Рассказ
За стеклом плотной стеной тянулся буро-зеленый осинник. Иногда деревья подступали к дороге совсем близко, словно приготовились выскочить на асфальт.
Гусев привычно держал руль, изредка переключая скоростные передачи. С самого утра скребло в груди. И от того, что пришлось ехать далеко и скороспешно, и от того, что небо заволокли сизые облака, переходящие на горизонте в дождевые тучи — как раз в той стороне, куда спешил гусевский «КамАЗ». Глядя на неприветливое небо, Гусев поймал себя на мысли, что для плохого настроения была еще одна, совсем иная, необычная причина.
Ровно сорок дней назад он похоронил сестру Нину. Нина была его единственной близкой родственницей, причем старше почти на двадцать лет. Они давно жили вдвоем, и была она ему по существу не только сестрой, но и матерью. В свои семьдесят выглядела бодрой женщиной, но вдруг пристала к ней неизлечимая болезнь, в малый срок скосила ее и довела до последнего часа…
Вроде и сильный мужик Гусев, но враз почувствовал невосполнимую утрату, осиротел, словно оголили его в холодном темном переулке и велели не подымать голоса… В мобильнике Гусева до сих пор сохранился номер телефона сестры. Не поднималась рука вытравить его среди других абонентов. Утром, когда собирался выходить из квартиры, Гусев то ли в память о сестре, то ли из неясного ему любопытства нажал на кнопку с короткой строкой «Нина». Короче, искуситель подал свой знак. Сначала раздалось привычное гудение мобильника на вызов. У Гусева лихорадочно заколотилось сердце, и пронзила мысль: а что, если раздастся Нинин голос? Но через несколько секунд он услышал оператора сотовой связи «Абонент временно не доступен. Перезвоните позже!».
Господи! Как обманчиво и неправдоподобно прозвучало слово «временно». Ведь Гусев-то знал, что Нина никогда (никогда!) уже не сможет подать свой голос. Спазмы перехватили горло. Гусев попытался прокашляться. Но получился фальшивый звук, похожий на кряканье подсадной утки...
С легкой тряской «КамАЗ» проскочил мостик через неширокую речушку. По обе стороны дороги потянулись неоглядные поля, покрытые сплошь стерней под цвет грязной латуни. На горизонте выклинивались обзеленелые каймы березового леса. Вдоль кюветов кучками нахохлилось воронье, успевшее пополнить утробу случайной брошенной пищей.
— Вот так и я буду жить,— мрачно подумал Гусев, косясь на черные птичьи островки.
Гусев машину не гнал, никого не обгонял. Уступчиво подавал вправо, когда видел, что кто-то хотел его обойти. Навстречу ему изредка проносились легковушки, грузовики, иногда, выпуская синеватый выгар топлива, медленно, будто уставшие жуки в гору, проползали тяжелые фуры. Изредка карабкались набитые хозяйственным скарбом деревенские колымаги.
Незаметно в подступающих думах пролетело почти два часа, и Гусев успел оставить позади себя полторы сотни километров. Дорога пошла по центральной улице небольшого шахтерского городка. Гусев впервые в этот день мысленно улыбнулся, увидев знакомое строение под зеленой крышей. Здесь размещалась придорожная точка общепита под незатейливой вывеской «Харчевня». Лет десять назад Гусев в поздний зимний вечер возвращался из командировки. Усталый и проголодавшийся он тогда остановил свой транспорт вблизи входа в это самое заведение, откуда веселыми брызгами лился яркий электрический свет.
Подошла симпатичная женщина-официантка. Бросила на гостя открытый без излишнего кокетства взгляд. От зеленоватых глаз, излучающих теплый блеск, Гусеву вдруг стало по-домашнему тепло. Он даже позабыл о своем голоде.
— Остался небольшой выбор. Если будете пить спиртное, пойдет. А так… Не рекомендую. Вы же, видать, не здешний… Потом еще претензии будете слать. И мне, стрелочнице достанется на орехи.
Гусев с удивлением смотрел на это чудо столовского сервиса. Так никто в его жизни при первой встрече не говорил с ним – откровенно и по-дружески. Гусев округлил глаза и, чуть не заикаясь от сказанных ему слов, простодушно спросил:
— А как же быть? Мне еще крутить да крутить баранку. Наскребите хотя бы небольшой, но удобоваримый бутерброд…
— Вот что, дорогой клиент! — лукаво вздернула нос официантка. — Не оставлю тебя без ужина. Через полчаса заканчивается моя смена, пойдем или поедем ко мне. Так и быть угощу тебя домашней едой. А то до своей бабы не дотянешь… Меня, кстати, зовут Лена.
Когда оба оказались в двушке на втором этаже кирпичного дома, Гусев заметил:
— А у меня, между прочим, нет никакой бабы. Живу у сестры. Когда-то женился рано, потом в армию забрали. А она любимая не дождалась. Знаю, что позже ребенка от меня родила… Но сейчас ничего не вернешь…
Произнес скомкано. Получился ответ, смахивающий на краткую биографическую справку.
— Это плохо, когда благоверная в житье оказалась неверная. — Скаламбурила хозяйка.
Лена доставала из холодильника съестные запасы. На электроплите в чугунной сковороде с шипеньем в пластах свиного сала потрескивала фасонно нарезанная картошка.
— Ты не оправдывайся. Вы все мужики одинаковые. Вроде как по горло перед нашим братом виноватые. Лучше скажи, как звать тебя. Мне, гость дорогой, ты понравился сразу, а кто и откуда — без понятия. Пельмени будешь?
— Ну, раз так, то: Евгений. Фамилия Гусев. Сорок один, только что стукнуло. Из Верхнетомска. Когда-то закончил институт. Теперь вот осваиваю конкретную технику. На инженерной работе много ответственности и мало денег. Ну, а тут вроде как наоборот… — Изложил он исповедным слогом.
— Это хорошо, когда наоборот… А пельмени все-таки будешь?
— Разве не ответил?.. На ночь глядя, не стоит…
Сели на кухне. Лена выставила на стол солонину, нарезала пятачками копченую колбасу. Посередине стола на подставке приладила исходившую жаром сковороду. Гусев угнездился на единственный в кухне стул. Глядя на нечаянное пиршество, сглотнул голодную слюну. Лена смотрела на гостя пристально, как в школе на уроке анатомии ученики рассматривают скелет человека.
— Значит, так. Вижу: дорога тебе дальше не на пользу. С твоего позволения откупориваю заначку. Заодно и сама продегустирую. Давно, еж не даешь, не брала в рот этой заразы.— И присела полубоком к столу на крашеную табуретку.
Затянули они свой разговор допоздна. Гусев сначала быстро захмелел, но через полчаса пришел в равновесие, вроде бы и не пил водку, а так опрокинул пару кружек пива и все. Говорили о чем-то нестоящем, о всяких жизненных неурядицах, только разве не коснулись погоды… Одним словом, весь разговор сполз в шутейную болтовню.
Гусев видел, с каким затаенным чувством в упор смотрела на него Лена. А когда постелила ему голубую простыню, положила взбитые, словно наполненные воздухом, подушки и вынесла мягкое пуховое одеяло, у Гусева предчувственно заколотилось сердце. Как же умасливают мужиков эти бабы перед тем, как залезть к ним под одеяло.
А вышло совсем впереверт. Лена появилась из другой комнаты в одной голубой рубашке, подошла к изголовью кровати и тихо, но твердо прошептала:
— Я, Жень, на диване буду спать. А ты не думай ничего лишнего, спи.
И перекрестила Гусева — точно так, как всегда делала это сестра Нина.
Проснулся он рано, часов в шесть. Но, оказывается, Лена была уже на ногах, опять хлопотала возле плиты, то и дело, поправляя на голове мелкие завитушки.
— Вот ты и выспался. — Сказала она. Легко, как старому знакомому.
— Ты прости меня, Лен. Я и не знал, что бывают на свете такие стойкие создания.
— Ну, ну! Выражайся попроще и не наивничай! Я ведь, заметь, только приветила тебя. Чисто по-человечески. А ты уж, поди, размечтался: мол, решила бабеха заманить мужичка в теплую постельку?
— Сначала, было, подумал...— и сдернул ухмылку с ее лица.
Наступила недолгая пауза.
Лена вытерла руки о кухонное полотенце. Скрестила пальцы на груди.
— Я тебе, Жень, честно скажу. Хороший ты человек. Но, как мужик, для меня, вижу, слабоват. Я ведь чуть не до утра ждала — вдруг все-таки надумаешь... А он, елки-моталки, еще и храпака завернул. Мне, Женечка, надо человека не для утехи, а для радости. И на всю ночь… Ты уж прости за откровенность.
Так и уехал в тот раз Гусев к себе домой с надломленным чувством. А на кого обижаться? Сам во всем виноват. Еще не раз проезжал он мимо «Харчевни», но никак не мог набраться смелости заглянуть, обмолвиться словом с нераскрытой женщиной Леной. Остались от той встречи на душе тлеющие уголья.
…И вот пролетело столько лет. Гусев на этот раз возвращался налегке, оставив в подрядной фирме неисправный компрессор. Стоял конец поздней осени. Так же, как в тот раз, вечерело. Из «Харчевни» пробивался несмелый желтоватый свет.
Гусев зашел внутрь помещения. Здесь с тех пор почти ничто не изменилось. Только не было Лены. Вместо нее появилась блондинистая большегрудая девчушка лет двадцати. Когда она, подошла к нему, Гусев спросил:
— Лена у вас работает?
— Ой, что вы! Она еще в прошлом году уволилась. Вышла замуж за какого-то морячка-рыбачка и укатила с ним во Владивосток. Присылала девчонкам письмо: будто все у нее в нормальке. Ленка ж не женщина, а наждак.
— Выходит, нашла счастье. — А у самого ярко высветилась их единственная встреча. — Если будет случай, передавайте привет из Верхнетомска. Она должна помнить, от кого…
— Че не передать? Наш Иван Иванович иногда с ней перебрасывается эсэмэсками.
Гусев медленно пережевывал шашлык. Вялым взглядом осмотрел полупустой зал. Через стол у окна расположилась женщина примерно его возраста с мальчиком лет десяти. В какое-то время взгляды Гусева и этой женщины соприкоснулись. Она поднялась и подошла к нему. Рядом с Гусевым незнакомка выглядела намного моложе. И необыкновенно смуглая, будто весь год целовалась с солнцем. Поинтересовалась с легкой осторожностью.
— Я поняла, что вы водитель «КамАЗа», едите в сторону Верхнетомска.
Не могли бы взять меня с сыном в этом направлении. Нам хоть докуда. В Верхнетомске живут дальние родственники. Решили их наведать, старики уже…
Глаза женщины смотрели на Гусева умоляюще и с каким-то болезненным прищуром. Но было в них что-то, напоминающее взгляд официантки Лены. Гусеву стало уютно в присутствии незнакомой женщины. Он неожиданно захотел сделать что-то приятное этому человеку. Ну, хотя бы посеять, вселить в нее сиюминутную уверенность.
— Есть у меня два свободных места. Если имеете какой-то багаж, тоже найдем местечко.
Так они и поехали. Женщина назвалась Таисией, мальчика звали Ромкой.
— Откуда держите путь, если не секрет? — Спросил Гусев.
— Издалека, — махнула рукой Таисия назад, — с самого Урала. Уржумка около Златоуста. Может быть, приходилось слышать?
— Нет, про Уржумку слышу впервые. А Златоуст где-то около Челябинска?
— Там, там. — Ответила, подавив легкий вздох.
Ромка дремал, навалившись плечом на спинку сиденья. Видать, намаялся в дороге мальчишка. На дорожной колдобине машину тряхнуло. Ромка открыл сонные глаза, повернул лицо к матери:
— Мы где, Тайк?
— Все в порядке. Спи! — И шлепнула сына по коленке.
В Гусева вгнездилась мысль: странное обращение мальчика к матери. По имени и фамильярно. Так называть самого близкого человека нельзя, по крайней мере, бестактно. Таисия постаралась замять вопрос сына, заговорила о плохой дороге, потом перевела разговор на другую тему.
Долгое время ехали молча. Гусев думал о своих попутчиках: кто все-таки они и зачем на самом деле едут в Верхнетомск. Мальцу бы сейчас дома учить уроки, а матери сидеть и штопать ему носки. А вот прутся ж люди в незнакомую даль с одной неказистой сумкой, в которой и еды-то, пожалуй, нет, одни, чувствуется, мелкие пожитки.
— Наши места красивые! — Наконец, продолжил оборванный разговор Гусев, когда до города оставалось километров двадцать.
— И, говорят, богатые, — заметила Таисия и уступчиво отвела взгляд.
— Это, смотря для кого, — буркнул Гусев, — есть и миллионеры, уголь сумели обернуть в доллары. А есть и уличная голь, ты видела настоящие бомжатники?
Гусев поймал себя на том, что впервые назвал Таисию просто «ты». Она приняла это, как должное. Но и в ней пробудилось новое ответное чувство. Таисия широко улыбнулась, ответила:
— Зачем наговариваешь на свой край! Везде есть такое. И у нас, и у вас. Время безобразное, а люди кругом одинаковые…
Въехали на окраину Верхнетомска.
— Ты нас высади где-нибудь ближе к железнодорожному вокзалу.
— Это с чего так?
— Поисками родичей займемся с утра. Я их точного адреса не знаю. Только одни приметы в голове. Ночью искать бесполезно. Переждем на вокзале.
Гусев хотел было остановить машину, даже шоркнул резиной колеса о кромку бордюра. Но тут же твердо сказал, будто приказал:
— Остановитесь у меня. Место для ночевки имеется. Поесть тоже найдется. А утречком займетесь поисками своих родственников…
Таисия посмотрела на сына. Он согласно кивнул головой. Возражений на предложение Гусева не было…
— Тогда ставим машину в гараж и шагаем ко мне, до моего дома рукой подать.
Так и сделали. Минут через двадцать все поднимались на пятый этаж. В квартире стояла домашняя свежесть, проникавшая через открытые форточки. Гусеву это напомнило вечер, как он когда-то появился в квартире Лены. Странное чувство охватило его. Все происходило в зеркальном изображении. Только на Ленином месте теперь был он…
— Во-первых, братцы, умываться! Лучше под душ. Полотенец у меня на целую роту. А я быстренько сполоснусь и поковыряюсь в своих запасах.
— Могу помочь, если не возражаешь, — раздвинула брови Таисия.
— Ты лучше Роману помоги, парень умотался в дороге.
Гусев выставил на стол все, что было в холодильнике и во встроенном шкафу — консервы с килькой в томате, по банке огурцов и кабачковой икры, три больших фиолетовых луковицы и пару головок чеснока. Как полагается, нарезал сыру, докторской колбасы. Поставил кипятить чай.
— Хлеб немножко зачерствел, но еще с учетом кризиса в дело годится. Не возражаете? — Виновато сказал и одновременно спросил хозяин.
— Мы к этому привыкшие. В дороге не до ресторанных щепетильностей. Лучше скажи, как тебя звать-называть. — С затаенной усмешкой произнесла Таисия. — А то так и не познакомились до конца.
— Ё-моё! С этого надо было начинать… Зовут меня Евгений. Для Романа дядя Женя. Как видите, живу один. Недавно похоронил старшую сестру. Остальное не столько важно.
И подумал вдруг, что со времени смерти Нины в его квартире впервые оказались посторонние люди. Гусеву от такой мысли сначала скребануло по душе, но после этого стало приятно, даже радостно. Подумал: как он до этого мог жить нелюдимом?
Поужинали в темпе, без лишних вопросов-расспросов. Только Таисия один раз поинтересовалась: далеко ли улица Автотранспортная. Гусев хитро заулыбался:
— И не близко, и недалеко. Она у нас везде! Эта улица огибает почти полгорода. До нужного дома доберешься от нас не сразу. Вы точный адрес знаете?
— В том-то и дело. – Замялась Таисия.
— Ну, ладно: утро вечера мудренее. Сейчас на боковую… Я сплю в своей комнате, а вы,Таисия с Романом, в другой, в Нининой. Там кровать и топчанчик… Уйду на работу рано. Вы можете не торопиться. В случае чего дверь захлопните. И все. Да закусить не забудьте!
Заснул Гусев быстро, спал, как убитый. Но в какие-то минуты ему почудился голос сестры. Будто бы она попросила воды. Гусев понимал, что это сонное наваждение. Но тихонько вышел в зал и направился в кухню, самому захотелось глотнуть холодной водички. Дверь в Нинину комнату оказалась приоткрытой, и оттуда раздавался слабый разговор Таисии с сыном. Гусеву показалось странным то, что дошло до его ушей.
— Ромочка, я тебя искала не за тем, чтоб вот так взять и разрушить нашу семью…
— Какая семья, Тайка? Я же тебя совсем не помню. У меня в детдоме были друзья, свобода… А тут я на привязи. Мне это надо?
— Мы найдем твоего деда. Я знаю: он был порядочный человек, приютит нас. Я буду работать, ты — учиться.
— Не, Тайк! Сегодня же умотаю.
— У меня в кармане всего три пятака. Подожди, раздобудем какую-нибудь малость. Потом и решим...
— Я видел, как он положил деньги в сервант. С ними доберусь до Уржумки.
— Только не это, сынок! Спи, он же сказал: утро вечера мудренее.
Гусев на цыпочках вернулся в свою комнату. Заснуть после услышанного разговора он не смог. Ворочался, подкладывал под голову то одну руку, то другую. Посветил мобильником. Было всего полтретьего. За окном полуночная темень и девственная тишина. Распахнул створку окна. В комнату полезли освежающие запахи осени.
И тут в слабом отсвете улицы он увидел, как медленно отворилась дверь и, словно привидение, показалась в белом фигура Таисии.
— Тебе плохо? — Лучшего не мог придумать Гусев.
— Ага! — Прошептала жалобным, почти стонущим голосом Таисия. — Очень! Только ты сможешь поставить на ноги. Не прогоняй меня! Я много лет не знала мужчин.
Таисия повернулась, крепче закрыла за собой дверь и, срывая с себя на ходу рубашку, прижалась всей грудью к Гусеву.
— Ты откуда такая взялась? Незаласканная…
— Не знаю. Наверно, Бог послал. — На издыхающей ноте замолкла Таисия.
Гусев, захлестнутый потайным чувством, потерялся во времени. Таисия, сжав зубы, вцепилась в спинку кровати. Гусев почувствовал щекой, как по ее лицу в подушку стекают слезы… Потом оба обессиленные они долго и молча лежали лицами к потолку.
— Прости меня! — Проронила Таисия, дрожа подбородком. — Я тебе хотела все рассказать…
— Не говори ничего!..
В этот момент Гусев боковым зрением уловил, как под дверью появилась полоска электрического света. Значит, в зале кто-то находился. Гусев попытался встать, но Таисия, сжав его руку, перехватила движение.
— Не надо, не ходи! — И потом громче и просительно, — только не бей его!
Гусев в одних трусах распахнул дверь и увидел, как мальчик в серванте среди тарелок, салатниц и прочей посуды пытается отыскать заветный сверток с деньгами.
Увидев хозяина квартиры, он отдернул руку.
— Бить, говоришь… Да я тебя просто убью, щенок! Ты что здесь у меня колупаешь? Ищешь холодной водички или захотел горячего чаечка?
— Не надо, дядя Женя! Я скажу всю правду… Не вор я… Я не хочу жить с Тайкой… Я хочу вернуться на Урал. Там у меня дом. А здесь никого. Простите меня, дядя Женя! И только не бейте. Я не вынесу, когда меня будут бить…
На глазах мальчишки неожиданно навернулись слезы. Из наглого преступника он в какие-то секунды превратился в жалкое создание с большими серыми глазенками.
Гусев подошел к нему, положил ладонь на плечо, спросил с грубоватой ласковостью:
— Эх, ты, перец чихучий! Со мной надо советоваться! Ведь гость же все-таки. Денег попросил бы взаймы. Вырос и вернул бы. А так подличать по-мелкому… мерзостно. Ты меня понял?
— Ага! — Всхлипнул последним аккордом Ромка.— Ведь я же не хотел, просто думал, что так будет лучше…
Таисия застыла в проеме двери, прижав к груди край короткой ночнухи. Она не погасила льдистый взгляд и не проронила ни единого слова, пока Гусев говорил с ее сыном. Наконец, обратившись к хозяину, успокоенно сказала:
— Мы пойдем спать, а утром ты, Евгений, скажешь, как с нами быть дальше… Это не он, а я виновата. Прости за все!
— Какое утро?.. — Оно уже за окном. Я в это самое время собираюсь на работу. Шесть часов… Идите к себе, а я хозяйством займусь. Через час объявлю для вас подъем.
Гусеву не хотелось впутываться в незнакомую ему историю, которая как хвост тянулась за приехавшими в Верхнетомск людьми. Непонятные отношения матери с сыном… Но что-то близкое повеяло от этой женщины Таисии, человека с неясной и, наверное, сложной судьбой. И в перепуганном пацане с тикающими зрачками он почувствовал скорее доброе тяготение к себе, чем нелюдимый оскал звереныша. Хотя Бог с ними! Вот через два часа на правах хозяина накормит он случайную парочку, и пусть она ищет на Автотранспортной своих дорогих родственничков. Может, кто-то души не чает, ждет их за голубыми ставнями.
Завтракали молча. Каждый чувствовал свою вину, но старался скрыть ее от других. Еда не лезла в рот. По-быстрому с мятным пряником выпили пустой чай, только Ромка положил в стакан три ложечки сахара…
Вышли из подъезда. Гусев посмотрел на лицо Таисии.
— А ведь симпатичная чертяка! Откуда такие берутся!.. А, что рыжая, так это даже хорошо! Чем рыжей, тем дорожей…
Гусев вспомнил, как на цыпочках одолевал ночью дорогу до кухни, как неожиданно открыла дверь в спальню Таисия…
— Вон туда меж кирпичным и панельным домами шуруйте. Уткнетесь в безымянный переулок. Там одноэтажные избенки. Минут через десять начнется ваша улица. На ней разберетесь, в какую сторону надо. Если устроитесь, забегайте. Буду рад. А ты, Роман, держись матери. Семейный коллектив — он для людей самый надежный. По себе знаю…
Гусев залез в карман, достал заранее приготовленную пятисотку, протянул Ромке:
— Детишкам на молочишко! Сам распоряжайся. Большой уже. Мать мороженым угостишь, газировки купишь. Ишь день какой обещает быть. Без жары не обойтись.
Таисия попыталась, было, остановить жест Гусева:
— Не надо, не бедные мы…
Ромка от удивления вспучил глазенки. Таисия, молча, повела плечами.
— Народ у нас богат, ты права. Только скудность народа в наличности…
Фраза, брошенная Гусевым, повисла в пространстве…
На этом и расстались. Целый день не выходила из головы встреча с забавной семейкой. Несколько чувств переплеталось в душе Гусева, когда он возвращался к мысли о Таисии и ее сыне. Женщина, видать, неплохая. Да и пацан терпимый, без ленцы в руках, только над ним мужицкие руки нужны… Толк бы вышел. А то, что в сервант полез, это, точно, по глупости. Вбил дурь себе в лоб, вот и мается…
День у Гусева проскочил незаметно. Главный механик Фадеев, довольный успешной поездкой подчиненного, потряс руку Гусева.
— Молодца! Все у тебя, Женька, по уму. — И хитро прищурил и без того узкие глаза, — обрадую: готовься опять в дорогу, теперь до самого Екатеринбурга. Там для нас уже загружен контейнер с вентиляторами. По железной дороге – это ж когда он придет? А ты за неделю обернешься… Ты у нас, Женька, как метеор…
— Метеоризмом не страдаю, Нефедыч!
Фадеев широко открыл рот, обнажил зубное ассорти из серебра и золота, довольный шуткой гыгыкнул. Гусеву не понравилось сообщение главного механика. Он принял его вяло, но без видимых возражений. Надо — значит надо! На то она и работа. За то и платят.
Когда он вернулся домой, сразу полезли мысли о Таисии и ее сыне. Наверно, отыскали они нужный дом, теперь жуют пирожки и угощаются вишневым вареньем. Гусев, увидев мимоходом свое отражение в зеркале, улыбнулся, даже подмигнул себе: почему именно пирожки с вареньем? Глупость какая-то…
Полежал на топчане, где провел ночь Ромка. Прикрыл лицо газетой. Почувствовал, как быстро налегает дрема. Гусев знал, что если он поддастся накатившему состоянию, то уйдет в сон надолго, а потом проснется часов в десять вечера. И не поужинал вовремя, и спать – не спать, проваляется до середины ночи, а там и будильник сорвет с постели…
Он резко поднялся, направился в кухню. Сочинил бесхитростный ужин, потом долго сидел за столом, глядя, как небо заливается темной синевой — будто скула под глазом от свежего фингала. Опять на ум пришли странные гости. Таисия со своим Ромкой. Наверняка, забыли о нем. Встретились случайно и так же разлетелись, как будто ничего в жизни не произошло… Нет, все-таки что-то важное было… От этого в глубине души остался щемящий осадок.
У соседей по этажу скрябали дрелью по бетонной стене. Павловы снова пытались высверлить дырку под гвоздь для очередной картины. Вот уж эти упертые эстеты, любители живописи. Тащат в квартиру все, что кто-то намалевал маслом и всунул в красивую рамку…
— А все же было вчера не плохо,— с неподдельной теплотой и грустью подумал Гусев о своих недавних гостях. Свежее воспоминание мозжило, как от недавнего удара.
Перед глазами возникла Таисия. Стоит с мятным пряником в руке, взгляд восторженный и проникновенный. А вот опять она. Отдающее теплым хлебом прерывистое дыхание, когда он обнимал ее тело, полное желания от нечаянной близости… Да и пацан Ромка никакой не вор, чертенок с жиденькими волосами, ему б настоящего отца только…
В эту минуту кто-то неуверенно постучал в дверь.
— Опять за сверлом,— подумал мельком Гусев и представил худющего соседа, постоянно выпрашивающего то молоток, то плоскозубцы.
Доходяга Павлов никогда не пользовался звонком. Стучал костяшкой среднего пальца, причем так тихо, будто боялся напугать Гусева, когда собирался попасть к нему.
— Ну, че? Сверло сломилось? — Без предисловий начал Гусев, открывая дверь.
К своему удивлению он увидел, что у порога стоит Ромка, а за ним на последней верхней ступеньке лестничного марша — Таисия.
— Вы откуда? — ошарашено выговорил Гусев.
— Дядя Женя, пустите переночевать, — умоляюще заговорил Ромка.
Таисия молчала.
— Тогда чего стоите? — Обратился к ней Гусев. — А ну, в дом!
Пришельцы, молча, вошли в прихожую. Таисия поставила возле порога тощую сумку. Потом, не раздеваясь, она изложила причину своего появления.
— Никого из родни мы так и не нашли. Люди подсказали, что бабушка давно померла, а деда нашего в какой-то приют для одиноких увезли… Там, где их дом стоял, теперь глубокий котлован. Стройка будет… Хотели на вокзал, но побоялись полиции. На Ромку у меня с собой никаких документов. К чему лишние неприятности… Вот он и предложил к тебе…
— А сама бы не догадалась?
— Нет, не осмелилась бы…
Так они остались на второй ночлег. Гусев ничего больше не спрашивал. Слушал скупые слова пришедших. Смотрел, с какой жадностью ест Ромка. И как Таисия осторожно ковыряет вилкой пластики жареной картошки. Гусеву нетерпимо хотелось обнять эту женщину и сказать «Ну, что ты, дурашка! Это же для тебя! Для вас!».
— Будем двигаться к Уралу. Ромке надо учиться. А я где-нибудь устроюсь, медсестрой отпахала почти десять лет. Вот так вот, дорогой Евгений Батькович!
— Планы дельные. Я поддерживаю такое решение. Со мной и укатите!
— Здорово как!— Восхитился Ромка.— Правда, Тай?
— Не Тай-май, а мать она тебе. Мамой надо называть! Понял?
Ромка смутился:
— Я еще так не умею… Не привык.
— Надо привыкать. Другого пути у тебя нет!
Ромка озадаченно поскреб ухо. Улыбнулся, глядя на Гусева озорными глазами. Жидкие его волосенки вздымались, словно сизый дымок.
— Оживает, — подумал о мальчике хозяин квартиры.— Но без семьи засохнет, как растение без полива.
Выпрямился, потянув руки назад.
— Значит, договорились. Поживете у меня денек-другой и покатим, Роман, в дальний путь. Я вас не только до Златоуста довезу, а прямо до самой Уржумки. Или как ее? Такой у меня хитрый план. Согласны?
Таисия, молча, кивала головой, Ромка сидел, восхищенный предстоящей поездкой. Наконец, Таисия с сомнением произнесла:
— А, может, не надо, Евгений… Зачем из-за нас так разбиваться. Это ж тебе будет в наклад. Я знаю дальние дороги… Мало ли что…
— Все, все! Сказано – будет сделано. Идите, ложитесь спать…
До середины ночи не мог он заснуть. Пытался найти ответ: зачем далась ему эта семья? Вроде никогда не замечал за собой, что он такой доброхот. Какие могут быть общие дела между ним и этими чужими людьми… И вдруг понял: его тяготение таится в тоске Таисьиных глаз и в надежде, которая просвечивалась в ухваченном взгляде Ромки. Ведь у него самого на душе перемешались эти же два чувства – вечная грусть и неизбывная надежда. Вот, оказывается, что может связывать их всех троих... Еще Гусеву пришла в голову мысль: он не может, не должен расстаться с этими случайно встретившимися людьми. Определенно, не может. Значит, Гусев обязан принять важное и окончательное решение: как ему жить дальше…
С такими рассуждениями он забылся и уснул глубоко, как боец после выигранного сражения.
Рано по утру Гусев открыл глаза и почувствовал, что из кухни расплывается запах чего-то знакомого и вкусного. Он осторожно направился в ванную, увидев, как у плиты сосредоточенно колдовала Таисия. Женщина тоже заметила появление хозяина, смутилась:
— Вот надумала тебе завтрак приготовить. В полночь проснулась и не могла заснуть. Рукам работа нужна. Без дела не могу, не привыкла.
— Спала бы… Не семеро по лавкам.
— Не скажи. Ты такую обузу на себя принял. Я вовек не забуду…
— Уж прямо «вовек»! Нормальные мы все люди. Так и должно быть между нами.
Когда Гусев появился на кухне выбритый и причесанный, Таисия, глядя на него, попыталась скрыть волнение:
— Есть же в Сибири настоящие мужики!
— Ну-ну! Кукушка валит петуха за то, что валит он кукушку…
— Да нет… Я ж от всего сердца. Просто давно не встречала таких людей. Я люблю силу, но только не грубую…
— Вот и встретила… Думаю не зря.
После этих своих слов Гусев понял, что он принял свое решение окончательно. Но не осмелился сказать о нем сейчас.
…Целый день Гусев готовил со слесарями «КамАЗ» к дальней поездке, выписал командировочный лист, получил деньги — и на дорогу, и заодно аванс. Уговорил Фадеева под каким-то соусом вписать конечным пунктом поездки станцию Уржумку. Вечером пришел уставший, но довольный. В квартире от самого порога царил идеальный порядок – словно попал не к себе в дом.
— А меня, дядя Женя, мамка заставила пылесосить. — Прищурил один глаз Ромка.
— Не мамка-лямка, а мама! Понял? Звание старших надо уважать…
— Конечно, понял. Только мне еще трудно…
— У нас говорят: не умеешь — поможем, не хочешь — заставим. Сообразил? А?
— Вроде да…
— Тогда все за дело! Я кой-чего вкусненького прикупил, — и протянул Таисии пакет с продуктами. Ты, Роман, против зефира в шоколаде не возражаешь?
— Кто от него откажется? — Почесал ухо Ромка, мелко мигая, — это ж вещак, а не кошак рогатый.
После ужина Таисия погнала сына спать. Сама осталась в кухне убирать со стола и мыть посуду. Гусев сидел на стуле и, молча, смотрел, как проворно колдует около него гостья.
— Давай помогу, — наконец, предложил он.
— Вот еще! Ты даже не знаешь, как радостно мне все это делать.
Управившись с уборкой, Таисия подсела к Гусеву на стул с другого конца стола. Они смотрели друг на друга в упор и без слов. Молчание нарушила Таисия.
— Наверно, я не имею права говорить тебе это, но ты, Евгений Батькович, не прав.
— В чем неправ? — Встрепенулся Гусев.
— Догадываюсь, что задумал для нас хорошее дело, но не посоветовался, не поговорил со мной. — Видно, попыталась пробить скорлупу недопонимания между собой и Гусевым.
— А как это влияет на наши отношения?
— Просто. Ты даже не знаешь, кто я такая и откуда.
— Не глупый, все вижу. Где не вижу, стараюсь сообразить.
Таисия набрала в грудь воздуху, словно собралась прыгать в глубокую воду. Резко выдохнула.
— Тогда слушай, что я тебе скажу. Я около месяца назад вышла из мест заключения. По приговору суда отбыла там десять лет. Как говорится, от звонка до звонка.
По лицу Гусева прокатилась волна недоумения:
— За что?
— Если конкретно, то за убийство. Это тебя устраивает?
— Неправда! — Протестующее попытался остановить Таисию Гусев.
— Истинная правда! Какой смысл мне наговаривать на себя? Только прошу: выслушай меня до конца.— Она перевела дыхание, продолжила.— Выскочила замуж ровно в двадцать лет, не доучилась год в медицинском. Мой муж был известным в Челябинске бизнесменом, занимался строительством. Через несколько лет у нас родился Ромка. Когда сыну было два года, партнеры по бизнесу убили мужа. Был, знаю, заказной киллер, но в убийстве обвинили меня. Все оказалось удачным для бывших друзей мужа. Поработали нужные для них следователи и подставные свидетели. В суде мне не помогла никакая защита. Хорошо, что на время забыли о Ромке. Подруги определили его в детский дом. Ну, а меня, слава Богу, позабыли лишить родительских прав…
— Но ведь многие освобождаются раньше срока…
— Это не мой случай. Те ребята делали все, чтоб я вообще не вышла из-за проволоки. За это время они отжали бизнес мужа, а у меня не было никаких надежд на УДО. Так принято звать на зоне условно досрочное освобождение.
— Ты многое пережила?
— Пережила, — не то слово. Это называется инобытием за колючей проволокой. Сохранила себя только потому, что имела какое-то медицинское представление. Работала сестрой в местной больнице. Короче, когда я вышла, то первым делом подалась к Ромке. Он меня знал только по фоткам да по почерку. А тут объявилась живьем Тайка… Я по-существу для него и сейчас «никто». В лучшем случае просто Тайка. Практически выкрала Ромку. Решила с ним добраться до Верхнетомска. Здесь у родителей мужа должны были храниться кое-какие его бумаги. Но, как видишь, Ромкина бабка успела помереть, а деда ищи-свищи. Наши поиски стали бесполезными… Теперь хочу сына временно вернуть в детдом, а сама устроюсь на работу недалеко от него… Так что нам исцеляться еще долго… А, чтоб зарубцевалось все, надо прожить полжизни…
Таисия замолчала. Она опустила влажные глаза. Гусев встал, подошел к Таисии, обхватил ее лицо широкими ладонями, прижался к жарким губам. Он целовал и чувствовал, как хлебный аромат из далекого детства снова охватывает его.
— Мы, Тая, перевернем вместе тяжелую страницу вашей жизни, — произнес, наконец, Гусев, — мы все сделаем по уму!
… Первые лучи солнца застали их в дороге. Свет выстилал перед «КамАЗом» ровную асфальтовую дорогу. Гусев, нахохлившись, смотрел вдаль. Ромка, захотевший сидеть рядом с дядей Женей, хрумкал чипсы и глубокомысленно чесал за ухом.
Иногда вкрадчиво проговаривал:
— Зыка! Зыковские места!
— Чего, ты там? — Сдвинув зубы, вопрошал Гусев.
— Места у вас красивые, грю... С простором. Неба больше, чем земли. — Отвечал Ромка. Уж ему-то будет что рассказать своим дружкам о дальней поездке в глубину Сибири.
Таисия, привалившись к дверце кабины, дремала. А Гусев перекладывал в голове мысли о сложившейся ситуации, о завтрашнем дне и вообще о превратностях жизни. Он знал, что во что бы то ни стало доберется до Уральских гор и даже до этой неведомой Уржумки. И потом с Божьей помощью вернется домой. Только уже не один, а вместе с Таисией.
2014 г.