Из цикла "Мои учителя"
Я знал, что доставшийся мне учебник исписан и разрисован похлеще иного забора. Вероятно, этому способствовало наличие в нём множества иллюстраций, призванных дать представление об искусстве времён Ренессанса. Сами понимаете: свободомыслие, интерес к античной культуре... Роберту Вадимовичу, моему учителю истории, явно нравилась эта тема. Урок за уроком он увлечённо рассказывал о мыслителях и художниках той поры, отдавая предпочтение Южному Возрождению. В завершение очередного своего монолога, который сопровождался неизменной энергичной жестикуляцией (даже мне, слепому, это было заметно) и прерывался только моими уточняющими вопросами, он описал одну из картин Тициана. Изображены на ней были две женщины: богато одетая и обнажённая, надменная и ветреная... «Кто из них, по-твоему, олицетворяет Любовь земную и кто – Любовь небесную?» - спросил учитель. Я ошибся, посчитав, что обнажённой и ветреной может быть только земная любовь. Роберт Вадимович пояснил мне замысел художника и вскоре ушёл - так закончится наш последний урок...
Я не задумывался о том, что блаженное время, когда ко мне домой приходила моя первая учительница и мы один на один писали диктанты, решали примеры, смеялись и дурачились, продлится не далее как до пятого класса. Люди, объединённые общим загадочным титулом «учителя-предметники», возникали на пороге нашего дома поодиночке и при различных обстоятельствах. Так, русовед пришла ранним сентябрьским вечером; застав всю семью во дворе за сбором алычи, а историк постучал в дверь дождливым днём... Провожая его к моей «парте», мама заметила: «Я всегда считала, что математика – мужское дело!» «Я не математик, - улыбнулся Роберт Вадимович. - Преподаю историю». Мне сразу понравились его одеколон и голос – такой мог принадлежать и учёному, и поэту! О строгом костюме и галстуке, об аккуратной бородке я узнал от мамы.
На самом первом уроке Роберт Вадимович обрушил на меня поток информации! Он говорил о возникновении цивилизаций в долинах крупных рек, о видах древней письменности и много ещё о чём. Казалось, я попал в другой мир, где Нил бывает Голубым и Белым, а по его берегам растёт тростник, из которого делают папирус, где Вавилон располагается в междуречье Тигра и Евфрата, и пишут там на глиняных дощечках... Олицетворяла же этот мир Клио – муза истории. Наконец, мы разгадали небольшой кроссворд; я затруднился назвать лишь археологический инструмент из восьми букв: воображение рисовало всевозможные лопаты и лопатки... В итоге правильную версию предложил сам Роберт Вадимович: оказывается, археологу нужна и маленькая кисточка! Мы расстались довольные друг другом, полные энтузиазма и планов...
Историк приходил дважды в неделю. Каждый урок начинался с неизменного «Ну-с, сударь!», после чего следовал мой выход. Слушая пересказ заданного параграфа, он, видимо, делал какие-то выводы и без промедления приступал к объяснению следующего. Роберт Вадимович знал и любил свой предмет, поэтому каждый урок истории становился ещё и уроком красноречия! Желая упрочить веру в идеальность учителя, я спрашивал: «Вы и древнегреческий знаете, и латынь?» «Лишь отдельные выражения», - признавался он. Почти из тех же побуждений я интересовался: «Почему вы говорите «Акрополь» с ударением на «а», разве это правильно?» На что он веско возражал: «Мы же не говорим «СтаврОполь»! Мне так больше нравится». С таким доводом я не мог поспорить... Не забывал он и о специально купленной общей тетради: набрасывал схемы, делал пояснительные приписки.
Роберт Вадимович мало рассказывал о себе. Хотя на мамины «любопытные» вопросы отвечал. Мы понемногу узнавали его. Прежде работал в музее, свободно говорит по-английски, женат.
Супругу Роберта Вадимовича звали Люся. Такое ласковое имя не могло принадлежать плохому человеку! Мы с мамой в глаза не видели Люсю, но единодушно невзлюбили её. Нам казалось, что недавняя выпускница сельской школы, а ныне – детсадовская нянечка, не может быть ровней своему мужу... Жили они на окраине, в семейном общежитии, деля кухню с тихой пожилой четой.
Направляемый учителем, я шагал из века в век, из эпохи в эпоху, впитывая знания, разыгрывая легендарные походы и битвы вместе с братишкой. О Люсе мы почти не вспоминали. Иногда сам Роберт Вадимович давал повод для наших домыслов. Однажды он воскликнул: «Как у вас уютно!» Я тотчас решил, что его жена – неряха. В другой раз, почувствовав запах блинов, он поделился такой историей: «На выходных Люся тоже блины жарила. Я ем, ем, а горка всё не уменьшается... Потом только увидел, что сковородки две!» «Ничего удивительного», - подумал я.
Шло время. Каждый раз на День учителя мои родители дарили историку что-нибудь этакое: двухтомник Плутарха, бутылку коньяка. А я сам уже не сомневался в выборе будущей профессии! Роберт Вадимович неоднократно предлагал мне посещать его уроки в школе (я так и не решился на это), продлевал учебный год, желая за июнь наверстать программу...
После очередных летних каникул к нам пришёл другой человек; его звали Роберт Вадимович и преподавал он историю, но был старше и жёстче себя прежнего. Мы не задавали вопросов. Он сам рассказал обо всём несколько дней спустя. Разумеется, его исповедь была адресована моей маме, но я сидел за столом и волей-неволей слышал всё... Оказывается, Люся потеряла ребёнка, являвшегося последней надеждой на сохранение брака с Робертом Вадимовичем. Он ушёл от неё, положив конец попыткам заглушить всякие сомнения. Я не догадывался о том, что очень скоро меня постигнет та же участь! Шокированный бегством историка, я наконец почувствую жалость по отношению к Люсе, а вдобавок - горечь от утраты друга в лице учителя...
Новая училка примется рьяно восполнять пробелы в моих знаниях по истории России, взамен пересказа станет требовать чётких ответов на свои вопросы, но ей будет неведомо, кто такая Клио.