - Я люблю тебя! Почему ты улыбаешься?
- Я тоже хотела сказать: я люблю тебя, но подумала вдруг, что человечество за столько лет своего существования ничего лучше этих слов не придумало. Один говорит, а другой, как эхо, за ним повторяет, и так веками. Но мне не хочется чего-то нового. Я люблю тебя и клянусь, что это правда!
- Я верю самой правдивой девушке на свете!
Им не хотелось расставаться, но у Аннеты были запланированы лекции, у Томаса — оформление его академической степени, и им пришлось окунуться в ритм будней.
Томас всё никак не решался встретиться с профессором Шмуком, но тот позвонил сам и назначил встречу в симпатичном уютном кафе. Сидя за небольшим столиком и попивая тёмное, с привкусом копчённостей, пиво, они вели беседы на исторические темы. Профессор, как клещами, вцепился в династию Капетингов и только о ней и говорил. Томас ёрзал на стуле и всё ждал, когда же Шмук заговорит о воспоминаниях Каллисфена. Наконец, юноша решил задать наводящий вопрос:
- Всё же античные времена не менее интересны, а вас никогда не занимала трагическая судьба Каллисфена? Правдолюбец и гордый человек, он был жестоко наказан Александром Македонским за свою неосмотрительность, а всего лишь сказал правду в глаза и не захотел исповедовать восточный обычай: падать ниц перед царём. Вот они — перипетии судьбы.
- Да, судьба Каллисфена показательна для того времени, но я же вам сказал, что я медиевист, а это означает, что я интересуюсь средневековьем. Если у вас возникнет тяга к этой теме, молодой человек, вы будете обеспечены работой у меня. Подумайте об этом!
«Что же он медлит? - думал Томас. - Что-то вынюхивает, не доверяет».
Так ничего и не добившись от Шмука, он ушёл из кафе разочарованным. И вдруг вспомнил, что за всей суетой, он уже три дня не видел Аннету. В течение этого времени он набирал много раз её номер телефона, но никто не откликнулся, он посылал ей sms-ки, они также оставались без ответа. Впрочем, тревога не мучила Томаса, он считал, что всему виной интенсивный учебный график девушки. Но всё же он решил съездить к ней домой. Он нажала звонок на входной двери дома, и в домофоне раздался голос матери Аннеты:
- Это вы Томас? Сейчас открою!
Он поднялся на третий этаж, вошёл в открытую дверь квартиры, поздоровался и поинтересовался весело с порога:
- А где прячется самая умная и старательная студентка физического факультета? Самая усердная зубрилка, училка и наукоедка?
И только тут он увидел заплаканное лицо Марии, и спросил, проникаясь нехорошим предчувствием:
- Что-то случилось?
- Аннета в больнице, - уже не сдерживая рыдания, ответила Мария. - Ей внезапно стало плохо. Какая-то странная слабость, головокружение, тошнота и рвота. Она практически ничего не ест вот уже два дня. Её госпитализировали, Тило сейчас вместе с ней. Я собираюсь пойти туда через два часа. Но, может быть, ты будешь там раньше.
Томас взял адрес больницы и, стремглав, бросился туда. Больница святого Юлиуса располагалась в старинном здании, но внутри была отделана в современном стиле и великолепно оснащена. Юноша встретил в коридоре уныло бредущего Тило.
- Что с ней?! - почти задыхаясь, спросил он.
- Врачи приняли решение через час, если не будет улучшений, перевести её в реанимацию, дела совсем плохи!
- В чём причина?
- Вот как раз этого они не могут понять, никаких функциональных
изменений нет!
- Т.е., она практически здорова?
- Я этого не сказал, она больна, но врачи не могут определить чем.
- Мне разрешат с ней увидеться?
- Думаю да, но поторопитесь, молодой человек, она очень плоха.
Томас нашёл палату, постучался, и тут его обуял внезапный страх, он боялся увидеть девушку сильно изменившейся. Но пересилив себя, он вошёл.
Аннета была очень бледной, но в сознании.
- Здравствуй, любимая моя, - с нежностью сказал он, гладя её руку.
- Здравствуй, - как ему показалось, безучастно ответила Аннета.
- У тебя что-нибудь болит?
- Ничего не болит, просто у меня нет сил жить.
- Но почему?
- Не знаю.
Вдруг её осунувшееся личико напряглось, она посмотрела на Томаса и ощутила, как от его тела исходит жизненная сила, он был великолепно сложён, мускулист и, как ей казалось, безмятежен. И это сейчас раздражало Аннету, ведь она угасала, и это избыточное здоровье казалось ей неприличным здесь, в больнице, где место страданиям, а порой и безнадёжности. Она сказала с раздражением:
- Пожалуйста, уйди, я не хочу тебя видеть.
- Но почему?!
- Не хочу и всё, не задавай вопросов.
Он встал, растерянно попятился к двери и пробормотал:
- Но, если это - твоё желание...
Он вышел из палаты в состоянии крайней подавленности.
«Что же произошло? - с горечью размышлял Томас. - Неужели это – какая-то плата за ту услугу, которую оказал мне Хранитель. Или это происки Шмука-Бранко-Сен-Жермена. Тогда я должен встретиться с этим негодяем и поговорить с ним начистоту. Пусть ответит, что ему нужно от бедной девушки».
Он набрал номер телефона профессора, тот отозвался.
- Господин профессор, у меня случилось несчастье, моя девушка Аннета смертельно больна. И я думаю, что вы как-то связаны с этим. Если вам нужны воспоминания Каллисфена, берите их, лишь бы Аннета была жива.
- Что за чушь! Я не знаком с вашей Аннетой, если она больна, мне очень жаль. Но я не понимаю, причём здесь воспоминания Каллисфена.
- Если Аннета умрёт, вам тоже не жить, профессор, несмотря на ваше мнимое бессмертие.
- Вы — очень странный молодой человек... Вы угрожаете мне? Я подам заявление в полицию! И советую меня больше не беспокоить!
Профессор разъединил телефонную связь, а несчастный влюблённый с горечью подумал, что ничего не добился от этого мерзавца. Он живёт уже почти триста лет, а бедная девочка должна умереть молодой. Томас был полон решимости вывести профессора Шмука на чистую воду, как вдруг позвонил отец Аннеты:
-
- Молодой человек, мы должны с вами встретиться и поговорить, приезжайте к нам домой. Это будет чисто мужской разговор. Моя жена сейчас в больнице у Аннеты, нам никто не помешает.
- Не могли бы вы отложить эту встречу. Что она даст? А я очень занят.
- Нет, я настаиваю, это важно для Аннеты.
- Если так, то я немедленно выезжаю, - коротко сказал Томас.
Через пятнадцать минут он уже входил в знакомую квартиру. Тило встретил его с милой улыбкой, которая не соответствовала его суровому тону в телефонном разговоре.
- Замечательно, что ты пришёл, - сказал он, с лёгкостью перейдя на «ты» и дружески пожимая юноше руку,- сейчас сооружу кофе, если ты не против.
Томас вошёл в просторную, со вкусом обставленную комнату, сел в удобное кресло и стал разглядывать большой аквариум с красавицами-рыбками, а затем фотографии, выставленные на комоде. На одной из них была запечатлена Аннета в невинном возрасте, на другой — вся дружная семья Вольфов, какой она была, вероятно, лет десять тому назад. Томас вдруг обратил внимание на то, о чём раньше не задумывался, и что чётко высветила фотография: глава семьи — белокожий брюнет, мать — тёмная шатенка, а Аннета — естественная блондинка. «А ведь она на Тило совсем не похожа, в кого же она удалась? Странно это!»- подумал он.
- Действительно странно, но это на первый взгляд, - донёсся голос за спиной. Тило, пришёл с подносом, на котором красовался фарфоровый кофейник и изящные чашечки.
«Ещё один читатель мыслей нашёлся», - зло подумал Томас.
- Я увидел, как ты заинтересованно рассматриваешь фотографии и
понял, что ты удивлён одним обстоятельством: Аннета совершенно на меня не похожа. Нет-нет здесь не имел место адюльтер. Я женился на Марии, когда её девочке было три года. Её настоящий отец погиб в автомобильной катастрофе почти сразу после её рождения. Так что молодая вдова нашла во мне опору. Мы не скрывали от Аннеты, что я ей не родной папа, она привыкла к этой мысли, но вместе с тем считает меня своим отцом, другого же у неё нет на этом свете.
Тило расставил чашки, кофейник, молочник со сливками, сахар и печенье. Запах кофе немного пьянил Томаса и отвлекал от конкретных мыслей. Тило сел, отхлебнул кофе из чашки, но вдруг как будто спохватился.
- Как же я забыл покормить рыбок! Извини, но мне придётся это сделать сейчас, в трагической суматохе я как то совсем позабыл о них, бедные рыбки от голода начнут жрать друг друга.
Он подошёл к аквариуму, взял из специальной коробочки корм и стал сыпать его на поверхность воды. Рыбки заволновались и жадно устремились наверх к корму, неожиданно с пальца Тило соскользнул массивный перстень, на который Томас не сразу обратил внимание.
- Что-то я стал совсем неловкий, - сокрушённо сказал Тило и закатал рукава рубашки, чтобы не замочить их, когда будет доставать перстень со дна аквариума. Томас увидел на его левой руке родинку в форме летящей птицы, запечатлённой в профиль.
- Что?! - закричал он, поднимаясь с кресла. - Так, это значит, ты — Сен- Жермен, Бранко, Тило или как ещё тебя там! Что же ты, гад, со своей дочкой сделал?!
- Сидеть! - рявкнул Тило, выхватывая откуда-то из-за аквариума припрятанный пистолет, - я надеюсь, мне не придётся применять оружие, а то, оно у меня наготове.
Томас тяжело опустился в кресло.
- Вот так-то лучше! - сказал Тило, усевшись напротив и, видимо, забыв
о перстне и о рыбках.
- Сначала об Аннете, - поставил условие Томас, - потом обо всём остальном. Что с ней на самом деле случилось?
- Всего лишь один из любимых ядов Цезаря Борджиа, действует медленно, но верно, и главное, не оставляет следов.
- Она обречена, ублюдок?
- В том-то и дело, что нет. И не называй меня ублюдком, потому что я твой спаситель. Ты должен знать, что я преуспел в алхимии, я умею лечить алмазы, увеличивать жемчужины, делать из медной монеты золотую...
- Я спросил о твоей дочери!
- Всё очень просто: я могу дать ей противоядие, но прежде ты должен отдать мне воспоминания Каллисфена. Зачем они тебе, ты уже сдал экзамен, защитил диплом. Учиться дальше ты, насколько я понимаю, не намерен. К чему тебе держаться за эти воспоминания? Мне они жизненно необходимы, а тебе так... Я вылечу Аннету, вы будете счастливы.
- И ты будешь по-прежнему её отцом?
- А почему бы и нет, я был хорошим отцом.
- Нет, родной бы отец так не поступил, не предал бы её. Кстати, ты же
Страховой агент, а значит, можешь подолгу находиться вне дома. Полагаю, что в
этих поездках ты бываешь не так уж одинок?
- Ты влезаешь в сферу моей личной жизни, это нехорошо, но я
удовлетворю твоё любопытство. Конечно же, я не довольствуюсь ролью
страхового агента, я вообще им не являюсь. Я — весьма уважаемый профессор
истории в одном из университетов Сорбонны, где потрясаю студентов своей
эрудицией. Ведь я помню ещё Робера де Сорбона, духовника короля Людовика
Святого, который основал Сорбоннский дом — богословский колледж в
Париже, с него и начались все эти университеты. В этом городе у меня —
прекрасная семья, дети, правда, не мои, я их также усыновил. К сожалению,
такой долгожитель, как я, не может иметь детей — я как бы существую и,
вместе с тем, нет, в природе такого феномена не заложено. Я также под другим
именем преподаю в Падуанском университете физику, в Италии у меня также
есть семья. Само собой я, как учёный, много разъезжаю, бываю на
разных научных конференциях, которые объясняют мои частые отлучки из дому.
Я также являюсь неофициальным советником правительств некоторых
европейских стран. В принципе я не такой уж злодей, разве я употребляю во
вред свои знания? Нет, я щедро делюсь ими с человечеством.
- А, когда затронуты твои интересы, ты готов убить человека самым
изощрённым способом. Во имя чего?
- Но ведь ты сам стал носителем чужих воспоминаний, тебе ведь это
понравилось. Почему бы и нет?! Когда ты делал доклад, тобою все восхищались, ты был сам от себя в восторге и, наверное, в душе презирал этих людишек. Разве я не прав? Или тебе не хочется продолжить дальше? Узнать, что там накопилось в веках?
- Конечно, это безумно интересно! Мне, например, предложили место помощника в написании книги о небезызвестной маркизе де Помпадур.
- О, это была великолепная женщина. Она руководила страной и развратным королём с изяществом и пылкостью, но вместе с тем она была расчётливой и самовлюблённой. Впрочем, с ней приятно было поболтать, иногда она донимала меня своей жеманностью и неистовым стремлением к роскоши и утончённости, чем заслуженно гордилась. Но я никогда не забывал, что в её холёных ручках часто находилась ни больше, ни меньше — судьба Франции. Но глубоко внутри она прятала безумный страх потерять своё высокое положение фаворитки короля. Да, это была занятная фигура в истории. Так эта дама заинтересовала профессора Шмука, которого, как я понимаю, вы приняли за настоящего Сен-Жермена? Представляю, как он был удивлён.
- Профессор Шмук занимается средневековьем и Капетингами, его не интересует госпожа де Помпадур. Речь идёт о другом предложении, которым я хотел бы воспользоваться. Я отдам тебе воспоминания Каллисфена в обмен на твои воспоминания о знаменитой маркизе.
- О каком обмене историческими воспоминаниями может идти речь, если на карту поставлена жизнь твоей любимой Аннеты. Ведь эта девушка для тебя так много значит, что ты хотел меня убить, при одной мысли, что я дал ей яду. Если даже обмен произойдёт таким образом, как ты хочешь, я не дам противоядия Аннете, потому что это не входит в условие сделки. Я немного привязан к своей, так называемой, дочке, но вполне смогу обойтись без этой привязанности в дальнейшем.
«Не будет у тебя дальнейшего» - не без злорадства подумал Томас. Но вдруг ему стало страшно. Действительно, зачем ему вся эта игра в воспоминания, если его любимой не будет рядом. Может быть, Аннета — единственная любовь в его жизни. Он обещал Хранителю обменять воспоминания Каллисфена только на воспоминания Сен-Жермена о маркизе де Помпадур, и тогда всё будет хорошо. Что всё? Об этом Хранитель не сказал. Аннета умрёт, и жизнь для него будет пустой. Что же делать: уступить Сен-Жермену, но он дьявольски хитёр, или выполнить указания Хранителя, который также преследует какие-то свои цели?
- Ты молчишь, мой друг, я знаю: выбор мучителен. Но прочь сомнения, плюнь на твою карьеру, на твоё тёпленькое местечко помощника в написании книги и спасай девушку, она того стоит!
Томас всё ещё раздумывал. В любом случае он становился предателем: либо Хранителя, либо Аннеты, а третьего не дано. Но Хранитель выполнял то, что обещал. А Сен-Жермен — обманщик, владеющей огромной, но не беспредельной информацией. Он посмел отравить невинную девушку, которой много лет приходился приёмным отцом, у него нет ничего святого, кроме погони за новыми воспоминаниями и тщеславия. И Томас выдавил из себя:
- Ты же слышал: я хочу в обмен твои воспоминания о маркизе де
Помпадур.
- А я тебе уже сказал, что тогда умрёт Аннета. Ты — изменник собственной любви. Так кто же из нас ублюдок, как ты изволил раньше выразиться?
- Не будем в этом соревноваться, я уже твёрдо решил, что хочу получить взамен, и иного решения не будет.
- Мне больно это слышать: бедная девочка, моя Аннета!
- Лицемер! Это ведь ты отравил её, а потом, тебе жаль в первую очередь себя, потому что, если ты не получишь от «проводника» новые воспоминания, ты умрёшь. А этого ты боишься больше всего.
- Ну, допустим, ты прав, мне позарез нужны эти воспоминания, а тебе ужасно хочется завладеть воспоминаниями о маркизе, но тогда ты становишься таким же, как я, хотя ты меня и презираешь.
- Мне всё равно, каким я становлюсь, я не отступлю от своего решения,- в голосе Томаса зазвенела уверенность.
- Ну, хорошо, тогда приступим к процедуре. Закатай рукав, я хочу ещё раз
увидеть твой знак.
Когда Томас обнажил на руке родинку в форме летящей птицы, Сен-
Жермен удовлетворённо закивал головой:
-
- Да, это то, что мне нужно. Станем друг против друга. Мы должны сложить руки: твою правую и мою левую так, чтобы мы могли пальцами нажать на пятна летящей птицы друг у друга. Мы сделаем это одновременно. Нажимать нужно изо все сил. Не смотри скептически, я не такой уж слабый, несмотря на свои двести с хвостиком лет. Итак, начнём.
Сен-Жермен стиснул пальцами руку Томаса, и тот почувствовал, будто из него выпивают кровь, закружилась и гудела, словно пустая, голова. Он хотел дотянуться до пятна на руке Сен-Жермена, но у него ничего не получалось, так как тот всё время уклонялся. У Сен-Жермена обнаружилась сумасшедшая сила, а ведь Томас был атлетом, но ничего сделать не мог. На какое-то мгновенье он понял, что всё пропало: Сен Жермен забрал у него память Каллисфена, а он не может взять у него воспоминания о Помпадур. Он не выполнил своей миссии, Аннета погибнет.
И тут неизвестно откуда рядом появился Хранитель, он схватил пальцы Томаса и потянул их к знаку птицы на руке Сен-Жермена, и, о чудо! ему это удалось. Юноша при помощи Хранителя буквально впился в руку Сен-Жермена и тут же почувствовал прилив сил, кровь стучала в висках и отдавала болью. Всё же он, видимо, переусердствовал, перед глазами всё поплыло, а затем померкло.
Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечи.
- Пора приходить в себя, всё страшное уже позади!
Он лежал на полу, над ним склонился Хранитель.
- Аннета? - сразу спросил он, пытаясь подняться, со второй попытки это ему удалось.
- С ней всё в порядке, я ещё раньше был в больнице и успел дать ей противоядие. Она приходит в себя, через пару часов ей будет настолько лучше, что к большому удивлению врачей, она захочет есть, пить и ходить. А это самый верный признак выздоровления.
- Что с Сен-Жерменом?
- Вот с ним всё скверно. Но смотря, как это понимать, его душа, наконец, оставила эту грешную землю и успокоилась. Дело в том, что я храню только воспоминания умерших. Сен-Жермен мог выставить на обмен чужие воспоминания, но только не свои собственные. Как только он это сделал, ему оставалось лишь умереть. И теперь его воспоминания о маркизе де Помпадур, и не только они, займут достойное место в моём хранилище. Его тело лежит в соседней комнате на кровати. Официальный диагноз, который поставят ему врачи: разрыв сердца. Мария найдёт своего мужа через полчаса и будет потом ещё долго горевать о нём. Для неё — это Тило Вольф, примерный супруг.
Томас осмотрел свою руку:
- Но моё пятно исчезло. Значит ли это, что я больше не владею ничьими воспоминаниями.
- Только своими собственными, так уж ли это плохо?!
- Да нет, просто замечательно. Так я сейчас в больницу, к Аннете?
- Конечно, - с лёгкой грустью сказал Хранитель, - что может быть в жизни молодого человека более важного, чем любовь. Прощайте!
Снежинки кружились, сплетались в неправильной формы хлопья и неохотно приземлялись на землю, где быстро таяли. Снег пытался преобразить приунывшую от осени природу, но было всё равно тоскливо, сыро и зябко.
По дороге парка шли, обнявшись, Аннета и Томас.
- Ты знаешь, - говорила девушка, - я, наверное, ужасно эгоистичная и абсолютно бесчувственная. Когда умер папа, у меня, как камень с души свалился. Я быстро пошла на поправку, даже удивилась: что я делаю в этой больнице, ведь я совершенно здорова. Это — странно, это — плохо. Мама до сих пор убивается по отцу, а мне так хорошо жить. Тило не был моим родным отцом, но он меня воспитывал, и я ношу его фамилию. Почему же я не чувствую горя?
- И не чувствуй, моё сокровище. Счастье, что ты жива, здорова и рядом
со мной, - отвечал ей Томас. - Мне не хочется тебя разочаровывать, но Тило был не тем человеком, которого, как ты думаешь, ты хорошо знала. Он жил двойной жизнью, подчас очень рискованной, и смерть от сердечного приступа в собственной квартире — самое лучшее, чем могла закончиться его судьба. Пусть покоится с миром.
- А, знаешь, Томас, я очень довольна, что ты решил продолжить учёбу и сдать потом экзамены на степень магистра. Мне кажется, ты со временем будешь настоящим учёным, влюблённым в науку.
- Ну, наука — та девушка, которая подождёт, моя любовь принадлежит тебе и только тебе.
- А я не ревную, - улыбнулась Аннета, - и порадуюсь, если ты не будешь о моей конкурентке забывать.
- Что ты, во мне проснулся бешеный интерес к изучению истории, я хочу всё узнать и сам до всего докопаться. Может быть, когда-нибудь мои исследования, моя работа, моя память кому-нибудь пригодятся. Как ты думаешь, я смогу ещё горы перевернуть?
- Непременно! А для начала, достань-ка мне вон ту снежинку, которая наверху, на жёлтом листике клёна!
Они принялись дурачиться, позабыв про все тайны на свете и их вечного Хранителя.
Эмилия Орловская