Глава 5 Гость из Парижа не ко мне
Нельзя неотступно быть при хозяйстве. Сегодня у отца большой день, - расстановка новой мебели, и я решила устроить выходной.
- Слуги пусть таскают и расставляют, а я погуляю с Николь, - сказала отцу и направилась к подруге.
- Я думал ты определишь каждой вещи свое место, - разочарованно протянул отец.
- Определю, если окажется не там, где надо, - обернулась с улыбкой.
С Николь мы двинулись вдоль Луары по дороге на Орлеан. Наша красавица Луара постоянно меняется по временам года и весьма значительно. Даже цвет воды в сезонах разный. Интересно наблюдать за растительностью. Буйные травы тут же сбегают к самой воде, летом она резко отступает. Это сейчас, а осенью река будет с каждым днем, набирая мощь, стремиться срезать наглую зелень, покушающуюся на ее законное ложе и закрывать песчаные пляжи, которые так вовремя желтеют в летний зной.
В дороге нас долго сопровождала мелодичная песнь жаворонка. Опускающиеся сверху звуки меняющейся частоты поднимали настроение.
Мы весело болтали о всякой всячине незаметно продвигаясь против течения. Дорога эта оживленная и мы не обращали внимания на обгонявшие кареты и путников, едущих навстречу, но этого наездника заприметили издалека. Всадник не спешил и подъехал не скоро, за сто туазов* мы его узнали – Рошфор. Он нисколько не ускорился, хотя тоже давно нас признал, а потому крайне удивили слова обращенные к Николь: еду проведать свою прекрасную сиделку. Мне поначалу казалось, что он хочет замаскировать истинные цели своего путешествия, но затем убедилась, граф был искренен.
- Я в этих краях по делам своей семьи, а так как мачеха меня не выносит, отец не очень понимает отчего я пекусь об их благе после всего зла, что они мне причинили, то долго общаться с родственниками без потери равновесия в настроении не получается, вот и решил заехать в Менг. Приятно предполагать, что мадемуазель Майё не питает ко мне неприязни.
- Тут нужно не предполагать, а быть уверенным, - сказала Николь слегка покраснев и приседая в реверансе.
- Смею заверить, что никаких чувств сходных с теми, что толкают д’Артаньяна на дуэль с вами, у меня тоже нет, - сказала я приседая в свою очередь.
Рошфор спешился, взял коня под уздцы и пошел было с нами, то есть в сторону противоположную, какой ехал вначале.
- У вас какая-то цель? - спросил важный всадник.
Лицо он обратил в сторону Николь, но та, поперхнувшись, отвечать ему не спешила. Пришлось вступать мне.
- Просто гуляем вдоль реки, любуемся судами.
- Судоходство на Луаре сопряжено с опасностями этой своенравной реки. Сейчас она быстро мелеет и в летнюю межень фарватера не останется, а в половодье мощные круговороты, как щепками крутят кораблями. Даже не пойму, как судоходство сохраняется на такой своевольной реке.
- Ну, вон плывет же, что-то.
- Это именно что-то, по сути большой плот. В Нанте его разберут на бревна, - разовое судно. С верховий так можно доставлять грузы, но как сложно это делать купцам Нанта, а ведь у них настоящие корабли, рассекающие волны океанские, а вот перед Луарскими водоворотами порой пасуют.
Рошфор еще раз глянул на реку, как моряки вглядываются в даль и задумчиво добавил: давно, после Варфоломеевской ночи, по Луаре также скользили большие плоты, утыканные виселицами, с болтающимися гугенотами на них.
Я передернула плечами.
- Вы бы лучше, что веселое рассказали.
- Наша жизнь – горестная штука, - сказал он, но вопреки фразе постарался придать лицу мягкое выражение.
- У нас пешая прогулка, отошли уже довольно далеко от города; может повернем назад? - предложила я, смекнув что такой постоялец у нас и за сутки может оставить хорошую сумму. Рошфор ведь, прибывая в Менг, только в Вольном мельнике останавливался; ну не к дому Майё ему идти.
Граф повернул голову к Николь. Подруга почувствовала, что решение именно за ней, зарделась, кивнула и медленно развернулась. Видя её скованность спросила Рошфора: что за семейные дела привели вас в наши края? Тот тоже заметил крайнее смущение Николь, а поскольку ему хотелось вовлечь в разговор именно ее, то, чтобы придать ей уверенности разразился не просто длительной тирадой, а постарался внести мягкость и доверительность в свою речь.
- От первой жены я у отца один, а вот от нынешней, которая третья по счету было семеро.
- Да, да, - было, - сказал он заметив наши взгляды.
- Двоих самых старших я определил в гвардию, а когда некий дворянин плохо отозвался о Ришелье вызвал его на дуэль и двумя секундантами были мои единокровные братья. В самой чаще Булонского леса перед нами предстал мой соперник со своими секундантами, - мы уложили всех троих. С нашей стороны один брат был убит на месте, второй скончался от ран позже, словом выжил я один. Меня судили. Кардинал знал, что причина нашей дуэли он сам и потому тайно помог выпутаться: появились непонятные свидетели, это в Булонском-то лесу, говорившие, что на нас напали, мы были вынуждены защищаться; и меня оправдали. В это же время параллельно шел знаменитый процесс по дуэли на Королевской площади графа де Бутвиля родственника первого принца крови и графа де Шапелля. Несмотря на то, что участники нарушившие эдикты против дуэлей были познатнее меня их казнили. Кардинал принципиален в вопросе запрета дуэлей, оттого на полном серьезе, искренне устроил мне выволочку, но и помог. Других и королевская кровь не спасла.
После многозначительной паузы, добавил.
- Как представлю, на какие отклонения в праве пошел ради меня этот великий человек и светоч церкви, - мороз по коже.
Рассказывая обыденным тоном о столь щекотливом деле, грозящем смертью, значимость ее для автора выдавала горделивая осанка и блеск глаз. За непродолжительное время я успела два раза отвести взгляд от Рошфора и поразилась сколь по разному воспринимается рассказ, если только слушать или слушать и видеть его самого. Равнодушно-монотонный говор вещал о заурядной истории, но стоило посмотреть на графа как значимость ее взмывала вверх, и за всем сказанным чудилась гигантская фигура кардинала, хотя о нем Рошфор и обронил лишь несколько слов. «Кардинал спас», это не было произнесено, но читалось обликом говорящего.
Свой взор граф обращал только на Николь и, чтобы им было чуть привольнее вести разговор, я сбежала вниз к воде, смочила ладони, чуть обрызгала лицо, а затем поднимаясь по берегу, отмахиваясь не грозно от жужжащих пчел, нарвала букет цветов. Присоединившись к удалившейся парочке, услышала монолог Рошфора в том же духе.
- Патент лейтенанта, что я выкупил на свои деньги для старшего из братьев, разрешил мачехе продать, но это не уберегло меня от ее проклятий. С младшими братьями больше не связываюсь, сейчас вот хочу выдать сестру замуж за своего приятеля и, представьте, оба родителя хотят, чтобы все приданое я оплатил. То ли жадность обуяла, то ли низость. Прямо руки опускаются, глядя на самых близких, а тут еще отец судится, да не с кем-нибудь, а с маркизом де Ла Вьёвилем.
В присутствии Николь Рошфор говорил просто, без маски надменности и производил впечатление очень даже благородного господина.
- Этот маркиз, влиятельная персона? - спросила я.
- Я кажется знаю, - отозвалась Николь, но Рошфор не стал испытывать ее познания и сам дал точную характеристику.
- Предшественник кардинала, именно он возглавлял королевский совет до его преосвященства, был осужден королем за растраты, бежал в Нидерланды, да вот вернулся. Ришелье как узнал о нашем противоборстве, так подбрасывает мне такие пикантные факты, что судьи со смеху покатываются. Чувствуя, что в суде нас не переиграть маркиз предпринял кое-какие насильственные действия в нашей деревне неподалеку от Ножана. Поэтому из Парижа поехал сначала туда, а уж потом, уладив дело, в замок родителя, что под Орлеаном.
- Вы же мне ранее говорили, что родились недалеко от Этампа в замке Оленвиль, - оживленно включилась Николь.
- Так и есть, - Рошфор глубоко вздохнул.
- Это еще одна из причин почему я здесь, - он вздохнул снова.
- Тогда, давно, отец вез мою мать в гости, а пьяный кучер так погонял лошадей, что у нее начались преждевременные роды и потому я появился на свет в замке Мишеля де Марийяка, который стал моим крестным. Он много для меня сделал в детстве и, чтобы испытать мою верность Ришелье заставил именно меня отвезти приказы об аресте обоих братьев Марийяков. Процесс над Луи Марийяком длился полтора года, а три недели назад ему отрубили голову на Гревской площади. Глядя в лицо Ришелье, я сказал, что честно выполнил его поручение, а теперь хочу одеть траур по Марийяку; он ответил, мол я волен поступать как мне вздумается и, зная его образ мышления, понял – делать ничего не надо. Мне тяжело сейчас находиться рядом с кардиналом. Я всегда был предан Ришелье, но это испытание верности перетряхнуло душу. Поэтому поехал к родственникам, так они сердце теребят; лучшее из этого вояжа - поездка в Менг.
- У вас такой именитый крестный, появились на свет в его замке, а имя носите не его. Почему?
- Мишель Марийяк настоял, чтобы мне дали имя отца. Раз мать скончалась, так пусть мол будет связь с отцом крепче.
- Вашему крестному тоже голову отрубили?
- Нет, он сейчас под стражей в замке Шатодён и, следуя из Ножана в замок отца проехал мимо. Мне даже показалось, что он видел, как я проезжаю и от этого сердце готово было вырваться из груди. Последнее время куда ни повернусь что-нибудь да нервы пощекочет.
- За что такая немилость к Марийякам?
- Наступила развязка давнего противоборства. Мария Медичи ввела в королевский совет Ришелье и Мишеля Марийяка одновременно. Возвысившись Ришелье отошел от Марии Медичи и взаимодействует только с королем, не признавая никого над собой более. Марийяки остались верны Медичи и в «день одураченных» именно моего крестного королева-мать ставила первым министром. Сейчас оба брата впутались в очередной заговор против кардинала и пощады от Ришелье нет. Сейчас, когда Мария Медичи и Гастон Орлеанский сбежали за границу идет зачистка всех их сторонников. Объявлено об оскорбление Величества, нанесенного слугами и сподвижниками Медичи и Месье.
- Вы верны его высокопреосвященству и ничто не может поколебать эту преданность?
- Я наследный граф, но убежден, от отца мне ничего не достанется по наследству, как до сих пор перепадала одна пустота. Мое благосостояние, возможности, а они не малые, решительно всё зависит от кардинала и я искренне ему предан. Только сейчас он ущемил то немногое, что я вынес из детства с благодарностью, оттого в душе смятение и печаль.
Весь путь до Менга Рошфор описывал, как отблагодарил кюре за то, что он обучил его в детстве грамоте, и как мачеха постоянно корит, что для чужого человека сделал больше, чем для родственников. Многие повороты этой истории были знакомы Николь прежде и она теперь живо подключалась к рассказам графа. Я только раз вставила словечко, что похоже мы вовремя повернули обратно коль собирается дождь. Оба собеседника невнимательно обозрели пухлые серо-белые облака и продолжили беседу. Дождь нас все же застал, но в такой летний денек он совсем не доставил неприятности. Ливень бил о землю крупными каплями и от нее восходил теплый воздух насыщенный живительными ароматами трав.
Так мы подошли к «Вольному мельнику» и стало понятно, что от хозяйственных забот мне сегодня не уйти, коль Рошфор жаждет поговорить с моей подругой наедине.
- У нас сейчас происходит перестановка мебели, а какую комнату вы бы желали, -
обратилась я к графу.
- Еще со времен прошлого хозяина мне приглянулась комната на втором этаже сразу над входом, - ответствовал тот.
Я, опережая медленно идущую парочку, шмыгнула вперед и пока всадник заботился о лошади, убедившись, что полюбившаяся графу комната уже обставлена быстро возвратилась со словами: милости просим.
Отец был рад моему энергичному включению, но прежде я наполнила яствами комнату, где расположился граф с моей подругой.
- Ну, зачем же столько всего? - легко протестовала Николь.
- Ты же любишь груши, - говорю, ставя на стол вазу.
- Я вас угощу не только ими, - окрасил рот легкой улыбкой Рошфор.
Больше я им не мешала, а говорили они до вечера. У меня в заботах тоже быстро подошел день к завершению, стоит присесть.
Только сейчас я осознала, что давно лелеяла в своем сердечке, как ясным утром на пыльной дороге ко мне нечаянно явится фигура милого Шарля. А где он? У меня веселый характер и унынию предаваться не люблю, но тут взгрустнулось. Когда Николь ушла, Рошфор, слегка поразмышляв, решил остаться на ночь. Утром он уехал к отцу, а я тут же побежала к Николь.
- Вы не договорились встретиться сегодня? Рошфор только что уехал, - с порога огласила я новость.
Проводив меня в комнату и плотно закрыв дверь, Николь усадила меня на кушетку, потом присела рядом, вздохнула, снова сделала паузу и наконец заговорила.
- Мне не стоит его сейчас видеть.
- Вы поссорились?
- Совсем нет.
- Тогда, что все это означает? Он приехал к тебе, а попрощаться даже попытки не сделал.
- Мы попрощались вчера, - она опустила глаза и примолкла.
- Что такое? - обеспокоилась я.
- Он мне сделал предложение…
- Так чего ты медлишь! Это выгодная партия и вряд ли что против скажут родители, - вскричала я.
- Предложение, против которого родители будут наверняка.
- То есть?
- Понимаешь, все было преподнесено так тонко, что у меня не было возможности возмутиться, но и принять такое порядочная девушка не может.
- Значит речь не о замужестве?
- Да, да, то есть совсем не о нем. Рошфор красочно расписал свой образ жизни, обязанности, с которыми положение женатого человека не сочетаются никак.
- Он предложил быть его содержанкой?
- То о чем он говорил не сопоставимо с этим словом, но сейчас ты попала в самую суть дела. Николь закрыла лицо руками и тихо заплакала. Я обняла ее, прижалась щекой к щеке и заплакала тоже.
- - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - - -
* Туаз – старинная мера длины во Франции равная 1,949 метра.