В дорогу.
Машина, груженная под потолок, скребет днищем по неровностям дороги. Мимо проплывают индустриальные пейзажи Подмосковья: бетонные заборы, исчерченные граффити, торговые павильоны разнообразного фасона, дорожная техника и вечно ремонтируемые дороги. За придорожными пустырями и промышленными зонами высятся монстры жилых комплексов, подпирающие низкое и вечно хмурое московское небо. Унылый поток, уже никуда не спешащих автомобилей, едва двигается, чинно и неспешно, обреченно согласный отдать в жертву мегаполису свой час, два, день и саму жизнь. Я показал поворотником, что намерен перестроиться во второй ряд и мне тут же уступили дорогу. Через минуту захотел обратно в первый - пожалуйста. Ни каких возражений и нервов, уступают по первому требованию. Меня раздражает их спокойствие, всеобщая невозмутимость и добродушное равнодушие. Кажется, что это элементарная вежливость, но нет - это обреченность и покорность обстоятельствам, очень жаль всем свои истрепанные, не первой свежести, нервы. Сильно бьет по самочувствию любое негативное движение души. А многие просто находятся в анабиозе, закрываясь в раковину, боясь расплескаться. Вы, уважаемые сограждане, можете сколь угодно долго добираться до работы, дома, любовницы, делового, или не очень, партнера, а мне нужно, необходимо, очень быстро надо, вырваться из тесных объятий цивилизации и выпорхнуть быстрокрылой свободной птицей на необъятные просторы родины. У меня есть цель. Я покидаю столицу, я уже не с вами, дорогие мои москвичи, менеджеры и марчендайзеры, торгаши и клиенты, я теперь не ваш раб и коллега, уже ничем не обременен, и никому ничем не обязан.
Чем дальше от московской кольцевой, тем быстрее движение. Машины десятками и сотнями ныряют через каждый километр в повороты, ведущие к несчитанным ЖК в чистом поле, в городки, деревеньки, в коттеджные закрытые поселки, в дачи и снт. Поток редеет, машина едет не быстро, серьезно перегружена. Я забрал все что влезло, все, что считал нужным, остальное пусть пропадает. И мебель, и диван, и два телевизора, и прочая дребедень бытового рая, все продается доверенным человеком вместе с квартирой. В новую жизнь налегке. Мой путь лежит через полстраны, на восток, в Сибирь, в великие Алтайские горы. Я вдруг туда захотел. Конечно, не вдруг и не сразу, все это копилось во мне годами: понимание бессмысленности, и быстротечности жизни. Круговорот подопытных мышат в мясорубке жизненных экспериментов неких великих стратегов и аналитиков. Все чертовски талантливо задумано, жестоко, но с элементами гуманизма. Ты потребляешь, осуществляешь свои мечты владеть чем-то, навязанные тебе кем-то, а в оплату отдаешь все. Не только время и силы, но и душу, любовь, саму гармонию и красоту мироздания предаешь и продаешь за серебряник. Так устроен весь мир, но в мегаполисе эта схема возведена в степень. Душа мелким, склизким пескариком прячется за камушком на самом дне реки твоей сути. И ты это понимаешь, и иногда, в редкую свободную минуту ты вынимаешь этого пескарика из мути к свету, кидаешь ему крошку, в надежде, что скушает и подрастет, но тут же бросаешь его обратно и бежишь, бежишь... Бежишь за местом под солнцем, за рублем, за удовольствиями. Я достиг того возраста, когда стал понимать нехитрые законы жизненного уравнения, где деньги и зрелища, обратно пропорциональны времени, смыслам и осознанию. Чем больше первых, тем меньше всего остального. О, деньги, как много в этом понятии, как они всемогущи и притягательны. Кажется, что перед их великой магией открыты все двери. Мы меряем себя и окружающих их количеством. Без них никуда, они и кормят и поят и статус дают. Сейчас встречают не только лишь по одежке, но и по автомобилю и по обуви и по тому ресторану, в котором обедаешь и по тому человеку, с которым идешь под руку, по словам, употребляемым в разговоре и по ударению в нужном месте, по акценту и выговору, по месту жительства. Фу, как вы окаете и гыкаете, видимо, нищеброд. Я не против денег и их наличия, я за, обеими руками, но нельзя же так откровенно и цинично полностью отдаться пороку стяжательства. И главное, что я понял - никто и никогда не удовлетворится имеющимся. Всегда мало. А когда вдруг много, то есть следующая ступень возжеланий, а затем следующая и так до бесконечности... " Не хочу быть царицею земною, хочу быть владычицей морскою". И по настоящему успешные и владеющие многими благами и средствами люди, так же пусты внутренне, и даже более несчастны, чем последние бедняки и ханыги подзаборные, которые, в отличие от властных и амбициозных, все же могут удовлетворить свои желания, раздобыв всеми правдами и неправдами бутылку, или вкусно пообедав. Мы играем в жизнь, не живем, мы паровозы на рельсах. Мало кому удается свернуть с колеи, в которую нас поставили общество и обстоятельства жизни и факт рождения и принадлежности определенному кругу. Лично я пытался всю жизнь "сорвать куш". По-другому мне не интересно. Иногда получалось, но редко и мало, так как никогда не мог переступить черту нравственности и чести. Если вдруг товар плохой, я так и говорил - барахло, можешь купить со скидкой, но без претензий в будущем. А с таким подходом далеко не уедешь. Кем и где только не работал. Последний год в Москве стал определяющим, все встало на свои места, иллюзии ушли. И пришла тайна...
Разочарование нарастало и достигло критической массы: в каждодневных пробках, в толчее метро, в планах продаж на работе и штрафах и все увеличивающихся требованиях - обмани, навяжи, продай, втюхай, сделай план любой ценой. Я менял работы, но ничего не менялось в жизни, Москва она издревле купеческая, ничего с этим не поделать - торговля и ничего более. И творчество, и талант - все стало предметом купли-продажи. Не мое это - креативить. Чего б проще. Или в разы сложнее, но только не так. Я взбунтовался и вот передо мной дорога в три с половиной тысячи километров. Она ведет меня к миражу, возникшему в моем разуме.
Мечтают все. О доме. О лесе, море, горах, о добрых соседях и неспешной счастливой жизни. О славе, успехе, богатстве. О любви, но это в юности очень остро, затем лишь печаль о невозвратном. С возрастом мечтается о солнышке утром в окошко, тишине и покое, чистом воздухе, вкуснятине с огорода, здоровье. И нежности. Многие делают попытки осчастливиться, оздоровиться и разнообразиться. Покупают дачи в ста километрах от мкад, не в силах оторваться от работы и финансовой стабильности, но обрекают этим себя на еще более изощренные пытки. Дорога в два конца становится адом, душевная боль за зарастающий участок и не политые растения, дикое желание просто лежать, не вставая, после трудной рабочей недели, борется с чувством долга. Надо. Купил - владей. Я прошел этот путь. Была и дача, пропади она пропадом. Потом дом построил. Коттедж. Большой. Что-то не то... Поменял на квартиру в Москве, и вот... Метущаяся душа рвется, стонет и гонит ... гонит...
Весна, почки набухли и прорвались зелеными листиками сопливыми, ароматы проникают в салон, пьянят и будоражат. Травы сочным ковром зеленого бархата покрывают поля и равнины. Яркое синие бездонное небо, солнце на закат... Пора гостиницу искать. Магнитола выдает джаз, музыку толстых и успешных. А я? Успешный? Точно не толстый, скорее ближе к спортивному типу, давно переваливший средний возраст, со слегка округлившимся животиком. Денег хватает, иначе бы не дернулся с места и не начал свои искания. Для того, что бы заняться своей душой, вначале надо накормить тело, убрать страх за завтрашний день, добиться хотя бы подобия стабильности. И главное искоренить жадность и беспокойство. Жадность, она в полной мере поизгалялась - как так, бросить зарабатывать, бросить мегаполис? То, что получаешь здесь, в любом другом регионе будет в разы меньше, а ты привык к определенному уровню потребления. На что жить собираешься? Квартиру продашь, в банк, на проценты положишь, так сам понимаешь: деньги вода, сейчас густо, через пару лет пусто. Возьмешься за ум, а поздно, не купишь уже квартирку в Москве - инфляция, рост цен, траты, ведь сразу столько всего надо, когда есть на что купить. Все это уже проходил. И годков-то уже далеко за сорок, еще чуток и все, силы не те, начать новое трудно, на работу не возьмут. Кому нужен будешь лет через ...ять, кроме своей семьи, которая в данный момент в полном недоумении. За каким лешим и куда ты полетел, соколик, "неужто вам покой не по карма-ану... Пора-пора-порадуемся на своем веку..." Приходится сочинять сказки, выдумывать версии более реальные и обоснованные, нежели то, что на самом деле происходит в сознании.
- Дорогая, ну что мы тут не видели!? Давление скачет, здоровье ни к черту, света белого не видим. И какие тут зарплаты? Раньше - да, а теперь? Обман на каждом шагу. Смотри, что мы пьем, что едим, чем дышим. А представь домик в деревне, на горизонте горы, еда с огорода, коровка пасется на лугу, давление как у космонавта, деньги в банке на процентах на депозите, красота. Работа? Так найдем. Не найдем, так организуем, где наша не пропадала, а так как сейчас, так жить нельзя. Верно? Вот и ладушки. Я на разведку, ты к маме, давно не виделись, заодно и подлечишься, квартиру Московскую в продажу, а там видно будет. Слава богу, жить есть где. Хорошо квартиру родительскую на исторической родине не продали. Пока дорогая.
... Гостиница убогая, но выбора большого нет, зато дешево. Койко-место. Слышимость хорошая, зато кровать не скрипит, и сосед не храпит. Начинаю проваливаться в сон... Бах. Подскакиваю, что это. Смотрю в окно. А это входная дверь в кафе, что подо мной, с хорошей, мощной пружиной. Бабах. Зашли. Бубух - вышли. Нормально. Мат, гогот, тишина. Бу-бу, вышли покурить, поговорить. Варианты? Их нет. Последнее место дали, ночь на дворе, надо отдыхать, трудным был день. Настроение не очень. Куда еду, и в принципе, зачем? Может глупость все это. Реальность она сурова, она не сон сказочный, она бубух по голове... и звон разбитой бутылки и мат... не донес, бедолага. Мечты хороши в квартирной тиши, в рабочей полудреме, в реализации они оказываются реальностью, и совсем не той, что прогнозировалась. Трарам, бдыц, бдыц... в кафе началась дискотека. Гнев и отчаяние, жалость к себе, сжали грудь и... неожиданно я уснул. Крепко и до утра. Ранним утром, с садистским удовольствием, которого не ожидал от себя, громко разбудил спящую администраторшу, вежливо поблагодарил за сказочную ночь, почти искренне. Тетенька проводила меня подозрительным заспанным взглядом, номер не пошла смотреть, чего там проверять... Раннее туманное утро, полупустая трасса, стоянка забита фурами, запах дизеля и сырой земли. Все еще спят, а я бодр. Впереди три тысячи километров и вся жизнь, грустить не о чем.
...Четыре дня позади. Гибддешники и лихачи, дожди и туманы, придорожные тошниловки, чадящие фуры и ремонтные работы, все преодолено и возникло чувство благодарности невесть к кому - пронесло, добрался благополучно. Машина цела, сам потрепан, но жив-здоров. Остановился на взгорочке, любуясь потрясающей панорамой предгорных сопочек и стеной встающих, синеющих зубчатым неровным заборчиком, Алтайских гор. До места, небольшого курортного городка, пару десятков километров. Раздольные степи вокруг, река режет увалы, по берегам редколесье и местами сосняки. Белые пушистые облака, яркое солнце, свежесть и красота. Алтай, беловодье. Мистический, завораживающий край, шамбала - рай по-нашему, начало начал. Так вот ты какой. Долго же я к тебе шел... Стою завороженный, выкурил пару сигарет, потянулся за третьей - тошнит уже от никотина. И никак не избавиться от этой напасти. Может, ты поможешь, царь-Алтай.....
...Понимание, что оставаться в Городе, это тупик и конец всему, пришло давно. Тихо сидело и зудело под ложечкой - беги, беги. Куда и зачем? Я искал ответы и не находил. Все сводилось к тому, что все внутри нас, счастье и несчастье, отчаяние и надежда, радость и печаль - все лишь качество мышления. Мы, в какой то степени биороботы, что вложишь в программу, то на выходе и будет. Скажешь - жизнь печальна, получишь в итоге геморрой. Радуешься всему на своем пути, веришь в лучшее - лучики радостных морщинок отмечают такого человека. Я понимал это, и пытался смеяться над проблемами. Задыхаясь от машинного угара на вечерней прогулке, шутил - ничего, дома отдышимся. Воспитывал в себе стрессоустойчивость на работе и не безуспешно - нервы, как канаты. Стал с возрастом гораздо более равнодушным к проблемам и людям, чем ранее. Научился игнорировать негатив, не обращать внимания на чужие горести и слезы. Резко переключал телевизор, если там заходила речь о чем то, что больно режет по душе. Но ничего не помогало, психоаналитика давала сбой. Бытие определяет сознание, так нас учили, и, видимо, это верно. Мое бытие таково и, значит, я вынужден действовать соответствующе - минимум радости, максимум сосредоточенности, эффективности, и терпимости.
И вот год назад я потерял работу, так случилось, кризис. Три недели штудировал газеты с вакансиями, ходил на собеседования. Увлекательнейшее и лишённое всякого смысла занятие. Энергетическая компания по продаже энергетических товаров приглашает энергичных. Пришёл, выслушал весёлый рассказ о том, что можно продать товара на миллион и получить с этого три процента. Рабочее место предоставляется, клиентов ищем сами, используя свой автомобиль. Это так интересно! Супер. Ходил в крупную транснациональную компанию, им требовался заместитель руководителя. Чем занимаются, выяснить так и не смог. Зашёл в огромное помещение, где было наставлено около тридцати столов и к каждому очередь человек по пять. Мне предложили постоять. Постоял, присел, заполнил анкету, задал пару вопросов, в ответ милая улыбка: «Вам всё пояснят, если пройдёте во второй тур». Кто бы сомневался, я прошёл, о чём был извещен вечером того же дня. Приехал, зашёл в огромный актовый зал, заполненный до предела претендентами на должность руководителя, одетыми как на званый ужин, с причёсками и декольте. Глаза горят, позы гордые, руководящие, папочки в руках. Им, наверняка известно больше, чем мне. Рядом девушка со смышленым личиком, лукавыми глазами и доброй улыбкой, стоит, как и я, на входе в зал, не решаясь пройти.
- Вам известно, что здесь происходит? - спрашиваю, и улыбаюсь, самой доброжелательной улыбкой из своего арсенала.
- Конечно. Очередной лохотрон. Я уже в пятую компанию прихожу, везде одно и то же. И ведь продолжаю верить и ходить, ну не дура ли?
- Расскажите.
- Не буду, но искренний совет, не тратьте время. - Она развернулась и решительно двинулась к выходу. Я поверил и вышел следом. Девушка кивнула на прощание и растворилась в наступающих сумерках. А я так и остался в неведение, от чего же отказался.
Были и другие не менее увлекательные предложения: продавец обоев, кладовщик на склад строительных материалов, водитель на развоз булочек - уровень зарплаты, огромная коммерческая тайна и только по результатам собеседования и испытательного срока. Я даже сходил на стажировку в замечательную строительную компанию АБВГДейка, менеджером по продаже услуг. Трех часов мне хватило, что бы пересмотреть свои взгляды на жизнь. В эти несколько часов я поучаствовал в крутом разводе двух пенсионерок, одна из которых подписала договор на замену подводящих труб в санузле, на сумму превышающую логику в три-четыре раза, а второй выставили счет, за ремонт кухоньки в хрущевке, от которого я просто онемел. Без замены окна. И натяжной потолок не вошел в смету. Да и дверь менять не надо, старая хороша. И бабулечка дала залог, вздыхая, что, да, все так дорого стало. Это за ремонт, который я с помощником сделал бы за три дня и за четверть озвученного. Я был настолько ошарашен мастерством прораба, представителя дьявола на земле, что восхитившись его профессионализмом, хотя и не верующий, но сбегал в церковь замолить свой невольный грех - молчаливое попустительство злу.
Нашел единственное внятное и честное предложение не связанное напрямую с торговлей: грузчик на склад продовольственных товаров, зарплата внушающая оптимизм и главное никакой ответственности, обмана, бумаг и планов продаж. Вот он шанс уйти от офисной рутины, влиться в дружный рабочий коллектив, убить тоску и накачать мышцы. Воодушевлённый, кинулся на собеседование.
- Ты свою рожу в зеркале видел, иди отсюдова, ходят тут. - Тётка, советского разлива в капиталистическом обрамление дорогой мебели и оргтехники, не стеснялась в выражениях.
- Извините, а чем мое лицо Вас не устраивает. - Давно не встречал такого неприкрытого хамства в вежливой Москве.
- Ты ещё здесь. - Тетка оторвалась от компьютера. - Тут работать надо, а ты?
- Что я? Я готов, силёнкой бог не обидел.
- Да, причём тут силёнка. Интеллигентный ты больно, ручки ухоженные, глаза ****ские, повадки больно вольные. Привык в кабинетике бумажки перебирать. А мне работяги нужны. Понял? Это ты у себя, там... откуда ты приехал, был кем то, а тут... Ты не обижайся, иди отсюда, не отвлекай - и вновь погрузилась в свои канцелярские дела.
Вышел, как оплёванный, в сопровождении хмурого качка. Да, фирма не бедствует. Огромная территория, цветники, не менее десяти машин под погрузкой. Обида взяла. На руководящую должность сам не хочу и не умею, и в грузчики отказали. Но, нет, не на того напали. На второй день, одевшись проще, наделав копий всевозможных документов и характеристик, оставив дорогую машину за углом, дабы ненароком не вызывать раздражения, вновь отправился на встречу с тёткой. Зашёл с подобающей скромностью, положил документы на стол и, вздохнув тягостно, поведал о своём непростом материальном положении в данный момент. Заверил, что работать буду за двоих, что лучшего работника она за всю свою практику не встречала. Пока я разглагольствовал, она смотрела сквозь меня. Потом, прервав на полуслове, отправила в распоряжение Натальи Ивановны, на её усмотрение. Та, необъятных размеров женщина, громкоголосая, но с явно угадывающейся, где-то в глубине души, добротой, послала переодеваться. Пригрозив, что если, что не так, вышибет с треском. Ей это не удалось. Проработав полтора дня, и даже не пообедав, ушёл сам.
Бурлаки на Волге, крепостные крестьяне, за права которых боролись лучшие умы России, те, кто "как рабы на галерах" и прочий подневольный люд, теперь я с Вами. Будет революция, буду в первых рядах. Грузчиков тридцать человек, тележек двадцать восемь. Всё продумано. Слава тебе, неизвестный построитель схем эффективного использования труда. О, коварство. Недостаточно шустрому человеку, не успевшему завладеть орудием труда, обеспеченно шпынянье и выговаривание в течение дня. Он будет носиться с коробками в руках, и любой вправе его обидеть и послать куда угодно, он изгой, он безтележный. Я испытал это, и когда всё же смог завладеть телегой, был неизмеримо счастлив, как человек получивший повышение. Работа пошла. Заявка, бег по складам, вывоз под погрузку. Сложно было ориентироваться, и запоминать, где и что лежит. Я делал успехи и мне даже понравился этот бег. Ну а потом пришла фура. Мы втроем разгружали её до конца рабочего дня, успели только половину. Я с тоской посмотрел на напарников: когда заканчивать. Смеются: вот разгрузим, тогда и по домам. Закончили в десять. Едва донёс себя до постели и для меня до сих пор загадка, как отважился выйти на работу вновь. Всё-таки есть сила воли. Преодолев все пробки, в восемь утра я с телегой. Курить до двух часов дня нельзя, даже стоять нельзя, только движение, беспрерывное мелькание коробок, людей, весёлых матов и гневливых покрикиваний.
-Ты чё привёз. Совсем дурак? Наберут недоумков, потом расхлёбывай. - Ещё совсем молодая, но уже обабившаяся Маруся, орёт на меня.
- А что случилось? - я в искреннем недоумение.
- Написано, что? Какой сыр в заявке? Нет, ты читай, придурок. А ты чего привёз, а? Чего, спрашиваю, привёз?- Орёт, тычет фактурой в лицо.
- Чего кричишь?! - Вызверился и я. - Сейчас поменяю, и не надо так громко, может я и не опытный, но не дурак, со мной можно спокойно говорить.
- Да, пошёл, ты, бизнесмен хренов.- Ага, уже дошло до коллектива. То-то смотрят, как на слона в зверинце. Не надо было в таких подробностях анкету заполнять. Было дело, полжизни предпринимательствовал, а Москва этого не любит. С подобной анкетой, и пустой трудовой, в найм берут очень не охотно. Ты конкурент по умолчанию, больно самостоятелен и грамотен в вопросах, которые не должны тебя, как наемника, касаться. Кинул телегу, пошёл с горя перекурить вне установленного времени. Рядом присел особо привилегированный грузчик.
- Да не расстраивайся, она дура, на всех орёт. На нее начальство давит, она на нас отрывается, так -то она баба хорошая.
- Откуда знаешь?
- Чего?
- Что баба она хорошая?
- Да, ладно тебе, с подколами...
- Слушай, а чего все такие злые, вроде войны и голода нет?
- Да нормально всё, не бери в голову, рабочие моменты, пойдём, покажу твою зону ответственности.
- В смысле?
- Ну, когда заявки выполнишь, надо на складе прибраться. У каждого свой участок. Подвести товар. Рассортировать, выставить, подбить остатки, ну и такое прочее, что б всё тип-топ
- Ого. Новости. А слушай тут как, вообще. Я вчера до десяти мурыжил, так часто бывает?
- Да, считай каждый день. А как под праздники, так и до двенадцати можно. В субботу короткий день. До двух, четырёх, ну, как повезёт. Ну, что пойдём, буду учить. Кстати, в воскресенье мы в футбол играем, ты умеешь, придешь?
Я слушал, молча, а в душе поднималось, что-то грозное и тревожное. Солнышко пригревало, из последних сил, в преддверии долгой скучной зимы, высунувшись краешком из-за белой тучки. Воробьи яростно дрались за крошку. Лужи отливали сталью на асфальте, после вчерашнего дождя. Пахло свежестью и жизнью, несмотря на надвигающуюся бесконечно долгую зиму. Старший грузчик стоял в воротах, поджидая меня. За его спиной, в чреве огромных складских помещений, текла своя жизнь: искусственная, продуманная до мелочей и запрограммированная на года, десятилетия, века. Явственно, прямо физически, почувствовал приступ клаустрофобии. Зайти в склад, всё равно, что лечь в гроб. Пришло решение, отлегло от сердца, подмигнул солнышку: я с тобой.
Похлопав старшего грузчика по плечу, отправился переодеваться. Наталья Ивановна кричала вслед, что дурак, что таких денег больше нигде не платят, что пожалею, буду обратно проситься, но меня не примут, потому, что обратно они никогда не берут. Потеря потерь, вот и ещё одна возможность в жизни для меня навсегда закрыта. Сколько их было, этих нереализованных возможностей. А впереди бесконечность, а работа не проблема в мегаполисе, за недорого тебя купят с потрохами. А там, на месте уже не зевай, делай карьеру, если что-то из себя представляешь. Борись, грызись, втюхивай, продавай, выслуживайся, стань нужным, незаменимым, стань специалистом и будущее станет лучезарным... Тебе одобрят кредит на машину, дадут ипотеку, на радостях родишь второго дитятку, жизнь завертится, а там, глядишь, и дача, как высшая награда за труды, замаячит. В ста километрах от Москвы, а если ближе, то ты просто баловень судьбы и счастливчик: больше квадратных метров, выше и шире машина, больше звезд в отеле на побережье не Египта, но уже Турции, или, вау, Мальдивов. Можешь себе позволить взвалить большее бремя кредита... Бо-о-ольшой специалист...
Вадим Викторович
Квартиру снял спустя три дня. Курортный городок, крохотный, всего два десятка тысяч населения, и отдыхают в нем практически столько же. Сдают жилье посуточно, найти на длительный срок очень трудно. Я бы с удовольствием поселился и в какой нибудь деревушке, но там найти жилье еще более проблематично, работает только сарафанное радио и никаких иных информационных ресурсов. Испытывать судьбу не стал, город есть город. Транспорт, связь и прочее. Распрощавшись с назойливым арендодателем, хозяином квартиры, перетаскал вещи из машины. Рюкзак, палатка, котелки, амуниция - это отдельной кучей. Разложил на столе бумаги, выписки, развернул карту. Сколько я провел над ней времени, как долго ее искал на различных развалах. Подробная, военная, секретная. С нынешними интернет - гуглами не сравнить. Хотя навигатор, куда без него, вот он, новенький. До места отсюда не так и далеко осталось, несколько сот километров на машине. Это смысл и цель моей поездки... Место.
...Тогда, еще зимой, без понимания как дальше жить в изменившийся обстановке, беспрерывно куря и кашляя, я мечтал об уходе из цивилизации, в горы, на месяц, два, как сложится. Думал о Кавказе, Урале, Алтае, Тянь-Шане, я хотел быть всюду, только не здесь. Мечтал об оздоровлении, о поиске смысла жизни. Я же русский и значит должен, обязан искать этот самый смысл, иначе все зря. Поход - это поход, этого мало. Хотелось чего-то продолжительного и более душевного, что ли. Хотелось перемен радикальных. И вот тогда, рыская по Интернету, я прочитал историю парня, которая задела искренностью и правдивостью. Я узнал, в его метаниях и мыслях, себя. А дальнейшее чтение просто вынесло мозг. Он рассказывал о своем походе к каменной бабе, которую упоминал, якобы, еще Рерих, в своей знаменитой экспедиции по поиску Беловодья. И у парня были те же проблемы - курение, пьянка, постылая работа, жизненный тупик, поиск смысла и прочие духовные терзания. И он нашел ее. Бабу. На Алтае. И не просто попросил о здоровье и счастье, а залез ей на голову с помощью веревок и приспособлений, и там ночевал. Далее он описывал невероятные вещи. Сразу не почувствовал ничего, но перемены пошли, и очень мощные. О том, что он уже не курит, понял спустя три дня, просто забыл про эту проблему, а потом у него начались перемены в жизни, и очень крутые…. И тут записи прервались. Контактов автора так и не нашел. Но поверил я его словам. Зацепили сильно. Почувствовал, что не для красного словца писал, что, правда, огромная в его опыте...
... Дело в том, что мне та баба снилась, и не раз. Я видел долину, где она стоит, и видел в мельчайших подробностях, очень явно, ее фигуру, изломы каменных боков. Огромная глыба, высотой с пятиэтажку в виде женщины стоящей на коленях, с опущенной, в неизбывном горе, головой, прижала ладони к глазам. Отчаяние и скорбь. Я искал долго, поднимал все записи по данному факту, просмотрел тысячи и тысячи фотографий с различными скалами и местами, вытащил на свет божий все географические названия автором упомянутые, искал на картах и в описаниях и, в конце концов, составил маршрут и вычислил координаты. И именно туда собирался, но были сомнения, автор явно, что-то напутал, нафантазировал, а, возможно, специально ввел в заблуждение, потому что часто в описаниях его пути были явные не состыковки. Но не в описании чувств. Я чувствовал, видел, что путь туда он указывал верно, и четко, но мимолетно, мало было описания фактуры, и привязок к местности, и эта первая часть была выложена в Интернете раньше. А в продолжении, обратный путь он описывал уже очень-очень подробно и он… не совпадал с описанием пути туда. Спустя некоторое время пост и вовсе был удален, но я успел скопировать. Потратил на расшифровку много времени и, как мне кажется, верно вычислил место. Желание идти с приближением лета увеличивалось с каждым днем. Каменная святыня, а то что это именно святыня, не было ни малейшего сомнения, снилась мне... Это не было похоже на размытые картинки обычных сновидений, больше напоминало внетелесное путешествие, о которых читал в изотерической литературе, и всегда считал фантазиями. Путешествия во сне были яркими, и очень уж реальными. Это было похоже на наваждение. Истукан звал к себе властно и ощутимо сильно. И я был уверен, что никакой душевной болезнью тут и не пахнет, просто ... тайна. Как назвать иначе это явления, я не знал. И ни с кем не делился, даже с женой. Оздоровление и бросание курить, это нужно, необходимо, но это лишь повод, тут нечто другое. Я уверен, что это не просто поиск или поход, это, если угодно, спасение жизни. И не в переносном смысле, а в самом прямом. Поэтому я относился к задуманному очень серьезно.
Дело в том, что незадолго до отъезда из Москвы, когда сомнения навалились особенно сильно, и сразу возникло множество неотложных дел, каких-то планов, суеты, руководство, неожиданно, наотрез отказавшись подписывать заявление на увольнение, разглядело во мне огромный потенциал и предложило должность более высокого ранга, с окладом повыше. Казалось бы, вот оно то, ради чего и живут миллионы... карьера началась, появилась первая запись в трудовой, мне уже могли одобрить кредит в банке. Но... это был реальный сектор экономики, я отработал зиму в цеху, в котором видишь, чем дышишь. Экология производства, мать ее... Конечно, приняв предложение, стал бы больше времени проводить в офисе, вредность уменьшилась бы, но... Курение по две пачки в день, ежевечерняя полторашка пива, с этим самостоятельно я уже справиться не мог. Вкупе с дымами цеховыми, это быстрый путь к полной потере интереса к жизни, слабости и... В этот самый момент, вдруг, но не очень неожиданно, а вполне предсказуемо, стало отказывать сердце. Инфаркт не случился, но было близко к тому: резкая боль за грудиной, отдающая в плечо, слабость, вялость в конечностях и одышка. Я серьезно перепугался, но к врачам не обращался, перешел на строгий постельный режим. Три дня лежал и думал. И мысли невеселые. Деньги, карьера, стабильность – кладбище. Или тайна, мираж разума, и все тоже кладбище, но не так неотвратимо, как вдруг замаячило сейчас. В этот момент я и решился: отказался от повышения и поступил не благоразумно с точки зрения окружающих - уволился и через некоторое время выехал в неизвестность.
... Смотрю карту. Изгибы линий, синие прожилки рек, белки ледников, зелень лесов, пунктиры троп, дороги проселочные и трассы федеральные. За окном гомон ребятни, солнце освещает комнату, играет тенями листвы на столе, в открытое окно поток теплого, вкусного, напоенного ароматом хвои, воздуха. Рядом у подъезда мужички скидываются на бутылку. Как я понял, это их излюбленное, если не единственное занятие с утра. Раздобыть средств на флакон. Флакон здесь не фигура речи, часто это реально флакон аптечный с настойкой боярышника. Эти флакошки, пустые, валяются повсюду. Но мужички пьют тихо, интеллигентно. Скучковались, хлобыстнули и по своим делам. А дел, прямо скажем, не много. Работы, как я узнал, здесь практически нет. Охрана санаториев, грузчиком в магазин, калымы у приезжих частников по строительству домов. Лифтеры, продавцы, энергетики, администрация, учителя, врачи, полиция - все как везде. Производств никаких. Уровень зарплат в два раза меньше, чем у меня был, не вспоминая о том, от чего отказался. Но в целом городок впечатлил - тишина, покой, красота, чистота... а воздух... от воды накипи нет, она мягкая и вкусная, правда коммуналка и продукты с одеждой, дороже, чем в Москве, зато проезд в три раза меньше. Только ездить некуда, городок пешком пройти за час можно насквозь. Но не в этом дело...
... Горы. В них мистика и красота, неподвластная описанию и пониманию. Кто прошел хотя бы один маршрут, пусть в несколько дней, никогда не забудет этого. Это как богобоязненному человеку, попасть в Иерусалим, к гробу Господню. В горы входишь как в храм, созданный самой природой, вселенной, высшим разумом. Тут нет хаоса, тут все логично, для человека понимающего, мыслящего, они живые. Лично для меня, они пуп мира. Для себя я вижу это так, если в упрощенной форме. Вот есть холодильник, он большой, квадратный, в нем десятки килограммов продуктов, мы его видим и пользуемся, не задумываясь, что главное в нем это то, чего мы не видим. Моторчик, скрытый от глаз, трубочки, вделанные в корпус и законы природы, благодаря которым газ забирает тепло. Мы не вникаем в суть, главное все работает и урчит. Так и горы, это моторчик, а весь мир один большой агрегат, где все важно и взаимосвязано. Горы собирают и аккумулируют влагу, испаряемую океанами, распределяют воздушные потоки, здесь начинаются реки-трубочки, здесь тайны и загадки, тут на одном километре сосредоточенно больше, чем на десятке километров равнин. Здесь за час можно посетить, с набором высоты, практически все климатические зоны и пройти в один день, от + 30 в долине, до минуса и снежного бурана на вершине. Для меня горы, как собор для верующего и даже больше. Не может человек, как мне кажется, создать такой красоты и гармонии. Если есть дом божий, то он тут. Здесь гуляют энергии на просторе, здесь первозданность и чистота, пока еще мало тронутая человеком. Здесь симбиоз флоры и фауны, инь и янь, человека и природы, материального и духовного. Здесь можно пить из рек, ручьев, и любых луж, собирать ягоду и грибы на тропе, вежливо пропустить, подождать проходящего мимо медведя, лежать на поляне и смотреть в облака, или на суету живой жизни в траве и ... быть счастливым. Если сможешь разрешить себе быть счастливым. Если, конечно, не замерзаешь, или не промокаешь, и если не голоден... Да, везде нюансы. Но, мне всегда казалось, что жить надо там, где реки начинаются, а не там, где они заканчиваются... От мыслей отвлек голод... или там, где хорошо кормят? Надо на рынок сходить, местных деревенских деликатесов прикупить, пивка здешнего. А завтра уже начинать потихоньку готовиться.
Спешить некуда, походный сезон еще не начался, прохладно в горах в начале лета, снега много на перевалах, пару недель надо подождать. Семью встретить, они тоже хотят пожить летом на курорте, отдохнуть, квартиру на все лето снял. А пока, перед основной экспедицией, схожу по окрестностям прогуляться. Замечательных мест вокруг много, но мне надо посетить одну вершинку не далеко, полтора дня пути, на которую туристы не особо ходят, делать там нечего. В своих виртуальных сновиденческих путешествиях я бывал на той вершине два раза и отчетливо все помню. Эта прогулка как тест: давно задумывалась с целью, во-первых, понять, почему мне надо именно туда, на эту ничем не примечательную макушку, зачем снилась? А во-вторых, если она выглядит именно так, как представляется в моей голове, то и каменная баба, и все остальное - реальность. Сомнения у меня все-таки оставались на счет внетелесных путешествий, вполне возможно просто игры подсознания, кто знает, на что способен мозг...
Собрался быстро. Нехитрое это дело, всего две ночевки, продуктов мизер. Пивком затарился, а как же ж. Вечерком у костерка... Прогноз на ближайшие дни хороший, погода солнечная, тепло, перепад высот тут небольшой, до километра. Рюкзак легкий, я еще опасаюсь за свое сердечко, потому темп взял черепаший. Потихоньку, полегоньку. При больших нагрузках начинается резь за грудиной. Постоишь, подышишь - проходит. Терренкур для отдыхающих в санатории, в три километра обустроенной тропы, вскоре закончился. Табличка в конце тропы извещала, что далее обработка от клещей не проводилась и просьба не ходить. Народ дисциплинированно доходил до этого места, топтался и разворачивался. Далее заросшая тропа, кусты цепляют одежду, вспугнутая с высокой травы мухота лезет в глаза, появились и комарики. Что поделать, здесь речная сырая низина, вокруг низкогорье, не настоящие горы. Слева весело журчит река. Вода мутная, после дождей, в горах выше активно тает снег, но все равно удивительно, сколько я ходил по горам, вдалеке от населенки вода прозрачна - пей, чуть ближе к жилью, муть начинается, хотя жилье ниже по течению, а вверху ничего нет. Возникает прямая логическая цепочка: человек-грязь. Хотя, наверняка, все из-за высот. Вверху камень, и там нет человека, внизу плодородная почва и тепло, там больше жизни и ее отходов, там люди, и соответственно, вода, размывая землю, мутнеет. Довольный своими соображениями, тем, что оправдал в этот раз человечество, сняв с него обвинение в загрязнении горных рек, вышел на берег озера. Рано оправдал. Это пруд, искусственная запруда. Вот дамба из камней, вон и домики на дальнем берегу. Идет дымок, баня топится, мужики с криком выбегают на мостик и голышом прыгают в воду. Красота. Я улыбаюсь, хорошо-то как. Вернусь с прогулки надо обязательно в городскую баню сходить, если она там есть.
Через несколько часов исчезли все следы деятельности человека. Тропа, несмотря на близость к городу, выглядит заброшенной и давно не хоженой, ощущение, что находишься в сотне километров от жилья. Воздух пьянит всеми ароматами лета: вот потянуло хвойным, и вдруг невесть откуда налетел ветерок, и пахнуло цветочным ароматом, полынью и травой. Это откуда-то из ущелья, сбоку, вокруг лугов не наблюдаю. А вот хлестануло, резко, много - пихта, до головокружения. Нереальный запах нагретых солнцем смолистых веток и хвои, так не пахнет нигде. Эссенция, что добавляют в воду в парилке - жалкое подобие. Запахи непостоянны и неоднородны, они тянутся волнами, сменяясь один другим, смешиваясь и создавая неповторимый микс.
Пообедал на камушке, нагретом солнцем, запил холодной водичкой с ручья, сбегающего тонкой прозрачной ниткой с соседнего ложка. Хорошо. Я мечтал об этом, хотел этого, и добрался, наконец. Сколько всего преодолено, сколько передумано, а сколько предстоит. Давай, вживайся, теперь это твоя жизнь надолго. Подремал после перекуса с полчасика, встал, собрался и прибавил шагу. Жжение в груди куда - то ушло, шагалось легко, хотя не тренированное тело уже стало заявлять о себе некими посторонними неожиданными болями и потертостями. Но я знал, что начало всегда такое, не стоит обращать внимания на мелочи, все пройдет, шелуха изнеженности слетит за пару дней, потертости превратятся в загрубелости, тело справится, адаптируется. Я не впервые в горах. Хожу давно, люблю это дело. Но всегда с коллективом, пять, десять дней, по изведанному маршруту, в законный ограниченный отпуск, и абсолютно бесцельно. В этот раз иное, это не совсем поход, это судьба, рок, иначе сформулировать не могу. Не знаю до конца куда, не знаю на сколько - может месяц, может три, а может... Я организатор, но не вдохновитель. Я придумал цель, но не мной она поставлена. Кто-то властный и мудрый вел меня по пути обретения...
Не сбылся прогноз погоды. К вечеру затянуло основательно. Бежал до самого заката, и успел дойти до подножия горы, на вершину которой собрался, и... Река, тут уже ставшая ручьем, небольшой каменный мыс, деревянный настил с навесом под палатку, костровище под крышей, обустроенная стоянка, все как виделось во сне. Справа - я прошел немного вперед, да, тропочка пошла вверх. Два часа и будет вершина, а там грот, а через него выход на высшую точку с одинокой карликовой сосенкой. Развел костерок, вскипятил чайку, было над чем подумать. Сейчас впервые столкнулся с фактом. Не фантазия, а реальность, хоть и попривык уже, но пугающая. Я здесь был. Ровно два раза и ни разу в физическом теле. Все знакомо, все на месте, ничего не изменилось, даже старое дырявое закопченное ведро у костра. "Путешествовал" я здесь давно, уж ведра то могло и не быть, вещь никакущая, пнул и нет его, а ведь стоит, антураж создает. Значит, отбрасываем совсем мысль о сдвиге по фазе, она все-таки где-то сидела глубоко, хотя и высмеивалась. Тип я адекватный и реалист еще тот. Всему есть свое объяснение, я в науку верю, и в то, что мы еще мало, что знаем, мы неучи во вселенной.....
Ситуация, однако. Думал, схожу в этот поход, посмеюсь над своими придумками, как нибудь их объясню для себя логично, или просто забуду, выкинув из головы. Потом поброжу пару недель, поищу бабу, все-таки интересно, можно сказать я с мыслями о ней полгода промаялся, разомнусь, вернусь, да и начнем с супружницей новую жизнь, не знаю где, но налаживать-то надо. А тут иное выходит. Думай, не думай, а пора устраиваться на отдых, дождик начался робко и тихо. Разложился под навесом, в спальнике, укрывшись целлофаном, вполне сносно. Утро вечера мудренее. Спать…
... Среди ночи неожиданно подскочил. Еще не понимая, что происходит, но, уже чувствуя необычность пробуждения, прислушался. Тихо шуршит дождь, кромешная тьма накрыла горы. Может, в туалет захотел? Нет, вроде. А чего подскочил? Сна ни в одном глазу. Костер полыхнул пламенем, кто-то явно подбросил дров. Люди пришли. Странно, что я не слышал, сплю достаточно чутко, и незнакомая обстановка не способствует крепкому сну. Попробовал разглядеть, что происходит у огня. Да, явно кто-то есть и не один, значит, очень тихо подошли. Чудно, тут скрип дерева за километр слышишь. Делать нечего, никак тут не уснуть, пойду, посижу с людьми, поздороваюсь.
У костра молча, сидели двое мужчин, они не обращали на меня внимания, пока я не вошел в круг света. На огне закипал котелок.
- Чай? – я первым подал голос.
- Он самый. Будешь?
- С удовольствием... Вы откуда?
- Да, вот с гор спустились, зашли на огонек, можно, посидим немного?
- Какой разговор, грейтесь, может чего надо?
- Да, нет, Константин, все есть, сейчас отдохнем и дальше двинем.
Я напрягся, всмотрелся в лицо говорившего, на котором играли блики костра. Нет, незнаком мне этот человек. И странные оба какие-то. Одежда показалась странной, древняя, я бы так назвал, как не из этого времени, бутафорская. Обувь, типа, кожа животного, необычная. Веревочки, шапки, поклажа - все казалось чуждым, непривычным. И не было рюкзаков. А, может, где в темноте оставили, но дождь ведь, надо под полог.
- А имя мое, откуда знаешь? – Неожиданно для себя перешел ты.
- А мы про тебя все знаем. Ты ведь собираешься, идти искать Скорбящую? Так ведь?
- Нет. Каменную бабу. Она где-то ... - Я поперхнулся,
Да, именно, скорбящая, это скала в виде стоящей на коленях женщины, и она горюет. Точно. Но я не слышал, что бы ее так называли. Баба, да баба.
- А Вы знаете, где она, как дойти?
- Мы знаем. И ты дойдешь. Обязательно.
- А откуда Вы... Что я… - Никак не мог сформулировать вопрос. И замолк, поняв, что глупо будет звучать, что бы я ни спросил.
- То, что с тобой происходит, это нормально, это зов предков. Путь не близкий и рассказать мы тебе не сможем как идти, но ты найдешь. Здесь не тот случай, чтобы в навигатор забить координаты. Хотя можно. Но ведь кроме места, важен путь. Ведь так? Можно и на машине ближе подъехать, но не на твоей, вездеход нужен, но это суета и шум, и тогда не произойдет того, что ты хочешь. Это твой личный путь.
- Получается, паломничество. На поклон к каменной бабе по горам по долам, пешочком. А то я уж было засомневался - не глупость ли мне в голову взбрела? А что ты про зов предков сказал? Мои предки отсюда? Я не понял ... Тут ведь алтайцы, тюркский народ, а я... Не понимаю.
- Ты знаешь, что не глупость и… правильно сказал, именно паломничество. Принято такое определение. У тебя даже карта есть и помечено место. Так? Только разочарую, это не то место. На Алтае найдено более тридцати каменных баб, много вывезено и хранится в музеях Томска, Горно-Алтайска и даже Москвы и Санкт-Петербурга. Но многие остались на месте, много пока не найденных учеными людьми. Но ко всем ходят люди - это и называется памятью предков, зовом крови - это внутреннее чувство единения. Этим истуканам всего немногим более тысячи лет. И изображают они не женщин, баб, как многие думают, а лица воинов, на каменных стелах. Это не боги, это - памятники... Ты узнаешь об этом позже... А Скорбящая не здесь, к ней пути закрыты. Но люди доходят, такие как ты, находят. Она не идол, не рукотворна, на нее не молятся, это... просто место поминовения. От метки на твоей карте еще километров сто, направление на восток, не далеко. Прислушайся к себе, внутренний голос подскажет, главное доверься, как вы ее называете, интуиции. Ты дойдешь... А насчет алтайцев... я похож на Алтайца, а он? - кивнул на спутника. - Не все так очевидно, как преподносится, и про это узнаешь. Позже, когда будешь готов...
- Да, да, узнаю, но... Мне кажется, придумал я все это себе, нафантазировал, баба, поход, сны…
И осекся на полуслове. Ведь это я придумал, это моя идея, а кто они? Почему так говорят странно. Откуда все знают? Я не делился ни с кем, ни словом, ни намеком. Что, опять сновидение? Полночный бред, но нет... Я знаю, что такое путешествовать во сне. Нет, сейчас это реальность... Наверное.
- Посмотри на меня внимательно и запомни мое лицо. Возможно, я буду выглядеть немного по-другому, но ты узнаешь. Когда все закончится, будешь ждать меня, ничего не предпринимая. Слышишь? Дождись меня, сколько бы времени не прошло, я приду к тебе, представлюсь Вадимом Викторовичем, и мы все обсудим и все приведем в порядок. А пока тебе на восток. Пей чай, остыл уже…- Его глаза горели неземным светом. Были прозрачны, чисты, что-то мистическое шло из глубины, такие глаза, наверное, были у Христа, у Будды. Он встал. Громадный мужик, звериной силы и такого же духа. И, хотя я сам не мелкий, вжался в скамейку, ощущая себя синичкой перед барсом. Потеряв и слова, и мысли, просто любовался статью этого необычного человека, и готов был идти за ним куда угодно и на что угодно…
- Племя позвало тебя, пришло время... Мы почувствовали, что ты можешь спасовать и отказаться от идеи разыскивать Скорбящую. И вот мы здесь. Это наш народ выбрал нас посланниками. И мы выбрали тебя. А знаешь почему? - Он нависал надо мной, давил, слова раскаленным свинцом падали в ночь. - Тебе расскажем, но потом. Научись задать правильно вопрос, будь готов услышать и принять и только тогда получишь ответ. Ты в начале пути. Просто ты один из нас, плоть от плоти, дух от духа, равный среди равных. Время пришло...
Второй все время сидел в тени и не произнес ни слова, но так смотрел на меня, прямо пожирал глазами, и казалось, пытался какую-то мысль мне в голову вложить. Но я был слишком растерян, прямо сказать - огорошен, всем происходящим, что бы вникать и рассматривать этого человека, хотя он меня почему-то очень нервировал.
Незнакомец замолк, костер совсем затух, лишь угли алели под золой, холодно. Молчание затягивалось, стало неуютно и неудобно. Гости сидят спокойно и ничего более не говорят и не делают. У меня вопросов куча. А с чего и как начать - не знаю. Они вроде все сказали, что хотели и, судя по всему, разговаривать дальше не собирались. Решил я дров набрать, оживить костерок, глядишь, веселее станет, тогда, возможно, и поговорим по душам. Так им и сказал, мол, они меня обогрели, чаем напоили, сами не притронулись, сейчас моя очередь, пусть подождут, я в лес метнусь. Они кивнули. Проходил минут двадцать, не меньше, на популярной стоянке с дровами туго, тем более ночью, хоть и с фонарем. Вернулся в полной темноте, костер умер, людей нет. Прошелся по поляне, ничего. Понял, что искать, смысла нет - ушли, как и говорили, попив чаю. Теперь пришло время, посидеть в тишине и подумать. И было, о чем…
.... Отошел от костра, залез на пригорок, огляделся, вычисляя восток. И вдруг увидел звезду. Огромную, казалось сдвоенную, слегка пульсирующую, как будто подмигивающую. Сомнений не было. Она указывала на восток, и перепутать ее нельзя было ни с чем. Она светила и указывала путь, несмотря на то, что ее не должно было быть. Потому что дождь. …
Зойка.
Проснулся в бодром расположении духа. Ночное происшествие уложилось в подкорку сознания и теперь воспринималось вполне нормально и как само собой разумеющееся. Сюда, на эту встречу, меня и вели. Все популярно объяснили. Встреча в верхах закончилась всеобщим взаимопониманием, обоюдным удовлетворением, в рамках, какой никакой, но логики. Позвали, пришел, получил. Информацию. Можно домой собираться. Кто это был - непонятно, да и бог с ними...
Солнце ярко светило где-то за горой, на небе ни облачка, мое ущелье оставалось пока в тени, от реки тянуло прохладой и сыростью. Пошел разводить костер, убедился; дрова лежат, именно те, что ночью собирал, вот моя кружка с недопитым чаем, а у гостей свои были, естественно они их забрали. Хотя чай не пили и вообще ничего не делали, просто сидели. Упав на колени, как собака - ищейка, стал по сантиметру исследовать землю, ища следы ночных посиделок. Земля плотно утрамбована, дождь под навес не заливал, обычный мусор, спички, окурки, использованная заварка, просыпанные и втоптанные сухие продукты. Ничего. Посмотрел и дальше от костра, уже на мокрой земле, пытаясь увидеть след без подошвы, возможно волоски шерсти, тупой отпечаток от необычной обуви. Даже если он и был, то я ничего найти не сумел. Все-таки не индеец, зоркий глаз, а вполне городской житель. Да и в чем сомневаться? Я вполне доверяю своему разуму и чувствам. Дрова лежат, кружка стоит, вон и ведро отброшено в сторону, не мною точно, видимо, когда костер разводили, помешало - не в чем сомневаться. Другой вопрос: все ли уже произошло, стоит ли мне идти на вершину горы? Разведя костер, начал варить кашу и размышлять, прислушиваться к ощущениям. Видимо, надо. Хочется на макушку, раз уж пришел...
...Подъем на гору, как и предполагал, занял порядка двух часов. На вершине нагромождение скал различных размеров. Я знал, с какой стороны обойти завал, и безошибочно вышел к щели меж двух глыб. Зашел в грот, вот приступок, второй, налево и вверх, легко вскарабкался на последний камень и оказался на вершине, у карликовой сосны, неизвестно как здесь выживавшей. Потрясающий пейзаж. Затраченные усилия и время того стоили. Я собрался присесть для медитации, подумать о вечном, и... отскочил в сторону на полусогнутых. Огромная гадюка, приподняв голову на добрый десяток сантиметров, напружинившись всем телом, но почему- то молча, не шипя, смотрела на меня, казалось с недоумением - мол, какого черта, это мое место. Сердце ушло в пятки. Пятачок на вершинке совсем небольшой, кругом нехилые обрывы, от лазейки, через которую влез сюда, я отскочил в сторону. Между отходом и мной, собирающаяся напасть, змея . Вообще не понятно, как мог, когда лез, не заметить такую гадину здоровую. Виды отвлекли. Если сейчас она начнет на меня прыгать, я и не знаю чего делать, жуть как боюсь этих тварей. И никакой палки рядом, совсем ничего, круглая лысая макушка. Мне ничего не оставалось делать, как замереть и, смотря ей в глаза, пытаться предугадать момент атаки и как то реагировать. Потихоньку подобрал ногу для хорошего пинка. Меж нами полтора, два метра, за спиной обрыв. Вот ситуация, и ведь не обойти никак...
Прошла минута, я уже начал потихоньку свыкаться с соседкой, она не нападала, первый страх начал отпускать, и в голове появилась вполне здравая идея, снять ботинок, и начать воевать с образиной с помощью обуви одетой на руку. Змеюка, я вдруг почувствовал, успокоилась, расслабила тело и уложила голову на свои кольца, прикрыла глазки. Я выждал еще, и сделал попытку протиснуться к пещерке, она мгновенно отреагировала, приподняла голову и подразнила языком. Я отступил, она улеглась. Что за тварь такая, ведь она должна бояться меня не меньше, чем я ее, так и уползала бы, пока я добрый и растерянный, как можно так - спокойно лечь и дремать дальше!? Повторив попытку протиснуться еще раз, с тем же результатом, успокоился и я. Змея не собиралась нападать, она просто отдыхала и всем видом просила не беспокоить ее, и не приближаться слишком близко. Хорошо. Я еще более отодвинулся от нее к обрыву за моей спиной, опустил пятую точку на камушек и свесил ноги с головокружительной высоты. Посидим, я ведь это и собирался делать, так чего засуетился. Интересно посидеть с местной жительницей, и просто помолчать, если что, я уже достаточно пришел в себя, и теперь точно смогу, в случае эксцесса между нами, сбросить ее с обрыва, не такая она и страшная, даже вполне симпатичная. Я назвал ее Зойка. Окликнул, она проигнорировала, я кинул в нее шишкой. Она отвернулась обиженно. Ну и бог с ней. Я занялся созерцанием окрестностей, уже ни мало не беспокоясь о гадюке.
... Грандиозность пригвоздила: сплошные вершины до горизонта в слегка голубоватой дымке, где-то вдалеке снежники по вершинам. Вот большая долина большой реки, вспомнил ее название. Вполне ласковая и рыбная, если сейчас отправиться, то к вечеру вполне можно расположиться на берегу. Я знал, что там очень красиво и раздольно. Вон и моя речка, вдоль которой я выйду обратно в городок... Весь мир на ладонях, я счастлив и нем... Стал искать восток. Очень быстро нашел, по солнцу, по бегу хребтов... сдвоенная пульсирующая звезда, если очень приглядеться, сощурившись, угадывалась в вышине, или мне это только казалось... но я точно знал, что она там, подмигивает. Я сидел, не в силах оторваться от открывающегося зрелища. Я многое видел, но такого... Казалось бы, в каком-то дне ходьбы от города, не в грозном высокогорье, а совсем рядом и вдруг такая грандиозность. А если ясная ночь? Оказаться под мириадами звезд, один на один со смотрящей на тебя вселенной. От этой близости к бескрайнему, кажется, с ума можно сойти. Я представил себя здесь одного в ночной тишине, и стало жутковато. Совсем один, беззащитен. Пространство вокруг подавляло, от него и сейчас-то кружилась голова, а если еще и верхний мир обнажится и надавит, то либо... почувствовать себя песчинкой не достойной, крохотной, на которую дунуть и нет тебя - тогда тревога, паника. Бежать вниз, искать себе подобных, сбиваться в стаю и забиваться в норы, подальше от неведомого, пугающего, подавляющего, уничтожающего. Я попробовал мысленно пережить это состояние - отталкивающе, неприятно, хотя это так по человечески - страх. Гораздо приятнее ощутить принадлежность и сопричастность, почувствовать себя в полной безопасности, как частицу мироздания. Этот мир мой, весь до края, и тогда - радость, смелость и ощущение бесконечности бытия. Чувства - это энергетика, хорошие чувства - добрая энергия, плохие - плохая. Это так очевидно. И следом неожиданно пришла мысль - энергия никуда не исчезает. Радиосигнал, посланный в космос, будет вечность бороздить галактики, жизненная энергия человека - биополе, душа, так же вечны в своей энергетической волновой природе.
...Я вдруг это почувствовал. Физически: ничто не берется из ниоткуда, ничто не исчезает в никуда. А значит энергия жизни, сама жизнь - вечны. Я вдруг стал сгустком энергии, и полетел вокруг земли, рванул к луне, вернулся. Хорошо, безмятежно, не надо на работу, не надо думать и спешить, строить бессмысленные, на потребу животу, жизненные планы, исполнять идиотские, кем-то придуманные ритуалы, брать на себя обязательства... Я, мы - свободны, так почему же... Пронзило вновь - и смерти нет, жизненная энергия покидает одну оболочку, потому что материя смертна и одухотворяет собой другую вновь народившуюся...
Быть может, эта змеюка была, когда-то скандальной бабой, или вполне приличной, раз не шипит и на чужаков не бросается. Прямо по Высоцкому получается. Я оглянулся, Зойка исчезла. Долго я не обращал на нее внимания, весь уйдя в мысли и пустые рассуждения. Окружающее навеяло. Бесконечность засосала. Я потянулся, тело затекло, - что только не придет в голову от безделья и созерцания. Посмотрел на солнце, на часы, опять на солнце - ничего не понимаю. Выходит я тут со вселенной часов шесть разговаривал. Значит, облететь землю и на луну смотаться, даже мысленно, все же занимает немало времени. Зойка, поди, уж пару птичек выследила и покушала и на другую вершину уползла. Так вот ты оказывается какая - медитация. Сколько не пробовал жечь свечи в квартире и усаживаться в позе лотоса, кроме пустых навязчивых мыслей ничего в голову не приходило. Думалось, что это либо придумка людей нагоняющих себе цену как особо просветленных, либо действительно, не каждому дано. Сейчас получилось очень просто, раз, и ... полетел ... Я покачнулся, подо мной бездна, в моем состоянии беспамятства вполне мог бы и... Пришел поздний испуг, закружилась голова, откинулся назад, на спину и потихоньку, по сантиметру отполз от края и так же на карачках, ногами вперед протиснулся в грот. Обед пропустил, хоть к ужину успеть, пиво в ручье охлаждается, потекла слюна, срочно вниз... но что это? На том месте, где грелась змея четкая гравировка, как лазером по камню - сдвоенная пульсирующая звезда, очень четко и красиво исполнена. Тайный знак, герб, символ, гадать не стал, для меня просто путеводная звезда. Достал телефон, сфотографировал, проверил - связи нет. Ну и ладненько, пора домой. Очень вдруг захотелось в квартирку, на диван и новости по телеку: Киселев, Соловьев, не важно, что б никаких тайн и загадок больше. Там, в телевизоре, проблемы смешные, игрушечные, придуманные, элита играет в геополитику, народы развлекаются. Шоу, я хочу, бессмысленного шоу, то, что навалилось сейчас, очень утомило и физически и морально и духовно. Это противоречит всему, что я знал о мире и о себе. Бегом вниз, надо срочно напиться...
С горы сбежал минут за тридцать. Грудь разрывала жгучая боль, но останавливаться, пережидать не стал. Эта боль уже порядком надоела, надо с ней, что-то решать: я свято верил, что свежий воздух, вода с ледников, наполненная минералами, большая физическая нагрузка, диета путешественника, не предполагающая переедания, наконец-то решат мою маленькую проблемку. Либо боль перерастет, во что-то более ощутимое и зримое, либо рассосется. Верилось во второе - пройдет, не может не пройти. Я еще слишком молод, а то, что курю с первого класса, не считается. У меня много сил и желания жить, все будет хорошо. Дошел до стоянки, вот они - сигареты. Я оставил их перед вылазкой на вершину, хотел чуток почиститься, подышать. Схватил пиво, сигареты, и рухнул в мох около тропы, опершись спиной о ствол. Трясущимися руками прикурил. О, благодатный дым... разошлось тепло по телу, закружилась голова. Глоток живительного пойла - все, жизнь удалась, неземное блаженство. Так и сидел, наблюдая облака, с пустой головой и душой, пока не выкурил половину пачки и не докончил полтора литра пива. Сходил в ручей за второй, которую оставлял на завтра. Завтра я уже выйду отсюда, чего зря тащить. Да, я пивной алкоголик, признаюсь себе в этом. Не было вечера за последний десяток лет, что бы, поставив вечером машину на прикол, я не влил в себя от одного, до трех литров пива. При этом похмельем не страдал, пил как компот, сильно не пьянел, окружающие по внешнему виду догадаться никак не могли, выглядел огурцом. Видимо, здоровье от природы, от родителей и выдающаяся печень. Пора с этим завязывать, нет уже сил, надоело, но не могу бросить... Помню в детстве однажды, по какому-то поводу, бабушка сказала, что мне не о чем беспокоиться, у меня сильный ангел - хранитель...
...Кряхтя и пыхтя, вылез из належанной ямки, покачиваясь, стал пытаться сготовить ужин. Все-таки ухряпался на свежем воздухе. Ангел... да тут, как я понял, не один ангел, а целое неведомое племя. И все родственники. Клан. Бред. Давайте, ребята, кидайтесь кучей, спасайте, я ж чего прусь в горы к бабе на поклон - мне вылечиться надо, от курения, алкоголизма, от дури своей, я понять хочу, как жить дальше. Мне муторно находиться в этом мире... Вы вот мудрые, сильные, на расстоянии к себе людей затягиваете, так давайте, вразумляйте, я на вашей территории. Не можете, не хотите?! Так и я хрен пойду в ваши горы, нашли дурака, триста километров туда и столько же обратно, я что, Дерсу Узала, Чингачгуг синий чулок? Вот эти тридцать или двадцать километров еле прополз, все болит... На гору сходил, устал, вот, даже руки шатаются... Мне вдруг сильно захотелось в свой родной чумазый и чадящий цех, к веселым мужичкам, где все привычно и знакомо, и раз и навсегда заведенный распорядок, где аванс и получка, а на выходные в театр и по магазинам, прогулки по паркам красавицы Москвы. Там безопасно, сытно и тепло. Там пиво на диване перед телевизором и никакого сельского хозяйства... А тут... солнце давно ушло за гору, стало ощутимо прохладней, появились первые блеклые, еле видимые, звезды, потянуло сверху сквознячком, зашумели деревья. Неуютно, жутковато, зябко. Черт с ним, с ужином, еле на ногах стою. Пошел спать; забился в спальник, свернулся клубочком, все остальное завтра, я устал, я пьян...
Снилась Зойка, мужики вчерашние иноземные, кутерьма звезд на небе... сильно мутило. Проснулся от тошноты, едва успел выползти из спальника и свеситься с настила. Рвота продолжалась минут десять, до полного опустошения. Умылся в речке, напился воды, и вновь все вылилось. Подумал, что, скорее всего, траванулся некачественным пивом и продолжил промывать желудок. Примерно через полчаса отлегло, стало легче, надо бы покушать. Развел костер, готовить не стал, заварил крепкого чая, пожевал колбасу с сухарями, заел конфетами с печеньем. Прислушался - все хорошо, улеглось, обратно не просится. А это что? Чешется. Пощупал - твою мать, клещ сидит, уже впился, толстый. Не выдирается. Полоснул ножом. Осмотрелся, еще двух нашел. Что со всем этим делать, не знаю. Надо срочно в цивилизацию. Как бы ни хаял ее, а куда деваться-то? Она кормит, лечит, жизнь поддерживает. Небо стало сереть, скоро рассвет. Не стал делать попытки вновь уснуть, быстро собрался и пошел домой, в город, на съемную квартиру: в больничку, мыться, кушать нормально, в баньку, к телевизору, в безопасность и комфорт. Хватит с меня приключений...
Михалыч.
... Ввалился в квартиру. Быстро привел себя в порядок и в больницу, благо через дорогу. Увидев мою панику, молодая врачиха развеселилась.
- Да не переживайте. Всегда так, прибегут отдыхающие: крик, шум, спасите, помогите. А клещ где? Его же надо исследовать, только потом лечение назначать, если потребуется. Хотите укол от инцифалита?
- Да.
- Десять тысяч.
- Как, десять? Дорого так...
- А как Вы хотели? Сейчас все дорого. Импортный, стопроцентный.
- Ну, можно, наверное, и поставить, на всякий случай...
- Эх, мужики... А если б я сказала двадцать? А если не инцифалита?
- А что еще?
- Клещ переносит много инфекций
- Ну, такой укол, что б от всего...
- От всего, сто тысяч
- Как, сто!? У меня нет... я не думал... а как...
Врачиха рассмеялась.
- Да нет такого укола, что б от всего. И, вообще, расслабьтесь, пошутила я. Не нужен никакой укол. Только если вы настаиваете и денег девать некуда. У нас последний случай инцифалита был лет десять назад и то, вероятнее всего, человек уже инфицированный приехал. У нас клещи стерильные. На всякий случай попейте, вот я Вам выпишу, понаблюдайте, если ранка не начнет краснеть, опухать, температура не поднимется, значит и другие инфекции Вас миновали. До свидания. - Деловая, отвернулась к своим бумажкам, но мне стало намного спокойней.
- А если начнет...
- Приходите, поможем, чем сможем. Авось...
Авось... Здорово. Что б я еще в эти горы, хоть ногой. А если несчастный случай, или Зойка, не такая миролюбивая, что с укусом гадюки делать? Нет уж, отдохнем месяц, два, погуляем, процедурки пройдем в санатории, сердце пусть просветят, диагноз поставят, и домой, в Москву. Не такая она уж и страшная, уже вроде, как и заскучал, с меня хватит приключений...
В этот день я отказался от ежевечерней дозы пива, о ночном приступе тошно вспоминать. В пивнуху зашел, по привычке, но тут же выскочил, едва сдерживая позыв на рвоту. Сильно видать отравился, от запаха мутит. На крылечке магазинчика бабулька продает травы.
- Милок, подь сюды. Тебе вот этот настой принимать нужно. На, бери. Тут пять трав и три корня, все мужские, для давления.
- У меня нет давления.
- Я знаю, вот и говорю для давления. Слабость, вялость. Да? Оно у тебя низкое. Расхлабыстанный ты какой-то, походка, как у рагутанга, бледненький, бери, не думай, как чай пей и все, через три дня побежишь как молоденький. - Бабка, божий одуванчик сует пакет в руки. Ну, если как у рагутанга, то ладно, беру, тем более с давлением угадала, гипотоник я. Дома упал в кресло, включил телевизор заварил покупку. Навар и впрямь оказался чудодейственным. В этот день, после своих похождений, я точно никуда не собирался, но напившись чая вдруг ожил, засуетился, заходил по квартире, навалилась неожиданная бодрость. Надумал в баню идти, смывать пыль дорог и тягость с души.
Банька в городке нашлась, небольшая, но очень уютная. Пар действительно легкий и пряный. Мылись со мной человек пять глубоких стариков, вели неспешные и очень интересные разговоры за жизнь. Прибежал еще мужик, молодой, поздоровался со всеми за руку, раздал по кульку травы,
- Курильский чай, вчера набирали за Семинским, вот только вернулся. Держи, - подает пакет и мне. Я мнусь, не удобно, не знакомый человек, остальные, как я понял, все знакомцы давние. - Да, не робей, бери, я полную машину привез, не стесняйся, трава - золото, от всех болезней.
Тут, как я понял, культ трав. Зарплат нет, так все в хозяйстве и в заготовках. Деды-то, присмотрелся, никак не меньше семидесяти каждому, а какие бодрячки. Расспрашивают вновь пришедшего с интересом о личном,
- Ты с Аленкой, что ли ездил?
- Нет, Аленку бросил, у меня теперь Ирка. Молодуха, красавица, Парамоновых, знаете..
- Это те, что за мостом, дочка ихняя... да, хорошая девка. С тобой теперь значит.
- Ну. Я теперь за травами с девушкой решил ездить. И работает, как трактор и сготовит и ночью веселей, а с друганами только пьянка получается. Красота, съездили сказочно, с погодой повезло, никого нет, голышом бегали по стоянке...
Деды слушали, улыбались, кивали головами. Чувствовалось каждому из них то же бы хотелось голышом с молодухой траву рвать. Хорошо сидим, тепло на душе... ба-а-аня...
- А жениться когда будешь, лет то уже не мало, а кажиный раз новая девка. Угомонишься в этот раз, нет? - Подал голос самый старший из всех.
- Михалыч, не поверишь, не нагулялся. Рановато мне, ты ж знаешь, с гор не выхожу. Сейчас пару дней и снова на неделю на Уйганаш. Какая женитьба с такой жизнью.
- Ну и че... пусть дома сидит, дожидается. На пару торговать-заготавливать будете. Баба в доме на душе покойнее. А ты, Санек, молодец, ушлый, лучше тебя Горный мало кто знает, весь уже облазил, или где не бывал?
- Ага, скажешь... до тебя, Михалыч, мне еще далеко. Вот ты, это да. Нет же такого места, которого не знаешь?
- Это-то, да, походил, поездил. С измальства, как на ноги встал, так и пошли с батькой тропить, почитай до сих пор нет-нет, а и выберусь куда. Возьмешь меня на Уйганаш?
- Ага, а коня в багажник запихнем, там двадцать километров до места, через перевал.
- Обижаешь, я че не пройду пару десятков. Тьфу, не расстояние...
- А тебе сколь уже?
- Восемьдесят пять, кажись... А так не помню, считать надо, днев рождений давно не праздную.
- Михалыч, простите не знаю по отчеству, - я решился встрять в разговор, - а вот место такое есть, где-то в районе.......... там скала большая на поляне, в виде женщины горюющей. Там не были?
Все смотрят на Михалыча, тот опустил глаза, как то сгорбился, заиграл желваками. Молчит. Минуту молчал,
- Нет, не знаю. - резко сказал, излишне резко. Что-то знает, не хочет говорить, - Ну что, мужики, пошли париться. - Встал первым, рослый, жилистый, прямой и мощный, тело гладкое, походка уверенная, возраст выдает только лицо в глубоких морщинах. Да, такому любое расстояние не преграда...
- Пойдем и ты, гость дорогой, попарю тебя нормально, по - нашему, по-сибирски.
Посидели в парилке, поболтали ни о чем, вышли обкупнулись, мужики потянулись в предбанник охолонуться, Михалыч тронул меня за плечо.
- Пойдем, похлещу тебя пихтовым, пока прогрелись.
Зашли обратно в парилку.
- А зачем ты Скорбящей интересовался, откуда про нее слышал?
- Я не говорил Скорбящая. Значит Вы про нее знаете?
- Я то знаю, а вот ты откуда слышал?
- Товарищи как то рассказывали...
- Рассказывали, говоришь. Товарищи... И ты собираешься туда идти, потому что товарищи рассказывали...!? А тебя к ней звали? - смотрит пристально, взгляд не отводит, требовательно, хочет получить ответ. - Ну? Чего молчишь? Звали туда или нет? Говори...
- Да.
Михалыч сразу как-то обмяк, ссутулился,
- Позвали, значит. Это хорошо. А меня нет. Я долго ждал, но... нет. Не позвали. Закрылись. Да, я там был. А тебе, раз позвали, надо идти, и не сомневайся, иначе жить не сможешь. А как найти... сам найдешь, они доведут.
- А что там происходит? Что за тайны, расскажи хотя бы, что знаешь. Кто такие - они.
- Все, паря, разговор закончен. Ничего не знаю, ты может и больше моего узнаешь скоро. У меня там горе большое случилось, не могу про то вспоминать. Все, пошли, мужики заждались.
Вот и сходил в баньку. Все одно к одному. Единственный, наверное, человек в городе, кто что-то слышал о Скорбящей, а он мне и встретился, и говорит - иди, а то жить не сможешь. Интересно, он это в прямом смысле, или так, фигурально. Спрашивать бесполезно, Михалыч на меня ноль внимания, как нет меня здесь. Хотел ему фото с вершины, звезду, показать, но не стал. Ладно, сам разберусь. Очередная тайна. Тепло попрощался с новыми товарищами, и отправился домой спать. Три дня лишь прошло, как я одел рюкзак и отправился в горы, а по ощущениям - месяц. Много произошло не понятного.
Надюшка.
Дорога петляла по распадкам, по полям и вдоль рек. Я ехал по Алтайскому краю, по изрезанным оврагами равнинам, вдоль гор. Дальше к югу начиналась республика Алтай, местные называют просто - Горный. Мой путь до Чуйского тракта и далее... Тут, как говорится, без вариантов...
Две недели пробыл в городке: встретил семью, хлопоты домашние, поездки по окрестностям, купания в пруду, сбор ягоды, терренкуры - все как во сне. Мысль все время одна и не отступная - надо идти. Идти. Путь определен, все готово, ранки от укусов клещей прошли через несколько дней без последствий, алкоголь, в любом виде, не лезет в горло с той памятной ночи. И отравление, видимо, тут ни причем. Я думаю, подозреваю, что сам попросил своих покровителей помочь с проблемой пьянства, и допросился, от запаха спиртного плохо становится. Хотя, может, и что другое, не знаю, но факт - пытался много раз завязать, и не получалось, а тут, хрясь, и никаких проблем вообще. После недели трезвости, и постоянных многочасовых прогулок на свежем воздухе самочувствие улучшилось кардинально. Меня все меньше страшила мысль о длинном пути и опасностях с этим связанных. С укреплением здоровья росла и уверенность в себе. Я занялся утренними пробежками, впервые за последние два десятка лет залез на брусья, турник. Ежедневные заплывы через местный пруд прибавляли мышечной массы, жена отметила что стал крепче, справнее, по ее выражению. Характер стал меняться: стал более уравновешенным, чаще улыбался. От чая и кофе отказался напрочь, только бабкин травяной настой, от которого меня прямо распирало и расширяло. Вообще, пристрастился к траве, вкус магазинных заварок вызывал отвращение, я даже прикупил кой каких сборов на рынке, но не оказывали они того эффекта, как бабкин чай. Это высшие силы послали мне ту бабульку у пивнухи. Я потом ее каждый день высматривал, но так и не увидел. Расспрашивал, но никто про нее ничего не знал... С куревом никак не мог справиться. Я перестал бороться, и решил, что путешествие все решит, там и брошу, если что...
... Крохотный поселок приютился на берегу большой реки. Дальше дорог нет. Без особого труда договорился с местным алтайцем оставить машину у него во дворе. Хороший пожилой добрый мужичок с ноготок, с раскосыми глазами и лунообразным лицом. Сто слов в минуту, сам себя перебивает. Он очень удивился срокам, которые я обозначил: месяц - точно, два - вероятно, три - возможно.
- Так никто не ходит. Это долго, ты понимаешь? Зачем, куда идешь? Это что, до сентября, октября... там снег может пойти, замерзнешь. А кушать, что будешь - голод плохо очень, да? ... я же за тебя переживать буду, не придешь, где искать? Пиши давай адрес мне вот здесь, кому звонить пиши... Куда тут два, три месяца ходить, до Казахстана - пять дней, до Монголии месяц можно идти, но зачем, доехать лучше. Любой маршрут тут максимум пару недель. Может коня возьмешь? А, полцены, на месяц бери... Машина залог. И катайся себе. А? На восток далеко. Никто не ходит, туда трудно, нет маршрутов. И ты не ходи, нечего там делать. Говорят плохо там, люди которые ходят иногда теряются. А если просто пожить, здоровье поправить, с богом поговорить - тут много таких приходит, ты такой?.. Тебе поговорить?...Так давай у меня на пасеке. В горах, красота, ни кого нет, только кони и бог вокруг, болтай круглый день, а?... Могу зарплату даже дать, маленько, не много, будешь помогать. А?...
- Спасибо, отец, я на восток пойду. Вернусь обязательно. Еды с собой набрал на пару месяцев, экономить буду. А конь? Конь хорошо, но не умею я с ним обращаться, лишние хлопоты, не везде пройдет, я все-таки пешочком, не спеша. А ты не бывал в долине ........
- Не-е-е, это очень далеко, наши никто не был, слышали только. Болтают чего попало...
- А что болтают, что там?
- А, говорят, блудят там люди. Ходят, ходят про кругу, теряются, потом находят их в других местах, а кого и не находят совсем. Глупости рассказывают, мол, и компас не работает и навигатор врет или отказывает, что, мол, черти хороводят. А еще, бают, что бандиты там, еще от советской власти прячутся до сих пор. А я так думаю, пить меньше надо, и не болтаться, где не след бестолку. Ну, что, не надумал, не останешься?
- Нет, пойду...
- Ну, как знаешь. Я предупредил, предложил, а там сам... Значит в конце октября позвоню сюда, да? Пусть машину забирают, так? Да, не, я просто уточнил... Доброго пути.
Видать многое и многих видел мужичок, удивить его трудно...Рюкзак неподъемный, килограммов тридцать, подкидываю на спину, трещит нитками. Готовился я долго, все прошил, укрепил, рассчитал крупы по граммам, компота по ягодкам, все что мог облегчил, от чего мог, отказался, путь далекий. Но и тайга не пуста - грибы, ягоды, позже и орехи, рыба, может, и зверюшку какую поймаю. Облегченный спиннинг взял. Не пропаду, авось... На том и стоим, на авось, да небось.
Путь начался без особых приключений. Дорога прямая, по долине вдоль реки. Тропа хорошая, ходят много. В первый день я прошел немного, но мне хватило и запыхаться и плечи с ногами натрудить и боль в грудине получить. И подумать о смысле жизни. Пот ручьем катил со лба, рюкзак гнул к земле, дыхания не хватало, сразу за поселком пошел хоть и плавный, но постоянный и большой набор высоты. Шел очень не быстро. Начало вечереть, темнеть, а места под стоянку все не находилось. Только лишь с первыми сумерками вышел на большую становую поляну, которую прозвал Лоховской...
...На ней расположились туристы. Двое мужчин и подросток. Увидев меня, они кинулись как к родному и на перебой стали выливать на меня все горести своего пути. Тот путь, что я проделал не спеша часа за четыре, пять, они шли с утра. Блудили, хотя дорога по ущелью, а с двух сторон склоны гор. Повредили ноги: все ноги, все участники. И в итоге подытожили: что в гробу они все это видели и куда им завтра идти, что бы скорее из всего этого выйти? Я пояснил, что идти надо туда, откуда пришли, других путей просто нет, что блудить больше не надо, просто идти вниз по реке, а ноги, они же не поломаны, надо просто помочить в реке, растереть и дать отдохнуть. А если потертости, то заклеить пластырем, или попробовать поиграть стельками - вытащить, или подложить. Когда завтра выйдут в путь, то обязательно сразу же пусть залезут в ботинках в реку и идут в мокрой обуви, так как она новая, а на сырую лучше сядет по ноге. Чем я мог им еще помочь? Но в голове не вольно промелькнуло - лохи. И поляна отныне, Лоховская, она же первая от поселка, и эти, не первые и не последние дошедшие до нее... бедолаги.
Встать рядом с ними я не решился, хотя они настаивали, суеверным стал - вдруг это заразно. Отошел еще с полкилометра и нашел крохотную полянку, мне хватит, и дров больше, чем на основной. Пока разложил лагерь совсем устал. Так дальше не пойдет. Курево лезло из всех отверстий моего организма. Кашель долбил не милосердно. А ведь пока ровная, почти долинная тропа, а что будет завтра, когда она полезет по склонам. Я медленно жевал свою маленькую щепотку каши, с несколькими граммами масла, определенная норма на вечер. Но и ее еле доел, аппетит от нагрузок пропал. Выпил пару кружек чая с сигаретами вприкуску и получил приступ кашля с выворотом кишок наружу. Кашель бил неудержимо, градом лились слезы, сопли во все стороны. Да сколько можно... Едва уняв приступ, с остервенением вывернул клапан рюкзака, куда сложил двухмесячный запас табака и, с ужасом в душе от своего поступка, кинул все в костер. Они горели, а я лихорадочно собирал мысли в кучу - что это, зачем, а как быть, а что будет... Надо вещи спрятать и в поселок сбегать, тут рядом, купить... А зачем жжешь, еще не поздно - вытащи, они не сгорели, потуши... Нет, нет, пусть горят, я, если что, завтра схожу, куплю... Да нет в той деревушке магазина... Ниче, я съезжу, у меня же машина. Как быть то, как идти без сигарет, а с ними, как?... Я получил дозу шизофренического полураспада по полной программе. Страх, не шуточный, овладел душой... Я устал, залез в свою крохотульку невесомую палаточку и забылся очень тревожным сном. Впереди столько всего, много сотен километров, здесь день за неделю, а я без друга, без поддержки, я голый и беззащитный, ни как без сигарет и с ними - ни как...
... Я зря так переживал... По утру надев штаны, не забудьте про часы... В довольно бодром расположении духа, вполне выспавшийся, с первыми лучами солнца, залез в горную ледяную речушку, поорал от души, думаю, очень напугав лох... чудаков внизу. Им теперь еще больше можно будет поведать горестей следующему встречному. Сготовил и съел завтрак, собрал рюкзак, встал на тропу и улыбнулся, вспомнив, что я теперь не курящий. Желание закурить ни разу так и не возникло за все утро. Идти за сигаретами вниз? Какой бред. Мое настроение мне понравилось. Рюкзак сегодня казался вполне носимым, или привык, или сильнее стал, или сигареты...
... На третий день, от начала пути, попытался сделать рывок без остановок через перевал..... высотой более трех километров, из долины реки, к озеру.... Очень сложный перевал. Его коварность, не в труднодоступности, он вполне проходим любым тренированным пешеходником, а в высоте. Чудная погода продолжала баловать; ни облачка, и уже через пару-тройку часов подобрался к перевальной седловине, и.… Налетело неожиданно.... Сначала слегка нахмурилось, чуть похолодало но, в считанные минуты, небо потемнело, вершины окрестных гор окутались туманом, потянуло сыростью. Ветер взбесился. Все сильнее и сильнее, каждый шаг требует все больших усилий, и вот спустя полчаса с трудом, падая грудью на ветер, выхожу к седловине. Воет и бешено крутит, пересыпая песчинки, и уже двигает мелкие камушки. Все грознее и неотвратимее надвигается буря. Мелкая крупа снега режет глаза, заставляет пригибаться к земле все ниже и ниже, искать защиту за крупными валунами. Ветер пытается сбросить в пропасть, руки стынут в матерчатых перчатках. Остается пройти метров сто-двести до перевальной седловины, но приходится остановиться и, укрывшись с подветренной стороны крупного осколка скалы, одеть на себя всё, что имеется из теплой одежды. Тропа, и место, куда необходимо выйти, с трудом угадываются в снежной круговерти. Решил переждать.
Прошло немало времени, но перемен не было, холодно, надо срочно вниз. Замерзаю сидя. И едва наметился хоть какой-то передых в пурге, побежал в спасительную долину. Внизу значительно теплее и тише. Ни одного человека нигде, если бы не тропа, то создается впечатление, что со времен от организованной наспех стоянки. Решил в этот день никуда не ходить, уже не успел бы. Здесь и ночевал, на сотворения мира, здесь никого и не было, кроме каменных собачек, колония которых проживала невдалеке на дивном зеленом лугу, в котловине гор, под перевалом, в месте, где начинается река, выбегая ручейками из-под каменных осыпей. Собачкам не понравилось мое соседство, и утром, с первыми лучами солнца, они начали активно меня выпроваживать, лая издалека, и показывая жирные свои зады, едва привстану. И не зря они возмущаются. Одну из них я поймал петлей поставленной на ночь, и сейчас лакомился великолепным наваристым супчиком. Ловить и готовить их меня научил давно, еще в первый мой поход, веселый балагур инструктор Вася, приговаривая - не брезгуй, жри, вдруг пригодится. Пригодилось. Тушенки на два месяца на себе не унесешь. Эти зверьки вполне съедобны, только жир срезать, его много и он несколько горчит, и хорошо проварить, слив первый навар. Это не суслики, не бурундуки, не знаю, как назвать, собачки, да собачки, может по- научному как по другому. Их колонии обитают на крупнокаменистых осыпях в безлесных местах, как правило, на южных, или юго-восточных склонах, навстречу утренним лучам солнца. Их присутствие выдаёт большое количество помёта в виде шариков, утоптанная почва, да и сами они ведут себя довольно шумно, мимо не пройдешь. Поймать их легко с помощью обыкновенной петли, они будут мне очень полезны в качестве источника белка. Теперь быстро вверх, не теряя ни минуты, надо успевать пока погода благоприятствует. Матерею на глазах, уже не туристом себя ощущаю, местным аборигеном: в рекордное время, не более трёх часов, взобрался на перевал. Трагедий на нём было множество. На подходе, вчера, встретил местных проводников - алтайцев. Они поведали, что через перевал идти нельзя, он закрыт, снега лошадям по брюхо и одна девушка, неделю назад, ступив не туда, соскользнула в пропасть. Она погибла. Еще рассказывали, что несколько лет назад группа школьников под руководством не очень опытных педагогов, попала в буран, и, замерзая, не побежали вниз, как я вчера, а попытались разбить лагерь и поставить палатки на перевале. К утру погибли все. Это не страшилки и не сказки - это реальность, не всегда попадающая в новости первого канала. Поэтому, постоянно поглядывая в гнилой угол – западный – шел осторожно, но максимально быстро, насколько позволял рюкзак и здоровье. Конечно, втянулся уже в процесс немного, но еще далеко не терминатор.
Вот седловина, небо чистое, виды. Потрясающая в своей величественности многоголовая гора, во всей красе, встала на горизонте. Вдоволь налюбовавшись панорамой, побежал дальше. Тропа, вплотную проходящая вдоль обрыва, частично переметена снегом. Всего метров двадцать, дальше нормально, камень. Обход через вершину. Очень далеко и долго. Видимо, здесь девушка и погибла, про которую проводники рассказывали. Посмотрел вниз, сотни метров ужасно крутого склона утыканного камнями, покатился, шансов выжить не много. Но все же решил рискнуть, прошел эти несколько десятков метров по перемету, вбивая носки ботинок, до упора, в снеговую массу. Пронесло, снег позволял пробить себя ботинком, хорошо не лед. Пройдя какое-то расстояние по гребню, сел передохнуть и насладиться видами, не каждый день с такой высоты можно обозреть мир. Из-за складочки местности вышла группа на лошадях, поднимающаяся с противоположной стороны горы. Поговорили. На вопрос, можно ли пройти низом, не через вершину, пожал плечами: я, мол, прошел, как вы не знаю... Они пошли моим следом, вскоре вернулись, покачали головами, покрутили пальцем у виска и повернули коней на вершину. Нормально, вы же конники, вам чего пару километров вверх... и побежал вниз.
Вскоре навстречу еще одна группа. Не горы, а проходной двор, народу как в Сокольниках в выходные. Группа не очень большая, человек семь, десять, не считал. Молодежь. Поболтали о том, о сем, главарь попросил на послед, если встречу ниже девушку, то передать ей, что б поспешила, что ждать будут за перевалом. Я, в недоумении; высказался, что надо бы подождать, не оставлять человека здесь одного. Рискованно это. В ответ - да ничего страшного, она уже четыре дня так ходит, но всегда к вечеру догоняет. Четыре дня – внизу, по долине, по ярко выраженной тропе. Пожал плечами, мне то, что до них... Ещё через час встретил девчонку, рюкзак больше неё, очёчки поблёскивают, трогательная косичка. Передал слова товарищей, она кивнула без особой реакции и пошла дальше. Я присели отдохнуть, глядя вслед. Шаг, передых, другой. Я оценил, что до вершины ей не менее трех, четырёх часов. Её товарищи уже там. Спуск, ещё два, три часа. Нет, не дойдёт посветлу. Я окликнул её, в несколько шагов догнал, спросил, не нужна ли помощь, что за люди с ней, может вниз, я провожу до тропы на поселок, в обход перевала. Там много групп ходит... Нет, всё нормально, дойдёт, спасибо, и пошла дальше. Шаг, подышала, второй. Чудно. И чего делать? Не силой же тащить, пошел далее. Не мое это дело. За час сбежал вниз, проскочил, безлюдное по этому времени года, начало сезона, озеро в долине, и сел готовить поздний обед. Пока раскладывался, накатили тучи. Быстро и неотвратимо. Вдали загромыхало, горизонт налился свинцовой чернотой. Едва поел, закапало. Горы укрылись в непроницаемый мрак, над перевалом сверкали молнии. Я поругал матом горного духа, требуя прекратить безобразие. Иногда этот способ помогает. Вот и сейчас, горный дух испугался: в полукилометре от меня бушевала буря, стена воды закрывала горы, на моей же стоянке едва капало. Пора бежать вниз, подальше от бури. Быстренько собравшись, я повернулся к горе, укрытой непогодой. Где-то там, среди молний и вселенского хаоса, под перевалом, карабкается вверх одинокая девушка, с трогательной косичкой и сильной оптикой на глазах. Её напарников буря достала, наверняка, на другой стороне вершины, и у них не осталось никакого выбора, кроме как бежать вниз, в зелёнку. Хотя выбор есть всегда: спасать задницу, или оставаться человеком. Я замер в раздумье, как поступить. Это не мое дело, там много молодых, крепких парней, это их человек. Очень надеясь, что у девчушки, в её огромном рюкзаке, было всё необходимое, чтобы выжить, я поплелся вниз, прочь от набирающей силу бури. Но ушел не далеко, все замедляя и замедляя ход и, наконец, встал совсем. Нельзя так... Что-то ощутимо и очень явное держало и толкало назад, внутренний голос нашептывал, иди... спасай...
...быстро перебрал рюкзак – полотнище, сухой спальник, горелка, котелок – а лишнее вон, в целлофан и под корягу. И двинул напрямую, по едва заметной тропке, в обход... Я вот тут, вдоль речки и вверх, это короче намного, чем по основной тропе...
... тропа начала теряться, всё ближе подступал обрывистый берег, пытаясь скинуть меня с рюкзаком в реку. И вот пошли непроходимые прижимы, дальше пути нет. Судя по рельефу местности, основная тропа шла по верхней террасе, параллельно моему ходу. Возвращаться назад - очень много времени потеряю. Полез наверх, обрывчик не казался неприступным, а дальше вроде становилось положе. Карабкался, цеплялся за уступы, камни, корни и ветви. Мох сдирался со скользкого камня, не давал упора ноге, хилая растительность не давала возможности уцепиться за нее. Десять минут подъёма и река уже далеко внизу, оглянулся – высоко, страшно и уже спуститься явно не смогу, устал, первый запал прошёл, стал подступать страх. Впереди положе не становилось. И я, оглядев предстоящий подъём, вдруг впервые испугался по-настоящему. Ходу вперед не было, так же, впрочем, как и назад. Рюкзак стал вдруг очень тяжёл, пот щипал глаза, ноги ослабли, руки тряслись от напряжения. Можно было скинуть рюкзак, но его бы унесла река. И я уже сомневался, что смогу спуститься даже без него. Распластавшись по стене, медленно карабкался вверх, поминутно соскальзывая ногами с мокрых уступов. Вниз уже не смотрел, казалось, что река страшный зверь, караулящий свою жертву. Мало было сомнений, что она дождётся меня. Я впал, в какой-то ступор, мысли ушли, только медленные движения по миллиметру, по сантиметру. В голове не проносились картинки из прошедшей жизни, видимо, было рано. Не знаю, сколько прошло времени, каждую мышцу, прожилку моего тела сводило судорогой. Я хватался зубами за хилые веточки, сливался в единое целое с камнем, присасывался к нему, как улитка, своим липким телом. Гул реки всё отдалялся, я не смел посмотреть вниз. Был момент, когда, распластавшись в невероятной позе, замер в ней на пару минут, потому как не видел никакой возможности переменить положение тела. Затем, собравшись, и попрощавшись с этим миром, сделал какой-то невероятный прыжок и зацепился, задержался, врос в спасительную полочку. Время, и всё происходящее, потеряло смысл. Где я, куда и откуда, кто и где меня ждёт, всё ушло, только сантиметры и метры вверх, подъем не мог продолжаться вечно. Я бы уже и рюкзак скинул, но и это не имело смысла, я втянулся в процесс преодоления, в процесс борьбы за жизнь, стал частью этого мира, этого леса, этой горы. Скинув рюкзак, нарушил бы это единение, наступившее хрупкое равновесие. Я не думал о том, что очень хочется жить, просто сорваться было бы очень больно, пугало начало полёта, захватывающего дух, который наверняка бы закончился мгновенной болью, которую даже не успел бы почувствовать. И… я не имел права погибнуть, меня ждали и на этой горе, я это чувствовал, и семья дома, и… они, те кто послали меня в путь, тоже ждали. Для чего- то я им нужен. Надо выжить. Я полз по горе, сдирая кожу на пальцах, и росла уверенность – дойду... Пришел в себя, и огляделся по сторонам, только тогда, когда уткнулся головой в чахлую сосенку, которая росла перпендикулярно земле. Наконец смог оглядеться и отдышаться, порадоваться жизни, как же она хороша, но рассиживаться некогда....
...Я вышел верно, пройдя несколько десятков метров, наткнулся на основную тропу, извилистой лентой, уходящую во мрак бушующей впереди непогоды. Поправив рюкзак, быстрым ходом пошел вверх. Вскоре климат изменился. С каждым десятком метров набора высоты становилось все прохладнее, дождь из мелкой мороси превратился в сплошной поток воды, затем к нему стали примешиваться крупинки снега. Чем выше, тем сильнее ветер, хуже видимость. Спасала хорошо выбитая в камнях тропа, она не давала сбиться в сторону и придавала уверенности, что я найду человека идущего впереди меня. Вот и место, где мы встретились с девушкой. Интересно, далеко ли она ушла? Нет. Не очень, через двадцать минут вижу целлофановый бугорок над не очень крупным валуном. Привет! А в ответ тишина. Более неудачного места трудно было найти, но она и не искала, она села прямо на тропу, укрылась пленкой, поджав колени к подбородку, и… уснула. Я потрогал ее за плечо, никакой реакции. Устала бедняжка. Сейчас все сделаем. Я осмотрелся, побегал по округе, в ста метрах обнаружил скопление валунов, один из которых очень удачно прикрывал ровную площадку от дождя и ветра. Пощупал, попробовал – действительно сухо. Достал полог, соорудил шалаш, привалив края камнями, оставив только узкий вход. Расстелил коврик, спальник. Разжег горелку. И примостил на нее котелочек, зачерпнув воды из ближайшей лужи. Отлично – зимовать можно. Дрова бы только раздобыть. Но это сейчас не реально, эх, надо было снизу прихватить. Ну, нет, так нет. А холодно.… Пока бежал, не замечал. Сейчас остановился и дрожь прошибла. Однако близко к нулю. Вот тебе и середина лета, юг Сибири. Вернулся к девушке, начал тормошить. Очень вялая реакция, почти ни какая. Это уже не сон, похоже на обморок. Ладно. Сгребаем в охапку, рюкзак пока в сторону, несем в лежбище. Насквозь мокрая, с куртки и штанов струйки воды, волосы, как мочало. Не мудрено, сверху пленкой укрылась, а спиной к камню, по которому поток воды. Заволок ее в норку, прислонил к сухому камню, горелочку подвинул под бок, сбегал за рюкзаком, ох, и тяжелый зараза. Чего она туда напихала, и как могла его нести такая хрупкая невесомая девчушка?
Хоть невелик огонек от горелки, но внутри ощутимо теплее, нежели снаружи пещерки. Быстро сыпанул в закипевшую воду горсть травяного сбора от простуды и для иммунитета, как было написано на пакете карандашом, с избытком сыпанул, и … замер, а чего делать-то. Все вроде сделал. Тепло относительно, хотя у самого зуб на зуб не попадает, но помирать-то рановато, сухо, ветер не достает, вот отвар готов – пей, а рыжая, она действительно огненно-рыжая, сразу и не разглядел, так и не подает обнадеживающих признаков активности. Подсел ближе, стал энергично трясти за плечи. Как кукла – валится. Взял растирать руки – ладони ледяные. Щеки тер, за уши принялся, слышал, пьяным помогает растирание этой части тела. Только вяло шевелит губами. А губищи синюшные, и на щеках румянца не наблюдается. Чай? А как в нее влить? Я не специалист по реанимации, совсем далек от медицины. И аптечки с собой нет, хотя какие лекарства в этом случае нужны? Вообще без понятия. Распотрошил ее рюкзак. Ничего хорошего. Продукты, одежда, спальник – все мокрое, хоть выжимай. Туристы, твою мать. В целофанчик надо, в мешок непромокаемый, а то нацепила сзади клапан на рюкзак и типа, аля- у- лю, я не потопляема. Тут вода не только, и столько, сверху, она снизу, сбоку, внутри, она везде. Значит так, ее спальник и коврик на землю. Мои, сухие, сверху, а ее раздевать и растирать, без вариантов. В процессе раздевания, она вдруг открыла глаза и вполне внятно произнесла.
- Мне холодно. Очень… страшно.
- Сейчас эти твои ощущения многократно усилятся. Можешь драться, визжать, кусаться и отбиваться - это доктор прописал. Будем сопротивляться, или как? – спросил я, стягивая с нее комбинезон.
- Холодно.
- Бывает. Чаю хочешь? – я пыхтел над колготами. Мокро, неприятно липнет к телу, не снимается.
- Домой хочу.
- Это организуем, дай время, - наконец управился и с лифчиком, чашки которого напитались водой до краев.
- Зачем?
- Загорать будем, - я свалил ее в разложенный спальник и стал энергично растирать. Нашел в рюкзаке свою сухую футболку и тер ею нещадно. До красна, и спину и грудь и ноги. А фигурка классная, для подиумов, ни жиринки, а для приключений, не очень, замерзнешь тут – худоба. Девчонка совсем. Закончив с массажем и сушкой, завернул ее в спальник, застегнул до бровей.
- Ты жива?
- Не знаю. Холодно.
- Чаю попей. Горячий.
- Не могу. Не шевелится ничего.
- Еще потереть?
- Нет, не надо, больно.
- Больно, это хорошо...
Я подсел к ней, положил голову повыше, себе на грудь, на колени, и попытался влить хоть несколько капель горячего напитка. Глотнула, поперхнулась, закашлялась. Ну, еще глоток, еще. Явно ожила. Ее вдруг затрясло. А то лежала, как мумия. Дрожь била крупная, все тело содрогалось в приступах, зубы застучали. Их лязг был отчетливо слышен сквозь завывание ветра в каменных россыпях. Ничего умнее не придумал, как спросить
- Замерзла?
- Холодно. Очень. Мы умрем?
- Я точно не собираюсь. Да, и ты, вроде, бодренько выглядишь.
- Холодно…
- Ну, будем греться, я и сам продрог, подвинься.
Быстро скинул с себя одежду. Растерся досуха той же футболкой, и с трудом, но втиснулся внутрь спальника. Рядом тело – ледяное, несмотря на энергичные растирания и теплый сухой спальник. Да, натерпелась. Сколько она тут сидела под камнем. Прикинул, не меньше четырех часов. Без движения, мокрая, на ветру. Еще бы пара часов и… Споил ей всю кружку отвара, крепко обнял, втиснул ее в себя. Сколько времени прошло, не скажу, но вскоре она перестала трястись, а спустя короткое время, несмотря на некоторое, понятное возбуждение в моем организме, уснул и я.
Мир снаружи затих и посветлел. Утро. Тихое, спокойное. У меня все затекло, но боялся пошевелиться. Девчушка сладко посапывала на груди, прижавшись ко мне всем телом. Я улыбнулся – теплая, дышит, жива. Вдруг она перестала спать – я сразу это почувствовал. Дышать стала тихо, напряглась, а сердечко ускорилось. Так, так, так - бьется сильно, волнуется…
- Тебя как зовут, чудо рыжее?
- Надя. А Вас?
- Константин Николаевич, доченька. Ну-ка, слазь с меня.
Она быстро и испуганно перекатилась вбок, стараясь максимально увеличить дистанцию в тесном мешке. Напугал. Чертяка пожилой. Мне-то всего слегка за… Или под... Но, вздохнул, в отцы девочке гожусь. Время летит, давно ли... А ощущение, что лет двадцать, но кому нужны мои личные ощущения, отросшая щетина седая... «А старик все шел и шел, по пороше босиком, то ли в прошлом его лик, а то ли в будущем...» А ведь такой же дурной, года ума не прибавили, полез вчера напрямки, чуть не угробился. Ветер в голове, и здоровья вагон, нагулялся по горам.… А ведь в груди перестало жечь. И про покурить ни вчера, ни сегодня, ни разу не вспомнил. Вчера пыхтел в перевал два раза и ни разу не кольнуло нигде... Это хорошо. А сколько ей лет, интересно? Семнадцать… двадцать... два… не понимаю я в возрасте. На бабу- то не тянет никак. По мне - так ребенок....
Судя по всему, день уже давно настал. И день не плохой.
- Ну что, как расходиться будем? Давай я первый выпрыгну, ты отвернись, не смотри. Оденусь, твое выжму, подам. Ты, Надюшка, не переживай, все хорошо. Выжили. Как самочувствие?
- Нормально. – Девчонка явно боялась, вся напряглась. Только сейчас стало доходить до прогревшегося ее мозга, что лежит раздетая, с незнакомым мужиком, в невыразимой тесноте, без вариантов самозащиты.
- Ну и дура, ты, Надюха. Поздно испугалась, захотел бы, всю ночь насиловал. Верно? А сейчас чего? Ну, я пошел, отворачивайся.
Чиркнув молнией на спальнике, выпростал свое изрядно постройневшее тело из теплого логова, быстро нашел свою нехитрую амуницию, облачился и стал собирать раскиданные Надины вещи. Вроде взрослый мужик, а смутился, выжимая и встряхивая ее нижнее белье. Как оденешь - все сырое? Нет, не так, сушить надо. Вылез наружу.
Солнце ярко освещало долину. Граница света медленно ползла к нашему убежищу, которое еще оставалось в тени. Метров сто, не более. Ждать не будем, пройдемся. Собрав в охапку все ее вещи, отправился в недалекое путешествие, до жаркого места. И оно действительно жаркое, горное солнце печет не как равнинное. Разложил все аккуратно по камням, бока которых уже хорошо прогрелись. Вернулся. Надя лежит, с подбородком укрывшись спальником, испуганно глядит на своего спасителя. Вот напасть, вчера при первой встрече, показалась такой независимо-храброй, а тут, детский сад.
- Надя, зови меня просто, Николаич. Я вчера проходил мимо, помнишь, еще привет от твоей группы передавал. Так вот, спустился и увидел, что буря над перевалом пошла. И я вернулся, на всякий случай, посмотреть, все ли у тебя хорошо, потому, что мне показалось, что ты плохо очень шла, и не успела перевалить гору до непогоды. Пришел и увидел, что ты замерзаешь. Костра нет, вот и раздел тебя и сам… короче погрелись. Ничего не было. Веришь? Точно ни чего. Чего так смотришь?
- Спасибо... Николаевич. Я знаю, что ничего не было, я все помню. Мне хорошо с Вами было, я согрелась. Спасибо. И я… я не Вас боюсь. Я просто боюсь. Гор, куда-то идти, вставать, одеваться. Я не хочу. Я вчера же умерла, так больно было умирать. Сидела, сидела и вдруг раз и полетела. Хорошо так стало, легко, и я поняла, что умерла, а потом Вы меня... разбудили. Побудьте со мной, не уходите.
- Надюха, хорош сопли разводить. Вчера просто отключилась немного, замерзла. От этого не умирают. Ну, по крайней мере, не сразу, нуля градусов то не было, все равно плюс был. Наверное. У тебя друзья рядом, они скоро, надеюсь, за тобой придут, а мне идти надо. Тут до перевала рукой подать, за пару часов гусиным шагом дойдешь. А потом вниз, до зеленки, там увидишь, мимо не проскочишь.
Надя долго молчала, теребя край спальника.
- Нет, я не пойду с ними. Вы вчера говорили, что с вами можно. Можно? А? – Глазищи раскосые лисьи близоруко с прищуром вопросительно и преданно смотрели в упор. – Я не в тягость, я могу быстро идти. Просто… рюкзак, он… он такой… тяжелый очень, я поняла, надо просто, что-то выкинуть, там много лишнего. Я… я ночью не спала долго, я думала. Вот Вы… вы такой… куда-то идете, Вы не турист, Вы по делам идете, осознано, так ведь? Я еще днем подумала, когда Вас встретила... Вы чужой, мимо идете, а предложили свою помощь, без задней мысли. Так сейчас никто не делает. И ночью вдруг почувствовала, что Вы не такой, как все. И… например, Вы очень меня хотели. Ну, как женщину. Я... – Надя засмущалась, - почувствовала это. Но не стали ко мне приставать, вы боролись и побороли себя. Не все так могут. Мало кто. - Она секунду помолчала. - А куда Вы идете? Можно с Вами?
- Ну, Надежда, озадачила, засмущала. С чего ты решила, что я не турист? Так же хожу, смотрю, время теряю на спасение глупых девчонок. И как нам вместе? Я говорил, что до тропы провожу, а там сама. Подождем людей, там много ходят – я почесал в макушке, – мне далеко, у меня маршрут о-го-го. В принципе, и до поселка могу проводить. Хоть и в стороне, но ничего, время у меня есть. Но, как же попутчики твои?
- Да, хрен на них,- вдруг обозлилась Надя, раскраснелась, села, скинув с себя полог спальника, обнажила грудь, нимало не смущаясь, - три дня идем, я как пустое место. Петька с Ленкой жмется, Витек с Васькой – голубки, блин. Серега, как ботаник-отшельник. Юрка, козлина, пристает, вчера еле отбилась. Урод. Каратист елки-палки, пуп земли. Остальные не лучше. Каждый за себя. Я пру, как лошадь, хоть бы кто спросил, тяжело, мол, помочь? Думаешь, придет кто-то за мной? Вот черта с два. И не вспомнят, что была такая. Каждый собой озадачен.
- Красивая…
- Кто, красивая?
- Грудь, говорю, неплохая. А очки где твои?
Надя спешно натянула на себя край спальника.
- В карман, в куртку засунула. Дождь заливал, не видать ничего.
- А.… Поищем. Значит, со мной хочешь?
- Очень. Возьми, Николаич, я не подведу, - она дурашливо приложила растопыренную ладонь к виску, улыбаясь во весь рот, и опять обнажила тело. А и чего там, после пережитого вместе.
- Вольно, рядовой Надька, слушай приказ. Сейчас обмундировываемся, едим чай с сухарями, и что там у тебя еще завалялось, и поступаем следующим образом. Ты – вниз, к озеру, обед готовить. Найдешь мои вещи, я расскажу, нарисую как. А я все-таки попытаюсь догнать твоих товарищей, расскажу ситуацию. Ферштейн.
- Нихт, майн херц…. Я боюсь одна, очень… - Она с тревогой смотрела мне прямо в глаза. – Не бросай меня, пожалуйста.
Да, пережила девушка, натерпелась. Одной в горах умирать, это еще то, испытание. А как смотрит. Не влюбилась бы, еще не хватало. Я сам на грани – молодая, красивая, в меру дерзкая. Не кривя душой – нравятся такие, открытые. Груди так и не прибрала. О-хо-хо, за что ж такое испытание. Ничего не ответив, встал и вышел. Час уже прошел, ее вещи слегка подсохли, теплые, слегка влажные. Ничего, на ходу на теле высохнут. Закинул комком в убежище.
- Одевайся, - ушел в сторону, сел, покурить бы... Из шалаша доносился шорох, потом повизгивание и невнятные междометия, не очень то приятно во влажное залазить.
- Я готова. - Надя вытянулась в струнку перед глазами начальства. - Все правильно сказал, Николаич. Я дура, признаю, куда идти?
- А мы на «ты»?
- Да, - она потупила глазки, - со вчерашнего вечера, и… ночи.
- Ну, тогда, ладно. Тащи рюкзак. И всю поклажу. Там под спальником пошарь. Молодец. Теперь мое. Полог сверни. Дай баллон сюда, - потряс, еще есть немного газа, пригодится. – Будем смотреть содержимое рюкзака, как ты говоришь, от лишнего освобождать.
Полчаса ушло на разбор поклажи. Да, чего тут только не было, и запасные боты, тяжеленные и бестолковые, и аэрозоль от комаров, которых тут и в помине нет, две штуки, и даже, бигуди. Мать моя, картошка, килограмма три. Никак нести нельзя, но и бросать – нет, сегодня же, пир горой закатим. Тушенка!!! На девчонку повесили, что ж это за парни такие? Библия!!!? На килограмм, не менее. Надя, уловив мой недоуменный взгляд, виновато потупилась и пожала плечами. Понятно, тоже в поисках смысла. Впрочем, как и я. Тетрадь. Две. Дневниковые. Глянул мельком – стихи, записи. Это тоже понятно, но… большие больно тетради, в твердом переплете. Дальше… домовой, редкой красоты, исполненный в дереве. Божок. Покачал на ладонях библию и идола, глянул вопросительно
- Он мой любимый...
Опять понятно. Что делать, понимаю я всех, таким мягким, не суровым, уродился. Меня на …. три буквы, а я понимаю, видимо, заслужил, а человек не в духе. Не помню, что бы на кого серьезно обижался. Просто делаю выводы… С кем общаться, а кого… просто понять.
Гребень, нож складной на самом дне, ни разу не доставаемый, моток толстых ниток, ни шить ими, ни переправу организовать. Огромный фонарь-прожектор, не работающий, еще один кусок целлофана. Ого, дождевик, хороший, добротный. А чего ж вчера? Забыла. Была и палатка. Большая, неудобная, тяжелая. С кем спала в ней? Одна. Зачем тащила на одну четырехместную? Другой не было. Чего вчера не попыталась поставить? Одна никак, ее только вдвоем надо растягивать. Куда катится этот мир…
Перебрав все основательно, скомпоновал Наде ее рюкзак, вдвое легче стал, но все же... Лишнее, с ботами и библией с мазью от комаров бигудями и домовым, положил на тропе. Авось кому пригодится. Палатку бы выкинуть, но жалко – это хорошая вещь. Картошку с тушенкой и палаткой и прочим сомнительным, упаковал к себе в рюкзак, позже на стоянке внизу разберемся. Надя жалела домового. Хорошо, давай не бросим, давай ему домик сделаем, культовое место для поклонения. Будешь к нему ходить. Полчаса возились, выкладывая в скале нишу и смолой с окрестных карликовых лиственниц вклеивая образину намертво в камень. А библию не жаль? Надя легкомысленно пожала плечами – так она не дорого стоит, везде есть, а эту, вообще, подарили, чего жалеть, все равно не читать, тут, оказывается, времени совсем нет на это занятие. Значит и книгу в нишу, в пакет, хорошо прикрыта от непогоды, кто придет, почитает на досуге.
И вот я опять, бреду на перевал, вновь через снежник. Надя пошла вниз, к стоянке, надеюсь, к обеду дойдет, блудить тут негде, ярко выраженная тропа с горы в долину, до реки, а потом вниз по течению, до водопада справа. Никак невозможно не увидеть, а слева поляна, не промахнуться.
- Ты, Надежда, кстати, возьми-ка с собой картошку и банку тушенки, не развалишься. Тяжелее в гору тащила, к вечеру соорудишь ужин нормальный. А я вернусь. Вот только добегу до твоей компании. Надеюсь, на горе с ними встретимся. Они же обязаны пойти искать пропавшего человека, тогда, возможно, тебя по дороге догоню.
- Ага, разбежались они меня искать. Говорю, козлы. Вот увидишь, дрыхнут еще.
Свой рюкзак спрятал здесь же, где расстались с Надей, на обратном пути заберу. Удивительно, я не верил, что такое равнодушие возможно меж людей совместно вышедших в путь, но Надя оказалась права: спустя час я стоял, перевалив седловину, и обозревал всю протяженность тропы, до самой зеленки, и никого не видел. Пустыня. Далеко внизу палатки. Глазом рядом, а спуститься не менее часа, подняться – бери два, а то и больше. Да, что же за люди такие!? Повздыхал, повозмущался, даже руками попытался помахать, призывая к вниманию, да и побежал вниз. А вдруг на обратном пути опять буря? А я голый. Да вот похрен. Закален уже, никакая буря не остановит, я стал ощущать себя плоть от плоти этой земли, ее неотъемлемой частью. Что буря? Просто передвижение воздушных масс, она сама по себе, я сам. Она бушует, я иду, есть ощущение, что нет такого катаклизма, который мог бы задержать меня. Холод? Сырость? Да, это серьезно, но движение преодолевает все. А теплый спальник и палатка, спрятанные в доступном мне месте, делает все попытки природы унизить меня, несостоятельными. Чувство во мне стало нарождаться, что я повелитель и хозяин, а не вот эта мелкая суета с переменами погоды вокруг меня. Самомнение - страшный грех.
Нашел я этих оболтусов. Время к одиннадцати, а они еще из палаток не выходили.
Вызвал главного – Петька вылез заспанный из палатки и тупо уставился на меня.
- Чего?
- Ничего – говорю, – ничего на перевале не забыли?
Он не сразу понял.
- Чего забыли? Ты кто?
- Дед Пихто. Вчера, помнишь, встречались наверху, ты про девушку отставшую говорил. Погода испортилась, она не смогла перевалить, с той стороны ночевала. Я пришел сказать, что она с вами дальше не пойдет, мы проводим ее до Тюнгура. Ну, все, бывай, я пошел.
- А, помню тебя. Да, вчера. Погоди. Как не пойдет? Юрок, - крикнул в сторону палаток, – твою бабу уводят, вылазь.
Появился здоровый тип, с заплывшими глазами.
- Куда уводят? Надьку, что ли? Пришла?
- Да, нет. Там осталась, за перевалом. Вот он говорит, что обратно она с ним.
- Не, мужик, так не пойдет. Я три дня к ней подкатываю, а ты вот так, за здорово живешь, на чужое ширинку распахиваешь. Давай ее сюда, где она?
- Она? На озере с той стороны горы. Я сейчас туда, пойдешь со мной?
- Зачем? Ты ей скажи, пусть не дурит, пусть сюда топает.
- Не, не пойдет она, устала, рюкзак очень тяжелый. Пошли, если она так тебе дорога, поможешь дойти.
Юра почесал в затылке, видимо, припоминая и оценивая вчерашний путь и расстояние, отделяющее его от озера. Я улыбался, уже понял кто это и что.
- А че ты ее сейчас-то не привел? Ходить туда-сюда зазря.
- Так не хочет она с вами, вот и пришел налегке, сказать, что бы не теряли. А гляжу, вы не особо-то и волновались. Чего искать не пошли, ведь буря вчера была, а она одна?
- Слушай, кто ты вообще такой, чего пришел–то, чего надо. Не твоего ума дело, куда и как. Где Надька?
Ну, тупость. Я сдерживался, как мог. Грубить, вступать в полемику, переходящую, возможно, в мордобитие, совсем не хотелось. Силы не равны. Глубоко вдохнул-выдохнул,
- Давай еще раз, сначала. Она не смогла пройти перевал. Непогода, видел, что вчера творилось на горе? Она замерзала. Я ей помог. Утром она решила не продолжать поход с вами, а вернуться в поселок и поехать домой. Я пришел сообщить про это ее решение. Сейчас я назад. Если есть желание уговорить подругу, пошли со мной. Нет – я пошел один. Ну что?
- До озера что ли? Назад идти, потом обратно. Ты, мужик, понимаешь, что это далеко?
- Да. Я туда дошел, потом обратно, а сейчас назад. Короче, мне некогда. Идешь, нет?
- А че, сама никак? - Юра шибко сомневался. И хочется и… далеко.
- Никак, - отрезал я
- Хорошо. Подожди. – Юра засобирался. Я подождал в сторонке. Не прошло и полчаса, как он был готов. Остальные участники похода были абсолютно равнодушны к происходящему. А Юрику, видимо, не давала покоя сексуальная неудовлетворенность. Я так понял, что два дня подкатывал, подкатывал, весь перевозбудился. Только стала появляться надежда на Надежду, и бац, облом. А так надеялся. Эта энергия, она горы способна двигать, энергия любви... Но у этого самца не было этой энергии, лишь слабое подобие – похоть и страсть, а потому, отойдя не более трехсот метров, он остановился тяжело дыша. Решил применить другую тактику, знакомую и эффективную в жизни внизу.
- Ка-ароче, олень, ты телку мою увел, ты и приведешь назад. Понял, ка-азлина. Я тут буду ждать, и что б к вечеру была. Если нет, из-под земли достану, челюсть сломаю. Ты понял, чего уставился. Что б к вечеру была, или тебе сейчас нос свернуть, придурок?
Я не стал слушать дальше, чего-то возражать, во мне давно кипело и назревало. И опять - то незримое, что с недавних пор поселилось во мне, решило за меня. Молча, сделал два шага вниз по тропе и со всего маха, от души, влепил бугаю в переносицу. Он не успел ни руку поднять, ни в сторону шагнуть, уж слишком был уверен в своей доминанте. Видимо, редко встречал сопротивление, привык к превосходству и «базаром» давить. Скатившись вниз по тропе несколько метров, заскулил, свернувшись в калачик и зажав руками лицо. Дабы не рисковать, быстро придавил его коленом и еще раз, уже соразмеряя силу, что бы ни покалечить, погрузил кулак в его рыхлый живот. Раз, второй, он потерял дыхание, выпучил глаза, открыл рот. Нормально, очухается, но уже не боец. Снизу заинтересованно смотрели Петро и пару незнакомых парней, еще не понимая, что происходит. Я крикнул им.
- Слышь, уроды, я сейчас за своими пацанами схожу и вернусь, обязательно вернусь, будем вас жизни учить. Только Вы не уходите далеко, все равно догоним.
И пошел быстренько, ведь если погонятся, могут и догнать, молодые здоровые, а у меня боль за грудиной и одышка, не спортсмен я, ох, давно уже не спортсмен. А давненько ни кого не бил, но ведь по делу. Мерзкий тип. Хотя мог согласиться с его доводами и уйти, и все бы остались при своем. Я предупредил, они бы подождали и ушли. Но как, как не дать в морду негодяю, когда такой случай подвернулся и так захотелось. Вся эта компания не лучше Юрика, права Надюха - слизь. Странно, я думал такие в горы не ходят. Оказывается тут разные встречаются. Пройдя с километр, оглянулся. Юрок вяло ковылял к лагерю, пришел в себя каратист, а там уже кипела жизнь: бегали люди, активно сворачивали палатки, готовились к бегству от неведомой опасности. Пусть побегают. Наука на будущее - не стоить грубить незнакомцам.
До лагеря добрался далеко за полдень. Надюха, увидев меня издалека, побежала навстречу.
- А я суп приготовила. С тушенкой. Картофельный.
- Молодец. Давай ужинать. Как сама, нормально дошла?
- Добежала. Быстро. Уже и поспала и вот, дров насобирала, палатку твою поставила, свою никак, говорила, вдвоем только ее ставить...
- Ну, так давай, и поставим, моя маленькая, вдвоем не поместимся. Опять будешь на мне спать, а я в прошлую ночь не выспался, и опять не спать, я не согласный, мне отдых ночной дорог. Чего смотришь, тащи свой дворец переносной.
Надька засмеялась.
- Боишься меня, Николаич? Думаешь, приставать буду? А я вот тебя не боюсь. Ты добрый и если я скажу: нет, ты ко мне не полезешь. Правильно.
- А ты скажешь?
- А я не знаю, посмотрю на твое поведение, все может быть ... ага... - Напустила игривости в голосок, запела, повела глазками, и бедрышком вильнула. Откуда эта манерность, глупость. Ребенок, но уже баба...
- Тебе сколько лет, малышка.
- Достаточно... а что-о-о?
- Вот и я гляжу; на вид, достаточно, что бы понимать, что есть хорошо, а что плохо. Слыхала, что честь с молоду беречь надо. С незнакомыми мужиками аккуратнее себя вести - элементарное чувство самосохранения тебе должно быть знакомо. Может я и хороший, но вдруг заразный, будешь потом папилломы по всему организму выводить, или меня клинит неожиданно в момент возбуждения и я становлюсь чикатило? Что ты обо мне знаешь? Я понимаю - горы, романтика, спасение красавицы, благородный рыцарь - но всегда надо контролировать уровень эмоций. Меня не надо благодарить, я не требую с тебя расчета, понимаешь? Я женатый мужчина... да я не против флирта, каких-то интрижек, но не здесь и не с тобой. Не обижайся, если считаешь себя взрослой, пойми; у меня сын старше тебя, я не брит, не мыт, и я к тебе хорошо отношусь - у тебя будет замечательный муж и семья с кучей маленьких рыжиков, зачем тебе шлак в душе лишний. Живи по совести, по правде. Извини, Надюха, и не грусти, тащи палатку.
Приуныла девица. Все-таки обиделась на резкость. Может, мягче надо было? Нет, правильно сделал, сразу охолонить девку, прекратить игрища, и надо куда- то ее срочно сбагрить. Покоя не будет, как мужика меня к ней сильно тянет, воспоминания о ее теплом теле будоражат, и чего я такой правильный вдруг стал. Раньше не замечал за собой такой строгой нравственности. Возраст, или что-то иное. Так-так... Анализируем: боль в груди исчезла, как не было, курить - смешно вспоминать, что была такая проблемка, не говоря об алкоголе. Спасать человека побежал, в гору, уставший, а ведь никогда раньше не замечал в себе излишнего альтруизма, а тут как подсказали, что жаренным пахнет, и подтолкнули. На женщину в такой выгодной ситуации не позарился, хотя раньше бы… Полез бугаю морду бить, представить себе не мог до сего дня, что бы кого то ударить, без попытки решить все высокой дипломатией. Опять же - перевал. Ведь в прошлый поход мне бы два дня мало было его пройти, все-таки три с половиной километра высота. А сейчас: вчера два раза оттуда и туда, и сегодня туда обратно, после почти бессонной ночи. И ведь не рухнул сейчас на стоянке, а прочитал нравоучение малолетнему цветочку, собираюсь палатку расставлять, хотел еще обсудить с ней дальнейшие планы, залезть вон на тот пригорок, посмотреть в долине дымы от костров, вдруг туристы рядом какие-нибудь. В этом районе полно путешественников. Пойти поговорить, вдруг на выход уже собрались, и решить: можно ли им девчонку передать. Планов-то громадье и ничего не болит, не колет, хоть вставай и снова в перевал лезь. Вот, что горы животворящие делают. А раньше не делали. А сейчас делают. Паломничество - путь обретения. Обретения чего? А Надя, случайность? А вдруг...
- Надя, а ты что думаешь дальше делать?
- Я хотела с Вами идти... - грустно так, тихо сказала, нормальным голосом.
- А куда со мной? Ты что-нибудь знаешь о моем пути, тебе... ну... как это сказать. Тебе ничего не снилось, тебя... не звали?
- Нет. О чем это Вы? Я думала, что мы погуляем тут по горам, что вдруг Вы.... свободный мужчина, и мы бы могли... подружиться, а потом вместе... Я глупая, да?
- Да. Но это не плохо, ты хорошая девушка, хуже, если бы начала выяснять, сколько я зарабатываю и есть ли у меня машина и коттедж.
- Нет. Мне больше человек интересен, чем его материальное положение. - Статусы полезли из сетей, или, правда, так думает? - У меня папа богатый, он мне квартиру и машину уже купил. Вы на него очень похожи. Я и сама уже работаю и неплохо зарабатываю. Мне с парнями не везет, козлы одни попадаются. А Вы... ты, Николаич, что думаешь со мной делать? Навязалась, да?
- Не навязалась, а так случилось, что встретилась на моем пути и я очень рад этому. Ты хороший человечек, мы обменяемся контактами, будем дружить, и ты обязательно пригласишь меня на свою свадьбу. Пригласишь? - Она кивнула, потупилась, едва сдерживая слезы. Я обнял ее за плечи, притянул к себе, погладил по рыжим распущенным волосам: - А я приду и подарю тебе букет подснежников и картину с горным пейзажем на фоне этой горы и мы будем очень рады видеть друг друга. И ты с открытой душой, без всяких угрызений совести, познакомишь меня со своим избранником. И мы будем дружить семьями, и ходить друг к другу в гости... А ты где живешь-то?
- В Питере.
- Ого, а я здешний. Теперь. А где буду жить, не знаю...
- Как это? Ты бомж?
- Да нет, вроде, прописка есть, московская. Значит, я москвич. Но хочу жить здесь... не знаю, как получится... вот и иду умных людей спросить, что делать, и правильны ли мои желания.
- А где эти умные люди. Я бы тоже спросила про себя: как жить и есть ли любовь на свете счастливая. Они знают?
- Я думаю, что знают. Ты со мной не пойдешь, они тебя не звали, но я обязательно спрошу про тебя, и, бог даст, передам ответ.
- А, вот почему ты спрашивал: не звали ли меня... это про них... а тебя, что позвали, эти умные люди? А они где-то в деревне тут живут? Почему ты к ним не на машине поехал?
- Я пешком люблю. Давай, Надюшка, дела делать, потом поболтаем. Так, где палатка?
Леха
Я лежал в своей палатке и ждал солнца. Пять дней назад расстался с Надюшкой...
... С утра, после наполненного событиями дня нашего знакомства, мы с ней прошли по тропе, по направлению к поселку, километров десять и встретили японцев. Бодрые старички обоих полов, на вид всем за шестьдесят, а так, кто их разберет, шумной гурьбой окружили нас. Шли с палочками, налегке, беспрерывно щелкая фотоаппаратами, вечно восторженные улыбки: Холосо, холосо... Несколько лошадей везут поклажу. Вскоре подошли двое хмурых парней славянского вида, они пояснили причину своего не веселого настроения:
- Урод, Аркадич. Сказал проводить до долины, показать гору и все. Пришли на место, а эти... тычут бумагу - контлакт, контлакт... холосо. Разобрались - а там: подъем на вершину. Куда? Четыре тысячи метров!!! Старики... Мы в отказ. Они - неустойка... Аркадич орет по рации, делайте, что просят, доплачу. Тебя как зовут... Давай, на ты?! Костя, представь, мы на себе, реально, на руках, всех их на гору затащили, хоть бы один отказался. На веревках. Так же и спускали. Я в жизни так не уставал, говорим, давайте дневку... нет, им идти надо... контлакт.... холосо, смеются, самураи, конь им в печенку . И сейчас, видишь, лошади для них, а мы свое сами тащим, еще и всю снарягу, веревки, карабины... все на себе прем. Вот подними, попробуй рюкзак, подними... а им по хрен все, как болванчики, хоть умри тут... холосо... ты как думаешь, Аркадичу в рожу надо дать?
- Я думаю, надо деньги сперва взять, плюс премиальные и вот потом, исходя из суммы и решать... Но что-то мне подсказывает, наверное, жизненный опыт, что премиальных не будет, вы же бумаг никаких не подписывали?
- Нет, конечно. Вот и я говорю, фиг дождешься от него лишней копейки, еврей прожженный. Точно дам в морду...
Пока мы мило беседовали с парнями-проводниками, толпа азиатов окружила мою рыжую фею, и что-то непрерывно галдя, бурно жестикулируя, по одному и группками по несколько человек и все разом - фотографировались с ней. А потом ее одну: сидя и стоя, с одного вида, потом под другой сосной, даже пытались уложить на камень - понравилась она им чрезвычайно, нашли няшку-покемона. Надюшка сначала улыбалась растеряно, затем сердилась и, окончательно растерявшись, убежала и спряталась за моей спиной.
- Чего они?
- Понравилась. Удивляются откуда здесь такое чудо. Смотри, твой рюкзак поднимают, взвешивают... смотри, смотри - не может поднять... - Японцы переключились на рюкзак, затем сделали попытку навесить его на Надюшку для новой фотосессии. Дикари, а вроде цивилизованные люди. Пришлось прикрикнуть на них, помахать руками. Тут же все поняли, успокоились и через минуту массово переключились на цветочную поляну. Чисто детские ясли на прогулке.
- А палатки, костер, обед - они сами... - я что-то засомневался в способностях японца самостоятельно жить в этом мире.
- Ага, разбежались... впереди при конях три алтайца. Все они делают. Мы приходим на стоянку, там уже все готово. Ты не поверишь, они вначале пытались нам грязную одежду сувать, мол, постирай-погладь. Потом ... контракт читали, извинились. Я вот тоже на них смотрю уже десять дней, и знаешь, наши алтайцы, по сравнению с ними, это академики, против школоты. Я понять не могу, почему мы так плохо живем, а эти, на своих крохотных островах...
- Они не живут, они работают. А алтайцы живут. Понимаешь, и ты живешь... От слова жив: трудишься, отдыхаешь, материшься, но... живешь. Разнообразно и наполнено, эмоционально. Вот ты бы смог по минутам жить, составить расписание на всю жизнь и строго ему следовать? И в этом расписании секс с любимой - вторник, суббота, со стольки то до стольки, общение с детьми - столько-то минут. Ты не смейся, я по радио слышал, у японца на общение с семьей уделено в среднем пятнадцать, двадцать минут в день. Основное время работа, карьера... корпоративный дух, и в основном узконаправленная деятельность. Он ничего больше не умеет, кроме того, что делает, но, то, что умеет, делает на высочайшем уровне. Он предан своему делу, если что не так, подведет босса и до харакири не далеко. И вот он дожил до пенсии, у него есть накопления, он планировал это путешествие на Алтай, может десяток лет, у него же все по плану. Он знает, как оно должно проходить, у него контракт. У него на все контракт, на семью, любовь, благосостояние, на жизнь. И здесь он уже не он, а ребенок, он наверстывает то, чего был лишен большую часть жизни... Ты бы так мог? Хотел бы?
- Да, ну... Стабильности, конечно, хочется, но не так же. То-то я гляжу: время детское, у костерка бы посидеть, а они вскочат, хоп-хоп, и бегом по палаткам, пять минут и спят. И утром, шесть часов, разом вскакивают и на зарядку. Хотя, если подумать, это нормально - дисциплина. Правильно живут, хорошо зарабатывают, путешествуют по всему миру, живут долго, семьи крепкие, традиции чтят, страна у них богатая, а мы со своей свободой, спиваемся и дохнем молодые. На что семью кормить не знаешь. Не знаю... я бы за стабильность, но не японскую, а вот, например, немецкую, у них- то нормально все, без самурайских закидонов. Водил в том году немцев в поход, хорошие люди, веселые. К порядку приученные. У них вначале - государство, налог, а потом - я, себе. Так выходит, что бы хорошо жить - порядок нужен и много работать...
- Получается так- по ряд ок. Из хаоса жизнь зарождается, а для ее поддержания все должно быть по порядку - утро, день, ночь. Зима-лето. Посадка-уборка. Папа-мама-я. Президент первый - сорок пятый. Да, ты прав. Учись, работай, ставь цели, а не по подъездам стены протирай... Слушай, ты я вижу хороший парень, возьмете девушку с собой, до города проводите? Она... заблудилась тут, а мне в другую сторону.
- Да, без проблем. Японцы, мне кажется, ее-то рюкзак на коня пристроят...
Мы очень тепло попрощались с Надеждой, обменялись контактами, клятвенно заверили друг друга, что обязательно созвонимся-спишемся, и... я ушел в тот же вечер, у меня свой путь, гомонливые японцы порядком достали, и, Надя ... как-то я к ней привязался, по-родственному...
...Этой ночью был мороз и снег. Он завалил все вокруг, палатка просела под его тяжестью, полог почти касался лица. Бодрое утро - вот оно, а не утренняя программа по ТВ. Я позволил себе поваляться в теплом мешке до полного рассвета, пока лучики солнышка не заплясали по палатке, нагревая ее, и сразу же закапало с веток...
...Тропа шла по прямой, идти было весело и быстро, вскоре стало совсем тепло, солнышко высоко поднялось над горами, осветив самые темные ущелья. Горы, побелевшие за ночь, грели бока под его лучами и особо выдающиеся на юг каменные бока, вновь зачернели, пар клочьями поднимался к вершинам, и далее таял в безоблачном небе. Деловито сновали шустрые птахи, застрекотали и зажужжали мелкие твари, природа оживала после ночного внезапного заморозка. Ноги скользили по камням, корневища деревьев постоянно пытались поставить подножку. Иногда всем весом, по самую лодыжку хлюпался в лужи меж валунов. Но шага не замедлял. Горная тропа она коварна, но очень интересна. Бежать по ней, при нужной сноровке, одно удовольствие. Держи равновесие и быстро перебирай ногами, то, семеня, то, делая прыжки. Залог успеха, крепкий голеностоп и хороший вестибулярный аппарат. Но это, когда по ровному, или под горку. Вверх, другая тактика. Размеренность, упор ноги, дыхалка, и крепкие ляжки. «Приседаешь глубже всех, попа будет, как орех», прицепился дурацкий стишок на очередном подъёме.
А подъем затягивался. Тут, в десяти днях пути от поселка, уже не так часто ходили пешие туристы. Последних встретил два дня назад, а свежих следов на тропе не вижу. И конных нет. Тропиночка не такая разбитая, как раньше, едва видимо вьется среди бурелома, подныривая под упавшие стволы, прыгая с обрывчиков, пробираясь меж каменных глыб. Да, коням тут не пройти. Может на той стороне реки другая дорога. Я перебрел на другой берег, до самого склона горы прошел наискось неширокое ущелье – нет пути. Вернулся назад к своей тропочке. Все, я остался один, дальше никого нет: пешие не дойдут, отпуска не хватит туда обратно, и коням ходу нет. Хотя насчет пеших я, наверное, рано делаю выводы, то, что следов нет, ни о чем не говорит. Бродяги они и есть бродяги, горы полны непонятных личностей, вроде меня. И вообще, тропа медвежья, вот следы, а вот и помет, достаточно свежий...
... Если неожиданно и тихо выйти на хозяина тайги, то от испуга он может тебя и пришибить на всякий случай. Или сослепу принять за оленя, добычу, и пойти в атаку, а если медведь побежал, его трудно остановить, он привык доводить дело до конца. А так-то он людей боится, когда сытый, только плохо видит; надо либо идти по ветру, что бы он унюхал... а ветер то на меня, плохо, значит как-то, всеми доступными средствами, обозначить себя, как человека. Надо громче идти, неслышный крадущийся шаг это для приключенческих романов, и для охотников, а мне надо орать чаще и греметь металлом громче, они этого не любят. Я привязал котелок и кружку на лямку рюкзака. Хорошо громыхает. Осмотрелся по сторонам, поднял взгляд повыше... Мать моя, вот и он. Сидит царь горы на склоне, над лесом, далеко смотрит, носом поводит, прислушивается. Уже засек меня, и давно... Я постучал в свой барабан... Потапыч лениво поднял зад и пошел не спеша вверх, к каменистым осыпям - не боится совсем. Я за ним еще долго наблюдал, пока он не скрылся за горной складкой.
А может я долиной ошибся. Пора навигатор доставать. Пока шел по хоженым тропам, надобности не было. По описаниям шлось уверенно. Прибор показал, что путь мой точен, и через пару километров надо поворачивать влево на ручей и по нему лезть в очередной перевал, уже седьмой по счету. В день по перевалу, не считая заминки на первом. Путь не хитрый - вниз с перевала по долине реки, долиной другой реки вверх на перевал. Одни пологие, другие крутые, бывают лесом поросшие почти до конца подъема, но это редкость, а бывают, по скалам пробираешься, но красота везде неописуемая и не повторяющаяся и не приедающаяся. Я полез в этот перевал по звериной тропе, на навигаторе он обозначен как......... Название ни о чем не говорит, но за ним есть большие озера. Этот перевал я назвал Подлым. Есть у меня такая привычка, давать местам свои обозначения, потому что тюркские названия, хоть и звучны и загадочны, но трудно произносимы и абсолютно не информативны и не запоминаются. Подлость этого перевала я почувствовал сразу. Во-первых: звериная тропа вела не туда, не в седловину, которая явно просматривалась выше, а в сторону, в чащобу. Мне туда не надо. Я полез напрямик и встретился с зарослями карликовой березки - ни обойти, ни пробиться. Я воевал с нею пару часов, пока не выбрался на луга. Луга... под зеленой травкой топь по колено. И ее преодолел. Дошел до склона, две три сотни метров и вершина перевала. Ускорился, дело- то за вторую половину дня, а еще спускаться. Поднялся, а там следующая ступенька-долинка и новый подъем и так три раза. То, что снизу казалось проходным и легким перевальчиком, на деле оказалось засадой, круче самого крутого. Подлый, одним словом. С вершины увидел цепочку озер и ... тропу. Как ни в чем ни бывало, она вдруг начиналась у моих ног, возникая из ни откуда и тянулась вполне утоптанной лентой до конца долины, ныряя в тайгу. Я посмотрел назад, на пройденный путь, и как ни напрягал глаза, ни единой стежки не приметил. Очень я этим явлением заинтересовался. Скинув рюкзак, облазил всю седловину - тут есть тропа, пять метров вниз - нет. Без всякой на то логики. Единственно, что придумал – значит, люди ходят только с той стороны, от озер, зачем то поднимаются сюда и по той же тропе спускаются. А это значит, что я опять в посещаемых местах. Открыл карту... как бы ни так. Хотя... я прошел сто пятьдесят, сто семьдесят километров, плюс-минус, а вот если отсюда, то до трассы примерно столько ж. И ездят от нее на эти озера на конях, почему бы нет, вот пунктиры троп, а через Подлый не ходят моим путем, потому что для коней не проходим и местные проводники знают про это. А для пеших - это очень далеко, нет таких длительных маршрутов сейчас, остались в прошлом, в советском союзе. Они коммерчески не выгодны. А зачем поднимаются сюда? Элементарно - посмотреть на панорамные виды, они здесь великолепны. Вот и все объяснение.
Удовлетворенный своими соображениями пошел по вновь обретенной тропе. Настроение улучшилось кратно: все-таки нет лучших друзей для бродяги, нежели хорошая тропа и огонь. Тропа дает уверенность, скорость, удобство и комфорт. Вспомнил подъем на Подлый и поежился... На тропе обязательно есть оборудованные места для стоянок. Тропы обязательно ведут куда-то, это нить Ариадны в запутанном лабиринте гор. Хотя не всегда... опять оглянулся на макушку Подлого. С тропою ты как будто не один - нас много, толпа, все они, когда то здесь прошедшие, с тобой рядом. Ты уже не одинокая деревяшка, болтающаяся в горном потоке во всех направлениях, с риском расколошматиться в щепки на первом же перекате, а устойчивый плот плавно влекомый течением. Совсем другие ощущения.
Здесь те же заросли цепляющихся кустарников, как и при подъеме с той стороны, но они пробиты предшественниками, глубокая колея с вывороченными корнями, не скоро зарастет. Никогда. Вода вымывает грунт до камня, получается зеленый тоннель, но боковые ветки царапают открытые участки тела, пытаются хлестнуть по лицу. Руки, если бы без перчаток, давно были бы в крови, одежда страдает, жалко, опять портняжить, заросли иногда выше головы. Иду осторожно, слежу одновременно и за неровностями тропы внизу и за ветками на уровне лица... Тем неожиданнее явление - шпарит сбоку мужичок, наперерез моей тропе, с удочкой за плечом, налегке. Дикое зрелище в горах. Человек без рюкзака, как пассажир в поезде без сумки - подозрительно. Я увидел его раньше и прибавил шаг, что бы нагнать на пересечении троп. Чуть позже и он меня увидел и остановился. Задумался. То ли пропустить захотел, избежать встречи, то ли пытался рассмотреть, узнать. Я дошел до перекрестка и, скинув рюкзак, сел сверху отдыхать. Нет у тебя, незнакомец, вариантов пройти мимо не поговорив.
- На Ледянное ходил, проверял... нет там ни хрена...- Обратился он ко мне, как к старому знакомцу.
- Жаль...
- А ты на верхнее или нижнее?
- Я мимо.
- А... Ты что, пешком что ли, один?
- Ага, с поселка.- Махнул рукой на северо-запад.
- Ни фига себе. Пойдем, тут недалеко поляна хорошая. Дальше не ходи, не скоро стоянки будут нормальные, а уже вечер скоро.
И, считая вопрос решенным, пошел вперед. Я за ним. Незнакомец шел быстро, очень даже быстро; бывалый. Я конечно, с рюкзаком, но считал, что ходить умею, а сейчас... хорошо, что поляна действительно оказалась не далеко. Я уже готов был просить пощады, загнал он меня. Стоянка - красавица. Берег реки, большая ровная площадка, под четырьмя кедрами - великанами, костровище, бревнышки уложены в квадрат, много чурок, под сиденье, под столики разделочные. Виды с поляны шикарные. Все для отдыха души и тела. Я осмотрелся: ни коней, ни палаток.
- Тебя как зовут
- Леха, а тебя?
Я представился.
- Алексей, а ты что, на другой стоянке?
- Ага, там наверху. Видишь тропа, она на озеро. С перевала его видно. Видел? Я там, на берегу, что бы ни ходить взад-вперед.
Я осмотрелся, вспомнил вид с перевала и, вообще, зная устройство гор, удивился,
- Леха, там же холодно. Дров нет, снежники рядом, это ж не комфортно, тут много лучше. А до озера, что, далеко? Мне кажется, не больше километра...
- Полтора. Близко. Но мне там удобнее. Пойдешь рыбачить?
- А там рыба есть? Надо бы сходить. Сейчас палатку поставлю, перекушу и на вечернюю зорьку сбегаю.
- Ну, я тогда пошел. Если что, наверху встретимся.- И бодро зашагал через поляну, закинув удочку за плечо.
Разбив лагерь и наскоро перекусив, вскоре и я пошел в том же направлении. Тайга закончилась быстро, пошли альпийские луга, поросшие многообразными цветами и травами, а впереди, постепенно, открывался грандиозный цирк, со снеговыми шапками на вершинах, со струями воды по склонам и многочисленными водопадиками, а в центре озеро. Берега причудливо изрезанны, кое-где топь и заливные луга, местами скалы и обрывы прямо в воду. Из озера бурным потоком изливается река. У меня с собой легкий спиннинг, не большая катушка и набор мушек. Походный набор. Я быстро изготовил кораблик, приспособление для ловли не крупных хищников в горных реках и озерах: форели, хариуса... Рассудив логически, решил, что ловить лучше на изливе, там, где вода уходит из озера, или там, где ручьи в него впадают. Ручьи впадали далеко, а потому я закинул снасть у истока реки, и кораблик плавно поплыл по течению, таща за собой нить со слегка притопленными мушками. Мелко, вода прозрачна, я не надеялся на успех, как вдруг в воде мелькнула стремительная тень и кораблик утонул. Рывок и вот она, блестя на солнце и поднимая брызги в грациозном прыжке, форель. Какая здоровая, с ладошку, толстенькая. Сердце учащенно забилось, быть мне сегодня с вкусным ужином...
...Походное меню не баловало разнообразием. Каша - основа рациона. Тушенка - раз в день. Мяса рассчитано на сорок обедов, упаковочка примерно семьдесят грамм, итого три кило. Готовил ее сам, магазинная - одна вода. Растопил сало, и варил в жиру мелко нарезанную свинину и говядину много часов, на малом огне, пока вся вода не ушла, голый сублимат получился. Разложил по пакетикам, запаял - удобно, пакетик на раз. Ради экономии продуктов плотно подсел на грибы. С маслятами и сыроежками не связываюсь, маетно и горчат они, там нужна технология в приготовлении, на которую времени нет. Предпочитаю подберезовики и подосиновики. Мне казалось, что сейчас не время для этих осенних грибов, но, видимо, здешний прохладный климат их вполне устраивает. Они растут густо прямо по тропам, но не везде. Иной раз и день идешь, и нет их, а вдруг набредешь, и за минуту пакет. Мне много не надо, только на раз сварить - пожарить, время не занимает совсем. Я заметил, что грибы поднимают настроение. Первый раз даже забеспокоился: нажарил, наелся до отвала, начал мечтать о том о сем, сначала просто улыбался, затем начал похохатывать над какой-то мыслью, и в итоге смеялся в голос, долго и громко, сам с собой разговаривая, едва успокоился. Закралась мысль, что случайно мухомор-галюцаген слопал. Во второй раз, уже внимательно выбирал грибочки, но история повторилась. Ни каких других не удобств не почувствовал, а значит операция "веселый гриб" стала повторяться по возможности чаще.
Рот наполнился слюной, свежая дикая форелька маняще прыгала на траве, среди вкуснейшего дикого лука. Он произрастал везде по берегу. Я вначале почувствовал запах, знакомый с детства, по бабушкиному огороду. Осмотрелся, увидел зеленые стрелки, попробовал - вкуснотища. В меру терпкий, слегка сладкий, и очень пахучий. Здесь все пахучее. По дороге целый день жую дикий щавель, витаминизируюсь, фруктов-то нет. Он удивительно ароматен, и совсем не кислый, едва-едва. Приятный. А лист смородины в чай!!! Я его не ищу, он сам находится, по запаху. Иду, иду, бабах, шибает в нос ни с чем несравнимый аромат. Повел глазом, вот и кусты смородиновые. А листья, жирные на вид и на ощупь, прямо смолистые, руки потом очень долго пахнут. И вкус потрясающий. А если добавить лист брусники, малины, бадана, Иван-чая, курильского чая и... да что там говорить, травы кругом всякой... Я не всю знаю, вернее, я совсем ничего не знаю, тут сотни разновидностей флоры, беру только то, в чем уверен на сто процентов. Вот, например, вчера, радость приключилась, наткнулся на плантацию красной смородины. Я пока шел, ее много везде было, но не зрелая еще, а тут... ало-красные огромные гроздья, тянут ветви к земле, и вокруг по склону, куда взгляд доходит. Отдельно взятый склон, со своим микроклиматом - везде зеленая, а тут соком брызжет. Я пасся на той поляне около часа, и с собой взял, вечером компот варил. Никогда бы не поверил, что ягодой можно плотно пообедать. А тут это впервые произошло со мной - я наелся. Травой! Сытно, плотно, и когда пришло время варить обед, отказался от этого мероприятия, и сыт был до вечера. Что-то происходит с пищеварительной системой, стал довольствоваться малым. И сейчас, ловлю рыбку и жую лучок, и приятное чувство тяжести в животе нарастает. Опять наедаюсь. Рыбок уже три. Увидел Леху идущего откуда-то сверху озера. Ну, ходок. Не идет, летит.
- Поймал чего?
- Да. – У меня в голосе гордость, - три штуки.
- Вот, здорово, а я только одну на спиннинг. Покажи...
- Вот, смотри, - машу рукой, в сторону забившейся в кочки рыбы.
- Где?
- Да вот же, под ногами у тебя
- Не вижу.- Леха топчется прямо по рыбе и в упор не замечает, а когда разглядел, то долго смотрел на нее, потом на меня. Подумал о чем-то и резко заявил.
- Бросай тут... дурака валять, пойдем. - И, как всегда решительно, зашагал откуда пришел.
Я засунул свой улов в карман и вприпрыжку за ним. Мы обошли водоем, и подошли к каменистой горке, с которой широким мелким потоком, среди камней, разнообразных размеров, стекала вода.
- Смотри.- Леха жестом фокусника выудил из кустов тазик. Нормальный такой кухонный полуведерный таз, который держат на балконе для засолки капусты. Он поразил меня. Откуда здесь - эмалированный, блестящий, новенький таз. Потом я удивился еще больше, в тазу, занимая добрую его половину, лежали куски рыбины. А сверху голова, с разинутой пастью, в которую, с трудом, но вошел бы мой кулак, если бы не острые крючкообразные зубы. Форель...
- Вот рыба. А у тебя что?! Мальки. - Куски в тазу были янтарно красно- розовые, пересыпанные порезанным репчатым луком, и кружками лимона.
- Давай поедим, уже час маринуется. Не стесняйся, у меня много ее, сейчас еще поймаем.
Леха опять стремительно метнулся за камень, и выволок... синий бак. С ручками. Большой, ведер на пять, с круглой, большой горловиной. Увидев мой удивленный взгляд, неопределенно махнул рукой.
- С ним удобнее, не мнется ничего и не мокнет...
Залез по плечо вглубь синего монстра и вытащил булку белого хлеба, потом сливочного масла и огурцов. Я устал удивляться. Даже на конях так не путешествуют: хлеб зачерствеет, или заплесневеет, его сушат, либо, по крайней мере, черный берут, он дольше хранится. Масло - это, вообще, ни в какие ворота, его несут только топленным. Огурцы...
- Леха, ты что, из дома это тащил? Как...
- Да, нормально. Так удобнее...
- Чего удобнее, за ручки флягу тащить по кустам? А где твой лагерь, палатка где? Леха, темнишь ты чего-то. У тебя что, домик рядом где-то, с огородом и хлебопечкой? Летняя дача. Я не пытаю, просто интересно...
- Да, нет. Ребята подвезли, скоро обратно заберут. Палатка и не нужна, я ненадолго, а ночью рыбачу. Люблю я это дело. А устану, под кустом подремлю. Нормально. Ешь.
- Тут что, дорога рядом? - Я с удовольствием поедал кусок за куском. Жирная..... не земной вкус.
- Да. Тут везде дорога. Знаешь, что я тебе скажу, ты вот эти мушки убери. Вот, держи блесну... и вот такую... бери, у меня их валом, и иди на верхнее озеро. В этом озере детский сад, крупняк вверх сейчас ушел, там вода прохладней. Вот этим берегом, по ручью, и справа обходи, там увидишь камни. С них кидай, там яма. Спиннинг, конечно, у тебя слабоват, но ничего, только аккуратнее и не дергай сильно, плавно тяни...
- Спасибо, Алексей, удружил, так удружил... А ты назад когда?
- Сегодня. Или завтра, как ребята подъедут.
- Слушай, а можешь жене моей позвонить. Так и так, жив - здоров ваш муженек, кланяться велел. Позвонишь?
- Без проблем, пиши телефон. - В волшебном баке нашлась и ручка с блокнотом. - А ты, вообще, куда идешь, может тебя подвезти?
- Не, мне на восток, на .........
- А... а мне на север, в ........ А что на...... забыл? Туда туристы не ходят.
- А ты, что, знаешь те места?
- Эти горы очень хорошо знаю. Работаю здесь. И в той долине бывал.
- Расскажи. Я только по описаниям...
- По описаниям? А где такие описания есть? Насколько я знаю, в ту долину не ходят. И описаний никаких нет, есть только упоминания, вскользь, не более.
- Ну, ты же был. Ходят туда люди. Чего, и никто не пишет по - твоему? Вон в интернете....
- Да, бывают, но не пишут... о чем писать-то? Долина большая, но труднодоступная, ни пещер, ни вершин. Ничего. И очень далеко от всего. Я со своим интересом там был. Рыбачить очень люблю - это моя страсть. Изучал карту, там река хорошая, озеро большое, а вот описаний нет нигде. Я хорошо вопрос изучил. Ездил туда... рыбачить пробовал.
- И там дороги есть?
- Да. Они везде есть. И знаешь, чего скажу: не ходи туда. Тут вот полови, отдохни и шагай к жене.
- А...
- Не надо, не спрашивай, просто поверь, не хорошее там место. Если спросят меня, чего боюсь больше всего, я отвечу - опять оказаться в той долине.
Помолчали. Закончили с рыбой, намазали хлеб маслом. Леха достал откуда-то миску с икрой. Чудеса - форель, да икряная. Уплели и этот деликатес. На газовой горелке закипел чайник. Не котелок, нормальный чайничек, с носиком и ситечком, таким Остап соблазнял Эллочку- людоедочку. Раритет. Я решил задать свой, вернее Михалыча, вопрос, уже традиционный:
- А тебя в ту долину звали?
- Нет. Я сам, озера там... проверить хотел.
- Вот видишь. Потому и приняли не ласково, потому что не зван.
- А тебя, можно подумать, пригласили...- Опа, Леха не удивился постановке вопроса, воспринял как должное.
- Меня пригласили. Иду в гости. Вот смотри. - Я достал из нагрудного кармана фотографию рисунка сдвоенной звезды, которую снял на вершине у городка. - Вот такое видел?
Леха взял распечатку, долго рассматривал.
- Видел. У прадеда моего сундучок был, там выжжено на внутренней стороне. Очень похожа. А это откуда?
Я рассказал про каменную вершину, карликовую сосну и гадюку.
- Я на ней тоже был, красиво там. Но рисунка не видел. Может, не приглядывался. Я не знаю, что он обозначает, прадеда помню, но маленький был. И никого не спрашивал, рисунок да рисунок. Он у меня так же, как я теперь, таежничал, с тайги жил...
- Лех, расскажи, как ходил в долину... чего там такого-то?
- В том-то и дело, что ничего. Нечего рассказывать. Три дня в тумане. Мрак такой, знаешь, как чернила разлили. Вроде день, а как ночь, странность, и ... звуки. То плачь, то крики. Кони ржут, а то... - замолк на мгновение, задумался, махнул рукой, как комара отогнал. - Жуть, одним словом. Я много чего видал и пережил, не пальцем деланный, афган прошел, но тут не выдержал, друзей ждать не стал, сам начал выходить, все бросил. Будешь там, посмотри, может, найдешь такой же бак... Страха натерпелся. Долина-то закрыта со всех сторон, а перевалы там, не дай бог, с вывертами, не знаешь, так не пройдешь. А река в щели течет, километров десять, а высота стен - охренеешь. Засада, не долина. Как мешок. Ну, и... как сказать... мысли всякие там навалились, видения, короче, страшно очень. Про это так просто не расскажешь. Да, ну, не хочу вспоминать. Разбередил. Я потом месяц отходил. Видишь вот эту прядь седую - оттуда. Если бы пацаны не разыскали меня, то и жив бы не был. Блуданул с перепугу, будь здоров.
- А что за мысли. Что за видения?
- Разные. Все. Харе, не буду я рассказывать, чего пристал? Сходишь, узнаешь... Хотя может это у меня только так. Я контужен был в афгане. Так - то не беспокоит, а тут... Фиг его знает, уже сомневаться начал, что это со мной было. Искал потом в интернете какую- нибудь информацию о долине - ничего нет.- Леха помолчал, повздыхал. - Ты иди, рыбачь, а то скоро темнеть начнет, не успеешь.
- Ладно. Вечерком поболтаем. - Он не спросил, кто позвал и с какой целью иду. Что-то знает, но говорил искренно, вроде ничего не скрывая. Значит - мысли и видения всякие. Интересно.
Я пошел на верхнее озеро правым берегом. Идти не далеко, с километр. Озеро красивее первого; отвесные стены левого берега уходят в свинцовые воды. Северная дальняя сторона покрыта льдом. Тишина давит на уши, любой звук от падающего камешка разносится эхом по цирку. Единственное, что нарушает храмовую торжественность - дальнее журчание падающей со склонов воды. Осмотревшись внимательно, я понял Лехины странности в поведении. Его не желание пересекаться со мной при встрече, его долгое раздумье: выдавать, не выдавать рыбные места. В озере стояли сети. Браконьерит мужичок потихоньку. Но не мне судить. Может лицензия есть...
Я дошел до камней, забрался на них. Глубина внизу у берега огромная, но дно видно, вода прозрачна необычайно. А дальше крутой уклон дна и синева. Как и говорил Леха, яма. Я закинул блесну. Раз. Второй. А на третий рыба ударила, да так, что мое удилишко согнулось дугой, а катушка завизжала, разматываясь со страшной скоростью, фиксатор не держал такой напор. На мое счастье рыбина ослабила натяжение, дав мне возможность начать быстро наматывать леску на катушку и спрыгнуть с камней на пляж. Она с трудом, но шла на выход. Подсака у меня не было, а вытащить ее на леске - просто не реально. Я сделал шаг в воду, сразу по пояс. Подтянул к себе. Некоторое время побарахтались с ней на мелководье. Мне повезло, что не оступился, не поскользнулся на камнях и не ухнул в глубину, а то мог и спунинга лишиться. До конца не осознав, как это все-таки получилось, в конце концов, подвел ее к себе, бросил удилище и, уцепившись двумя руками в жабры, выкинул на берег. Хороша. Конечно, не как у Алексея, у того монстр, но и моя не меньше килограмма, полутора. Сильная, красивая, хищная. Я вошел в раж. Не обращая внимания на то, что весь промок и продрог, кидал снасть снова и снова. Еще три рыбины, не меньше первой. Столько мне уже не съесть, но ведь ее можно засолить, это еда, и она не пропадет.
Солнце уже ушло за вершинку, тень набежала на огромное озеро, глубокий вечер и тут возник звук. Тревожный, знакомый, нарастающий. Я не сразу сообразил, отвык - вертолет. Бросив удочку, побежал к внешнему краю озера, откуда открывался вид на нижнее озеро и на всю долину. Пока я добежал, звук замер. Он больше не нарастал, но и не уменьшался. Я увидел машину, она приземлилась на берегу, где мы с Лехой обедали. Я едва успел перевести дух после быстрой пробежки, как винтокрыл легко взмыл в воздух. Мгновенно набрал высоту и, наклонив нос, хищно и грациозно устремился ко мне. Я любовался его мощью и невесомостью. Через пару мгновений он завис надо мной. Леха сидел на ступеньке в открытом проеме двери и махал мне рукой, что-то пытаясь показать, или передать. Я не понял... Да, Леха, ты прав - тут везде дорога... с такой-то машинкой. Затем вертолет сделал круг над местом, где стояли сети и, развернувшись, стремительно ухнул вниз, в долину. Значит, Алексей, доверяешь мне. И как не доверить, без лодки тут до сетей не добраться. Значит, и лодочка есть где-то. Наверное, недавно поставил, а сейчас на другое озеро, или реку, к другому синему баку. И не понять - это хобби, или коммерция. Для хобби - дороговато, для коммерции - не стоит овчинка выделки, вертолет гонять, наверное, дорого. Хотя... форель дикая, не комбикормом кормленная, я ее пробовал, это, слов нет, какой вкус. Я такого никогда не пробовал, и вряд ли попробую в обычной жизни. И размеры троглодитов впечатляют, я не представлял, что она может быть такой. Это же не морская семга. Эта рыба может дорого стоить, очень дорого. А вертолет можно использовать не только для рыбалки: туристы, охотники, сафари, орех... курганы-артефакты... да мало ли. Как Леха говорил - с тайги живем. Пока он рыбачит, где друзья шляются? Веселые мужички - афганцы. Я свою долю с заповедного озера снял, спасибо Лехе, за блесну, пора и честь знать. Через час совсем стемнеет, бегом вниз, к палатке, костру, вкусному ужину...
Тропа была одна и шла она мимо временного пристанища рыбака. На видном месте, на камушке стоял пакет. Ни каких сомнений, что для меня. Развернул - хлеб, масло, огурцы, лимоны, две штуки, для маринада, лук репчатый. Вот спасибо, дружище. Еще две блесенки. И это пригодится, зацепы и потери снасти неизбежны. Записка:
... " Не думай плохого, все по закону, озера наши. Мы их сами зарыбили, следим. Просто не хотим лишний раз показывать, сам понимаешь. Ты не говори, не пиши про них, и так много народу ходит. Будешь идти, смотри озеро (координаты) - там форель. И (координаты) там хариус, на мушку. Хариус еще в реке...... и в....... Перевал........ не проходной, там обвалы в прошлом году были. В долину надо через ........... Вернешься, прошу, позвони мне. тел........... "
Леха.
Колян.
... День двадцатый. Пройдено километров триста. Мог бы и больше, но не спешу, делаю дневки. По ходу добываю подножный корм. Идти стал быстрее, рюкзак практически не чувствую, мышцы подстроились под его вес, а он с каждым днем становится все легче - продукты уходят. Да и сам я сбросил килограммов десять жирку, и всего прочего. Как гончая - поджарый стал, сухой. Ощутимо окреп физически. Если в начале экспедиции зайти в перевал средних размеров мне не удавалось без двух - трех остановок, то сейчас вбегаю на одном дыхании. И по времени – в два раза быстрее, чем в начале. Попробовал присесть на одной ноге, что раньше мне никак не удавалось. Легко. На правой, на левой. Прыгаю козликом по крупным развалам камней, не только не убавляя скорость, а наоборот, почти бегу. Втянулся в процесс, страх перед дорогой и не известностью почти прошел. До конца он, кажется, не уйдет никогда. И это правильно, это инстинкт самосохранения. Без него никак. А как он был силен в начале...
...Проснусь ночью, и под барабанную дробь дождя по палатке, начинаю накручивать: а если ногу подверну, а если навигатор сдохнет, а медведь нападет, а камень сверху прилетит, а змея цапнет, потоп, землетрясение... их миллион, страхов. Они как карликовые кусты ползучие, цепляют, вяжут, не дают хода и полета. Отравляют собою бытие. Вся история человечества, по большому счету - это борьба со страхами. Стая, племя, род, государство - это защита, стабильность. Мы победили, для нас многие страхи - атавизм. Мы уже практически ничего не боимся. Даже война для нас становится сериалом, зрелищем и развлечением, пока не коснется лично. Мы в безопасности своих норок, и пищим оттуда - мало, мало, дай, дай. Пойти и взять - это уже не для нас, это пережиток, дикость. Коммунальный рай отшибает цепкость к жизни. Как гордо шагает молоденькая, ногастая и грудастая. У нее нет страхов, или они загнаны далеко в подкорку. Она мужиков посылает, она сама все может и умеет. Одна тревога, одна печалька - остаться не замеченной, не оцененной, не обмашининой, необайфоненой. Но стоит оказаться одному, вне зоны комфорта и шелуха слетает мгновенно, как не было. И очень быстро начинаешь ценить элементарное - тепло, корочку хлеба, лучик солнышка, родную душу рядом. Ты начинаешь осознавать, что ты кроха на ладонях мироздания, и что прихлопнуть тебя, как листу упасть с дерева. Ты живешь, пока можешь приспосабливаться к этому миру. Зеленый лист, не смотря на его кажущуюся утонченность и беззащитность, очень трудно оторвать от ветки, а сухой слетает от малейшего дуновения. Не дай себе засохнуть. Движение жизнь, бездеятельность - смерть... Мысли бегут плавно в такт ходу...
.Самые сильные страхи здесь для меня - это голод, холод и чужая агрессия. Я плоть от плоти человек, и свою защиту от мира, вселенной, я несу с собой - теплые вещи, еду и нож. Слабая, если откровенно, защита. Без крова над головой, без источника тепла, и возобновления пищевого ресурса, человек обречен. Жаль, но это так. Я уже пережил несколько неприятных моментов: замерзал ужасно и отчаянно. Были попытки утонуть при переправе через бурную реку и разбиться, упав со скал. Все это, как предупреждение: думай, подстраивайся, не будь самоуверенным. И впереди, судя по все нарастающей дикости, не ожидается баунти-релакса. Нет в жизни гармонии. То холодно излишне, то жарковато очень. Но я заметил, и это внушает некоторую уверенность в будущем, что чем дальше, тем более стирается грань, между холодно и жарко, между тяжело и терпимо. Организм стал гибче и менее капризен. Печет солнце, идешь в рубашке с длинным рукавом, в футболке нельзя - обгоришь, а пота особого уже нет. Помню в первые дни глаза заливало соленым. Повязывал на лоб бандану-платок, который приходилось выжимать каждые полчаса и на каждом ручье мочить в холодной воде. Бесконечно пить, пить, пить... Сейчас лишняя вода из организма ушла. Пью нормально, как пить захочу, пять, семь раз в день - обычно в этих условиях.
К холоду привыкнуть не возможно? Наверное, да. Но скорее всего, нет. Можно научиться его терпеть и, вообще, жить с ним. Я сейчас иду, сверху льет, изо рта пар, я в насквозь мокрой рубашке. Что рубашка; трусы и те мокрые, голым, наверное, комфортнее было бы. Мне холодно, не приятно, но нет трясучки и нет трагедии. Рабочий момент. Лень остановиться, одеть на себя что - нибудь теплое. И не только в лени дело. Это голый расчет. Пока иду, греюсь. Остановишься, тут трясучку и поймаешь. Хорошую теплую вещь замочишь, а их, вещей, всего три комплекта. Иди, стоять, спать и куртка, как нз (неприкосновенный запас). Дойду до стоянки, разобью лагерь, раздобуду дров, а уже потом, у огонька, скину все мокрое, вытрусь и одену сухое, теплое. Вот тогда будет удовольствие. Я уже попался раз. Это было некоторое время назад… Тогда дожди зачастили, лили практически каждый день. Ну, через день, точно. Как по расписанию: утром - яркое солнце, ни облачка. Радостно. Варю завтрак, сушусь. Час, полтора, все сухо, все в рюкзаке, в непромокаемом мешке. К обеду хмурится, затягивает. Хорошо, не жарко, тенечек. К вечеру начинает капать и ужин под проливным дождем. Несколько дней так. А в этот раз с обеда начался, а мне на перевал. Подмерз, надел второй комплект, тот, что для стоянок, утепленный.
Я не ношу с собой дождевиков. Они тяжелые и малоэффективны, все равно мокрым будешь, ничего не спасет. Они держат воду не долго, а по кустам, да по мхам, полчаса, час, и как мышь. Правда, теплее в них, ветер не продувает. Есть, которые не пропускают влагу совсем, но и воздух не проходит, они не дышат, своим потом пропитаешься, что еще хуже. В них хорошо на рыбалке стоять, или на коне ехать. Есть, конечно, изготовленные по космическим технологиям, но мне не попадались. В рекламу не верю и они очень дорогие, что бы купить, проверить и разочароваться. Во время дождя, в походе по напитанному водой лесу, главное сохранить рюкзак сухим. А сам - как придется, не зима ведь, в конце концов. Я целлофаном накрываюсь, по крайней мере, до пупа, сверху, более менее сухой, если не по кустам и не очень сильный и затяжной дождь. И от ветра спасает. Если удачно все складывается, то под целлофаном на ходу, даже подсохнуть слегка можно. Им и укрыться, переждать, и вещи на него положить, если трава мокрая и рюкзак укрыть, и под палатку постелить и меж деревьев за углы натянуть - многофункциональная вещь; и места не занимает и легкая. А на стоянке в дождь я обычный плащ полиэтиленовый сверху балахоном одеваю. Идти в нем нельзя, по причине его нежности, а вот стоять и сидеть - вполне. А по-хорошему, не надо в дождь ходить, сиди - жди.
В тот день погода озверела. Ветер рвал из рук мое полиэтиленовое укрытие, дождь, под ветром, летел практически параллельно земле, хлестал по лицу. На перевале и вовсе началась вакханалия всех злобных горных духов. Терпеть не было сил, и я достал куртку, сверху плащ- дождевик целлофановый. Вначале стало сносно, но потом, за перевалом, милые карликовые кусты быстро расправились с противодождевой защитой, заодно разодрав в хлам походные штаны и изрядно потрепав куртку. Зуб на зуб не попадал. Миновав карликовые заросли, я побежал, как никогда не бегал. Холод гнал вперед, под укрытие больших деревьев. В лесу стало много тише, под вековыми кедрами нашлось относительно сухое местечко для отдыха. Но помимо дождя стала опускаться температура, хотя снега не случилось, но по ощущениям близко к нулю. Сидеть под деревом можно, но вот разбить полноценный лагерь, маловато места. Бегу дальше. С кустов потоки воды, как холодно-то. Твою... дивизию, прекратишься ты когда-нибудь. Еще час и нахожу какое-то подобие нормальной стоянки. Ставлю палатку под раскидистыми лапами могучего кедра, хоть не такой сильный поток воды сверху, начинаю поиск дров. Ни пилы, ни топора с собой не тащу, для одного это очень тяжелый груз, а потому не могу завалить полноценную сушину. Когда вокруг творится такое, и все кругом мокро, сушина - мертвое, но не упавшее, высушенное дерево, всегда сухое внутри. Завалить ее, распилить на чурки, нарубить на полешки и одного дерева хватит и тебе и за тобой идущим. Обычно мне хватает для костерка небольшой охапки веточек, котелок маленький. Сяду, ноги раскину, и шаманю. Иногда, на больших, значимых стоянках, встречаю напиленные и аккуратно сложенные в закрытом от дождей месте, дрова. Это местные охотники, собиратели, рыбаки. На лошадях. Я пользуюсь запасом без зазрения совести; вижу, бензопилой пилено, не руками. Алтайцы с собой возят технику на конях. Десять минут, шарк и дров на неделю. Я не злоупотребляю, пионерских костров не жгу, мне нужно-то три полешка. На этой стоянке такого не было - жаль.
Все сыро, напитано водой до состояния губки, валежины можно выжимать, но огонь нужен, я очень замерз и промок. Из сухого - только спальный мешок и нижнее спальное термобелье. Ценой неимоверных усилий добыл охапку сухого хвороста, наломав в самых дебрях нижних сухих веток. Ужин сготовил, переоделся в сухое и в блаженстве уснул, ни сколько не заботясь о завтрашнем дне... все по расписанию, с утра солнце и просушка...
... Дождь поливал всю ночь, не давая спать, давя на психику. Лил он и утром, и прекращаться не собирался. Сбилось расписание. Я выглядывал из палатки: туман укрыл горы, видимость не более ста метров, все вокруг, и, кажется, сам воздух, напитаны водой. Идти добывать дрова - пустая, отнимающая много времени и сил, затея. Воспользовался газом. Горелка маленькая, не весомая. Газ, четвертый из семи взятых с собой баллонов. Очень быстро расходуется. Брал на всякий случай, а пользуюсь чаще, чем предполагал. Позавтракал. Перебрал запасы - крупы остается все меньше. Или больше нормы ем, или неверно рассчитал. Дорого может обойтись ошибка. Сделал попытку поспать еще. Никак. Просто лежать - мысли лезут. Тревожно. Одному плохо ходить. Вернее ходить, делом заниматься - еще как-то можно, но вот пережидать непогоду, или терпеть бедствие, испытание не для слабонервных. К обеду стало светлее, дождь уже не лил, едва моросил, туман пополз вверх, в горы. Чирикнула обалдевшая птаха, бурундук, нервно, постоянно останавливаясь и становясь столбиком, пробежал через поляну. Лучик солнца осветил дальнюю гору. Быть погоде, развеется к вечеру, надо идти, сидеть на месте не вмоготу. На улице все так же холодно, вылазить из теплого и сухого очень не хочется, два комплекта одежды выжаты и развешены по сучкам под кедрушкой, но это не добавило им сухости. Я решил рискнуть и надел сырую одежду, предназначенную для стоянок, прямо на то в чем спал, сухое. Сверху куртку. Хорошо, тепло. Пройдусь, ничего страшного, к вечеру солнце выйдет из-за туч, вон и облака уже видать сквозь туман. Если не будет дождя, то когда выйду из леса, и без солнца, на ходу могу просохнуть.
... Через час хода по тайге сухого не осталось ничего. При переправе через бурную, по случаю затяжных дождей, реку, упал в воду и серьезно поплавал, в размашку. Едва выбрался. И вытащил за веревку рюкзак, которой не думая, привязал к себе, перед тем, как ринуться в воду. Никогда так не делал, а тут как будто кто-то подсказал: привяжи, а то плохо может быть, не ленись. Дождь, передохнув немного, начался вновь с удвоенной силой.
Вспоминать дальше не хотелось. Дождь лил еще два дня и две ночи. Непромокаемый мешок под спальник, оказался не таким уж непромокаемым. А продуктам все нипочем; я рассыпал крупы, сахар, чай и прочее, по пластиковым бутылкам. Они не только не промокли, но и сделали рюкзак плавучим.
Это были две безумно тяжелые ночи. Да и дни не такими уж радужными. Но я шел. Потому что сидеть хуже, чем двигаться... Не дай себе засохнуть.
А вот это я буду помнить всегда. Утро после второй, самой кошмарной ночи. Я одел на себя все, что было, вплоть до банданы. Укрывшись рюкзаком и палаткой, которую не в силах был поставить, и спальным мешком, и целлофаном, скрючившись меж корневищ кедра в позе эмбриона, трясясь в ознобе, молился только о том, что бы ночь скорее кончилась...
Сквозь полузабытье, сквозь хмурый серенький рассвет, и мелкий монотонно накрапывающий дождь, вдруг брызнуло ярким солнечным светом. Я, не веря своим чувствам, вскочил и побежал к нему, через тень и сумрак ущелья, по склону, к освещенному месту, и, войдя в полосу света, скинул с себя одежду, под продолжающимся, но уже грибным дождиком, и... заплакал от счастья. Оно грело, оно ласкало, оно давало жизнь, надежду. В считанные минуты мир преобразился. Я прокричал солнцу слова приветствия, они пришли вдруг откуда-то из глубин подсознания, гимн солнцу. Испугался я потом. Когда вдруг понял, что сделал - я молился, или как это еще назвать, солнцу, на каком-то очень древнем, не известном мне до этого, но таком родном, языке. Теперь я его знал... я его вспомнил.
Страхи почти ушли. Я больше не боюсь одиночества. С холодом мы помирились и заключили пакт о ненападении. У меня против него оберег - солнце, и, неприкосновенный ни при каких обстоятельствах, сухой волшебный спальник и термобелье. Он злобный, но дурной, затаился до зимы, там, конечно, надеется отыграться, но у него мало шансов. Меня здесь, надеюсь, уже не будет. Голод - лучше не думать про это, надо экономить еду и чаще осматриваться, изыскивать резервы. Скоро шишка поспеет, ягода... Мне осталось совсем недалеко до места. Дойду за несколько дней, быстрее, чем предполагал. А обратно, если поднажать, можно и вовсе дней за десять выскочить. Я чувствовал в себе эти силы - триста с лишним километров за десять дней... гм... можно и быстрее, чего тут, шагай да шагай, от рассвета до заката. Тушенки еще много. И грибов много, и, по Лехиным координатам, уже два раза пополнял запас рыбы, а с крупами - беда. Дней на пять, не больше. Лапши немного. Обратно трудновато будет без углеводов.
К вечеру вышел на потрясающе красивое озеро. Большое, оно раскинулось в тесной долине. По берегам реликтовый бор, по бокам изумительной монументальности и высоты скалы, отражающиеся в бирюзовой воде. Еще сверху, спускаясь по склону, отметил место стоянки на противоположном берегу. И лысую площадку, годящуюся под посадку вертолета. Были видны тропы, бывают люди и здесь. И странно было бы не посещать это чудо чудное. Спустился, обошел озеро, вышел на стоянку и увидел пакет, висящий на сучке. Снял, глянул - пакет риса, пакет гречки, три тушенки, макароны - мне на пару недель, а то и больше. Есть, есть силы потусторонние, слышат они наши просьбы и молитвы. Просите и дано будет. Я станцевал танец краковяк, переходящий в вальс в обнимку с пакетом. Просто так на видное место не вешают то, что хотят сохранить для себя. Это мое. Отвлек меня от вальсирования голос:
- Спиннинг есть?
Я аж присел. Над кустами торчала голова одного фасона с окружающим миром, цвета коры кедра. И такое же рельефное. Если бы голова не заговорила, она сколь угодно долго могла моргать и наблюдать за моими ужимками, я бы ее не увидел в обрамлении камуфлированной под таежную зелень телогрейки.
- Есть.
- Дашь?
- Сам хотел рыбачить.
- Значит, не дашь?
- Нет.
- Ладно, подожди, - голова исчезла. Не уловив угрозы в предложении ждать, подождал.
- Ну, от этого ты не откажешься. - Идологоловый безвозрастной алтаец появился неожиданно и с другой стороны. Кинул мешок мне под ноги.
- Давай спиннинг.
Я заглянул в мешок. Мясо.
- Кто это?
- Маралятина, вчера стрелял. В снегу лежит. Там. - Неопределенно махнул рукой в горы.- Надоело мясо, рыбки хочу. Дай на вечерок, а? Если мало мяса, еще дам. Хочешь сердце? Яйца могу предложить...
Помня Лехину записку, передавая Алтайцу удочку, начал поучать:
- Тут на мушку надо, вот у меня корабл...
- А... не учи, я тут столько переловил, сколько ты в гастрономе не видел. Выкинь свои мухи. Вот надо на что, медвежья шерсть, сам вязал. Потом тебе отдам, дома много есть разных... порыбачу. Все, бывай.
Дошел до зарослей и опять исчез. Что за напасть. Вот был, моргнул, и нет его. Я час сидел, высматривая аборигена по берегам. Нету. Может по реке ушел? Уведет удочку, как я без нее. Нет. Сам испугался своей плохой мысли, тут такого не может быть. Алтайцы хороший народ. Маленько почудили в лихие девяностые, да кто тогда не чудил. А сейчас они хорошо живут. Горы, отнятые советской властью, им вернули. Они теперь собственники угодий: рек, ущелий и долин. Маралов, скот разводят. Туризм, тайга. Они у себя дома, в своей тарелке. Своя вера, свой мир, не воинственные, добрые люди. Я полностью расслабился и занялся разделкой мясного дара. Большой кусок - шея, с позвоночником. Самое вкусное место в олене, мясо срезал, кости пытался разломать на несколько кусков, что б в котелок влезли. Ни как без топора. Кончик ножа сломал - жалко. Ну, ничего, заточу, чуть короче будет. Много в мешке кусков мякоти - нарезал мелко, большая гора получилась, валю на разложенный многофункциональный целлофан, другой посуды под эдакое пиршество нет. Еще ребрышки с нежнейшей прослоечкой мяса и жирка...
Сел, пригорюнился. Хорошо, ну, вот столько - отодвинул кучку - замочу на ночь с мелко нарубленным щавелем, и другими пряностями. С утра на веточки насажу, буду шашлык делать. Много, на три дня шашлыка, если три раза в день есть. А остальную кучу куда? В горах прохладно, но не холодильник, испортится в рюкзаке. Варить... Так у меня котелочек на полтора литра, если по края. Солить? А его солят? И жалко ведь бросать. Охотник обратно не возьмет, сказал же, что у него целый олень в снегу лежит... Где-то там - посмотрел на снежник, где предположительно находится это "там". Да... Так хорошо шел, без забот и тревог, стоило встретить человека и началось... Придется дневку завтра делать, мясо заготавливать впрок, есть пара-тройка бутылок освободившихся, помельче нарежу, запихаю в горлышко. Рыбки то же хочу. Хариус, горный, озерный, он не крупный, сырым его есть умаешься, весь в чешуе будешь, мяса там - крохотулька. Я его жарю. Чистить, конечно, то еще удовольствие, но оно того стоит. Да и, честно сказать, какое там чищу - ширк, ширк ножичком туда обратно - секунда. Пузико вспорол, пальцем кишки выдавил - хрясь и в миску. В реке прополоскать и готово. Мне на стол не подавать, самому со сковороды жрать, и так сойдет, вкуснее будет, не дочищенная жирнее. Кидаешь ее на сковородочку, а у меня это крышка плоская от котла, туда не больше пяти рыбок входят, так мне не ораву кормить. Ставишь ее на угольки и... запах... а вкус... Правда, масла идет много, экономлю, как могу. Кстати, с марала надо жирок срезать, растопить, для этих целей вполне пойдет.
От мыслей о рыбе рот наполняется слюной. На мясо смотрю - нет, не очень то и хочется, а вот рыбы, да. Ну, Алтаец, блин, змей - искуситель, обхитрил...
Я ел форель. Много. В тот памятный день, на Лехином озере, с утра, если считать с вечерним уловом, я поймал около пятнадцати рыбин. И в полкило и более килограмма. Разной. И на этом решил остановиться, я не спортсмен, и улов выпускать обратно не собирался. А значит, надо эти килограммы съедать. Из голов сварил уху. Именно уху - головы освободил от жабр, они горечь дают, вода и специи с лучком. Все. А если кинуть туда крупы, картошки, то это не уха вовсе, а рыбий суп. Так говаривал мой старинный друг Александр, когда приучал меня смаковать рыбьи головы. Раньше я их не ел, а сейчас считаю, что ничего вкуснее нет в рыбе. Вареной. Только если плавники.
Я тогда объелся, и никуда в тот день не пошел. Большую часть замариновал, с луком и с лимоном. Много жарил. Ни на озеро, ни в лес, никуда, вообще, не ходил, спал и ел, и считаю, что с честью справился с поставленной задачей - ничего не пропало из пойманного. Что не одолел, то хорошо просолил, расфасовал и унес с собой. Два дня потом лакомился. Прополоскаю в реке минут десять - от излишка соли и смакую, сколько влезет, что называется - от души. Ведь чем быстрее она кончится, тем легче рюкзак. А потом, уже после дождей, я вышел на рыбную реку, и ловил хариуса и жарил. И понял: то, что я ел до этого, конечно, вкусно, но не так. Я теперь, вообще, не представляю, какую рыбу есть, вернувшись в город. Ту, что продается - может стошнить. И что? Совсем выкинуть рыбные продукты из рациона? А, что об этом думать, привыкну. Человек ко всему привыкает.
Здесь потихоньку гурманом становлюсь. Вкус вернулся. К пище, и вообще, к жизни. То ли из-за того, что курить бросил, то ли шлаки лишние из организма уходят, только я сейчас различаю вкус черемши или, например, щавеля произрастающего в разных долинах. В горах так, разные климатические зоны, в зависимости от высоты: здесь весенняя черемша, а ниже черника поспела. Вот вчера, там за горой - это да, черемша была, так черемша, а сегодня так себе. Нормальная, конечно, но та, вчера-а-а... Вода в ручье - кайф, позавчера в обед, в меру в ней всего было, а вот в этом озере - нет, не та вода, не тот вкус, не мое. Рыба в этой воде живет, я ее присутствие теперь по вкусу воды ощущаю.
Когда я вдруг обнаружил в себе это свойство, то очень удивился. Мне всегда было все равно, что есть, что пить, не прихотлив, не чувствителен, а тут... Не только стал воспринимать вкус, но и понимать каким-то седьмым чувством, нужно мне именно это или отказаться. И этого мало: я стал запоминать вкусы и запахи. Если мне сейчас завязать глаза, закрутить и выбросить в какое-то место, то по воздуху, по вкусу лука, щавеля, ягоды, воды из реки, я точно определю, где нахожусь. Конечно, мне только это кажется, чисто умозрительный вывод, ведь я еще не возвращался туда, где был, но я уверен, что это так. Я помню вкус и запах пройденного пути. Последние несколько дней я этим развлекаюсь: специально принюхиваюсь, все пробую и запоминаю.
Прикольно - не просто существовать в этом мире, а понимать и чувствовать его. Наверное, это все-таки из-за того, что курить бросил. Ага, и язык новый вдруг вспомнил из-за этого. Нет, брат, тут что-то не так. Вернее, тут совсем все не так. Не в воздухе, движении и питании дело, я и до этого много ходил - бродил. А ведь сердечный приступ пережил совсем недавно, а вот так, за здорово живешь, это не проходит бесследно. А я тут двадцатый день скачу, как молодой тренированный спортсмен. Так не бывает. Я думал, пройдусь денька три для очистки совести, испугаюсь, сам с собой договорюсь, посижу где-нибудь на реченьке, похожу в радиалки, и домой. Не воспринимал свою затею серьезно - баловство, развлечение, игры разума...
Паломничество - вот я чем занимаюсь, и это приносит такой вот неожиданный результат. Как сказал, как его, Вадим Викторович - важно не только место, но и путь. Я меняюсь и это нормально.
Уже который день, с того солнечного памятного утра, после убивающе - холодной ночи, встречаю солнце новым гимном. И это приносит мне невыразимую радость, и наполняет силой, чувством сопричастности чему-то. Сродни фанатичному чувству эйфории приверженца той или иной концессии при молитве своему богу. Искреннюю веру я уважаю, к чужому духовному опыту отношусь с почтением, но лично мне бог ни разу не приоткрылся, ни разу я не испытал чувства благоговения, и ни какой радости от стояния на службе, прослушивания непонятных песнопений и речитативов. Ничего в душе. Видимо, не достаточно вдумчиво подходил к вопросу спасения души. Конечно, я понимаю, что единая вера объединяет общество, служит его консолидации и в итоге развитию. Но что-то с развитием не то, два века на месте топчемся. Или больше? Да, если погрузиться в историю, много больше. Сплошные войны и передел мира, сфер влияния, не смотря на призывы к любви. Не работает религия, и даже со знаком минус, если подумать. Сколько из-за нее противоречий и конфликтов? Родные ругаются на этой почве, любимые разлучаются, потому что разных вероисповеданий. Двое серьезных мужчин за рюмочкой, за столом, могут закончить дружеские посиделки поножовщиной на почве разногласий в понимании вопросов веры. А сколько войн она породила и продолжает...
Если так необходима человеку вера, то почему бы не верить в разум: вселенский, космический, в свой собственный. Верить в науку, в познание, а не в догмы. Не говорить - я знаю, и это так, а сомневаться и искать причины. А потому что, если высказать сомнение, уйдет весь авторитет служителя бога. Он не может не знать, не может сомневаться, и в этом его ахиллесова пята. В этом слабость, а слабость порождает агрессию, а агрессия варварство. Возможно отсюда крестовые походы, или исламский радикализм. А ведь без сомнений, нет познаний. Зачем трудиться и ставить эксперименты, если все ясно и понятно, все написано в священных писаниях. Мне кажется, это деградация. Потому что опыт показывает, что не все верно в старых книгах, и приходится, под натиском цивилизации и новых знаний, толковать старые тексты по-новому. Притягивать китов и черепаху к земному диску.
Я думаю, надо всеми силами души и своего слабого разума, пытаться принимать неизвестное с интересом, и изучать, а не бороться с дьявольским, отвергая категорически. Этого нет, потому что это противоречит... Жаль людей, принявших мученическую смерть за убеждения, как верующих, так и ученых, мыслителей. Коммунизм и социализм во многом не менее религиозен, чем вера в богов. А ведь многие из этих людей даже не пропагандировали, как сейчас геи, свое мировоззрение, они просто пытались остаться самими собой, или хотели поделиться знанием, мыслями, но пошли вразрез с общепринятым, и были уничтожены. Если уж так необходима консолидирующая вера, то я бы лично поверил в бесконечность движения по пути счастья, благосостояния, и развития. С радостью складывая отжившее в кладовочки памяти, с теплом и нежностью, но с надеждой, всей душой, принимая новое. Я бы создал культ нового. Пришел человек и сказал: я что-то изобрел, или я придумал мысль, или музыку, идею, любую хрень. И собрались мы, окультисты нового, и с открытыми ртами выслушали новое, и поверили, и приняли и дружно накинулись на развитие и познание, этого нового. Для себя и своих потомков - здесь и сейчас, а не где-то там, потом, на небесах. Ведь так и происходит в обществе, мы несем старые, несовременные вещи в гаражи и на дачи. Их потом, по прошествии времени, продают за безумные деньги и выставляют в музеях. Мы не тычем пальцем и не кричим, что, мол, смотри какие дураки, на счетах считали, нет, что бы на компе. Мы понимаем - другое время, другое все. Часто достаем старые вещи и с умилением вспоминаем, но стираем на машинах автоматах, а не колотушкой в реке. Почему же в вопросах духовных, развитию отказано, и никто не занимается научным изучением вопроса души. Есть институт мозга, институт мировых религий, но где институт любви и гармонии, академия души и духа, университет высшего разума и параллельных миров. Новаторам приходится гореть на кострах осуждения. А потому что кошку посадили рыбу караулить. Мы доверили другим заниматься нашими душами, и они узурпировали это право, и все, что касается этой сферы. Религия – это очень выгодная ниша человеческой деятельности, и поэтому религий много, и люди расколоты, и это тормозит развитие.
Мерилом правильной или неправедной жизни, что может служить? Конечно же не суд фанатичных ортодоксов, а, например - чистая вода, вкусная рыба... Если я разведу костер на зеленой подстилке леса, ему будет больно, это будет уродливо и неправильно. Это же понятно и не вызывает споров. Я жгу огонь на камнях, где меньше от него вреда. От меня здесь нет грязи, а с приобретением опыта и знаний об этом мире, будет еще меньше и, искренне надеюсь, что когда-нибудь, может, и пользу принесу. Надо изучать мир, чувствовать его и любить. Не в культовых сооружениях лбы колотить, а в природу уходить, и там врачевать покалеченную душу.
Я заметил, что чем ближе человек к природе, тем более у него мистически-сложное отношение к миру. Это не варварство, это способ взаимодействия, не требующий подчинения слабого сильному. Больших материальных трат на содержание храмов и просвещенных бездельников, не отнимающий много времени и духовных сил, не унижающий тебя как индивидуальность. Не запугивающий, а помогающий достичь согласия и компромисса между миром материальным и тонким. Для людей природы - это логично, им некогда собираться большими толпами в определенном месте. Им, кочевникам и охотникам, удобнее иметь своего бога рядом, при себе. Простые религиозные пояснения о боге, жизни и смерти - не достаточны для них. Они, живя здесь, чувствуют и интуитивно знают о мироустройстве, больше, нежели священнослужитель из своих книг. Они размышляют о природе вещей не менее белого человека в городе, а то и более, так, как живут в этой природе и близко с ней знакомы. У них есть время, они не занимаются ежедневно и ежеминутно торговлей...
Староверы-христиане с давних времен, среди, так называемых, коренных народов Алтая, живут. Свои молельни построили, и ведь не просто тихо там молятся, а проповедуют, навязывают свое понимание мироустройства. Мы называем это просвещением аборигенов и благой вестью. Ее надо нести, весть, так учат отцы основатели. Демидов заводы открыл, а при них церкви. Царь государевых крестьян заселил - и опять, три землянки, а рядом храм белокаменный, вперед домов вырос. Советская власть - другой поворот, семьдесят лет воинствующего атеизма. И что? Бесконечное насилие, и агрессивность в насаждении мировоззрения, а от него - миропорядка. Нельзя что б ни было единой, и единственно верной, веры в государстве. Хоть христианство, хоть мусульманство, хоть коммунизм, хоть буддизм - но что-то быть должно обязательно. Или все вместе. Верь во всякое, но не смей лезть в дела земные, это не твоего ума дело. Успокой душу не комфортом земным, а верой в сладость небесную. Это вопрос больше политический, нежели религиозный. Что это - память передков, инерция мышления, или чья-то воля? А чья? И главное - зачем? Вновь образующиеся веры, сектантские течения, вера в древних укров, говорит об этом вполне определенно – всегда есть выгодополучатели от любой идеи или чуда. И нашей душой всегда найдется, кому заняться. Конечно, если человек сам не возьмет ответственность за нее на себя.
Я сижу на пенечке, жгу костер и позволяю себе крамольные мысли, от которых становится страшновато. Змея сомнений клубком обернула душу. А что бы ответил батюшка: от сатаны те мысли, покайся, а то гореть в геенне огненной. Не смей нести ересь... Испугаешься тут, вечные мучения в аду, кому охота. Я не атеист, но и не верующий, ну, а вдруг... Интересно, а у Алтайцев есть ад и рай? У них вроде, не смотря на несколько веков давления, сохранился буддизм, шаманизм и идолы в потаенных долинках - культ духов и сил природы. Религия без бога. Ну, не могут они верить в то, чего не видят и не чувствуют. И без веры никак. Они же видят и чувствуют что....
- Рыбу будешь?
Бля... я чуть не свалился с бревнышка, сидя на котором, размышлял о высоком. Что ж ты так подкрадываешься?
- Ты че пугаешь?
- Ниче не пугаю, вот пришел, рыбу принес. Давай жарить будем.
- Так твоя рыба, ты наловил. Мне мяса дал. Сам и ешь...
- Странный ты. С чего она моя, она ничья, общая. Я, значит, буду есть, а ты мясом давиться?.... Есть сковородка?... понятно, а мука? Ладно, ты начинай, чисти, я сейчас, сбегаю...
Рыбы не так много, но крупненькая, хорошая, с ладонь. Я начал чистить старательно, ведь не для себя одного. Чешую сдирал всю, резал красиво, без бахромы, кишки выскребал дочиста...
- Чего ты ее гладишь, не русалка ведь. Красивее не станет. Смотри, берешь... вот так и эдак...
- Ну, так и я умею. Я хотел красиво...
- Красиво... хариус он в любом виде красив, давай, не филонь.
Мы резво в два ножа за пять минут управились. Он приволок просто не вероятных размеров большую сковороду, бутылку подсолнечного масла, пакет муки. Костер горел давно, угли алели жаром. Раскидав поленья, водрузили чугунолитейного монстра в центр. Рыба вошла вся враз. Три минуты на большом жаре и готово. Алтаец перевернул сковороду во внушительную миску, невесть как тут оказавшуюся, и проворно навалил в освободившуюся посудину половину "моего" порезанного мяса. А я переживал, как готовить. И вновь в угли. Зашипела, заплевала, понесло вкуснятиной жарким.
Мы принялись за рыбу. Вкуууусно как. Не спешили - он рыбку, я рыбку. Все чин по чину, благородно, как в лучших домах: извольте, нет уж после вас, сударь. Ну, хорошо, плиз, синьор: пальцы облизали, руку о штанину вытерли, носом шмыгнули, за второй лезем, подобрав грязные рукава. Аккуратно мистер, не наступите сапожищем на жаркое. Ночь, темно уже, давайте его с земли, вот сюда на пенечек поставим, так виднее. Да, так гораздо лучше. УУУ, отвалились. Еще бы можно, но кончилась, ну тогда и так хорошо. Сейчас чай попьем, и мясо дойдет. Сэр, как насчет оленинки? Да, пожалуй, отведаю... ммм... твою мать, не посолили. Как так, сию минуту исправим оплошность, господин....? Как тебя там:
- Колян. А ты?
- А, чего там... Костян.
- Ты, Костяныч, рыбачить утром будешь?
- Да. С утра моя очередь.
- А как ты рыбачить будешь? - в голосе ехидство, вопросик с подковыркой чувствую.
- Смотри... Возьму спиннинг, привяжу кораблик, на него твои и свои мушки и закину в озеро и начну плавно на себя тянуть, так? - стал изгаляться и я.
- Если так, то тогда я спиннинг возьму, а ты тут руками за леску закинешь. И вытянешь. А то голодными останемся. Смотри сам, думай, кушать, али голодать, твое дело. - И смотрит хитро узкими своими щелками. Евдокимова мне напомнил, Михаила, который после бани с красной рожей никого на этом краю села не трогает, а батя его на другом...
- А как ты, Коляныч, рыбачить будешь, если спиннинг возьмешь.- Подпустил и я в голос евдокимовщины...
- Да уж не как ты, Костяныч. Чего тут в озере ловить-то, тут хариус мелкий. Крупный в реку ушел, по реке надо идти, по омутам, а ты знаешь, где тут самые рыбные омута? То-то. Мой спиннинг. - И потянулся довольный за новой порцией чая.
- Ну, хорошо, уговорил. А расскажи Коляныч, откуда ты, чего тут делаешь?
- Я то? Я тут охочусь, рыбачу, только спиннинг потерял.
- Как потерял?
- Дак, нечистый попутал, духи закрутили. Я, значит, рыбачу, хожу по реке, а тут раз, плескануло сильно и затрещало. Я подумал зверь. Карабин-то у меня всегда с собой... муху закинул, спиннинг оставил, думал, пусть ловится, чего зря валяться будет, и пошел смотреть. Долго ходил. Там следы интересные были, и... ну, не важно. Час проходил, проплутал. А потом назад пошел и не могу найти. Пять раз прошел весь берег - вроде тут, а нету. Или тут, но все равно нет. Полдня потратил - не нашел. На второй день утром ходил, искал. Как в воду...
- Может, взял кто?
- А кто? Нет тут никого. Ты, да я. А ты сегодня только вон с той горы спустился. Я думаю, может рыба утащила. Клюнул большой, дернул и ... пойди, найди. А тут бывают ух, какие здоровенные. Я прошлым годом взял вот такущего...- показал какого, поставив кружку с чаем на пенек, что б не расплескать, махая руками. - Хотя, вроде хорошо поставил, за дерево уткнул. Не знаю...
- А до поселка далеко?
- До какого.
- Ближнего.
- Да нет, рядом тут. Дня четыре. Верхами.
- Какими верхами?
- На коне. Верхом.
- А... Слушай, Коляныч, тут на восток, километров пятьдесят долина есть. ------ . Не слышал, не бывал?
- Слыхать, слыхал, а вот быть, не бывал. Там не проходимо совсем. Делать там нечего. И ты бы не ходил.
- Как не проходимо, вроде ходят люди?
- Не знаю, как люди, а кони точно не ходят, значит не проходимо. Что там без коня делать. Да и с конем нечего. Вот озеро, оно хорошее, рыба есть, зверь есть. Я сюда хожу всегда. Живу все лето, и больше. Сейчас ореха дождусь, насшибаю, потом на снегоходе приеду, заберу. Только удочку жалко, как тут без нее.
- Так, как меня учил, на палку намотал леску и ходи по омутам мух окунай. Можно ведь чего-нибудь поймать.
- Да, наверное, можно, надо пробовать. А лески есть метров пять? Дашь? Неудобно, конечно с палкой по кустам, непозакидываешь толком... но че уж тут. Буду искать свой спиннинг, не медведь же его съел, где-то лежит...
- Коляныч, пакет тут на дереве с продуктами висел, не твой?
- Не, это тебе передали.
- Кто... мне... предали... - Я поперхнулся чаем.
- Пару дней назад Леха прилетал, вот и передал. Сказал, что мало, это они так, по пути завернули, дома еще не были, что тебе на обратный путь еще подкинут. Потом.
- А как они узнали, что я тут...
- Так нет другого пути в ту долину, где ж тебе еще идти. Ты ж Лехе сказал куда идешь...
- Когда мы с ним последний раз разговаривали, он вроде не собирался на восток, и не предлагал меня сюда закинуть.
- Это я не знаю. Леха птица вольная. Я ему сколь раз предлагал - посидим, покушаем, слетаем, зверя глянем, не-а, то некогда ему, то не по пути. Деловой он шибко. Секретный весь. А так, хороший мужик.
- Он рыбак ведь то же. Говорит озера зарыбливает...
- Кто? Леха? Рыбак!? А, ну, да. Рыбак... Но, тут другая история. Слушай. Как-то, еще в семидесятых, программа такая была, государственная. Во все озера горного, подходящие, как ученные посчитали, малька запустили. Тысячи тех озер было. Денег не жалели, миллиардами малька раскидывали. Да-а-а. И несколько лет так. Зарыбливали как могли, во всех труднодоступных местах то же. Я считаю, молодцы. Сейчас бы так. Так вот, из тысячи озер она прижилась не во всех, вернее, почти нигде. Программу закрыли и забыли. А вот Леха докопался и добыл документы и карты с описаниями работ. У него отец по этому направлению работал. Точно. Вот Леха и продолжил работу, сам. Сначала на лошадях по ближним озерам ездил, проверял, потом нашел чего-то и этого, как их звать, вестора привлек, тот, тоже большой любитель природы, рыбалки, ну, и подкинул Лехе вертолет, то ли в подарок, то ли в кредит. Я не знаю. Но теперь Леха император тайги. Вся власть местная его уважает. Лучше никто гор не знает. И то - на охоту, на рыбалку, дорогих гостей областных али столичных прокатить, попотчевать - все Леха. ...Ну.... облетел, значит, он все те озера, и нашел, где рыба развелась и живет, а где извелась совсем. И, вроде как, продолжает что-то там разводить, новых каких-то мальков подсаживать. Наука-то широко шагает, штанов не рвет, сейчас не как раньше, все по-новому. А знаешь, что раньше тут рыбы было пропасть, везде, а сейчас не стало? Знаешь почему? Вот и я не знаю. Никто не знает. Может Леха немного догадывается, но не говорит. Я говорил - он не очень любит говорить. Деловой. Людей вроде не шибко прибавилось, а рыбы не стало. Да-а-а. А Леха пытается добиться.... Ну, и ловит, конечно, кто ж ему запретит!? Мужики раньше ездили весной, по последнему снегу, на одно ближнее озеро, на снегоходах. Правда, не по-людски поступали. Набьют прорубей и давай сетями выгребать все что можно. Леха раз налетел с друганами. Поучил их жизни. Сети отнял, морды набил, постреляли там сгоряча. Но все живы остались, хоть и раненые были. Сказал - не вами делано, не вам губить. Вот есть удочка - рыбачь, а сетями мародерить - не сметь. С пониманием надо сетями-то. Ячею крупную, что бы подросток уходил, икряную - отпустить надо... Правильно сказал, мужики подлечились, осознали, что не правы, обиду не таят. Может потому и перевелась рыба, что с пониманием надо было... Ездят, конечно, на озеро, но со спиннингами, или с зимней удочкой на подледный лов. Научил Леха. Ведь в тот раз, это они всего в третий раз приехали, а рыбы уже почти не стало, вычерпали всю. Еще бы пару раз и перевелась бы вовсе. Это потому что ее много должно быть, а если мало, то... они же жрут своих мальков, ну вот, если мало, то и дожрут сами себя. Ганнибалы, ерш их медь. Да, вот туда Леха, точно знаю, большущую бочку малька запустил. А он такой, малек был, что взросляк его не стал есть... не знаю почему. Хотя лично я считаю, что крупняк малька все равно пожрет. Ты знал - форель своих ест, маленьких. Такая вот подлая, но вкусная, рыба. А у тебя с ним, что за дела?
- А он ничего мне больше не передавал?
- Нет. Сказал мне, что бы я тебя встретил, проводил и дождался, когда обратно пойдешь и напомнил... а... это я потом должен напомнить...
- О чем?
- Ну, что бы ты ему обязательно позвонил, как выйдешь. Я тебе потом еще напомню и телефон дам.
- У меня есть.
- Еще дам. Леха велел....
...Глубокая темная ночь, звезды висят крупными гроздьями над макушками гор и кронами вековых кедров. Яркая лунная дорожка бежит по воде от берега до берега, полная красноватая луна застряла меж двух вершин, и освещает все вокруг не земным не реальным светом. Жарко горит огонь, мы душевно сидим, с большим интересом друг к другу; беседуем, нам хорошо. Поели вкусно, плотно, я начал подремывать... мысли лениво шевелились, язык стал заплетаться. Вдруг захотелось покурить, просто мысль пришла - подымить бы сейчас. Вдруг у Коляна есть, угощусь, а завтра-то у меня не будет сигарет и все, курить не буду, это же просто. Есть - куришь, нет - не куришь, берешь лучшее от этой жизни. Ничего со мной не случится, здоровья вагон нагул тут. Вот как захотелось вдруг...
- Закуришь? - Николай прикуривает сам и протягивает пачку мне. Я беру, вытягиваю цилиндрик сигареты, отдаю пачку, наклоняюсь к костру, беру веточку, подношу к сигарете... Зачем? Что происходит. Колян, блин... чего творишь... Хотя, чего тут страшного... Я ж хотел. Нормально...
Я с наслаждением затянулся. И правда, хорошо, как не бросал - тепло и тупо, появилась невесомость в голове. Затянулся еще - слабость в ноги пошла, голова слегка кружится, звезды заплясали - здорово. Расслабление и отдохновение. Еще. Еще. И вдруг навалилась грусть, за ней страх. Не было страха в последние дни, я стал про него забывать, а он тут оказывается, не далеко спрятался... А вдруг я не бросил курить, и завтра буду мучиться, а взять негде. Очарование вечера исчезло, потянул сквознячок с воды, холод решил нарушить все договоренности и залез под куртку, в самую душу. Зашумело в голове. Как ватой набили мозг, не приятное чувство болезненности. Затылок ломит. Рот пересох. Вялость. Слабость. Надо что-то прибрать, посуду помыть... что-то делать надо, но не могу и не хочу. Устал вдруг. Сильно. Вся усталость всего перехода рухнула на плечи. Я ее не замечал, а она, оказывается, копилась, копилась и тут решила обрушиться внезапно. Сразу и вся. Пошатываясь, я встал с бревна, извинился перед Николаем:
- Я спать пошел, устал очень. Что-то не хорошо стало. Ты сиди... а я пошел...
Не помню как добрел до палатки и, не переодевшись, рухнул внутрь. Ночь мстила за минутную слабость. В голове вихрем носились мысли, и все не приятные. Тяжесть в мозге усиливалась, я чувствовал боль сквозь сон. Кидало то в жар, то в холод, меня не шуточно корежило. Сквозь полуночные кошмары я стал бояться заболеть: сильно и не излечимо. Хорошо Коля здесь, не даст пропасть. С новой силой нахлынули сомнения - куда иду, зачем, а если то, а если другое. То, что казалось, преодолел, вернулось вновь и с новой силой. И мысли - не просто мысли, от них ощутимо физически становилось больно. Сигарета не просто табак, сушеная трава - это злой гость потустороннего мира... это страшно. Я не хочу больше так. Больше так не будет. Простите... Мне было очень хорошо, я только сейчас понял насколько... еще несколько часов назад я был силен и счастлив. А сейчас я развалина в физическом и духовном плане. Зачем, зачем... хочу, что б все вернулось...
Я не проспал рассвет, я поприветствовал солнце. Чувствовал слабость, как после бессонной ночи, но вполне сносно. Голова перестала болеть, вернулась ясность мысли. Пронесло. Ух... что б я еще, когда нибудь, эту дрянь... Тьфу.
- Николай, утро доброе. Здорово.- Я поздоровался с охотником, который шел с деловым видом мимо моей полянки.
- Ты это... даже если просить буду, ты не давай мне сигареты больше. Лады?
- Как скажешь, не вопрос. Вот честное алтайское, не допросишься, хоть в колени падай, хоть ружьем пугай. Не курю я, и с собой не ношу.
- Как, а вчера? Ты же закурил и меня угостил. Я курил...
- Не... Не курю я совсем. И не пью. А рожа страшная, так это ветром надуло и костром нажгло... А вчера ты задремал с оленем в зубах, отключаться стал, чего-то бормотать... ну, я подумал, устал, намотался. Орать, будить не стал, взял под ручку и до палатки довел тихонечко. А ты, как лунатик, в бессознанке, только бормочешь - мол, извини, устал, спать пошел. Ну, иди. Все. Никто не курил. Приснилось что ли?
- Наверное. Приснилось? Да... А чего башка так болела? Колошматило всего всю ночь, кошмары снились.
- Это ты переел. Точно. Так бывает. Увлеклись. Я тоже плохо спал. Маралятина она такая. И чай холодный пил... я не видел - ты воду пил? А... вот видишь... я забыл сказать: после, как марала поел, нельзя холодного пить. Плохо будет. Живот прихватит точно, а может и голову. Только горячий чай... А как сейчас, нормально?
- Да вроде даже хорошо. Как солнышко встретил, так и полегчало.
- А, ты тоже из этих... солнцепоклонников. Видел я, как там, на камне, руки вверх тянул.
- Не знаю. Вроде не из них, а что есть такие? Я просто намерзся тут недавно, чуть в грунт не вмерз ночью, а утром солнце... и я так к нему проникся благодарностью, что вот, встречаю каждое утро, радуюсь. А кто еще на светило молится, что за люди, где?
- Я не знаю. По телевизору видел передачу. Да тут, в горах, в прошлом году, случайно подсмотрел. Двое шли куда-то, а я с горы, издалека гляжу, в бинокль. Интересно же, что за люди. Они как раз на восток, как и ты, шли. А утро раннее, чего они по-темну брели - не знаю. Я- то на охоте, а они чего в такую рань? И тут как раз солнце из-за горы. Так они рюкзаки побросали и, как ты, руки тянут, чего-то бормочут, типа молитвы. Так похоже - я вот сейчас и подумал - секта у вас что ли? Может, расскажешь?
Я засмеялся. А ведь прав в чем-то Алтаец, если есть еще такие, кто встречают солнце гимном и ходят в ту долину - то и выходит, что секта. Надо потом прочитать определение секты, интересно подхожу я по параметрам в сектанты? Но ведь это организация должна быть, с руководителем и структурой, созданная для каких-то целей, с идеологией, которую разделяют последователи. У нас... а ведь даже никаких "нас" нет... и ничего нет, даже идеи и понимания, лично у меня, что происходит.
- Нет, Коляныч, никакой секты. Наверное, то же замерзли ночью и обрадовались теплу. И, как ты, по телевизору видели ту передачу и просто играли в игру, может и с полной серьезностью, но в игру. Ты вот - ходишь по тайге, и иногда, от скуки, от одиночества, представляешь себя, ну, например, неустрашимым индейцем, когда кругом враги, а ты...
- Нет. Не представляю. Я не играю, мне некогда. Зачем во что-то играть, когда дел много, поспать не успеваешь. Вот игра - кто мой спиннинг стырил? И где теперь его искать? Ладно, давай рыбу чистить...
- В смысле? Ты что, уже наловил что ли?
- А чего, солнца сидеть ждать? Конечно, наловил. Дел много сегодня, некогда рассиживаться.
- Ну, ты даешь... Слушай, Николай, а те двое, ну, что солнцепоклонники, ты их хорошо разглядел? Они как одеты были? Ничего странного не заметил?
- Нормально одеты. Куртки, треки классные, я специально смотрел, давно такую обутку хочу. Да нет, обычные мужики, бритые, опытные, шли больно быстро, хорошо шли.
- Ну ладно, значит, не мои знакомые, те в шкурах ходят и чунях таких же.
- Сейчас в шкурах только дед Витя ходит - перешил старую ментовскую овчину. Из другой чуни сделал, штаны такие же и голышом, нырк в костюмчик, и ходит, народ смешит. Но говорит, что тепло, практично, и это одежда будущего. Только это тяжесть страшная и фиг постираешь, воняет от него так, что в гости никто не приглашает...
Мы позавтракали скоренько, без посиделок. Николай убежал по своим делам. А я задумался. Не случайность этот вчерашний приступ. Это наказание, за мысли, за слабость. Они, не знаю, кто такие "они", но подслушали мои мысли, мои желания про покурить, и организовали действо. Покурил, так покурил. Получается, виртуально. Жестоко, но крайне доходчиво. Сейчас от одной мысли про дым становится не хорошо. И появилась уверенность, даже не уверенность, а крайней степени убежденность, что я никогда более, и ни при каких обстоятельствах, как бы хорошо, или плохо, ни было, не закурю. Свой урок я усвоил очень крепко. Я не хочу терять то, что приобрел - здоровье, уверенность в своих силах, интерес к изучению и познанию окружающего. Ни какой соблазн в мире не может быть ценнее, чем то, что просыпается сейчас во мне. И что сказать еще - спасибо вам духи, или как вас назвать - энергии что ли, не важно. Спасибо.
И еще мысль пришла... А что, можно попробовать. Они есть и они вполне реальны и доказали умение контактировать с материальным миром, по крайней мере с моим сознанием. Значит, эксперимент. Эй, ребята, все ко мне. Пошли искать спиннинг Коляна. Не дело оставлять рыбака без снасти. Как он говорит: вы духи закрутили, вам и расхлебывать.
Я пошел вниз по течению вдоль реки. Она петляла, то разливаясь широким потоком, то ревя зверем меж огромных валунов. Стволы поверженных великанов, то тут, то там живописными арками и мостами ложились через поток и вдоль него. Вода крутила многочисленными омутами, то в центре реки, под перекатами, то в тихих заводях. Горные реки прекрасны. Никогда не встретишь две похожие. Ходить вдоль них и смотреть на эту шедевральную архитектуру берегов и русла - ни с чем несравнимое наслаждение. Да, это архитектура природы, но в отличие от рукотворной, тут нет повторений и прямых углов. Она живая, вечно меняющаяся и завораживающая. Человек может создать такое, но в совместном со-творении с природой. Не противопоставляя, а пользуясь и подстраиваясь. И в этом совместном со-зидании она будет и краской и полотном и вдохновителем, а человек лишь рукой с кистью. Что главнее? Она без нас может быть и творить, мы без нее - нет.
Я шел вдоль берега, иногда прямо по руслу, прыгая с камня на камень. Переходил по стволам с одного берега на другой. Троп не было. Мой бег был так же свободен, как бег реки, и вот мы, вместе с ней, уткнулись в обрывистый бережок. Вода вырыла под ним грот, заплетенный корневищами. И среди этого переплетения торчала ручка, обмотанная синей изолентой. Так просто, десять минут не прошло от начала моих поисков. А я и не искал, просто шел и думал о своем и вот, пришел. Эксперимент не удался: я не понял его результата - это случай, или меня подвели сюда? Понятно почему охотник не нашел снасть. Рыбачить в этом омуте можно было только с того берега, он по тому берегу и ходил, искал. А увидеть спиннинг в гроте под берегом можно было только с этого берега, и мало того, только с того камня на котором стою. А запрыгнуть на этот камень можно только не думая, зачем ты это делаешь, и, имея ноги моей длинны. Охотник - он постарше и ниже ростом, и видно, что серьезный мужик - я не могу представить его в прыжке.
Тут без вариантов, придется нырять. Раздевшись на камушке, полез с повизгиванием в ледяную воду. Ого - глубоко, дна не достаю. Два-три взмаха и уцепился за корневища, свисающие с обрывчика. Потянул за ручку, запутала трава удилище. Попыхтел, покурялся, распутал, тащу. Вылез на камень, всего трясет, вода холоднющая. Все, спиннинг у меня в руках. Почистил от сора катушку, сматываю леску. Натянулась, дальше не идет. Рвать? Жалко, там мухи, или блесенка. А вдруг рыба, спиннинг - то как-то в реке оказался? Не ветром же сдуло. Натянул сильнее, леску примотал за сучок и опять полез в воду, держась одной рукой за снасть. Нырнул, перебирая лесу руками. Коряги, вот и мушки, их видно в прозрачной воде, а это... да, на последнем крючке рыбина. Хорошая, большая. Не хватило воздуха. Вынырнул, подышал - как холодно, брр. Но я не упущу добычу. Ныряю снова. Настучался головой о коряжины, ногами по камням, но распутал, вытащил улов. Уже на камне, одевшись, рассмотрел рыбину. Коляныч обрадуется, и удивится - она была раза в три больше самой большой, которую он вчера принес. Говорил, что монстры водятся, прав был. Мне спешить не куда, решил выходить уже после обеда, сейчас покидаю кораблик, больно место хорошее.
За час натаскал штук десять. Уже не таких крупных как первая, но не мельче вчерашних. Нормально - по пять штук на брата, так и накушаться можно.
... Николай долго мял меня в своих медвежьих объятьях, силен бродяга, ростом чуть ниже меня, но коренаст, чуть душу не выдавил.
- Ух, дорогой, спасибо. Вот удружил. Я б уже и не пошел искать, думал бестолку. Нету и нет. А ты... вот молодец, вот хороший человек, век помнить буду - и внукам, и детям, всем расскажу. Ну, надо же, человечище... Как это так, пойти и найти, когда даже я не нашел. Вот дела. Ну, ты даешь, ну ты...
- Да, Коля, успокойся, чего там... Пошел, гляжу, лежит в воде, достал и все. Дел -то.
- Не... не делов. Ведь пошел, подумал обо мне, позаботился - какой ты хороший человек. Надо еще мяса? А хочешь я тебя на коне довезу... а, нет, не довезу... Тогда могу вот рюкзак довезти. А?
- Да не надо ничего. Ты лучше тут карауль, если через пару-тройку недель не вернусь, передай там кому... Леха прилетит, скажешь, мол, не вернулся, пусть поищет. Хотя, не знаю, насколько я туда. Ладно, посмотрим.
- Так это, конечно, это, вообще, без разговоров. У нас по-другому никак. Сам пропадай, человека выручай. Обязательно скажу кому надо... Может, все-таки, возьмешь мясца?
- Да куда мне - это не съем. Лехину тушенку не понесу, пусть тут лежит. Тебе не надо?
- Обижаешь. - Коля изобразил обиженность всем телом, на лице-то не разобрать, не проницаемый восток, - что б я консерву магазинную ел, отраву эту. Ты назад пойдешь, я тебе косулю или барана завалю, там мясо нежнее, чем у марала, сам тушенку сделаю. Я вкусно делаю, очень довольный будешь.
Долина.
Просторное высокогорное плато все сплошь заросло кустиками выше колена. Идти трудно, ветви, как проволока. Но я бреду. Преодолеваю. Без тропы, ее здесь нет. С утра. Весь пройденный путь, если оглянуться, от того леса, не более двух километров. А впереди еще три. Можно до ужина брести. С трудом выдираю ногу из ветвисто- листвяного моря, высоко задираю и закидываю, чуть не с помощью рук, как можно дальше - перенос тяжести тела. Такая же манипуляция со второй ногой. С таким я еще не сталкивался. Остановился, пора передохнуть. Снял рюкзак и столбиком рухнул на спину. Передо мной высокое небо, плывут редкие хилые облачка, яркое полуденное солнце в зените - я не провалился в кустики, я лег сверху, они успешно держат мой вес в плоскости. Все бы хорошо, только я запаса воды с собой не взял, а пить хочется. Унылая равнина не дает надежды на какой - нибудь источник, и на быстрое ее преодоление. Пять километров, всего пять, в обычных условиях для меня это час, полтора хода - а уйдет почти день. Но к удивлению, для меня самого - раздражения и досады нет. Я достаточно раздражительный товарищ, поворчать, позлиться на неблагоприятные обстоятельства - хлебом не корми. А тут потихоньку становлюсь буддистом. Созерцание и медитация. Наблюдение со стороны - ты свидетель, но не участник. Спокойствие, только спокойствие, как говорил древнегреческий мыслитель - и это пройдет. Я прикрыл веки, улыбнулся, и задремал без надежды на обед, его не будет - воды нет. Передохнув минут десять попытался встать, перевалился на бок и тут заметил движение...
В восхищении я замер и даже забыл дышать: есть выражение грациозная лань - я не знаю кто это, и как это, и потому для меня это просто словосочетание. Видел я разных оленей в зоопарке...точно не про них выражение... А тут я увидел... она не бежала, не прыгала, она летела... нет - парила над этим проклятым плато. Олень, лань, косуля - я не знаю, что это за зверь, но рыжий и в светлых пятнах. Я даже не заметил, были ли рога, потому что я смотрел, открыв рот на парение. Я не подозревал, что движение может быть так прекрасно... Мы жалкие корявые создания по сравнению с этим воплощением грациозности и силы. Косуля, я назвал ее так, и с большой долей вероятности, угадал, пересекая плато, совершала неимоверные, немыслимые прыжки, длинною метров в семь, а то и больше, кто бы их мерил. Прыжок, полет, приземление, толчок - парение. Кусты, не проходимые для меня, ею не замечались. Она ни от кого не убегала, я это чувствовал, просто наслаждалась бегом... жизнью. Все то время, что понадобилось ей, что бы пересечь равнину, я не дышал - всего несколько минут. Несколько минут... Я вновь откинулся на спину, когда она исчезла из виду... Несколько минут, а мне - день. А сейчас там, за горкой, хороший человек, Коляныч, стрельнет ее из ружья, что бы сделать мне приятное и наварить тушенки... Это страшно, я почувствовал как это несправедливо, как противно... Это как страх, как нечистоплотность, обман - так же мерзко и страшно. Их нельзя убивать. Они живые, и они прекрасны, они совершенны, а мы... Я мысленно вижу себя. Одежда, пахнущая далеко не духами, нелепая, латаная, заплата на заплате. Я сам гнусь к земле под тяжестью горба-рюкзака, медленный, несуразный, не гармонирующий с этим местом, чуждый ему. Плетусь куда-то с какими-то высоколобыми мыслями о мироздании, о предназначении, в поисках какого-то непонятного смысла. И мимо этого чучела-меня пролетает вот это чудо природы, и... Колян лежит в засаде, оттопырив зад. Мы захватчики, мы оккупационный режим для земли. Так нельзя, так не может быть. Почему духовные лидеры не скажут про это: что нельзя убивать и есть оленей, птиц и прочих земноводных. Вот насчет рыбы сильно сомневаюсь: вкусно очень, но ведь и она живая и прекрасна в своей стихии. И не только про истребление живых существ должны они заявить, но и о том, что нужно прекратить уничтожать землю, среду обитания, перестать гадить под себя, засорять этот мир в погоне за сиюминутной выгодой. В последнее дни на меня периодически накатывает: вдруг начинаю переосмысливать аксиомы. То, что вчера было незыблемо и правильно, сегодня кажется сомнительным и уродливым. Но думай не думай, решения - то не видно, так устроено до нас: все едят всех, пищевая цепочка, и мы в этой цепочке на самом верху. А что мимо этой схемы - утопия. И так будет, возможно, всегда. Страх сильнее прекраснодушного: сыт - любуешься, голоден - тушенки сваришь, замерзаешь - лес спалишь. Все просто. Что бы ни убивать, надо научиться быть довольным, сытым и счастливым не прибегая к убийству, а что бы к этому прийти, надо научиться довольствоваться малым. Или хотя бы поставить этот вопрос перед собой и начать думать, как его решить...
Мир вокруг замер и не мешает мне думать: не жужжит, не кусает. Солнце допекло, надо вставать.
Я поднялся, надел рюкзак, сделал несколько шагов и увидел разрыв в кустах. Он шел полосой, пересекая другую проплешину. Оказывается, есть разрывы, просто поискать надо было, а не переть напрямую в самоуверенной исступленности. А лань? Она по разрывам скакала? Скорее всего, ей все равно. Она богиня высокогорных прерий, а ты - ходуля две ноги.
... Какие здесь звезды! Они россыпь жемчужная на темно-фиолетовом бархате вселенной. Лежу в полной темноте на коврике, в спальнике. Палатку не стал ставить. Ночь тиха, вокруг чудо. Я смотрюсь в галактику, как в зеркало: она отражает меня, но и в моих глазах отражаются искры света далеких миров. Что там за миллиардами световых лет? Мертвая леденящая пустота, или наполненная, бурлящая и кипящая энергией, всепроникающая и вездесущая жизнь? Пусть непонятная и не постижимая для нас, но реальная и прекрасная в своей гармоничности, как все созданное вселенским разумом. Вселенский разум, что он есть? Бог? А есть ли бог? Да. Это совокупность законов развития, существования и взаимодействия. А кто создал законы? Разум. А что есть разум? Совокупность законов развития... как говорил Вадим, научись задать вопрос и будь готов воспринять ответ. Хорошо. Подойду с другой стороны... Как звучат эти законы? Они не звучат, они действуют, их нельзя озвучить - только воспринять. Физические, химические, математические формулы - это протез для безногого, в чисто прикладных целях. Иначе люди не могут понять и передать, ту частичку знаний, которую смогли усвоить, следующему поколению и, следовательно, не смогут развиваться. Но с другой стороны, разбить знания на предметы, и выкинуть ментальную составляющую - это как расчленение живого организма на составные части, с целью узнать его устройство. Но убив и расчленив, ты увидишь ткань, но что бы понять, как это работает в движении, надо видеть весь механизм. Видеть и снаружи и внутри, а когда увидишь, еще надо осознать, воспринять, понять. Ты до такой степени далек от этого, что даже понятий для объяснений нет. Люди делят все на части для того что бы разобраться в механизме, но механизм целен, и науки не должны быть отдельны друг от друга, только совокупность законов развития...
Нет, плохой из меня мыслитель, не хватает словарного запаса, что бы сформулировать... А мои ли это мысли? Или со мной разговаривают... Да, нет, "они" бы доходчивей объяснили. Через опыт, вон, как с курением. Показали бы эти законы развития и взаимодействия в действии. Э-э, ребята, тихо, не шалить, я в космос, рассматривать образцы жизнь, не полечу. Мне здесь хорошо...
...Вот маленькое, невесомо-прозрачное облачко, как вуалью прикрыло яркость небесных искр. В нем девушка в кружении, откинув стройный стан, в легких тканях... Грациозная лань? Вдруг пришла мысль - мое давешнее переживание, что человек несуразен и неуклюж, лишь мир вокруг прекрасен - это полный бред. Человек часть мира и он необыкновенен и он не может быть хуже или лучше его окружающего совершенства. Это облако в образе танцующей девушки вдруг повернуло мысли в обратном направлении. То настроение самоуничижения, которое посетило на плато - это неправильно. Человек прекрасен во всех проявлениях, это так наглядно демонстрирует небо надо мной. Одно из этих проявлений - молодое сильное тело исполняющее танец, сложнейшие пируэты и прыжки. Это не хуже парения косули, бега гепарды, полета бабочки... Детство - нежность, непосредственность, умиление, талант. Молодость - атлеты, спортсмены, танцполы, гимнасты, фигуристы... Красота физического совершенства. Зрелость - познание, движение, преодоление, созидание. Старость - мудрость и красота, переживания и счастье, горе и радость - отпечаток прожитых лет. Любовь - для всех возрастов, всегда и везде, она одухотворяет собой мир. Мысли людей - это аура вселенной. Человек - венец совершенства, созданный великим разумом, и продолжающий совершенствоваться, согласно закона развития... Человеческий разум лишь в начале пути познания. Пока он все пытается сломать, попробовать на вкус - мы в детстве, но будет и молодость и зрелость. Мы все познаем и включимся в процесс созидания и совершенствования, как младший, но равный партнер мироздания, для которого нет границ и преград, потому что жизнь вечна, и мало того, она всегда в развитии. От малого к большому, от громоздкого к оптимальному, к равновесию материального и ментального. Когда мы это осознаем, не просто умозрительно, а ощутимо - физически и чувственно, запишем все это в формулах и концепциях, а придет время, когда в записях отпадет надобность, то встанем на путь стремительных изменений, от представления о которых захватывает дух. Это произойдет, когда религии станут музейными экспонатами, культурным наследием, историей, и люди преодолеют разобщение и непонимание. Войны прошлого будут стыдом и вечной темой покаяния и непонимания - как, почему, для чего? Голод, холод, недостаток счастья и смысла, уничтожение природы - все будет преодолено, в результате смены приоритетов развития... в результате смены элит. Люди смогут изменить устройство общества и мироустройства в целом.
Меня охватило чувство невесомости и неведомо большого счастья. Волны дремоты и бодрствования накатывали по очереди. Я, то расширялся до размеров галактики, то сдувался до нуля, имея в остатке лишь мысль без тела. Во мне что-то происходит, как будто, кто-то, усиленно и каждодневно копается в моем теле и в моей голове. Но меня это мало беспокоит. Я жду результата этой операции с большим нетерпением. Уверенность крепнет, что это только мне на пользу. Я чувствую перемены, и что приходят они положительные. Постепенно уходят страхи и волнения, которыми, оказывается, и не подозревал, на сколько сильно, пропитан насквозь. Боли и хвори, о которых я знал, и еще больше, о которых даже не подозреваю, отступают. Какие точно не знаю и сейчас, просто на уровне подсознания чувствую, что риски различных закупорок, тромбозов, воспалений и прочего, отпадают, как обгоревшая на солнце кожа: лоскутами. Я пытаюсь думать и анализировать, и это приносит огромное наслаждение и ... боль. Я, мы, в большинстве своем, не умеем думать. И как болят не тренированные мышцы после посещения спортзала, так и мозг реагирует на попытку его запустить: он сопротивляется, он пытается вернуть тело к шаблонам. Так проще и безопаснее, снижается риск ошибиться. Инстинкт самосохранения. Оказывается, до этого я жил в бездумье, пользуясь лишь пережеванными остатками чужих мыслей и продуманными не мною алгоритмами действий, от рождения, до...
...Мы селимся в огромных домах коробках и доверяем наше содержание кому-то. Мы стали бояться природы, физической работы. Мы не доверяем себе. Мы долго учимся, что бы нас взяли на работу и работаем без устали с целью заработать на еду и удовлетворить какие-то свои не хитрые потребности - на это жизнь и уходит. Нам некогда отрешиться и подумать, посмотреть на себя и на мир со стороны. А можно было бы увидеть многое и многое понять. Но нам не дают, нас организовывают именно так - ограниченно думающая толпа, двигающаяся в одном направлении, пусть и образованных, но зашоренных людей. Система устроена так, что выскочить из нее удается не многим. А судьба выскочек - печальна, с точки зрения общественного мнения. Кто все так организовал? Кому это надо? Видимо те, у кого достаточно времени, средств и возможностей. С древних времен и до наших дней - землевладельцы. Безобидное слово, и сразу представляется - фермер, дачник, владелец особняка. Нет, у этих людей, по праву наследования, издревле, земельные наделы размером с государство. У них право казнить и миловать, принимать решения о войнах и геноциде целых народов. Монархи, вожди, захватчики - так было, так есть. Владельцы земли, достаточно сильные, что бы защищать ее от притязаний народонаселения и себе подобных. А население платит ренту за пользование землей, а все на свете идет от земли, т.е. платит за все, за саму возможность жить. Это закрытый клуб, и эти люди, сейчас, не всегда на виду. Они, и их предки, столетиями и тысячелетиями пытаются и создают, с разной долей успеха, систему мироустройства, обеспечивающую незыблемость их прав. А как создать эффективную систему управления и подчинения? Что бы работала как часы и с самоподзаводом? На самом деле достаточно просто: дружину для защиты, управленцев для непосредственно управления и экономического развития, законы для поддержания видимости порядка и справедливости, и инструмент, с помощью которого держать эти силы на поводке - деньги. Для обслуживания интересов землевладельцев создана элита, стоящая над толпой. Банкиры появились в тот момент, когда была придумана система подчинения, управления и мотивации с помощью денег. Могли они просто появиться и начать манипулировать с такой всеобъемлющей вещью, как деньги, без ведома и прямого разрешения властителей? Нет. На твоей земле, в твоем огороде, может появиться вор, но ненадолго, только до той поры, пока ты его не пристрелишь. Или он обязан перед тобой отчитываться и приносить долю от собранного урожая. Тогда он не вор - он холоп. Одновременно появились политики - лично преданные, посвященные, купленные менеджеры - не более. Многие столетия понадобились для отцентровки системы. Менялись поколения, собирались более сильные команды, иногда природа отдыхала на детях, но постоянно шло совершенствование системы контроля и управления. Не обходилось без сбоев. Они, как и все в мире, развивались. У них неоспоримые преимущества перед любой другой организацией и общественным движением - власть, полученная от прадедов, право сильного, огромный накопленный опыт. Из последних изобретений - ФРС. Федеральная резервная система - надгосударственная структура, она печатает общемировую, конвертируемую валюту, передает банкам и те кредитуют государства, по сути управляют. Управляют элитами всех государств, в том числе и сверхдержавами. У всех есть государственные долги, а у одной, самой могущественной и грозной страны мира, у которой самые большие вооружения, кто ставит своей целью быть мировыми жандармами, самые большие. А кому все государства должны? Другим странам? Нет. Банкам. Элите, которая управляет миропорядком? Управляет - да, но не властвует в абсолюте. А тем, кто властвует над элитами, странами и народами, им этого не нужно: справедливости для всех, счастья, любви, науки, развития. Хотя развития - да. Развитие и совершенствование системы власти денег, мягкого подчинения. В итоге им нужно счастливое, обеспеченное, всем довольное... стадо. И они искренне считают, что достижение этой цели создаст счастливое общество, но с их, и их потомков, пожизненным правом властвовать на земле. И если на пути становится Джордано Бруно, его жгут, конечно, не они, но созданный ими монстр. Если возникает сильное неподконтрольное, угрожающее их власти государство, то натравливают искусственно накаченную нацизмом страну. Они бы с удовольствием отказались от насилия, религия и должна была этому способствовать, но не справилась с задачей, преследуя личные цели, не устояв перед искушением. Но устранять ее не стали, это прекрасный инструмент разобщения народов, и устрашения свободолюбивых личностей. Их три землевладельческих мира, три подхода... Англосаксонский мир агрессивен и неугомонен в стремлении доминировать. Он не кровожаден, он прагматичен, он имеет власть над элитами, с помощью созданного незаменимого пока для мира инструмента - денег. И если система управления дает сбой, идет сброс настроек и выход в режим новых загрузок и обновлений с помощью войны. Огромное человеческое горе, отброс цивилизации назад, многочисленные жертвы, рассматриваются как печальная, но необходимость. Они сожалеют и даже негодуют, что у них на пути становится кто-то или что-то, и ответственность перекладывается на неразумного выскочку. Они не боятся суда божьего, потому что они его и придумали. Только зря не боятся, ведь то, что нет суда божьего, не освобождает от ответственности за нарушение совокупности законов развития, существования и взаимодействия. Вода бежит вниз, солнце восходит утром, жизненная энергия переселяется во вновь зачатое материальное тело, всякая возвышенность в результате эрозийных процессов стремится выположиться, плотина, сдерживающая поток, будет сметена и уничтожена. Это законы великого разума вселенной. Земные властители - плотина на пути развития и, значит, система, будет уничтожена. А они сами мало интересны для мира. Когда? Время не имеет значения. Важна суть и понимание неизбежности восхода солнца. Если в этом возникнут сомнения, то ночь будет длинна и ужасна. А если полная уверенность, то безмятежный покой и быстротечность времени ожидания, ведь ты не ждешь, ты живешь в уверенности...
... Сейчас пришло время глобальных перемен, и потому ты здесь. Масса, сила потока сравнялась с противодействующей ей плотиной, и вскоре она начнет разрушаться. Это, на самом деле, очень не просто: неуправляемая бешеная стихия может все снести на своем пути. Озлобленные властители до последнего будут бороться за власть и в этом противостоянии сталкивать элиты и народы друг с другом. Они ни перед чем не остановятся, это особый сорт людей. Но, все же, это просто люди, они не боги, и они не всесильны, хотя очень могущественны, но за счет нашей слабости. Людям надо стать сильнее и мудрее. И ты в этом поможешь... Ты почти готов. Позже ты будешь знать больше....
...Они отвечали на наиболее наболевшие и мучавшие меня вопросы, в форме и словах, которые я мог воспринять...
...Я вздрогнул и проснулся. Долго лежал с открытыми глазами, пытаясь переварить услышанное. Так значит, война уже идет? Или только подготавливается? И в какой форме она будет? Третья мировая, или просто большая шахматная партия больших людей. Что в принципе, для них, одно и то же. А я пешка, рядовой, и иду в заповедную долину для... А для чего собственно? Не сказали. Сказали - потом узнаешь. Не очень прилично использовать человека в темную, вы уподобляетесь этим... врагам человечества, землевладельцам. Надо же - землевладельцы! Хотя это похоже на правду. Если я властитель, то с какого перепугу я отдам свою власть кому-то? Только своему сыну, роду. Я буду бороться, и отстаивать свое право. И власть, она ведь мозг сносит. Как говорят: власть развращает, а абсолютная власть, развращает абсолютно. И вот если такие извращенные, но не слабые, умы зададутся целью, а у них есть время и возможности для осуществления любых целей, то... очень похоже на правду... И еще, замечал не раз, что человек, живущий в своем доме и человек из квартиры, это два разных мира. У них восприятия разные, характеры, отношения к окружающему. Человек на земле он более уверенный и свободолюбивый. Он за свой дом, хозяйство и вилы возьмет и пырнет не задумываясь. А что говорить про монархов... Наверное, не зря сейчас людей выселяют из домов в квартиры и мало того, активно насаждается мысль, что и квартира не нужна. Зачем? Снимайте. Живите легко. Да, история. Я и не думал, что так все устроено. Монархи, это же пережитки, они в прошлом. Пережитки? Возможно. Но если есть что то, то это, что-то, можно отнять, передать по наследству, подарить, продать. А власть это и есть, что-то вполне осязаемое. Английская королева - это фикция, для парадных приемов, или...? Вспомнил, в институте изучали - Ялтинский послевоенный договор рассматривали, кто его подписывал? Сталин и... Черчиль, английский премьер. А США, Франция, почему не подписались? Таким вопросом раньше даже не озадачивался и никто не обращал внимания на это обстоятельство. Только сейчас в голову пришло, я читал копию того документа. А в нем, черным по белому: подписи сторон и "договор подписан в присутствии..." Два крупнейших землевладельца подписались под переделом мира, а это был именно передел, а не что иное, а остальные лишь засвидетельствовали. Сталин, и его предшественники, и последователи, не были членами клуба, они выскочки. Их создал запад, для уничтожения сильно разросшейся Российской империи с ее землевладельцами. Они сыграли свою роль, но попытались создать новый клуб, переделать мир под себя. И у них почти получилось. Не хватило опыта, умения, знаний. Гитлер, получается, занимался тем же и у него - почти получилось. Запад заигрался в свои игры, по краю прошел. А может и нет. Возможно, все так и задумывалось великими кукловодами. В любом случае Английский клуб на этом этапе всех переиграл. Европа и половина мира сейчас под экономической, да и военной, по большому счету, оккупацией. Все мы, люди и народы планеты, для них лишь расходный материал. И там уже не в деньгах дело, не в яхтах и замках - а в абсолютной власти и осознании этой власти. Игра - это так по-человечески. А сейчас, как я понял, приходит новая сила, с другими подходами. Это, понятно, мы, Россия. Кто еще, или никого, только мы? А Китай? Может, БРИКС? Головоломка. За кого бьются - за себя родненьких, стать новыми землевладельцами. Или переформатировать полностью мироустройство в пользу законов развития? А это вопрос?! А может это вообще не государства. А кто тогда? Инопланетяне? Надо будет у них уточнить. А кто "они"-то такие? Точно не люди. А может и люди; изобрели машину, которая на мозг воздействует, вот на мне и проводят эксперименты. И опять же, я при чем? На политиках надо было пробовать. Ладно, чего гадать, посмотрим. Становится все интереснее...
...Утренняя роса уже упала на траву, и на меня. Спальник под целлофаном слегка волглый от конденсата. Ничего, дождя в скором времени не ожидается. Утро, судя по всему, будет замечательным и солнечным. Но кожей чувствую сырость воздуха. Возможно, что после обеда занепогодит. Вот считается, что человек неприспособленное, слабое создание, а это в корне не верно. Мало найдётся существ в природе, более приспособленных к жизни. Собаки и кони не сравнятся в выносливости с человеком. В тот момент, когда собака ляжет, конь встанет, человек пройдёт ещё столько же и даже может забыть покушать. Но это если человек здоров и подготовлен. Мы следим за животными для того, что бы предсказать погоду, они реагируют на её изменение. Людям не дано? Ерунда, мы такие же дети природы, и способны, в силу своего разума, с помощью наблюдений и сопоставлений угадывать изменения, не хуже братьев наших меньших. С недавних пор я стал вдруг предугадывать погоду. Задолго до видимых изменений. Вот прекрасный день, все как всегда, но вдруг, без видимых причин приходят мысли о том, что надо бы вечером встать лагерем пораньше, часа в четыре. Или половине пятого - да, успею, ведь дождь около шести начнется... И такие мысли задолго до первых признаков ухудшения. И предположения перерастают в уверенность, и дождь начинается ровно в шесть. Как это происходит, я себе объяснить не могу, просто в атмосфере, что-то меняется, состав воздуха, давление, влажность, и мое слабо защищенное тело, влившиеся в природу и вселенную, воспринимает информацию, как высокочувствительный датчик. Я абсолютно спокойно теперь отношусь к длительному охлаждению. Что при купании в ледяной воде, что при переходе в одной рубашке перевала под ветром и дождем. С недавних пор стал пользоваться лучшим способом пробуждения... Утро, холод, солнце еще даже не обозначилось за горой, вылазить из спальника не охота. Но набираюсь духа, выпрыгиваю из палатки и сломя голову, ею же вниз, ныряю в близлежащую реку. Если глубина позволяет, если нет, то просто брюхом на камни, поперек потока. Захватывает дух, вода обжигает, переворачиваюсь, куряюсь с головой, затем выскакиваю из реки, делаю несколько энергичных движений, согреваюсь... Это ни с чем несравнимое наслаждение. Растираешься, если не лень, полотенцем, а то и просто обсыхаешь, если не очень зябко, ходишь по обжигающе холодной земле босиком, делаешь свои утренние дела. И ведь холодно и не очень приятно, надо одеться, а не хочу... просто лень, и... до конца не понятное, но удовольствие...
Теперь это умение определять погоду, я уверен, никуда не исчезнет, оно будет со мною всегда, как и другие мои вновь открывшиеся способности и умения. В это утро я уже знал, что непогоды не миновать, а потому, поспешил собраться в путь. По всем признакам сегодня к вечеру я перевалю последний, то ли двадцатый, то ли двадцать пятый перевал. В карту я давно не заглядывал, не было надобности, а навигатор вчера чихнул, три раза наврал нещадно, поморгал и сдох. Реанимация: замена батареек, просушка, ничего не помогло. Дорогущее, японское, неубиваемое чудо навигационной техники без явных на то оснований приказало... обходиться без него. Но вчера ночью, разглядывая звезды, я видел свою путеводную, вон над тем пригорочком, за ним долина вверх, в конце ущелья перевал, про который говорил Леха, что он единственный проходимый, а за ним... Сердце радостно и в то же время тревожно сжалось, что ожидает меня в заповедной, загадочной долине, про которую никто ничего не знает, а те кто хоть чуть-чуть соприкоснулся с загадкой, рассказывать отказываются. Скоро я стану одним из посвященных. Что меня там ожидает, с какой целью сюда ведут. Троп нет от самого Колянова озера, даже намека на них. Зверья всякого. Поминутно, то тут, то там вспархивают напуганные мной крупные птицы - рябчики, тетерева и прочие пернатые. Зайцы шмыгают во все стороны, лиса пробежала. Медведь показал зад издалека. Заколдованное какое-то место.
Прошел пригорочек, свалился в ущелье моей реки. Через бревнышко, через реку, вошел в заповедную долину. Цветов на квадратный километр стало явно больше. Вот встречаю чудо природное: огромный кедр на большом камне и ощущение, что висит в воздухе. Всякий здравомыслящий человек понимает, что дерево должно расти из земли, корнями в него уходить, а тут стоит на камне и никаких корней. Чудо. Примерно через час, выхожу на верхнее озеро. Выше царство камня и льда. Впереди, за озером, горный поток пробивает стену и сливается в озеро. Отвесные многосотметровые берега. Это, Леха говорил, река изливается из заповедной долины. По ней не пройти. Да, вижу, никак, да и нет желания. Бррр. Жуткая теснина. Небо затянулось, закапал, как и ожидалось, дождик. Озеро не хуже, и не лучше предыдущих, просто немного другое и... жуткое, смотреть в него страшно. Попробовал воду - рыба есть. Это наверное от того такое ощущение страха, что здесь с величественностью перебор, очень уж торжественно. Водопады с окружающих склонов бросают воду с головокружительной высоты, пики подпирают небо, как остроконечные гигантские копья воинов прошлых веков. Вышел на кедровую полянку, украшенную огромными валунами, живописно раскиданными по периметру, развел не большой костерок, перекусил наскоро, отдохнул. Дождь усиливается, температура опускается. Зябкое ущелье попалось. Смотрю на перевал и понимаю, что можно пройти его за пару, тройку часов, но он не прост. Очень уж такой, с вывертом. Я их уже научился оценивать снизу. Нельзя идти. Никак. Погода быстро меняется, к вечеру будет фестиваль, надо устраиваться здесь, под кедрами, половить рыбки и ждать утра, а завтра будет хорошая погода. Но как ждать, когда цель - вот она? Могу сегодня быть у Скорбящей. Я и так очень долго ждал. Ничего, не сахарный, не растаю, не замерзну... Решил подниматься пока погода позволяет. Помолясь, двинул вверх по осыпному склону. Первый участок до верхней террасы, на которой росли ещё чахлые деревца, преодолел минут за сорок, пятьдесят. Подъём крутой, ориентируюсь по неровностям местности, выбирая оптимальные пути прохода. Виды уже с первой террасы открылись впечатляющие. Почти правильной прямоугольной формы с закруглёнными краями, овал озера с изумрудной водой в окаймлении яркой зелени, по краю которой начинаются альпийские луга, а выше только скалы и снежники. Остроконечные вершины, в снеговых шапках. Сурово, красиво, неземно. Нитки ручьёв повсюду. По моему склону, чуть впереди, падающий тонкой струёй с огромной высоты, невероятный водопад. Продвигаюсь дальше, среди кустарника и огромных валунов, не сумевших проскочить в своём падение, это пологое место. Опять крутизна и выхожу уже на каменистое плато, без признаков растительности, лишь в некоторых местах чахлые карликовые кустики, в затишках на тонкой почве встречаются подснежники. Огоньки, жарки, здесь уже не растут, царство мхов и лишайников. Ветер свободно гуляет в любых направлениях, холодно, промозгло. Выхожу на мыс, высотку местного масштаба, внизу маленькое озерцо в цирке, покрытое льдом, лишь по южному краю и в середине синеют полосы воды. Снежники длинными крутыми языками ниспадают с бортов берега прямо в чашу. Пошел левым бортом склона, впереди угадывается седловина перевала. Вроде конец. Очень обманчив вид окончания пути в горах. За каждой взятой высотой, может открыться следующая, за ней другая, а потом непреодолимый разлом и спускайся, начинай сначала. Шел по касательной, постепенно набирая высоту. Камни становились всё больше, склон круче, но вполне проходим.
Погода начала резко портиться. Дождь еще более усилился, и мог в любой момент перейти в снег. Осталось немного, вот, кажется рядом, и седловина. От холода уже не спасает ни привычка к холоду, ни быстрая ходьба. Я одел все теплое и куртку сверху, завернулся в целлофан. В душе поселилась смутная тревога. Всякое было, но тут очень уж сурово. Надо учесть уроки прошлого и перестать перечить очевидному, и повернуть обратно, пока не поздно. Но какая-то сила, вдруг поселившаяся в голове, упрямо гнала вперед. Быстрей, быстрей. И я подчинился. Я чувствовал, знал, что буря неизбежна, и так зашел уже слишком далеко и поступаю необдуманно. Не надо было сегодня, и пытаться переваливать. Погода в горах не позволяет и не допускает легкомысленности. Мне страшно представить, что случиться, если запуржит или упадет туман. Здесь очень сложная местность, таких перевалов мне еще не попадалось. Были ситуации, когда солнечная погода, за десять-пятнадцать минут, сменялась ураганом и катастрофой с видимостью на расстоянии вытянутой руки. Но коварность именно этого перевала в том, что нет тропы, нет направлений и ориентация возможна только при ста, двухстах метровой видимости. Навигатора нет. Много сбросов, поворотов. Просто идти вниз для данной местности неприемлемо. Вот впереди обозначился крутой обрыв, с которого падал водопад, там пути не было. Снеговые языки, попадающиеся на пути, имели большую плотность снега, и пройти по ним без кошек невозможно. Покатился, считай, до конца, а в конце. … Обойти их можно только верхом, прижимаясь к горе. Дорогу я запоминал, и была уверенность, что и при нулевой видимости, с моими открывшимися способностями к запоминанию и ориентированию, как-нибудь пройду. Но хотелось бы, конечно, не возвращаться, что бы был путь вперед. Эх, успеть бы перевалить. И именно сегодня. Вот такое необычное желание. Разум кричал: надо остановиться, еще не поздно вот здесь, под защитой скал разбить лагерь, пока погода позволяет. Но какая-то вредность, обида на духов, на "них", ведь вот она вершина, гнали вперед. Под самым перевалом прибавил темп, как мог. Двести метров, сто, тридцать, когда же ты нарисуешься. Седловина пологая, большая. В середине лежит снег по колено. Ярко выраженный перевал. Вышел чётко. Качаемый ветром, походил по хребту, осматриваясь, ища место для спуска. Озеро, в долину которого лежал мой путь, еще просматривалось в пелене дождя. Огромное, в виде сердца. С неба сыпалось непонятно что, и снег, и дождь - крупа. Ветер нещадно трепал целлофан, который уже ни от чего не защищал, руки начали потихоньку терять чувствительность. Сунул их подмышки. Ветер дул со стороны спуска, который вдруг резко и неожиданно закрылся непогодой, так и не дав толком рассмотреть спуск. Озеро исчезло, как видение, впереди белесая пелена - это очень плохо. Я не знаю, куда идти и есть ли вообще спуск. Явно, вначале очень круто, с прижимом к скале и сбросом, с другой стороны. А что дальше... Можно ли обойтись без веревки? Если бы чуть видимости и теплее, хотя бы немного. Но что дано, то и есть, буду рисковать. Каждый день - риск. Но сколько прошел, с таким количеством препятствий сразу, ни на одном перевале не сталкивался. Точно заповедное место, духи не пускают, крутят. А "они", что, помочь не могут? Наверное, не могут. Ну, давайте, злыдни, изгаляйтесь, а я пошел вниз. Если не повезет... вы, ребята, можете и не дождаться паломника...
А теперь, ноги в руки и как в последний раз, вниз и левее, левее... прижимаясь к горушке, обнимая ее. Справа, я видел, обрывы. Дождь совсем прекратился, мело белым. Метель. Скоро... уже... снег перекрывает всякие ориентиры, бело вверху и внизу, мир просто исчезает на глазах. Его уже нет. Я иду по узкому карнизу, ощупывая каждый сантиметр полочки впереди. Она узкая, с критическим наклоном, прижимается к отвесной стене, и все больше заметается снегом, убирая границы плоскостей. Меня трясет неимоверно, замерзаю... Вот и закалка и самоуверенность; ледяная речка, хождение босиком, все это баловство перед истинной суровой реальностью. Дух холода может начинать торжествовать. Температура уже много ниже нуля, и продолжает опускаться. После дождя, мокрая одежда превратилась в лед, не гнется, стала коробом. И что? Обратно. Так уже и не смогу я, это слишком далеко, сил не осталось. Устал. И не хочу назад. Я замер, не зная, куда ступить дальше... Будь что будет, спасайте ангелы...
Упал на бок, на снег и покатился вниз, пытаясь вначале тормозить всеми конечностями. Пятьдесят на пятьдесят - расклад не для этого случая. Шансов практически нет. Я это понимаю лучше, чем кто-либо, столько всего видел, столько позади. Но надежда есть, она мизерная, никакущая, но она есть. Затеял смертельно опасное мероприятие. Любой камень и... Озеро внизу - вода поднимается, лёд от берега отрывается, а снежный перемет между льдом и берегом сохраняется в первозданном виде. Провалился снег, ухнул в воду и пробуй, выбирайся, стенки могут быть по несколько метров. И не долечу я до озера, все зависит от уклона, камней, скал, трещин... тут без вариантов, эх, твою мать - поперся... Набираю скорость, тормозить уже нет сил, да и бессмысленно, или руку подвернет, либо ногу заклинит, перевернет, кубарем полетишь, с подлетом и переворотом, как тряпичная кукла. Уклон критический, практически падаю. Ветер свистит сатаной, снег забил глаза, ноздри, рот. Ничего не вижу и не слышу. Трудно дышать. Все что могу - лишь прилагать все усилия, что бы продолжать катиться, а не лететь кубарем. Это продолжается долго, бесконечно долго. Ждать невыносимо: либо уже удар и мгновенное небытие, либо... либо остановиться бы уже. Секунды, минуты, часы, вечность, полет продолжается. Вполне возможно, что мимо мелькают камни, скалы и обрывы. Возможно, я перелетаю, пропасти и трещины; иногда я отрывался от снега и просто какое-то время летел, сжавшись и ожидая... Но благополучно приземлялся и безумие продолжалось. Я ослеп, окружающий мир совсем исчез. После очередного подлета, я с силой ударился о спрессованный снег, голова стукнулась, подпрыгнула как мяч, звон хрустальных бокалов в ...
... С новым годом, с новым счастьем... семья в сборе за круглым праздничным столом. Шампанское шипит в бокалах. Ребятишки, мои любимые детки, возятся со своим подарками. Стол уставлен яствами: тут и грибочки маринованные и соленые огурчики, икорочка, хрустящая корочка жаренной курочки аппетитно пупырчата. Елка сверкает гирляндами. Нам весело, мы предвкушаем праздник... Бой курантов, загадывание желаний... Тепло, красиво, ярко. Троекратное ура - год начался, новый, с иголочки, все обнимаются, выпивают... гурьбой идем на улицу, все прохожие улыбаются, все переполнено счастьем. Девушки накрашены и прекрасны, мужчины бодры и румяны - шутки, смех, радость. Выстрелы, шутихи, фейверки - крики, визг, хохот. Мешанина красок в голове - я всех люблю, я счастлив, сыт, доволен, жизнь удалась... Приснится же такое - месяц в горах, один...
...Все, пора, возвращайся, все закончилось, ты жив, хватит прятаться...
Открываю глаза, небо синее. Шевелю руками-ногами, все шевелится и нет приступов невыносимой боли. В голове шумит, но опять же, без резких болевых синдромов. Оглядываюсь; лежу на мягкой травке, слегка сырой, но без камней, на толстой прослойке мхов. Склон заснежен, но снеговой язык полого сходит на нет метрах в десяти выше. Конец горки. Смотрю выше - метров триста просматривается, отличный горнолыжный спуск, а далее белая пелена. Она обнимает гору, закрывая склоны и вершину, но вокруг, все остальное пространство, сияет яркими красками прекрасного летнего дня. Отдельно взятый, выделенный на местности, с четкими границами локальный ураган непонятного происхождения. Шлагбаум - слово пришло в голову. Это не что иное, как заграждение от проникновения чужаков. Про это говорит все: я не чувствую, что должна быть плохая погода. Внутренний барометр показывает - ясно. Та сила, что гнала меня сюда, не дав переждать непогоду, она же и предоставила проход, вернее проезд. Быстро, эффективно, но очень уж страшно. Но это в первый раз. Если второй раз придется, то уже... Они знали, что пережидать бурю бесполезно, почувствовав мое присутствие, она бы только продолжала усиливаться. Все здесь неправильно. Конец июля и снежный ураган, с температурой ниже десяти, пятнадцати градусов. Не самый высокий, средний перевал - это просто невозможно, тем более с такой степенью локализации: тут есть, а тут нет. Как народ говорит про такие ситуации - буря в стакане воды. Сейчас от меня идет пар, ледяной короб одежды обмяк, обтекает и пытается начать сохнуть под уже не жарким, но ощутимо теплым, второй половины дня, солнцем. А надо мной снег и зимний лютый мороз.
С трудом, кряхтя и потирая набитые бока, поднялся и потопал вниз, к полосе леса на кромке бирюзово-голубого огромного озера в форме сердца, как его рисуют: две выпуклости, а с другого конца острие. С высоты оглядываю заповедную долину, цель моего паломничества, запоминая ориентиры и пытаясь увидеть Скорбящую. Долина огромная и какая-то неправильная: обычно речные долины однотипны. Они клином, широкой частью вниз, верхней узкой, врезаются в горный массив, упираются в водораздельный хребет, откуда и начинается сама река, с ручьев от тающих снежников и ледников. Здесь вижу круглую, огромных размеров, километров по тридцать, сорок в диаметре, долину со всех сторон закрытую отвесными скалами и высокими горными кряжами, без разрывов и впадающих речных долин. Уникальное место. Географы и геологи должны были заинтересоваться данным феноменом, но... Место остается не описанным и не посещаемым. Лишь один разрыв виден в кольце каменных монолитов. Это каньон реки, которая вытекает из озера, в острой его части, и сразу, глубоким и широким потоком, без изгибов и перекатов, острым длинным лезвием, режет скалы. Потрясающая картина, вообще, не характерная для достаточно мягких Алтайских пейзажей. Пришло в голову сравнение - затерянный мир. Земля Санникова, мир Конан Дойля... Присяду-ка я. Фантазии, фантазиями, а надо оглядеться внимательнее. Динозавров и диких людей, конечно, не ожидаю увидеть, но... Колян же говорил, что бродят тут иногда какие-то личности. Мои незнакомцы со стоянки у города, его раннеутренние тренированные туристы-солнецепоклонники... Вдруг, правда, секта с прибором, влияющим на мозг. Если есть люди, я их отсюда увижу. Наверное. Долина очень большая, конечно, не сильно-то и разглядишь, только если дым от костра, и то, если они не прячутся. Просидел час, вглядываясь до мушек в глазах в окружающие просторы. Увидел Скорбящую. Она стояла в центре долины, выше озера, километрах в пяти, ровно меж двух выпуклостей сердца озера. Ее огибали две небольшие речушки, с двух сторон. Она получается как на острове, нет, скорее в междуречье, где расстояние меж рек, метров триста... Все-таки удивительное место. Примерно так я его и видел во сне. Но я не смотрел на нее сверху, с этого ракурса она выглядит совсем иначе, хотя и узнаваемо. Людей и, вообще, троп, стоянок, любых других признаков посещаемости, не обнаружил. Я был уверен в своем выводе - долина не обитаема. Очень долго и внимательно смотрел, включил и внутреннее зрение. Я нашел двух медведей, медведицу с двумя медвежатами, стадо горных баранов, двух лосей, косуль, нескольких кабанов... Зверья здесь много больше, это только те, кого смог разглядеть на открытых местах и ближайших склонах. Ничего не обычного, кроме количества - здесь много жизни. Я пойду ставить лагерь в центр этого мира, на возвышенность у озера, меж двух выпуклостей сердца-озера, меж двух впадающих в нее речушек, в пяти километрах от Скорбящей. Если сюда приходят люди, то стоянки и следы посещений должны быть только там.
Через два часа я был на месте. Впадающая в озеро речка, как и предполагал, оказалась не глубокой: я перепрыгал ее по камням, даже не замочив ног. Вышел на запланированное место, скинул рюкзак и замер в восхищении. Словами не передать того, охватившего меня благоговейного чувства гармонии и красоты. Гладь озера в окаймлении высоких гор, вековые кедры просторно стоящие по берегу, лужайки зеленой травы и разнообразных цветов меж необхватных стволов. Любопытные непуганые белки, казалось, собрались со всей округи поприветствовать гостя, и чинно расселись по нижним веткам исполинов. Тени, быстро мелькающие в воде, круги, и всплески, не оставляют сомнений в населенности озера. Воздух невероятно и непривычно благоуханен - кажется, что все, какие ни есть, травы горного Алтая собрались на окрестных опушках и задались целью перещеголять друг друга в состязании по испусканию эфиров. Кустарники и деревья включились в соревнование. Пришла мысль, что это они для меня так стараются. Гостю все самое лучшее. Но я не чувствую себя гостем...
Месяц по горам брожу, но такого... нет, еще не переживал такого счастья и успокоения души. Ощущение, что пришел домой. Давно не был, а меня тут заждались и тут родина и родные. Я в месте, куда стремился неосознанно всю жизнь. Это так... Я менял города, работу, вечно в поиске и напряжении, в мыслях и планах. Тревога за завтрашний день, страх неадекватности окружающего мира, вечная погоня за благосостоянием и безопасностью, во всех ее проявлениях, для семьи, для любимых людей, для себя. Понимание несовершенства, осуждение уродства и злобы, стремление уединиться и понять, отринуть все плохое и начать, хотя б по маленькому шажку, новый гармоничный путь. Но видел, и бесился еще больше, что невозможно это, как нереально косуле в зоопарке начать парить в свободном беге... Уже во время пути сюда, короста, обволакивающая душу, стала потихоньку отпадать, сейчас она просто посыпалась комками, душа обнажилась и запела, захотела полететь, я растерялся от таких лавинообразных изменений, и едва удержал ее в теле...
С большим трудом заставил себя успокоиться, оторваться от созерцания и медитации и заняться насущными делами. Я тут, возможно, надолго, надо разбить удобный, хороший лагерь. Пошел изучать местность. Да. Есть костровище обложенное валунами и бревнышко для посиделок. Бывают тут люди. Судя по золе, давненько были, и даже не в этом году. Вот рядом отличное место под палатку, под прикрытием густых лап кедра. Хорошо-то как. Я дома - эта мысль не уходила. Что за непонятная эйфория? Да, красиво тут, завораживающе, ни чего подобного не видел, но причем тут дом, родина - опять игры разума. Поживу, напитаюсь, привыкну, надоест, все когда - нибудь надоедает, и пойду обратно... Интересно, а когда надо начинать выполнять свою миссию; белки, чего смотрите, когда спрашиваю, миссия начнется? Прыгают, заигрывают, проказницы.
Как ни старался ответственно и основательно разбить лагерь, ведь надолго, вышло как всегда - быстро и аскетично. А и чего тут разводить: палатку поставил, вещи на просушку, продукты к кухне ближе - все. Полчаса и я сижу в трусах, кипячу воду под вечернюю трапезу. Ни одного кровососа, стерильное место. Дрова, как специально, в дровянике - плавник, прибитый и выкинутый на берег. Большая куча, уже переломанных, хорошо ошкуренных и просушенных палок. Здесь, судя по всему, давно дождей не было, высохло основательно. После ужина занялся перетаскиванием дров в защищенное от дождя место, под кедр, поближе к кухне. Натаскал кучу дней на пять, умаялся, а завал на берегу ощутимо не уменьшился. Надо думать, что при очередном сильном ветре, сюда еще выкинет плавающего материала, видимо, роза ветров такая.
Решил покидать снасть. Прицепил кораблик, закинул подальше, потянул. Есть. Поклевка, поплавок потонул и пошел в сторону. Тяну. Что-то не очень крупное, наверняка - озерный хариус. Почти под берегом, ударило еще раз. Ого, поднял над водой, три хариуса бьются в истерике на согнувшемся дугой спиннинге. Хорошие, жирные, круглые бока, не голодают. Второй заброс - опять три штуки, а на кораблике у меня пять крючков. Интересно, а если пять штук сразу, это рекорд для книги Гиннеса, и выдержит ли спиннинг и леска? В короткое время натаскал на полноценный ужин. Хорош. Еще чистить, жарить надо сегодня. Можно завтра, не пропадут, но не вкусно уже, вернее не так вкусно, как свежее. И я не против, после пережитого сегодня, устроить себе дополнительный поздний ужин. Не потолстею, авось. А не мешало бы - кожа, да кости, в веревках мышц и сухожилий. Дошел до ручки, надо мыться основательно, бриться, приводить себя и одежду в порядок, отъедаться...
На всякий случай быстро поменял снасть. Захотел проверить озеро на форель, хотя знаю уверенно, что и она здесь в избытке. Безлюдный заповедник, все как тысячу и миллион лет назад... Закинул блесну. С первого раза - удилище коромыслом. Мама, помогай. Катушка визжит, разматываясь, озерный житель мотает меня по всему берегу, я уже в воду по пояс зашел, тяну, как могу, упираюсь. Слабоватый спиннинг, вот-вот разлетится ко всем чертям. Что за крокодил на том конце. Леска как гитарная струна, звенит и стонет. Руку на ручке катушки уже не чувствую, отсохла. Минуты идут, борьба продолжается, леска держит - плетенка, хорошая штука, лишь бы не до конца размоталась, тогда кранты, либо оторвет, либо удилище сломает. У меня метров семьдесят намотано, от души, с запасом, какой я молодец. Хорошо, что Коляну спиннинг нашел, а то бы отмотал ему метров десять и ... Глянул - нет лески, вся ушла, несколько мотков осталось. Да когда ж ты выдохнешься. Нельзя мне снасть терять, голодно и скучно будет. Иди сюда, образина зубастая. Я в воде уже по грудь, неудобно крутить ручку, но и выйти не могу, тянет, я амортизирую телом, хорошо дно пологое, без крупных валунов. И дернула меня нелегкая блесну кидать, что тебе хариуса мало? Жадность она до добра не доводит. Леска размоталась вся. Но конец привязан к катушке на совесть, еще держится, а я уже плыву. Ого, так ведь утащит крокодил, я в обуви плохо плаваю, упора нет, а она потихоньку, но оттаскивает. Это что, удочку бросать? А куда деваться, берег отдаляется... Доаммортизировался, надо было на берегу бороться, за каким лешим в воду полез. Внезапно натяжение резко упало. Быстро гребу одной рукой, ногами болтаю, есть, достал дна, бегом к берегу, успел. Опять удар, натяжение, но я уже стою уверенно, и она, чувствую, тянет уже не так сильно. Устала. Еще бы, и я устал. Начинаю наматывать лесу. Пошла...
Рыбина огромных, исполинских размеров. Я дал ей камнем по голове, что бы успокоилась, до сих пор не могу отдышаться. Я такой еще не видел: и размеры и вид и цвет, все необычно. Ясно только, по всем признакам форель, а не доисторический артефакт. Хотя, кто их знает, доисторических... Килограмм десять. Держа за жабры задираю выше пояса, плавник хвоста по земле. Такого не бывает, как я ее вытащил? Значит не такое и слабое у меня удилище, зря наговариваю. Все, завязываю ловить на блесну, такого улова мне больше не надо. Сейчас с этой буду до первых звезд возиться. Такой тары у меня нет, значит, опять целлофан... А чего заморачиваться - режу тушу на большие куски разнообразных размеров, с трудом разрезая, ломая, спинной хребет, копаю ямку, закладываю полиэтилен, валю туда рыбину и посыпаю солью с травами. Плотно заворачиваю, придавливаю сверху землей. Готова кладовка большого бурундука. А соли почти уже и не остается. Осторожно надо, экономно. Каши солить уже перестал, придется и запасы не делать. Поймал - съел, не поймал - голодай. Жаль что тут ледник слишком далеко, не набегаешься в холодильник. Так не о чем переживать: в этом месте, сытный обед, в виде хариуса, ловится за десять минут. Надо только научиться готовить его без сковороды... и без масла... и без соли. Попробую в лопухах, в углях. Или в глине. Можно в листьях бадана, или на палочках, в виде шашлыка... или... буду пробовать варианты, сырья и времени вагон, лето еще длинное.
Блин. Что-то больно ударило по голове, покатилось. Шишка. Кедровая. Большая. Я по дороге все на них заглядывался - высоко висят, зеленые, неспелые, рано еще. Пробовал падалицу - весь в смоле, внутри молоко. Даже не делал попыток добывать. А тут что? Белка, что ли, удружила, по затылку. Нашел подарочек, поднял; большая, смолистая, пахнет шикарно. Попробовал ковырять, смола липнет к пальцам, они мгновенно становятся грязными, не оттираются... Разгреб золу, закопал в угли. Терпеливо выждал минут десять, аккуратно вытащил, прополоскал в речке, отмыв от гари. Теперь хорошо. Расшиперилась, запахла варенным, смола сгорела, бери - кушай. Орехи молочной спелости, но уже сформированы в кожуре, вкусны, не оторваться. Так и сшелушил до конца и оглянулся вокруг в поисках добавки. Вот еще одна, но корявая. А больше и нет. Поднял голову. Белки куда-то упрыгали; так вечер, темнеет потихоньку. Вот они, шишечки, висят родимые, но, поди, допрыгни. А может потрясти кедрушку? Ага, ее обнять - три человека надо? А если залезть. Попробовал; весь в смоле, прыгаю на толстенной ветке, шишки на ее конце плавно колыхаются, падать упорно не хотят. Палкой? Так и свалиться можно, не пойдет. Попробовал кидать камни. Не попадаю. А когда по веткам, они вроде трясутся, но шишки крепко держатся. И даже прямое попадание в цель не решает вопроса. Придумал; палку привязал к веревке и закинул на кончик ближней к земле лапы. На них гроздья шишек по две, три, пять штук, и тяну, рву на себя. Пошло дело, если удачно закидываю свое лассо, веревка, сползая по ветке, сдирает эти шишки. Нарвал, шишкобой, целый пакет. Только тогда успокоился. И уселся печь урожай, жарить хариуса, форель сырой с солью поедать. Красотища. Время будет, надо все-таки утащить рыбину на снежник, заморозить. Если захочу вдруг полакомиться, строганины сделать, так и сбегаю, чего тут, час, полтора в одну сторону. Весело стало: представил толстуху домохозяйку, у которой холодильник в пяти километрах по пересеченной местности. Как быстро бы она похудела? Да не похудела, поселилась бы у холодильника и делов. Нет, лично я селиться у снежника не буду - ни рыбалки, ни дров, холодно и тоскливо в камнях. И даме пришлось бы все-таки худеть...
День закончился. Звезды заморгали с высоты. То тут, то там, мелькают вспышки падающих комет, костерок деловито ворчит, пыхает. Речушка поет свою нескончаемую веселую песенку. Мир погрузился в дрему: замолкли птицы, стрекозы, массово вылетевшие на вечернюю охоту, отправились на покой. Поднявшийся было к вечеру ветерок, с наступлением темноты выдохся и затих. Вот кто-то прошел по поляне в сторону озера и вновь покой...
...Я встрепенулся, подскочил. Все вокруг ярко освещает луна, тени вокруг лежат недвижимо. А тут было движение... Сейчас мимо меня несомненно прошел человек. Я выскочил в центр поляны, подальше от яркого огня... Да, колышущаяся тень человека стоит на краю озера и смотрит вдаль. Вот прошли еще двое, а там еще... это не люди - призраки, привидения, морок. Леха говорил, что у него видения начались. Он про это? И Леха, таежник, афганец; побежал, испугался?! А еще, говорил, про голоса и мысли разные. Надо думать, недолго их ждать. Но почему - то, кроме любопытства и доброжелательности к этим миражам, других чувств не возникло. Я медленно подошел к тени стоящей на берегу, стал рядом. Это был высокий красивый европейского вида юноша в свободных одеждах. Он посмотрел на меня. На нечетком, в лунном свете, красивом, благородном лице, улыбка. Он плавно махнул рукой вперед и сам стал смотреть в этом направлении, приглашая меня присоединиться к какому-то ожидающемуся зрелищу. Так мы и стояли рядышком и смотрели вдаль, через озеро. Долго. Мир и покой царил в долине, много теней-людей вышло на берег, не считано, они были повсюду, и вскоре я перестал обращать на них внимание. Они стояли поодаль, а в центре мы с молодым мужчиной. Над водой стал подниматься туман: он, вначале легкой дымкой, затем все гуще и выше, заполнил собою всю котловину озера. Воды уже не видно, сплошная белесая стена до неба, закрывая звезды. Вдруг в центре замелькали огни, как от молний, или костров, покров заколыхался, стали проявляться рельефы - и раскрылась картина грандиозного действа. Огромная долина, не эта, во много раз большая, с широкой рекой посреди, на стыке равнин и гор, вся, от края до края заполнена кострами, людьми, лошадьми, шатрами. Их тысячи и тысячи, они татары, монголы... с раскосыми глазами, в отделанных искусно шкурах и кожах, в характерных головных уборах, с холодным оружием в руках. Они возбужденны, бегают, к чему-то готовятся. И вдруг паника, картинка разметалась, расплылась, это налетела верхами небольшая горстка, по сравнению с противостоящей ей армией, отчаянных людей. Они врезались клином в человеческое море и шли напролом, в центр этого скопления войск, к главному, стоящему на пригорке расписному шатру. И начался бой, равного которому я не видел нигде и никогда: ни в каком фильме, или анимации, и даже представить бы не смог, ни во сне увидеть. Реальность, масштабность, сопричастность завораживали. Я видел всю картину с большой высоты, и одновременно ее мельчайшие детали, как на расстоянии вытянутой руки. Этот эффект я не мог объяснить... Горстка белых, высоких и сильных людей, шла как коса по траве, оставляя за собой лишь груды распластанных и неестественно выгнутых и уже мертвых тел. Металл блестел, вода в реке, от стекающих в нее ручейков крови, постепенно окрашивалась красным. Толпы неприятеля, не смотря на страшные потери, не убегала, подкрепление шло и шло, со всех концов в центр, бесстрашно вступая в бой и падая, бесконечно падая, под свирепым и неудержимым натиском нескольких сотен... полубогов. Я не мог назвать их иначе. Они само совершенство человеческого образа. Впереди статный, белый, как лунь, с седой длинной бородой, уже глубокий старец. Монголоидные воины больше всего стремятся к нему, но разбиваются, как волны о камень. Разящие движения воинов не воспринимаются глазом, это молнии в руках сверхлюдей. Они продвигаются очень быстро, но, я вдруг это вижу, и сердце сжимается, несут неизбежные потери. Они падают по одному - под валом врагов, под тучами стрел, но не замедляют темп, и вот уже главнокомандующий несметным войском, машет руками и велит подавать коня, он боится, в его движениях страх и смятение. Он вскакивает на коня, его окружают телохранители, но он не может удрать, ему мешают орды его людей, поднимающихся снизу из равнин, спешащих вступить в бой. Они свирепы и бесстрашны, они жаждут крови белых воинов. А их предводитель жалок и труслив. Он долго колеблется, излишне долго не может ни на что решиться, и наконец в панике направляет коня в реку, потому что старик, как неизбежная судьба, как рок, уже рядом. Но не успевает татарин, его конь, тонконогий породистый скакун, в горячке, выскочил на крупные камни, и падает, ломая ноги. Предводитель успевает выскочить из под падающей туши и бежит на утес, возвышающийся над рекой. Старик, ни на миг не останавливаясь, расшвыривает телохранителей, и настигает его на середине подъема и, ни секунды не колеблясь, разрубает пополам... И останавливается, дальше хода для коня нет. Тут же град стрел пронзает его скакуна, несколько достают и его. Он спешивается. Отбивает стрелы небольшим щитом и начинается рубка, равной которой в истории, наверное, и не было...
Я стоял на берегу сердца-озера ночь, и всю ночь воины света разили монголов; трупы вокруг, река заполнена плывущими телами, образуются новые озерки - из крови, а бой все продолжается. Беспрестанно подходит подкрепление, армия задалась целью уничтожить этих людей, во что бы то ни стало, ценой любых потерь. И они добились своего: старик давно пал и погребен под грудой тел врагов, его товарищи бьются по одному, двое, иногда небольшими отрядами, то тут, то там. Их все меньше, и меньше, они могли бы уйти, объединившись, захватив коней, которые обезумев, носились по полю боя, и так же, как вошли в это человеческое море, могли бы и уйти, как нож сквозь масло. Но они остаются и режут, колют, бьют... И вот все законченно. Последним упал юноша, навзничь, он падал уже бездыханным, умер стоя, в бою, истекши кровью, с улыбкой на устах и его последний взгляд... он глянул на меня. И, я не ошибся, мои колени подогнулись, я едва устоял, этот юноша сейчас стоял рядом со мной, с той же безмятежной улыбкой... Пал последний, но и море врагов, уже не море... мелкие ручейки, остатки растерзанной туши, едва волоча ноги они отходят, подбирая своих раненых. Они не собирают шатры, не кричат гортанно победно, они вдруг засуетились и пошли вниз, в равнину, а потом все быстрее... И я увидел то, что они увидели раньше: вверху на холме появились белые всадники. Монголы не готовы к продолжению, они в панике, дрогнули бесстрашные и побежали, бросая все. Армия одержала победу, но армия разгромлена. Она бежит без оглядки и пройдет немало лет и даже десятилетий, пока они оправится, пока поколение забудет ужас этой ночи.
И вот долина пуста, белые всадники не преследуют врагов, они сознательно дают им уйти. Им не нужна их смерть. Спускаются со склона, и начинают искать своих погибших. А это очень не просто, здесь десятки тысяч трупов, во впадинах озера крови... Всадников много, их несколько тысяч, огромная сила, неприятель это видит и бежит все быстрее, паника нарастает, они падают и топчут друг друга. Ведь если несколько сотен воинов света смогли сотворить такое, то... Вот всадники подошли ближе, и я вижу - дети, юноши, девушки, женщины, старухи, старики, есть мужчины, но видно, что не воины. Но вся эта масса с оружием наизготовку, они готовы к бою и любым последствиям - это защищая их, погибли воины. Вот почему они не отошли, они должны были погибнуть здесь, они не рассчитывали выжить. Была цель, и она достигнута - надолго отбить у врагов охоту ходить в эти земли. Они ушли в мир иной, что бы род жил. Я стоял потрясенный и слезы непроизвольно текли по щекам. Я оглянулся; тени - воины, погибшие в той сечи, стояли тихо, торжественно и улыбались, скрестив руки на груди. Им не в чем себя упрекнуть, великие сыны великого неизвестного народа.
Этот бой произошел недалеко от современной столицы горного Алтая, в конце третьего века до нашей эры. И не осталось следов той битвы; все забрали люди, а что не успели, то похоронила река, не раз менявшая русло. Юноша смотрел на меня в упор, я смотрел на него, но ничего не чувствовал, кроме смутного желания обнять и прижать его к себе, как родного сына. Но он лишь облако, дым. Первые лучи солнца полились в долину. Воины повернулись к нему, подняли руки и растаяли легким туманом. Пришло понимание, что эта долина – это место упокоения, поминовения, капище, по-нашему, кладбище. Только племя не хоронило своих, они переправляли усопших к своему божеству, сжигая на кострах, а сюда переносился лишь пепел и, каким- то образом, память, чувства тех людей. Я это уже знал, но не мог понять ритуала, или процесса. Как можно сохранить память в материальном, когда нет уже носителя этого опыта? Для меня это звучало загадкой, хотя ответ был где-то близко. Ответы приходят ко мне, стоит задать вопрос. Не сразу, а волнами, часто не заметно, иногда спустя часы и дни после того, как возник вопрос. Раз. И ощущение, что я знал это всегда, просто забыл, а сейчас вдруг вспомнил.
Я медленно побрел к своему лагерю. День разгорался, пернатые и хвостатые устроили концерт с хороводом. Я опять удивился - здесь очень много, просто не реально много жизни: всевозможных, иногда не знакомых мне, птиц. Белки, бурундуки, куницы, собольки, хорьки и еще масса всяких зверей, так и шныряли в округе, и под ногами. Ветви кедров гнулись от шишек, море цветов, трав, озеро кипело подводной жизнью. Я до этого шел по абсолютно безлюдным местам, и встречал непуганых зверей, но не в таком количестве. Все, что было до этого, это пустыня.
Надо продукты хорошо прятать, а то последнюю крупу упрут. Подойдя к кухне, опять удивился - вчера я встал и все оставил, как было: продукты живописно разбросаны по клееночке - столу. Сухарики так и лежат, рассыпавшись. Пожаренные рыбки на лопухе. Ничего не тронуто. Какие деликатные зверята и мышата тут живут. Я прибрался и пошел
спать, находясь в полубессознательном состоянии. Эти последние сутки, равные векам, опустошили: силы иссякли. Все. Едва коснувшись спальника, потерял сознание.
Племя.
Проспал весь день. Пернатые, хвостатые вели себя воспитанно: не кричали, не рычали, не дрались - топали тихо, щебетали вдалеке. Я выспался. Чувствую себя бодрым, полным сил. И голодным. Не стал ничего изобретать: наварил каши с двумя ложками тушенки, роскошь - с тремя сухариками - счастье. Зато чая - сколько угодно, с оставшейся, со вчерашнего, жареной рыбкой. Наелся, сел думать, чего дальше делать. Ждать новостей, или начать самому активно искать приключений. Вчера они меня сами нашли. А сегодня? До Скорбящей около пяти километров - час хода. Сейчас почти семь, темно будет через пару часов. Времени хватит только туда и обратно. Причем обратно в темноте, ведь нужно осмотреться. Но это не страшно. Вижу в ночи, как кошка. Проблемы со зрением ушли. Задумался: или уже с утра пойти? Осмотреться основательно. Решил к истукану идти завтра, а сейчас сходить недалеко, посмотреть пути, подходы, познакомиться с окрестностями.
Шел, как по ухоженному парку. Слегка холмистая равнина, с живописно раскиданными огромными валунами, и произвольно, просторно растущими, соснами, кедрами, изредка березами и ярко зелеными островками калины, рябины и другими кустарниковыми. Кажется, что все довольно хаотично, но, присмотревшись, понял, что все хорошо продуманно. Это именно парк - самый красивый, который я когда-либо видел. А бывал я в разных. Сейчас вдруг отчетливо увидел, что вся эта красота, включая окружающие горы, само озеро - сердце, поток, разрезающий скалы; как бы безумно не была эта мысль, но она верная: все вокруг - рукотворно. Это невозможно, не раньше, ни сейчас, никогда. Не будет технологий строительства гор. Наверное. Я уже стал сомневаться во всем. Но я поспорил бы на что угодно, что, делалось все это по задумке разумного существа, мыслящего, как человек. Кто делал, это вопрос второй. Здесь не природа творила по своим законам и чертежам высшего порядка: простенько, грандиозно и со вкусом. Нет. Чувствуется рука архитектора. Вот это нагромождение камней... они не могли сами так встать, это против законов, но их можно было так поставить. Деревья рассажены в строгой ассиметричной симметрии, я так назвал про себя этот стиль. А валуны... как ни встанешь, всегда видишь определенную геометрию серого камня и зеленого обрамления. Смотрится так естественно, что если не задуматься, не присмотреться, то... Елки - палки - Атлантида, шамбала, Беловодье... что это? И никто не знает? Ни за что не поверю. Люди знают всю землю, от края до края, а здесь, в центре Азии, такое... Сколько искателей прошло насквозь все, какие ни есть горы планеты, все ищут тайн, загадок... а сюда не дошли? Или не увидели, того, что увидел я?
Я медленно брел, потрясенный, среди этой земной красоты и не мог налюбоваться, напитаться видами. Речушка причудливо играла среди камней, в поросших цветами берегах. Кусты с синими крупными ягодами жимолости, полоскали в воде свои ветви. В горах эта ягода горчит, и оставляет неприятное послевкусие. Я ее игнорирую, но тут она выглядит так аппетитно, что не удержался, сорвал несколько, закинул в рот, заранее сморщился, приготовившись выплюнуть. Но... изумительно приятный, нежнейший вкус. Садовая, хоть и сладкая, но далеко не так вкусна. Не менее получаса я объедал все, попадающиеся мне по пути, кусты... А это что? Черемуха!!!??? Здесь, высоко в диких горах? Быть того не может. И ягода спелая черная крупная. Резко захотел бабушкиных пирогов с крученой черемухой. Я отдал должное и этому чуду и задержался до сумерек. Да, с утра мне тут не скучно будет, все поражает и удивляет... а вот и черника - большие плантации на моховых буграх и холмах, а во впадинках, блин, белый гриб, боровик. Кучками и семейками, крепыши на толстых ножках. Скинул рубаху, будет вместо корзинки и за минуту нарезал немного на ужин.
Обратно пошел другим берегом другой реки. Здесь чудеса иные, и река выглядит по-другому, и вкус воды отличается: уже дремучий, берендеевский бор стоит величественно, сплошной стеной. Старый, могучий, замшелый: дерева с бородами и в петлях сибирских лиан. Глубокие мхи, куда нога уходит по колено, масса всяких ягодников: голубика, уже облетающие ягоды, зеленая брусника. Кучками перезрелая сладчайшая лесная земляника. Смородина, красная и черная, черника - поспели. Малина, костяника, ежевика - сплошной разноцветный сладкий ковер. Несмотря на то, что солнце уже скрылось за горой, бор не выглядел мрачно. Я чувствовал себя в нем, как ребенок в самодельном шалаше из двух стульев и покрывала - я в домике, темно и уютно - мое и никто не потревожит. Вскоре, практически в полной темноте, вышел в место впадения реки в озеро. Чудной красоты берег, с завораживающими видами, с уютной чашеобразной поляной, прикрытой со всех сторон увалами, и... с синим баком на плоском камне в центре композиции. Я обрадовался, как от встречи со старым другом. Вот, значит, где Леха останавливался. На вертолета сюда прилетел, и его пустили спокойно, без всяких эксцессов и крушений. А обратно бежал, бросив все, в панике и через перевал. И его выпустили. А потом друзья нашли... Неужели так сильно испугался привидений? Они ж совсем не агрессивные, и сразу видно, что они - туман призрачный, и никакого вреда от них. Если бы он видел картину битвы, то его поведение было бы иным. Так что же с ним произошло? Специально его отсюда турнули и кто? Призраки точно не способны на козни. Значит надо быть готовым к неожиданностям, которые бывалого таежника-афганца в бегство и панику повергают...
... Хорошо, я увидел один день из жизни некоего племени, возможно, самый значимый день в их жизни, но что из этого? Что дальше?
Совсем стемнело. Я взял бак за ручки - тяжелый - и пошел к своей стоянке берегом озера...
Начинается... Я издалека увидел горевший ярко огонь и людей, сидевших у костра, но теней, которые они должны были отбрасывать - нет. Подойдя ближе, увидел, что это не призраки колеблемые воздухом, а мои старые знакомцы с той памятной ночи под городом. Почему я тогда не заметил, что от них теней нет? Но как реальны, ни секунды не усомнился бы...
- Здорово, нежити. С чем пожаловали?
- Здоров и ты, Константин. Кстати, Надюшка благополучно добралась до дома. Тебя вспоминает, грустит.
- А... И ей привет передавайте, ежели что. Что еще?
- А ты чего такой сердитый?
- Я пытаюсь быть деловым, тщательно скрывая возмущение... Вы кто? Чего от меня надо? Пришли ведь новую порцию информации выдавать. Так? В час по чайной ложке. Опять меня куда-нибудь пошлете, километров за пятьсот. Я согласен. Я пойду. Ведь потом я буду знать еще больше. Так? Да, я сейчас знаю, умею, понимаю много больше, нежели в начале пути, но... но...- Я прервался, подыскивая слова
- Продолжай. Есть возмущение - высказывай.- Вадим сама доброжелательность.
- И ничего. - Я выдохнул, и, правда, чего это... Нервы. Они-то правы. - Ладно, проехали. Рассказывайте, я уже, наверное, готов выслушать и, может быть, понять. Видимо, по-другому бы и не получилось. Я бы не поверил, или перепугался до смерти.
- Ну вот. Недоразумение исчерпано. Сам понял, что вываливать на тебя все и сразу было бы не только бессмысленно, но и вредно. Ты нас назвал нежити. Ни по форме, ни, по сути - не верно. Но и не материальны. Скажем так, что бы тебе понятно было: то, что ты видишь - голограмма, проекция нашего облика. Вот так мы выглядели несколько тысяч лет назад. Внутри видимости - энергия. Мы сгусток чистой энергии в голограмме физического тела. Как это возможно, не спрашивай. Я могу объяснить, но ты не поймешь. Просто прими. Считай - 10Д анимация.
- О, да вы продвинутые. Наш мир хорошо знаете... А как вы говорите, если нет тела, нет голосовых связок и прочего?
- Мы не говорим, мы шевелим губами, но ты слышишь нас, но не ушами. - Вадим улыбнулся своей загадке, и тут же пояснил: - это чтение и передача мысли, как это у вас называется... Хочешь фокус: отвернись, не смотри на меня, и ты сразу перестанешь слышать, хотя я буду продолжать "говорить". Есть барьеры. Вложить мысли, внушить, мы можем, но только там, где разум открыт. Но, практически, везде закрыто. Этому надо учиться, но мало кто может и хочет. До тебя мы можем уже достучаться, но когда ты расслабляешься: например, во сне.
- Понятно. Я буду стараться ... чаще расслабляться. А они - я кивнул на появившиеся тени. - Не правильные какие-то голограммы. Даже не 3Д.
- Они - правильно ты их назвал - это тени уже ушедшей из тел энергии. Фантомы. Это эхо, когда звука уже нет, но ты слышишь его отражение. Это не живое, не мыслящее, не самостоятельное - это тень прошлой жизни. Душа не здесь, она далеко, но это память о ней - эхо, остаток, круги на воде. Понимаешь.
- Это у всех есть? Ну, кто умер, после всех тень остается?
- Да, мир полон теней. Но живые их не видят, они слишком тонки, и находятся не в вашем спектре восприятия. Здесь они просто...- он сделал паузу подыскивая и не находя нужных слов. - подсвечены... как пояснить?! Представь театр теней: куклы на свету, но если нет прозрачного экрана, яркого света под нужным углом - тень ты не увидишь. Здесь театр теней.
- Зачем?
- А зачем ты вспоминаешь? Это прошло, этого нет, но ты раз за разом вызываешь воспоминания. Если они плохие - душа сжимается, ей неприятно, если хорошие - сердце поет, становится тепло и радостно, и это помогает справиться с сегодняшними трудностями. Эти люди были, они жили, они совершили то, что вдохновляет, что помогает жить. И они не кто-то, где-то, там - это твои предки, твоя кровь... Знакомься, твой пра, пра и еще много сотен пра... в тебе есть его частичка.
Спутник Вадима, наконец, откинул капюшон и открыто посмотрел мне в глаза... Твою дивизию, я как будто посмотрелся в зеркало. Мы похожи? Очень. Конечно, не близнецы, но, тем не менее, какие-то общие черты... Так вот почему его присутствие меня тогда и сегодня так волновало. Мой прапредок?
- Так вот, что ты говорил про зов крови. Значит и ты, и он, Вы были среди тех воинов? Я не видел почему-то Вас.
- Да. Мы оба были. - Подал голос спутник Вадима. - Называй меня просто - Род. Мое тогдашнее имя уже ничего не значит, и оно сложно для современного восприятия, а сейчас у меня нет имени. Мы шли вместе с великим старцем Пеко в тот последний бой и погибли вместе плечом к плечу.
- Ты расскажешь мне о предках. Я ничего не знаю. И даже своего родного отца видел один раз. Я очень рад, что Вы меня сюда позвали. Я безумно счастлив переживать все это. Мне это нужно, я понимаю. Но для чего Вам нужен я? Вы решили найти и собрать всех потомков?
- Нет. Потомков много. Так совпало, что на данном этапе только ты можешь помочь нам и ... всем. Это может звучать смешно, но прими как есть. Никто не отменял роль личности в истории. Мало того - история только так и творится. Хотя, если ты не исполнишь нашей просьбы, с миром ничего страшного не произойдет, просто нужно будет подождать еще несколько десятков лет, или несколько сотен, и появится новый потомок, у которого все совпадет, как у тебя. Но лучше сделать это сейчас - люди уже почти готовы начать принимать перемены. Пора. Каждый год умножает горести, а при современных возможностях тиражировать несчастья... сам понимаешь.
- Давайте подробнее. Что совпало? И что нужно сделать? И... кто Вы все-таки такие? То, что воины я понял, а вот что за племя, откуда, почему Вы ...
- Слушай. - Перебил Вадим - Совпало то, что в тебе течет кровь воина, Рода, ты его потомок, и одновременно его душа, энергия, сейчас свободна и готова тебе помогать, она не в материальном теле, но в этом мире. Это может быть сложно, но попытайся понять. И, твоя душа, энергия жизни, вошедшая в тебя при зачатии, так же когда-то принадлежала воину. Ты стоял с ним вчера на берегу... Сиди ровно, дыши реже. Все нормально. Этот юноша, наш боевой друг, он был лучшим среди нас, его душа-энергия, как положено, ушла в иной мир. А сейчас она в тебе. И вся ее память и свойства. Ты вспомнишь все. Нужно время. Ты уже начал вспоминать. Вчерашнее видение было бы невозможно без внутренней помощи, ответной реакции с твоей стороны. Это был не фильм, не постановка - это проекция воспоминаний... и ...немного путешествие во времени. Что мы хотим от тебя? Что бы ты вспомнил все до конца, а для этого тебе надо взять свой, его, юноши, осколок солнца. Он в надежном месте. Здесь. Род поможет. А когда будешь готов, тебе нужно будет найти осколок Пеко. В нем информация, без которой людям не прочесть вторую часть его книги. В первой части описан путь племени и азы мироустройства. В ней собранны уникальные знания, которые изменят мировоззрение и уклад жизни миллиардов. Что во второй - не знает никто, она написана языком которого нет и, не было никогда, и расшифровать его не могут люди. Духи не могут подсказать. Пеко, мы так подозреваем, единственный из живших, кто смог наладить прямой контакт с энергиями высшего порядка и осознать гармонию. Но теперь связь с Пеко потерянна, его нигде нет: ни в мире энергий, ни за гранью...
- Стоп. Остановись Вадим. Я через слово понимаю. Так: во мне кровь воина и душа воина, я все вспомню, что связанно с предыдущей жизнью на земле и должен найти ... как ты сказал - осколок солнца?
- Все верно: осколок солнца, так племя называло самородное золото, его кусочки. Каждый юноша по исполнению 12 лет должен был уйти из племени и найти свой осколок, и потом он хранился с ним всю жизнь, до перехода. Золото металл не простой, у него есть свойство накапливать и после отдавать информацию о жизни человека. Это своеобразная флешка - устройство для записи данных. Но именно природный самородок. Переплавленный, он теряет свойства. Современные люди не знают, утратили это знание, осталось лишь почитание золота без понимания его истинной ценности. Племя создало хранилище осколков, оно не здесь. Здесь хранятся лишь осколки погибших в том бою воинов. В основном хранилище собранны почти все осколки, всех, когда-либо живших, мужчин племени, это огромное количество информации и... золота. Но не все. Небольшая часть сейчас находится в районе северных таежных болот, где люди племени проживали последние несколько сотен лет, уединившись от мира. Сейчас там умирает последний человек, и племя прекращает свое существование в материальном мире на данном этапе. Но осколки и память останутся в надежных руках. Я, когда племя прекратит свое существование, туда приду - Вадим Викторович... Ты спросишь, как? Как ты переродишься в воина, так и он переродится в меня. На данный момент Вадим не в курсе, он медленно и мучительно умирает в своем городе... Я тебе уже говорил, когда все закончится, дождись его - меня - запомни, Вадим Викторович, и ничего сам не предпринимай. (Читай первую часть: Отшельник. Таежный Робинзон)
- Хранилище золота? Говоришь все мужчины племени... А сколько лет...
- Племени много сотен тысяч лет.
- Сотен... Не может быть. Это тогда были дикари, неандертальцы...
- Никаких дикарей не было. Был другой образ жизни. Другое понимание, но человек всегда был человеком с того момента, как к нему пришло осознание. Люди на Алтае живут более миллиона лет. Наше племя моложе, и мы немного другие. Как и откуда мы взялись - все узнаешь потом: зачем пересказывать фильм, когда его проще посмотреть самому. Тебе просто надо вспомнить. Очиститься до состояния прозрачности и восприимчивости.
- Очиститься - понимаю... понимаю, что надо, а как? А Пеко - это кто? А, да - старец, вождь, писатель, пророк-мудрец, наладил связь с ... кем? Познал гармонию, и связь с высшими энергиями... с богом? А чего мне тут втирали, что высший разум это закон развития, взаимодействия... Я не понимаю. Скажи, бог есть?
- Ух. Что ты все пытаешь... Как ребенку объяснить... Ты знаешь устройство молекулы? Ядро, атомы, элементарные частицы - сейчас вас в школе учат, что устройство молекулы сродни устройству солнечной системы. В центре ядро - солнце, а вокруг вращаются атомы - планеты. Теперь возьми солнечную систему и представь, что это молекула другого организма. А молекула, которую ты рассматриваешь, система другого уровня. А теперь, если подумать про это, можно с ума сойти - верно? Получается, что солнечная система - всего лишь молекула большего организма... Так почему ты думаешь, что мир устроен таким образом, что его можно объяснить просто? Если требуется простота и доходчивость, читай Библию, или Коран, пояснения духовных просветителей. Там нет знаний, там мифотворчество, в которое ты либо веришь, либо нет. Но тебе становится спокойнее, тебе все объяснили, можно спать спокойно и ничего не бояться, просто соблюдай нехитрые заповеди. И они верны, в их основе реальный упрощенный пересказ законов... Но... Тебе их преподнесли в удобной, пережеванной форме, и не надо ни о чем больше думать, сомневаться, изучать. Все, что от тебя требуется - верить. Но во что верить? Ведь религия - это притчи и иносказания, без пояснений и часто без конкретики. Их нужно трактовать, и трактуют, кто на что способен. Создают новые, часто радикальные течения, зомбируют людей, в своих интересах - и даже с примитивной религиозностью это уже не имеет ничего общего. Получается, что даже верить человеку предлагается в ничем не подтвержденную, кроме свидетельств неких людей, абстракцию. С тем же успехом ты можешь верить в древнегреческих богов, живущих на горе Олимп, или в сибирскую отшельницу Анастасию... Религия, любая, это переделка... огромного философского романа, в трехстраничную книжку - раскраску для малышей не умеющих читать. Не умеешь осмыслить и понять - просто верь. Все устроено гораздо сложнее, чем можно объяснить. Миров много, они безграничны и неисчислимы. Есть миры материальные - их можно пощупать и изучить теми способами, которые вы привыкли применять. Но есть миры другие, в том числе энергетические, и их множество пластов - это энергии разных уровней. Души, которые одухотворяют материальные тела на земле, это мы, и ты, в том числе, и все люди, и все живые организмы, и флора и фауна - это одни из множества видов и подвидов различных энергий. И они, души, разные. Их не счесть. Есть те, что люди называют духами - это энергии более высокого уровня, нежели энергия жизни, хотя нет ничего важнее на земле, чем энергия жизни. Но это лишь на земле и в других материальных мирах. Духи не материализуются в материальном мире, но взаимодействуют с ним, активно учувствуют в физических процессах, но ... Они считались в древнем мире богами, они, как перевести на человеческий язык-то... более мощные, что ли, другого характера энергия, другого предназначения. Есть энергии другого ряда, которые образуют и разрушают вселенные. А есть грань, за которой непознаваемое на нашем уровне. Но... все это не хаос, это единая система, понимание действия которой есть у всех разумных и неразумных энергий, назовем их - стихийными. И в рамках этой единой системы существуют, в том числе и материальные миры. Это и есть закон. Есть за гранью огромная и всеобъемлющая энергия исполин, порождающая другие энергии. Это бог? Но это ли? Какие качества вы приписываете богу и что от него ожидаете? Кому поклоняетесь? Может этому духу, или тем трем, которые забавляются в этой долине? Или тем, что во взаимодействии, согласно законам развития, породили жизнь на земле и продолжают ее поддерживать? Вопрос в понимании и познании. Человек свободен, как и все в этом мире, и вправе думать о боге, высшем разуме, энергии жизни - в меру своего мировоззренческого понимания. Так что я не смогу ответить на твой вопрос - есть или нет. Есть все, о чем ты думаешь - своей мыслью ты уже творишь.
- Понятно, что ничего не понятно. А почему Вы поклонялись солнцу? Оно для Вас было богом? Это же тоже ... варварство.
Вадим и Род рассмеялись. Им отчего-то стало весело.
- Нет, Константин. У нас не было поклонения богам. Будучи людьми, мы изначально знали азы мироустройства, и были уже тогда лично знакомы со многими духами и энергиями. Мы хорошо общались, дружили, иногда конфликтовали. Да - ставили идолищ, но это не место поклонения, это, часто, просто место встречи. Как с другом в назначенном, важном для обоих месте. И... Вы ведь ставите памятники вождям и замечательным людям. Будущие поколения так же могут подумать, что это места поклонения... Мы ставили, да, но в этом было больше иронии и дружеского участия: они же не могут материализоваться в этом мире, вот мы и помогали. Им было приятно, они начинали, как современные люди сказали бы, неровно дышать к своему воплощению, якобы, материальному телу... И относятся к этому очень серьезно. У них нет чувства юмора и абстрактного, образного мышления. Но они чувствительны, и своеобразны, их надо понять. Последнее время вы их сильно обижаете своим равнодушием, и разрушением всего доселе нерушимого. Но они сильно привязаны к людям и сейчас находятся в раздрае: то ли уничтожить разрушителя, смести его с лица земли, то ли подождать: вдруг человек вернет им свое внимание и вернется на путь гармоничного развития. В этой борьбе энергия жизни, естественно, на стороне человека. Но финал истории неизвестен. А солнце - это лишь символ материального, нашего образа жизни. Поклоняться тому, за гранью, нет никакого смысла, как и, вообще, кому - либо в этом мире. Поклонение - это деструктивно, разрушительно и ... глупо. Наш гимн солнцу и все, что вокруг этого, лишь ритуал, объединительный, связующий для племени, как для единой общности - это гимн жизни и всему сущему сразу. Способ передачи нашей благодарности и любви миру. Мы говорим слова, а в душе рождается чувство. Молитва несет ту же функцию. Важно то, что чувствуется, а не то что говорится. Не создай себе кумира - это мудрая мысль. То, что за гранью - настолько далеко и настолько велико, что можно сказать, что мы друг для друга не существуем. Это все равно как микробу, существующему на другом микробе, начинать поклоняться тебе как создателю некоей субстанции, на которой поселился организм, который произвел некую субстанцию, на которой.... И так до бесконечности. Не понятно? Мы бесконечно малая величина для этой энергии. Не она нас порождала, хотя все идет от нее, а те, что ближе - то они не так и велики, что бы перед ними на колени бухаться и лоб расшибать, но достаточно близки, что бы любить и уважать. Понимаешь логику? Им и не нужно наше почитание, это противоестественно, все равны в этом мире, просто разные по функционалу и предназначению. Жизненно необходимо - принять, понять, полюбить. Кто важнее: ты или микроорганизм, живущий у тебя в кишечнике? Кто кому должен поклоняться? Он тебе? Тебя не станет, его род не пресечется, он поселится в другом организме. И ты без него сможешь жить, но будешь болеть и плохо себя чувствовать. Так что? Нужно просто знать друг о друге и уважать чужой образ жизни. Все просто.
- Просто!!!?? Микроорганизмы, энергии, духи. Ты тут наворотил, без бутылки не разобраться. Что бы уважать, надо хотя бы знать... и, что значит - уважать? Людям это просто не под силу. Если этим заниматься, больше ни на что времени не хватит. Вот сижу я и уважаю всех... а в голове и в душе - ноль.
- Опять ты не понял. Это, правда, очень просто, как дышать, ты же не задумываешься над этим процессом? Надо просто любить жизнь, во всех проявлениях, на всех уровнях. Любить - не значит заниматься любовью. На это не надо тратить время. Надо правильно жить, а это значит делать то, что просит душа. Она мудрее. Не тело. Не голова. Не общество. Понимаешь? Слушать свои чувства, не низменные, а высшие - это значит обретать мудрость. Идти против чувств и желаний – значит, обретать болезни. Надо научиться настраиваться на тонкие струны души, для этого довериться интуиции, жить в согласии с собой, со своей душой - жить в гармонии, а значит, уважая жизнь. Высшая гармония и упорядоченность и есть сама любовь. Ты говоришь - это сложно и, вообще, слова, треп, и вопрос в голове: а как достичь состояния гармонии? Через открытие души миру, через любовь... Тут я не смогу ответить и научить. Это необходимо прочувствовать, пропустить через себя. Это закладывается с детства, вы сейчас потерянные поколения, несчастные... Но, если вы, или ваши дети, сейчас поймете хотя бы то, что не нужно делать, то следующее поколение уже начнет делать первые шаги по закладке нового мироощущения, а третье вполне осознанно начнет настраиваться на гармонию жизни. И вполне реально через три, четыре поколения подойти к пониманию гармоничности и любви - к счастью. Изменить все кардинально - понадобится больше времени; ведь нужно полностью изменить все устои общества, саму его суть и организацию, прибрать за собой, восстановить разрушенное, создать новые технологии во взаимодействии с духами, энергиями, силами природы и законами мироздания. На все это нужно время: не только вам понять мир, но и мир должен приспособиться под новую реальность. Люди выступят как новая мощная сила меняющая мир, согласно законов развития и взаимодействия. А если против законов, то... Сам понимаешь - людей, не станет.
- А души?
- А мы будем - жизнь вечна. Но без людей, без разумных, развивающихся существ - скучно и невозможно. И потому мы вновь материализуемся, и вновь все по кругу, извечному, большому, бесконечному...
- Так уже было?
- И не один раз. И не в одном мире. Твоей душе столько лет, сколько этой галактике.
- И в этот раз все закончится для человечества?
- Обязательно закончится. Иначе быть не может. Но на каком этапе и чем - это большой вопрос, и в этом интерес каждой партии в игре.
- Игра?
- По большому счету - да. Единство и борьба противоположностей. Сила света, против силы тьмы, жизнь против смерти, гармония против хаоса... Но для этого процесса есть другое понятие, слово игра наиболее близко по значению. Ваши ученые-мыслители, верно определили; все развивается по спирали, и по нарастающей. Это и есть движение: качели, постоянная балансировка. Канатоходец живет, пока двигается: вправо-влево, от добра ко злу, от холода к жаре и так дальше. Как только он остановится, замрет, он потеряет равновесие и рухнет.
- А почему душа все забывает в новом воплощении? Почему бы нам не рождаться с прошлым знанием, и тогда развитие было бы стремительным и верным.
- Эти два мира настолько различны, что не принимаются и не входят один в другой. Как масло не смешивается с водой, хотя плавает по его поверхности и кажется, что соприкасается, но существует невидимая, но непреодолимая граница. Мы не помним, что жили в материальном мире, вы, что были в энергетическом...
- Как это, я не понимаю... Вы не помните своих воплощений здесь? А как вы сейчас рассуждаете про людей, как знаете, что были воинами у Пеко и прочее?
- Мы про это знаем, но не помним. В этом разница между нами. Свое воплощение мы знаем, как ты знаешь прочитанную книгу. Но ты не переживал чувства героя, его боль, его страдания и тончайших движений его души. Понимаешь разницу - пережил приключение и услышал подробнейший пересказ?
- Ну, хорошо, а почему мы не знаем, хотя бы в виде рассказа про вашу... ваши.. приключения?
- Нельзя. Согласно закона... Мы толща воды, вы масло на поверхности. Не дано вам до времени увидеть рыб глубоководных, и красоты подводного мира. Так задумано. Настает момент, происходит химическая реакция, и масло становится водой. Это сделано для защиты разумной материальной жизни, иначе бы у вас не было чувства самосохранения, а это угроза существованию этого мира. Если бы мы не просто знали о материальной жизни, а пережили этот период, помнили бы все страдания с этим связанные, возможно не так активно бы стремились одухотворить вновь нарождающуюся жизнь. Мы не рассуждаем по этому поводу, мы просто принимаем это положение вещей. И мы не знаем всего - это невозможно.
- Офигеть... Но, в принципе, все понятно и логично. Фантастично, но, по крайней мере, не больше, чем восстание мертвых на суд божий. А может это и имелось в виду – судить будут живые души? Ну, так и сказали. Кто их поймет, великих путаников от религии. Но теперь, когда я узнал так много, мне что помирать легче будет? Вряд ли. Значит, я вам поверил, но ... через себя не пропустил... прочитал книгу. Точно... Мне вот еще интересно: мне показалось, что это место рукотворно. Это так?
- Ты прав - это искусственно созданное место...
- Но это невозможно... Какие люди могли это сделать?
- Прямо так и отвечу: люди, которые могли это сделать. - Вадим улыбался во все тридцать два зуба. Шутник. Значит, душам не откажешь в чувстве юмора. Возраст у голограммы - лет сорок, может пятьдесят, не разберешь, а зубки... неужели свои? А, блин, забыл, голограмма, чего хочешь нарисуют. - И зубы мои собственные, к дантистам не ходил. У нас, вообще, привычка была: умирать здоровыми, в свой срок, и со своими зубами.
- Мысли читаешь?
- А то? Мысль, она тоже энергия, но другого плана - маленькая – ширк, и нет ее, полетела. Тут трудность в том, чтобы засечь ее вовремя, и перехватить... А место это задумано людьми, и создано во взаимодействии с различными энергиями и силами природы. Трудное и большое дело было, не одного десятилетия. Творили все вместе - совместно. Так племя захотело. Знаешь: Колизей, египетские пирамиды и прочее. Здесь, как ты заметил, тоже постройка, но она гораздо значимей, ибо воздвигалась не ради славы и власти. Не с целью возвеличиться. А по велению души и в гармонии. Все, созданное во славу власти, веры, величия - приходит в упадок и разрушается, а здесь само разрушение лишь привносит красоту и она вечна. А духи, кто помогал, теперь на страже, оберегают покой долины. Это и их воплощение. Тебя еле провели. С ними трудно договариваться. Приходится людей постоянно выручать. Не всегда удается обойтись без жертв.
- Михалыч... говорил, что с ним тут ... неприятность какая-то произошла.
- Сергей. Да. Их трое было - друзей. Все погибли, кроме него. Сглупили, сильно самоуверенно себя повели... Сергей один вышел. Помогли ему, потом, найти тела.
- А Леху зачем турнули? Вертолет-то пропустили.
- Это да, отвлеклись духи, проморгали, и они не всемогущи. А Леху мягко вытолкали, показали пару фокусов, они мастера мозги пудрить непосвященным. Так-то они беззлобны, у них нет цели убить, уничтожить. Но и чувства юмора и чувства меры - также нет. Иногда заигрываются сильно. Если человек себя неправильно повел, то нужно успеть их остановить.
- Он что-то хотел у меня спросить, когда я выйду...
- Да, вопросов у него много осталось после того, что ему тут показали. Даже не спрашивай - что? Расскажи как есть, если примет. Попробуй, может и поверит, в нем тоже есть частичка крови племени. Леха, он может помочь в наших поисках. А нет - тогда соври чего - нибудь.
- Вадим, Род, так что мне делать-то надо? Так много всего свалилось, голова кругом. И вот, главное, вертится в голове мысль: какой из меня воин? Я вполне обычный, не конфликтный, можно сказать, мягкий, уже в возрасте, человек. По силам ли будет то, что предлагаете сделать?
- Возраст? У тебя возраст? Не смеши. Возраст у тебя был месяц назад, когда травил себя всякой дрянью. Сейчас твои годы на тропе растерялись. И что, по-твоему, значит воин? Думаешь, это тот, кто первому встречному, косо глянувшему, морду бьет? Нет. Это, в первую очередь, человек с обостренным чувством справедливости, человек неуспокоенный и готовый вступить в противоборство за свои убеждения и понятия с любой силой. Второй вопрос - это физическая подготовленность, но, поверь это вторично. Стать воином фактически - это дело нескольких лет, или, как в твоем случае, если душа готова, нескольких недель или месяцев. Хотя, что я тут разглагольствую, оглянись... осторожно…
Я резко обернулся. За спиной стоял огромный зверь. Тигр, рысь... нет. Да это... Барс!? Снежный!? Что он тут делает, как? Они же перевелись, вроде. Он огромный, я думал меньше. Барс готовился к прыжку, в светлых холодных зрачках отражалась смерть. Он сделал крадущийся шаг, второй. Пригнулся к земле, обнажил клыки, каждый с мой указательный палец. Его размеры и ярость, которую выражало все его существо, внушали ужас. Я вскочил с бревна, и в этот момент барс прыгнул. Целил, в горло. Эту атаку я, каким-то образом, сам не понял как, но отклонил. Рука прокушена, рукав разодран, кровь окрасила траву под ногами. Удивительно, что он не сшиб меня, я как-то смог устоять на ногах. Вдруг время замедлило ход. Все стало происходить медленно. Кошка, приземлившись, развернулась, подобрала задние ноги, готовясь ко второму прыжку. Никто и ничто, кроме меня самого, не смог бы в этот момент спасти. Я понимал, что голограммы бессильны помочь. И тут во мне зашевелилось, что-то страшное, первобытное, которое, если бы не был так занят, напугало бы больше, чем, зверь. Глухая, невероятной силы ярость проснулась во мне мгновенно. Я зарычал, даже оскалился, не хуже зверя, и, предполагаю, что смотреть на меня в этот момент было бы страшновато. Я полностью отключился от окружающего мира, и сосредоточился на схватке, которой было не миновать. Встал в боевую позу, приготовился встретить эту сто килограммовую машину умерщвления, и был абсолютно уверен, что схвачу зверя за горло, что вобью его клыки ему в пасть, и вырву глотку. Мы кинулись с рыком друг на друга. Я перестал обороняться, я пошел вперед. Убивать, и был уверен в победе. И зверь в последний момент спасовал. И он, и я, вдруг поняли, что нет на земле сильнее зверя, чем человек. Ничто не может противостоять его воле. Он встал, оскалившись, а я пёр на него с одним желанием, перегрызть ему горло, эта тварь не имела права жить. И не только потому что кошка напугала меня, не только потому, что не оставила мне выбора, или она или я; но и потому, что страшно представить, если бы в этот момент здесь был не я, а простые туристы - ребенок, женщина. Вот о чем говорил Вадим: обостренное чувство справедливости... Надо показать этому непуганому зверю, что человек здесь хозяин, а не он. Если бы кто-то попытался меня остановить в этот момент, я бы сшиб его как кеглю. Цель одна: схватить, разорвать, убить. Огромная кошка, поджала хвост и шмыгнула в кусты. И тут... разбуженный в моей душе зверь, внезапно утихомирился и шмыгнул в свою норку в глубине души. Я медленно приходил в себя, не понимая, что со мной произошло. Меня спустили, как воздушный шарик. Лениво и спокойно я вернулся к костру, уселся на свое бревнышко, переводя дух. Гости, молча смотрели на меня. Вокруг собрались тени и медленно колыхаясь, взявшись за руки, все больше сжимали круг. И я все понял - зачем слова. Я воин. Я один из них. Ведь это было не так просто: выйти из зоны комфорта, пойти наперекор общепринятому, покинуть город, уйти одному в горы, но я прошел этот путь от самого начала, до этой долины и готов идти до конца. Не спасовал, не повернул назад, не смалодушничал в трудностях. Не отмахнулся от чужой беды, полез в бурю спасать человека... А этот зверь помог обнажить, вытащить на свет божий новую грань моего существа: если кто-то приходит убить тебя - разговоры и рассуждения о добре и зле надо откладывать на потом, со зверями надо поступать по-звериному. И этой энергии сопротивления насилию, у меня, оказывается, более чем с избытком. А я все думал, что ж это у меня карьера не клеится и не живется по "человечески"...
- Иди, спи, Константин. Свой путь ты пройдешь, не ошибешься. Будем искать все вместе душу Пеко или, по крайней мере, его осколок солнца. Ты уже почти готов. Рану головней прижигать не надо, здесь не кино, у тебя йод есть, обработай, а мы поможем, заживет быстро...
- А, ну хорошо. Что-то устал. Вы сидите. А я спать.
Мужики захохотали, захлопали себя по коленам...
- Сидите, говорит. Делать нам нечего - сидеть. Ты не представляешь, сколько энергии и сил уходит на это - тут посидеть. Москву месяц отапливать можно. Ладно, отдыхай, извини за киску... Зато теперь ты знаешь, на что способен. Пока, Константин. Ищи и найдешь. Мы в тебе уверенны.
И исчезли. Не растаяли, как тени, облачком тумана, а раз - и нет. Извини... значит, вполне активно могут вмешиваться в материальную жизнь, направлять чужую волю. Или кошка тоже голограмма? Да нет, я почувствовал ее смрадное дыхание, располосованная рука, вон и следы когтей на земле. Все знали. Наперед. Ведь барс наверняка живет не на соседней поляне. Заранее привели. Отсюда вывод: все предопределенно, все известно, и поэтому ... в чем смысл? Игра, театр, постановка, а я актер, и все роли давно расписаны. Тогда зачем они мутят; дали бы сценарий и координаты мест, которые необходимо посетить. Есть ли в жизни место случайности, собственной воле и праву выбора для человека? Или я могу влиять на события не больше, чем на вон ту шишку на макушке. Я задумчиво смотрел на шишку, пытаясь силой мысли сшибить ее, как вдруг она оторвалась и полетела вниз. И что это значит? Сигнал, что могу влиять? На шишку и на события. Вот и успокоили, но не сильно: мысли читать не хорошо, нежити. Пойду я, действительно, спать.
СКОРБЯЩАЯ.
Рассвет я не проспал. Завтракая, пытался обдумывать вчерашнюю встречу с предками. А была ли она? Почему опять сомнения, откуда? Так сильно в нас сидит устоявшееся, ортодоксальное, новое воспринимается с трудом. Все, что противоречит нашему взгляду на жизнь, отвергается. Рука, прокушенная зверем, слегка ныла и начала уже чесаться под повязкой, доказывая реальность произошедшего. Рану я вчера, перед сном, все-таки обработал и перебинтовал. Пошевелил, прислушался - нет, не болит, и ночью спать не мешала. А показалось, что все очень серьезно, кровища хлестала, будь здоров. Ладно, заживет, они обещали поспособствовать. Усмехнулся, да, помогут - на обман или сумасшествие совсем не похоже. Своим чувствам я еще доверяю.
Закончив с едой, быстро собрался в дорогу, к первоначальной цели своего путешествия, к Скорбящей. Загадочная скала не давала покоя, продолжала манить. Путь в пять километров прошел не спеша, часа за два: очень все необычно вокруг, от красоты и величественности захватывает дух. Часто останавливался, любуясь пейзажами. И вот впереди, на небольшой возвышенности, меж двух небольших речек, стоит величественная скала - женщина, прижавшая руки к груди, на коленях, склонившая голову. Это не скульптура с прописанными деталями - это грубый камень и видно, что его не касалась рука каменотеса, что это природное, естественное, но... Я стоял завороженный. Из камня физически ощутимо изливалась и скорбь, и гордость, величие и земная простота. По силе воздействия она не уступала, а, по моему мнению, так и превосходила, любое произведение исскуства. Созерцал это чудо не менее часа и, чем больше вглядывался, тем более оно поражало меня, открывая грань за гранью свою мистичность и величественность. Я медленно начал обходить ее по кругу, в некотором удалении, и еще через час остановился в точке, куда был прикован каменный взгляд женщины. Самих глаз не видно, они просто грубо обозначены впадинами в камне, но внутри возникло чувство, что смотрит она именно сюда. Под ногами лежала идеально ровная каменная плита, припорошенная сухими травинками, песком, камешками, листьями - многолетним слоем жизнедеятельности долины. Я опустился на колени и стал сметать с поверхности лесную труху. Под ней оказался гладкий, как стекло, камень. Возможно, что и природное стекло, явно расплавленная порода. Очищенная, она засияла на солнце матовой глубиной, рисунком необычной красоты, в центре которого угадывался отпечаток сдвоенной звезды. Ошибиться я не мог, она, еле видимая, подмигивала мне из глубины камня. Положив ладонь на поверхность, закрыл звезду и вдруг ощутил легкое покалывание пальцев и нащупал, невидимые глазу ложбинки-выемки. Вставил подушечки пальцев во все пять обнаружившихся ямок и, слегка нажав, попытался пошевелить плиту. Не знаю, откуда возникло это желание, но я пробовал пальцами сдвинуть массив камня столетиями и тысячелетиями, лежавший неподъемной махиной, вросший в недра земли. И вдруг почувствовал, что от моих слабых шевелений, что-то вокруг изменилось. Нажал сильнее; едва уловимо, но явственно закачался подо мной камень, и не только он, сама земля вздохнула, кроны деревьев слегка дрогнули. Я прекратил дергать рукой, прекратилась и дрожь подо мной. Передохнув пару минут, нажал рукой что было силы, и стал поворачивать ее по часовой стрелке, и... камень повиновался моим усилиям. Я, стоя на нем на коленях, стал поворачиваться вместе с ним, сначала медленно, затем быстрее. Поворачивался не весь массив скалы, утопленный в земле, а лишь круг, люк, диаметром чуть больше метра. Щель ниточка обозначилась только на втором витке, до того тонко пригнано, что заметить ее в закрытом состоянии не было никакой возможности. Я делал один оборот за другим, и вскоре движение замедлилось, а затем и вовсе прекратилось. Круг вышел из каменного массива сантиметров на пять. Осмотрев его внимательно, я увидел углубление сбоку, явно для того что бы за него удобнее браться. Надо его открывать, это дверь в подземелье. Не теряя времени, уцепился за выемку, напрягся, но ... люк отошел сам, легко и плавно. С внутренней стороны, к центру люка был приделан металлический изогнутый рычаг-шарнир. Какой-то очень хитрый, откидной механизм с противовесом. Выглядел он необычно, но вполне современно и очень изящно. Ни следа ржавчины. Не увидел я и пайки, сварки, болтов - все выполнено монолитно и казалось, что просто росло из камня, а сам шарнирный механизм выглядел, как сустав живого организма; кулак в кулаке. Я даже и не знаю, позволяют ли современные технологии сделать такой шарнир из металла без смазки - я потрогал, сухо. Покрутив люком туда-сюда, я так и не понял ни принципа откручивания под воздействием пальцев, ни принципа откидывания от легкого усилия. Да, крутится и откидывается, но как? Загадка. Разгадать не берусь, образования не хватит, тут все построено на каком-то другом принципе изготовления механизмов. Двигателя точно нет. Сплошь механика. Под землю вела лестница из того же блестящего металла, что и механизм люка. Я стал осторожно спускаться. Больше всего боялся, что крышка сама закроется и закрутится, было похоже, что она на это способна. Я не хотел бы остаться тут один в полной темноте. Даже на короткое время. Мои страхи оказались не напрасны. Едва коснулся пола открывшейся передо мной пещеры, как люк мягко скользнул вниз, закрыв дневной свет. Я замер, но облегченно вздохнул, поняв, что он просто прикрылся, а закручиваться не собирается. По кругу пробивается ниточка дневного света. Пару минут я стоял не двигаясь; принюхивался, присматривался. Нормально: воздух вполне свеж, без посторонних запахов, вскоре и глаза стали привыкать к полумраку. Абсолютной темноты не было, пещера освещалась мягким зеленоватым светом. Присмотревшись, увидел, что светится необычной формы, ни на что не похожий, мох. Он бархатистым ковром покрывал весь потолок и пол, но стены блестели камнем - стеклом, отражая свет. Гробовая тишина - это сказано про это место. В пещерах понятно, никогда не бывает особо шумно, но здесь саму тишину приглушал, если это возможно, моховой ковер. Ступни тонули в мягком, шаги не производили ни шороха, казалось, я слышал, как течет кровь по сосудам. Помещение просторное, дальня стена едва угадывалась. Высота потолка метра четыре. Здесь спокойно и монументально. Этот бункер, чувствуется, может выдержать любой катаклизм. Я медленно шел вперед... Мох, по мере продвижения, или это только кажется, стал светить ярче. И именно в том месте, где я нахожусь, особенно ярко, а впереди и сзади приглушенно. Он чувствует меня, он живой. Я присел на корточки, погладил его рукой; какой мягкий, мягкость и нежность меха, а не растения, и он теплый. И отзывается на поглаживание, как кошка. Что бы проверить я лег на пол, плашмя на спину, раскинул руки. Какой кайф, ощущение, что лежу на огромном и живом организме, просто он не дышит и не урчит, но определенно живой, теплый и мягкий. Полный покой и тишина невесомости и отстраненности. Это иной мир, мир покоя и грез, полной безопасности и безмятежности. Я закрыл глаза и погрузился в дрему. Не было никаких физических сил встать, из меня как-будто вынули скелет вместе с мышцами, а заодно и душу и все желания и волю. И вот, через некоторое время, я уже не я, а просто невесомая душа, я растекся, и меня не стало. Мох проглотил меня, вместе с одеждой, ботинками и кепкой. Но я не испытал ужаса от этого открытия, тем более, что проверить я его не могу - нет сил открыть глаза или пошевелить конечностью. Я просто смирился, расслабился и уснул. Вечным легким сном. Видимо, это место упокоения: смертным и живым тут не место. Пройдет очень немного времени и от меня не останется ничего, мох растворит любое упоминание обо мне. Вот его отросточки - щупальца поползли по телу, щекочут приятно, но вскоре я и это перестал чувствовать. Все кончилось, я уже не слышу своего дыхания и бега крови по жилам - просто ничего нет и самой души нет, она не отправляется в полет... Чернота.
... Я очнулся. Открыл глаза. Знакомый зеленоватый свет, высокий потолок, зеркально-каменные стены, дыхание. Что-то произошло, но что? Я подтянул ноги, оперся руками о мох, сел. Все хорошо, я жив-здоров, меня не съели, но что-то сделали. Не пойму пока. Я сидел долго, прислушиваясь к себе и миру вокруг. Внутри меня все хорошо, ничего не болит, не колет, полный комфорт. Посмотрел на покалеченную барсом руку. Нет и следа от раны, самой повязки, с запекшейся кровью, нет. Вот еще что: моя одежда чистая. Я бы сказал, стерильно чистая, не пахнет потом и костром. Исчезли многочисленные грязные пятна. Израненные исцарапанные кисти рук, как после спа-салона: свежи и гладки. Что еще? Ноги. Нет огромного синяка на икре, мозоли исчезли, ноющая боль ушла из травмированного недавно колена. Меня вылечили. Этот мох отключил меня и ... и что-то со мной сделал. Если бы захотел, то и съел бы без остатка, как мне представлялось во сне. И я вдруг четко понял, почувствовал, что и эта функция в нем заложена. Я попробовал вырвать кусочек мха, и мне это не удалось. Все-таки это не мох, больше похоже на шкуру живого существа. Огромного, плоского, и... разумного. Новый вид. Я его погладил, и он засветился ярче. Хороший. Я встал и пошел обследовать пещеру дальше. Она расширялась, и имела вид треугольника, в острой части которого расположен люк, а дальняя стена - основание. И вот в этой дальней стене я их и увидел. Осколки. Так вот вы какие. Вся стена изрыта оспинами - норами - нишами. Сводчатый верх и ровная площадка углубление. Их несколько сот, как я догадался, по числу погибших воинов. В каждой нише самородок. Они разнообразных форм и размеров. От осколочка в полногтя, до оплавленного золотого слитка в пол-ладони. Они сверкали своей первозданной матовостью; ни одной пылинки, паутинки - стерильная чистота вокруг. Это заслуга шкуры-мха, здесь он ответственный за чистоту и порядок. Я медленно, сделаю шаг - постою, шел вдоль стены. Иногда протягивал руку к той или иной золотинке, но тронуть не решался, от них шел поток энергии, который я чувствовал. Пройдя уже более половины ниш, я вдруг увидел его: мой осколок. Вернее, принадлежащий когда-то мне... или ему. Юноше воину. Нам. А вот и он сам. Привет. Тень возникла внезапно, она протягивала руку, приглашая - возьми. Я взял самородок. И вихрь обрушился на меня: мысли, эмоции, события, люди, тени прошлого - информация захлестывала, она лилась нескончаемым потоком. Я стал задыхаться, захлебываться в нем. Я прожил всю его жизнь, от первой до последней секунды, со всеми ее событиям, чувствами и разговорами, все двадцать лет, за одну неполную минуту. Это было сверх моих сил. Но я терпел, едва продолжая стоять, на подкашивающихся ногах, борясь с дурнотой. И вот последний вздох его жизни, сердце перестало биться, тело, лишенное крови, обмякло, и рухнуло на груду бездыханных вражеских трупов, и в этот момент ощутил полный восторг и довольство собой, от сделанного большого дела. И свободу. Я умер абсолютно счастливым, понимая, что совершил подвиг, и что это сохранит жизни моим родным и близким. Так нужно уходить - в борьбе, до конца исполнив долг, ни о чем не сожалея. Я отбросил осколок обратно в нишу, отпрянул, и замертво свалился на землю. И потерял сознание. Я ожидал чего-то подобного, но до конца готов не был. К такому и невозможно было никак подготовиться. Как можно быть готовым к тому, что в тебя за несколько десятков секунд впихнут все воспоминания и эмоции человека, пережитые им за всю его, пусть и небольшую, но довольно насыщенную, жизнь. Я не знаю, сколько пролежал без сознания в этот раз, но очнувшись, понял, что я, это уже не я. Нас стало двое - вернее я один, но проживший две жизни. И для меня они равнозначны: выход на бой с ордой, так же реален, как мой отъезд из Москвы. Даже еще более ярок, так как эти события не одного ряда по силе эмоционального воздействия. Отъезд из мегаполиса был уже давно, почти три месяца прошло, а бой, вот только что закончился, я еще не успел отдышаться после того как меня ... Я сжал руку в кулак, и вдруг ощутил рукоять меча. Медленно поднялся с пола и сделал резкий выпад. Взмах, удар, поворот, отскок... Я фехтовал мечом, вел бой с тенью. Плавно переносил центр тяжести с ноги на ногу, рука стала продолжением стального клинка. Я орудовал им, не смотря на то, что он воображаемый, очень лихо и с большим мастерством. Моя тень двигалась рядом, абсолютно параллельно и в такт моим движениям. Нам бы дали первое место, если бы проводили соревнования по синхронному фехтованию на мечах. Танец увлекал все сильнее, я наслаждался внезапно появившейся в теле силе, гибкости и умению. Я все ускорял и ускорял темп, вихрем кружа по пещере, нанося удары и парируя чужие. Я бился уже не с одним соперником, их были десятки, но я все видел и контролировал. Рука разила и отражала, раз за разом, все быстрее и быстрее. Тень парила рядом, мы двое были непобедимы. Я уже перестал контролировать тело, оно жило своей жизнью, и я счел за благо отключиться от него, впасть в транс и предоставить ему возможность делать, что хочет. Пришла простая мысль, что вздумай я сейчас вмешаться в физические движения тела, как тут же запутаюсь в собственных руках и ногах и переломаюсь, рухнув в полете на землю. Тело знало лучше свои функции, контроль над ним не требовался. И я отступил в глубину сознания, и просто наблюдал оттуда, с несказанным удовольствием, за собой со стороны. Так продолжалось достаточно долго, может полчаса, может час, время потекло иначе. Я, прежний, двигаясь в таком темпе, уже упал бы с разрывом сердца через пять минут. Но сейчас я был обновлен. Буруш, как мог, подлечил меня: очистил кровь, сосуды, лимфу, растворил соли и отложения. Он еще не до конца сделал из меня то, что было задумано высшим разумом; что бы привести организм в полный порядок, его основательно подпорченные легкие, сердце, печень, и другие не менее важные органы, нужно время. Но процесс уже пошел. Нужно к нему на "процедуры" еще пару раз сходить. Про Буруша я теперь знал все. В свое время он был вполне распространен на земле. Но очень раним и люди его достаточно быстро уничтожили. Давно. В нем нет скелета, он после смерти быстро растворяется без остатка. Он не мох, я правильно догадался, это живой организм и вполне разумен и опасен, если он враг. Каждая его шерстинка, это как хоботок комарика, который вторгается в тебя, и вы становитесь с ним одним телом. Он вступает с тобой в симбиоз - может тебя очистить, до состояния природной, как задумано изначально, стерильности и гармоничности, прокачивая через себя твою кровь. А может и полностью растворить. Его поведение зависит от твоих мыслей и намерений. В древности люди его боялись, считая опасным животным, и объявили ему войну. Это было легко, уничтожить его, он не мобилен и не может убежать. Это преступление, одно из бесчисленных, совершенных человечеством, ведь Буруш - чудо и он ... он очень добрый, когда к нему с добром. И разумный. Произошло недопонимание между двумя формами жизни. Он сейчас, как и всегда, очень нужен людям, но с ним нужно будет налаживать контакт, а это очень не просто, у него очень хорошая память и как всякое мыслящее существо, он очень мстителен. Мое племя не в счет, мы издревле друзья. Мы помогли ему выжить и сохраниться... Если дать возможность, он очень быстро расселится по земле.
Пока я размышлял о судьбе Буруша, тело наконец-то стало входить в разум и понемногу замедлять темп. Устало наконец-то. Да и пора уже, чего скакать, бестолку размахивая руками: убедился, что навыки не потерянны, сила есть и хватит. Еще к лагерю идти, еду добывать, мир спасать - дел много. Я властно взял контроль над телом, вышел из нирваны и остановил бой. Отдышался, что было нелегко, загнал себя нешуточно, и опустился в мех. Давай Бурушечка, проведем еще процедуру, я славно нагнал кислотности в кровь, надорвал волокна мышц, разогнал жидкости по телу. Тебе работы хватит. Шерстинки-хоботки ласково прильнули к телу. И я опять поплыл в тумане забытья, растворяясь в невесомости. Буруш знал свое дело...
... Звезды крупной россыпью неисчислимых искр освещали мертвенно бледным светом всю долину и резкие контуры стоящих на страже гор-великанов. Я пробыл в пещере много больше времени, чем показалось. И стоя здесь, посреди долины, задрав голову вверх, к звездам, глубоко вдыхая густой свежий аромат ночи, я улыбался вселенной. Она славно пошутила надо мной. Теперь я человек двух эпох, во мне соединились неразрывно два мира - современный, и тот, древний, мистический, наполненный другой реальностью и другим ароматом бытия. Там все другое, от мировосприятия, до миропонимания. Цели, задачи, смыслы, определения, вкусы, и даже цвет - все иное. И этому иному не требовалось пояснений, объяснений, повторений, оно было во мне и было мною. Я принимаю его так же естественно, как и этот мир. Они разные, как океан и река, но суть одна - жизнь. И вкус к жизни переполнял меня до краев. Я любил весь мир, я обнимал его всей душой, охватившей меня радостью хотелось делиться, отдавать ее окружающему. Никогда я не испытывал ничего подобного: я назвал бы это, наполненностью существованием. Я стал частью этого мира, и с частью его внутри себя - это состояние и называется счастьем, от слова часть. И я призвал их к себе: тени появились вокруг во множестве, тени воинов, моих друзей и родичей. Я всех знал по имени, мы жили вместе, мы вместе участвовали в боях. Это мои братья, больше, чем просто по крови, по духу. Я подходил к каждому, и мы встречались взглядами и я поминал каждого, и наши души касались друг друга. Это были уже не просто тени, множество душ воинов слетелось сюда в эту ночь, те, кто мог. Я призвал их и они, кто услышал, откликнулись. Много часов продолжалась невероятная встреча материализованной души и энергий жизни. А после я призвал духов этой долины. И они явились. С каждым из них я провел свой обряд встречи, каждого назвал по имени, с каждым поделился частью своего счастья. Они узнали меня, и были рады встрече. И я рад, как старым и верным друзьям, после долгой разлуки. Это чувство было непередаваемо, это как после сорока лет колымской каторги, без ног, без рук, безнадежным инвалидом, пережив все немыслимые тяготы, лишения и издевательства вернуться в родной дом, а там, вдруг, мгновенно выздороветь. А родные и близкие, все живы, здоровы и богаты. И помнят тебя, и встречают с неожидаемым радушием, и ты понимаешь, что дальше, только счастье. Одно большое и неизбывное. Мир преобразился, я воспринимал его уже по-другому. Он стал ближе, понятней и очень родным.
Сомнения ушли, метания и непонимание испарились. Я наконец стал целостным. Я понял, что это такое: полнота ощущений. И я хочу поделиться этим со всеми людьми. Я обязательно найду осколок Пеко, переведу вторую часть его книги, что бы понять, что нас ожидает дальше, и помогу донести до всех текст первой, что бы избавить нас от иллюзий, обмана, устранить непонимание и наполнить жизнь смыслом и гармонией. Во мне все бурлило и клокотало, энергия, переполнявшая меня, требовала выхода. Я готов был бежать сломя голову, сквозь ночь, выполнять свое предназначение...
- Успокойся, герой. - Я резко оглянулся. Передо мной стоял Род. Он не улыбался, вид его был суров.
- Не спеши. Я тебе по-отечески сказать хочу: ты сейчас, как быстро выросший щенок боевого пса. Здоровый, прыгаешь, рвешься в бой, а опыта, мизер, не смотря на то, что пятый десяток давно разменял. Охолонись. То, что ты сейчас знаешь - это только лишь наши слова, твой личный опыт и небольшой опыт твоей души с незапамятных времен. Согласись, маловато. Вселенная развивается, перемены нарастают. Не будь самодовольным и самонадеянным. Твоя душа, это душа воина, но не мыслителя. Ты не постигал законы мироздания, не размышлял над причинно-следственными связями, не медитировал годами, нет в тебе мудрости просвещенных. Ты не один такой, и не ты лучший. Соразмерь гордыню и возможности, осознай себя первоклашкой в школе жизни. Усмири дух. Ты не выйдешь из этой долины, пока не осознаешь своего пути. Ты не благодетель человечества, и не мессия. Ты лишь воин. Осмысли само это понятие: ВОЙ - НА. На нашем языке это звучало, как несущий горести. Это не предназначение по рождению, а осознанный выбор, приобретенный навык, не присущий человеку, но необходимый в сложившейся ситуации. Только ты можешь сделать то, о чем тебя просят. И никто больше. Здесь нужна сила, но в большей степени мудрость. Особый склад характера и ... ну, ты знаешь уже сам, почему. И помни, что тебе говорилось: как найдешь осколок Пеко, без Вадима ничего не предпринимай. Тебе ясно.
В голосе металл, глаза горят, несгибаемая воля и сила чувствуется в этом человеке, как и в Вадиме, одной закваски люди. Мне вдруг стало стыдно: ведь, правда, чуть было не возомнил себя богом, еще немного и с мечом бы на все силы зла земные кинулся - идиот. А у самого ни малейшего представления, что есть зло, а что добро, куда идти и что предпринимать...
- Я все понял, отче. Спасибо за вовремя сказанные мудрые слова. Буду сидеть здесь, и осознавать свой путь. Только бы не до снега, а то замерзну тут...
Род отмяк, и улыбнулся навстречу моей улыбке.
- Я бы сейчас тебя обнял, но сам знаешь, не могу. Это хорошо, что сразу все понял и в обиду не впал. Тебе еще многому нужно учиться. Представь, что хорошему рукастому мужику дали универсальный станок, который может делать все на свете, тысячи операций и мастер знает это и даже слегка представляет принципы работы механизма. Но сможет ли он сделать с его помощью автомобиль? Технически это возможно, подетально, а вот в реальности? Тебе сейчас дан станок и понимание принципов, но не более. А далее - учеба и труд. Но пока не умеешь, не суй пальцы, всю руку оторвет. Вижу, ты понял мою мысль...
- А с чего нужно... -
Я не успел закончить вопрос, Род испарился. Называется: я сказал, что хотел, а там вы сами, как знаете. Но, спасибо ему, вовремя остановил. Не привык я еще к такой полноте чувств; силу, счастье, да и любое движение души нужно уметь контролировать - это закон. А что бы контролировать, надо принять, обуздать, узнать, как норовистого скакуна пойманного в степи. Необычайно резкие перемены произошли в теле и в сознании. Я еще до конца так и не понял, что собой представляю сейчас. С обновлениями надо свыкнуться. Пойду спать...
Рассвет встретил по пути к стоянке. Завтракать не стал, не было потребности. Едва устроившись под кустом, в палатке было бы жарко отдыхать днем, мгновенно уснул. Проснулся уже в сумерках. Перебрался в палатку и продолжил спать. Еще одно вновь приобретенное свойство, или просто до такой степени устал: сказал себе, что буду спать сутки, сутки и проспал. Никогда до этого у меня не получалось отключиться больше, чем на десять часов. А так иногда хотелось забыться. Как бы там ни было, но отдохнул славно. Полежал несколько минут, понежился в тепле спальника, рывком выдернул себя из уюта палатняного домика и, не утруждаясь одеванием обуви, рванул бегом вдоль берега озера, ожидая первого луча восходящего солнышка. Бег мне удавался. Летел птицей, по мягкой траве. Прыгал неровными скачками по крупным прибрежным валунам. На цыпочках, часто перебирая ногами, по мелким камушкам. Пробежав минут пятнадцать, сам себе, удивляясь, уселся на бревнышко, исследовать ступни, которые должны были быть разбиты в кровь. Но ничего подобного, ни царапины, ни ссадинки. Ого. Счастливый, с улыбкой до ушей, вскарабкался кошкой на ближайшую скалку, возвышающуюся над водной гладью, и, ни секунды не замешкавшись, сиганул вниз головой с десяти метровой высоты. Нырнул глубоко, добрался до подводного развала крупных глыб, повинуясь тому новому, что открылось во мне, нашел взглядом углубление меж камней, сунул руку по самое плечо. Вот она, кого искал: пальцы коснулись живого скользкого тела. Оно дернулось, но я оказался проворнее и сжал пальцы, сверху, под жабры. Вытянул из укрытия и, преодолевая сопротивление крупной и сильной рыбины, вынырнул на поверхность. Глотнул воздуха, и вновь под воду. Какая же она красивая и... испуганная. Волны ее страха захлестнули меня. У рыб есть чувства? А почему мы отказываем им в этом? Прежде чем отпустить это чудо вселенной, я замер, чуть разжал хватку и попытался ее успокоить, посылая энергию мира и добра. И почувствовал обратный посыл. Она меня поняла, я не мог в это поверить, но мои обостренные чувства говорили об этом. Острый страх прошел, осталось любопытство и интерес. Я отпустил рыбу и очень медленно отвел руку. Она осталась на месте, слегка шевеля плавниками. Мы висели в невесомой толще воды и внимательно разглядывали друг друга. Да, разума в ней было немного, но чувства присутствовали. Ниче, подруга, я, конечно, тебя уважаю, и люблю, но при случае, если буду голоден, с удовольствием съем. Так что плыви по своим делам, извини, что потревожил. Вынырнув на поверхность, оглянувшись, отметил, что солнышко краешком высунулось из-за горки, и вот-вот его лучики дотянутся до меня. Они уже побежали по воде, отражаясь от мелкой ряби, посылая зайчики во все стороны. Я поздоровался со светилом, проведя весь обряд, и произнеся требующиеся слова, мысленно и ускоренно. Оказывается и так можно, что смысла стоять и тянуть руки, создавая торжественность, все дело в чувствах и мыслях, а не в обрядовости. Если душа потребует обозначить значимость, тогда - да, а нет, так нет. Нет догматизма и фанатизма. Я свободен, люблю и любим, и мы, со вселенной, это знаем, а что еще нужно? Ледяная водичка озера, питаемого со снежников и ледников, не позволяет долго обездвижено сидеть в ней. Холодновато. Я поплыл, но не к берегу, от него. Сильные, быстрые гребки, быстро разогрели тело. Я наслаждался происходящим, чувствуя свои возросшие физические возможности, и обостренное восприятие природы и окружающего. Вот впереди заморщинилась водная гладь. Ветерок? Да. Он. Но неон один: в вихре закрученной атмосферы резвились несколько энергий. Им нравилось движение воздуха и они, оседлав его, и сами добавили суматохи и жизни в материальный мир. Меня они не замечали. Я обратил на себя внимание, послав им сильный энергетический импульс. Заметили, удивились, если можно так сказать про то, что они почувствовали. Несколько иные понятия у энергий. Они закружились вокруг меня, пытаясь играть, создавая воздушные завихрения, поднимая капельки брызг. Я тоже, ударяя ладонями по воде, начал брызгать на них. Они радовались, как дети, им было ценно мое внимание, а мне интересны они. Мы долго резвились вдалеке от берега. Ныряли в глубину, где они пытались создавать водовороты, но у них плохо получалось - это были не достаточно мощные энергии. Вдоволь нарезвившись, я направился к берегу, а они по своим делам. Погрузившись, очередной раз под воду, обнаружил невдалеке от себя старую знакомую, форель. Она сопровождала меня на некотором удалении. А рядом с ней рыба поменьше, еще подросток. И ей было интересно наблюдать за мной. Так, в сопровождении рыбного эскорта, я и прибыл на берег. Не менее двадцати минут курялся, а раньше мне и трех минут хватило бы в такой воде, что бы превратиться в ледышку. Подставил лицо и грудь солнцу, от тела пар, невыразимое удовольствие.
Отогревшись, в течении нескольких минут, побежал прямиком, мимо лагеря, без завтрака, к Скорбящей. Буруш звал меня на дальнейшее преображение. Я каким-то образом услышал его. Путь, более чем в пять километров, преодолел, особо не усердствуя, минут за двадцать. Уже привычно откинул люк, спустился в пещеру и Буруш принял меня в свои объятья. И все повторилось. Буквально все. Я вышел наружу под звездами. Опять всю ночь общался с душами, духами и различными энергиями, и уснул под утру, под кустом. До лагеря добежал лишь к вечеру, перебравшись спать в палатку. В принципе, мог поспать и на свежем воздухе, но решил, что в спальнике в любом случае комфортнее, ночи в горах довольно прохладные. Да и тело захотелось размять после многочасового глубокого сна.
В следующие несколько суток повторялось одно и то же. Глубокий суточный сон, утренняя зарядка на пару часов, посещение Буруша. Все эти дни я не питался совсем. Но это не тревожило, разумная меховушка давала все необходимое организму. Тело менялось. Я мог это уже не только почувствовать, но и увидеть зримо. Талия утончилась, плечи расширились, появились кубики пресса на месте пивного животика. Вот потерянные два зуба не выросли. Хотя я бы не удивился, что ему стоит. Я даже просил у Буруша - давай, нарасти, стоматология нынче дорога. Но нет, так нет, видимо, природой не предусмотрено восстанавливать неотростаемое. Печень, например, можно, а зуб, глаз и другие потерянные части тела - нельзя. Чудес не бывает, а мы тут магией не занимаемся, просто лечимся от цивилизации, возвращаем утраченное. Я притащил Бурушу все свои вещи - палатку, спальник, рюкзак и прочее, даже закопченный котелок. Он долго ворчал, даже пытался обидеться, но, в конце концов, не стал мириться с грязью в своей обители и вычистил все до состояния стерильности. Спальник стал пушистей, теплее и без, раздражающей последнее время, брутальной запашистости. Котелок блестел, рюкзак сиял свежей материей. А починить, зашить? Ну, ладно, не дуйся, это я сам. Я задобрил Буруша притащив кучу его любимых лакомств, до которых он не мог добраться самостоятельно. Он был в полном восторге, простил мою наглость и устроил самую яркую иллюминацию, на которую был способен.
Я не мог понять, как люди могли уничтожить это чудо, это не укладывалось в голове. Зачем? Он ведь и лечит, и кормит, и освещает, и защищает. Просто из соображений выгоды надо было его холить и лелеять. Хотя чего тут понимать: уничтожали, уничтожаем и будем уничтожать, все непонятное, пугающее. Видимо, при первой встрече, что-то не заладилось и Буруш кого-то отключил и съел. А дальше пошло, поехало, разбираться, затевать переговоры никто не стал. А с людьми он больше контактировать не хочет, есть одно неприятное свойство у него: очень хорошая память и упертость. Убьет любого человека, если не почувствует в нем принадлежность к моему роду. Да что рассуждать про уничтожение опасных, с нашей точки зрения, форм жизни, мы воду, воздух, пищу - все от чего полностью зависим, без чего точно знаем, что не выживем, и то убиваем. В чем причина? Я знал ответы уже на многие вопросы, но не на этот. Разумного ответа и не существует, есть объяснения, понятные чисто по-человечески, но не в рамках всеобщего закона. А один из законов - это самосохранение, он заложен даже на уровне инстинкта, но мы противодействуем даже ему, и дружненько шагаем к пропасти. А времени, как я сейчас осознал, осталось не так и много. И даже не в разрезе историческом, а в наших, реальных годах. Мы уже не мелкими шажочками спускаемся вниз, а соскальзываем со склона и стремительно катимся, пока еще контролируя ситуацию, лавируя меж скал и камней, но все ближе к необратимому падению. И вряд ли все закончится так же благополучно, как у меня при спуске с перевала. Нужно действовать сейчас: просвещением и... силой. Мы стадо, в нас сильны племенные, родовые, стайные, как угодно можно назвать, инстинкты и надо, значит, загонять нас в стойло и уже там, в безопасности от самих себя, начинать доносить благую весть. Прав ли я? С кем посоветоваться? Это вопросы нравственности, на которые все же есть ответы, но не у энергий нашего уровня. Они, конечно, достаточно просвещенные, но не настолько, что выдавать решения уравнений морального ряда. На самом деле готовых решений проблем людей нет, и не может быть. Здесь иное. Вступают в силу законы субъективности: у каждого будет свое видение пути, и любое из тысячи направлений будет верным, если будет уводить прочь от пропасти, но на этот путь нужно, необходимо встать. Мне представился путь силы. Что с меня взять; если верно то, что сказал Род, то я воин, несущий скорбь для одних, но и защиту, избавленье для других. Вот и решения мои воинственны и прямолинейны. У Вадима, наверняка, будет другое видение. Что мог бы предложить Пеко, я даже представить не могу. И тем быстрее надо искать с ним контакт. Род велел осознать путь, и только тогда можно начать куда-то двигаться. Как это верно: что бы дело вышло успешным, совершенно необходимо ясно представить цель и пути к ней в воображении, а затем уже начинать действовать. Бесцельное, неконтролируемое, хаотичное действие похоже на гонки пса за собственным хвостом, крутящемуся на одном месте: шума много, а в результате лишь бардак и одышка. И я начал думать, строить планы, вырабатывать стратегию и тактику. Получалось плохо. Как в русской сказке: пойди туда, не знаю куда. Ведь Пеко уже искали, и на том свете, и на этом. Куда мог пропасть его осколок? Забрали монголы? Могли. Но не могли же они закрыть в тайник его энергию жизни. Или могли? Он был для них страшен, как враг, слишком много знал и умел. Они, люди того времени, вполне осознавали силу и реальность энергий. Для полной власти над миром, чего, безусловно, и добивалась монгольская элита, им приходилось размышлять и над способами управления потусторонними силами, или эффективного противодействия им. Они боялись и ненавидели мой народ. В том числе и за полную противоположность: мы даже скота не держали, мяса не ели, под себя не гадили, умерших сжигали, с духами дружили. Мы непонятное, нас непременно надо было уничтожить. Между нашими народами, в течение нескольких столетий, происходили периодические стычки. Они всегда превосходили численностью и яростью, но всегда были биты. Равных воинам моего племени не существовало в мире. Энергии в баталии не вмешивались. Только лишь иногда помогали своим любимчикам. Раз за разом мы выбивали из них дурь, но силы были не равны, они накатывались волнами, проходили сквозь наши земли и уходили дальше на север. Они стали властителями огромных пространств. Их могущество росло на наших глазах. Никто из местных народов не мог им сопротивляться. И только мы продолжали жить своими обычаями и своей жизнью. Мы даже торговали с ними, принимали их посланников, вели переговоры, пытались говорить о наших ценностях, о мироустройстве, случались даже браки между нашими молодыми людьми, но ненависть и агрессия ко всему, что касалось нашего рода, только усиливалась с годами. Мы как кость в горле, как напоминание о неполноценности власть имущих, фактор унижения всевластного властителя. Мы несли опасную ересь, сеяли сомнение среди подданных. Не помогали никакие переговоры и мирные договора, для многих поколений повелителей армады, землевладельцев, было делом чести и всей жизни, уничтожение нашего народа. Мы знали это и последний наш великий вождь Пеко, понимал как никто другой нашу обреченность. Мы готовились к исходу. К последней битве, к которой великое воинство монголоидное готовилось целое десятилетие, собирая несметные орды со всех своих земель. Мы знали про готовящееся и готовились сами, оттачивая мастерство воинов. Их было немного, потому что род наш миролюбив, мы люди света, любви и дети солнца. Убийство претит самому нашему существу, но ... надо. Мы сделали бой искусством, рубку - танцем, смерть - избавлением. Мы не вправе были проиграть. И мы разметали врага. Но выиграли только лишь время для отступления. Заслужили несколько десятков спокойных лет. Но в итоге вынуждены были уйти, потому что следующей атаки не пережил бы ни один из нас. Племя ушло на русские равнины, мы стали славянами. Современные археологи определили, что мой народ - это белые люди, жившие в период ранней бронзы. Антропологи утверждают, что мы были светловолосыми, очень высокими для того времени, средний рост метр восемьдесят, элитными европеоидами. И что на базе нашей культуры позже появилась скифо-сибирская культурно-историческая общность. Антропологи не ошиблись, определив нас как европеоидов, но вот скифы, и их культура, это другие люди. Мы не оставили после себя "памятников", мы вообще не сорили в природе. Предки скифов, это переселившиеся с юга раннескотоводческие племена. Наши добрые соседи, с которыми мы жили бок обок долгие века, пока их не подмяла под себя очередная волна переселенцев с юга. Когда - то Алтай безраздельно принадлежал только нам, и вот настало время покинуть родину...
Я знал теперь о жизни моего народа практически все. О дальнейшей жизни на Руси, об исходе со старообрядцами в великие сибирские болота и о конце рода. Теперь осталось узнать, как на базе уникальных знаний племени будет в дальнейшем развиваться человеческий род, уже как единая общность посвященных людей. Время подходит...
Волошин Петр Сергеевич.
Маленький Буруш уютно устроился в районе солнечного сплетения, впившись в меня всеми своим ворсинками-хоботками. Это решение принял сам Буруш большой, отделив часть себя и передав на мое попечение. Я с радостью принял друга. Такие маленькие не могут жить самостоятельно, а только в симбиозе с живым телом. Я даю живительные соки ему, он помогает биохимии моего организма. Обоим хорошо, только, думаю, никто его на мне видеть не должен, а то зрелище, с непривычки, необычное: выглядит он, как лохматый большой лишай на коже. Если бы я с таким человеком за руку поздоровался, то два часа руки бы мыл. Мы договорились, что он пока расти не будет. Вырастет потом, когда надумает начать жить самостоятельно. Он очень переживал. Уже четыре тысячелетия он не покидал своего убежища. Мы с ним решили предпринять попытку помирить его с человечеством, хотя оба не верили в это. Попади он в мир людей, его бы тут же препарировали в научных целях. А он, это не множество отдельных особей, он всегда был един, даже находясь отдельными частями на огромных расстояниях, друг от друга, он все равно был одним организмом, связанный энергоинформационным полем. Поэтому это не род Бурушей, это всегда просто один Буруш. И начав его резать и изучать, человечество не примирилось бы с ним, а усилило бы его ненависть кратно. Но ладно, решение принято, а там будь, как будет, в случае чего он самоликвидируется без ущерба для себя.
А сейчас мы радостно и быстро взбегаем на перевал, ведущий из долины. Я прожил в ней двадцать дней. Время пролетело, как мгновение. Жаль было покидать это райское место, где мне было так хорошо, где я начал понимать смысл бытия, где приобрел не просто друзей, а целый мир. Но мы не расставались, я всего лишь уходил, что бы вернуться. Разлуки мимолетны, встречи длятся вечность.
Суровый, древний, как мир, дух перевала, дохнул снеговым зарядом, обдал ледяной крошкой. Он не сильно вникал, кто перед ним, он не любил людей. Это из-за них он на вечной страже, пока земля летит в пространстве, он будет здесь. Таков закон. Я пытался достучаться до него, донести мысли о мире и добре, о любви и счастье. Я его не боялся, мне просто было жаль старика, и если я мог бы что-нибудь для него сделать, я бы постарался. И он услышал меня. Все вокруг замерло, снежинки улеглись на камни, тишина разлилась по хребтам, он прислушивался, он ждал того, чего не получал тысячелетия - ласки глупого, жалкого, но такого живого, разума. И я уважил стихию: сел на камень и продолжил излучать, как мог, мысли о хорошем, о любви к мирозданию, о единстве противоположностей, о всеобщем законе. И он слушал, он млел, и мне слышалась его тоска: о будущем, о горестях и бедствиях, о невозможности расплатиться за безумство прошлого. В этом мире возможно все, но только лишь потом исправить ничего нельзя. Можно. Друг. Точно можно. Ты сам создал свой мир вокруг себя и им живешь. Ты сам принял на себя свой рок. Ты печалишься о прошлом, и страшишься будущего, ты стон настоящего - и ты не прав. Жди, я сейчас. Я понял, что нужно сделать для него. Я бросил рюкзак и кинулся вниз, в долину. Добежав до начала леса, нашел маленького подростка кедра, в палец величиной, еще не расставшегося со своим орешком, из которого вырос и который прицепился за краешек корешка. Зелененькая хрупкая нежность. Я, сайгаком, поскакал обратно в гору, прихватив полные карманы почвы из-под саженца. Скоро седловина перевала, суровое, угрюмое место. Но есть под ней небольшая травяная полянка, под защитой огромных валунов. Здесь я сажу деревце, насыпав в выкопанную ямку родной, для кедерки, землицы. Дух, озадаченный моими манипуляциями, крутился вокруг. Подумав секунду, достал нож и резанул по пальцу. Окропил сам саженец и землицу вокруг своей кровью. Готово.
- Вот. Это твое воплощение и твое спасение. Оно вырастет здесь, и ты защитишь его, приложишь все силы и всю свою мощь. И когда здесь появится кедр и число шишек достигнет ста штук - ты свободен.
Мгновение длилось затишье. Затем суровый рев, от которого казалось, содрогнулись все горы до самого основания. Ураганный ветер внезапно поднялся из ближайших ущелий, сцепились струи воздуха, завертелись, образуя вначале малую воронку, затем она становилась все больше и больше. И вот, невероятных размеров торнадо, закрутил тучи, и понес их вверх и вбок. Синее-синее небо над головой в стенах тумана. Стены все расширялись, вой ветра отдалялся. Яркий солнечный свет упал на полянку, одарив теплом съежившийся росточек. Быть дереву. Я положил на него ладони и поделился своей энергией. И он распрямился, заколыхался хвоинками, как беспомощный котенок встает на лапки и неуверенно, но гордо, начинает вышагивать по комнате. Его вид умиляет, но не тревожит - жизни быть.
Прощай дух перевала, задал я тебе задачку лет на сто. Это для тебя мгновение, я дал тебе больше, чем занятие, я дал надежду. И она сбудется - это закон: о чем мечтаешь, то и происходит. Тебе ли не знать? Просто ты растерялся под огромным грузом прошлой вины. Не надо; прости всех и себя, и тебя простят. Судить нас некому, кроме нас самих. Жизнь не судит и не мстит, она течет по изгибам данности. Вот для чего нужен в этом мире человек, и в этом одно из его предназначений: он способен созидать и менять определенность, расширяя гармонию. Он подобен богу, но забыл про это. А если и использует свой дар, то не по предназначению. Данным ему тонким высокотехнологичным инструментом он обтесывает камни, а мог бы...
Я был доволен собой. Мир, пусть на микрон, невыразимо малый, но изменился в лучшую сторону. Одна энергия заполнила свою пустоту надеждой. И... да, я на сто лет закрыл этот перевал. Ничто и никто не сможет теперь повредить кедру. А значит, никакой потенциальный обидчик, не сможет пройти мимо. Это лучше: человек будет остановлен на дальних подступах, а не в седловине, как сейчас. А это в разы увеличивает шансы путешественников на спасение. Возможно, скоро дух дойдет до простой мысли: просто убрать тропу и сделать проход физически невозможным. Нет - это катаклизм, а это может быть опасно для его дерева. Он не рискнет. Просто закроет перевал, для всех... кроме тех, в ком течет моя кровь, кровь моего народа. Мы будем проходить без препятствий, если только кто-то сдуру не захочет срубить кедерку. Но это навряд ли. Хотя... я вспомнил, сколько деревьев погубил, конечно, не просто так, по делу, но все же. Забирая чужую жизнь, в любом ее виде, всегда надо быть готовым к расплате, ведь ты не знаешь, что за силы стоят за ней.
Я шел быстро, и безостановочно. Не то, что бы спешил, но и смысла тянуть не было. Само движение доставляло удовольствие. Шел до заката, десять часов, перевалил два водораздельных хребта, перемахнул с десяток рек, и вышел на перевал, с которого открылся вид на озеро, где мы пировали с Коляном. Шестьдесят километров. За световой день. Но не это удивило меня, а то, почему раньше я мог пройти это смешное расстояние только за три, четыре дня. Оглянулся назад; да, это не далеко на самом деле, можно и быстрее, если поднажать. Стоял в раздумье: спускаться сегодня, по-темну, или подождать утра. Солнце ушло за гору, появились первые звезды. Погода ясная, к утру может упасть иней, но мороза большого не будет, ветер не задует, осадки не предвидятся. Я позвал духа этого перевала. Были различные сторонние энергии, но хозяина не было. Бесхозная гора, никто не прицепился, никого она не держит - хорошее место, никто не погибал на нем, особых трагедий не чувствую. Решил ночевать, не ставя палатки. Постелил коврик, на него спальник, укрылся целлофаном и мгновенно уснул.
Утро чудесное. Нежный рассвет. Розоватым окрашены заснеженные дальние вершины еще не вышедшим из-за горы солнцем. Утренние ранние птахи проносятся в стремительном полете над россыпью камней. Ветерок приносит свежесть и ароматы с нижней травянистой долины. Природа потягивается, стряхивает с себя оковы ночной дремы. Я просыпаюсь вместе с ней.
Сделал энергичную разминку, встретил солнце, сбегал на ближайший родничок умыться. Хорошо. День, чувствую, будет насыщенным и тяжелым, надо плотно покушать. Быстро прохожу зону альпийских лугов, дохожу до первых деревьев и готовлю себе завтрак. Дым стелется по-над землей и падает вниз в озерную долину. Для бывалого таежника, Николая, уже не секрет, что к нему идут гости. Он меня еще с утра, на тропе, на спуске, высмотрел. Так что сейчас таиться смысла нет. Мне до него идти меньше часа. Я не спешу, надо собраться с мыслями, и хорошо покушать, а то следующий раз поесть придется не скоро. Закончив завтрак, пошел на встречу с приятелем, а как бы хотелось ее избежать, но уже не удастся.
- О, Костян, привет. Я тебя давно жду, уже забеспокоился. Как сходил?
- Хорошо сходил, Колян. А ты как тут? Барана завалил, рыбы наловил?
- А как же. Все чин чинарем. - Он внимательно осматривал меня, видимо, мой внешний вид его смущал. И не удивительно, я сильно изменился.
- Ты чего, потолстел, что ли? Здоровый какой-то стал, и на лицо поменялся. Че-то, как-то... совсем другой стал. Пойдем к костру, чай попьем, расскажешь, как сходил.
Повернулся и резво зашагал к своей стоянке. Нервничает Николай, знает, что плохое дело делает... Дошли быстро, костер горит, чайник, пристроенный сбоку, парит - меня тут ждали. Уселись на чурбаки, Коля налил по кружке ароматного травяного напитка. Некоторое время пили молча. Первым молчание нарушил он.
- Ну, чего там в долине? Расскажи.
- Там все нормально. А вот ты мне, Коля, скажи, ты хорошо знаешь этих людей? И неужели эти деньги тебе нужнее, чем крепкий сон. - Коля обмяк, опустил глаза, ссутулился, - ты же сам мучишься, думаешь, правильно ли поступаешь, не послать бы этих мудаков далеко, но... боишься их и... жадность. Так ведь, Коляныч?
- Да. Боюсь. Это страшные люди. Они мне угрожали. Да, и денег посулили. А ты откуда про них знаешь? Так -то они вроде нормальные мужики, ничего плохого тебе не сделают, просто поговорить хотят.
- Вроде, не плохие... Нет, Колян. Не успокаивай ни меня, ни себя. Ты знаешь, что долина та, непростая, что есть у больших людей очень сильный к ней интерес. И служишь ты им давно, и много лет сидишь тут, на единственном с этой стороны пути, в охранении, и многих сдал уже и не можешь не знать, что они делают с путниками. "Просто поговорить".- Передразнил Колю. Помолчали.
- А меня, Коля, они на твоих глазах будут бить, а если не смогут справиться, то убьют. Как Михаила. Помнишь Мишку знахаря? Вижу, помнишь. Так что делать будем? Ты им уже весточку подал, они на подходе. Так?
- Костя, ты беги. Вот сейчас. Только не на запад, на север иди. А я отвлеку, скажу, что не послушал меня, что не смог я тебя задержать и ты ушел. А? Скажу, что ты ничего не знаешь, что просто с ума сошел... Был тут один такой, он обезумел, и он им неинтересен стал. Беги, Костя. А меня не вини, я сам жертва. Я боюсь их и... семья у меня, дети, их кормить надо. Я и так пострадаю, если ты уйдешь, они спросят с меня. Не убьют, но накажут. Ну что, что мне сделать-то? Я и так по ночам не сплю. Я боюсь, да. И куда мне теперь, что делать? - Николай неожиданно засморкал носом и расплакался, он не выдерживал моего взгляда, от которого его начало корежить. Я подошел, обнял его, и прижал голову к своей груди.
- Плачь, Коля, плачь. Из тебя со слезами сейчас выходит страх и вина. А сущность гнилую, что в тебе поселилась, мы сейчас изведем.- Я чувствовал, как мерзкая, темная склизкая вонь мечется по телу Алтайца. Она не хочет уйти, она цепляется за душу. Но душа отторгает ее, и я помогаю, направляя свою энергию на черное облако нечисти и оно растворяется, и уходит в пространство легким паром уже безвредной опустошенной энергии. Мы выдохнули и обмякли с Колей оба разом.
Моим открытиям нет конца. Я начал видеть то, что невидимо, и, как оказалось, могу влиять на это. И могу знать о человеке то, что он тщательно скрывает, и даже то, чего он не знает. Информация приходит ко мне сама и в полном объеме. Часто непонятная, но, верная, что и подтвердил Коля. Мы вновь уселись по своим местам, налили еще по кружечке чая, медленно приходя в себя после нешуточного нервного потрясения.
- Тебе легче?
- Да. Я не понимаю, что со мною происходит, но... как будто отпустило что-то, что держало за горло. Дышать легче стало. А ты? Чего решил?
- Нет, Коляныч, не дождешься, не побегу я. Не поможет. Мне прятаться по ущельям никак не возможно. Будем ставить точки сейчас.
- Костян, но ты же ценный экземпляр, я же вижу. Ты не как эти, ты как Мишка, они и вправду могут убить.
- Авось, Коля, авось.
Мы посидели еще несколько минут. Говорить уже не о чем. Ждем. Тишину нарушил нарастающий рокот летящего вертолета. Он сел на единственной тут поляне, над озером, в полукилометре от нас.
- Пойдем, вохровец, гостей встречать. Что-то ты не радостный?
- Да уж, не до танцев с песнями. У них автомат. И вообще, жесткие мужики.
- Ты ведь про них мало что знаешь? Так?
- Почему? А, ну да. Знаю, что под Горно-алтайском они базируются. Типа, турфирма. Катают туристов богатеньких на вертолете в труднодоступные места. Леха с ними раз схлестнулся, где-то пересеклись. Была маленькая война. Сначала Леха победил, а потом ему объяснили, что к чему и Леха теперь совсем их не касается, стороной облетает. А это значит, что они сильнее Лехи, и его спонсоров. Он знает, что я на них работаю. Кстати, прилетал недавно, продуктов оставил и просил меня, что бы я этим не сообщал про тебя. Я обещал ему. Но... Не мог я, понимаешь?
- Карабин возьми.
- Зачем? Я стрелять не буду. Костя, ты чего задумал? Давай миром поговорим, а вдруг... Правда, прикинься блаженным.
- Не поможет. Пошли.
...Винты, медленно вращаясь, почти остановились. Мотор заглушен, дверь открыта. Пилот в кабине, трое мордоворотов, неспешно переваливаясь, потягиваясь и разминая затекшие после перелета тела, шли через поляну к нам навстречу.
- Здорово, Колян. Этот что ли? - Один из горилл небрежно кивнул в мою сторону. Коля молча кивнул.
- Здоров, турист. Нагулялся? Пошли, подвезем в цивилизацию. Услуга бесплатна, спасибо не надо, мы альтруисты, делаем добрые дела за интерес. Мы везем, ты рассказываешь, что видел. Идет? - Уставился глазенками недобрыми в упор, сверлит, давит волю, поставлено и профессионально привычно. И что-то углядел он в моем ответном взгляде, напрягся. Да, не простой бычара, с опытом: повел слегка плечом, руку удобнее переместил, ближе к пистолету за поясом сбоку, на полшага отстранился, освобождая место для маневра. Воин, до мозга костей. Ему нравится бой, он любит показывать превосходство, но и осторожен, обучен, на рожон без разведки не полезет. Он старший этой группы захвата, но не главный.
- Привет, самаритяне. Ты, Василий Федорович, не дергайся сильно, а то ногу отстрелишь ненароком. Пусть Петр Сергеевич выйдет, я с ним потолковать хочу.- Бугай напрягся сильно, взял секундную паузу, обдумал ответ.
- Ну, если очень хочешь видеть Петра Сергеевича, так заходи, в салоне, за столиком и потолкуете. Кофейку нальем, или чего покрепче. Не бойся, мы своих не трогаем.
- А ты свой?
- А как же. - Василий, так звали старшего группы, чье имя мне пришло в голову неожиданно, как и имя главного, полез в карман и, достав листок, повернул ко мне картинкой. Изображение сдвоенной пульсирующей звезды. Не фото, рисунок.
- Ну и что это?
- А ты не знаешь?
- Ну, раз спрашиваю.
- Это пароль. Свой, чужой. Разве не так?
- Не так. А еще есть, что показать, или сказать?
- А мы должны что-то показывать? - Вася начал потихоньку закипать. - Мы тебя хотим спросить, что это за хрень. Ведь место, куда ты ходил, гиблое. А ты там был, мы проследили. Ты знаешь, сколько там народу погибло? Знаешь, что на вертолете туда залететь невозможно, двигатель начинает отказывать, а аэрофотосъемка, вся сплошь - белая муть. Сколько экспедиций пропало, знаешь? А ты, пижон такой, красавчик с неустрашимым взором, там, в долине почти месяц был и вышел целехонький и бодренький. И строишь тут из себя... Мы из госбезопасности и ты ответишь на все вопросы, которые мы посчитаем нужным задать. И поедешь туда, куда повезут. Понял, турист? Все, переговоры окончены, по машинам, труба зовет.
- А удостоверение.
- Чего?
- Могли же фальшивку сделать, что б убедительней про госбезопасность.
- Слушай, ну ты трудный какой-то. С тобой по-хорошему, а ты в бочку лезешь, вот как с тобой теперь?
- Со мной просто, это ты трудности создаешь. Смотри, уволит тебя Пикулев без содержания, за потерю чуйки. Помнишь, уже раз грозился, второй не простит. Зови Волошина, зря время теряем.
Василий растерялся, его сдули как воздушный шарик, как действовать дальше, он не представлял. Позвать главного - потерять лицо, давить напролом - слишком много знает этот очередной турист, как бы дров не наломать. Он повернулся к своим собратьям, по инерции, как бы спрашивая совета. Я воспользовался ситуацией: двумя прыжками преодолел разделяющее нас расстояние и в три секунды уложил всех троих на траву-мураву. Двое без сознания, Вася хватает ртом воздух, пучит глаза, а в них тоска - в этой организации не отпускают в народное хозяйство, на вольные хлеба, через увольнение. И ты это лучше всех знаешь, да, Васятка. Вот твой пистолет. Вот у товарища ствол в кобуре. А у третьего через плечо автомат. А во внутреннем кармане пластиковые стяжки-наручники. Пригодились. Руки за спину, лежим, дышим ровно. Произошло все очень быстро, пилот, белым лицом прижавшись к стеклу, пытался осмыслить, что происходит. Тугодум. Как ты пилотом-то стал? Я направил на него ствол автомата, недвусмысленно показывая, что надо бы открыть свою дверцу и выйти наружу. Тут он сообразил быстро, чуть не бегом выскочил из кабины, подбежал ко мне, улегся на землю и выставил вверх руки.
- Только не убивай. У меня дети. Я не из их конторы, я просто пилот. Вольнонаемный. Я ничего про них не знаю, не убивай.
- Да не переживай, я не убийца. Просто сам выжить хочу. Ты пистолет-то положи на землю. Вот так. Теперь вставай. Не бойся. Иди, посиди в тенечке. Я пойду Петра Сергеевича разбужу.
Он спал, развалившись в кресле. Утомился, кормилец. Проспал царствие небесное. Я стоял в проеме люка, контролируя поляну и Петра. Громко свистнул. Он заворочался, приоткрыл глаза.
- Чего тут? Ты кто?
- Турист. Пойдем Сергеич на воздух, у меня до тебя разговор есть.
Волошин приосанился, огляделся, видимо в поиске своих телохранителей, и, поняв, что остался один на один с непонятным человеком с автоматом наперевес, двинулся к выходу.
- Смелее, Петр Сергеевич, мы просто поговорим. Я твоим друзьям объяснял, но они оказались не переговороспособны. Пойдем, посидим на бревнышке, только пистолет мне кинь... что ж вы такие все нервные и воинственные. Не все сила решает, Петр. Вот скажи мне, ты верующий человек?
Волошин, худощавый, примерно, в моем возрасте мужчина, с орлиным чеканным профилем, черными глазами, и скулами, выдающими, несмотря на имя, присутствие в нем азиатских кровей, вынул с наплечной кобуры пистолет, отшвырнул его в сторону.
- У меня свой бог, Константин. Он с твоим не дружит. Ты сильно пожалеешь, что так себя повел, с тобой хотели просто по-хорошему поговорить.
- Ну да. По-хорошему. Твой Айболит уже разводит свое адское снадобье для инъекций. Как он ее называет - сыворотка правды? Ты же в курсе, он-то точно, что после этой инъекции иммунитет человека ломается полностью. И что больше пяти лет никто, после ваших процедур, не живет. Не знал? Ты врешь, Вазир. - Он вздрогнул, как от удара. Вонзил в меня свой злобный взгляд.
- Откуда, знаешь, кто сказал? Кто знал, давно тех нет живых. Что еще знаешь, кроме имени?
- Петр Сергеевич, вот что значит сила привычки. Тут не ты допрашиваешь, тут я пытаюсь наладить контакт, а ты все зыркаешь глазищами. Сам боишься, а пытаешься другого запугать. Расслабься. Никто ничего не знает. Я просто так ляпнул, просто в голову пришло. А что угадал? Ну? Будем договариваться?
- О чем?
- О дальнейшем сосуществовании на одной планете. Хоть боги у нас разные, но желание хорошо жить - одинаковое. Только понимание, что значит хорошо, тоже разное. Ты хочешь хорошо, без проблем жить?
- А кто ж не хочет?
- Ну, так давай пробовать. Я тебе сейчас все кратко поясню. Я был в долине. Многое узнал. Все просто, ни каких тайн: жило когда-то племя... ты слушаешь, тебе интересно?
- Да. Говори.
- Жили они мирно, никого не трогали, но умели общаться с духами и знали законы мироустройства. Так получилось, открытые души... Затем пришли злые племена и выгнали этот народ с их родины. Они ушли. А здесь их капище, место поминовения, кладбище. Изумрудов и каменьев самоцветных, богатств несметных там нет, сокровенных тайн и инструментов покорения мира и управления народами - тоже нет. Это место бесполезное для вас. А ходят туда потомки племени, или просто романтики, для того, что помянуть своих предков, или разгадать тайну. Паломники. И спокойно проходят, если души чистые и нет помыслов плохих. Вот и все. Это священное место, нельзя относиться к нему так, как вы. Не надо никого тут караулить, тем более убивать - это грех и за это ответите. Племени нет на земле, но души, надеюсь, в мир духов ты веришь, души, они отомстят. Тебе невыносимо станет жить на земле, и тем более, после смерти. Тебе уже сейчас страшно, ты не спишь ночами. Так? Твой сын, единственный предал тебя, и погиб. Плохо умер, подло и в мучениях. Тебе не дает покоя его душа, она приходит к тебе каждую ночь в кошмарах. Вот и сегодня ты не спал ночь, поэтому и уснул сейчас, и не вышел из вертолета. Ты уже не живешь, ты терпишь и ждешь, когда все закончится. А я скажу когда - если не примешь помощи, то никогда. Все будет идти по нарастающей. Сейчас ты потребляешь легкие наркотики, через пару лет сядешь на иглу. Мучения твои будут ужасны. А через четыре года ты умрешь, но твоя душа не обретет покоя. Это уже не душа, это изъязвленная энергия жизни, которая хочет, требует излечения, но ты не даешь, ты сознательно нарушаешь гармонию, рвешь душу на части и срастается она уродливым узором. Нельзя убить душу, но можно изуродовать и довести до распада и грязные ее лоскуты разлетятся по мирозданию...
Я замолчал. Молчал и Вазир. Его душа не плакала, в ней не осталось сока любви, она высохла. Он просто ждал. Чудовище, искалеченная, злобная сущность. Но я пытался рассмотреть остатки живого, проникая все глубже, снимая слой за слоем его энергетические обертки. Пустота. Он главный. Он никогда не летал за туристами, сидел в своем офисе в Москве, руководил своей империей, а в этот раз что-то толкнуло его, он решил посмотреть на новую жертву. Он самый-самый главный. И он прилетел неделю назад и сидел на базе, ждал меня. Он хотел видеть именно меня. Он почувствовал судьбу, его посылал на встречу его погибший сын. Это не месть, это желание прекратить бег по кругу. У него есть вышестоящие спонсоры, считающие, что они главные, есть властные и крайне заинтересованные... Но нет...
- Ведь ты, Вазир, пружина всего этого. Ты своей волей держишь все в своих руках, тайна манит многих, но ты ее повелитель, ты заработал миллиарды, но этого для тебя мало. Ты считаешь, что раскрыть тайну этой долины дело всей твоей жизни. И что это спасет тебя от неминуемого, которое, ты чувствуешь, подступает неизбежно... Последнее, что спрошу: ты воспринял, что я сказал? Ты готов побороться за свою душу? Хоть что-то осталось в тебе живого? Отвечай?
- Ты сдохнешь, шайтан. Я доберусь до тебя, тебе не жить... - На языке яд, а в глазах ужас.
И тут я вспомнил... Ночь, бой под ярким светом луны, расписной шатер вождя среди моря воинов, пытающихся сдержать напор светлых всадников... и он, толстозадый, бегущий прочь от нагоняющей его судьбы... старик с развивающейся белой бородой, с мечом занесенным для удара... ужас...
- Ты так и не познал тайну, которую стремился раскрыть с тех времен. - Передо мной воплощение той души. Вот откуда пришло это имя. И в нем течет его кровь, как во мне кровь воина света. Так совпало. - Ты знаешь многое, Вазир, ты сумел заглянуть в прошлое. Но тебе, как и тогда, не удается познать главное: гармонию и любовь, свет и радость... Ты ущербен и однобок, и, как и прежде, пытаешься силой, властью над людьми, богатством, сделаться еще более могущественным, стать наравне с богом, возвыситься над жалкими пигмеями-людишками. Как ты глуп. До невозможности. Любая птаха лесная мудрее тебя стократ. Что ты в той долине надеялся найти? Жезл власти, корону непобедимости, яблоки молодильные, портал для общения с духами, воду живую и мертвую? Да, все это там есть, и даже сверх твоих ожиданий, но путь, выбранный тобой ведет в пропасть, а не прочь от нее. Ты не ту дорогу выбрал, Вазир, мне жаль. А ведь племя готово было делиться знаниями, но это был слишком длинный и унизительный путь для твоей гордыни. Учеба, труд, смирение - это не по тебе, ты настолько велик, что по щелчку пальцев все должно было появляться в твоей жизни. А если кто этого не понимает - с тем разговор особый, правда, о, богоподобный... Внушая страх, сам попадаешь в рабство своих химер. Вазир, для тебя все кончено. Ты рад? Наконец-то, мы тебя поймали и ... Эй, ребята, подъем. Все сюда.
Бугаи давно очнулись и с интересом слушали наш разговор. Колян прятался за деревом вблизи и так же не пропустил ни слова. Пилот сидел, привалившись к колесу шасси, и грустил. Он ничего не слышал, а ему и не надо было, он озабочен вполне определенной мыслью - домой бы и никогда больше...
- Николай, собери все оружие, там, в вертолете еще посмотри, пилот покажет, где лежит. Петр Сергеевич, давай лапки свои, складывай домиком, будем наручники вешать, а то больно ты зло смотришь.
- Я тебе горло перегрызу. Васька, бей его. Чего стоишь, бей. Я тебя уничтожу гнида, в подвале сгною, свою... - слушать его надоело, и я отключил его ударом по сонной артерии. Он мешком осел на землю. Затянув ему на руках нейлон петли наручников, осмотрелся. Николай бодро шагал от вертолета с мешком железяк. Бойцы понурили голову - все происходящее нарушило привычный ход вещей, и что теперь делать, они не знали. Полностью потерянны все ориентиры. Тот, кто был богом в их глазах, пал очень низко. Они видели его невменяемость, его животный страх, слышали разговор, и сделали вполне определенный вывод - их босс пал жертвой более могущественной силы. Аккело промахнулся. И главное, что он не прав. В чем - непонятно, но... не по понятиям поступал, точно, где-то накосячил нешуточно. И вставать за него грудью против этого страшного и до ужаса загадочного человека, они не готовы. Я чувствовал, какой страх, но одновременно и уважение, им внушаю. Если поработать с ними некоторое время, они пойдут за мной на край света. У них нет выбора, система не простит промаха, они отработанный материал.
- Ладно, ребята, не грустите. Не ваша вина, что вождь и цель - не те. А со мной справиться у вас шансов не было никаких. Смотрите... - Мне вдруг пришла в голову шальная мысль, как ускорить вербовку, не погружаясь особо в сложные миры их душ. Решил проверить, попытка не пытка. Присел на корточки, приложил руку к огромному валуну, вросшему в землю, и попытался, как тогда, открывая крышку пещеры, сдвинуть его с места. Эффект не заставил себя ждать. Это было не землетрясение, лишь дрожь земли, но этого хватило, что бы ее почувствовали все присутствующие и нервно присели, озираясь в поисках того, что может свалиться им на голову, в виде отвалившейся макушки горы. Готово: через минуту они пришли в себя, поняли, что произошло, и теперь я не просто внушающий ужас, я их пастырь и повелитель. Они хотят идти за мной, они ждут распоряжений. Мне это не очень приятно, не такого результата я ожидал. Но это нормально, мне пригодится маленькая армия. Я достал нож, перерезал ленты наручников, освободив бойцов.
- Пацаны - это случайно вышло. Просто где-то гора рухнула. А вы что, поверили, что я землю тряхнул? Это просто фокус. Давай, челюсти подобрали, слюни утерли, берем этого и несем на борт. Беги, заводи машинку. Колян, ты тут остаешься до особого распоряжения.
- Ага, поняли. Серега, бери его под ноги. - Ребята понесли Петра в вертолет. Пилот уже колдовал над приборами в кабине. Николай подошел, стал рядом.
- Ты его в долину хочешь, что ли? На базу нельзя, там у него человек десять охраны, все псы натасканные. Правда, эти трое - лучшие. Как ты их, я не увидеть, не понять не успел, только сморгнул, а они уже лежат. А этих не опасаешься, че -то долго они в вертолете торчат... ты ж таким не был, это в долине, да...
- Что в долине? Хочешь сказать, научили? Да, там. Ты же слышал наш разговор с Петром-Вазиром. Все так и есть, как сказал. А ребята никуда теперь не денутся, они скорее Петра пришьют. И ты сильно не распространяйся о происшедшем, все равно не поверят, на смех поднимут, а тебе оно надо? - Я глянул ему в глаза, он смотрел в ответ честно и преданно, кивая часто головой.
- Ни единой душе, никому, что б я провалился... А Лехе, можно? Он поверит, смеяться не будет точно.
- Лехе можно. - Я улыбнулся этому бесхитростному, не злобному таежному сидельцу. - Если успеешь вперед меня его увидеть. Ну, все, бывай. На обратном пути заскочу. И еще дело к тебе есть, слушай внимательно, запоминай...
...Мощные винты подняли ураганный ветер, рев турбин наполнил окрестности. Вертолет медленно оторвался от земли и по касательной, все стремительней пошел в гору, на восток. Команда, беспрекословно и без лишних вопросов, выполняла все мои пожелания. Мы взяли курс к перевалу "моего" кедрового духа. Летели недолго, сели не в нижней части, под горой, а нашли приличную площадку почти под перевалом. Дальше лететь было нельзя, впереди стояла сплошная черно-белая стена непонятного происхождения; то ли туман, то ли снег, то ли грозовая туча зависла над седловиной. Но вид явление имело внушительный. Пилот, постоянно кидал затравленные взгляды в мою сторону, готовый в любую секунду сорвать машину с места, развернувшись на сто восемьдесят градусов. Бойцы прилипли к иллюминаторам и их напряженные плечи выдавали их смятение. Я сам такого никогда не видел; просто стена, от горы до бесконечности, внушающая ужас и желание бежать, не оглядываясь, в укрытие.
Сели без осложнений. Петр Сергеевич уже пришел в себя, вращал глазами, скрипел зубами, пытался рычать, но не произнес ни слова, видимо, опасаясь быть опять побитым. Когда рев двигателя умолк, и открыли двери, я предложил Петру выходить. Его всего перекорежило, невыразимое отчаяние написано на лице, он пытается цепляться пальцами за кресло, не хочет выходить. Надо помогать. Жестко. Удар, второй, к сожалению, только так, сразу подчинить и подавить, иначе будет всю дорогу изгаляться. Сработало, в глазах страх, пузыри соплей, ползет к выходу.
- Василий, вы сидите тут. Ничего не бойтесь, обедайте, гуляйте, только вверх не ходите, отдыхайте... Давай рюкзак, вернусь к ночи.
Мы поплелись с Петром к вершине укрытой мглой. Люди, столпились у люка, не решаясь покинуть салон вертолета, и долго смотрели в след, пока туман не закрыл нас. Дух перевала был здесь, и мы давно уже установили с ним связь. Он был очень рад, он хотел сделать что-то хорошее, но замер, видя, что за зверя я веду с собой. Он был очень недоволен, он вел себя, как послушный пес: скалился, но не решался при хозяине разорвать неприятного ему человека. Я успокаивал старика, сдерживал, как мог. Для него не было тайн, он видел, что собой представляет эта энергия в оболочке человеческого тела. Он не расчистил нам путь, не осветил солнышком, не согрел теплым ветерком, он просто нас пропускал сквозь темень черного промозглого тумана. Настороженно, ожидая нашего приближения к своей драгоценности, кедрушке, готовый, при любой опасности для нее, в доли секунды ударить опрокидывающим, убивающим ураганом. Петр боялся до такой степени, что начал понемногу терять контроль над собой, мне пришлось останавливаться, брать его за руки и внушать мысль о безопасности, успокаивать, иначе он мог бы удариться в неуправляемую истерику, с непредсказуемым результатом. После пары процедур я стал для него родным и незаменимым, он боялся отстать хоть на шаг. Если бы я дал ему эту возможность, он бы вцепился в меня двумя руками, как малыш цепляется за мамку. Он знал, куда идет, я был его единственной надеждой и опорой. И он не ошибался, только я мог как-то повлиять на его дальнейшую судьбу. Я думал. Как несчастны люди. Они не слабы, просто забыли чувство уверенности, которое дает только знание, сила, гармония и правда. Все эти люди - Коля, пилот, бойцы, сам Петр - почувствовав волю чужого, незнакомого им человека, его силу и уверенность, уже готовы забиться к нему под крыло, вознести его на божничку и служить ему. Почему? Потому что нет собственного понимания и вкуса жизни, они стремятся к симбиозу с человеком, как пчела к цветку с нектаром, у которого, по их мнению, есть сила и понимание происходящего, кто может направить, кто подумает за них, и за них все решит. Кто нам всего приятнее, с кем хотим дружить? Тот, кто уверен в себе, кто знает, что делает. Мы к такому человеку тянемся, потому что в нас нет собственной веры. Не в бога, не в мессию - в себе сомневаемся.
Напряжение нарастало, мы приближались к полянке с кедром. На всякий случай я резко взял правее, как можно дальше от сердца перевала. Прошло несколько неприятных минут и все закончилось, мы стали удаляться от священного для духа места. Подул легкий ветерок, принося запахи и тепло долины, туман зашевелился и вскоре расступился. Перед нами открылась долина, ласкаемая лучами солнца. Мы спустились до первых деревьев, расположились на отдых.
- Вазир, слушай внимательно. Ты останешься здесь. Это нужно тебе в первую очередь, пора прекратить бесконечные страдания твоей души. Твой сын хочет исполнить свой долг, это, в том числе, и его воля. Ты никогда не выйдешь из этой долины, ты умрешь здесь, но, возможно, это зависит от тебя, твоя душа сможет излечиться...
- Костя, хочешь денег. Много, миллиард хочешь? Долларов. Я отдам тебе половину того, что у меня есть, мы вместе будем править этими людишками. Они же перхоть. А я, с моими связями, и ты... Мы... Ты откроешь мне тайны, и равных нам не будет. Тут есть золото, много золота, ты же знаешь... Один ты ничего не сможешь с ним сделать, я тебе нужен. Летим, и завтра ты будешь на Мальдивах, Сейшелах, где захочешь. Сотни холопов будут прислуживать тебе, самые красивые женщины планеты исполнят все твои прихоти.
- Сладко поешь. А кто у нас будет главный? Ты или я?
- Это не важно. Мы как братья, мы оба будем править.
- Не, не пойдет. Я ведь победил, значит, я главный, а ты заместитель. И смотри еще, какая закавыка: я ведь не придумал, это факт - ты через четыре года умрешь. Если останешься здесь, то этот год не переживешь, но твоя душа, возможно, начнет исцеляться, по крайней мере есть такой шанс, и будет готова к новому воплощению, а там, глядишь, и вовсе оправится, а этого не заменят все женщины и богатства мира. Ты ведь пойми, что ты, это твоя душа, а не мясо с костями, что я вижу сейчас перед собой. Душу-то надо беречь, холить и лелеять... - Я помолчал. Петр хлопает глазками, соображает, но туго и не в том направлении. Я продолжил издеваться. - А если я соглашусь на твое предложение, то, когда тебя не станет, то унаследую твою империю. А тебя ждут вечные мучения, по сравнению с которыми все, что ты испытывал до этого - просто ночная прогулка по кладбищу; страшно, но терпимо и скоро закончится и даже весело. Подумай, тут прямая мне выгода, я ведь могу и согласиться. Точно, что я думаю-то!? Пойдем. Чего сидишь, вставай, пошли обратно. Полетим передавать мне твои дела и миллиарды. Я даже ждать не буду четыре года, зачем тебе и мне мучиться? Сейчас до нотариуса, а потом Ваня тебя сразу и удавит. Нормальный план? Думаешь, твои бойцы вступятся за тебя, или думаешь, нотариус будет возражать? Я докторишку твоего гениального попрошу, что бы он вколол тебе дозу своей сыворотки, и ты станешь овощем и подпишешь все, что тебя просят. Ты же так бы и поступил, верно? Да ладно, не пугайся, я не душегуб, я тебя просто на Мальдивы в ссылку отправлю, сам подохнешь. Что заерзал, передумал обратно идти. Ты ведь даже сейчас, перед лицом вечности, продолжаешь играть, хитрить. Ты ни на секунду не допустил вероятности исполнить то, что мне предложил. Ты просто хочешь выведать у меня информацию, выяснить, где золото, и потом устранить, там, на своей территории. И что? Совсем про смерть и вечные мучения, не поверил? Не трогают тебя эти темы? О чем ты думаешь; ведь у тебя хороший изворотливый ум, есть опыт, есть знания. Получается, что без участия души и мозги бессильны выдавать мало-мальски логически верные решения. Я же тебе все уже разжевал, а ты продолжаешь мысленно метаться в поисках способа довести свои задумки до конца. В чем смысл? Ладно, устал я с тобой, пусть они попробуют.
Я посмотрел на Петра, и вдруг стало до того любопытно, что творится у него в голове, что я сел обратно на бревнышко и стал пытать дальше.
- Ну что надумал, Петя, ибн Сергеевич? Ведь куда ни кинь, везде шах и мат. Слабый вариант ты сейчас продумываешь; кинуться на меня и пробить голову вон тем камушком. Это ведь вообще нереально, и даже если, допустим, сможешь, обратно-то не выйдешь, закрыты все перевалы. Нет у тебя опыта горного, ты и по солнышку не пройдешь. И даже если каким-то чудом пробьешься через этот перевал, дойдешь до вертолета, думаешь, они тебя домой повезут? После того, что случилось, после того, что они узнали. Они ж не дауны, они тебя порешат и привезут назад твой хладный труп, с хорошо продуманной легендой. Так надежней, чего б ты не обещал. Они же тебя очень хорошо знают. У тебя нет вариантов. Совсем никаких. И что? Чего молчишь? Скажи чего-нибудь. Я понимаю - страшно, но через победу над страхом идет путь к самосовершенствованию. Ты же к этому всегда стремился - к возвеличиванию. А что есть возвеличивание, как не самосовершенствование? Ты знаешь другой путь? Ну?
- Я понимаю, что ты хочешь сказать. Я согласен, давай пробовать, я готов идти за тобой, готов стать другим, но... не оставляй меня здесь. Что угодно, но не тут. Дай мне шанс. Последний. Я буду полезен Вам. Очень полезен. Ты же знаешь, я не последний человек в этом мире. Я помогу. Честно, не вру, я все осознал, буду твоим верным псом. Не бросай.
- Да. Только не бросай меня в тот терновый куст...
- Что?
- Да, так, вспомнил. Ничегошеньки ты не понял, дурень. Брошу обязательно, ведь это единственное твое спасение. Вставай, пошли вон на тот выступ.
- Зачем?
- Будем осматривать твои будущие владения, и разрабатывать план твоего выживания в физическом теле, и скорейшего исцеления души. Пошли.
Он упал на землю, завыл по-звериному. Пришлось опять применять силу. И далее тащить за ворот. Полная деградация личности. И ведь накрыло мгновенно, еще вчера он был монстром и глыбой. Кирпичной стеной, но, оказывается, лишь нарисованной на холсте. Ткнули пальцем, и засквозило, затрепало полотнище на ветру. Я дотащил его до мыса, далеко выдающегося в долину, с которого открывалась широкая панорама на местность внизу. Сейчас буду решать судьбу этого куска дерьма. Вернее не я. Буруш. Буду нижайше просить, хотя с трудом верится, что он за это возьмется. Я отошел от, безучастно глядевшего вдаль, Петра, спрятался за складкой местности, прилег на травку и погладил Буруша дремавшего у меня на животе. Он встрепенулся. Объяснять и рассказывать ему ничего не нужно, он был сам свидетелем всего, мы стали общаться, как он умел, мыслеформами. На мое удивление, Буруш долго не ломался, оказывается, племя уже все проанализировало, и было согласно с моими доводами и донесло их до меховушки. А суть плана проста - до последнего пытаться спасти энергию жизни от полного распада. Я почему-то сомневался, что со мной согласятся. А это, вообще - то закон, до последнего пытаться спасать заблудшие души. Но, видимо, уж слишком черная душа предстала передо мной, мерзко отталкивающая, а я еще не очень уверенно ориентируюсь во множестве законов и взаимосвязей. Я не волшебник, я только учусь. Переговоры закончились быстро, все хорошо: долина примет тело и душу этой мерзости и упокоит по прошествии времени. А теперь пора спешить, хотелось бы до темноты вернуться.
Петенька потихоньку сходит с ума, взгляд блуждающий, слюнявый рот открыт, ковыряется с пальцами. Нет, брат, не получится сбежать от реальности, не укроешься в сумраке. Я нацепил рюкзак, поднял Петра, поднырнул под него, уложив кулем сверху. Так будет быстрее. Тяжело, но терпимо, ноги держат. Два часа неимоверно трудного пути. Пытался ставить Петра на ноги, но тот валился на землю и мычал, закатывая глаза. Это не симуляция, это игры в прятки с собственным разумом. Он спрятался в домике. Дотащил ношу до Скорбящей. Рядом с ней, в ложбинке, в густой траве, под тремя лесными великанами, расположился Буруш. В этом месте он вышел из-под земли, это его резиденция на воле, его столовая. Аккуратно положив Петра на меховушку, расположился рядом, взял его за руку и в течение часа вкладывал в него информацию по дальнейшим действиям. Очень сложно. Буруш начал свои процедуры, перекачивал кровь, чистил тело. С ним вдвоем мы вскрыли, закрывшийся было разум, разбили и выкинули скорлупу. Теперь он открыт к восприятию. Я передал ему все, что требовалось, остальное доделает Буруш и племя. У него есть палатка, теплый, рассчитанный на большой минус, спальный мешок, снасти для рыбалки, продукты на первое время, а что делать потом, я ему вбил в мозг накрепко. В принципе, он может жить долго, и при удачно сложившихся обстоятельствах, если процесс восстановления пойдет нормально, у него есть шанс... тело вылечит Буруш, психоаналитику проведут голограммы, энергии будут формировать ауру, через которую будет выправляться и энергия жизни. Авось.
Неприятно. Да. Он враг, он последний из людей, кому бы хотелось оказывать помощь. Почему именно его я привел сюда? Разве не заслужил он своей участи уничтожения даже памяти о себе? Миллиарды людей нуждаются в помощи, но помочь всем, переправив в долину даже самых нуждающихся, невозможно. Но мы пытаемся помочь другим способом... Вазир нужен здесь, потому что он может владеть информацией, которая необходима всем. Он, один из последних, кто видел Пеко живым, его душа, отлетевшая от тела, с помощью меча старца, в яростной агонии кружилась рядом, до самого конца. Она могла стать свидетелем того, что произошло в момент смерти пророка, но его изуродованная энергия сейчас не способна на контакт. Она таковой была и в день битвы. Это уже не душа, а коряво склеенная сущность. Что бы получить внятные ответы требуется восстановление энергии. Первый этап плана прошел удачно, в военных терминах - язык захвачен. Ни при каких других условиях этого бы не произошло. Он интуитивно всячески избегал даже приближаться к долине. А через четыре года, этой энергии жизни, в том виде, в котором только и могут существовать души, не стало бы, она бы распалась на множество мелких невнятных сумеречных энергий. И навсегда бы утерялась та информация, которая, возможно, есть у нее. На этом этапе я свое дело сделал, пора в дальнейший путь, солнце уже повернуло на запад.
Оставив Волошина на попечение судьбы и Буруша, я побежал в обратный путь. На душе легко, тяжелый груз сброшен с плеч, я налегке. Во всех смыслах. Насколько приятнее работать в команде, даже если твои партнеры - невидимые энергии. Они доведут дело до конца, мне же сейчас нужно решить насущнейшую задачу: нейтрализовать могущественные силы, стоящие за Волошиным. Его вот-вот хватятся, нужно срочно выйти на связь. Наверняка, их радист охрип, вызывая на связь "Орлана". А «Орлан» молчит. И это пока нормально - ребята отдыхают, работают с туристом, рыбачат.
По дороге я прихватил подарок для "души" духа. Набил целый мешок лесной подстилки. Там голая земля с чахлой травкой, кедерке пригодится теплое и питательное одеяло. Перевал встретил ярким закатным солнцем, щебетаньем птиц. Дух крутился вокруг меня, пытая: не могу ли я снизить план по количеству шишек? А если из ста штук некоторые будут пустыми, без орех, они будут считаться? Я сегодня был добр, и очень сомневался, что в этом месте кедр сможет дать сильно богатый урожай, а потому разрешил пятьдесят шишек считать избавлением. Пусть даже половина будет пустыми. Восторгу духа не было предела. Когда я присел над кедеркой, он немного заревновал, забеспокоился, сшиб порывом ветра кепку с головы. Дурында. Я высыпал свой подарок, аккуратно разложил вокруг зелененького стебелечка, укрыв наполовину стволик, скоро холода. Не поленился, соорудил чуть поодаль каменные стенки, вырастет, сам раскидает, а пока - пусть слабая, но защита и грелка. Камни, нагреваясь днем, медленно отдают тепло ночью. Ну, все, чем смог, помог, дальше - сами. Старик проводил меня до вертолета, на прощание крутанул вальс вокруг него, попробовав вес машинки, шатнул тяжелую махину, чем очень напугал разомлевшую на солнышке в тиши команду.
- То землю трясешь, то вертолет шатаешь, ты мог бы как нибудь потише себя вести. - Вася улыбается. Шутит - это хорошо, отошел от событий этого непростого дня. Вид независимый, мол, да, я с тобой, но не думай, что я твоя шавка.
- Хорошо, не буду. Давай, братцы, подтягивайтесь, совет держать будем. Базу сейчас будем захватывать, или с утра? Кстати, на связь выходили?
- Да. Правду им сказали: что, мол, Петр Сергеевич, с туристом соизволили к долине слетать и сейчас пошли прогуляться. Пикуль, конечно, удивился, и попросил, как хан вернется, что б с ним на связь срочно вышел.
- Пикуль, это Пикулев, ваш непосредственный, а хан? Это Петра кличка? Это прям в точку. Он сам попросил так его называть, или как?
- Да, нет. Всегда его так звали, вроде даже с детства. Слухи ходят, что еще в садике чего-то отчебучил, то ли гарем завел, то ли головы рубить начал. А что с ним? Ты его там оставил, и что с ним дальше будет?
- А дальше, не твоего ума дело. С ним правильные люди поработают, про него забудь, он больше не угроза, считай, нет его. Командир, как тебя, Валера, да? Давай связь с базой.
- Константин, ты погоди со связью, чего говорить-то будешь, Пикуль мужик серьезный и очень умный, он хана требовать будет. Он и сейчас уже настороже - никогда хан к долине близко не подходил, боялся ее, как черт ладана. Это всем известно. Это я чего - то не подумал, ляпнул. Надо было другое придумать...
- Начал говорить правду, не останавливайся. Теперь скажешь, что хан не вернулся, проси подкрепления на поиск.
Василий помолчал, заиграл желваками...
- Предлагаешь моих парней, друганов, тут гасить? Они на подмогу, а я их тут, из-под тишка? Ты меня перепутал с кем-то... я не предат...
- А что ты сделал? Своего босса, лично на руках в вертолет занес, не возражал, когда я его повел на смерть в долину. Что это, как не предательство? Ты зубами не скрипи, ты вникай в смыслы. Я вас убил? А ведь мог. Может цепью к камню приковал, пока целый день ходил? Нет. Вы свободно ходили, мозговали, как лучше поступить. Почему не улетели? Почему помощь не попросили? Сам не знаешь? Лоб морщишь. А потому, что не по нутру было все это. Ненавидишь ты свою работу, и Хана и его окружение. И не только ты, но и ребята все. А что дальше делать, ты не знаешь. Ты профессионал, в прошлом военный, ты родину защищал, присягу давал, а чем сейчас занимаешься? Перед мразью стелешься, которая тебе, как ты себе мозгуешь, в подметки не годится, но которая денег дает. А ты берешь и сам себе противен. А много дает? Только что б продолжал служить, но не более того, сильно не разбогатеешь, но и уйти - куда? И приходится тебе людей хороших ломать и убивать... Да, что смотришь? Сколько на тебе душ? Пять? Пять жизней загубил. За что? Что бы выслужиться перед Ханом? Ведь тебе даже премии не дали, и спасибо не сказали, а люди хорошие были. Так почему? Есть ответ? Ты раб? В душе себя как ощущаешь? Ты воин или раб? Просто ты привык выслуживаться. И почему сразу предположил, что я из засады ребят расстреляю? По себе судишь?
- Ты не кипятись. Скажи толком, что задумал. Обсудим, подумаем, как лучше. А это ты зря сказал - я не раб, и выслуживаться не привык. Мне... он сильный, хан, а кругом слизь, мне люди противны, в большинстве своем. А тут пацаны все как на подбор, работа не пыльная, деньги... да, не нравилось, мерзко все это, прав ты, но куда, как... Не знаю я, запутался. Но это я такой. А ребятам-то все по барабану, их все устраивает.
- Ты уверен в этом?
- Да, вроде...
- Вот именно, что вроде... Зови подмогу. Пикуль, жаль, не полетит. Осторожный, он ведь там за старшего. Если не он, то кто остается за него?
- Я.
- Это хорошо. Значит, подтвердишь наши координаты, только давай спустимся отсюда, что бы ни нервировать его... не важно, вон на ту поляну у озера, там хорошо и дровишки есть, костерок разведем, байки потравим, ребят подождем. А за здоровье их не беспокойся, просто поговорю с ними, и все будет хорошо. До заката еще пара часов, давай, пусть успевают сегодня. Побольше паники в голосе.
Разговор с Пикулем не получился. Василий кратко доложил, о том, что Хан вместе с туристом пошли пройтись и пропали. Поиски не дали результата, и срочно требуется подкрепление на продолжение операции по розыску пропавших. Пикулев молча дослушал до конца и кратко и жестко распорядился срочно вылетать на базу, прямо сейчас. Вася закончил сеанс радиосвязи и стоял, растерянно глядя на меня. Было понятно, что Пикуль сильно нервничает, и по прибытию на базу, организует нам горячий прием. Отпустить ребят одних? Они не выдержат допроса, особенно пилот Валера. А не подчиниться приказу, это быть поставленными вне закона, со всеми вытекающими последствиями.
- Ребята, а вариантов-то нет. Будем базу брать. Он сейчас никому докладывать не будет про ЧП с хозяином, будет пытаться все решить сам. И это хорошо, но так долго продолжаться не будет. Малейший шухер и он оповестит всех, и тогда мало не покажется. Сейчас взлетаем, где-нибудь рядышком садимся, пусть наблюдают наши перемещения, что бы все правдоподобно. Потом докладываешь, что, мол, нашли туриста, хана нигде нет, турист невменяемый, только мычит. Что делать? Он, наверняка, прикажет сделать облет территории и возвращаться на базу. Там спокойно выходим, смотрим по обстановке, и, как только представится возможность, берем власть в свои руки.
Я улыбался, ребята ошарашено и с большим беспокойством смотрели на меня, подозревая в полной неадекватности. Им план явно не понравился.
- Ну, как хотите. Счастливо оставаться, я пошел, у меня еще дел куча, задержался тут с вами.
- Э, погоди. Куда пошел? А нам что делать? Нам куда?
- А куда хотите. Пикуль, вон, сказал, на базу. Так и летите. Там покаетесь в грехах, и он, возможно, вас простит. Затем будет большая спасательная экспедиция за ханом. Она не увенчается успехом. Потолкаетесь тут, да и помянете Петра Сергеевича, как без вести пропавшего. Затем начнете гоняться за мной по всем горам. И однажды ваш вертолет попадет в ураган и разобьется к чертовой матери, со всеми вами. И все. Думаете, Пикулев не успокоится? Хотя, что вам думать, вас уже не будет. Так вот, просто для сведения, Пикуль не успокоится, пока не потеряет еще один вертолет. Тут и сказке конец, и чего я тут с вами голову морочу. Пока.
Я взял свой, изрядно потощавший, рюкзак, выпрыгнул из вертолета и бодро зашагал вниз. Растерянность сзади оглушала. Я физически чувствовал их отчаяние. Пусть. Пора уже им брать ответственность за свою жизнь на себя, а не передоверять бесконечно, закладывая, как колечко в ломбарде. Интересно, что они все-таки решат? Ввязаться в бой за свою судьбу, попытаться переломить ход никчемной жизни, или продолжат плыть по течению? Бороться с течением очень трудно, можно устать и захлебнуться, но если расслабиться и поплыть безвольно вниз, то там, рано или поздно начнутся пороги и водопады - растребушат в хлам. Трудно принимать решения, если нет понимания, или хотя бы принципов, которые часто заменяют знания. Ребята, если по понятиям, должны были до последнего держать линию верности и чести, тогда бы не попали в такую ситуацию. Но, если почувствовали, что путь, которым шли, не верен, и решили поменять тропу, то, опять же - нужно идти до конца. Бесконечно метаться в поисках выгоды и безопасности - прямой путь в хаос душевного раздрая. Потеря цельности и гармонии, путь в пропасть, а не прочь от нее. Надо определиться и принять решение, а приняв, следовать ему. А если это опять не та дорога? По душе, по совести ты определяешь верность или неверность пути, или по выгоде, по страху, по общественному мнению (как все)? Слушай душу, если она еще не изуродована, она подскажет. А если душа надорвана и молчит, то путей нет, они закрыты, необходимо лечить энергию жизни. Гармонией, любовью, светом, чистотой... Повтори все десять заповедей, найди в интернете еще сто десять, сочини в медитациях двести своих, приложи усилия, это твоя, вечная, бессмертная душа. Не доверяй ее никому. Слушай учителей, но сомневайся. Но сомневаясь, не теряй вкуса жизни, помни: сомнения – это нормально. Это приправа к пиршеству жизни. Религии, кстати, не самый плохой вариант, если без фанатизма и с разумом. В любом случае, это работа над собой. И только сам человек сможет гармонизировать процессы в своей жизни. У ребят есть выбор...
Машина зарычала, нарушив тишину, взмыла вверх, пролетела над головой и плавно опустилась на поляне внизу. Молодцы. Ну, так и я поспешу, времени очень мало.
БАЗА.
Пикулев Григорий Владимирович, позывной Пикуль, сидел напротив меня, в комнатушке без окон, расположенной в подвале массивного, трехэтажного особняка. Ножки стола и стула прикручены к полу, сам я пристегнут наручниками к металлической скобе, вмурованной в стену. Неудобно сижу, боком к хозяину кабинета. Пикуль молчит, переваривает услышанное. Только что я рассказал ему всю его жизнь, вытащил все скелеты из шкафа его судьбы, а также поведал о будущем. Тягостный разговор получился и для него и для меня. Он мне поверил. Это не хан, это человек-машина, но с нежной и ранимой душой. Без подлости. С детства был вынужден быть лидером. Рано развился физически, был умнее и сильнее своих сверстников, рос в полукриминальной среде пригородного рабочего поселка, имел двух старших сестер, красивых оторв, постоянно попадающих в переделки, и был их ангелом - хранителем. Он считал себя ответственным за их судьбы. Занимался с малых лет самбо, дзюдо, но больших высот не достиг, потому что не было средств на выезды на соревнования и даже на кимоно, которое постоянно брал взаймы у товарищей. Но на соревнованиях местного, областного уровня ему не было достойных соперников. Пользовался, как пишут в анкетах, заслуженным уважением, как в спортивной среде, так и на противоположных, блатных, баррикадах. Ни в военных, ни в других силовых структурах не служил, всецело воспитанник улицы. И жил и действовал по ее законам. Можно сказать по понятиям, но нет - по справедливости, как понимал ее для себя, авторитетов не признавал. Он был очень жесткий, но не жестокий человек. Умен, но не интриган-хитрован. Мало кто знал, что после кровавых разборок между уличными бандами, которыми кишела страна в девяностых, он, зализывая раны, закрывшись в квартире, сутками напролет читал Пастернака, испытывал сильные чувства от поэтических строк Ахматовой, Лермонтова. Дюма, Майн Рида, Купера читал взахлеб, и бывало, ночи напролет. Он стремился к другой жизни, но, как и большинство из нас, не знал, что это возможно. Он крепко сидел в своей колее, и, не хватая особо звезд с неба, сделал карьеру при хане, благодаря исполнительности, верности и сообразительности. Ему не нравилось то, чем они занимались, но он не привык рассуждать, хану он был благодарен за участие в своей судьбе. За то, что тот разглядел его, поверил, вытащил из нищеты и грязи, в которой он барахтался, и, пытаясь выкарабкаться, тонул все глубже. Он старался не вспоминать тот период жизни, до хана, очень уж противная была жизнь в безработном, пьющем, грязном городке. Сейчас в ней появился хоть какой-то смысл, он нужен: хозяину, который доверял ему, ребятам, о которых заботился по-отечески. Не до конца понимая, что они здесь делают, в чем цель многолетнего сидения, он не задавал вопросов, он честно исполнял свой долг. Он принял версию - изучение загадочного феномена заповедной долины, ее охрана и контроль всех передвижений в этом районе. Что, как, почему - это не ему думать, он исполнитель. От роли палача он отказался сразу и категорично. Хан, не настаивал, он умел читать души людей. Допросы вел врач базы и доверенный хозяина, который приезжал каждый раз, когда ловили очередного туриста. В тонкости его не посвящали. Силовые операции проводил Василий. Но Грише Пикулеву было, за что себя упрекнуть, было... А сейчас мир перевернулся для него, он услышал нечто такое, что не укладывалось в его представление о жизни, но было близко его душе. Он поверил сразу, в то, что рассказал ему этот странный человек. И трудно было не поверить - против факта не попрешь. Было сказано о таком, чего не знал никто. Я сумел зацепить тонкие струны его души. Передо мной сидел уже не самоуверенный хозяин жизни, а растерянный набедокуривший мальчишка. Еще б немного, додави я его, и он бы разрыдался у меня на плече. Но с ним так нельзя, он всегда стыдился слабости, было важно, что бы он сохранил лицо. И он это почувствовал с благодарностью. Закончив с его душой, я перешел к своей истории: от начала, до конца. Почти все, стараясь, по возможности, что бы она выглядела хоть немного правдоподобно. В доказательство предложил погладить Буруша. Он посмотрел на моего друга, но отказался к нему прикасаться. Это было взаимно, Буруш тоже напрягся. Историю Пикуль принял, между нами возникло доверие. Еще немного и оно может перерасти в искреннею дружбу.
- Григорий, а у тебя ведь выбора большого нет, тебе придется пожить с Бурушем какое-то время, ты же в курсе своих проблем со здоровьем. Я попробую его уговорить подлечить тебя. При другом решении, старая травма не отпустит, пойдешь на операцию года через полтора, но она тебе не поможет. Со службой придется завязать, а больше ты ничего не умеешь, очень все тоскливо станет. Так что эта, как ты ее мысленно окрестил, тварь, у меня на животе, твоя надежда на будущее... Что-то заболтались. Ты ничего не хочешь сделать? Отстегни уже меня, не удобно сидеть. И ребят выпусти, чего их в подвале держать, их вины-то точно нет.
- Ну, да. Серега. - Крикнул. – То, что посидели, это нормально. Есть вина, лоханулись. Хан бы не простил. А если бы на твоем месте реальный злыдень был, пошинковали бы нас тут, как винегрет.- Дверь открылась, зашел верзила с пуленепробиваемым лицом. - Пусть парней выпустят, накормят. И через часик собери всех в холле, разговор будет.
Он подошел ко мне близко, долго смотрел в глаза, вздохнул обреченно, и отомкнул наручники.
- Что теперь предлагаешь делать? Считай, что я поверил, и что? Хан, значит, жив-здоров, лечится, он у тебя как бы в заложниках. А наши действия, какие, мы же не можем не делать ничего? И, честно сказать, я бы попытался спасти Петра, я ему многим обязан. Но выходит так, что ему быть там необходимо, для его души. Вызволять его оттуда - это не спасти, а наоборот, угробить.
- Совершенно верно. А насчет того, что делать? Я уже говорил твоему бойцу - начал говорить правду, не останавливайся. Помнишь свой любимый фильм: в чем сила брат? Доложи Семену Аркадьевичу все как есть, заверь его в своей лояльности, обещай приложить все усилия по вызволению босса из западни, скажи, что своих сил вполне хватает, и еще... турист... турист бежал. Так случилось, ты не стал поступать с ним жестко, потому, что хан в заложниках у его подельников, а путник воспользовался этим и бежал. Придумай слова убедительней, повинись. Сема простит, пропустит мимо ушей, ты ему нужен, у него сердце защемит от радости, ведь открываются такие возможности. Хан давно ему поперек горла стоит. Сема начнет свою игру. Он обязательно сюда приедет, но не сейчас, потом, когда обстоятельства сложатся в его пользу, ведь у него есть конкуренты. Знаешь братьев Ротбергов? У них власти меньше, но денег и возможностей больше. Надо потом обязательно утечку информации организовать. Будет большой передел сфер влияния. Я молчу про капиталы ханские. Ты не представляешь, какая там драка будет, про долину все забудут кроме братьев и Семы. А остальных она будет интересовать только с одной точки зрения - где босс? Но нужен будет не он сам, только его труп. А это большой вопрос, сможем ли мы его предъявить в скором времени. Я уже тебе говорил, все будет зависеть от него самого и ... от обстоятельств, скажем так.
- Ты вот говоришь... ты предполагаешь, или знаешь точно, что так будет?
- Я предполагаю, что так будет точно. Будущего знать не дано никому, даже ... богу. Но есть закономерности. Вот представь шахматную партию. Любитель может просчитать на два-три хода вперед, гроссмейстер на десяток, а теперь представь гроссмейстера, абсолютного чемпиона всей галактики, который знает не только все об игре, но и своего соперника: досконально и в мелочах. Его интересы, привычки, его психотип и его мысли, мировоззрение, его настроение на эту минуту, что он прочитал вчера и о чем думает сейчас, и что покушал на обед. И не просто знает, но и непревзойденный мастер анализа, и может влиять, не на ход самой партии, но на энергетику шахматиста. Так вот - этот суперпрофессионал, со своим супермозгом и суперспособностями напрямую транслирует всю аналитику в мою голову, уже в сжатом формате, т.е. голые факты и выводы. Мне остается лишь передвинуть фигуру. Но это не значит, что соперник не может сопротивляться и удивлять, не может выдать, не домашнюю заготовку, это невозможно скрыть, а спонтанное, необдуманное заранее действие, противопоставит свою волю складывающимся обстоятельствам. И один, бывало, побеждал армию. Ничего невозможного нет. В этом сила человеческого разума - в спонтанности и чувствах, которые не всегда просчитываются. Моя задача - найти книгу Пеко, Ваша - прикрыть меня. Разборки сильных мира сего нас интересуют постольку поскольку.
Я не стал говорить о золоте. Не вводи во искушение малых сих. Пусть будет голая мистика, без материальной базы. Не окрепшие умы и души могут поддаться соблазну стяжательства. Осколки солнца, это интимно, для кровников, это достояние рода, его память. Хан знал про него, а больше, я думаю, никто. Только догадки и слухи.
- Прикрыть? Как, от кого? Не могу избавиться от ощущения, что ты недоговариваешь, пытаешься использовать в темную. Книга? Если она существует, если не сожгли, не сгнила, не утонула, тысячи лет все-таки прошло, то кто-то должен об этом знать, и твой гроссмейстер должен на раз вычислить ее местонахождение. И что даст книга, пусть и древняя и с описанием мироустройства? Я вот, много чего прочитал, я представляю, как надо жить, и как это должно быть устроено, и что? Что с того, что я знаю, ты знаешь, еще миллионы знают, или выслушают еще одну версию, и на кого-то вдруг снизойдет озарение. Ничего это не изменит. Знать, не значит уметь.
- Ты знаешь, как надо жить? Уверен, что знаешь? Или просто принимаешь близко чужие фантазии, как ты говоришь, версии? А может, ты знаешь слова, что бы за тобой пошли народы? А может, читал или слышал их, такие, что захотел поменять жизнь и реально поменял, а не просто продекларировал, или изобразил? В истории человечества были люди, за которыми шли, и продолжают идти, которым беспрекословно верили, и продолжают верить, но разве их слова - это абсолютная истина? Истина, от озвучивания которой душу наполняет любовь, гармония и желание дарить добро, желание наполнять душу жизнью и сеять радость вокруг себя. Истина, от которой возникает понимание, что это и есть правда, без натяжек и сомнений. Не вера, а знание. Понимаешь разницу - держать в руках, осязать, или вглядываться в дымку миража. Слова и мысли, которые ласкают душу, как морская волна песок. Не внушать благоговение своим подданным, не давить своим высоким положением и властью. Не нести благую весть с обещанием страшной кары отступникам. Не играть на низменных чувствах толпы, провозглашая их венцом творения, богоизбранными самаритянами, или истинными арийцами. Не изображать из себя заступника, и избавителя, выискивая кругом врагов. А сказать слова, слова которые попадут прямо в душу и каждый на земле человек вдруг поймет, что они и есть правда. Потому что энергия жизни, живущая в каждом человеке, это струна, а слово - камертон, с помощью которого можно ее настроить на гармонию и счастье. И тогда возникнет созвучие, тогда каждый скажет - да, это так, это истина, и не будет сомнения и выискивания повода для веры или неверия. Верно сказано - вначале было слово... Почему люди верят жуликам, сектантам, так называемым, общественно признанным институтам? А потому что велика потребность в у-частии, со-у-частии, для одинокой души. Любая энергия течет, мчится, с целью произвести работу, быть частью процесса. А когда пустота вокруг? Она хочет совместного, гармоничного действия, она прилепляется к любой наживке, представленной в виде истины. И кто-то знает эту особенность души, и создает нечто, абстрактное, закамуфлированное под высшее. Всегда это, либо для выгоды, либо для возвеличивания, либо с дуру. Энергия жизни, если искренно поверила в нечто и вдруг видит обман, то получает травму, начинает черстветь, замыкаться в защитную оболочку. Кто-то нашел применение в общественном, кто-то в религиозном, а кто-то спешит закончить быстрее этот путь. Таких много: неосознанно, на подсознательном уровне, гробим тело, засоряем мозг, тупим чувства. Я и ты - мы были в их рядах. Это защитная реакция. Есть у тебя, Григорий, такие представления о жизни, такие слова, что бы каждый, услышав их, вдруг осознал правду, скинул с себя защитную скорлупу, ложные мнения и представления, и не смог бы уже отказаться от счастья жить в гармонии со вселенной и с собой? Этих знаний еще нет, они, отдельные слова, звучат, но обрывками смыслов, не создавая цельную картину мира. Они есть, сильные и прекрасные в своей логике и красоте правды, но еще не переведенные и не осмысленные. Они в книге Пеко, и его памяти. А память его и душа утеряны. Так бывает. Ведь идет противостояние, никогда не заканчиваемое, между тьмой и светом, добром и злом, энергией жизни и энергией стихий. Назови, как хочешь. Представь, магнит, или электрическую схему: плюс и минус. Нет в этом зловещей сути. Это равновесие мира. Ты идешь, делаешь шаг - качнулся влево, второй - качнулся вправо, балансирование и есть движение. Энергия - волна, а волна - синусоида. В самой энергии жизни, внутри ее, разнополюсность. Но это уже слишком сложно... А что делать, я скажу. Не потому что я самый умный, а потому что я проводник. Импульс идет от высших энергий, к земным энергополям, от них к энергиям жизни, и через племя, ко мне. Они смогли достучаться до одного из них в этом мире. А сейчас мы полетим в долину. Лучше раз увидеть, чем сто раз услышать. Собирай всех. Доверься. Мы должны быть единой командой, а работать с каждым - большой труд и время. Оставлять никого не надо, просто запрем здание и ворота. Местных вы так напугали, что никто близко не подойдет. Полетим ближе к вечеру, а пока, пойду я отдохну, что-то давно не спал. Договорились? Если остались вопросы, я потом отвечу. Лады?
- Добро. Иди, Серега проводит. Загрузил ты меня по полной. Да, дела, жили - не тужили. Тут думать и думать. Ладно, пойду с Васяткой побеседую, о нашем о земном, мне его интересно послушать, как ты его группу захватил, это ж нереально.
- Точно. Нереально. На том стоим, что б сказку сделать былью. До вечера.
- Ага... Слушай, я тут подумал, а со мной спарринг выдержишь? Не дает мне покоя мысль: как ты ребят-то повязал? Или устал?
- Легко. Давай сейчас, по быстрому. Пошли.
Мы вышли из подвала на свежий воздух. Солнце едва встало над неровной полоской горных вершинок. Всю ночь проболтали с Гришей.
А вчера мы приземлились уже в сумерках... Успокоились винты, открылся люк. Пикуль выстроил свою армию по периметру, всех шестерых оставшихся, и одного снайпера посадил на крышу. Сам встал горой на тропе от вертолета к дому, руки сцепил сзади, раскачивается с носка на пятку, брови хмурит - нервничает. Василий скривился. Понимаю его мысль: детский сад, кто так встречает неизвестность. Они даже оружие с предохранителя не сняли. Будь мы действительно настроены на силовой захват, то несколько секунд, из трех стволов, и все бы уже лежали. Потом резко вверх и зависнуть над снайпером и контроль над поляной. И все. Вижу Васе неудобно за товарищей: учишь их, учишь. И Пикуль... привык на уличных разборках грудью стоять. Видно, не служивый. Василий вздохнул.
- Пошли сдаваться. Ты, Константин не подведи, на тебя надеемся, все, как договорились...
Это было вчера. А сейчас, пуленепробиваемый Серега, подслушавший наши последние фразы, созвал народ. Весело: худощавый загадочный турист, непонятно как положивший группу захвата, против их босса, признанного силача, горы мышц, лучшего среди них в рукопашной. Я не стал играть и танцевать танцы: резко пошел на сближение и, пока Пикуль решал, как лучше схватить меня, наотмашь, рукой, как мечом, залепил чуть ниже челюсти, сбоку. Удар крови в мозг. Пикуль опустил руки, постоял, часто моргая, и рухнул мешком. Ничего страшного, просто уснул. Нас так учили в племени - эффективности боя. Скорость и кратчайший путь до цели. Я помнил все, как будто вчера мой учитель... Тряхнул головой, отгоняя воспоминания, которые принадлежат мне, но не совсем. Так до конца и не могу привыкнуть к этому состоянию. А говорят про мышечную память. По идее, у меня ее не должно быть. Все в голове.
Еще мгновение назад царившее вокруг веселье, сменилось полной тишиной. Их шокировал не проигрыш командира, а то, как это было сделано. Они, каждый день по полдня проводившие в зале, в спаррингах, ничего не поняли, и, думаю, даже не увидели.
- Защищайтесь, кто выживет, тому конфетку. - Не знаю, поняли они меня или нет, но сделать ничего не успели. Я врубился в толпу как смерч, крутясь волчком и нанося удары, все точно в цель. Ни поставить блок, ни отпрыгнуть в сторону, никто ни сделал даже попытки. Или они недоучены, либо я слишком крут. Три секунды и пять человек лежали на травке, и лишь повариха, выбежавшая на шум, стояла, посреди побоища, испуганно вцепившись в фартук двумя руками.
- Мадам, а на каком этаже у Вас комната для гостей? Мне обещали постелить.
- На втором. Направо, вторая. Вас проводить?
- Спасибо, найду. Водички ребятам принеси. И передай, что это им за насмешки над Василием, пусть извиняются перед ним и его командой.
Я пошел спать. Думаю, до пяти вечера меня не побеспокоят, им есть о чем поговорить и что обсудить....
.... Вертолет, битком набитый людьми, завис над поляной у озера-сердца. Напряжение, царившее в салоне, при пересечении границы неведомого, немного спало. Они уже давно и не единожды пытались осуществить пролет над территорией, но всегда неудачно: приборы сходили с ума, двигатели начинали чихать, погода мгновенно портилась. Ни у одного пилота не хватило духу довести мероприятие до конца. А сейчас спокойно приземлились, осторожно вышли, попрыгали, походили - все как везде. Приборы работают, и даже, о чудо, есть связь.
- Это ты, Константин, их попросил, что бы нас пустили? - Пикуль с интересом смотрит на расходящиеся круги от играющей под водной гладью рыбы.
- Да. Они нас ждали. Солнце уже садится. Ребята, у нас будет долгий вечер и бесконечная ночь. Берите одеяла и рассаживайтесь на берегу, кому, где удобно. Сейчас еще гости должны подъехать, вы пока отдыхайте...
Не успел я закончить, как над горами народился гул. И вот он, Леха нарисовался. Я ждал его чуть позже. Вертолет сделал круг и сел чуть поодаль. Не глуша моторов, из калитки посыпались ребята крепкого вида в камуфляжах, а у двоих автоматы. А говорят, что у нас оружие запрещено носить и хранить. Судя по решительному виду нападающих, они решили его еще и применить, если что. Я насчитал пятерых, вместе с пилотом. У базовских оружия не было, я не позволил взять с собой и сейчас уловил недоуменный и осуждающий взгляд Пикуля.
- Это что такое? Это засада или как?
- Или как... Стой не дергайся, я сейчас.
Лехины бойцы рассредоточились по периметру, держа под прицелом всех на ней находящихся. Вперед вышел Леха, я пошел ему навстречу.
- Здорово, Алексей. Ты за баком? Он вон там, под кедрой. Продукты, правда, испортились. Спасибо, что прилетел.
- Привет, Константин, и тебе не хворать. Ты как с этими ублюдками оказался? Я за тобой. Давай в машину, я с этими разберусь, за ними должок. Прошлый раз я не готов был, а сейчас поквитаюсь...
- Я сам к ним пришел, и сам их сюда привел, они без оружия, и не хотят зла ни тебе, ни мне. Это я тебя позвал, и не для того, что бы ты тут войнушку затеял. Кто старое помянет тому глаз вон. Ты просил, что бы тебе позвонил как выйду, ты очень любопытствовал, что здесь происходит, что за место? Вот я и позвал. Хочу им, и тебе, рассказать и показать... одну историю...
- Это ты позвал? Ну, Колян, хитрован - звонит, вопит: бегом, быстрее, что тебя в долину базовские повезли на расстрел. Спасать, мол, надо. Мы сгреблись и сюда, благо рядом были. И как-то проскочили, у меня только два раза получалось, а раз двадцать, еле ноги уносили... Так что? Драка отменяется? Тебя спасать не надо, эти ханские прихвостни без оружия... Может им просто ребра пересчитать? Они Никитку моего в прошлую встречу покалечили. Один на один, вон тот мордоворот против меня. А? Я его, суку...
- Леха, успокойся, они нормальные ребята, но подневольные. Каждый свой хлеб добывает, как умеет и может. Можно подумать ты ангел. Вспомни перевал Проходной. Чего заерзал? Вспомнил? То-то. Прощение и очищение требуется всем, и тебе поболее, чем какому-нибудь работяге городскому. Жизнь у тебя разбойно-благородная. Робин Гуд с большой дороги... Так что складывайте арсенал в кабину, сполоснитесь и пойдем брататься с "прихвостнями". Вам предстоит дальше жить и делать одно дело, вместе.
- Добро. Но давай я...
- Нет, я сказал, никакой агрессии в этой долине. Потом, когда здесь закончим, приедете на базу, пойдете в спортзал и хоть умрите на ковре. Но не здесь и не сейчас... Ты ничего не чувствуешь, Алексей Алексеевич? Ничто внутри не екает? В тебе ведь течет кровь племени, жившего когда-то здесь. Есть она и в Василии и в Пикуле. Поэтому Вас все время тянуло именно сюда - это зов предков. Эта кровь и во мне. Мы, родичи. И вот мы собрались все вместе, мы дома. Пошли, Леха... брататься. Я все объясню.
Я долго рассказывал о племени, о родстве, о долгой и счастливой жизни в гармонии с природой, о традициях народа, о приходе людей с иной ментальностью, о противостоянии, о великой битве, о Вазире, его предках и потомках, об исходе, о прекращении рода, и о его будущем духовном возрождении. Рассказал о целях людей света, об их мировоззрении, об утраченной связи с потусторонним. О Пеко, о его наследии, о том, почему необходимо найти утраченное, и об их роли в данном деле. Они слушали сосредоточенно, пытаясь понять и вникнуть. Не было смеха и комментариев. У меня получалось донести важность и главное, реальность происходящего. Совсем уже стемнело, на воду опустился туман, над головой заблистали яркие звезды. С большой осторожностью, что бы не перевозбудить народ, я подозвал к себе тень юноши воина. Он встал рядом, улыбаясь присутствующим, слегка колеблясь от движения воздуха. Люди сидел молчаливо, не веря глазам. Я объяснил им, что такое тень, его природу, свою связь с юношей и только после этого обратил внимание на толпу теней стоящих сзади чуть поодаль. Встреча прошла нормально. Тени подплыли ближе и распределились промеж смертных. И устремили свой взор вдаль, на место, где готовилась разыграться великая битва. Не успели ребята отойти от потрясения, как в дымке над озером стали вспыхивать огни и сверкать молнии, проявляться контуры огромной картины. Все повторилось, как в ту памятную, мою первую, ночь в долине. Я смотрел на действо с огромным интересом и уже другими глазами. Я знал подоплеку, прошлое и будущее. Мало того, я лично участвовал в этом эпохальном сражении, знал каждого, кто сейчас с улыбкой нес смерть, не желая этого. Кто забирал жизни, собираясь отдать свою в искупленье. Какой огромный смысл, какой потенциал непобедимости и правоты - ни один из нас не собирался выживать. Мы уже попрощались с родными, провели обряды, закончили все дела, и вошли в медитацию вечности. Я переживал эти чувства вновь, с утроенной обостренностью. Тени оставались безучастны, они лишь отблеск костра. Но мужчины... они сбросили теплые одеяла, они встали с земли, напряженно подались вперед, впитывая, и чувством и разумом и подсознанием, происходящее. Энергии, во множестве кружившие вокруг, работали с ними на внутреннем, энергетическом уровне. Выправляли ауры, налаживали внутреннюю и внешнюю энергетику людей, вкладывали азы, пока не в разум, но на клеточно-информационном уровне. Шла невидимая, титаническая работа, осуществляемая в таком масштабе, сразу с большой группой людей, чуть не впервые в истории этой цивилизации. По одному - это бывало и нередко. Покалеченные души, мятые ауры с пробоинами, черные подселенцы - мелкие тварливые энергии-изгои. Все это вычищалось и подпитывалось чистой энергией, которой души делились не скупясь. И бой и работа, длились всю эту длинную, нескончаемую ночь. И вот развязка: пал последний из воинов, и тысячи людей в светлых одеждах начали свой спуск с холмов, и побежало черное, победившее, но разбитое войско и в этот момент раздался звериный рык. Все обернулись, и даже тени, и картина замерла. Сзади, на холме, на камне, стоял Хан. Это он рычал по-звериному. Он поднял руки вверх и потрясал кулаками, то ли грозя небесам, то ли исступленно раскаиваясь, сожалея о невозвратности свершенного. Все молчали. И вдруг Пикуль сорвался с места.
- Петр Сергеевич. Хан, подожди. Стой, куда ты? Я помогу тебе.
Но Петр спрыгнул с камня и метнулся в лес, от бегущего к нему Григория. Он не хотел встречи, и уже не жаждал спасения в цивилизации. Пикуль, проплутав совсем недолго в ближних кустах, вернулся грустный.
- Убежал. Я помочь хотел, он мне как брат...
Утренний серенький свет смыл картину прошлого с горизонта. Тени растаяли, тишина и покой опустились на землю. Люди, изнуренные и потрясенные, улеглись, кто, где стоял, завернулись в одеяла и уснули, не в силах противостоять обессиленности. Говорить было не о чем. Пронзительность и ясность происшедшего не требовала обсуждений. Через короткое время долина погрузилась в сон: уснули люди, а птицы и звери еще не проснулись. Ночные охотники возвратились в свои логова, ночные небесные тела растаяли, солнце еще не взошло, настал тот редкий момент равновесия, когда мир реальный и иллюзорный смыкаются гранями и можно почувствовать дыхание вечности.
Дело сделано. Я слышал рыдания врача, его искреннюю молитву и раскаяние. У них у всех текли слезы по щекам, и они не прятали их друг от друга. Со слезами выливалась боль и заполнялась пустота сердец, они просили прощения у вечности, и вечность прощала им. Я сделал то, что считал необходимым. Война закончилась, не начавшись. Жертвы не были принесены, мир стал добрее и гармоничнее. Хоть не много, хоть чуть-чуть. Ребята продолжат свое дело, им нужно быть в этом мире, им нужны средства на жизнь. Пикуль со своими бойцами будет теперь очень востребован, их не оставят в покое хозяева жизни. Но роли поменялись: теперь не псы служат хозяину, а люди будут приглядывать за псами. Теперь это единая, сплоченная, высокопрофессиональная команда людей осознанных, познающих, не смысл жизни, но истину жизни, стремящихся к совершенствованию и постижению законов гармонии. Это уже другие люди. Они будут охранять долину и не только ее, а жизнь в целом. А мне надо идти своим путем. Они это уже знают.
Я взял из вертолета свой рюкзак. Достал нож, подошел к Пикулю. Крепко сжал его ладонь и резанул по пальцу. Сцедил в баночку немного крови. Так поступил с каждым. Никто не проснулся, так велика была усталость. Пусть спят, им никто не повредит. Хан сейчас в объятьях Буруша, а люди под защитой духов долины. Вскинув рюкзак на плечи, быстрым шагом направился в знакомый перевал. Под вершиной, поздоровавшись с духом, вылил собранную кровь под корешок кедерки. Прополоскал баночку водой и вылил туда же. Теперь перевал для этих ребят открыт в обе стороны. Они об этом узнают. Позже… Солнце ярко брызнуло жизнетворящими лучами на землю. Заставило прищуриться. Душу наполнил восторг и благодарность сущему.
Племя, состарившись, отправило к солнцу последнего своего человека, и окончило свой земной путь. Это произошло в сибирской тайге вчера. Сейчас Степан, полукровка, сторож при общине, стоит, сняв картуз, над последним погребальным костром. Вскоре, осенью, уйдет и он, спеша на помощь человеку... Вадиму Викторовичу. Я стою на перевале над долиной, в которой вчера произошло таинство и племя начало возрождаться. Не физически, но духовно. Они решили действовать. В моих детях, в потомках Вадима, Алексея, Василия, Григория, Михалыча - так же течет кровь рода. И они узнают, вспомнят все и жизнь не прервется никогда - таков закон. Даже если земля сойдет с орбиты, энергия жизни, с помощью высших сил, найдет возможность воплотиться в разуме. Вечно и неизбывно. А книгу искать не нужно, прав Пикуль, ее экземпляр хранится в основном хранилище осколков, а второй, в тайнике Степана, в таежной заимке. Просто нужен тот, кто сможет ее прочесть. Нужна связь с высшим разумом, которую имел Пеко. А если будет связь, так ли уж важно читать написанное, когда можно будет черпать напрямую? Для познания истины, нет необходимости, куда-то иди, места этого не существует... Просто нужно встать на тропу и стать паломником. Совершить путешествие на встречу со своей душой.
Эпилог.
... - Не узнаешь, Константин Николаевич?
- Не припомню. - Мужчина внимательно всматривался в пассажиров, подсевших в машину. Страха не было, лишь спокойная уверенность и что-то неуловимо-сильное, он готов был дать отпор. Сразу возникала мысль - это очень сильный человек, воин. - А что? Должен узнать? - и глянул пристально в глаза Вадиму. И изменился в лице. - Это ты… Сильно изменился. Да... значит, дождался…
- Ребята, знакомьтесь, Константин, лично. Паломник, воин, посредник, родич. Наш человек, осколок Пеко у него… в бардачке…
... Я, Вадим Викторович, Иван, Александр - таежные бродяги, подсевшие в мою машину в родном городе, сидели в уютном предбаннике, в небольшом домике на опушке леса. Этот дом я купил осенью, сразу после описываемых событий. Мы уже попарились, и пили чай, и вели неспешную беседу. За большим окном мягко покачивала ветвями сосна. Горел камин, дрова потрескивали, блики играли на стенах обитых деревом. Перед нами на столе лежал слиток самородного золота - осколок солнца великого Пеко. Все внимание было приковано к Вадиму. Сила, уверенность, глаза, излучающие невероятную энергию, делали его несомненным лидером нашей небольшой компании. Все ждали его слова, что бы перейти к главному. Было ли для Вадима загадкой произошедшее со мной - неизвестно, он не пояснял, но вот Иван и Александр ждали разъяснений: каким образом, осколок Пеко, безуспешно разыскиваемый столетиями людьми света, вдруг оказался у меня, ни чем не примечательного таксиста. И как такое могло случиться, что встретились мы в этом городе и в это время, в день, когда Вадим с друзьями вышли из тайги, где он провел в затворничестве длинную сибирскую зиму. (читай: Отшельник). Иван и Александр знали о жизни племени. Они уже могли подключаться к информационному полю, еще не смело и часто не умело, но налаживали контакты с духами и сущностями, но происходящее сейчас, никак не укладывалось у них в голове.
- Рассказывай, Константин, теперь мы готовы слушать. Вижу, тебе и самому не терпится поделиться.
- Это точно. Я все это время сам не свой. Не расскажешь ведь никому о пережитом. Не поверят, это одно, а еще и за сумасшедшего примут, или того хуже, криминал пришьют. Я ждал тебя Вадим, все это время, как договаривались с тобой... вернее, голограммой, и Родом. С Гришей, и Василием постоянно на связи. Леха пару раз в гости наведывался. У них все нормально, перемены большие, но об этом позже расскажу. Вы понимаете, о чем я? ... Да, вы же не в курсе. Вот, ждал тебя, Вадим и что бы как-то отвлечься, начал подрабатывать таксовкой. И время занимается и деньги, какие-то, и люди отвлекают от мыслей. Твое лицо, Вадим, уже стало забываться, расплылось, да и не очень-то и похож на свою копию голографическую, вот сразу и не признал, только глянув в глаза, вспомнил. Такого взгляда не забудешь, раз увидев. Я счастлив, что мы встретились, и что не обманулся в ожидании. Вот и осколок... - Я, кивнул на самородок, - я нашел его, но что толку? Он закрыт, нет информации, я ее не слышу, видимо, не для всех она. А где Пеко, я не знаю... Как же я рад вас видеть. Ну, с чего начинать? Ты ведь, Вадим, наверняка, все знаешь, души моего и твоего предка всегда были где-то рядом... Нет, сейчас их нет, уже давно. Город настолько пропитан агрессивно искусственным энергофоном, что сущности и энергии, те, что вне привязки к человеку, предпочитают здесь не находиться. Гармония в изгнании. Я сижу на самой окраине города, дальше некуда, вон она, тайга, в окошко стучится, и то задыхаюсь. Почти каждый день убегаю в лес, за пять, десять километров, просто отдышаться. И все равно, я теряю навыки и все то, что приобрел на тропе... Так с чего начинать...
- Давай сразу с осколка. Как он оказался у тебя? Рассказывай все, что считаешь нужным. У нас много времени, можешь с самого начала, нам надо знать друг о друге все. Важны даже не факты, а отношение к ним. - Вадим мягко улыбнулся. - Теперь все будет хорошо, твое ожидание закончилось, дальше - жизнь, в развитие, согласно закона...
Конец второй части.
Часть первая - Отшельник. Таежный Робинзон.
Часть вторая - Паломник. Воин света.
Часть третья -