Привет, папа. Привет.
Папа, папа... Столько лет прошло... Сотня, не меньше. Имеет время значение? Как думаешь? Для тебя, наверное, нет.
Как ты там? Нет, мне правда интересно, как у тебя там всё сложилось. За чертой. Я понимаю, что быть может многого не пойму, но все равно спрошу: как ты там, папа?
Прости меня. Прости, прости, и ещё тысячу раз прости, хоть я и уверен, что прощения не за что просить. У тебя. Не потому что я белый и пушистый. Нет. Просто потому, что я уже прощён тобой - раз и навсегда. Заранее. Заочно. Оптом и в розницу. Просто потому, что ты никогда, ни в чём, меня не обвинял. Ругал - да. Воспитывал. Это было. Теперь я знаю, как это нелегко. Давно знаю.
Я, наверное, слишком вольно обращаюсь с памятью о тебе. Но ты же всегда любил редчайшую, в наших книжных, фантастику, и ты поймёшь меня. Поймёшь ведь?
Да что я вообще говорю?!
Две копейки, грязные, как наша осенняя улица падают в прорезь. Эбонит трубки пахнет чужим одеколоном, вином, духами и беломором. Будка не пускает промозглый ветер, а от моего дыхания стекло становиться матово-жемчужным. В городе темнеет, но я уже еду домой. Еду.
Автобусы ещё ходят, наматывая на покрышки стылый асфальт. Выхлопные газы похожи на пушистые собачьи хвосты. Я приеду, ты не переживай. Время ничего не стоит, я уверен. Теперь уверен. Твердо. А ты, кстати, всегда был твердым. Не жестким, не жестоким, нет. Твердым. Во всём. В ответе перед жизнью, перед миром. Перед порядочными людьми и перед подонками. Ты всегда стоял до конца, я помню. Как тогда, в узком коридоре купейного вагона Ленинград-Новосибирск, стирающего километры путей, лесов, обледеневших полей и десятки полустанков. Один против четырёх. До конца. До победы. До крови, залившей рваные вагонные коврики и до усталой водки на белом пластике стола. До конца.
До своей смерти в девяностом, в дурной палате нищей больницы в центре родного города. Разоренного города. Пустого города без будущего. Без врачей. Без лекарств. Без меня.
Прости.
Как ты там, папа? Ты разложил костерок на пустынном перекрестке неровных дорог, ожидая меня? Хмурится ли там небо? Над безлюдной равниной? Шумит ли инфернальный ветер в тёмном бору, осыпая пустые шишки на сухую землю, жаждущую дождя? Ты передай там, если кто беспокоится: дождь будет. Обязательно будет дождь. И тёплый и жёсткий. Долгожданный и справедливый. Дарующий ответы на все вопросы. Смывающий грязь. Когда я появлюсь наконец. На утрамбованной мириадами душ дороге, ведущей к мерцающему маяку твоего костра. А я появлюсь. Очень скоро. Ты не скучай, только скажи пожалуйста: как ты там, папа?