День последний
Встали мы в пять часов утра. Вернее, встали те, кто хоть ненадолго ложился, а таковых оказалось меньшинство. Было зябко и сонно, мы погрузились в два микроавтобуса. На террасе в импровизированном кафе еще догуливали мексиканцы, мы подошли проститься и сказать спасибо. Начались обнимашки, а когда мы выезжали с территории общежития, нам вслед махали руками и улюлюкали.
И вот в шесть часов утра мы стоим на железнодорожном вокзале города Пон. Вокруг – серо-розовый хмурый рассвет, мертвая тишина, слышно только далекое пение петухов. Теперь я не могу сравнить это место даже с севастопольским вокзалом, только с забытым полустанком где-то в русской глуши.
Поезд опаздывал на десять минут, мы смеялись и говорили, что Россия и Франция, в сущности, очень похожи. Когда время опоздания выросло до двадцати минут, кто-то догадался еще раз взглянуть на билеты и увидел, что они были совсем не на поезд, а на автобус, который мирно ушел двадцать минут назад с автовокзала, расположенного по соседству. По-моему, никто не воспринял происходящее близко к сердцу, все продолжали острить и кричали, что останутся здесь жить.
Разволновались только французские дамы (вероятно, именно ввиду этой перспективы), спешно затолкали нас обратно в микроавтобус и погнались за ушедшим транспортом. Мы приехали в поселок Мё, как значилось на вывеске, нас снова высадили, дамы кому-то звонили. Лихорадочное веселье продолжалось и здесь, в окнах еще спящих домов стали тихонько подниматься шторы – жители интересовались нашей смеющейся группой. После очередного звонка дамы снова велели нам загружаться в микроавтобус. Через некоторое время надежда нагнать наш транспорт испарилась, дамы сбавили скорость и мы мирно поехали среди спящих полей до самого Ангулемского вокзала. Благослови Господь наших французских дам, что бы мы без них делали…
Поезд Ангулем-Париж был почти пуст, мы заняли все стойки для чемоданов, уселись на места и стали уничтожать сухой паек, полученный в Поне: кексы и печенье. Правда, за время дороги у нас три раза проверили билеты – думаю, мы подозрительно выглядели.
На вокзале Монпарнас мы сдали вещи в камеру хранения и отправились покорять Париж. Прямо напротив вокзала возвышается мрачное здание, известное как «башня Монпарнаса». Как нам сказали, ее видно со всех сторон и именно на нее надо ориентироваться, чтобы вернуться к вокзалу. Как выяснилось, видно эту башню не всегда, а только при определенном угле обзора, но если она видна, то можно смотреть на нее с надеждой, словно на маяк.
Полина повела нашу делегацию по красивым пешеходным улочкам в самый центр Парижа, где почти все первые этажи зданий отданы разным кафе и ресторанам. Люди предпочитают сидеть на улице, на крытых террасах, под навесом или просто на солнышке, и читать газеты, попивая кофе. Благодаря этой чудесной привычке, наш оркестр спокойно поместился внутри одной из кафешек, именуемой «Le caf; de March;”. Полина стала нашим посредником и переводила наши заказы официанту, колоритному парнишке в черном берете и широком комбинезоне. Он улыбался, шутил, ловко управлялся с подносами и вообще казалось, что работать официантом – это его мечта, а видеть нас – просто небывалое счастье. Я заказала очень плотный и жирный омлет с сыром и кофе с молоком. Этого омлета хватило мне до самой ночи, таким питательным он оказался.
Сытые и довольные, мы пошли гуськом по узким тротуарам и вышли к Сене. Она не шире Москва-реки и так же заключена в высокие каменные стены, но характер у нее явно хуже: она бурлит и очень стремительно катит непрозрачные серые волны. Думаю, в наше время Дезире бы уже не увидела огоньков, качающихся на ночной глади Сены – во-первых, гладь была какая-то не отражающая свет, а во-вторых, у каменных стен стоит очень много барж, яхт, плавучих ресторанов. Едва-едва остается место для прогулочных катеров, которые везут фотографирующих все подряд китайцев, и кажется, что эти катера несутся по Сене против воли, попав в сильное течение. На берегу вдоль реки стоят палатки, где продают все, что душе угодно: книги, картины, постеры, старые афиши, виниловые пластинки, значки и флажки. Совсем как в фильмах или книгах: так и кажется, что сейчас у палатки ты столкнешься с Жюлем Верном или Пересом-Реверте. Увы, вместо старинной книги или картины я смогла приобрести только магнитики – себе с воздушным шаром над Парижем, а дражайшей подруге – с черным котом на фоне Эйфелевой башни.
Вскоре мы вышли к Нотр-Дам де Пари. Сначала я увидела только огромную толпу, стоящую в очереди и разгуливающую с фотоаппаратами, но потом подошла поближе, увидела и потеряла всяческий дар речи. Мне кажется, ни один человек, видевший этот собор, не может всерьез говорить о прогрессе человечества. Человек, который гордится тем, что освоил космос, уже не сможет создать ни одной такой горгульи. Думаю, через пару сотен лет Нотр-Дам будет считаться делом рук пришельцев или исчезнувших цивилизаций атлантов.
Во-первых, собор чудовищно огромен и мощен, но при этом покрыт тончайшей, легчайшей резьбой, и в этом есть какое-то жуткое, цепляющее душу противоречие. Чем ниже, тем крупнее была резьба, тем больше ее было: фигуры святых распадались на части, на странные гримасы, на жесты, переходили одна в другую – кричащие своей дикой первобытной выразительностью то ли боги, то ли люди, то ли неведомые звери. Каменный вихрь корон, нимбов, скипетров, мечей, плащей, митр и посохов… Выше, где собор раздваивался, тянули шеи горгульи – настоящие хозяева всего этого. На фоне летящих облаков они казались живыми, напряженными, злыми, караулящими.
Я бы сказала, что Нотр-Дам – это крепость, внушающая трепет резиденция чего-то космического и древнего, что для меня никак не вяжется с христианским Богом и тем более с Богородицей. Эти окна похожи на бойницы, горгульи – на принюхивающихся драконов. Насколько другими были церкви, где мы играли: они тоже были старинными и мощными, с узкими окнами и странными каменными существами на фасаде и под крышей, но они были чистыми и спокойными. Нотр-Дам – самый красивый собор, виденный мною, и самый нечеловеческий. Неудивительно, что он давал такую пищу мрачным легендам и вдохновил Гюго на такую сильную темную книгу, где нет ни проблеска света. Нотр-Дам угрожает своей красотой. Это Вавилонская башня, которая была построена.
Налюбовавшись, мы разделились на группы. Я, Макс с картой, Наташа, Алена, Леша и Катя пошли на поиски Эйфелевой башни. Весь оставшийся день мы бежали по Парижу словно лоси. Сначала наш путь лежал вдоль Сены. Мы видели старый Лувр (и Нотр-Дам, и старый Лувр опять всколыхнули в моей голове множество исторических ассоциаций, от которых меня бросает в такую приятную дрожь), затем прошли через тот Лувр, где стеклянные пирамиды и фонтаны. Отсюда мы попали в сад Тюильри, где сделали привал, посидели на зеленых железных стульях, жуя печенье из утреннего сухого пайка. Сад был красив: тут были и цветущие кусты, и садовые скульптуры, и патриотичные донельзя карусели с развевающимися французскими флагами, и мороженое, и даже настоящий живой козел, который пасся среди цветов. Всю дорогу через сад нас одолевали афро-французы со звенящими связками Эйфелевых башен всех калибров и цветов. Некоторые особо черные французы могли даже сказать что-то вроде «купи зэркало хароший да?».
Потом мы перешли по мосту через Сену. С моста видна была вся река, ставшая шире, все мосты, все деревянные причалы, суда, частные яхты, катера и туристические трамвайчики, а вдали едва заметно вздымались двумя крепкими серыми кубиками башни Нотр-Дам.
Все мосты через Сену были особенными: старые и каменные, в стиле хай-тэк из стекла и железа, пафосные вроде моста Александра Третьего с золотыми орлами и конями. Теперь мы взяли курс на виднеющуюся Эйфелеву башню. Она росла и росла, и оказалась гораздо огромнее, чем я ожидала. Кроме внушительности в ней нет ничего особенного, хотя ощущается едва уловимый шарм наивного прогресса 19 века с его воздушными шарами и фанерными аэропланами, которые так неловко запутывались в вантах этой самой башни.
Когда мы снова удалились от башни, издалека она показалась нам не огромной и даже изящной. Мы прошли через Эколь Милитер и Дом инвалидов, по поводу которого не преминули пошутить: все шли еле-еле и стали часто останавливаться, чтобы посидеть на скамейках и поглазеть кругом. Теперь нас вела снова черная башня Монпарнаса – прямо не путешествие по Парижу, а «Two towers» из Толкина. Она то показывалась, то исчезала за домами, но манила нас своей кажущейся близостью. И вот он, вожделенный вокзал Монпарнас! Кто-то из наших ушел искать вонючий сыр на подарок, а я села на лавочку рядом с вокзалом и стала смотреть, как на карусели катаются дети. Карусель рядом с вокзалом – как это по-французски!
В целом, Париж понравился мне больше, чем я ожидала – а ведь я никогда особо не мечтала его увидеть. Здесь действительно пахнет кофе. Атмосфера в городе напряженная и искрящаяся, как газировка. Здесь, между ухоженными домами с цветущими балконами, может произойти все, что угодно, далекое от лоска парижан и правильности их быта: и Варфоломеевская ночь, и кровавый разгул революции. В какой-то книге я читала, что «ни один город лучше Парижа не знает, что такое страх». Мне кажется, этот страх все еще живет где-то здесь в темных уголках, а между тем Париж выглядит как город сибаритов и веселых книжных бродяг. Здесь носят забавные шарфики и береты, курят трубки. Даже встретившийся нам попрошайка был элегантно одет и просил милостыню с очень независимым видом.
Постепенно собрались все наши гуляки, кто с вонючим сыром, кто с другими покупками. Мы забрали багаж и погрузились в красивый белый автобус Монпарнас-Шарль де Голль (то есть аэропорт). Его вел весьма колоритный цыганского вида водитель: в костюме и галстуке, с длинными волосами и пальцами сплошь в массивных серебряных кольцах. Перед регистрацией нам пришлось сделать привал и уничтожить остатки сухого пайка из общежития. Неужели мы уехали оттуда только сегодня утром?..
Пока мы слонялись по магазинчикам дьюти-фри, я купила коробку макарун в отделе «Ладуре». Как выяснилось, сделала я это напрасно, ибо с тех пор ни одни макаруны не показались моим домашним достаточно вкусными, чтобы сравниться с теми, из «Ладуре». Вот, наконец, мы погрузились в самолет, я завернулась в плед и стала любоваться взлетным полем, которое было покрыто сотней голубых и зеленых огней, что выглядело фантастически.
После того, как мы с пугающим рвением уничтожили принесенный нам ужин (наша с Катей соседка даже отдала нам свою порцию), я с таким же рвением уснула и едва не проспала посадку в Шереметьево. Все, что было дальше, я помню смутно: в моей памяти всплывает только огромное окно в аэропорту Шереметьево, через которое видно рассвет и взлетающие и садящиеся самолеты, а затем я, инстинктивно сжимая в руках фирменный пакет «Ладуре», лечу домой и попадаю в цепкие объятия встречающих.
Вот и все, что я могу поведать о нашем грандиозном приключении, которое стало таким запоминающимся. Здесь были и музыкальные успехи, и знакомства с единомышленниками, и красивейшие места, и та самая древность, которая для меня – самый лучший подарок, и меня хлебом не корми, дай потрогать какие-нибудь старые пыльные камни.
Впечатления похожи на взвесь воздуха и песка в бушующих волнах, и только когда волны улягутся, спокойная вода станет прозрачной. Так случилось и для меня спустя почти два года с нашей поездки. Что-то забылось, что-то вспомнилось, а то, что я разглядела в затихшей воде моей памяти, я изложила в этих коротеньких зарисовках.