Александр Александров. Страшная семейная тайна
“ГОРДИТЬСЯ СЛАВОЙ СВОИХ ПРЕДКОВ НЕ ТОЛЬКО МОЖНО,
НО И ДОЛЖНО; НЕ УВАЖАТЬ ОНОЙ ЕСТЬ ПОСТЫДНОЕ
МАЛОДУШИЕ” (А.С. Пушкин)
Профессор Александр Александрович Александров
внезапно проснулся с тревожным чувством. Ему
показалось, что он опоздал на заседание кафедры,
которой заведовал. Но было прекрасное солнечное
июльское утро, самый разгар отпуска и спешить было
решительно некуда. Александр Александрович вздохнул
с облегчением. Он понял, что тревога была вызвана
какими-то приснившимися событиями, никак не
связанными с его работой. Несмотря на солидный
возраст, профессор Александров был ещё полон
сил и вполне трудоспособен. Он жил один в
двухкомнатной квартире, много лет регулярно ходил в
бассейн и вот уже лет десять как был вдовцом
(поэтому своих учеников часто принимал дома).
А приснилось ему, что будто его мать (в девичестве –
Перевязкина) Анна Александровна, которая тяжело
болела и уже давно не вставала с постели, позвала
его и поведала о страшной семейной тайне, которую
открыл ей старший и любимый брат Дмитрий перед
уходом на фронт Великой Отечественной войны, Ему же
тайну раскрыл отец, что ушёл добровольцем на Первую
мировую. В минуту прощания с сыном, предчувствуя, что
говорит с ним в последний раз, он рассказал о
страшной тайне, которую семья хранила вот уже
несколько поколений...
Увлекательная интрига цепи событий, происходивших
много лет назад, разворачивалась перед профессором
Александровым в его снах. Вот что ему удалось
восстановить. Перевязкин-отец, предводитель
дворянства на Вологодчине и жизнелюб, был истинным
патриотом Отечества. Он не терпел, когда кто-то,
размазывая пьяные слёзы, вещал о патриотизме и любви
к простому человеку. Перевязкина побаивались и
уважали за строгость его и справедливость. Он был
глубоко верующим прихожанином. В своём селе
Александровское воздвиг новую церковь, где стал
регентом церковного хора, строил воскресные школы
для крестьянских детей, сам учительствовал. Но к
ленности и пьянству был нетерпим и скор на расправу.
Отец сказал Дмитрию, что в нарушение традиции
нарекать Александрами мальчиков в роду Перевязкиных,
дал ему имя в честь князя Дмитрия Пожарского и
строго наказал, когда придёт беда, отбросить
сомнения и встать на защиту Отечества. Настало
время, когда Дмитрий выполнил отцовский завет, отдав
свою жизнь за Родину на Курской Дуге, где командовал
танковым корпусом в годы Великой Отечественной
войны. Уходя на фронт, Перевязкин-отец был уже в годах
зрелых, оставил беременную жену и пятерых детей.
Дочка Ниночка отца уже не застала. Сразу после
известия о его смерти от страшного горя ушла из жизни
жена, оставив сиротами шестерых детей, в том числе и
Анну – мать профессора Александрова. Детей раскидало
по разным детским домам, но связь они не теряли.
В пришедших вещих снах мама Александрова (которой
уже много лет как не было на этом свете) молила
своего старшего сына не разглашать семейную тайну,
так как это – опасно для жизни всех родных. Едва
слышным шёпотом, Анна Александровна поведала, что её
отец, погибший в Первую мировую войну (дед профессора
Александрова) был родным (хотя и незаконным)
правнуком императора Александра II.
По семейному преданию, юный цесаревич, заядлый
охотник, в поисках доблестных приключений
путешествующий по России инкогнито под именем
“наследного дворянина Александра Николаевича”, часто
отсылал свитских прочь и на свой страх и риск ехал в
одиночку. Как–то на Вологодчине, остановившись на
постой, услышал о добычливом местном охотнике
Петровиче, что промышляет большого зверя и даже на
Хозяина (медведя) ходит с ножом и рогатиной.
Цесаревич, не мешкая, приказал послать за
Петровичем. Сговорившись с тем, наутро пошли на
охоту и подняли Хозяина. Свирепый зверь, ставший на
задние лапы и оттого показавшийся особенно страшным,
смутил юношу, который, замешкавшись с выстрелом,
лишь подранил матёрого зверя. Тот бросился на
семнадцатилетнего охотника и ударил огромной
когтистой лапой. Выручил Петрович: обошёл зверя
сзади и, перехватив нож двумя руками, что есть мочи
вонзил в загривок. Зверь, размахивая лапами, с рёвом
завертелся, безуспешно пытаясь избавиться от ножа, и
сбил Петровича с ног. Теперь возле ярившегося зверя
лежали два неподвижных тела. Первым очнулся
Петрович. Зверь уже умирал с глухим ворчанием и был
неопасен. Петрович перенёс тело царевича в свой дом.
Жена Петровича родами умерла, оставив на его
попечении дочку, которая в четырнадцать лет на
радость отцу превратилась в красавицу. Анна (или
Аннушка, как звал её отец) стала заботливо ухаживать
за молодым дворянином. Рана была тяжёлой,
приходилось по многу раз в день делать перевязку,
чередуя снадобья, что дала местная ворожея, с
медвежьим салом. “Милая Аничка” (как окрестил её
молодой гость) выходила юношу. “Госпожа Перевязкина”
(так шутливо звал цесаревич Аннушку) была очарована
гостем. Петрович, служа негласным посыльным между
цесаревичем и ожидавшей его свитой, знал, о ком
заботится дочь. Видя, как молодых людей охватила
жаркая привязанность, не препятствовал, но и тайны
постояльца не открывал.
Встав на ноги, молодой дворянин уехал. По прошествии
положенного времени у Аннушки народился сын (как две
капли похожий на отца). Узнав, что понесла от “сына
царя”, та горевала лишь о том, что увидеть “милого
Сашеньку” ей никогда не придётся. По преданию,
ставший императором Александр Второй узнал о сыне,
названном в его честь Александром (как потом вплоть
до деда профессора Александрова называли всех
мальчиков в роду Перевязкиных), и пожелал тайно
принять маму с сыном. Впоследствии он повелел им
взять фамилию Перевязкины, пожаловал дворянство и
подарил село Вятско-Никольское Вологодской губернии
(радением Перевязкина-отца переименованное в
Александровское).
Надо пояснить, что семейная тайна, которую называли
«страшной» и даже «смертельной», на протяжении
полутора столетий была реальной угрозой для жизни
всех посвящённых. При жизни Александра II
разглашение тайны могло повредить его репутации.
После гибели от руки террориста Александр II был
фактически возведён в ранг страстотерпца и святого.
Информация о любовных его приключениях в молодые
годы, безусловно, стоила бы жизни всем, кто ею
располагал. После октябрьской революции 1917 года
даже самая отдалённая принадлежность к роду
“царей-убийц” грозила застенками НКВД, муками и
смертью. Потому Анна Александровна, дочь родного
правнука Александра II, во всех анкетах значилась,
как «дочь сельского учителя», что не было ложью, но
и далеко не соответствовало всей правде.
Профессор Александров решил оценить истинность
семейной легенды. Удивительно, но в цепи
доказательств наиболее слабым звеном (остальное
документально не опровергалось) оказалось пребывание
Перевязкина-отца на фронте Первой мировой, чего для
пожилого семьянина, имеющего шестерых детей, быть
не могло категорически. Да и не мог дворянин служить
простым солдатом. В любом случае, его могила должна
быть на фамильном кладбище. Но ведь её там не было!
Александров вспоминал подробности сновидений, ища
какую-нибудь зацепку. И вдруг его озарило: в письме
о геройской смерти упоминалось, что захоронение было
близ часовни, в которой отслужили заупокойную.
Изучая документы, Александров узнал о мемориальном
захоронении героев Первой мировой войны в старинном
подмосковном селе Всехсвятское (ведущем свою историю
с пятнадцатого века). Село в 1917 году вошло в
состав Москвы и в 1920 году получило новое название
– "Сокол". Всехсвятское знаменито Храмом "Всех Святых",
недалеко от которого в феврале 1915 года по инициативе
Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны, вдовы Великого
Князя Сергея Александровича Романова, открылось
Московское военное братское кладбище. Рядом находилось
и Сергиево-Елизаветинское убежище для увечных воинов,
возглавляемое Елизаветой Фёдоровной Романовой.
Как-то весною Александров отложил все дела и поехал
на Сокол. Ему казалось, что он знает, где находится
эта "могила рядом с часовенкой". В студенческие годы
он жил как раз на Соколе в Головановском переулке, где
располагался Всехсвятский студгородок, в четвёртом
корпусе которого вместе с ним жили студенты из двух
московских химических вузов – «менделеевцы» и
«михмачи». Он даже припоминал маленькую церквушку на
другой стороне Ленинградского проспекта, за станцией
метро, где начинались Песчаные улицы. Приехав на
место, он с большим волнением увидел каким-то чудом
сохранившуюся церквушку (или, может, часовенку –
Александров в этом не разбирался). Около неё с правой
стороны (если смотреть от Ленинградского проспекта)
стояло несколько крестов над заброшенными могилами.
Надписи были полу-стёрты и едва различимы. На плите
одного из крестов ему привиделся обрывок слова
"...вязкин".
В сильном волнении Александров, смачивая слюной
носовой платок, очистил место надписи. На влажно
черневшей плите проявилось: “Георгиевский кавалер
Перевязкин А.А.” и ниже – даты: «1878-1916». Слова
расплывались: в глазах у чуждого сентиментальности
Александрова стояли слёзы. Он нашёл "священный
Грааль семейной памяти"!