Полутемная комната с теплым мягким воздухом, который будто можно разрезать ножом. Пахнет старостью, запылившимися нарядами, сладостью книжных страниц и, почти неуловимо, горячим шоколадом. Высоко, почти под самым потолком, свет пробивается через маленькое окошко, оставляя солнечную дорожку на полу и освещая медленные крошечные пылинки.
На деревянной стене, чуть рассохшейся от времени, в ряд висят маски. Вот маска доктора. Вот Пьеро. А чуть правее – Арлекин. Их уже давно не снимали с гвоздей. Белила уже пожелтели от времени, черная краска побледнела, а красная стала отдавать рыжиной. Почти все маски были покрыты толстым сизым слоем пыли. Кроме одной. Простая белая маска без лица, висящая в углу комнаты, почти у самого зеркала, почти ничего не отражающего из-за разводов, выглядела новее остальных. Казалось, будто ей постоянно пользовались.
С тихим скрипом открылась дубовая растрескавшаяся дверь. На миг воздух в комнате пришел в движение. Почти не слышно в комнату вошла обнаженная девушка с короткими русыми волосами. Лин подошла к красноватому сундуку, стоявшему под зеркалом, открыла крышку, обитую железом, и достала длинное черное платье. Через минуту оставалось лишь завязать шнурки на шее и пояс на талии. Девушка поправила надоедливую прядь, вечно падавшую на лицо, и потянулась к белой маске. Вот уже из грязного зеркала на нее смотрит лишь белое лицо, лишенное эмоций. Лишь через прорези были видно часто-часто моргающие голубые глаза. Лин снова открыла сундук и достала длинный бордовый плащ с капюшоном.
В этом городе, где все скрывают лица за масками, никого не удивила бы фигура без лица. Скорее, все бы удивились, если бы было иначе. Здесь никто не знал имен. Здесь никто не знал чувств. Никаких эмоций. Ни радости, ни грусти, ни разочарования. Ничего. Все лишь выполняли свои задачи. Лишь отравляли жизни друг другу, распрыскивая в воздухе ароматы несчастья и страданий, подливая из прозрачных флаконов друг другу одиночество, подсыпая порошок непонимания. Эти люди намеренно пытались искоренить любые ростки гармонии, любые проблески счастья. Город был лишь большой лабораторией, а его жители – подопытными. Сами изготавливали они свои отравляющие эликсиры, сами же и испытывают друг на друге. Потом все эти баночки с бумажными наклейками отправляются по всему свету.
Лин бесцельно брела по улице. Она устала от всего, что ее окружает. Когда она была совсем маленькой девочкой, она любила подолгу сидеть на берегу узенькой речки, спустив ноги в прохладную воду, и думать, как она будет приносить пользу людям, как будет делать их счастливее. Ведь когда-то все городские фабрики поставляли в лавки лишь коробки со сладостями, приносившими радость всем от мала до велика. Но в какой-то момент все изменилось. Лин не помнила, было ли это, когда она только пошла в школу или же когда ей уже было лет десять. Она лишь помнила, что однажды вокруг появились сплошные маски, а в воздухе запахло унынием. Этот запах никогда не пропадал. Он лишь глубже въедался в кожу, в волосы, в одежду. Волосы она отрезала, чтоб меньше чувствовать этот отвратительный запах во сне: длинные пряди часто падали ей на лицо.
От этого нельзя было убежать. От этого не было спасения.
Однажды девушка полюбила. Тогда она еще не была так сильно отравлена унынием и отчаянием. Она вспомнила свои детские желания, уже покрытые тонкой мутной пленкой. Она подумала, что смогла бы сделать счастливым хоть одного человека в этом тоскливом городе. Ее любимый же был насквозь пропитан порошками и настоями. Но Лин чувствовала, что его еще можно спасти. В самых уголках его глаз еще теплилась прежняя жизнь.
Все существо Лин сопротивлялось установленному порядку. Возможно, она была сильнее многих. Где-то далеко, в самых уголках подсознания, еще теплились воспоминания о тех конфетах, которые она готовила на светлой кухне с кем-то, у кого были очень теплые и мягкие руки, от кого всегда пахло шоколадом и запеченными яблоками. Потом эти руки пропали из жизни Лин.
Спустя часы, спустя дни, спустя долгие истязания собственного тела девушка смогла по крупицам вытащить эти воспоминания на бумагу, медленно и кропотливо, буква за буквой, записывая рецепт.
Конфеты были готовы. Лин оставалось лишь дать их возлюбленному. Девушка достала маленькую коробочку из под таблеток с надписью «слезы» на крышке. Так будет надежнее. Если кто-то остановит ее на улице, то не возникнет проблем, подумала она. Лин начала аккуратно складывать конфеты внутрь. Вот уже закрыта крышка. Вот уже поправлена маска. Вот уже пониже натянут капюшон.
Чьи-то костлявые пальцы схватили девушку за плечо и больно сжали. По телу разлилась волна ужаса. Лин даже не смогла вскрикнуть . Холод и темнота заполняли все внутри. Сбоку от девушки стояла тень.
Неожиданно все пропало. Пропала и коробочка. Пропала бумажка с записями. Пропали воспоминания. Точнее, попытка что-то вспомнить, приводила к ужасной боли, а взгляд затуманивался красным светом.
Лин бесцельно брела по улице. Она устала от всего, что ее окружает. В этом городе, где все скрывают лица за масками, никого не удивила бы фигура без лица. Скорее, все бы удивились, если бы было иначе. Здесь никто не знал имен. Здесь никто не знал чувств.
Пояс на платье был крепким. Ветка дерева не сломалась под весом девушки.