***
Сколько длится эта бешеная гонка?
Панический ужас настойчиво и размеренно догоняет, дышит в затылок горячим зловонным дыханием. Ноги уже как деревянные колоды, переставлять их с каждым движением все труднее. Будто стопудовые гири впечатываются ступни в идеально уложенную мостовую, выворачивая из нее веками утоптанные камни.
Что за прОклятая улица? Что за бесконечно тянущийся дом, без входов и подворотен? Где спасение? Бездушные пустые окна отражают почти загнанную жертву, передавая ее из отражения в отражение, как эстафетную палочку. Ни помощи, ни поддержки, ни участия, только наваливающийся удушливой волной вонючий, черный, липкий кошмар сзади…
Но вот, впереди, мелькнула чья-то тень и скрылась в недрах этого серого странного здания.
Значит вход, все-таки, есть! Ну, давай! Сделай усилие! Ты же можешь!
Надежда на спасение придала сил. Отчаянно рванувшись, почти долетела до желанной двери. Дернув за огромную ручку, на себя, из раскаленного жарким солнцем пекла, почувствовала приветливую подъездную прохладу. Заскочила внутрь. Дверь, отлетевшая со всего маху, описала полукруг, и, стукнувшись о стену, с удвоенной скоростью, вернулась на свое место, громко запечатав вход.
На секунду воцарилась полная темнота. Глаза, изъеденные испепеляющим светилом, ослепли. Но мозг лихорадочно работал. Останавливаться нельзя. Вперед! По лестнице. В квартиру, в лифт… Куда-нибудь…
Неуверенным шагом, придерживаясь за стену, двинулась на серое пятно. Зрение восстанавливалось. Вот уже видно ступени на площадку. Всё нормально, как в любом подъезде. Вот и перила…
Площадка вызвала недоумение. Два на два метра, никаких квартир, лишь в углу полукруглая выпуклая стена, за которой спряталась шахта лифта. А рядом теснятся и жмутся какие-то люди, безуспешно нажимая кнопку вызова.
Стоять здесь – бесполезно. Куда же дальше?
Взгляд хаотично метался, натыкаясь в сумраке на безнадежный тупик. Внизу громко бабахнула входная дверь. Сердце ухнуло вниз. Всё! Это за мной!
Неожиданно, боковым зрением выхватила, что-то похожее на поручни, там, сразу за полукруглым выступом шахты. Значит, лестница есть!
Обогнув нервничающую и галдящую толпу, остановилась, в нерешительности, разглядывая крутые ступени из тонких металлических пластин, расположенные по спирали между стеной и лифтовой шахтой. Раздумывать некогда. Нужно скорее отсюда убраться. Значит – наверх! А там перехватить злополучный лифт и скрыться из этого места куда подальше…
Металл гулко дребезжал под ногами. От бесконечного винтового подъёма кружилась голова, к горлу подкатывала тошнота. Почему нет следующего этажа? Должен же он быть, наконец?
А внизу уже грохочут шаги. Опять нагоняют, и в этом лабиринте ей уже никуда не деться.
Перешагивая через ступеньку, постаралась прибавить шаг. Неожиданно для себя вылетела на лестничную площадку, такую же, как внизу, только совершенно пустынную. Бросилась к лифту. Нажала кнопку.
В окне лифтовой двери увидела, как дернулись и медленно поползли вверх мощные тросы. Окно? В лифте? Сначала удивилась, потом вспомнила – видела уже такие, когда была маленькой, старые лифты, в старых домах. Ох, и медленно же они ездят…
А из-за поворота уже долетает, обдавая удушливым смрадом, горячее дыхание. На этот раз, наверное, всё…
Замерев от ужаса, отметила, как за стеклом медленно прополз потолок заветной кабинки, протаскивая за собой тусклую лампочку, скудно освещавшую путь к свободе. С характерным щелчком кабина остановилась.
Распахнула дверь. Перед глазами открылась решетка, преградившая путь.
Помню, видела.
Уверенной рукой отвела решетку в сторону, сложив ее гармошкой. Заскочила внутрь. Захлопнула дверь. Вернула на место решетку. Скорее нажать на кнопку! Не разбираясь, нажала на первую попавшуюся, где-то сверху… Лифт натужно загудел и медленно-медленно, слегка подрагивая, пополз вверх…
С той стороны в окно заглядывали страшные злые глаза, лихорадочно тряслась ручка двери…
Она забившись в угол, взглядом, до самого пола провожала уезжающее вниз окошко – Ну, нет, теперь уже не откроешь… И не догонишь… И не найдешь… Потому что я сама не знаю, где буду…
***
Дневник.
10 апреля. 1987 год.
Наташка вышла замуж и теперь живет в десяти минутах ходьбы от нас. Как я боялась знакомиться с её Валеркой! Одно только слово «уголовник» вызывало неописуемый страх.
На самом деле всё не так уж и страшно. Сел – по глупости, из-за Наташки же. Заступился за нее перед нахалом каким-то, а тот полез в драку с ножом. Получилось так, что сам же и пострадал от своего ножа и Валеркиных рук. Дали два года. Не высидел – сбежал. И пришел, конечно, домой. А куда ещё идти-то? Дома, естественно, ждали. Добавили еще два года. Так вот четыре годка из жизни прочь…
Сначала я его побаивалась. Ругается, спорит, матерится, на чём свет стоит. На самом же деле – добрый, работящий, отзывчивый. Выручает меня постоянно. То, кроватку, придет – починит, то полку повесит или ещё что поможет.
Тут неделю с Лешкой сидели голодом. Мишка шарашился где-то, обиды очередные строил. У меня – ни копейки. В холодильнике, кроме целого поддона сливочного крестьянского, выкупленного по «левым» талонам через тётку, работающую в ЖЭУ – ничегошеньки. Хороший, чистый, пустой холодильник.
Накануне вечером заглянул Валерка. Притащил хлеба и картошки. Посидели, покумекали. Сказал, что поможет завтра мне сдать бутылки. Их, после Мишкиных друзей в доме полно. Только надо всё хорошенько отмыть, а то не примут. Десять «чебурашек» - два рубля. Это – ого-го! А тут их больше. Целое богатство - если получиться отстоять огромную очередь, если не закончится тара и если примут все.
Замочила бутылки в ванной. Уложила Алексея спать. До двух часов ночи мыла, тёрла, соскребала этикетки. Копейки считала не торопясь, с наслаждением.. Проверю на скол бутылку, помою, прибавлю двадцать копеек. От предвкушения, что можно накупить на такие деньги, чуть слюной не захлебнулась. Выходило на десять с лишним рублей! А это и мясо, и молоко, и яйца, и колбаски копченой в «Коопторге» можно купить. И ещё останется дней на пять шикарной жизни!
В десять утра, как и обещал, пришел мой добровольный помощник. Очередь занял по пути и потому очень торопился – вдруг кто-нибудь из очередных уйдет, и не докажешь потом, что стоял. Сдавать бутылки – дело нервное: все кричат, ругаются, бояться, что окошко приемщика закроется перед самым носом. Как и случается чаще всего. А всю эту стеклотару обратно тащить – не в кайф. Тяжелая она, да и бьется.
Загрузили в коляску Лёшку, вниз на решетку – огромную сетку с бутылками, две больших – Валерке, и мне в руки, еще одну. Потащились, на всю улицу гремя посудой.
Без ругани и путаницы никак не обошлось. Но, Валеркино уголовное прошлое сыграло нам хорошую службу. Все, кто только попытался открыть рот с высказываниями типа: «Ты тут не стоял, я тебя вообще не видел и пр.», услышали в свой адрес такое, что безоговорочно показали и нашего последнего и предпоследнего, и даже нашелся честный, который занимал за нами.
Стоять, всё равно, пришлось долго, поэтому успела рассказать Валерке, какой шок испытала, тоже сдавая бутылки, только в Вильнюсе, будучи на гастролях с театром…
…Собрали с мамой штук десять «чебурашек» и, немного нервничая, направились в специальный Магазин! по приему стеклотары. Думали, что ошиблись дверью, когда войдя в помещение, не обнаружили никакой толпы. Сразу при входе – три, работающие! кассовые зоны, за ними сам павильон с кучей дефицитных ящиков для всех видов бутылок. Подходишь к кассе, выставляешь содержимое сетки на прилавок. Кассир считает, выбивает чек, отдает деньги. Подходит грузчик и забирает бутылки, сразу же сортируя в нужную тару. И, всё! Три минуты и никаких скандалов! Может, нам просто не хватает общения?
По-моему Валерка не поверил. В принципе – да, на сказку похоже. Если бы своими глазами не видела, тоже засомневалась бы. Чистенько всё, светленько, вежливо, не то, что здесь – грязища, вонища, толкотища!
За бутылки дали конечно меньше, но, все равно 9р.60коп. – это сумма! За 2р.20коп. разорилась на торт! Пошли с Валеркой пить чай!
***
Словно на запах еды, к вечеру домой вернулся Мишка. Тоня доваривала борщ, весело щебеча с сыном, сидевшим рядом в закрытом столе-стульчике. Как хлопнула входная дверь – не услышала. Вздрогнув от мужского голоса за спиной, повернулась к двери в коридор, не успев убрать с лица улыбку.
- На какие шиши празднуем?
- Бутылки сдала…
- И что? Всё потратила уже?
Тоня растерялась. Ей и в голову не приходило, что за сданную посуду придется отчитываться.
- Нет… Осталось немножко…
- Сколько?
- Два пятьдесят…
- Давай!
Хорошего настроения как не бывало. Она ведь уже все распланировала. До пособия еще десять дней. Основное – купила сегодня, а на молоко и хлеб, как раз хватит. В душе поселилась тоска, руки бессильно опустились.
Не дожидаясь ответа, муж продолжил:
- Всё бросай, мы идем в гости!
Она обреченно отвернулась к плите и буркнула через плечо:
- Не нужны мне твои гости…
- Не мои, а твои. Сегодня пятница?
- И что?
- Идем в гости к Рединым, с ночевой!
Сердце радостно ёкнуло, отгоняя закравшуюся печаль. Любимые друзья, у них всегда так хорошо! Несмотря на пропаганду Елены Владимировны, Мишку приняли как своего. В гостях, он – душа компании, а что творится дома, кто ж будет рассказывать? Сама виновата, сделала выбор – терпи…
- Как же добираться с ребенком в такую даль?
- Я же говорю – пойдем. Закутаешь потеплее, в коляску и вперед. Часа за три дойдем… А там тортик купим. Не являться же с пустыми руками.
Антонина глянула на часы. Начало шестого. Пока покормлю сына – борщ доварится. Можно будет вынести на балкон, ночью холодно. Соберемся и выйдем часов в шесть, в девять придем… Если с ночевкой оставаться, то нормально. Да, и сколько уже можно сидеть тут одной?
Решение было принято. Деньги отдала, получив в ответ заверения, о грядущей зарплате, которая состоится не далее, как в понедельник. Закрутилась, заторопилась, радостно предвкушая встречу с Ксюшкой, её сестренкой Светкой и их родителями. К ним можно было являться без предупреждения, уходить или оставаться по желанию. И всегда накрывался вкусный стол, велись душевные разговоры: о жизни - с подружкой и её мамой Натальей Владимировной; о политике, экономике, стране - с её папой – Владимиром Александровичем. А он, съевший уже не одну собаку в политэкономии, всегда разъясняет всё доступным языком, на вопросы отвечает без тени усмешки, терпеливо и доходчиво. Один раз в жизни конкретно убедившись: всё, что она спрашивает - не пропускает мимо ушей, и пока не разберется и не усвоит - не отстанет. Запоминает хорошо и надолго.
Убедился он в этом, когда Тоне было восемь лет, и она, каждый день, начала приходить к ним просить дать почитать что-то новое. В один прекрасный момент, когда девочка накануне выпросила достаточно толстую книгу, с необычайно красивой обложкой и картинками внутри, и принесла на следующий день вечером, он взялся ее проучить...
Антошка отдавала в коридоре книжку подруге и выбирала, что бы еще попросить, как вдруг с кухни донесся строгий голос Владимира Александровича:
- Антонина!
Подружки вместе проследовали на кухню. Одна – на зов, вторая – из любопытства.
Хмуро отослав дочь заниматься своими делами, дядя Володя начал свою назидательную речь:
- Вот ты каждый день берешь у нас книги... И что?.. Ты их читаешь?
Испуганная Тоня молча кивнула.
- Что ты читала на этот раз?
Задрожавшим голосом девочка ответила:
- «Путешествие Голубой Стрелы».
- И что же, всю прочитала?
Кивок.
- Рассказывай!
Мысли в голове бешено завертелись. Да, книжка была очень интересная, просто оторваться невозможно. Антошка проглотила ее одним махом, ночью, под одеялом, до конца посадив батарейку в любимом фонарике. Но пересказывать? А вдруг не получится? Но, она же читала!
Набрав воздуху в грудь, заикаясь, начала рассказ. Вспоминая все события, произошедшие с паровозиком Голубая Стрела, постепенно увлеклась и рассказ ее оживился. Увидев неподдельный интерес в глазах Владимира Александровича, осмелела еще больше, начала помогать себе руками, корчить рожи, изображая переживания полюбившихся персонажей.
Дядя Вова хохотал. Дослушав до конца, молча встал и пошел сам выбирать для девочки книгу. Больше к этому вопросу они не возвращались.