Я проснулся в семь часов утра от ощущения того, что сегодня со мной произойдет какое-то событие, которое изменит мою жизнь. Это было чувство, какое я никогда не испытывал ранее. Оно бурлило во мне и буквально разрывало на части. Я вскочил с кровати и нервно прошелся по комнате, ощущая босыми ногами приятную прохладу пола. Я не знал, что это значит. Я попытался сосредоточиться и осмыслить свое состояние и не смог. Я подошел к окну, постоял немного, глядя на унылый пейзаж своего города, потом, как был в одних трусах, вышел на балкон, вдохнул полной грудью утреннюю свежесть июньского воздуха и зашел обратно. Пройдя еще раз по комнате, и, так ничего и не придумав, я решил, что лучше будет, если опять залезу в кровать и попытаюсь уснуть. Однако сон не шел. Меня так и подмывало опять вскочить и сделать, что-то, такое, что я раньше не делал никогда. Я сел на кровати, решительно не зная, с чего начать.
Так я сидел минут пять, иногда болтая ногами от охватывающего меня нетерпения, потом снова прошелся по комнате, вышел на балкон и закурил. Сигаретный дым немного успокоил меня и снял внутренне напряжение. Я смотрел на лежащий передо мной в утренней дымке серый город и думал о том, как было бы здорово бросить все и уехать куда-нибудь далеко, туда где бы я мог наслаждаться покоем и тишиной. Я закрыл глаза и представил себе синее море, веселые барашки волн, накатывающиеся на белоснежные пляжи, крики чаек, солнце, далекие силуэты гор и, вдруг мне пришла в голову мысль, заставившая меня вздрогнуть и открыть глаза. Внезапно я понял, что хочу сделать сегодня. Я нарисую пейзаж.
Я не мог понять, почему именно эта мысль пришла мне в голову и показалась мне такой важной, но это было именно то, что я хотел. Нарисовать пейзаж, такой пейзаж, чтобы у каждого, кто посмотрит, дух захватывало от его красоты, а сердце наполнялось радостью. Я не знал, как я буду это делать и где. Более того, я ничего не рисовал уже много лет, с тех пор, как меня в детстве за бездарность выгнали из художественной школы.
Захваченный этой мыслью, я ушел с балкона и снова начал ходить по комнате, раздумывая над тем, как мне осуществить эту идею. Сначала я должен был придумать, что именно и где я буду рисовать. Потом мне требовалось купить холст, краски и кисточки. Я снова вышел на балкон, закурил и, начал лихорадочно думать, где взять натуру. Эту задачу я решил довольно быстро. Я поеду за город, на залив, выберу какое-нибудь красивое место и буду рисовать. И мое воображение поможет мне изменить окружающий меня вид и перенести его на холст. Но сначала, я должен был купить все необходимое. Я включил интернет и посмотрел, где находится ближайший магазин для художников. Он был недалеко, однако до открытия оставалось еще около трех часов. Приходилось ждать.
Чтобы скоротать время, я снова залез в кровать. Я лежал и думал о том, как буду рисовать. Плевать на то, что мои учителя называли меня совершенно неспособным к живописи, обвиняли меня в полном отсутствии перспективы в моих рисунках и неумении правильно работать кистью. В глубине души я знал, что на самом деле я не такой уж бездарь, что у меня есть определенный талант, который мог бы проявится во мне, если бы ко мне отнеслись немного по другому.
Видимо, за этими мыслями я уснул, потому что когда в следующий раз я посмотрел на часы, то было уже десять часов утра. Я вскочил с кровати и пошел на кухню. Пока варился кофе, я быстро принял душ и оделся. В половину одиннадцатого я вышел из дома, сел в машину и поехал в магазин.
Я никогда раньше не был в магазине для художников и, честно говоря, плохо себе представлял, что мне там нужно купить. Поэтому когда я вошел в него, через низенькую дверь и колокольчик, висевший над входом, тихонько звякнул, сообщая о моем визите, я растерялся и остановился.
— Доброе утро, - услышал я откуда-то справа хрипловатый мужской голос.
Я повернул голову и увидел, стоящего в углу маленького человека с аккуратно подстриженной старомодной бородкой и такими же бакенбардами.
— Чем могу быть Вам полезен? – продолжил он.- Желаете что-либо приобрести?
Я не знал, как правильно ответить на этот вопрос, поэтому просто сказал:
— Мне нужны кисточки, краски и мольберт.
— Какие? – спросил продавец.
Я понял, что мне надо как-то конкретизировать своё желание. Я стал лихорадочно припоминать свои знания, полученные в художественной школе, одновременно ругая себя за то, что не подумал об этом заранее.
— Мне нужна гуашь. – сказал я, наконец собравшись с мыслями.
— Какая? – не унимался продавец. – Художественная, плакатная, специальная, акриловая?
— Художественная. - ответил я, – мне нужна художественная.
— Вы для себя? – спросил продавец.
— Нет, - соврал я, - для моего племянника. Он любит рисовать. Знаете, он хочет нарисовать какой-нибудь пейзаж. И вот, я думал, подарю ему все необходимое, пусть рисует. Может, посоветуете, что лучше.
— Ясно,- сказал продавец и на минуту задумался. – Ну, если он будет рисовать гуашью, то думаю, ему подойдет акварельная бумага.
Я согласно кивнул.
— Какие кисти у него есть?
— Не знаю, - сказал я.
— Тогда я порекомендовал бы ему для работы с гуашью кисточки из синтетики и козы. Они хорошо подойдут для влажной работы.
— Хорошо, - снова согласился я, - это то, что надо.
Вскоре был определен и мольберт. Я расплатился, вышел из магазина и, сев машину, задумался о том, куда ехать.
С одной стороны, я хотел поехать на залив, расположиться на берегу и рисовать его водную гладь, полоску берега, чаек, солнце, представляя себя, где-нибудь на итальянском побережье. Но, с другой стороны, мне почему-то это казалось сейчас немного заурядным. Я хотел, чтобы в моей картине было больше романтики. Я начал думать, что море само по себе скучно, смотреть на картину с морским пейзажем не интересно. Ну что там можно увидеть нового? Все рисуют море и этим никого не удивишь. Нет, я хотел чего-то другого, более насыщенное, яркое, сочное и в то же время романтичное и таинственное.
И я подумал про лесное озеро. Когда-то в детстве, таинственный цвет и спокойствие виденных мною лесных озер заставляли замирать меня в удивлении на их берегах. Их холодные зеленые или черные воды манили меня и в то же время пугали своим спокойствием. Я помнил, что не мог долго находится один рядом с ними. Необычайная тишина вокруг, редкий всплеск воды, будили мою фантазию. Мне начинало казаться, что кто-то злой и ужасный, для кого у меня не было названия, наблюдает за мной из-за склонившихся над водой деревьев, и я в страхе убегал, боясь оглянуться назад.
И сейчас, сидя в машине, и вспоминая все это, я вдруг почувствовал острую необходимость еще раз испытать это чувство и перенести его на холст.
Я завел мотор и поехал. Я помнил одно подходящее озеро в лесу, километрах в семидесяти от города. Я был там лет десять назад и, откровенно говоря, помнил его в общих чертах, однако мое воображение уже рисовало это место у меня перед глазами, и я решил, что оно - именно то, что нужно. Я рассчитывал приехать туда через час, но, так как я плохо помнил дорогу, мне пришлось изрядно покружить, прежде чем я подъехал к месту, где вынужден был оставить машину и дальше пойти пешком, взяв с собой все необходимые для рисования принадлежности.
Пройдя около километра по хорошо протоптанной лесной тропинке, я наконец, вышел к озеру.
И конечно, это было не то, что я ожидал увидеть. Нет, это было большое, красивое озеро, и деревья, росшие по его берегам склоняли свои ветви к самой воде, но оно не было уединенным, как я того хотел. Напротив, то тут, то там над темной поверхностью воды торчали головы купающихся людей.
В растерянности я остановился на берегу, раздумывая, что делать дальше и, поразмыслив, решил, что больше ничего искать не буду и останусь здесь. Придя к такому выводу, я пошел вдоль берега, стараясь найти вид, подходящий для цели моего приезда. Наконец, как мне показалось, я нашел то, что искал. Это была небольшая бухточка, с берега которой открывался чудесный вид на озеро, при этом, стоящий по ее бокам высокий орешник, закрывал от меня, купающихся людей и создавал иллюзию полного уединения. Я подошел к самой воде, поставил мольберт, разложил краски и начал рисовать.
Я взял карандаш и быстро начал делать набросок картины, наметил контуры облаков, деревьев, воды. Получалось неплохо. Карандаш уверенно скользил по бумаге, намечая то, что я хотел бы изобразить в цвете. Вскоре набросок был окончен. Я отошел немного назад и полюбовался на него издали. Все было замечательно. Я смешал краски и начал писать свой пейзаж, начав его с неба, как меня когда-то учили.
Вскоре работа над картиной целиком поглотила меня и я перестал замечать, что делается вокруг. Я не знаю сколько прошло времени с тех пор, как я приступил к написанию пейзажа, когда почувствовал, как чья-то рука легла мне на плечо. Я вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед о мной стоял мужчина лет 30, одетый в шорты и майку. За ним, на расстоянии нескольких метров стояли еще двое, примерно, такого же возраста и одетых как он. От мужчины сильно несло перегаром.
—Рисуешь? – спросил он, сжав мое плечо. – Художник значит?
Двое за его спиной хихикнули.
— Рисую, - сказал я, не ожидая уже ничего хорошего. – А что?
— Я чё, дурак что ли по твоему? – продолжил он, приблизив ко мне свое лицо, и выдохнув на меня перегаром.- Я че, не вижу что рисуешь? Хреново рисуешь, вот чё.
Я посмотрел на картину.
— Нет, нормально рисую. Просто она еще не готова.
Мужчина потряс головой.
— А я говорю тебе – хреново. Ты чё, не понял что ли?
И он обернулся к своим товарищам, ища у них поддержки. Они закивали головами и один из них сказал:
— Да чего с ним цацкаться? С художником этим!
— Здесь нельзя рисовать, понял? - сказал мужчина, державший меня за плечо,- здесь люди отдыхают.
— Я никому не мешаю. – сказал я.
— Мешаешь, - не согласился мужчина. – Ты всем нам мешаешь. Приехал на озеро, отдыхай, как люди, а рисовать здесь не надо, понял?
И с этими словами произошло вот что: он отпустил мое плечо и ногой с силой пнул стоявший передо мной мольберт. От удара, мольберт подскочил и вместе с закрепленным на нем недописанным пейзажем упал в воду.
Все трое захохотали.
— Вот так, понял? – сказал мужчина, повернулся и вместе со своими друзьями, довольный собой, ушел.
Я остался один. Какое-то время я смотрел на плавающий в воде мольберт. Вся моя работа была испорчена. На душе было тошно. Все мое вдохновение было растоптано и плавало сейчас в озере. Мне стало так жалко себя, что захотелось расплакаться.
Наконец я встал на колени и, выловив из воды мольберт, положил его рядом с собой на траву. Надо было уезжать отсюда, больше мне здесь нечего было делать. Я бросил последний взгляд на освещенное солнцем озеро, поднял мольберт и повернулся, чтобы подобрать, валявшиеся на земле краски и уйти. И тут я увидел, что я опять не один.
Передо мной стояла девушка лет двадцати пяти в синем открытом купальнике. Ее длинные волосы были убраны на затылок. Она внимательно смотрела на меня и молчала.
— Что? – резко спросил я, решив, что она была с теми мужчинами и я её просто не заметил. – Что ещё?
— Ничего, - сказала она, и мне показалось, что она слегка испугалась, - уже уходишь?
— А что незаметно? Что мне еще здесь делать? Иди, можешь обрадовать этим своих приятелей.
— Я не с ними, - сказала она и добавила. – Извини, я видела, что произошло. Ты очень расстроен?
Мне не хотелось с ней разговаривать, я хотел просто уйти.
— Нет, - ответил я, - ерунда, бывает.
— Неправда, - не согласилась она, подошла ко мне и показав пальцем на мольберт который я держал в руке, сказала. – Я видела, у тебя хорошо получалось, красиво.
— Спасибо, - я смягчился, - я думал, ты с этими… - и махнул рукой в сторону, куда только что ушли мужчины.
Она снова покачала головой.
— Нет, знаешь, ты не видел меня, но я несколько раз подходила к тебе, когда ты рисовал и даже стояла, смотрела, мне понравилось. Ты был так увлечен, что не замечал меня, а я буквально была у тебя за спиной.
Девушка улыбнулась.
— Ты не сердишься?
— Сержусь? – переспросил я, собирая разбросанные по земле краски. – Нет, что ты? Почему я должен сердиться? Ты ведь не сделала мне ничего плохого.
Я не смотрел на нее, но почувствовал, что она снова улыбнулась.
— У тебя правда хорошо получалось, - сказала она, - я не вру. Ты художник?
— Нет, - ответил я и посмотрел ей в лицо. – Я не художник. Я когда-то ходил в художественную школу. Хотел написать пейзаж и приехал сюда.
— Часто пишешь картины?
— Если честно, много лет не держал в руках ни карандаша ни красок. – сказал я и удивился, зачем я все это рассказываю. – А сегодня утром на меня вдруг нашло вдохновение, и я решил приехать сюда и написать пейзаж. Вот так, если вкратце.
— Как тебя зовут?
Я уже закончил собирать краски и сложил их в сумку.
— Николай, - сказал я, вешая сумку себе на плечо.
— А меня Ксенья.
Я промолчал, собираясь уходить.
— Знаешь, Николай, - продолжила она через мгновенье, - я здесь тоже совсем одна.
Я вновь посмотрел на нее, поймал ее задумчивый взгляд и почему-то отметил про себя что у неё красивые карие глаза.
— Мне очень жаль, - сказал я, подбирая с земли мольберт.
— Не уходи, - вдруг сказала она, - ведь ты еще можешь нарисовать свой пейзаж.
Я замешкался с ответом. Она сказала это так убежденно и просто, что на мгновение я поверил ей.
— Нет, - произнес я наконец, - уже не смогу. Бумага промокла, у меня нет другой. Все это бессмысленно. К тому же, - добавил я чуть подумав, - я плохой художник, меня даже выгнали из школы.
— Ну и что, что выгнали? - спросила Ксенья и голос ее неожиданно обрел какую-то внутреннюю силу. – Я видела, ты хорошо рисуешь. Ведь ты сам знаешь это и сегодня приехал сюда, потому что поверил в себя.
Я промолчал не зная, что ответить. Я думал, что она права. Ведь сегодня утром со мной случилось маленькое чудо – я действительно поверил в то, что смогу написать отличный пейзаж. И, возможно, это бы у меня получилось.
— Нет бумаги, - сказал я, - мне больше не на чем рисовать, даже если бы я и захотел начать все сначала.
Ксенья на мгновение задумалась.
— Это поправимо.
Я покачал головой.
— Вряд ли. Чтобы начать все сначала, мне придется купить новую бумагу. А это уже не сегодня. Я больше не хочу ничего рисовать.
— Послушай, - сказала она и подошла ко мне так близко, что я ощутил тепло ее дыхания.- Нельзя сдаваться так просто, нельзя так просто дать умереть своей мечте. Ведь ты для нее столько уже сделал. И что теперь, неужели все бросишь и отступишь?
— И что теперь? – повторил я.
— Ты должен закончить то, ради чего приехал.
— Но как? Ты вообще слушала, о чем я тут тебе говорил?
Ксенья немного помолчала. Но по ее глазам я видел, что у нее есть какой-то план.
Наконец она немного отступила от меня и сказала.
— Ты можешь использовать меня как бумагу.
Я смотрел на нее, не произнося ни слова.
— Ты можешь написать свой пейзаж на мне. Что скажешь?
— Ты ненормальная. – проговорил я. - Эта мысль безумна!
— Почему же? - спросила Ксенья, - и ее глаза странно блеснули.- Ты приехал сюда, чтобы нарисовать пейзаж и я предлагаю тебе выход. Более того, я предлагаю тебе не просто выход, я предлагаю тебе себя. Какой художник может похвастаться этим? Ты будешь рисовать на мне. Или тебе не нравится мое тело?
И с этими словами, не дожидаясь пока я соберусь с мыслями, чтобы ответить, она скинула с себя купальник, потянув за какие то завязки и, отбросив его в сторону, совершенно обнаженная встала передо мной.
Я почувствовал, что у меня закружилась голова. Я стоял перед ней, молча, с совершенно глупым выражением лица и абсолютно не знал, что мне делать. Я смотрел на ее решительное лицо, блестящие глаза, маленькие груди с торчащими сосками, аккуратный пушок внизу живота и не понимал, как я должен дальше действовать.
— Ты с ума сошла, тебя может кто-нибудь увидеть в таком виде, - наконец сказал я первое что пришло в голову.
— Ничего, - сказала она упрямо и сжала губы, - не увидят. Так, ты будешь рисовать?
— Ты с ума сошла, - растеряно повторил я, - я никогда не рисовал на теле.
— Знаешь, - сказала она и снова подошла ко мне почти вплотную, - я тоже не давала никому никогда на себе рисовать. Но если, нам хочется это сделать, почему мы должны запрещать себе такую малость?
— Но ведь это смешно. Как ты это себе представляешь? Ты будешь стоять голой, я буду ходить вокруг тебя с красками и рисовать. Ты представляешь, что подумают люди, если нас увидят.
Ксенья нахмурилась.
— А мне плевать на людей, - сказала она, - почему мы должны зависеть от их мнения? На кого ты ориентируешься? На тех придурков, которые сбросили в воду твою картину? Хочешь быть как они? Хочешь зависеть от их мнения? Хочешь чтобы они решали, что хорошо, а что плохо, что можно, а что нельзя?
Я молчал.
— Слушай, - продолжала Ксенья, - у меня есть маленький племянник. Я иногда гуляю с ним. Однажды я гуляла с ним в парке. Он и еще несколько детей играли в песочнице. И вдруг я увидела парня лет 20. Он играл с самолетиком. Он возил самолетик и носил его, как будто тот летает. Парень был дурачком. Он улыбался и был счастлив со своим самолетиком. Понимаешь, мы все знали, что он дурак и жалели его. А ему было наплевать, он не знал, кто он.
И тогда я подумала знаешь о чем? Я подумала, что мы смотрим на него как на сумасшедшего, потому что нас большинство и потому что у этого большинства принято смотреть на этого парня, как на идиота. А если бы нас было мало, а таких как он много, то все было бы наоборот. Они бы смотрели на нас как на сумасшедших, они бы не понимали, почему мы такие серьезные и несчастные, они бы прятали нас в сумасшедшие дома и пичкали лекарствами, чтобы вылечить нас.
Поэтому иногда, чтобы узнать, что такое счастье, надо позволить себе быть как тот дурачок, улыбаться, когда все осуждают тебя, играть со своим самолетиком, когда все не одобряют твоих действий. Надо идти против всех, чтобы было о чем вспомнить, когда сил бороться уже не останется. Так рисуй на мне, если тебе это хочется, и плевать на всех!
Я по прежнему смотрел на нее и понимал, что, в сущности, она права. Какого дьявола мне надо? Я притащился сюда черт знает откуда, чтобы написать этот пейзаж, так почему я должен уходить, так и не сделав этого? Что буду я вспоминать потом? Тех мужиков? Свою обиду? Или я буду помнить Ксенью и то, что нарисовал свою картину? Пусть даже и таким необычным способом. Да, плевать на всех, плевать на мои комплексы и на то, что я раньше никогда этого не делал. Я попробую.
— Хорошо, - сказал я, - ты меня убедила. Я буду рисовать на тебе, а там, как получится.
Ксенья засмеялась. У нее был открытый веселый смех.
— Тогда вперед, художник, - прошептала она, - твой холст ждет тебя.
Я снова достал краски и кисти.
— Стой и не шевелись, - попросил я. – Я сделаю из тебя настоящий шедевр.
Ксенья послушно встала по стойке смирно, чуть расставив руки в стороны и я принялся рисовать. Вскоре процесс полностью захватил меня. Я писал небо на ее спине и бегущие по нему облака, я писал деревья, покорно склонившие ветви к ее ягодицам, на которых я разместил луг, я писал воду на животе и плавающие в ней кувшинки, я писал скалы на ее маленьких грудях и она хихикала, потому что кисточка щекотала ее, я писал свой пейзаж и чувствовал, что это было
лучшее из того, что у меня когда-либо получалось. Время перестало существовать для меня и когда я закончил я увидел, что солнце уже садится и наступает вечер.
— Все, - сказал я и отошел на пару метров в сторону, чтобы оценить свою работу.
Она была великолепна.
— Ну как? - спросила Ксенья, - как получилось?
— Супер, - сказал я, не найдя другого слова. – кажется, я создал шедевр.
— Отлично! – засмеялась Ксенья. – Я так рада, что у тебя получилось всё как ты хотел.
— Я тоже, - сказал я серьезно. – Спасибо тебе.
— А раз так, я пошла купаться. – и с этими словами она вошла в воду.
Я не успел ей ничего сказать. Я хотел крикнуть ей стой, дура, ты уничтожишь мою картину, но что-то удержало меня. Вместо этого я молча смотрел, как вода постепенно смывает краски с её тела, оставляя вокруг цветные разводы.
«Пускай, - думал я, – пускай вода смоет все краски с нее и от моей картины не останется ничего, кроме воспоминания. Какой смысл цепляться за то, что уже сделано и стало прошлым. Я буду смотреть в будущее. Теперь я знаю, что я могу рисовать, я могу писать картины и мой главный шедевр еще впереди.»
В это время Ксенья оглянулась и махнула мне рукой, приглашая за собой. Я поднял руку, в знак того, что понял ее, быстро скинул с себя всю одежду и вошел в воду.