Посреди комнаты стоял низкий стол, за которым на полу, поджав под себя ноги, сидела угрюмая мужеподобная девица ростом более двух метров, с резкими чертами лица, рябой кожей, с бровями, сросшимися на переносице, одетая в бурую куртку и штаны из грубо обработанной кожи местного скота.
- Энрике? – немного робея, произнесла она низким почти мужским голосом и, стараясь выглядеть дружелюбно, натянула на лицо не искреннюю щербатую улыбку. Кен не сразу сообразил к кому она обращается, он давно отвык от имени, которое было дано ему при рождении.
- Зови меня Кен.
Каждому человеку в Империи присваивался уникальный код, состоящий из трех букв и девятнадцати цифр, в котором зашифрованы все необходимые характеристики человека. В обычной жизни люди общались друг с другом используя только буквы или первые три символа. Когда в Империи рождался ребенок, ему под кожу вшивался чип с кодом. После получения гражданства, Кен тоже получил свой чип. В тот момент он стал новым человеком, навсегда распрощавшись с мальчишкой, родившимся в зоне пятьдесят один.
- Кен, - произнесла девушка. – Мы рассчитывали, что вы приедете раньше. Старейшины нашего города уже собираются на Лысой горе.
- Сначала заедем к моей матери.
- Но мы не можем заставить ждать самих старейшин…
- Подождут. Я не видел мать семнадцать лет.
Девушка осуждающе подняла кустистые брови, но промолчала. Надела на лицо повязку, защищающую дыхательные органы от воздушной пыли, выжидающе посмотрела на Кена.
- Мне нет нужды в повязке. - Сказал Кен, не вдаваясь в детали, она ответила коротким кивком, не задавая лишних вопросов.
Они вышли во двор, огражденный старым, полуразвалившимся кирпичным забором. У входа стоял привязанный к столбу ездовой шестипалый зверь. Его длинная черная шерсть почти соприкасалось с землей, мохнатый хвост бил по бокам, отгоняя надоедливую мошкару. Девушка полюбовно похлопала животное по тупой морде с маленькими глазенками и, отвязав от столба, повела к двухместной коляске.
- Тебя как звать? – Спросил Кен.
- Лилия. – Бросила она через плечо, запрягая животное.
Это имя совсем ей не подходило девушке, должно быть, родители пошутили, дав имя нежного цветка ребенку похожему на орка. Лилия с удивительной легкостью для своего громоздкого тела запрыгнула на козлы экипажа. Кен взобрался на сидение коляски, паукообразный робот, последовал за ним и разместился у ног как послушная собачонка.
- А ну, пшел – прикрикнула Лилия на ездовое животное, и то лениво побрело к воротам.
За воротами начиналось старое, разоренное кладбище с холмиками общих могил, поросшими черной травой, единственной растительностью способной противостоять без помощи человека высокой радиации и резким температурным скачкам. Кладбище с немногочисленными могилами образовалось в первые дни поселения, когда поедание себе подобных еще казалось диким и неприемлемым. Но необходимость выживать взяло вверх над этическими соображениями, в условиях острой нехватки продовольствия закапывать такой ценный ресурс как человеческое тело было неразумным. На смену устоявшейся морали пришли религиозные ритуалы, они побороли психологический барьер, поедание человечины стало данью уважения умершим и более не воспринималось как нечто из ряда вон выходящее.
Миновав кладбище, коляска с Кеном и его проводником въехала на узкую улочку с низкими лачугами со стенами из глиняных рукодельных кирпичей, с кое-где отваливающейся штукатуркой. По оврагам среди мусора копошились обнаглевшие крысы, исхудалые, с облезлыми боками, сквозь которые проступали тонкие ребра. Местные жители, одетые как нищие в лохмотья, лишь заметив в коляске человека в имперской одежде, поспешно расступались, торопились отойди подальше, стараясь смотреть в другую сторону. И только дети, с не имея инстинкта самосохранения, не ведая страха и ведомые голодом, бежали, попрошайничая, за неспешно ехавшим экипажем.
Сердце Кена потихоньку сжималось от увиденного. Жители этого поселения даже не представляют, насколько убог их мир, думал Кен, родившись на этой земле, они не видели ничего другого. Он тоже был таким, когда то давно, в другой жизни.
Внезапно вспыхнули воспоминания загнанные на подкорку сознания. На мгновение перед глазами возникло лицо отца, когда его забивали на глазах сына, опухшее, окровавленное с разорванным ртом. Тогда Кен был еще мальчишкой. Он смотрел, как убивают отца, парализованный ужасом, сжимая от бессилия кулаки до боли. А отец, поймав взгляд сына, улыбался, словно пытаясь сказать: «Держись. Не бойся».
Кен встряхнул с себя воспоминания. Сейчас все изменилось и прошлое не имеет значение. Он выучил урок, он стал умнее и понял то, чего не понимал его отец: живя прошлым, мы лишаем себя будущего. Не важно, кто победил, кто проиграл. Лучше забыть, простить, начать с нуля, ради себя и ради своих детей.
Когда Кен готовил свою речь для совета старейшин, все казалось таким очевидным и понятным, но теперь, смотря на пуганные темные лица, былая уверенность пошатнулась волной сомнений. Подготовленная речь может быть упоительно красноречива и безупречно аргументирована, но что в этом толку, если ее не готовы услышать?
Экипаж остановился у приземистого жилого барака в котором вырос Кен. В воспоминаниях дом детства был уютным, теплым и родным. Воспоминания обманчивы. Все то, что раньше он не замечал, теперь же резало глаза: ветхие стены, скосившаяся дверь, ближайшее окно со сломанными ставнями забито наглухо.
Кен вышел из экипажа, робот последовал на ним. Лилия, хранившая гробовое молчание всю дорогу, не повернула головы. Сидела ссутулившись, нервно перебирая грубыми пальцами вожжи ездового зверя.
- Я вовсе не хочу гневить старейшин своей задержкой. Но человек иррационален и склонен к сантиментам, ты уж прости за эту слабость. Дай несколько минут. - Произнес Кен примирительным тоном, прошел по глиняной тропе, протоптанной жильцами барака, открыл подъездную дверь, вошел в узкий темный коридор.
- Паук, включи фонарь. - Робот послушно выполнил команду. С десяток тараканов бросились врассыпную прячась от света в трещинках стен.
У двери комнаты в которой жила мать, Кен замер, собираясь с духом. Тук тук-тук. Споткнувшись с ритма сердце, било о грудную клетку. Семнадцать лет немалый срок. С тех пор все изменилось и изменился он. Что если мать его и не узнает? Она, конечно, тоже изменилась. Он помнил женщину с красивыми чертами, смешливый умный взгляд, заботливые руки. Воспоминания - обман? Что если, встретит он совсем чужого человека? Еще вчера мать верила, что сын погиб. Что ей сказать при встрече? «Здравствуй, мама, это я»? На ум не приходили нужные слова.
Дверь отварилась, так и не дождавшись стука. Мать знала о его приезде, все утро просидела у окна, высматривая на дороге экипажи.
- Энрике? – Недоверчиво произнесла, шершавою ладонью прикоснулась к мужской щеке, пытаясь убедиться, что это ее мальчик. – Мой сын? Живой? – Лицом уткнулась в грудь ему, и разрыдалась.
- Да, мама, это я. – прошептал в ответ, неловко приобнял ее за плечи.