Эта история продолжалась целый год. Недалеко от метро Курская, лицом к метро на куче соломы, поверх которой были наброшены старые одеяла, телогрейки, какое-то еще непонятное тряпье, сидела женщина. Она была стара. Седые пряди волос выбивались из ее ветхого платка. На шею, спину были наброшены, видимо, когда-то теплые вещи, но они были так ношены-переношены, что вряд ли могли хранить тепло.
Женщина была бледной, с одутловатым, ничего не выражающим лицом. Глаза полузакрыты, но иногда открывались, и женщина тяжело поднимала руку, обмотанную старыми грязными бинтами, и смахивала с глаз слезинки, оставляя на бледном лице темные следы, делая его еще более старым и беззащитным.
Кто ее сюда посадил? Еще вчера, идя из метро по этой дороге на работу, ее здесь не было. Первый порыв: подойти к ней, понять, чем можно помочь? Но буквально через несколько шагов, сделанных по направлению к беспомощному созданию, которое когда-то было женщиной, на подходящих к ней прохожих, бросилась огромная рыжая собака.
Оскалив зубы, всем грозным видом давая понять, что дальше идти нельзя, собака явно защищала сидевшую женщину. Она не обращала ни малейшего внимания на брошенные в ее сторону бутерброды и только усиливала оскал зубов.
Недалеко от метро ходил милицейский патруль, но служивые люди только отмахнулись от нас по поводу сидевшей почти на асфальте женщины и сторожившей ее собаки.
На следующий день картина не изменилась. В той же куче тряпья, не шевелясь, сидела, будто застыла, то ли женщина, то ли обрубок женщины, так как ног не было видно. Возле нее, тесно прижавшись,словно желая отдать ей все свое тепло, лежала рыжая собака, беспокойно оглядываясь по сторонам и рыча на каждого, кто, как ей казалось, хотел подойти ближе.
Каждый день, идя на работу и возвращаясь с работы, мы наблюдали эту грустную картину. Мы никогда не видели, чтобы женщина лежала или хотя бы изменила свое положение. Видимо, какая-то подпорка для туловища была сделана, иначе она не смогла бы сидеть все время, не меняя позы. Только неприятный запах все более сгущался вокруг этого места и явно давал знать, что это живой человек.
Ее и собаку часто поливали дожди, дул резкий ветер, но одежда на ней не менялась, и только летнее солнышко частично просушивало ее. Наше обращение в службу социальной защиты не изменило ситуацию.
С началом зимы, когда пошел снег, мы не увидели женщину и ее собаку на привычном месте. Облегченно вздохнули, подумав, что ее наконец-то отвезли в интернат. Но оглянувшись вокруг, испугались, увидев почти рядом знакомую фигурку. Встретившись неожиданно с глазами этой женщины, были поражены, что в них не было ни страха, ни печали, только безучастие, отрешенность ко всему и всем.
Видимо, стражи у этой женщины все-таки были, и с началом холодов ее вместе со всем тряпьем перенесли совсем рядом с метро. Собака была рядом. Эта зима была особенно лютой, и горе переполняло душу, когда мы, выходя из метро, видели неизменную парочку, почти всю засыпанную снегом.
Поняв, что нужно действовать более энергично, мы написали коллективное письмо в самые высокие инстанции. Примерно через неделю площадь опустела. Не осталось ни соломинки на месте, где долгое время был приют для бедной женщины (рука не хочет писать «бомжихи») и ее собаки. Только тяжелый запах еще долго стоял в воздухе возле метро.
Мы так и не узнали, кем была эта женщина, что, кто довели ее до жизни (?) такой. И хотя в те лихие года таких брошенных людей было, увы, немало, но виденное нами было особенно горьким.
Зачем я пишу об этом? Сегодня и так много тяжелого в жизни.
Но мне часто видится этот печальный образ. Не могу сказать, почему?
Перекрестившись, говорю про себя слова из Евангелия:
«И вот, есть последние, которые будут первыми, и есть первые, которые будут последними».
Источник: Евангелие от Луки, гл. 13, п.30.