Это один из рассказов раннего Нелютки. Решил добавить его в «Звенигород», а то раздел смотрится как-то пустовато. Рассказ – типичный пример «алкоголического реализма», как называл мой тогдашний творческий метод один мой хороший друг.
В.Н., 14 февраля 2017 г.
ДАВАЙ, БРАТ, ПОГОВОРИМ!
В субботу ближе к вечеру зазвонил телефон. Пётр взял трубку.
– Алло? ... Алло!?
– Петя, это ты?
– Ну я, кто же ещё!
– Это я, Вася.
Вася был младшим братом Петра. После смерти матери братья встречались не часто, от силы раз в два-три месяца. На дни рождения, конечно. На свадьбы там или похороны. Но всё это случалось редко. Вася – тот вообще был, так сказать, «в своём роде». Весь его жизненный путь был извилист и причудлив. Чем он только не занимался, сколько профессий сменил – начнёшь считать, так пальцев не хватит. Последнее время он, как будто, работает коммерческим директором в какой-то торговой фирме, деньги гребёт лопатой. А год назад, как вспомнить, так прочно сидел на мели и клювом щёлкал. Из-за безденежья тогда чуть было с Ленкой, своей нонешней женой не развёлся.
– Петя, ты что сейчас делаешь?
– Собираюсь картошку жарить.
– А Нина?
– Она на концерте. У неё сегодня концерт.
Нина, жена Петра, занималась в оперной студии, которая гордо именовалась народным оперным театром. Вообще-то она работала бухгалтером в одном институте, а вечерами два-три раза в неделю пропадала на репетициях. Раньше Петру это сильно не нравилось, дело доходило даже до скандалов, но потом он с этим, можно сказать, смирился.
– Ну так я заеду к тебе.
– Заезжай, конечно. Буду рад.
Пётр подумал, что у Васи, наверное, дома не всё в порядке, может, он с Ленкой поругался, но расспрашивать брата по телефону не стал – приедет, сам расскажет, если захочет.
Вася приехал примерно через час. Пётр вышел на звонок, открыл дверь, критическим взглядом окинул брата. Вид у того был хоть и не бедный, но какой-то скучный, словно не совсем здоровый.
– Ну здравствуй, Васютка!
– Здравствуй, Петя.
Братья обнялись.
– Ты на машине?
– Нет, на метре. Понимаешь, движок что-то стал дымить, перебрать бы его по-хорошему надо, всё времени никак не выберу.
– Ну и хорошо, тогда выпьем по рюмочке.
– Да я, брат, сейчас не пью.
– Что так?
– Да так...
– Ну ладно, тогда я тоже пропущу. Вот удивим Нину. Она придёт – а мы с тобой оба трезвые.
Братья сели на кухне за стол. Пётр разложил по тарелкам жареную картошку, сардельки, выставил на стол квашеную капусту, огурчики солёные, грибы маринованные.
– Закуска у тебя, брат, прямо под водку.
– Да, я на всякий случай приготовил. Вдруг, думаю, выпить с тобой придётся. А ты, оказывается, не потребляешь. Случилось что?
– Да вроде ничего. Решил немного воздержаться, а то с этой чёртовой работой прямо алкоголиком станешь. Что ни день, то обязательно выпивка. И отказаться нельзя. Откажешься – клиента потеряешь. А так объявил, что дал зарок, вроде и не пристают.
– Ну и молодец. Так и держи. Дома-то всё в порядке?
– Да вроде нормально, то есть – как всегда.
Вася немного помолчал, потом неуверенно промолвил:
– Хотя, я думаю, по рюмке-то выпить можно. Я ведь не зашит, а так, по своей воле мучаюсь.
– Ну как знаешь, твоя воля.
Пётр достал из холодильника бутылку водки, разлил по рюмкам.
– Ну, давай за всё хорошее.
Братья чокнулись. Выпили. Вася достал из внутреннего кармана записную книжку, ручку. Что-то записал в книжечку, всё снова спрятал в карман.
– Курить у тебя здесь можно?
– Кури, конечно. Вот пепельница. Что ты куришь-то?
– Да сейчас вот на «Мальборо» перешёл. Надо держать марку. Понимаешь, о тебе партнёры судят по тому, что ты куришь.
– Эх, огурчики хороши. Со своего огорода. Сам собирал, а Нина солила. Ты – как знаешь, а я, пожалуй, выпью ещё рюмку. Я ведь зарока не давал.
– Ну, давай, тогда и я с тобой.
Чокнулись, выпили, закусили.
Вася снова что-то записал в записную книжку.
– Ты знаешь, со мной какая интересная история сейчас произошла. Я еду в метре, а рядом со мной пожилая еврейка сидит. Я её спрашиваю: «Мадам, ради бога подскажите, эта электричка едет со всеми остановками?» А она к мужу повернулась и громко так на весь вагон говорит: «Абрам, ты посмотри, с каким дураком я рядом сижу! Он думает, что мы едем на электропоезде!»
Пётр хохотнул.
– Ну ладно, по третьей – и на этом хватит. Бог, как говориться, Троицу любит.
Снова чокнулись, выпили, закусили, И опять Вася что-то такое в свою записную книжку аккуратненько записал, и книжку спрятал во внутренний карман.
– Вася, ты что такое там записываешь? Светлые мысли что ли?
– Да нет, это у меня система такая. Когда я режим нарушаю, то для контроля записываю. Чтобы можно было себя проконтролировать. Социализм – это учёт.
– Да. Вот чем хорош был социализм, так это своими формулировками. Как сейчас помню: «Важно не только вырастить хороший урожай, но и убрать его вовремя, а также сохранить без потерь». Умри – лучше не скажешь.
– Да, вот сейчас социализм ругают, а если вспомнить, так разве одно плохое вспоминается? Вожди наши, конечно, кретинами были. Но мы-то сами по себе жили, работали, отдыхали... Вон Нина твоя в народном театре поёт. Если разобраться, тоже достижение социализма. Сейчас, наверное, народных коллективов больше не будет. Сейчас всё просто – за всё гони монету.
– Поёт, дура старая. Как начала в этом театре петь – ещё тогда на заводе работала, так всё и поёт. Уж бабкой стала – а всё продолжает петь. Да пусть уж, если ей так нравится.
Братья помолчали.
– Рюмки у тебя какие-то мелкие,– сказал Вася.– Вроде бы и пили что-то, а не чувствуется вовсе. Ты бы отцовские чарки поставил бы что ли. Целы они ещё?
– Целы, конечно. Семейная реликвия. Достаю только по особым случаям.
Пётр сходил в гостиную, оттуда принёс две серебряных чарки.
Разлил по чаркам водку.
– Ну, давай, в память о нашем отце, царствие ему небесное!
Братья выпили.
– Ты помнишь, у отца после войны эмка была? Должен помнить, он на ней лет десять ездил, ты уже в школу пошёл, она у него ещё была. Помнишь, да? Он как-то раз меня на ней в Сосновку отвозил. Отъехали мы тогда от города. Эмочка отцовская вдруг остановилась. Мы вышли из машины. Кругом ночь, звёзды крупные, нигде не огонька – не то, что сейчас. По небу летучие мыши проносятся. Отец вдруг запел: «Выхожу один я на дорогу...». Эх! Сколько времени прошло, а как сейчас помню. Любил отец эту песню. Всегда душевно её пел, с чувством. Но как в тот раз – ни разу я больше не слышал.
– Давай споём её. Жаль, Нины нет, она бы подпела.
Братья сдвинули стулья, обняли друг друга и негромко запели. Не слышали, как вошла Нина.
– Ну, что здесь за веселье? А, Васенька, здравствуй, давно у нас не был, совсем нас забыл.
Вася галантно чмокнул Нину в щёчку.
– Да вот, сидим здесь. Отцовскую любимую песню вспомнили. Ты бы спела с нами!
– Ну, как концерт?– спросил Пётр.
– Да как обычно. Человек сто, наверное, было. Или того меньше. Всё-таки кто-то ещё ходит на наши концерты, тянется к искусству. А помнишь, как раньше было? Зал всегда полон, люди все нарядные. Билеты через профком распространяли, так все цеха за них дрались. А сейчас в ДК и буфета даже нет – помещение каким-то коммерсантам сдали... Да что вы на кухне сидите? Давайте в комнату перейдём.
– Да нет, мать, нам здесь удобней. Закуску опять же не надо переносить. Ты выпьешь с нами по чуть-чуть?
– Петя, ну когда я тебе в чём отказывала?
Выпили, закусили. Нина принесла из комнаты гитару, начала потихоньку перебирать струны.
– Что петь будем, братья?
– Давай отцовскую. Давай – «Не для меня придёт весна».
«Не для меня придёт весна»,- повела Нина красивым грудным контральто, подыгрывая себе на гитаре.
«Не для меня Дон разольё-о-тся»,- мощно подхватили Пётр и Вася.
Получилось очень складно и красиво. У Васи от нахлынувших чувств даже слёзы на глазах выступили.
Потом спели «Сижу за решёткой», «За окном черёмуха колышется», «Знаю, ворон, твой обычай», «Вниз по Волге-реке», ещё раз «Выхожу один я на дорогу».
– Нин, спой вот эту: «На заре туманной юности».
– Да она ведь на мужской голос.
– Ну, ничего, мы тебе подпоём.
Спели и «На заре».
Вася так расчувствовался, что долго сморкался в носовой платок и вытирал глаза.
– Петь, у тебя ничего больше нет выпить?
– Да есть ещё полбутылки. Достать что ли?
– Ну, доставай.
– Ну, вы, братья, как хотите, а я пойду спать. У меня сегодня день был трудный. Ты, Петя, отвечаешь за Васю.
– Что он сам за себя не отвечает, что ли?
– Ты дома, а он у тебя в гостях. Ну, я пошла. Допоздна, смотрите, не засиживайтесь.
Нина ушла, братья остались одни.
Выпили, закусили.
Разговор переместился на выпивку.
– Помнишь, Петя, как отец нас учил: «Пить надо только качественные напитки». Боже мой, какой только отравы мне не приходилось пить! Век не забуду, как я в девятом классе вермутом отравился. Это было такое мерзкое пойло, цвета самого неприличного, в литровых бутылях продавалось. Помнишь, те бомбы? Так у меня одно слово «вермут» до сих пор тошноту вызывает. А то помнишь, вино «Солнцедар»? Ещё стишок был: «Не теряйте время даром, похмеляйтесь Солнцедаром!». Помню, как-то раз возвращался я утром от Зойки. Невыспанный, с похмелья голова гудит, на душе муторно, перед Зойкой и перед родителями стыдно. Вдруг вижу – около бочки очередь стоит, мужиков пять, не больше. Я думал – пивом торгуют, подошёл. Оказывается Солнцедар в разлив продают. Я мелочь наскрёб, на целую кружку хватило. Выдул кружку – мир на глазах переменился. Солнце начало светить, мимо девушки красивые идут, птички щебечут. Жизнь словно цветок распускается. Все проблемы как рукой сняло. И я для себя тогда сразу твёрдо решил, что с Зойкой надо завязывать. Ну, может, ещё пару раз к ней съездил – и всё. Чао, бамбина, сорри!
– А я тоже первый раз пьяным напился в девятом классе. Вот тогда отец мне и преподал свои три золотые правила. Помнишь их?
– Ну, как же. Не мешай, не добавляй, не похмеляйся!
– Нет, немного не так. Правило первое – пить пей, но не мешай, то есть не смешивай напитки. Начал пить водку – пей только водку. Очень мудрое правило. Когда пьёшь одну водку, то опьянение тебе знакомо, ты можешь контролировать ситуацию и вовремя остановиться. А если намешал чёрт-те что, то и опьянение дурное, и в результате можешь заварить такую кашу, что потом долго будешь со слезами её расхлёбывать.
Правило второе – пить пей, но не добавляй. Значит, из дома не беги за новой бутылкой – целее будешь. Я по молодому делу, помню, как выпито всё, так добавить требовалось. Вот и бежишь на улицу, такси ловишь, бутылку у шефа пытаешься достать. Так сколько раз было, то с кем-нибудь в драку ввяжешься, то в милицию попадёшь. Сейчас, слава Богу, немного умнее стал. Выпил, что на столе – и баста!
Ну а правило третье – пить пей, но не похмеляйся – оно понятно. Не будешь похмеляться, так никогда не станешь алкоголиком. Сколько золотых ребят из-за этой привычки к похмелке спились, сошли с круга, совсем пропали! Из нашего класса чуть не половина - кто новый срок мотает, кто на кладбище лежит. Сам, небось, знаешь! Да, жизнь...
Я вот только сейчас, вон уже голова седая, и сам уже дважды дед, а только-только стал понимать, какой отец у нас умный мужик был. Хотя и выпить, конечно, тоже был не дурак. Но ведь, заметь, никогда не похмелялся! И всегда себя в рамках держал. И я никогда не похмеляюсь. И раньше не похмелялся, а сейчас и подавно. Блюду отцовскую заповедь.
– А я, грешным делом, столько раз заповеди отцовские нарушал! Особенно третью – насчёт похмелки. Куда денешься, если голова утром раскалывается! Медицина для такого случая ничего лучше, чем рюмка водка, не придумала. А то, бывало, за один раз сразу три заповеди и нарушишь! И ничего – вроде жив пока. И котелок пока варит. И баб люблю по-прежнему.
За разговорами незаметно выпили и эти полбутылки.
– Ну что, Петь, я, пожалуй, пойду. Поздно уже, да и выпито уже достаточно.
– Достаточно – не достаточно, а всё равно больше нет.
– Э-э, было бы желание. Это при социализме с водкой проблемы были, захочешь добавить, так полночи такси ловишь. А сейчас, слава богу, у нас капитализьм. Водка в любом ларьке и день и ночь, хоть залейся, были бы деньги.
– Да разве это водка! Мне всю эту импортуху и задаром не надо, все эти распутины, звери... Одна изжога от них. То ли дело наша «Московская» или «Столичная»! А раньше, помнишь, какие водки были – «Петровская», «Юбилейная», «Охотничья». Молодые и не знают, какие у нас раньше замечательные напитки делались.
– А какая перцовка была! Та, что с двумя перцами на этикетке. Без закуски можно было пить! От любой болезни излечивала, не говоря уже о простуде. Выпьешь утром стакан, стаканом воды запьёшь – идёшь на работу, и никакая эпидемия гриппа тебе не страшна! Поэтому и здоровые были. Зубровка польская тоже была ничего. Помнишь, как мы в «Варшаву» ходили, зубровку там заказывали, а там больше, чем по сто грамм на человека не отпускали? Так мы по пять раз заказ повторяли. Там я тогда и с Веркой познакомился. Вот была стерва, так уж стерва!
– Да, было время. А сейчас, конечно, кураж уже не тот. Полторы бутылки на двоих еле осилили. А раньше... Эх, молодость! Ни хмель, ни сон не брали, могли хоть всю ночь гудеть.
– Ну, я поехал.
– Ну ладно, давай на посошок.
– Ты ж говорил, что ничего больше нет?
– Да я сейчас вспомнил - у Нины настойка крапивная есть. Спирт, на молодой крапиве, понимаешь, настоянный. Коленки растирать.
– А для чего тебе коленки растирать?
– Да это Нина ноги растирает, когда у неё болят, а я иногда внутрь принимаю, когда выпить больше нечего. Божественный напиток, доложу я вам.
Пётр подставил стул, залез на него, и достал с антресолей внушительную бутылку.
– Вот. Ты только посмотри, какой цвет. А запах! Бесподобный!
Братья тяпнули по полчарки.
Пётр даже не поморщился, видимо, сказался навык в обращении с божественным напитком. А Вася - того всего передёрнуло, и некоторое время он тяжело дышал, пытаясь восстановить сбитое дыхание.
- Н-да... Нет, уж я лучше пойду домой.
Братья оделись, Пётр проводил Васю до метро, проследил, как Вася довольно уверенным шагом прошёл через турникет, и успокоенный двинул домой.
Дома он первым делом зашёл на кухню попить воды. На столе, заставленном посудой и закуской, чёрным пятном выделялась записная книжка.
«Никак Вася свою записную книжку оставил»,– мелькнуло в голове у Петра. Он взял книжку в левую руку и указательным пальцем правой руки перелистал страницы. С некоторым усилием фокусирая зрение на Васиных каракулях, на последней исписанной странице книжки-ежедневника он прочёл:
19-40 – р/в.
19-45 – р/в.
20-05 – р/в.
20-37 – ч/в.
«А, это мы на чарки перешли»,- вспомнил Пётр. Но на этом записи за сегодняшний день оканчивались. «Негодная же у Василия бухгалтерия, а тоже мне – социализм – это учёт»,- подумал Пётр и просмотрел предыдущую страницу. Там стояло:
19-35 – 1/2 с/в.
19-50 – р/к.
20-12 – б/п.
«Бутылка пива», – догадался Пётр. – «А 1/2 с/в – это, наверное, полстакана вина, а может быть, водки или виски. Нехорошо, Вася, отцовскую заповедь нарушать. Надо будет при встрече сделать ему внушение. И для чего пишет? Тоже мне, нашёлся писатель! Ерундой Вася занимается, как был шалопутом, так им и остался».
Потом Пётр пошёл спать.
Утром, часов в девять, время не позднее, если принять во внимание воскресный день, раздался телефонный звонок.
«Наверное, Вася. Записную книжку разыскивает»,– подумал Пётр. Но он ошибся. Звонила Ленка, Васина жена.
– Петя, доброе утро! Вася у тебя вчера был?
– Ну, был.
– Зачем он к тебе приезжал?
– С братом поговорить.
– О чём?
– За жизнь поговорить.
– Да о чём же вы с ним могли говорить, если он вчера домой еле приполз, двух слов связать не мог?
– Лена,– очень спокойно сказал Пётр.– Тебе от меня что надо? Для чего ты мне звонишь? На Васю пожаловаться? На жизнь поплакаться? Вася в твои женские дела не лезет, и ты тоже в наши мужские дела не лезь. Мы без тебя в них разберёмся.
Лена сердито бросила телефонную трубку.
– Это кто звонил?– спросила Нина.
– Да это Ленка.
– С Васей всё в порядке?
– Всё в порядке.
– Хорошо вчера посидели?
– Нормально.
– Ну и ладно, тогда пошли на кухню, завтрак уже готов.
Уже успели позавтракать, как раздался звонок в дверь. Пётр пошёл открывать. За дверью стоял Вася.
– А я, брат, к тебе в гости. Поговорить бы надо.
04.04.95