Вместо предисловия от автора...
Когда-то давно, лет пять или шесть тому назад, меня потрясла маленькая картинка в интернете. Маленькая черно-белая картинка, которая теперь стоит как иллюстрация перед первой главой моего рассказа.
Я утащила ее на рабочий стол компьютера и каждый раз, открывая его, наталкивалась на эту картинку.
Двое пожилых людей, которые уходят в разные стороны, возможно даже не узнав друг друга. НО их души, их тени летят друг к другу сквозь время, сквозь неузнавание, сквозь прожитые жизни.
Мне так хотелось написать о них!
Вдохнуть жизнь в эту маленькую черно-белую картинку.
Не судите меня строго! Пишется медленно и трудно. Я хочу прожить с ними их жизнь. Пройти через боль потерь, через радость рождения детей, через любовь всей их жизни, через тайну, которую один из них так никогда и не узнает.
Он торопился.
Еще только повернув на бульвар, он сразу же заметил ее.
Она сидела на той самой – «лучшей скамейке на всем бульваре».
Илья почувствовал, как защемило сердце.
«Успокойся! - приказал он самому себе. - Еще не хватает сейчас сердечный приступ изобразить. Вот смеху-то будет! Прийти на свидание и хлопнуться в обморок. Спокойно!»
Остановился на секунду, чтобы передохнуть. Стало чуточку легче.
Он вздохнул и зашагал дальше, стараясь не хромать.
Кира… Давно уже для всех Кира Анатольевна. Худенькая, аккуратная, стильная и совсем-совсем седая. Гордо откинута голова с красивой короткой стрижкой. Близоруко сощуренные глаза в лучиках морщинок. Она не любила очки, считая, что они ее старят. Светлый костюм с крупной брошью на лацкане. Удивительно, но даже в свои шестьдесят с хвостиком, причем хвостик-то ого-го какой длинный, она выглядела бодро и очень моложаво. Она относилась к тому удивительному типу женщин, которые с годами, как хорошее вино, становятся только лучше и интереснее.
Он подошел к скамейке и присел рядом с ней:
- Разрешишь присесть? Привет! Сколько лет, Кира?..
- Здравствуй! Лучше и не считать!
- Ты всегда была пессимисткой! – он улыбался.
- А ты всегда, как веселый щенок, радуешься и виляешь хвостом, - она попыталась сохранить серьезный вид, но ей это не удалось. Ее бледные губы дрогнули. Она отвернулась, чтобы скрыть улыбку.
- Ну, вот и славно. Почему ты не любишь улыбаться? Тебе это так идет! Ты такая красивая, когда улыбаешься.
- А когда не улыбаюсь, то страшная уродка, да? Тебе всегда только казалось, что я красивая…
Ей очень хотелось посмотреть на него, но она старательно щурилась, якобы пытаясь что-то рассмотреть в конце бульвара.
Она знала, что он смотрит на нее опять, как когда-то давно-давно – с такой нежностью и любовью, что хотелось отвернуться или зажмуриться, потому что казалось, что смотришь на солнце без очков.
- Кира, - позвал он ее. - Почему ты отворачиваешься?
- Потому что ты опять так смотришь!
- А как я на тебя смотрю?
- Как дурак!
Он запрокинул голову и захохотал.
- Ты неисправима! Господи, как я рад, что мы встретились! Теперь я точно знаю, что ты совсем не изменилась!
- Так же, как и ты! все так же уставишься и смотришь. И улыбаешься. Ну вот, чего ты опять улыбаешься?!
- Потому что я рад тебе, потому что ты красивая, потому что я понял, как мне все это время не хватало тебя.
Она не нашлась, что ответить ему. Он всегда обескураживал своей нежностью и радостью.
- Как твои дети? Внуки?
- Замечательно! Выросли и те, и другие… А как твоя дочь?
- Тоже хорошо! Сейчас живет в Италии. Внучка прилетала недавно. Вот трость подарила. Очень красивая девочка. Мне все кажется, что она похожа на тебя.
- Скажешь тоже… Как она может быть похожа на меня? Ну, сам-то ты подумай! Глупый какой-то, – Кира рассердилась.
- Ну, почему я глупый? Опять ты сердишься. Она такая же, как ты - гордая, красивая и очень серьезная. Вот почему сразу нужно сердиться?
- Потому что… - она замолчала, пытаясь подобрать слова, но они все не находились. Она почувствовала, как вдруг заболела голова. Надо бы принять лекарство. Открыв сумочку, поискала таблетки. Нет, не взяла.
- Что ты ищешь? Что-то забыла или потеряла? – он забеспокоился.
- Таблетки ищу. Голова заболела, - она закрыла сумочку.
- Давление? Ты какие таблетки принимаешь? У меня с собой… - он торопливо начал шарить по карманам пиджака.
- Успокойся. Сейчас пройдет, наверное. Так бывает – поболит-поболит и перестанет, - ей была приятна его суета и беспокойство.
«Все такой же, как и раньше. Сразу начинает суетиться, шарить по своим карманам. И лицо становится испуганным, как у ребенка. Смешной какой! Брови домиком и все та же маленькая родинка у правого глаза. Совсем время не изменило его. Мальчишка. Взрослый седой мальчишка! Эким франтом сегодня заявился! С тросточкой…» - подумала она и улыбнулась.
- Как хорошо, что ты улыбнулась, а то я уже испугался! Думал куда бежать за лекарством для тебя. Как ты? Тебе полегче стало?
- Полегче. Смешной какой ты, – постаралась она успокоить его.
- Слава богу, что стало лучше. Не пугай меня больше так, – попросил Илья.
- Хорошо, не буду, – она посмотрела на свои, такие знакомые ему, старенькие часики. - Мне пора. Режим дня. У стариков и у детей все строго по режиму.
Ему не хотелось уходить, он так долго собирался, ждал автобус, торопился. Но попросить ее задержаться и посидеть еще немножко, счел неудобным. Его напугала ее головная боль - а вдруг ей станет хуже и он не сможет помочь ей?
- Не говори так! Глупости! Ты всегда будешь молодой и самой красивой, – он поднялся, опираясь на трость, и подал ей руку.
- Ну, если только для тебя, - она встала со скамейки и аккуратно оправила юбку.
- Идем, я провожу тебя. Позволь мне это. Доставь удовольствие, – он подставил ей локоть. Она взяла его под руку, и они тихо пошли по бульвару.
С возрастом все легче и легче становится молчать. Говорят, что у всего есть своя мера – слез, смеха, здоровья, жизни. Наверное, и у слов есть своя мера, и под старость понимаешь, как много их было сказано зря и как мало слов осталось, которые еще хочется и нужно сказать. Вдруг понимаешь в полной мере их смысл и значение и не хочешь зря трепать их. Постепенно привыкаешь молчать. Да и говорить становится не с кем. Детей и внуков, как птицу на лету, не остановить не к месту начатым разговором – они бегут, бегут, торопясь жить. А с теми, с кем можно было бы поговорить, уж нет или и сам говорить не захочешь.
С годами мало остается людей, с кем хотелось бы и помолчать, и поговорить.
С Кирой и говорить, и молчать приятно.
- Мы прожили с тобой чужие жизни, - вдруг с горечью произнес он.
- Я тоже сейчас об этом подумала, - созналась она.
- Но ведь это…
- Давай сменим тему, – перебила она его. – Поздно. Не стоит ворошить.
- Кира, моя хорошая, добрая Кира, но ведь все могло быть иначе.
- Могло. Но получилось так, как получилось и не надо больше об этом. Ну, вот мы и пришли. Спасибо, что проводил, – они остановились у ее дома.
- Спасибо тебе, что пришла. Ты позвони мне, пожалуйста, - попросил он.
- Обязательно. И ты звони, - она открыла дверь подъезда, вошла и не оглянулась. А он так надеялся, что повернется и посмотрит еще раз.
Он постоял у медленно закрывшейся двери подъезда. Потом поднял голову и посмотрел на ее окна. Сколько лет он приходил сюда и вот так же смотрел на ее окна. За этими окнами росли ее дети. Потом внуки. А он все приходил и приходил под эти окна.
Вот дрогнула занавеска и появилась она. Улыбнулась и помахала рукой.
Он поклонился ей и, опираясь на трость, медленно пошел прочь.
Сорок лет назад... ну, почти сорок...
Господи, цифры-то какие-то нереальные! Неужели все это было с нами?
продолжение http://www.proza.ru/2017/02/15/2252