У каждого из нас детство связано с какими-то особенными воспоминаниями, словно путеводная нить проходящими через это замечательное время. Кажется, без них детство не детство. Чаще всего эта особенность из того маленького мира, в котором оно прошло, из двора или подъезда ушедших школьных лет.
Наш подъезд был рабоче-крестьянским, причем не в силу политического строя, а в силу положения вещей. Почти все жильцы были из рабочих, коими в свою очередь стали из крестьян, все равно по сути ими и оставаясь. Соседка баба Клава, например, выйдя на пенсию, соорудила во дворе сараюшку и поставила на откорм пару кабанчиков. И весь подъезд был хронически пропитан запахами свиноводческого комплекса. Но жильцы были не в претензии. Во-первых, он и без этих запахов все равно имел стойкую парфюмерную композицию, свойственную многим советским подъездам. А во-вторых, после забоя бабаклавиного кабанчика многим доставалось по небольшому кусочку сала.
Но это соседское сало как-то у меня не запечатлелось. А вот дядю Сашу и Муську я помню хорошо. Дядя Саша выпадал из незатейливого сонма наших соседей по подъезду своей интеллигентностью. Ко времени нашего переезда он был уже на пенсии и посиживал днями на лавочке во дворе, иногда вместе с одним-двумя приятелями, причем приятели также с первого взгляда заметно контрастировали с остальными обитателями двора.
В чем был этот контраст? У нас на скамейках собирались с совершенно ограниченным кругом задач. Для мужчин это было убиение «козла» и, в случае добычи, полуявное распитие Портвейна или Агдама. Для женщин это было обсуждение живоактуальных вопросов вроде кто в чем и куда пошел, а также почему Вовка из пятнадцатой квартиры не поздоровался.
Ничем из вышеперечисленного дяда Саша не увлекался. Он и на скамейке сидел не вечером, когда собирался весь «бомонд», а днем, когда двор сравнительно пустовал. Вместе со своими знакомыми они негромко переговаривались, иногда что-то чертили в припасенных блокнотах и уже по самому виду этих бесед было заметно, они не о добыче Портвейна. Я с детской наивностью полагал, что дядя Саша был большой полководец, некогда много повоевавший, что-то вроде маршала Жукова. И сейчас на склоне лет он с однополчанами вспоминают былые битвы, сидя под добрым летним солнышком.
Время показало, что я немного ошибался...Отношения у нас с дядей Сашей сложились сразу и навсегда, сложились так, словно мы не только были сверстниками, но и знакомыми с давних-предавних лет. Он меня покорил доверием. В моем детском окружении только дядя Саша относился ко мне ,как к равному, относился серьезно и естественно, а не юмора для по примеру иных взрослых. И еще в нем было что-то такое...неземное может быть. Ну кто дает соседскому ребенку денег на мороженое? В том мире, в котором я постоянно жил, это было почему-то не принято; максимум на что мог рассчитывать ребенок — это на карамельку, завалявшуюся в кармане.
Дядя Саша, как и многие старики, любил сладкое и периодически отряжал меня в ближайший магазин за мороженым. Причем деньги всегда выдавались с расчетом, что я куплю и себе. А когда первое время по непонятливости я приносил назад сдачу вместо мороженного, дядя Саша мне возвращал ее и настаивал на покупке холодного лакомства.
И сейчас, многие и многие годы спустя, когда дядя Саша давно ушел в вечность, мне периодически вспоминается это мороженое за 15 копеек, символ доброты и внимания, которого почему-то с каждым годом моего взросления между людьми становилось все меньше.
Кроме дяди Саши, у меня еще был Муська, точнее, был у всех нас, дворовых ребятишек. Как и все котята, он появился у нас во дворе из ниоткуда; вчера еще его не было, а сегодня он мяукает возле подвальной двери. Надо сказать, что все детство мы возились с котятами, коими были богаты подвалы нашего и соседних домов. При этом приходилось употреблять недюжинные конспиративные уловки, поскольку наши родители выступали единым фронтом против животных в доме. В то время не было такого распространенного увлечения домашними животными, но и, почему-то, не было и догхантерства. По счастью, у нас оставались те же подвалы и подъезды. Предыдущий опыт по возне с котятами у нас был скорее печальный; мы быстро лишались наших подопечных, частью в силу случайных причин, частью при участии тех же взрослых. Но на этот раз мы превзошли самих себя.
В одном из подъездов была дыра непонятного происхождения под лестничным маршем, давно уже исправно служившая нам тайником. Пролезть туда мог лишь один из нас ,поскольку отверстие ко всему прочему было еще и маленьким. Там мы и пристроили Муську.
С детской непосредственностью наше ребячье сообщество почему-то решило, что котенок — мужского пола и назвало его Мурзиком. Затем в обиходе его стали именовать Мурзькой, а поскольку это тяжеловато для языка, кличка вскоре обрела свой конечный вариант — Муська. Так и остался наш подопечный, оказавшийся, действительно, котом, с женским именем.
Муська оказался необычным с первых дней. Во-первых, он сам нашел ход из своего логова под лестницей в подвал и тем самым стал неуловимым. Во-вторых, он быстро усвоил, что на глаза взрослым лучше не попадаться и поэтому вел себя исключительно по-партизански. Это недоверие к взрослым у него осталось на всю жизнь.
Вместе с тем, Муська оказался исключительно дворовым котом, из которого позднее вырос король окрестностей. Буквально через неделю после появления иной раз найти его не могли даже мы. Только что Муська мелькал в кустах, а спустя мгновение его уже видели в другом конце двора. Но одновременно он был добрым и ласковым к нам, детям. Мы же в свою очередь отдавали ему всю свою детскую заботу и различные деликатесы, которые удалось потихоньку утащить из дома.
К зиме Муська вырос в огромного дымчатого кота. Его внешняя симпатичность расположила к себе даже некоторых взрослых и теперь угощения ему перепадали не только от нас. Но наступали холода и Муську нужно было куда-то пристраивать под крышу...
Cитуация разрешилась самым естественным образом. Коту дал приют дядя Саша. Муська и ранее выделил его из среды взрослых обитателей нашего двора, иногда доверчиво подсаживаясь к дяде Саша и его друзьям. Со стороны это выглядело потешно: мужчины что-то неторопливо обсуждают, иногда рисуя какие-то схемки в блокноте, а между ними — кот, который и в блокнот заглядывает и взгляд переводит с одного собеседника на другого и, кажется, свое решающее слово приберегает напоследок. Затем кот Муська несколько раз «заглянул в гости», благо, дядя Саша жил на первом этаже. И постепенно он стал все чаще «заглядывать», ожидая пропуска в квартиру на придверном коврике.
Была у Муськи и одна необычная особенность. Он любил сосать палец. Поначалу это считалось пережитком детства, но кот вырос, заматерел, а привычка сосать палец у него осталась. Правда, теперь это был почти исключительно палец дяди Саши. Мы к этому времени тоже подросли, у нас появились новые интересы. И хотя угощать нашего питомца мы не забывали, внимания и времени все менее уделяли коту. Страшного в этом ничего не было, ведь у Муськи теперь был дядя Саша.
Поначалу кот приходил домой только перекусить да отоспаться после своих разнообразных приключений. Но со временем он больше времени стал проводить вместе со своим хозяином, надзирая за порядком во дворе. Теперь их часто видели вместе. Дядисашины приятели друг за другом выбывали из строя; настало время, когда наш сосед посиживал во дворе только в обществе своего кота.
Как сейчас вижу эту неразлучную пару: дядю Сашу, уже перешагнувшего за 70, и Муську, устроившегося у него на руках и сосущего палец. В погожие дни возле них иногда собирались дети, но кот, настороженный вниманием, палец бросал. А когда они снова оставались одни, Муська обнюхивал руку и снова засовывал хозяйский палец в рот.
К ним давно уже все привыкли. Новых знакомых в старости заводить очень непросто, поэтому Муська заменил старику и друзей, и семью; последние годы они были неразлучны.
А мы подрастали...Начала распадаться наша дворовая компания и теперь уже кот был целиком на попечении дяди Саши. У нас появились свои интересы, соответствующие набирающей силу юности. Лишь у меня со стариком оставались дружеские отношения и причина здесь была не в Муське. Дядя Саша увидел во мне то, что не смогли разглядеть в школе, интерес к истории. Постепенно, ненавязчиво он отдавал меня в любовь к этой стройной и красивой науке, но плоды этой любви обнаружились позже. Тогда же я просто много читал, с юношеской категоричностью спорил с дядей Сашей и, разбитый им, уходил злой, но думающий. К следующей нашей встрече я подбирал, казалось, несокрушимые аргументы, но дядя Саша их шутя разбивал, всего несколькими цифрами или выдержками из документов. Моя история в то время была историей пропагандистской, а история нашего соседа была другой, совершенно другой, но от этого она казалось, как ни странно, более настоящей.
Мы много спорили о недавнем прошлом и настоящем страны, о коммунистах или как их называл дядя Саша, большевиках. На дворе начиналась перестройка, уже можно было говорить если не все, то многое из того, о чем ранее предпочитали молчать. Но мне, воспитанному и пропитанному советской школой, было трудно принять утопичность, антигуманную сущность коммунизма.
Решил дело чемодан. Как-то во время нашего особенно горячего спора, когда даже Муська, валявшийся на диване, стал на меня поглядывать с неодобрением, дядя Саша молча встал и вышел. Я невольно испугался, что в юношеском запале оскорбил человека. Но старик вскоре вернулся с чемоданчиком средних размеров. Он поставил его на стол, открыл и развернул ко мне.
- Вот...плод дней моих суровых,- дядя Саша улыбнулся.-
Здесь биографии, ориентировки на казненных большевиками людей. Я всю жизнь собирал этот материал по открытым и не очень источникам. Может быть, успею что-то опубликовать...А ты возьми, прочти. Можешь не спешить. Только родителям не показывай.
Этот чемоданчик меня и добил. Я читал его с увлечением, увлечением вдвойне пылким, что мне за каждым листочком бумаги виделся человек...Сначала мне эти люди казались нехорошими, но потом, по мере освоения содержимого чемоданчика, я с удивлением увидел, что вся их нехорошесть рассеивается, расплывается в дым. И в конечном счете, эта нехорошесть превратилась в несчастье, несчастье попасть в репрессивный каток, несчастье иметь свои убеждения, отличные от коммунистической утопии...
Дядя Саша меня же и сосватал на истфак, правда, не у нас в городе, а в другом областном центре, также провинциальном, но не столь идеологически выдержанном. В первые же студенческие каникулы я забежал к моему наставнику и другу. Дядя Саша как раз только вошел с улицы и, старчески отдуваясь, снимал с себя зимние облачения.
- А, Юра, рад видеть тебя! Совсем взрослый стал...Как учеба, не разочаровался?
- Нет, дядя Саша, трудно и интересно...точнее, может интересно, но трудно, - я засмеялся. - А как вы, как Муська?
- Я...да вот, пыхчу потихоньку. А Муська, Юр, умер...Заболел чем-то, а может возраст...Два дня не ел ничего, потом легли с ним спать. Он палец мой как всегда взялся сосать...а утром уже окоченел.
В следующие каникулы в квартире дяди Саши уже жили другие люди. А чемоданчик моего наставника, хранитель многих неизвестных судеб, по рассказам моей мамы выкинули на помойку и ветер несколько дней гонял во дворе бумажные листки.