Иногда он так близко был к себе… Так близко, что ладонь его могла как будто бы коснуться его собственной истины – той сути, которая составляла самого его с начала времен и до их несуществующего конца. В такие моменты он знал – он был не просто частью этого мира, не просто кусочком вселенной. Он сам был этим миром и этой вселенной. Он был всем тем, что в них имелось, и даже тем, чего в них никогда не было… Был истинным собой, большую часть времени таившимся в тумане слепого разума. Но сейчас… Сейчас он был и всем разумом, и тем, что его окружало. Он был ВСЕМ. Его существо больше не имело для себя такого словесного описания, которое оказалось бы способным отразить истину его бытия в полной мере. Ведь слова есть всего лишь та самая туманная оболочка, ограничивающая сознание и скрывающая истину за тысячами рамок. Он был выше. Дальше. Глубже. Полнее. Свободнее. Чище. Шире всех слов на земле. А потому и сам больше не использовал слова, чтобы не терять открытую ему истину как можно дольше… И…
- Извините, не подскажете, который час, молодой человек?
Его слегка закатившиеся застывшие в одной точке глаза зашевелились.
- Что? – растерянно спросил он, внезапно увидев перед собой какого-то пожилого незнакомца.
- Время. Который час? – терпеливо переспросил человек.
Он вспомнил, что на руке у него есть часы.
- Полвосьмого.
- Спасибо.
Человек ушел. Он огляделся: он был где-то не там, где должен был быть… Думал о чем-то не том, о чем желал бы думать… но вспомнить то, что так хотелось вспомнить, никак не получалось…
Только туман…
Истина была потеряна…