Моим внукам и внукам моих сверстников
Я только что вернулся из двухмесячной экспедиции – и сижу в гостях у своего друга Бена Кольчугина.
Мне хорошо.
Мне всегда хорошо с Беном. Но в этот раз особенно. Я соскучился по Кольчугиным.
На столе вино и аппетитная закуска, жена Бена вкусно и охотно готовит. На краю стола, вплотную к стене, стоит закрытая поллитровая банка красной икры. Я привез её из экспедиции.
Мы сидим втроем: я, Бен и его жена Ира. Мне нравится жена Бена. Нравится, потому что она красивая, а главное потому, что я никогда не чувствую, когда мне пора уходить. Я рад за Бена. Мне хорошо.
Из детской слышны голоса. Там Катя и Коля – дети Бориса.
Уют и покой.
Бен рано женился.
Когда друг женится – он уходит. Уходит из твоего карасса в другой карасс. Вы можете долго плыть по жизни рядом, а можете сразу раствориться в тумане. Ирина не ревнует меня к Бену – и я ей благодарен за это. Я почти дома. Я впитываю этот уютный быт – и насыщаюсь впрок доверием и покоем, так необходимых каждому человеку.
Я люблю этих близких мне людей, которые, не замечая этого, всё удаляются и удаляются от меня.
Но пока мы еще вместе, и я посвящаю их в мою жизнь в экспедиции.
Маленький городок при военном аэродроме.
Мы прибыли туда для очередной поверки своих приборов, установленных где-то в болотах. Чтобы добраться до приборов, нам нужны вертолеты.
Нас девять человек.
Экспедиция разместились в малюсенькой гостинице на семь номеров. Мне, как самому молодому, достался двухместный номер, т.е. фактически - одиночка. Остальные разместились по четверо. Они старожилы. Жребий не бросали. У них право выбора.
Уже в день прибытия наш механик отправился в прибрежный поселок к рыбакам на разведку. Николай не первый год в экспедиции, и честные «браконьеры» его не опасаются.
Дежурная по гостинице, она же горничная, - молодая и красивая женщина, - поинтересовалась, нет ли у нас лишнего репчатого лука. Лук был. Как не быть, если с нами две канистры чистого спирта.
Кто-то сходил, и принес пару луковицы.
Тамара стеснительно улыбается.
- Мне бы побольше,- она вздыхает,- неурожай у нас в этом году,- и добавляет скороговоркой,- не просто так - за икру.
Предложение обмена лука на икру повергает нас в шок сочувствия.
Набрали из запаса килограмма полтора лука - и отдали дежурной. От икры отказались.
Поставили вариться картошку, и пошли в магазин. Купили хлеба, масла, икры, сахара и еще чего-то по мелочи. Икра оказалась (для меня) непривычно дешёвой.
Когда вернулись, на столе стояла 800-граммовая банка с красной икрой. С моей подачи, устраивать перетягивание каната не стали.
Надо было готовить традиционный для экспедиций, торжественный ужин. Весь цимус торжества заключался в том, что на закуску готовились только бутерброды с икрой и картошка кругляшами – всё, как символ начала нового образа жизни, свободного от семейных хлопот.
Я нарезал ломтями буханки белого хлеба, удивляясь его упругой мягкости и потрясающему вкусу. Заметив мое удивление, Борис (завхоз нашей экспедиции) взял у меня очередную буханку, вложил её в полиэтиленовый пакет – и уселся на неё на стуле. Посидев немного, он вернул буханку, положив её на стол. Сплющенная в гармошку буханка медленно, небольшими толчками, словно оживая, поднималась над столом. Две минуты – и буханка была, как новая. На корочках ни одного разлома.
- Из твердой американской пшеницы,- многозначительно пояснил Борис, намазывая мои ломти сливочным маслом.
Из поселка вернулся Николай и бухнул на стол огромную чавычу холодного копчения. Такая покупка была редкой удачей. Мужики радостно засуетились, и предложили изменить традицию, пополнив меню чавычей. Но Владимир Михайлович, бессменный начальник экспедиции, угомонил неуемных реформаторов.
Неожиданно в дискуссию о чавыче встрял Николай. Он обратился к обществу с просьбой уступить чавычу ему для подарка жене ко дню рождения. Настроение сникло. Не сохранишь, ведь, уговаривали его, все-таки два месяца, и без холодильника. Но Николай стоял на своём. Рыбаки объяснили ему, как сберечь рыбу.
Николай завернул чавычу в оберточную бумагу из магазина, и положил её на одежный шкаф при входе в комнату.
Я сфотографировал стол, полностью покрытый бутербродами. Сели ужинать. Настроение – приподнятое.
После третьей стопки, Владимир Михайлович обратился ко мне.
- Поёшь?- я отрицательно крутнул головой.
- Медведь с рождения на ухо наступил.
- А у нас все поют. И давай не будем изменять традиции.
Я беззаботно согласился. Не будем.
- Ну вот, и запевай. Свою любимую.
Вокруг стола произошло чуть уловимое движение. Все усаживались поудобнее. Я с ужасом заметил, что петь никто не собирается, все располагались для прослушивания. Меня охватила паника, я судорожно начал отнекиваться. Но дружный напор, и три стопки разведенного спирта сделали своё дело.
Мамины девичники всегда проходили под застольное пение, так что я с детства помнил несколько полюбившихся песен. Я затянул девичью, и совсем неуместную - «Калину красную».
Когда я закончил, раздались дружные аплодисменты. Ну вот, а говорил медведь на ухо. Начальник одобрительно похлопал меня по плечу. Наш человек.
Водка иногда делает чудеса.
Жизнь шла своим чередом, а чавыча тихо лежала на шкафу. Николай каждый день любовно протирал её растительным маслом, и своевременно, как подгузники, менял бумагу.
Недели через три на лице Николая появилось тревожное выражение. Протирая чавычу, он стал всё чаще принюхиваться. Наконец он не выдержал, и обратился к коллективу с просьбой выкупить у него рыбину. Не довезу, сокрушался он.
Борис тщательно обнюхал продукт – и вынес заключение. Есть можно, но - на любителя.
Каждый, беря бутерброд, сначала принюхивался, и кривя нос, откусывал первую ротушку. Запах пропадал почти сразу – и во рту разливался неописуемый вкус копченой чавычи.
С этого дня чавыча разнообразила наш рацион.
С каждым днем чавыча пахла всё сильнее. Вся комната пропиталась её духом. Но никто и не думал жаловаться.
Когда чавыча закончилась, мы один день прожили без бутербродов. Но на следующий день решили скинуться ещё на одну рыбинку. Послали Николая. Однако Николай вернулся с пустыми руками. Лишь на пятый день он принес средней величины, отменную чавычину.
Надкусив свежий бутерброд и пожевав его немного, начальник положил его перед собой, и осмотрел окружающих. Выражения лиц радостью не отличались.
- Не то,- констатировал начальник.
- Без душка,- объясняюще подтвердил Борис.
- Будем ждать, когда запахнет? Или так съедим, - задал риторический вопрос начальник.
Шутку оценили, и забыв минутное сожаление, принялись закусывать.
- Вкусно, - сказал я.
- Но не то,- то ли сказал кто, то ли мне почудилось.
Мы с Борисом и его женой тоже выпиваем и закусываем, а моя банка с красной икрой сиротливо стоит на столе, прижавшись к стенке.
Я смотрю на икру. Потом на Иру. И спрашиваю: «Что бутерброды не в масть?»
Ира чуть-чуть смущается. Оказывается, я не сказал дарственных слов. Маленький казус. В этом всё дело. Нам весело.
- Можно, я угощу детей,- спрашивает Ирина.
- Уже не смешно,- говорю ей,- икра – ваша.
Ира делает бутерброды, и зовет детей.
Дети входят из детской, и приближаются к столу. Взяв по бутерброду, они весело убегают в свою комнату.
Проходит не более минуты, и дверь в детскую комнату открывается. Оттуда с виноватым видом входят Коля и Катя, и молча кладут на стол надкусанные бутерброды.
Не понравилось.
Ира опять смущается. На этот раз за мой гостинец. Объясняет причину. Дети никогда не видели икру.
Мы уже под хмельком. Эпизод не задевает сознание.
Наше общение продолжается.
Минут через пять двери распахиваются, и вбегают дети, оглядывают стол, находят свои бутерброды, быстрым движением хватают их – и убегают.
Нам интересно.
- Похоже, распробовали,- в голосе Ирины материнская нежность. Ждем реакции.
Дети просят добавки.
Потом ещё.
И ещё раз.
Когда дети входят в очередной раз, Ира останавливает их. Надо же знать меру. Но Катя и Коля мотают головами. Им больше не надо бутербродов.
- Нам только шариков.
______
* Карасс, по Курту Воннегуту, – устойчивое дружеское окружение, возникающее непроизвольно, или создаваемое сознательно, для совместного преодоления жизненных невзгод.
Нижний Новгород. Февраль 2017г.