Я нашарил в кармане сигареты и закурил. Солнце ушло, но воздух был прозрачный и светлый, так бывает весной. И что-то весеннее витало в нём; а может, это был привкус сигарет хороших, которых я давно уже не курил.
И сигареты эти – это же тоже она…
-----------------
Ты не боишься, что у тебя в комнате моя фотография?..
-----------------
Нет, не боюсь. И не уберу я её, невозможно это. Немыслимо. Как немыслимо убрать из жизни часть жизни. А это большая часть жизни - Элеонора Исаева. Даже огромная…
Везде она – куда ни посмотри, что ни вспомни…Да ты вообще без неё не существовал. Потому что когда ты родился, она уже была на свете почти целых два года. Так что с самого начала твоей жизни среди лиц, знакомых с детства, было и её лицо с колечками вокруг лба и веснушками на носу. Она тебя в коляске катала с гордостью и ответственностью - вышагивала рядом со взрослыми, уцепившись за краешек, в то время, как ты лежал в этой коляске и сопел в две дырочки…
И всё твоё детство она была рядом – просто сестра. И всю твою юность - просто подружка. И это она тебя спасала в твои трудные минуты, это она тебя тебя выгораживала, когда ты разбил окно у соседей, и когда облил краской праздничную льняную скатерть её бабушки, и когда ты грохнул красивый горшок с драгоценным цветком, и потом, когда ты этот цветок вовсе сломал уже в другом горшке, попроще…
И всё первое было с ней: первые поздравительные открытки, накаляканные печатными буквами, и заплывы в море первые далёкие бок о бок, и первые ночные купания посреди лунной дорожки, и первая летучая влюблённость в колечки на лбу, и первые поцелуи, прямо совсем первые, обжигающе первые, когда ты ещё щенок двенадцатилетний, и подумать о них боишься, а она вот уже не боится, ей смешно, потому что ты для неё – и правда пока щенок.
И первые драки до первой крови - тоже из-за неё. Когда ты вдруг впервые внезапно понимаешь, что такое мужчина. Это когда ты наступаешь на свой страх, когда ты побеждаешь низкий, трусливый, липкий страх за свою жизнь, потому что на свете что-то оказывается дороже, чем твоя жизнь - это честь твоей подруги, которая с тобой с детства по жизни шла...
---------------------
Ты не боишься, что на у тебя на столе моя фотография?
Нет, не боюсь.
Разберись со своими женщинами.
Хорошо, я разберусь.
---------------------
Вот приедет она. Девушка, о которой я не могу не думать. Пройдёт по моей квартире. Увидит фото. Спросит.
Я должен буду что-то ответить. Этой девушке я должен говорить правду. Потому что иначе всё бессмысленно. То есть, если она спросит: Нора – она кто? Я должен буду сказать правду.
- А Нора – она кто?
- Нора – валютная проститутка, - скажу я. - Интердевочка.
- Что?
Она поднимет на меня глаза. Ей покажется, что она ослышалась.
- Да, - скажу я спокойно. - Ты не ослышалась, она элитная проститутка, эскортная девушка. И она мой хороший друг.
Она будет смотреть на меня. Что она скажет? Что она спросит дальше? Что я скажу?
- Ты можешь рассказать про Нору? – скажет она наконец.
- Зачем?
- Ты сказал, что она – твой друг. Просто… Хочется узнать про твоих друзей.
- Хорошо, могу рассказать. С Норой мы росли вместе. Наши дома напротив. Наши мамы дружили - и мы дружили. Она водила меня в детский сад за ручку. Она была первой девочкой, которую я поцеловал, это тоже было в детском саду. Она была той девочкой, из-за которой я пошёл на танцы. Одной из. Нас, правда, не поставили в пару, она почти на два года старше и, соответственно, была в другой возрастной категории, но потом я её догнал в росте, и мы таки потанцевали вместе и даже занимали призовые места. Она хорошо училась, уехала после школы в Москву, поступила в институт иностранных языков. И когда она училась на втором курсе, парень, которого она любила с восьмого класса и за которого собиралась замуж, погиб. Разбился на мотоцикле. А когда она приехала на похороны, она узнала, что он был не один на этом мотоцикле, а с девушкой. Девушка выжила. Нора с ней встретилась и разговаривала. И после этого разговора больше сюда не вернулась. Она иногда здесь оказывается, она приезжает иногда, но… больше она здесь не живёт. Она порвала с этим местом. И со всей своей прежней жизнью тоже порвала. Стала жить по-другому.
- Она в Москве?
- Да. У неё своё жильё.
- И она… ничего не хочет менять? В своей жизни?
- Менять? Зачем? - скажу я. - Она отлично знает английский, французский и немецкий, кроме русского и украинского, и сейчас изучает итальянский. Она хорошо обеспечена. Думаю, тебе не снились такие деньги, какие она получает за эскорт. Собственно, мне тоже.
- Но… это же... Это… страшно, - скажет она, девушка, о которой я всё время думаю. - Её что, это устраивает? Я не верю, - скажет она и посмотрит опять на фотографию.
- Нет, это её не устраивает, - скажу я, - но я думаю, что мы не может это обсуждать.
- Но ты же её друг, - скажет она. – Ты же в какой-то степени ей близкий человек…
- Я в очень большой степени ей близкий человек, - скажу я. - Ты хочешь, чтобы я провёл с ней разъяснительную беседу? Мне кажется, у меня нет на это морального права.
Она посмотрит на меня. Девушка, которой я дорожу. Девушка, о которой я всё время думаю. Девушка, которая мне снится. Что она скажет? Что она подумает? А что подумаю я?
...Разберись со своими женщинами.
Я прицелился, стрельнул окурком в урну и попал в центр. Остановился, задрал голову в небо. Ради чего стоит жить на этой земле - это небо и море, подумал я.
И ещё ради чего-то, чему нет названия. Ради чести? Ради верности? Ради того, чтобы спасти чью-то жизнь? Ради того, чтобы спасти чей-то разрушающийся мир?
А ты-то, павлин надутый, сделал хоть что-то для неё, когда её мир разрушился? А ведь ей было страшнее и больнее, чем тебе когда-то, потому что она-то столкнулась не просто с потерей, она ещё и с предательством столкнулась, двойная рана, два выстрела, и оба навылет.
Ну и что ты сделал для неё?
А она приехала к тебе, павлину надутому, когда ты тут по стенам кидался, потому что, видите ли, не мог пережить просто разлуку с женщиной. И пыталась тебя успокоить, когда ты ввалился к ней ночью пьяный и зареванный, и жалела тебя, и утешала всю ночь, пока не забрезжил рассвет, пока ты не уснул на её плече, замученный и опустошённый…
А я ведь за неё, действительно, шею могу свернуть кому угодно, подумал я, останавливаясь посреди дороги. И даже более того, может быть, даже вообще убить… Во всяком случае, я же дрался в первый раз до первой крови именно из-за неё, Именно из-за неё я наступил на свой страх, и именно она выгнала меня из этой драки, когда прибежала на тот дикий пляж прямо в школьной форме, а потом застирывала мою закапанную кровью рубашку в море, и, конечно, так и не застиралось там ничего, так и пришлось её потом выбросить…
Ну и куда вот всё это деть?… Всю эту твою жизнь?
--------------------------------
Убери моё фото со своего стола.
--------------------------------
А ведь она именно это мне посоветовала. И очень мудро посоветовала. Потому что наши с ней отношения никого не касаются. Значит, не нужно о них никому рассказывать. Не надо ни перед кем отчитываться. Не надо ни с кем делиться.
Даже с девушкой, о которой я всё время думаю?
Я представил, как я вхожу к себе в комнату, беру портрет в рамочке, смотрю, словно в последний раз, на знакомое лицо, на знакомую полуулыбку, на колечки волос… Я представил, как в последний раз читаю надпись: Сколько Р в моём имени? Как потом медленно укладываю куда-то с глаз долой. Словно хороню. Чтобы никто не споткнулся взглядом. Или чтобы самому не споткнуться взглядом? Чтобы самому забыть?
Вот она что имела в виду, Нора… Вот она о чём заботилась. Не о себе вовсе. Обо мне. Чтобы мне не пришлось врать любимой девушке.
Хорошо, я это сделаю.
Я свернул с аллеи на нашу улицу, подошёл к дому, прошёл до самого подъезда, собрался уже было взбежать по ступенькам и войти, но остановился. Постоял возле ступенек, попихал носком ботинка жухлые листья, достал из кармана ключи, подкинул их, поймал, положил обратно в карман, развернулся и пошёл в другую сторону.
продолжение - http://www.proza.ru/2017/03/25/1136