– А вот у меня был случай!.. – часто слышится призыв к общему вниманию в компании подвыпивших мужичков. Нет, не тех, что из интеллигенции, с горячими рассуждениями ни много ни мало о судьбах России и всей планеты, о том, как спасать их и как самим выжить до поры до времени, чтобы уж потом... Интеллигенты, они вообще путаники, можно сказать, профессиональные паразиты. А вот простых, наших, исконно-кондовых, так сказать, из глубины народной.
И правда, чем развлечь собутыльников, как не травить байки, когда уже взято на лоб (или на грудь – язык наш позволяет!) по третьей, смачно закушено и наступило чаемое расслабление души. Когда откинешься на спинку стула, дивана ли, а лучше на ствол дерева, сидя у костра на поваленной ветром лесине в компании хорошо знакомых, почти родных тебе людей.
В этот раз вниманием удалось завладеть Пете Захарову, хитрому, себе на уме, мужичку, можно даже сказать, хитрожопому. Говорят, что хитрость – это ум без добра. А хитрожопость – это что? Тоже, наверное, добром не пахнет? Интеллигент, разъясняя феномен хитрожопости таким же интеллигентным собеседникам, развёл бы бодягу на полную статью в какой-нибудь газетке, да так и не смог бы толком объяснить. Потому что они, интеллигенты, так функционируют. А Ване кондовому и объяснять не надо: хитрожопый, он и есть хитрожопый, что тут объяснять. Но не в этом суть.
– А вот у меня был случай! – звучно начал Петя, сильно наклонившись вперёд и отпихивая локтями собутыльников, не успевших первыми изречь сакральную фразу. – Все вы знаете, – завладев каким-никаким, но вниманием, продолжил он, – что у меня была тёща…
– А-ха-ха! – заржали мужички, – у кого же этого добра нет! Редкий везун тёщи не имеет.
– Да я не к тому. Тёща нормальная, простая, надо сказать, женщина, дочке по-своему добра хотела, потому и с зятем норовила мирно сосуществовать. И внучки единственные, а я дочкам как-никак отец. Вот и старалась.
Понятно, что на выходные дни, а то и в отпуск, ездили мы к ней в Ушаки. Нет в тех Ушаках ни моря, ни гор, обычный посёлок с большим прудом карьерного происхождения, свой дом с огородом, коза на привязи – детишкам молочишко… Правда, отхожее место на улице, как нынче цивилизованно говорится, без удобств. И вот, приезжая к тёще и отобедав разными вкусностями, повадился я сразу после еды это самое место посещать. В каждый приезд. С признаками, культурно называемыми диареей. В народе процесс этот чуток иначе зовут. И так раз за разом. Тут даже дурак тяжело задумается, а я точно не дурак. А когда добрые люди намекнули, что, может быть, дело тут в тёщином вероломстве, поневоле стали приходить в голову всякие-разные, по теме, изречения. Даже в книжки за подмогой полез. Всё бросил, стал предмет изучать. Жена косится, но покуда помалкивает, да и я о цели исследования не распространяюсь.
– И что ж ты накопал? – посерьёзнели слушатели.
– А чего я только не нашёл! Такая попёрла народная мудрость, что впору за голову хвататься. За голову ведь для чего хватаются? Чтоб не раскололась или мозги не закипели. И на основе изученных материалов пришёл я к однозначному выводу: тёща – первый и лютейший враг рода человеческого! Известно же: народ мимо не скажет. Послушайте-ка, что в голову вбилось. И ведь ничем теперь не вышибить мудрость народную!
– Ну-ка, ну-ка, поделись!
– А вот такое, к примеру: был у тёщи, рад утёкши. Ага, – думаю, – в аккурат про мою дрисню! Или: бабы, да ещё тещи – это конец света. Это как же надо мужика достать, чтобы он такой перл родил!
И пошло! Будет жена, будет и тёща. Прямо-таки безъисходность, тоска лютая! Вкусен тёщин обед, да отрыжка долго держится. Ну, у меня не отрыжка, а другое долго держалось. Точнее, не держалось. Думала тёща, пятерым не съесть, а зять-то сел да за присест и съел. Всё обо мне: тёща моя готовила – пальцы обсосёшь! Жена – это атомная бомба, дети – короеды, тёща – поджигатель войны, а муж – это голубь мира. Ну, чего ржёте? Какая-то правда и в этом есть. Говорят же, что у каждого она своя. Муж с женой, что вода с мукой, а тёща дрожжи. Сначала дело, потом – удовольствие. Это о похоронах тёщи: что-то наподобие ужастика, но тоже, для некоторых, правда жизни. Тёща за зятя давала рубль, а после давала и полтора, чтобы свели со двора. Ну, это тоже не про меня. Тёща ласкова – печёт блины маслены. Тёща зятю блины пекла да, угоревши, повалилася. Тёща зятю голову маслит. Тёща зятя ублажает не для зятя-собаки, а для милого дитяти. Тёща-то не мати, не мягкий хлеб. Тёща – что это за «специя»? – спрашивает дурак. После узнает. Он-то думал, что у тёщи для зятя и сиг на столе; у тёщи для зятя и ступа доит; у тёщи-света всё зятю приспето. Чего, мол, проще найти тёщу. Ан у тёщи для зятя карманы тощи. Вот у такого и выходит, что хуже жены только тёща.
Прямо-таки специалистом по тёщам сделался, хоть и имел всего одну. Даже частушки матерные изучил. Ну, там такое, что только по великой пьяни да в дальнем лесу… И то птичек жалко.
– Что сказать: багаж солидный.
– Ты слушай, да наливай, а то горло пересохло. Мне же говорить и наливать несподручно: два дела сразу не делают. Наконец, жена не выдержала: «Ты что, – заблажила, – спятил? Ты же холодный к чтению, разве про охоту да рыбалку. Только и разговоров о них. А тут нате вам: пословицами обложился!».
Не стал я ей напоминать, что рыбу да мясо, мною добытые, трескает она за милую душу, а взял да и выложил и про дрисню свою, и про тёщины каверзы, и, понятное дело, о филологических исследованиях. А та, дура, как и водится у баб, по приезду всё матери передала да ещё попеняла ей, что зятя отравить хочет.
Тёща охнула, побелела лицом и обвалилась, благо, рядом стояла, на диван. Но быстренько опамятовалась и борщ свой фирменный разлила хоть и дрожащей рукой, но с прежней уверенностью в качестве продукта. Поглядеть, так с такой бы тёщей и жены не надо. Моя-то готовить ленится, редко когда что-нибудь путное состряпает, вот и маешься по столовым да из холодильника кусочничаешь.
Вышло так, что в очередную поездку мы опаздывали на электричку, и я не успел купить на вокзале любимых мною пирожков с ливером. Обожал я их тогда. Купишь на шестьдесят копеек десять штук – и смакуешь дорогой. Добрые люди беседами, газетами да журналами время в пути укорачивают, а я пирожками. И на поверку оказалось после, что пирожки эти атомные, покуда я ехал, производили в моём желудке коварную базу для знатного тёщиного обеда.
Ну, что ещё сказать? До поры я никому виду, конечно, не показывал. Пронесёт после обеда, вечерком сбегаешь раза три-четыре, часть ночи прихватишь, а наутро вроде бы ничего, и стул исправный. Да-а…
И вот в последний приезд, в час «Ч», вышел я наизготовку, после обеда посидеть на лавочке, тоскливо глядя на новый туалет, сработанный мною же из пеноблоков. Рыл яму, бетонировал, внутри обшил вагонкой, оформил вентиляцию, крышу и кровлю, свет провёл, понимая, что сооружение делаю под себя, для своих насущных нужд. Нелишней явилась и полочка для срательной бумаги и книжечек с судоку. Короче, основательно обустроил. А пускай: помилуй-де, боже, тёщу да жену, а сам-то я и как-нибудь проживу.
И вот чую: не то что-то со мной. Не тянет во вновь отстроенный комплекс! Тут-то меня и осенило: пирожки! Тудыт твою растуды – опять не туды! Не ел же я их сегодня! То-то ехалось долго и нудно!
И ещё. Смотрите, бойцы, доселе никому я о пирожках не рассказывал, потому что в этой истории кругом моя вина выходит. Вы первые узнали. Эксклюзив, говоря чисто по-русски. Так что, пожалуй, помалкивайте…
– М-да-а-а, – сочувственно завздыхал сосед по бревну, – были времена, когда ливер в пирожках и был ливером, а ныне вместо ливера хвосты да уши размолотые. Но всё равно называются «пирожки с ливером». Только не по шесть копеек, а по тридцать рублей. И что в них можно наложить на тридцать-то рублей?..