Только когда за спиной хлопнула дверь, Лия очнулась от своих мыслей. Потрясение было настолько сильным, что она не сразу осознала, где находится – вроде бы и камера, но какая-то другая, чужая. Вместо крохотного отверстия – полноценное окно, выходящее во двор. Оно, конечно, забрано крепкой решеткой, но это окно. В углу постель, на которой даже есть белье, а у окна столик с табуреткой. Если бы не факт, что ее казнят через неделю, Лия бы возликовала. Но сейчас она смогла только дотащиться до кровати на ватных ногах и упасть ничком.
На матрасе она скрючилась, свернулась калачиком, пытаясь справиться с приступами невыносимой тошноты, накатывавшими на нее волнами. Поначалу ей это удавалось, и Лия уже было решила, что все прошло, но не тут-то было – стоило ей отдышаться и вспомнить про приговор, как ее буквально скрючило сильнейшим спазмом. Чуть дыша и не чувствуя под собою ног, девочка дотащилась до отхожего места, где ее долго выворачивало наизнанку.
Бурое пятнышко на побеленной стенке плясало перед глазами, то сжимаясь в булавочную головку, то вырастая в человеческий рост. Должно быть, высохшая кровь, а что еще может быть здесь, в месте, где убивают людей? Может быть, это кровь того, кто занимал эту камеру до нее, не зря ведь они здесь белят стены. Воспаленному сознанию стало мерещиться, что сквозь известку проступают бурые пятна, и это вызвало новую волну дурноты.
Когда сил не осталось даже на то, чтобы держаться руками за деревянное седалище, Лия соскользнула на пол и прижалась мокрым виском к каменной плите. Секунда за секундой ей становилось легче – желудок был пуст, и душа тоже опустела. Она лежала так, пока не замерзла, а потом села на полу и бессмысленно уставилась в стену.
Прошло полчаса и стало легче. Лия поднялась на ноги и обнаружила, что в камере есть тумбочка, на которой стоят тазик и кувшин для умывания. Да это практически отель! Она умылась, тщательно прополоскала рот и решила прилечь – на серое, но чистое тюремное белье. Интересно, почему человеческие условия создают только тем, кто должен умереть?
Из окна на противоположную стену падал красноватый закатный отблеск. Солнце садилось долго и торжественно, многоголосый гомон и звон доносился снаружи, видимо окно ее выходило во внутренний двор. Надо бы посмотреть, но вставать сил нет. Лия лежала на кровати, свесив обутые ноги, когда с обратной стороны заскрипел отодвигаемый засов. Высокий дородный парень с румяным лицом принес ей целый поднос еды и поставил на столик:
- Ужин. – Он с любопытством скосил глаза на осужденную. Земля слухами полнится, может и до него дошло, кого он охраняет. – Кушайте.
Лия проводила его тусклым взглядом из-под полуприкрытых век. На подносе было несколько тарелок, явно полноценный ужин, который ей и не снился в одиночке, но сейчас при мысли о еде желудок снова предательски затрепыхался.
- Я не буду. Правда. – Она не двигалась, только губы ее едва заметно шевелились. – Унесите это, я завтра поем. Может быть.
Парень медлил, как будто надеялся, что она передумает. То ли он был добр, то ли показалось, но в лице его Лия не заметила ничего враждебного.
- Хорошо. – Он снова взял поднос. – Завтрак будет в восемь, тогда и покушаете.
Надо же, тут ходят почти официанты, и разговаривают вежливо. В такой тюрьме жить да жить, пока не убьют. Лия стащила с ног туфли, завернулась в одеяло и провалилась в сон.
Во сне ей приснилось, что ее замуровывают заживо, она подскочила ночью и с ужасом поняла, что окно исчезло. И лишь окончательно проснувшись, осознала, что его закрыли на ночь ставнями, а она и не слышала. В камере было тепло – железная пластина на стене видимо выходила на какую-то общую печь, потому что обжигала руки, если дотронешься. Голова раскалывалась, Лия посидела немного, обхватив пальцами виски, а потом подошла к окну. В щель между ставнями ничего не было видно, но свежий воздух струйкой лился внутрь, приводя в порядок мысли.
- Так, я еще жива, хватит истерить.
Она заметила, что уснула прямо в платье. Непорядок.
– Здесь, в общем, сносно, надо этим пользоваться.
Раздевшись до рубашки, Лия забралась в чистую постель, порадовалась теплу и мягкости и уснула – на сей раз крепко и без сновидений.
Утро началось со стука ставен. Ровно в шесть их отворили, и в комнату хлынула утренняя прохлада, но Лия только завернулась покрепче в одеяло и проспала до самого завтрака. Когда принесли еду, она соизволила подняться, потому что почувствовала сильнейший голод, а тарелки пахли соблазнительно.
- Что тут у нас?
Отдых пошел ей на пользу, Лия почувствовала прилив сил и желание действовать. Наскоро умывшись, она с аппетитом уничтожила кашу с маслом, бутерброд с кусочком сыра и чай. Теперь можно и тюрьму взорвать, сил у нее было, как у коня.
За ночь мысли в голове улежались, и теперь Лия испытывала совершенно другие чувства: да, ее приговорили к смерти, но она не покорная букашка, чтобы сидеть и ждать исполнения приговора. Она еще поборется за себя, пока жива. Первым делом она подошла к окну – как оказалось, ее камера располагалась на первом этаже, но достаточно высоком. Внизу, на два человеческих роста, шумел внутренний двор: караульные менялись, чистили оружие и курили, прачки с корзинами белья сновали туда-сюда, дворник насаживал на рукоять новую метлу.
Лия осмотрела решетку на окне – железные прутья толщиной в два пальца, прочно держащиеся в стене. Перепилить такую без хорошего инструмента дело нереальное, зато можно попробовать ее выставить. Воистину, сильные переживания и избыток энергии творят чудеса с людьми – иначе как объяснить то, что семнадцатилетняя девочка всерьез собралась выковырять из окна здоровенную решетку и сбежать через заполненный людьми двор. Но через минуту она уже бодро скоблила подоконник железной пряжкой от туфли, неосмотрительно оставленной в ее распоряжении.
- Эй! Эй, ты, что ты делаешь? А ну прекрати! – внезапно раздался голос снизу. Лия вздрогнула, она почему-то не ожидала, что ее действия кого-то заинтересуют. Однако караульный солдат, до сих пор спокойно стоявший на посту, вдруг приблизился, взяв в руки пику. – Сбежать хочешь? Даже и не думай, я тебя проткну насквозь!
- Напугал. Меня через неделю все равно казнят, думаешь, я тебя боюсь?
- То через неделю, а я тебя сейчас проткну.
- Не достанешь.
Лия критически оценила расстояние от солдата до окна и сопоставила с длиной пики.
- Я офицера крикну. Он придет и кинет тебя в карцер, к крысам. Отойди от окна!
Привлеченные шумом, во дворе стали собираться люди, и Лия внезапно поняла, что бежать через двор сущее безумие. Да и колупать решетку тоже – она изрядно погнула пряжку, но едва сумела провести на каменном подоконнике легкую царапину. Нет, это не выход. Оглянувшись вокруг, она цеплялась взглядом за каждую трещинку в стене, каждый выступ, каждое соединение. В голове мигом встали все образы бежавших узников из приключенческих романов, которыми она когда-то зачитывалась. Эти товарищи никогда не падали духом, отличались завидной работоспособностью и копательно-скоблительными навыками. Они могли по двадцать лет копать тоннель по ночам, поедая землю, чтобы в один прекрасный день раствориться в закате на последней странице романа. К сожалению, у нее нет в запасе двадцати лет – у нее всего шесть дней, так что либо надо копать очень быстро, либо забыть про копание и искать другой способ.
Она подкралась к двери и прислушалась – было тихо. Простояв так достаточно долго, Лия поняла, что караульные делают обход примерно раз в час, а в остальное время коридор пуст. Глаза ее загорелись, она внимательно осмотрела дверь и не обнаружила отверстия для ключа, значит, дверь закрывалась только снаружи. Припоминая утро и вчерашний вечер, она отметила, что не слышала звука замка, скорее звук открывающегося засова. Значит, ее камера закрывается на засов, и если его отодвинуть, то путь свободен. Кровь застучала в висках. Оставалось только одно маленькое препятствие: находясь внутри, отодвинуть наружный засов было, мягко говоря, сложновато. Лия облазила, почти облизала всю дверь сверху донизу, в поисках какой-нибудь щели, но ничего подходящего не обнаружила. Тогда она села на кровать и стала думать.
Надо будет непременно проследить, как открывается дверь, когда ей принесут ужин, а заодно постараться увидеть коридор и понять, есть ли там еще люди. Потому что хоть тюремщик и мордоворот, но он все-таки человек, которого можно обмануть, придушить, оглушить… Фантазия ее разыгралась. Лия уже видела себя, переодетую в форму тюремщика, храбро проходящую сквозь посты охраны и выходящую на улицу. А там – простор, свет, воздух, там свобода и жизнь! И вот она, мертвая принцесса, снова восставшая из могилы, идет войной на Амаранту, побеждая всех, ибо ее невозможно убить.
Точно! Ей же ясно было сказано: все получится, ты будешь вставать из гроба, пока не победишь. Так что все образуется, нужно только не опускать руки. Порадовавшись собственной решимости, Лия вдруг ощутила сильный голод. Скорее бы ужин!
Но ужин будет вечером, а впереди у нее длинный бесцельный день, который уходит впустую, потому что сейчас она вынуждена просто ждать. Лия снова подошла к окну и стала рассматривать местность, пытаясь представить себе, как же устроено здание тюрьмы. Она старательно вспоминала все свои передвижения, пытаясь связать воедино скудные обрывки информации о коридорах, дверях и выходах. Ее удивило, насколько крепко память держит все, что когда-либо в нее попадало: каждая мелочь вспоминалась ей со стопроцентной точностью и четкостью, будто только что увиденная. Но пользы в этом было немного – она не знала, куда ей надо идти, даже если удастся выбраться из камеры.
Впрочем, главное выбраться, а там видно будет, она и в Харамарских болотах не знала, куда идти. И тут ее осенило! Папа, то есть король Ибрагим – надо позвать его, неужели он не явится, когда его дочке грозит топор и плаха? Да и вообще, надо бы поспрошать здешних мертвецов, их тут во множестве, глядишь, чего и посоветуют. Но в любом случае надо ждать ночи, днем они не придут.
Ночь предстояла веселая, поэтому Лия решила отдохнуть днем, поспать с запасом, чтобы к ночи быть бодрой и сильной. Но легко было это решить, и совсем непросто выполнить. Едва она легла, как звуки со двора вдруг стали громкими и навязчивыми, специально полезли в уши. Все утро она их не замечала, и вот, когда решила вздремнуть, они напомнили о себе. Нахлобучив на голову подушку, Лия попыталась заснуть, да сон не шел. Всякие разные мысли крутились в голове еще хуже, чем болтовня часовых.
Промучившись с полчаса, она решила просто полежать, расслабиться и ни о чем не думать. Ага! Вот тут и началось – первым в голову влез Змей, вызвав приступ раскаяния и душевной боли. Почему нельзя поймать вылетевшее слово? Лия знала, что душевные раны не зарастают совсем, только иногда рубцуются, но где-то в глубине побаливают, как суставы на погоду. Что ж теперь сделаешь, ту дождливую ночь не воротишь, остается только просить прощения. Да, она непременно пойдет и будет просить прощения. Как только она выйдет на свободу, она сразу же поедет к нему. А если не выйдет?
Гадкая мысль впервые прокатилась холодной каплей по спине. Другая сторона медали показалась Лие на короткую секунду. Обстоятельства ее рождения и жизни, весьма незаурядные, породили в ней самой легенду имени себя. Люди верили, и она уверовала, а тут сияющий нимб потускнел и корона закатилась. Все вышло донельзя глупо. Если бы, как говорила Ирья, она пожила в лесу лет десять, стала бы взрослой женщиной, имеющей жизненный опыт, тогда она бы не поддалась на провокацию. А так…
А так она сидит в камере смертников и дожидается исполнения приговора. Что стало с ее соратниками – неизвестно, но вряд ли им дали ордена. А Мими… Ох, где она сейчас? Вернулась к отцу? А может, сидит в соседней камере и тоже дожидается смерти? Принцессу прошиб холодный пот.
Но только тишина окружала ее. И вскоре Лия стала слышать тишину во всем мире – да, именно так: она вдруг отделилась от жизни и встала в стороне. С изумлением и некоторым испугом она смотрела, как с души падают обертки – желания, цели, стремления осыпаются как луковая шелуха. Чего она хотела? Чего добивалась? Все пустое. Она потратила свое время бездарно, в попытках ухватить то, что ей не принадлежало, а то, что было под рукой и действительно нужно, осталось непрожитым.
Дни ее детства проходили перед глазами, наполненные светом и ожиданием чуда – она всю жизнь провела в ожидании чего-то невероятного. Дождалась. А ведь если подумать, мало ли чудес с ней случалось, но они приходили как-то обыкновенно, будто и не чудеса вовсе. Это сейчас вспомнишь – чудо, а тогда был страх или конфуз. Не хватало сердцу чего-то.
А ведь все было – была жизнь, свобода, воздух, были сердца, ее любящие. Что за изъян проел ей душу, заставил отвернуться от них и шагнуть во тьму? Отсюда из каменных стен, Лия запоздало понимала саму себя. Как много было в ней любви к жизни, к Змею, к Мими, как много она могла сделать для них, но даже палец о палец не ударила. И теперь, возможно, уже не сделает, не скажет, не обнимет.
Охваченная страшным волнением, она то вскакивала, то снова садилась на кровать. Сколько ей осталось жить? Три, четыре дня? Что можно сделать теперь, чтобы поправить непоправимое? Написать письмо? Хотя бы так. Интересно, здесь разрешают писать?
Она заколотила кулаками в дверь.
А Мими была совсем рядом, буквально в нескольких метрах. В подземном ходе кипела работа, неслышная, невидная, но упорная и напряженная. Каждый час мужчины менялись и шли подышать – в спертом воздухе подземелья недолго было и окочуриться. Заточенными кусками клинков они царапали каменную кладку, оставляя глубокие пустые борозды на месте цемента. Один из камней на самом верху они расчистили полностью и даже расшатали. Расчет был таков, что в ночь перед казнью они дождутся очередного обхода, потом уберут верхний камень и быстро-быстро начнут снимать другие, которые держатся на тонком внешнем слое цемента. Затем зайдут, откроют камеру и уведут Лию по подземному коридору. Снаружи их уже будет ждать Мими с оседланными лошадьми, чтобы максимально быстро пересечь расстояние, отделяющее их от Дремучего леса. Стоит им войти во Врановы ворота, и вся королевская рать будет бессильна. Орландо может беситься сколько угодно, но против Змея никто не боец.
Работы было много, и Рыцарь несколько раз в день переспрашивал, когда состоится казнь. Все боялся не успеть. Однако он считал позволительным тратить время на то, чтобы подметать, собирать в мешки и выносить на улицу цементную крошку. Мими лезла на стену, но он был неумолим – требовал абсолютной тишины, чистоты и неприкосновенности подземного коридора.
- Если вдруг, упаси нас небо, кто-нибудь двинется этим коридором в оставшиеся дни и заметит наше присутствие – все пропало.
- Да кто двинется? Мы тут уже неделю и никого не было!
- Если не было, то не значит, что не появится. Замок на выходе, если ты заметила, свежесмазанный, и факелы относительно новые. Этим ходом пользуются, девочка, так что мы должны соблюдать секретность. У нас один шанс из тысячи спасти Лию, и я не намерен им рисковать!
Он запретил Мими что-либо трогать в коридоре, а также слишком часто бегать туда-сюда.
- Ты и не заметишь, а следы останутся. Там плечиком шоркнула, тут ниточку уронила, вот тебе и улика. Человеку, который со стороны придет, это сразу в глаза бросится. Ты бы лучше вообще шла домой, тебе о лошадях надо позаботиться.
- Сам иди.
Мими огрызалась. Рыцарь был прав, и она это знала, но тревога, бьющая через край, требовала движения. А какое уж там движение в тесном коридоре: мужики скоблили и скоблили кирпичи, стараясь не шуметь и не прерываться ни на минуту. Рыцарь весь был покрыт слоем серой цементной пыли и напоминал гранитный памятник самому себе.
– Тебя сейчас бери и на могилку ставь, надгробие хоть куда будет.
- Типун тебе на язык. Вот ты меня и почистишь перед уходом, чтобы пыли в главный коридор не нанести.
Везде эта пыль! Он на ней помешался, каждый раз заходя с улицы, напряженно всматривался – не остались ли следы? Принюхивался – не пахнет ли?
- Может, мне тут пол помыть? – съязвила как-то Мими, но Рыцарь и глазом не моргнул.
- Надо будет – помоешь.
Когда день поредел, и закатное солнце снова стало красить беленые стены, Лия заметалась по камере – хотела найти такое место, с которого она сможет рассмотреть все, что ей нужно, не вызвав подозрений у тюремщика. С кровати видимость была плохая, поэтому придется сесть на стул, да еще и поставить его посреди комнаты. Но что она может делать на этом стуле посреди комнаты? Утреннюю гимнастику? А почему бы и нет? У нее не так много возможностей двигаться.
Когда в коридоре раздались шаги и скрип отодвигаемых засовов, Лия усердно делала плие посреди камеры, опираясь на спинку стула.
Вошедший тюремщик остолбенел от неожиданности:
- Что это вы тут делаете?
- Разминаюсь. Прогулки ведь мне не положены, а я итак уже месяц отсидела без движения, так недолго и растолстеть.
Парень пошамкал губами, соображая что-то.
- А… а разве вам теперь не все равно? Ну, я…хотел сказать, что за оставшиеся дни… ничего страшного не случится…
- Умирать тоже надо человеком, - отрезала Лия, уталкивая ноги в пятую позицию. – Я не хочу выходить на эшафот толстой бочкой.
- Ладно… Я тогда попозже зайду…за подносом…
Дверь за ним закрылась, и балет немедленно закончился. Лия присела на стул, собирая в единую картину все, что ей удалось увидеть и услышать. Первое и самое важное – она старательно прислушивалась, но нигде не уловила звона ключей. И ее камера тоже открывалась с протяжным металлическим звуком, словно что-то тяжелое отволакивали в сторону. Засов! На поясе у парня она ключей не разглядела, как и вообще оружия. Видимо, никто не ожидает, что смертник может воспротивиться своей участи и совершить глупость.
Дверь камеры открывалась внутрь и в открывшуюся щель Лия успела увидеть неширокий коридор, освещенный факелами и дальним светом откуда-то справа. Возможно там было окно. Как бы исхитриться и выглянуть наружу?
Способ нашелся довольно просто: поужинав, Лия сложила посуду на поднос и стала поджидать своего стража. Когда заскрипел отодвигаемый засов, она встала и сама понесла поднос к дверям.
- Пожалуйста… - парень немного растерялся, наткнувшись на принцессу прямо на пороге, но протянутую посуду взял без возражений. Руки Лии немного дрогнули, и ложка, звонко брякнув, укатилась в коридор.
- Ой! Простите! – руки тюремщика были заняты подносом, - я помогу.
Она стремительно наклонилась и юркнула мимо него, подняв ложку и положив на место.
- Извините. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи… - он так и не понял великого смысла этой маленькой интерлюдии, но Лия была почти счастлива. Теперь она знала, что ее дверь ведет в небольшой слепой коридор, который уходит вправо. Там есть небольшое окно, и, судя по всему, лестница, ведущая вниз, потому что ей показалось, что она слышит голоса откуда-то снизу. Окрыленная своим успехом, она еще долго бегала по камере взад-вперед, перебирая варианты дальнейших действий, пока не раздался лязг железных крючьев – снаружи закрывали ставни на ночь.
- Вот и прекрасно, хоть подглядывать не будут… - она огляделась в камере, в которой мгновенно стало темно, и поежилась. Принимать мертвецов в таком помещении немного неприятно, и это еще мягко говоря, но раз уж она решила бороться, то все средства хороши. Она села на стул, прислонившись спиной к стене, чтобы никто не шлялся сзади, и постаралась сосредоточиться на своих ощущениях. Звуки снаружи отвлекали и мешали думать, тогда Лия переставила стул спинкой вперед и села верхом, положив руки на его спинку. Прошло несколько минут и запястья стали затекать, в пальцах началось легкое покалывание – принцесса сосредоточилась на своих ощущениях, и постепенно посторонние звуки куда-то схлынули.
Тишина воцарилась вокруг нее, пустая и неподвижная. Лия закрыла глаза и стала ловить малейшие колебания, как если бы она погрузилась в морскую воду. Время от времени по ее телу пробегала какая-то дрожь, но тут же исчезала, вокруг по-прежнему было пусто.
И тут она поняла, что ее пальцы холодны, как лед – то ли затекли, то ли чувствуют потустороннее присутствие. Лия вдруг осознала, что спина ее мерзнет – а ведь она сидела, прижавшись к железному печному боку! Вот тут ей стало по-настоящему страшно. И точно – стоило осознать, что в окружающем пространстве что-то изменилось, как холодные волны, всегда обозначающие присутствие сущности, буквально заколотились вокруг нее. Кто-то пришел.
Странно, это был не первый, и даже не десятый мертвец, которого Лия видела, но сейчас она боялась. Опять эта чертова утопленница некстати вспомнилась и обожгла душу ужасом – куда тут от нее бежать, кого звать на помощь? Хотя вроде и не должна она тут появиться, но кто ее знает…
- Вы меня звали, госпожа? – внезапно раздавшийся низкий голос едва не довел ее до инфаркта. Оглянувшись, Лия увидела на кровати силуэт высокого мужчины – вернее, не увидела, а ощутила, так же как и голос. Человек сидел к ней спиной, лица его не было видно, но болью отозвалось в сердце мгновенное узнавание. Теперь она знала, что случилось с Эрикуром.
- Как же так? Почему, Эрикур?
- Я ждал вас. Я поклялся ждать и ждал.
- Надо было уходить. К черту любые клятвы! Что же я наделала! – она обхватила голову руками и закачалась из стороны в сторону в приступе отчаяния.
- Это уже случилось, моя королева. Зачем же вы позвали меня теперь?
И правда, зачем? Что она хочет узнать у него? Какое-то кощунство тревожить покой человека, отдавшего за нее жизнь.
- Я… я хотела бежать отсюда. Хотела узнать, как выйти и куда идти…
Эрикур покачал головой.
- Вы не выйдете отсюда. Внизу коридор, в котором полно стражников, они находятся там день и ночь, а другого пути отсюда нет.
- Вот как…
- Но вам не нужно бежать, за вами придут. Ваш старый друг придет, и маленькая госпожа…
- Мими? – Лия чуть не задохнулась. Эрикур кивнул.
- Они уже близко, гораздо ближе, чем вы думаете.
Лия не знала, то ли ей плакать, то ли смеяться – слова-то какие: «старый друг»!
- Ты знаешь, я и забыла, что у меня есть друзья. Да и заслуживаю ли я их после всех глупостей, которые натворила? Иногда мне кажется, что весь мир меня ненавидит…
- Это не страшно. Не бойтесь тех, кто ненавидит вас, бойтесь того, кто любит. – Эрикур сделал движение, чтобы повернуться, но остановился, словно вспомнив о чем-то. – Больше всего на свете опасайтесь того, кто любит вас. А теперь отпустите меня, моя королева, мне тяжело здесь быть…
Да, она знала, как нелегко мертвым отзываться на зов живых. Но почему он все время сидит спиной?
- Эрикур, повернись…
Он медленно развернулся, и Лия беззвучно вскрикнула, проваливаясь куда-то в темный, липкий ужас.
Очнулась она, лежа на кровати – солнце весело светило в глаза, и никаких мертвецов поблизости не наблюдалось. То ли приснилось, то ли крыша поехала от переживаний, но Лия никак не могла успокоиться. Неужели Эрикур погиб? Сильный, смелый, бывалый человек дал себя убить, как барана на праздник? Не может быть…
Ей очень захотелось, чтобы все произошедшее оказалось дурным сном. Но если так, то значит и спасать ее никто не придет. Даже неизвестно, что и думать… В споре между своим чудесным спасением и жизнью Эрикура, она была склонна выбирать свое спасение, хоть это было и бессовестно.
Солнце посветило и скрылось куда-то, день сразу стал серым и безрадостным. Желтые верхушки деревьев, видные издалека, слегка колыхались на грязно-сиреневом небе, наводя тоску и мысли, которые Лия хотела бы изгнать из души. Приступы меланхолии сменялись лихорадочными припадками смертельного страха, когда хотелось вопить и кидаться на стены. Тогда она представляла себе плаху: она лежит лицом на колючей деревяшке, а топор со свистом рассекает воздух, чтобы войти в ее шею, круша шейные позвонки – какая это должна быть чудовищная боль! Ноги от страха отнимались, и Лия была готова на что угодно, лишь бы жить, жить, жить…
Потом ужас понемногу рассеивался, уступая место немного идиотскому оптимизму и жажде деятельности. В этой фазе она простукивала стены, обдумывала варианты бегства прямо из-под топора, и наотрез отказывалась верить в объективные трудности. Ах, да, за ней же придет Мими с каким-то другом, так что волноваться не о чем.
Потом все начиналось сначала. Эмоциональное колесо совершало оборот, загоняя ее на следующий круг, чтобы высосав все силы, бросить на кровать с одним-единственным желанием: чтобы это все уже хоть как-нибудь кончилось. И зачем они тянут целую неделю? Разбитая и опустошенная, Лия садилась за стол, брала бумагу и писала. Кто знает, может, это ее последняя и единственная возможность что-то сказать, напомнить о своем существовании.
Базарный день неумолимо приближался. Как бы Мими ни заклинала циферблат часов, стрелки ползли вперед, отсчитывая оставшиеся минуты. Ирье приходилось подливать ей втихаря настойку шумовника для успокоения, а то баронесса Ферро спать не могла, изводя всех вокруг и заражая даже доски своей нервозностью.
Работа в тоннеле двигалась. Пусть медленно, но двигалась – Рыцарь и сир Димитриус почти полностью очистили кладку от цемента, оставив для маскировки только тоненький наружный слой. Сейчас по стене можно было ударить кулаком, и она бы развалилась, но по-прежнему они соблюдали тишину и величайшую осторожность.
Мими добыла отличных лошадей не без помощи барона, ужасавшегося происходящему. Он помог дочери всем, что было в его силах, но вчера Мими застала его в дорожной одежде, расхаживающим по полупустым залам Куркколы.
- Мы уезжаем, Мими. Максимум через час мы должны мчаться по Великому тракту, иначе опоздаем.
- Куда?
- В Энкрет. Там, в городке Анволио, нас ждет рыбацкое суденышко, которое доставит нас на борт флагмана ландрского флота, а там – здравствуй, Вильгельмина!
Мими повесила голову.
- Это так необходимо?
- А ты как считаешь? – Барон вздохнул, - нам с мамой тоже жить хочется. Я не упрекаю тебя, но ты сделала все, чтобы нам здесь не жить. Поэтому мы уходим. Надеюсь, мы найдем спокойное пристанище, чтобы скоротать старость, и королева Вильгельмина будет к нам милостива.
- Папа, как только все закончится, и Лия станет королевой, вы вернетесь назад! Непременно! Я обещаю!
- Это само собой, - протянул барон с весьма неопределенным выражением лица, - как только, так сразу. Буду счастлив видеть тебя в тронном зале, но до тех пор…
Пыльный вихрь скрутил мелкую воронку у двери, подбирая листики и щепочки.
- …береги себя. Прощай…
Карета тронулась, поднимая клубы пыли, увозя в неизвестность таких дорогих и нужных людей, опору и основу жизни Мими. Увидит ли она их когда-нибудь? Увидит ли она солнце послезавтра? Сердце Мими горько сжалось, и она больно укусила себя за палец, чтобы не заплакать.
Лошадей было пять – быстроногие красавцы стояли в «Зеленом колпаке» при полном снаряжении и ждали своей очереди, которая должна была подойти уже завтра. Несмотря на то, что работа была закончена, Рыцарь решил брать принцессу ночью, сразу после последнего обхода, который заканчивался около полуночи. На то были свои причины – проработав в подземном коридоре несколько дней, он внимательно прислушивался к малейшим шорохам, и вскоре понял, что днем коридор обитаем. По регламенту стража обходила его каждый час, но помимо этого, днем привратник то подметал, то гремел посудой, то курил и болтал с караульными, стоя на лестнице. Рисковать было нельзя. Только ночью, когда шаги солдат затихали в отдалении, и только факелы потрескивали в тишине, можно было решиться отодвинуть камни и войти внутрь.
Рыцарь настаивал на том, чтобы пролом после побега заложить. Он, конечно, не будет выглядеть так, как раньше, но если обход не заметит проникновения, у них появится лишний час, который фактически стопроцентно гарантирует успех их предприятию.
- Да как они не заметят? Ты что, шутишь?
- Мы аккуратно положим камни, пригасим крайний факел, чтобы стена оставалась в тени. Глядишь и проморгают, а это целый час времени. Час! За это время мы уже будем на расстоянии вытянутой руки от Врановых ворот.
- А если заметят? И мы потеряем полчаса на маскировку? Тогда у нас будут проблемы!
- У вас не будут. Заделывать останемся мы с Димитриусом, а ты с Лией поскачешь вперед в любом случае, так что в скорости мы ничего не потеряем. И не спорь, пожалуйста, лучше продумай как следует свои действия. Где будут располагаться лошади? Кто будет их забирать? Кто держать? Все должно быть продумано до мелочей, потому что любая оплошность может погубить нас всех.
Собственно, Мими не собиралась особо думать – лошади пока стояли в трактире. Вечером, с помощью Ирьи и двоих мужиков она планировала забрать их и привести в Голубиную Рощу, чтобы к полуночи они стояли готовые.
- А Ирья с ребятами потом куда денутся? Их же первыми сцапают и живьем шкуру спустят!
- Помогут мне привести лошадей и уйдут, времени будет достаточно, чтобы вернуться в город. Лошадей я привяжу возле выхода, с этим я и сама справлюсь.
- А если кто-нибудь решит воспользоваться ходом как раз в это самое время? И найдет там лошадей?
- Да кто туда полезет?! Мы три дня там ковыряемся, ты хоть таракана там видел? С чего ради кто-то вдруг сунется в этот ход именно в такое время?
Рыцарь устало ссутулился и стал объяснять спокойным, ровным голосом, как малолетнему дитяти:
- На войне, при побегах, да и всегда в жизни бывают непредвиденные обстоятельства. В обычных условиях мы их не замечаем, вернее, не заостряем на них внимания, потому что они существенно не влияют на наши действия. Но в экстремальных условиях, их влияние может быть катастрофическим. Когда все висит на волоске, малейшее вмешательство или отклонение может все разрушить. Поэтому мы должны предусмотреть все и еще больше, потому что все равно случится что-нибудь, чего мы не предвидели.
Мими открыла рот, чтобы заспорить, но Рыцарь прервал ее коротким жестом.
- Запомни: если хоть что-то может пойти не так, оно обязательно пойдет не так. Поэтому ты должна знать заранее: где будут стоять твои лошади, чем и за что ты их будешь привязывать, откуда их будет видно и откуда слышно, и что ты будешь делать в том случае, если их станет и видно и слышно. Советую тебе прямо сейчас поехать туда, тщательно осмотреть дорогу, выбрать место для лошадей, выбрать путь, которым мы двинемся, проверить сбрую и подковы. Ночью у нас не будет времени на лишние движения.
Ирья кивала головой, полностью одобряя все, сказанное Рыцарем. И хоть Мими было неприятно, что ее отчитывают, но правоту его слов она тоже понимала. Поэтому без возражений поднялась, завернулась в плащ и вышла из дома. Вскорости копыта ее лошади загрохотали по Тележному переулку.
Волнение, которое все усиливалось по мере того, как приближался час освобождения Лии, придавало баронессе Ферро невероятную энергию и силу. Она чувствовала, что может бежать впереди своей лошади, лишь бы быстрее приняться за дело. При дневном свете она внимательно осмотрела все тропинки в Голубиной Роще и наметила путь, по которому лучше всего спускаться вниз, чтобы не переломать ноги и попасть туда, куда нужно для быстрой равнинной скачки.
Для лошадей она присмотрела крепкий дуб с очень удобной длинной веткой, словно специально откинувшейся в сторону. Здесь они все войдут, и их будет не видно со стороны едва заметной тропы, ведущей к двери. Разумеется, если кто-то поедет верхом, он услышит их ржание, но спрятать их полностью все равно не удастся, поэтому определенная доля риска никуда не денется. Но теперь Мими действительно чувствовала себя намного увереннее. Вернувшись домой, она обнаружила, что там полным ходом идут сборы:
- Сядь, перекуси на дорожку, а то тебе всю ночь скакать. – Ирья плюхнула перед ней тарелку супа. Мими оглянулась и поняла, что в доме что-то не так: все было прибрано и как-то безжизненно – шкафы таращились пустыми полками, множество мелочей, которые всегда расползались по дому, куда-то исчезли.
- И ты тоже уходишь? – стало совсем нехорошо.
- Что делать… За мной скоро придут и я должна быть готова. Но ты не беспокойся, я умею за себя постоять. И этот дом тоже умеет. – Ирья подмигнула ей и убежала куда-то наверх, продолжать свою работу.
Суп, вероятно, был вкусным, но Мими не чувствовала этого. Она глотала ложку за ложкой, совершенно не понимая, что ест. Буквально на глазах вся прежняя жизнь рушилась, исчезала, оставляя после себя пустые комнаты и саднящие воспоминания.
- Ты знаешь, я теперь понимаю, почему после смерти Брынзы я так и не нашла другую кошку. – Ведьма вынырнула откуда-то из-за спины, заставив ее вздрогнуть. В руках у нее была кипа бумаг, которую она с размаху зашвырнула в печку. – Мы часто жалуемся на судьбу, не ведая, что она ведет нас единственно правильным путем. Куда бы я сейчас пошла с кошкой? А так я свободна как птица – лечу, куда хочу, и ничто мне не угрожает.
Лицо у нее было почему-то веселое, улыбка легкая, как солнечный зайчик. Сравнив это с размерами висевшего на душе камня, Мими завистливо вздохнула:
- Хорошо вам. А у меня на душе как кот насрал, аж трясет от страха.
- Плюнь, все будет хорошо. Я вот чувствую, что начинается что-то новое. Не знаю, каким оно будет, но нас ждут перемены, и это меня радует. Все меняется, и пока мы меняемся, мы живем. Где я буду завтра, не знаю, но мне уже интересно.
Мими обвела взглядом привычную, любимую до боли обстановку:
- Вернемся ли мы сюда когда-нибудь?
Теплая ладонь легко, но уверенно легла на плечо.
- Жизнь большая, девочка. Все еще будет.
Когда стемнело, ведьма поставила у порога саквояж, огляделась кругом и всплеснула руками:
- Присядем, что ли, на дорожку…
Все сели. Рыцарь, сэр Димитриус, Мими, Юджин и Клэй, сама Ирья. Свет уличного фонаря, проникавший в комнату, образовал голубоватый квадрат на полу, чисто вымытом и застеленном потертым ковром. Темные фигуры людей казались призраками, которым с этого часа переходила власть в доме - Мими поймала себя на том, что боковым зрением она будто уловила маленькую белую тень, бесшумно прошедшую на кухню. Брынза здесь. Брынза стережет дом.
- Ну что, удачи нам. – Ведьма поднялась первая, запахнула темный плащ и зазвенела ключами. Стараясь не шуметь, они вышли на улицу по одному и быстро растворились в Тележном переулке. Возле рынка им пришлось разделиться – Рыцарь и сэр Димитриус двинулись налево, в Сеймор, а Мими с остальными направилась в «Зеленый колпак».
Вечер был мягкий, желтые глаза фонарей ласково жмурились на синем фоне неба. Шшшшурххх… время от времени желтый лист падал на мостовую, чиркнув искоркой о камень. Шаги их тонули в пестром листвяном ковре, расходились кругами по тишине, царящей в мире перед наступлением ночи. Мими втягивала ноздрями воздух, пряно-свежий, волнительный, пахнущий Событием, и чувствовала, как сердце бьется все сильнее, разгоняя по жилам горячую кровь.
Лошади были готовы, напоены и накормлены, оседланы и вычищены – не зря она щедро платила хозяину «Колпака». Взяв их под уздцы, заговорщики чинно прошли по Тисовому бульвару, миновали Якорный сквер и вышли из города через Малиновые ворота. Путь неблизкий, но Мими показалось, что его и не было – вот только они вышли из кабака, а теперь уже петляют пригородными переулками.
Это была идея Ирьи, чтобы не шлепать по полю в темноте. Хотя Мими предпочла бы прокатиться по тракту, а потом свернуть на восток, чтобы никто не увидел. Но ведьма сказала, что на тракте они, со своими запасными лошадями, куда более заметны, чем в зловонных переулках, куда даже стража заходить не хочет. Кроме того, она не хотела идти в Рощу – возвращаться потом было уж очень долго. На слова Мими о том, что она спокойно может пройти подземным ходом и выйти в Сейморе, Ирья ужаснулась.
- С ума сошла? А вдруг нарвусь на кого? Не хватало еще из-за меня план порушить!
И что они все так трясутся? За всю неделю, что они проторчали в коридоре, даже мышь мимо не пробегала – почему теперь-то должна пробежать? Но спорить она не стала, покорно трусила вдоль забора, держа в поводу лошадь для Лии. Наконец, заборы кончились, сменившись неопрятным оврагом, со дна которого подозрительно пованивало.
- Здесь я вас покину, мне еще назад шлепать. – Ирья передала повод Клэю, - Ступайте вдоль оврага до самого конца, а потом поверните влево, как увидите поваленное дерево. Пять минут и вы на месте.
- Может, все-таки… - Мими хмурилась, ей почему-то не хотелось, чтобы Ирья уходила, - мы с Лией и вдвоем на лошади поместимся…
- Не придумывай. Вы должны будете лететь, как птицы, ни один камушек не должен под ноги попасть. Мое место дома, я буду ждать утра, а потом – видно будет. За меня не тревожься, не забывай, кто я. – Ведьма усмехнулась, похлопала по крупу лошадь Мими и блеснула яркими глазами в густых сумерках. – Удачи тебе. Удачи нам всем.
Отвернулась, и мгновенно растворилась в темноте, словно ее и не было. Мими почувствовала себя страшно одинокой.
Было уже темно, когда они расположились и приготовились. Мими привязала лошадей к выбранному дереву, еще раз проверила упряжь и, наконец, остановилась. Юджин и Клэй переминались с ноги на ногу – им пора было идти, но ключ был у баронессы. По уговору им полагалось войти в подземный ход со стороны Голубиной Рощи, и присоединиться к Рыцарю с сэром Димитриусом, чтобы разбирать/собирать стену. После всего они должны были уйти через Сеймор и затеряться в городе.
Мими должна была ждать здесь, присматривать за лошадями и караулить на случай какой-нибудь непредвиденной пакости. Со вздохом она достала ключ из нагрудного кармана – как ей хотелось пойти внутрь вместо них! При мысли о том, что ей сейчас предстоят несколько часов жуткого, невыносимого ожидания, она готова была завыть на луну, тускло поблескивающую на небе. Но ничего не поделаешь.
- Удачи вам, ребята…
- И вам, госпожа…
Широкие спины Юджина и Клэя растворились в темноте, баронесса Ферро осталась одна, совершенно одна. Она завернулась в плащ, присела, прислонившись спиной к дереву, и полностью обратилась в слух. Шелестели деревья в лесу, испуганно вскрикивали ночные птицы, да лошади переступали копытами – вот и все звуки, но сердцу все равно было тревожно.
В коридоре Рыцарь и сэр Димитриус заканчивали последние приготовления.
- Не складывай сюда плащ. Тут мы камни сложим. Запоминайте накрепко: никто никуда не торопится. Убираем камушки аккуратно, строго в том порядке, в каком они сложены, складываем вот сюда. Никто не суетится, не мечется, не наступает на ноги и не дергается, даже если на ногу наступили.
Рыцарь был необыкновенно серьезен.
– Юджин и Клэй убирают камни, расчищают проход, потом идем мы с сэром Димитриусом. Я направо, забирать принцессу из камеры, потому что она меня знает и не испугается, а сэр Димитриус – налево, следить за лестницей. Когда Лия будет здесь, сэр Димитриус поведет ее на выход, к Мими. Девочки уедут, а он останется караулить лошадей для нас. Мы заделываем проход и все вместе уходим: я в лес, к сэру Димитриусу, а парни в город. Все понятно? Тогда ждем.
Он стоял, прислонившись к стене, вслушиваясь в потрескивание факела, отбрасывающего странные, пугающие тени на каменный пол. Когда побег откроется, Орландо удивится, как аккуратно и скрупулезно все было сделано, - подумал Рыцарь не без гордости. Пару мешков цемента они отсюда вынесли, это точно. Зато все чисто, и ничто не затрудняет движений. Осталось только взять камни руками и переложить в другое место, как в конструкторе, а потом сложить обратно.
Ждать было очень томительно. Прислушиваясь к шорохам, доносившимся из коридора, Рыцарь сжимал и разжимал пальцы – боялся, что они онемеют от неподвижности. Вот тюремщик прошел, собрал посуду, унес вниз, потом снова поднялся, загремел ведром. Видимо, собрался мыть. Долго возился, сопел и кашлял, переставлял свои швабры с места на место. Наконец, вроде ушел. Рыцарь поднял палец, призывая своих товарищей к абсолютной тишине и вниманию.
- Начинаем? – одними губами спросил сэр Димитриус.
Рыцарь отрицательно покачал головой. Оставалось минут десять до обхода, ну или он так чувствовал, так что они снова замерли, напряженные, как хищный зверь перед прыжком. Сэр Димитриус, стараясь не производить ни звука, разворачивал на полу тряпичный сверток, в котором находились их импровизированные инструменты. Внизу зашумели, будто много людей сразу же появилось в коридоре. Рыцарь метнул тревожный взгляд и сэр Димитриус замер, прислушиваясь к многочисленным шагам по ту сторону.
Смех, голоса, топот – все это они слышали много раз за время своего пребывания в этом коридоре. Поэтому старый воин не стал медлить, а взяв заточку, осторожно вкрутил ее в щель между двумя верхними камнями.
- Ты что делаешь? – никто не услышал ни звука, но каждому был понятен немой вопрос Рыцаря.
- А чего время терять? – сэр Димитриус вкрутил вторую. Голоса приблизились и стали громче, солдаты совершали свой привычный маршрут до стены и вниз по лестнице, в то время как совсем рядом старый рыцарь хладнокровно вставлял клинья в кладку. Теперь только чуток поднажать и верхний камень упадет им в руки. Едва их шаги стихли под лестницей, как Рыцарь махнул рукой:
- Давай!
Юджин, Клэй и сэр Димитриус налегли на заточки, раздался негромкий скрежет и камень, сдвинутый с места, осторожно поплыл на них. Теперь каждая секунда была на счету – только час есть у них, чтобы завершить начатое. Рыцарь подскочил и поднял руки, страхуя камень от падения на пол, но его уже перехватили и аккуратно поставили к стенке. Свежий воздух хлынул в образовавшееся отверстие, факел дернулся и заплясал, а сердце Рыцаря подпрыгнуло и шлепнулось куда-то в пятки.
- С почином, - морщинистое лицо сэра Димитриуса выражало удовольствие, не каждый день приходится совершать неслыханный побег из городской тюрьмы.
Теперь все зависело от них, нельзя было допускать ни одного лишнего движения, ни одной оплошности. Снизу все так же доносились звуки, но стража уже ушла, только тюремщик все гремел кастрюлями.
- Оно и к лучшему, он занят, нас не слышит.
Камни вынимались аккуратно, чтобы не сыпать на пол остатками цемента. Рыцарь размышлял, докуда им стоит разобрать кладку, вроде до пола продолбили, но никаких нервов не хватало ждать несколько лишних минут. Четвертый камень, пятый, шестой… Вдруг сэр Димитриус резко остановился и поднял голову.
- Тихо! – под лестницей явно что-то происходило. И это был не тюремщик – звук шагов множества ног четко отдавался в притихшем здании. Рыцарь побледнел, как полотно.
- Давай обратно камни! – Голоса и шаги приближались так стремительно, что они еле успели поставить на место вынутые кирпичи. Первый человек появился в коридоре одновременно с последним камнем, и просто чудо, что они не заметил, как исчезает дыра в стене.
Приникнув к стенке, они напряженно вслушивались.
- Что это? Такого никогда не было!
Действительно, за три дня их кропотливой работы никто не тревожил узников по ночам. Обходы совершались регулярно, но внеплановых посещений не было. Рыцарь с ужасом думал, что в ночь перед казнью возможны всякие неожиданности, но держал себя в руках, не замечая, как пот льется с его висков.
В коридоре явно что-то происходило. Люди пришли, выстроились по стенам, словно ожидая кого-то, и немного стихли. А потом раздались торопливые, легкие шаги, и заскрипел засов в одной из дверей. Рыцарь не мог этого видеть, но он мог поклясться, что пришли к принцессе. Но кто мог потревожить бедную девочку перед смертью? И самое главное – когда он уберется отсюда? Капли пота падали на пол, факел тускло мерцал, сердце билось так громко, что он боялся, как бы его не услышали. Дверь в камере захлопнулась, пропустив неведомого посетителя, и все стихло.
Лия уже перегорела. Если долго и сильно страдать, то однажды организм сдастся и перестанет что-либо чувствовать. Так и она – падая с вершин надежды в пропасть отчаяния по двадцать раз на дню, устала и отупела. Никто за ней не приходил, ничего не происходило. Мало-помалу она начала понимать, что все происходит на самом деле. Героический приключенческий роман закончился на самом интересном месте, и реальность заявила о себе в полный голос.
Вот она сидит здесь, в небольшой комнате с побеленным стенами. Она, девушка семнадцати лет, рожденная принцессой своей страны. У нее есть тело, которое она пока ощущает, и которое завтра перестанет дышать. Кто-то придет и нанесет этому телу повреждение, после которого оно больше не будет двигаться, оно будет лежать и распадаться на составные элементы, станет страшным. Она посмотрела на свои руки с коротко остриженными ногтями, и чуть не заплакала от жалости. За что его убивать? В чем оно провинилось? Именно через тело сейчас воспринимала себя Лия, и ей казалась невыносимой мысль о том, что ему будет нанесен вред.
Как же так? Она ведь и раньше знала, что люди убивают, терзают и мучают друг друга, но ей никогда не приходила в голову мысль, что это именно так и бывает: берут, например чью-то живую руку и отрезают пальцы, навеки калеча и уродуя то, что создала природа. Так и ей завтра – отрежут голову. Вот здесь, сначала лопнет кожа, потом разойдутся мышцы, а потом захрустят ломаемые позвонки. И все. Ее красота сразу станет уродством, ибо все мертвое отвратительно.
Ее затрясло, как в ознобе, виски покрылись испариной. Оглянувшись кругом, как затравленный зверь, Лия чуть не взвыла от страха, тоски и непереносимой жалости к себе. А разве она не человек, не живое существо, которое хочет жить? Так, наверное, мечется по стайке свинья, хозяин которой почему-то пришел с ножом.
И тут в коридоре раздался шум. Не тот, к которому она привыкла и который знала, а совсем другой, новый, непонятный. В самый разгар Лииных терзаний кто-то зашумел и затопал по коридору, а потом заскрипел отодвигаемый засов. А ведь Эрикур сказал ей, что за ней придут! Лия бросилась к двери, окрыленная внезапной надеждой, готовая повиснуть на шее у человека в темном плаще, переступившего порог, но капюшон плаща внезапно отъехал назад, обнажая редеющую рыжую голову правителя Орландо.
- Здравствуйте.
Взволнованное лицо Лии с полыхающими щеками, ее стремительное движение к нему было неверно им истолковано, и он поторопился снять капюшон. Но едва принцесса разглядела его, как лицо ее побледнело и окаменело, руки опустились. Орландо не мог этого не заметить, и горькая усмешка искривила его губы.
- Вы ждали кого-то другого?
Лия медленно отступила на несколько шагов назад. Этот человек сейчас испугал ее больше, чем могло бы испугать появление палача. Зачем он здесь? Чего он хочет от нее? Неужели просто смерти не будет достаточно, чтобы от него избавиться?
Орландо прочитал ее мысли, и боль резанула его по сердцу, хотя еще час назад ему казалось, что больше страдать невозможно, что он выбрал полную человеческую меру страдания, и больше ничто на свете не может причинить ему боли.
- О, не пугайтесь, я здесь не для того, чтобы причинить вам вред. – Он неловко помялся на входе, не решаясь приблизиться. – Можно я войду?
- Вы уже вошли.
- Ну, в смысле, можно я сяду? Мне нужно поговорить с вами.
Его лицо было бледным и постаревшим, как будто он недавно перенес тяжелую болезнь. С того раза, как Лия видела его в последний раз в Королевском дворце, он похудел и осунулся, как будто прожил десять лет за месяц.
- Входите. Здесь есть стул.
Сама Лия села на кровать, сцепив руки в замок, и уставилась куда-то в угол, ожидая, когда он заговорит. Орландо снял плащ и перебросил его через спинку стула, а сам уселся на него верхом и закрыл лицо ладонями. Такая поза была настолько противоестественна для правителя, что Лия даже вздрогнула и оторвалась от созерцания известки на стене.
- Что с вами?
- Что со мной? О, это долго рассказывать…
- Я не спешу, - печально сострила Лия, - и ничего не имею против сказок тысяча и одной ночи, если мне будет позволено жить.
- Правда? – Орландо поднял голову, - мне показалось в прошлый раз, что я внушаю вам такое отвращение, что вы готовы умереть поскорее, лишь бы меня не видеть.
Настал черед удивиться Лие.
- Я вас слишком мало знаю, чтобы составить определенное мнение, и поэтому сужу по вашим делам. Но лично к вам у меня нет ни отвращения, ни пренебрежения. Ничего нет, я вас не знаю.
- Позвольте, я вам расскажу о себе.
- Зачем?
- Просто так. Или вам совсем неинтересно?
Лия закусила губу:
- Интересно ли мне, кто мне завтра отрубит голову? Мммм, пожалуй, нет. Скажите, вы что, до сих пор не теряете надежды на мне жениться? – ее слова, как пощечина, прозвучал в камере, заставив Орландо вздрогнуть. – Ну да, зачем вам рассказывать мне о своем детстве? Чтобы я внезапно поняла, как я ошибалась и воспылала к вам страстью? Не тратьте зря время, у меня его не так много осталось.
- Зачем вы так?
- Как? Недостаточно душевно? Простите, сударь, но мне завтра помирать, и терять уже нечего, так что я могу себе позволить говорить правду. Извините, но у меня еще одно дело не закончено, и я не могу тратить время на напрасные разговоры.
Орландо тупо посмотрел на деревянный столик, на котором были разложены чистые листы бумаги вперемешку с исписанными.
- Вы кому-то пишете?
- Вас это не касается.
Лия скрестила руки на груди, показывая, что разговор закончен. Но Орландо пришел сюда не для того, чтобы уйти так быстро.
- Я пришел сюда, чтобы поговорить с вами, в надежде, что вы много думали в последнее время и изменили свою точку зрения на некоторые вещи… - это был совершенно неправильный тон, и он это понимал. Не так, совсем не так надо было с ней разговаривать, но в ее присутствии он всегда дурел и совершенно терялся. – Я вот сейчас говорю, что попало, а вы меня даже не останавливаете…
Он сжал виски руками и сделал невероятное усилие над собой, пытаясь собрать в кучу свои мысли и чувства, но внутри себя ощущал только противное трясущееся желе, неспособное ни на что хорошее.
- Понимаете, я родился в бедной семье, очень бедной. Мы не каждый день ели, часто не имели дров, чтобы согреться, мы были самыми маленькими из всех маленьких людей. Вы даже не представляете, насколько мы были уязвимы! Огородное пугало и то было богаче нас – у него была шляпа.
Он усмехнулся, вспоминая чернолицего Джека, стоявшего на страже соседского огорода.
– Но все же мы были семьей, у меня была мать, был отец и сестры. Знаете, я часто думаю, какими они были бы теперь – дородными домохозяйками или шустрыми лавочницами, а может, пошли бы на государственную службу, имели бы семьи и детей. Впрочем, куда им на службу, они были крестьянскими девчонками, босыми и неграмотными.
- А что с ними случилось?
- Они умерли. Когда мне было восемь, к нам пришла холера – люди мерли целыми домами. Это было в начале года, когда запасы подошли к концу, и нам совсем нечего было есть. Голодные, мы не могли бороться с болезнью – сначала отец не вернулся домой, потом мать слегла и уже не вставала. А затем я захотел на двор, но Марика, сестренка, все не несла ведро – тогда я встал и кое-как выполз из избы: она лежала там, посреди двора, уже мертвая. Я вернулся в дом и лег рядом с Луной, которая спала под полушубком. Когда я проснулся ночью, я понял, что замерз, потому что Луна была холодна, как лед. Я лежал там еще два дня, у меня не было сил подняться. Вы знаете, так страшно было там с ними? Мне все время казалось, что мать на кровати шевелится, и что Луна сейчас схватит меня своей ледяной рукой. У нее лицо становилось все страшнее и страшнее, и я уже думал, что скоро она встанет и съест меня. Но пришли люди, они забрали меня оттуда и отнесли в дом моей тетки. Непонятно как, но я выжил.
- Да уж, досталось вам…
- Не то слово. Тетка очень удивилась, что я не помер, она так и не смогла простить мне того, что я рухнул на нее лишним ртом в такое тяжелое время. Я понимаю ее сейчас – ей нелегко было тянуть своих шестерых детей, да еще приблудного племянника, но все равно, я не стоил того, чтобы так меня ненавидеть.
Орландо немного расслабился, рассказывая о давно забытых вещах, которые, как ни странно, все еще кровили при прикосновении. Воспоминания о тетке, которая пламенно его ненавидела, снова причинила боль – ведь его, тогдашнего, тощего мальчишку с торчащими костями еще совершенно не за что было ненавидеть. Он никому не сделал плохого, никого не обидел. Он все время улыбался, даже когда хотелось плакать, даже когда тетка лупасила его бельевой колотушкой по пальцам.
- Я ведь раньше улыбался! Всегда улыбался, меня даже дурачком дразнили, а теперь представляете, забыл, как это делается. Когда мне смешно, я чувствую, что губы растягиваются, но самой улыбки нет. Забыл… Представляете, я был голодный, замерзший, меня били, но я улыбался искренне, а теперь совсем не могу. Тетка меня люто ненавидела, чуть ли не в глаза мне говорила, что сживет меня со свету, а я все улыбался… И жил. А она заходилась злобой. Теперь мне тридцать шесть лет, и я правитель этой страны, а она давно умерла в нищете. Вот так бывает.
Я ушел от нее незадолго до своего двадцатилетия. Почему так долго? Не знаю… У вас было когда-нибудь ощущение, что ваша жизнь должна быть особенной? Что вам предстоит прожить ее не так, как всем, кто вас окружает? Идут дни, все делают так, как надо делать, а ты все солнцу улыбаешься – одно слово, дурачок. Так и движется жизнь мимо, но ты-то знаешь, что однажды все изменится…
Вот теперь он улыбался и вполне искренне, Лия не без интереса смотрела на его лицо, преображенное дальним светом воспоминаний.
- Так и я сидел на печи, грыз калачи. Нет, конечно, я работал, много работал – нанимался куда угодно, за любую плату, лишь бы поменьше быть дома. Но все это была пустая трата времени, потому что я должен был быть в совершенно другом месте, заниматься другим делом.
Орландо усмехнулся и почесал голову, как будто хотел объяснить что-то трудное, неочевидное.
– Я хорошо работал, старательно, лучше, чем кто-либо, но окружающие все равно смотрели на меня, как на чужеродный элемент. Я им улыбался – они от меня шарахались, я был вежлив – они меня ненавидели. «Парень-то с придурью!» - до двадцати лет это были самые ласковые слова, которые я слышал. А потом я решил уйти. Не знаю даже, почему и как это случилось. Я выносил таз с мыльной водой во двор, выплеснул его и вдруг понял, что все в моих руках. Как я вылил воду на покрытую золой землю, так могу и выбросить все, что есть у меня, начать новую жизнь. Вы знаете, это было утро, прозрачное и холодное, я видел убранные огороды и чувствовал, что мокрые руки щиплет холодом. И вдруг я понял, что свободен, что могу делать все, что хочу, и никто мне не мешает, кроме себя самого. Это было просто озарение какое-то! Я вернулся в дом, собрал вещи и через час уже шел по направлению к Амаранте.
Лия потерла переносицу.
- Я тоже это поняла, вот здесь, в этой камере. Когда стало ясно, что мне через неделю нужно умереть, я вдруг осознала, что зря потратила свое время, занималась совсем не тем, чем нужно. И самое обидное, знаете, что – мне никто не мешал.
Она улыбнулась и посмотрела на Орландо уже по-другому, тепло и сердечно, как будто он был ее другом.
– Правда, совершенно никто не мешал мне. Конечно, люди хотели от меня чего-то, ждали чего-то, но ведь это я сама решала, соответствовать их ожиданиям или нет. Я ведь могла делать все, что мне хотелось!
- А чего вам хотелось?
Лия немного задумалась, но отвечала легко:
- Я даже не могу сказать точно, у меня нет конкретной цели. Знаете, некоторые люди хотят достичь чего-то определенного, разбогатеть, завести семью, получить какую-то должность, купить дом, а я… Я бы поехала в Полуденные страны, посмотреть, что там, как живут люди. Я бы ездила по миру, смотрела вокруг, может быть, где и пригодилась бы. Глупо?
Орландо покачал головой.
- Нет. Это правильно, если вы так чувствуете. И очень хорошо, что вы поняли для себя многие вещи. Понимаете, иногда нам кажется, что судьба несправедлива, что чего-то с нами не должно происходить, но в итоге все оказывается как надо. Я имею в виду… - Он запнулся и немного покраснел. – Я имею в виду, что ваше тюремное заключение несомненно причинило вам много страданий, но принесло и некоторые открытия, не так ли? Я жутко переживал, как вы сможете все это вынести, но…
- Здесь вполне сносно. Ужасно было до суда – я месяц провела в одиночке, в грязи, вони и на холоде, и знаете, та камера не принесла мне никаких душеспасительных мыслей. Когда человека низводят на уровень животного, заботящегося о физическом выживании, он вряд ли поднимется к вершинам духа. Но последняя неделя здесь прошла хорошо, и если меня не казнили завтра, я бы чувствовала себя превосходно.
- Вот об этом я и пришел с вами поговорить. Вы все еще считаете, что вам необходимо умирать?
- А выбор у меня прежний?
- Тогда да.
Орландо вскинулся на стуле, не будучи в состоянии усидеть спокойно:
- Но ведь вы губите себя сами! Вы хоть понимаете это?
- Вполне. Я принимаю осознанное решение, и знаете, в глубине души я спокойна, а это значит, что решение правильное.
- Но почему? Почему? Я что, на самом деле так уродлив? Что со мной не так? Я видел себя в зеркало – да, я не красавец, но существуют и куда большие уроды!
Лицо его покраснело, глаза загорелись гневом и отчаянием.
- Причем тут ваша внешность? – Лия снова сжалась в комок на краешке кровати. – Вы умный, интересный человек, да и с внешностью у вас все в порядке, просто я вас не люблю.
- Меня никто не любит… - почти прошептал он с нехорошей улыбкой. Принцесса смерила правителя мефистофельским взглядом, на секунду задержавшись на его глазах.
- Так ли это? А может, вы сами никого не любите?
Орландо дико уставился на нее.
- Да-да. Много раз вы пробовали завоевать чью-то любовь? И вам постоянно отказывали?
- Я пытаюсь завоевать вашу…
- Путем содержания меня в одиночке с последующей казнью? Очень странный способ, не находите?
- Все было по-другому, если вы помните, это вы вынудили меня пойти на крайние меры.
Теперь Лия откровенно веселилась:
- Действительно, вынудила. Связала вас, пытала и заставила упечь себя в тюрьму, а потом вынести смертный приговор. У вас просто не было другого выхода! Я удивительная женщина, вся такая непредсказуемая!
- Издевайтесь, смейтесь надо мной. Но у меня действительно не было другого выхода. Что вы знаете обо мне и том деле, которому я посвятил всю жизнь?!
Орландо плюхнулся обратно на стул, лицо его горело. Он снова и снова сбивался с верного пути в самом важном для себя разговоре. Ведь только что казалось, что он поймал правильный тон, почувствовал свою собеседницу, как рраз – и все, связь прервалась, они снова на разных берегах.
- Понимаете, это не так просто объяснить… - он достал платок и вытер пот со лба, - я постараюсь, но вы тоже… Не смотрите на меня так, я тоже человек, и у меня тоже есть свои причины и своя правда…
Лия постаралась смягчить взгляд и выдохнула. Ноги устали, она скинула туфли и уселась с ногами на кровать, обхватив свои колени. Орландо подвинул стул поближе и стал рассказывать о своей службе у герцога.
- …я почти не спал тогда. И чувствовал, что все они возненавидели меня. Понимаете, я знал, что так и должно быть – нельзя быть и другом и начальником одновременно, но все равно мне было тяжело. Я никогда ни у кого не искал дружбы или любви, но это не значит, что мне это не нужно…
- Сударь, простите, что прерываю вас, но я никак не пойму, почему вы пришли жаловаться мне на свою судьбу. Я охотно верю, что вам пришлось тяжело, и сейчас, когда вы мне рассказываете, я понимаю, что вы человек выдающийся. Но все, что вы говорите о своем одиночестве, только характеризует вас не с лучшей стороны – вы могли бы завести себе друзей, как и все люди. Вы могли бы найти женщину, которая полюбила вас и поддерживала во всем, но вы предпочли выстроить себе стену и спрятаться за ней, а теперь пытаетесь получить с меня то, что, по вашему мнению, мир вам должен.
Орландо замолчал, пораженный простотой ее слов. А и правда, ведь он пожалуй мог иметь друга или любовницу – на него пытались вешаться даже некоторые графини, но… но разве он мог?
- Все выглядит просто, не так ли? И все же… Я не знаю, почему, я не знаю, как… Понимаете, я не знаю, как люди заводят друзей, я не знаю, как это – дружить. У меня никогда не было друга. Я не представляю, как бы я мог подойти к девушке и что ей сказать… Нет, дело не в том, что ей сказать, а к кому подойти-то?
- Разве в Амаранте мало симпатичных женщин?
- Наверное, много, я не знаю, не замечал. Зачем они мне?
- А я вам зачем?
- Вы… Вы моя главная проблема, единственная проблема за всю мою жизнь, которую я не могу решить. – Глаза Орландо стали тоскливыми, как у бродячего пса. – Неужели вы думаете, что я пришел бы сюда унижаться перед вами, если бы меня не гнало что-то, что сильнее меня? Вы смотрите на меня свысока, учите меня, как надо жить или обращаться с женщинами, а я терплю и чувствую себя неполноценным. Я готов терпеть от вас что угодно: вы можете ударить меня, плюнуть мне в лицо, назвать любыми словами, смеяться надо мной – я все вынесу. В ваших руках я покорная, жалкая тряпка. Можно я воды выпью?
Голос его сорвался, отдался хрипом. Лия дико посмотрела на него, видимо, он сильно волновался, раз так пересохло горло. На столе стоял кувшин с водой и глиняная кружка, в которую она налила воды и протянула несчастному правителю, скорчившемуся на стуле. Толстая желтая свеча на столе противно трещала, как будто жгла невидимых краказябриков.
Уханье совы далеко отдавалось в ночном лесу. Мими считала про себя, надеясь определить время, но то ли слишком торопилась, то ли сбилась где, но ничего не выходило. По ее подсчетам, они должны были уже разобрать ход и вызволить Лию, но сколько она ни вслушивалась в ночные шорохи, со стороны подземного хода все было тихо. Может, они закладывают стену? Но Лия-то где? Она должна была появиться здесь первой, чтобы не терять времени, которое словно застыло. Нервы баронессы Ферро были напряжены до предела.
Она ждала так долго, что, казалось, пустила корни вместе с деревом. Уже скоро рассвет забрезжит, а из подземного хода так никто и не появился. Лошади нетерпеливо переминались с ноги на ногу, и ее пальцы стали замерзать. Что-то произошло, не было никакого сомнения. Теперь уже точно не было. Обмирая от страха, она металась по поляне, не зная, что предпринять, и, в конце концов, решилась идти, плюнув на всякую осторожность. Если ее товарищи до сих пор не вышли, значит, они угодили в ловушку, но Мими решила идти все равно, ибо сидеть здесь и ждать было выше ее сил.
Она проверила привязь, подтянула кое-где, обнажила шпагу и тихонько двинулась к двери. Открыв ее своим ключом, она прислушалась – нигде не раздавалось ни единого звука, подземный ход был темен и пуст, словно никто и не заходил в него. Несомненно, ловушка. Но ей ничего не оставалось, как только идти вперед. Шаг за шагом она продвигалась по коридору, и только стук сердца звучал у нее в ушах, подобно кузнечному молоту.
Добравшись до поворота, она снова прислушалась, и ничего не услышала. Однако тишина пугала ее куда больше, чем могли бы напугать голоса стражников. Неслышно ступая по каменным плитам, она забиралась все выше, поднимаясь к площадке, за которой был тюремный коридор. На стене дрожал слабый отсвет пламени, и Мими прислонилась к ней, не решаясь выглянуть. Теперь она слышала дыхание – там точно кто-то был. Неужели тюремщики обнаружили их работу, устроили засаду и теперь ждали, кто еще придет на живца? Другого объяснения у нее не было.
Она крепче сжала эфес шпаги и притаилась, но кто-то за стеной явно обнаружил ее присутствие. Напружинившись, готовясь к схватке, Мими вдруг услышала знакомый шепот:
- Не суетись и не шуми.
Рыцарь! Она почти выпрыгнула из-за стены и увидела, что все они стоят на крохотной площадке, стараясь даже не дышать, а стена по-прежнему заложена.
- Что тут происходит?
Рыцарь прижал палец к губам и на цыпочках вышел в коридор, приглашая ее следовать за ним. Отойдя от площадки на приличное расстояние, он заговорил.
- Мы уже начали разбирать стену, как тут пришел этот человек. И он до сих пор торчит там, я уже места себе не нахожу. Что можно там делать столько времени?
- Кто пришел?
- Не знаю, мы его не видели. Стоило нам разобрать стену, как снизу послышались голоса и топот. Пришлось спешно ставить камни на место и надеяться, что никто этого не заметит. Пришли люди, один из них прошел к Лие в камеру и до сих пор там сидит. А мы ждем, когда он уберется, и я уже нервничаю, потому что время идет.
Мими стукнулась лбом о камень.
- Так и знала, что случится какая-нибудь дрянь… Что теперь делать?
- Ждать. Ждать и не терять надежды. Победит тот, у кого нервы крепче. Иди назад и сиди там, думаю, этот тип скоро выйдет.
- Ни за что. Я останусь здесь, с вами. Там я просто с ума сойду.
- А лошади? Вдруг с ними что-нибудь случится? Что мы тогда будем делать?
Рыцарь хотел бы прогнать ее, но понимал, что она не уйдет. В отраженном свете факела ее лицо было совершенно белым, а глаза горели безумным огнем. Маленькая баронесса готова была на самые безумные поступки, и разумнее было держать ее под наблюдением. Он вздохнул и сдался.
- Только ни звука. Камни разобраны, и нас слышно в коридоре, словно и нет никакой стены.
Они прокрались назад, на площадку. В коридоре ходили и переговаривались солдаты, им было слышно каждое слово. Напряжение было так велико, что Мими пару раз казалось, что голова сейчас лопнет. Она словно теряла сознание, потом приходила в себя, потом снова забывалась, а время шло, секунды утекали, как песок сквозь пальцы. Дышать было нечем, пот струился по лицам заговорщиков, едва слышно капая на каменные плиты.
- Я всегда знал, что встречу вас. Это звучит смешно, но это правда.
Глоток воды пошел Орландо на пользу, он заговорил увереннее, и сам почувствовал, что снова нашел правильную интонацию.
– Еще тогда, в переулке Длинных ножей, когда я купил вам куклу, я понял, что это непроста. Вы можете мне не верить, но я много лет хранил свое воспоминание, как одно из самых дорогих. И я знал, я всегда знал, что однажды в мою жизнь войдет человек, который ее изменит. Я жил, ожидая вас, и там, в избушке, я все понял, я узнал вас. Погодите, я вам еще не рассказал самого главного – когда я попал во дворец вместе с герцогом, однажды ночью ко мне явился призрак королевы Брижитт.
Лия с интересом слушала его, закутав ноги в одеяло, ибо из окна все-таки дуло.
- Призрак показал мне тайник, о существовании которого знало только первое лицо государства. Этот секрет передавался от правящего монарха к его преемнику, а тут вдруг достался мне. Понимаете, мне, а не герцогу Карианиди, который стал правителем! Думаете, случайность? Я тоже так думал, пока не встретил вас. А потом мне стало все ясно – я должен был пройти свой путь, чтобы однажды…
- Стать первым лицом государства? – Лия задумчиво теребила свою косу, расплетая и запетая кончики волос. – Но вы и так первое лицо, так что королева не ошиблась. А женись вы на мне, сразу станете вторым, не думаю, что это вас устроит.
Орландо испуганно глянул на девушку.
- А вы как думали? Королева-то я, а не вы. Или вы воображаете, что я молоденькая дурочка, которой можно крутить-вертеть как угодно? Нет, сударь, я, конечно, молоденькая, и наверное дурочка, но характер у меня – будь здоров! Мы бы поубивали друг друга еще в медовый месяц.
- Я готов рискнуть.
- Не стоит. Неужели вы не понимаете, что если я выйду на свободу и стану королевой, то первым моим приказом будет содрать с вас кожу? – голос Лии стал неожиданно злым, - как вы думаете, я не догадываюсь, кто подослал ко мне Марину Эрдоган в Ферсанге? И это еще большой вопрос, кто стоит за убийством моих родителей. …И это то, что вы сделали лично мне, не считая бессмысленной войны, неподъемных налогов и прочих прелестей. И после этого вы пытаетесь принудить меня к браку, искренне рассчитывая на счастливую семейную жизнь?
Орландо закрыл лицо руками.
- Я ведь не хотел этого… Я никогда не хотел причинить вам вред, как вы не понимаете?! Вам стоило протянуть руку, и вы получили бы все, что есть в мире, все, что только можно пожелать. Но вы постоянно отталкивали меня, будто я паршивая собака! Вы отказали мне в Нарамане…
- Вы действительно думаете, что человек должен создавать семью с первым встречным по первому требованию?
- Но вы не просто человек, вы – принцесса. Мы с вами государственные люди и должны ставить интересы государства выше своих собственных! А государство заинтересовано в стабильности и покое, а вовсе не в гражданской войне.
Лия шумно выдохнула:
- Знаете что, ставьте что угодно и куда угодно, я тут ни при чем. Этот разговор меня утомил – дайте мне поспать немного последний раз в жизни, я не хочу клевать носом над плахой.
Орландо поднялся, как пьяный, пошатываясь. Руки его тряслись, взгляд блуждал по сторонам. Повернувшись к двери, он двинулся вперед, но не совсем уверенно, словно потерял направление. Зацепив плечом стену, он вдруг осел на пол, как мешок с гнилой картошкой, плечи его затряслись. Лия даже испугалась, не зная, как себя вести.
- Что с вами? Вам нехорошо? – она слезла с кровати и присела рядом с правителем, который весь сжался в комок, как плачущий ребенок.
- Что вы делаете… что вы делаете… с собой, со мной, со всеми… Вы ведь не одна умрете, я тоже умру с вами… - брови Лии взметнулись вверх, она инстинктивно отодвинулась, но Орландо успел обхватить ее колени. – Что я должен сказать и сделать, чтобы вы переменили свое решение? Скажите мне! Хотите, я встану на колени?
- Нет!
- Я все равно встану. Я буду вас умолять. Ведь я люблю вас, я никогда и никого так не любил. С самой первой встречи и еще раньше, я люблю вас всю мою жизнь, всю мою чертову жизнь!
Он сжал руки, и Лия потеряла равновесие, плюхнувшись на пол рядом с ним. Орландо схватил ее руку и сжал ее так сильно, что даже пальцы хрустнули.
- Простите… Даже сейчас я делаю вам больно. Я не умею обращаться с женщинами, не умею дружить, не умею любить, и, наверное, буду скверным мужем. - Лицо его дергалось, как от нервного тика, - но не бросайте меня, дайте мне шанс! Всего один шанс, разве даже самый презренный из людей не заслуживает одного шанса? Если вы оставите меня, я ведь погиб – я никогда больше не смогу… я не вырвусь из этой могилы!
Он весь трясся, и Лия боялась его, но в этих сумбурных словах была такая тоска и сила, что сердце ее сжалось от жалости. Действительно, ужасно так жить… Орландо почувствовал это звериным чутьем висельника и уцепился за соломинку, пытаясь выдавить кровь из камня.
- Я не могу вас потерять, в вас вся моя жизнь. Если вас не станет, зачем мне что-то делать? Для чего мне воевать или добиваться славы? Я никому не нужен, и все мои дела – пустой звук. Я ходячий труп – хожу, разговариваю, машу руками, но глаза мои пусты, во мне нет жизни. Только вы можете придать смысл моим действиям, сделать меня настоящим. Не покидайте меня.
Они сидели рядом на полу, прислонившись к стене и слушали, как за дверью ходят часовые туда-сюда. Отупевшие и уставшие, чувствуя пустоту и отчаяние, эти двое держались за руки, как будто боялись отпустить друг друга, зная, что все равно придется это сделать. Лия прервала молчание первая.
- Понимаете, я не могу. Не сердитесь на меня, я просто не могу.
- Неужели вы не можете даже притвориться? Просто, чтобы не умирать.
Голос его был похож на шепот, бесплотный и безжизненный. Надежда оставила его.
- Не могу. Так же как и вы не можете отпустить меня восвояси.
- Это в интересах государства.
- Значит, не так уж вы меня и любите. – Лия улыбнулась уголками рта. – Ладно, хватит уже, смотрите – светает.
Небо в окне окрасилось розовым. Ночь прошла. Зашевелилась стража во дворе, в коридоре затопали люди, готовясь к церемониалу. Мими в тесном коридорчике беззвучно закричала, сжимая кулаки, а Рыцарь закрыл лицо руками.
- У меня будет к вам просьба. Поклянитесь, что выполните ее.
Лия все еще не выпускала пальцев Орландо, сидя на полу. Голова его была опущена и на камзол тихо капали слезы. Он сглотнул трудный комок, сжал ее руку и кивнул, хрипло прошептав:
- Клянусь…
- Дело вот в чем, - она поднялась, не без труда высвободив пальцы. На столе были разбросаны какие-то исписанные листки, которые принцесса собрала и снова уселась рядом с Орландо. – Я тогда поссорилась с отцом, обидела его очень. Но если рассудить, он не так уж виноват. Я тут подумала, что он ведь живет в лесу, никогда не выходит и газет тоже не читает, разве что иллюстрированные альманахи. Он не узнает о моей смерти, если ему специально не скажут.
Орландо поднял глаза, глядя, как она перебирает листочки. Жуткая догадка мелькнула у него в голове.
- … я написала ему письма, как будто я не умерла, а уехала в Полуденные страны. Когда-то давно он читал мне про Бромбуардию, вроде как есть такая страна. И я написала, что я сбежала из тюрьмы и уехала туда жить. Эта страна, если и существует, то находится очень далеко, поэтому вернуться я, увы, не могу, но зато жива и здорова, люблю его и помню. Понимаете?
Лия заглянула ему в глаза как шкодный ребенок, выискивая что-то в листочках.
- Вот, тут я проставила даты. Получается, по одному письму в год – не очень много, но все же лучше, чем ничего. Смотрите, не перепутайте.
Она раскладывала их очень внимательно и серьезно, а у Орландо волосы дыбом встали от ужаса.
– Двадцать одно письмо, сколько успела. Я тут напридумывала всякого, как я живу, что делаю, о чем думаю. Здесь мне уже тридцать восемь лет, представляете? А я все та же дура, не смешно ли? Вот.
Лия протянула пачку своему визави.
- Я прошу вас доставлять ему по одному письму в год и позаботиться, чтобы никто не сказал ему о моей смерти. На двадцать один год хватит, а потом он потихоньку забудет меня и не очень расстроится, что письма перестанут приходить. И еще… - она запнулась, - вы же знаете мою подругу, Мими Ферро? Пообещайте мне, что не станете ее преследовать, что бы она ни натворила. Поклянитесь, что она всегда будет в безопасности.
Орландо медлил. Эти письма с придуманной жизнью, эта девушка - обреченный ребенок, его ощущение, что все пропало, все кончилось… И такая странная просьба. Почему она просит об этом? А Лия ждала, глядя ему в глаза, и ее лицо в свете начинающегося утра казалось чистым и совсем детским. Ужас охватил Орландо, липкий ужас смертника, и словно спасаясь от неминуемой гибели, он пробормотал: «Клянусь!» и бросился прочь, прижимая к груди стопку жутких писем.