Сила матери

Арапша2
                Сила матери.
  Арапиха пошла по городу на розыск убийцы сына. И нашла его в здании старинной казармы гарнизона крепости на берегу Урала. Сатана сидел за грязным столом и хлебал из деревянной миски суп, когда  Арапиха вошла в здание казармы, где после революции размещался отряд красноармейцев, а теперь - расстрельная команда НКВД. Зло, не до конца уничтоженное родителями, угнездилось в этой казарме и уничтожало их детей.
Сатана узнал Арапиху, но продолжал есть.
Она подошла вплотную и тихо спросила:
-Где расстрелял сына?
Сатана, вылупив пьяные глаза, со злобой проговорил:
 - Пошла ты!.....- и грязно, по-советски, выругался.
Арапиха взяла со стола стакан и стиснула его. Раздался хруст, и не успел Сатана вскочить на ноги, как острые обломки стакана впились ему в щёку. Сатана взвыл, но Арапиха прижала скамейку к столу, не давая ему встать на ноги. Тот мычал, хватаясь за пораненную щеку, пытался вырваться, но Арапиха  сильнее прижимала его коленом к столу, а осколки стакана всё сильнее впились в щёку и бровь левого глаза. Месть за сына придавала матери неимоверную силу, и Арапихе без труда удавалось держать щуплого Сатану прижатым к длинному столу. Солдаты  за соседними столами думали, что Мишка попался в руки рассерженной матери после очередной пьяной попойки или совращенной молодицы, и не спешили  вмешиваться в ссору. О развратной натуре Сатаны все знали и не удивлялись частым визитам разгневанных родителей.
-Где расстрелял Николая? – тихо повторила свой вопрос Арапиха и прижала сильнее края разбитого стакана.
Острый конец стекла упирался в веку левого глаза. Сатана понял, что ещё мгновение и останется косым на один глаз, или слепым на оба.
-В Зауральной Роще. В овраге, напротив парадного спуска Билловки - промычал он медленно, стараясь отодвинуть голову от осколка стакана.
Арапиха напоследок провела стеклом по его щекам и отпустила. Кровь ручьями стекала с лица Сатаны. Арапиха отбросила осколки стакана к порогу, окровавленную руку прижала подлом юбки и вышла из казармы.
Ночью, обходя караульные посты, она пробралась в Зауральную рощу, нашла овраг, разгребла снег и стала по одному раскапывать труппы. Расстрелянных было много. В исподней одежде, босые, они лежали разбросанные по всему оврагу, присыпанные сверху снегом. Николая она нашла сердцем матери, убедилась по кудрявым волосам и родинкам на шее. Труп сына лежал в самом низу оврага. Арапиха  вытащила его тело, уложила на санки, присыпала снегом остальных, перекрестилась и медленно тронулась к руслу Урала. Тропинка была узка, но замёрзший за ночь наст снега не проваливался под широкими полозами санок. Выбравшись из леса, она выехала на лёд и повернула в сторону Форштадта. Так было короче, да и на льду санки не оставляли следа. Она скользила по неровному льду, падала на колени и продолжала ползти. К рассвету едва добралась до дома Сиятсковых и, не отдыхая, стала запрягать Бурёнку.
- Попили бы чаю, Аркадьевна? - пробовал её уговорить Дмитрий Павлович, помогая уложить замёрзший труп в сани под сено.
- Некогда, сват. До рассвета надо выехать за город, пока стражники не спохватились.
Перекрестившись, хозяин открыл тесовые ворота и помог вытащить сани через сугроб на улицу. Арапиха села впереди и, хлопая ремённым кнутом, погнала корову к большаку. Ехала не улицей, а задами, и скоро была в степи. Рассвет едва прорезался впереди краешком света у самого горизонта, когда крепость Оренбург исчезла в утреннем сумраке. Оставшись одна, Арапиха тихо заплакала, всхлипывая, вытирала платком набежавшие слёзы. Мать оплакивала горькую судьбу своего сына. Только сейчас она осознала весь ужас беды, постигшую её семью. Ровный, влажный шелест полозьев по свежему снегу, сменялся грозным  шипением на замёрзшем насте, навевая уныние. Вокруг простилалась блаженная зимняя степь - грустная как бесприютная сирота. Темным лесом стоял в серой дымке на обочине дороги коричневый бурьян. И над всей белой, пустынной равниной пел, порывисто вздыхая, неровный утренний ветер. Чёрные мысли безысходности крутились в голове Арапихи, но поделиться ими было не с кем. Рядом была только степь.
Советская действительность на каждом шагу убивала, швыряла, выворачивала карманы, переворачивала при-вычные представления, оглушала душу и не давала опомниться. Непостижимо быстрыми скачками человек до-водился до состояния тяжелого, тошного угара и ошаления, переставал понимать, изумляться, негодовать, и обретал тупую, безбрежную тоску, отчаяние, грызущего бессилия и унижения. И это зло творилось под ободряющие вопли народной толпы. Жадность власти, темная, нечеловеческая, неосмысленная, мелкая, жестокая  уже не изображалась для народа в смехотворном виде и не высмеивалась, как это было прежде. Тогда степь жила как бы гнездами: - были скопидомы, сугубо хозяйственные мужички, упорные жрецы накопления, были кулаки, но жила и совесть, имело известную силу сознание греха, на словах нередко повторялся лозунг «жить по - Божьи». Теперь это всё кануло в небытие или считалось пережитком прошлого. Что-то произошло в эти годы, в переживаемый момент, – пропала где-то совесть, свиные и волчьи инстинкты затопили все углы жизни, жадность, хватание, очерствение души приняли характер эпидемии.  Даже в патриархальных уголках, где имели еще действительную силу узы родства, железный поток ненависти прорвал и снес эти вековые связи. Лишним, странным, ненужным кажется вопрос о том, что нужнее всего теперь, в грозный момент, в момент величайшей ответственности перед историей, перед народом, перед детьми своими, в момент величайшего и последнего напряжения всех сил.  На карту поставлено все: - бытие родного края, судьба казачества, целость родных и близких  людей, семей, собственная жизнь, все трудовое достояние - скудное, скромное, малое, но  трудовым потом облитое, ибо все казаки – кость от кости своего трудового народа. То, что творится под флагом комму-низма, есть наглое пиршество торжествующего смерда, издевательство, измывательство, оплевание души на-родной, физическое заражение народного организма гнилыми, разнузданными наемниками и смерть, сопровождаемая жестоким мучительством.
-Ты, идол, на горе власти стоящий, на которого устремлены взоры снизу! Что творишь ты, уничтожая тех, кто тебе уже покорился? Ты убрал соперников на власть, так чем же тебе не угодил простой люд, на котором всякая держава держится? Что ты предъявишь народу в час грозной опасности? Трепетное метание, стадный перепуг, жалкую растерянность от того, что ты натворил со своей канцелярией? Кто встанет в строй, чтобы защитить Оте-чество? Оно уже одной ногой стоит в могиле.
Добиралась Арапиха до дома два дня. Корова, чувствуя тоску в голосе хозяйки, тащила скорбный воз из последних сил. В попутных сёлах Арапиха поила Бурёнку, выпрашивала сено и солому, укладывала в сани про запас и продолжала путь. В Затонной речке остановилась, распрягла Бурёнку, дала остыть, накрыв тулупом, на-поила, дала сена и стала дожидаться темноты. Домой надо приехать ночью, чтобы не увидели соседи. Тронулась в путь в сумерках, проехали Крестик, Бурёнка, почувствовала дом, напрягая последние силы, потащила воз к родному подворью. Когда сани оказались во дворе, Арапиха села на заснеженное крыльцо и опустила руки. У неё не осталось сил, чтобы распрячь корову.
Как она осилила эту дорогу, знает только Всевышний. 
Сила матери сильнее божьей.   
              Трупы расстрелянных в Зауральной роще устинцев весенняя вода унесла по оврагу в Урал, и схоронил Седой Гиик в своих водах очередные  жертвы степных жителей, погибших от рук московской власти.
Последними ли это будут жертвы?