Диггер

 
 
   Это произошло в 1982 году, когда Ивану исполнилось 17 лет. Он уже был старшеклассником, но учился на "тройки", и все его обзывали "троечником". Иван же все свои силы отдавал изучению истории города. Сначала он много читал: о московских укладах, князьях и походах, царях и войнах. Но купеческие и церковные тайны волновали его больше всего. Однажды, во время экскурсии по Донскому монастырю он почти случайно сбился с маршрута и попал под древнюю оборонительную стену. То, что он там увидел, потрясло и он сразу прибился к московским диггерам, которые, при случае, могли залезть в самую глубокую канализационную шахту только в надежде наткнуться на какой-нибудь артефакт. За такую бесшабашность судьба иногда бывала к ним благосклонна.
 
   - Полушка... деньга... опять деньга... московки, - Иван сидел в подвале полуразрушенного дома в Староконюшенном. Именно это место в городе, а, вернее, под городом, он знал лучше всего. Задолго до того, как наверху появились улицы, распланировали бульвар и даже отстроили огромную церковь, здесь был заброшенный, дикий овраг. Место считалось дурным и звалось в народе "Черторыжьем": несколько раз в году овраг проваливался ямами, а то вдруг случались оползни, - "как черт рыл". "Это там, на Волхонке, - рассуждал Иван, - жили бояре Грозного - царя, а здесь, ближе к Арбату, на берегу оврага жили стрельцы, палачи..., - Иван скосился на широченное лезвие топора, валявшееся рядом с горшком. - Кило серебра будет. Все это народ бросал ему, на помост, чтоб человека не особо мучал, а кого и - наоборот". - Он осторожно ссыпал монеты в горшок, завернул его в плотную фланелевую тряпку и сунул в рюкзак, с которым, надо сказать, никогда не расставался: ходил с ним и в школу, и в магазин, и "на дело". Обломок топора оставил на месте.
 
   Утром следующего дня Иван связался с таганскими нумизматами. Как обычно, хорошую цену барыга не предложил, - и он отдал только малую часть своих сокровищ для покрытия срочных долгов. Оставшуюся часть находки припрятал до лучших времен в старинном сундучке под кроватью. А пока взял три старинные монетки и всю появившуюся наличность и поехал на встречу с товарищем, таким же помешанным на кладоискательстве. Встретиться договорились в восемь, в "Остоженке", кафе на Метростроевской.
 
   Чокнулись. Выпили за удачу сладкий зеленый "Шартрез".
 
   - Ну, рассказывай. - Матвей чувствовал, что его более молодой, но более успешный коллега страстно желает побахвалиться.
 
   - Да че рассказывать, - само приплыло. Я только пару половиц отодрал, так сразу и офигел: там старый фундамент остался, - посветил, - пустой подвал, даже рухляди никакой. Но решил зайти, - между балкой и стеной - просвет, сантиметров тридцать...
 
   - Ну - ну? - Матвей, конечно, заинтересовался. Наполнил рюмки. - Я, вообще-то, навещал ту красную двухэтажку. Не повезло. Не увидел.
 
   - Копнул в углу раз - другой, ударил что-то, очистил вокруг, - топор проржавленный, огромный, палаческий. Надколотый. Приподнял, а там "баклажка". Битком "серебрянкой" набита. Ну, я уж дальше и не смотрел нигде, - сразу линять. Сердце заколотилось.
 
   - Зря. Завтра вместе сходим. Ты всё сдал или приныкал что?
 
   - Да оставил пару монет. Как новые, блин. Показать?
 
   - У тебя с собой? Покажи.
 
   Иван небрежно бросил на скатерть три деньги. Матвей зачарованно разглядывал неровные блестящие кружки. Потом брал их по одной и все шепотом приговаривал:
 
   - Старина... четыреста лет, мать моя... глянь, как вчера с монетного двора. А неровности все одинаковые... интересно, у других так же? Ну, старик, с тебя - магарыч. Можно сказать, в экспедиции ты хаживал за мой счёт.
 
   Иван не обиделся, лишь громко позвал официанта и попросил "самого вкусного виски". Тот оценил ситуацию. Попутно приметив древнюю мелочь, быстро произнёс:
 
   - Сделаем. - И исчез.
 
   Когда их развезло совсем, подсел смуглый молодой человек. Предложил вместе выпить за удачу, заказал еще. Разговорились.
 
   Иван очнулся и обнаружил, что сидит в окружении трех молодых людей, но Матвея среди них не было. Сам он увлечённо рассказывает про свои и чужие находки, про тех, кому их продают, про опасности и приключения, что ожидают любознательных смельчаков на каждом шагу. Монеток на столе не было. И тогда он понял: надо смываться, что-то странное было в этих людях. Иван по привычке поддернул рюкзачок, пробубнил, что ему на минуту надо отлучиться и, пока никто не успел ответить или пошевелиться, вскочил на ноги и бросился бежать, куда глаза глядят. Он влетел на кухню, довольно тесную, с запертой дверью в дальней стене. Два повара уставились на него, пытаясь угадать, что происходит. В ту же секунду Ваня выписал еще круг и в отчаянии ворвался в какую-то клеть, где, верно, складывали овощи. Наверху оказалось зарешечённое оконце, - и он решил пробиваться. Упрямо полез по ящикам наверх и, когда он уже почти добрался до окна, под ним хрустнуло, зашаталось, и он полетел в провал, образовавшийся в гнилом полу.
 
   Какое-то время Иван катился по крутой лестнице вниз, потом грохнулся в кучу чего-то трескающего и звенящего. Он уселся, порылся в мешке, вынул фонарь, включил, - работает! - и то хорошо. Осмотрелся:
 
   - Бог мой, опять Черторыжье, только уже самое дно. Опять царь Грозный... Но дела куда серьезней. Вляпался... А, может, чудится мне все спьяну? - разные мысли пронеслись в голове Ивана, когда он разглядывал черепа, горки человеческих костей, кандалы, бердыши, сабли, разбросанные вокруг, сложенные у стен. И стражники, и их жертвы остались здесь навсегда вместе. Ивану стало жутко.
 
   Два тоннеля, вымощенные брусчаткой, уходили от него в разные стороны. Иван вынул профессиональный компас: стрелка очень долго бегала кругами, наконец, успокоилась. Получилось так: кирпичный проход направо вел к Зачатьевскому монастырю. Левый - на Волхонку, далее, предположительно, к Кремлю, минуя две станции метро. Не колеблясь, он выбрал этот маршрут. Встал, отряхнулся, надел рюкзак и быстро, но заметно пошатываясь, пошёл вперёд.
 
   Невысокий сводчатый тоннель плавно изгибался, но общее направление не менял; Ивану стало привычно, даже весело и интересно. Ему уже случалось побывать в реальных подземельях, он навестил секретное бомбоубежище, ходил по путям линий метро, не обозначенных на схемах.
 
 
   Через какое-то время он услышал гул, скрежет, удары киркой по камню. Шум становился все громче и, когда Иван приблизился к какой-то низкой железной двери, он понял, что именно здесь кипит бурная деятельность. Он решительно пнул дверь ногой, бесстрашно полез вовнутрь, чуть не на четвереньках, и оказался в какой-то огромной камере, если объемное пространство, выбитое в скале, можно так назвать. Фонарь он сразу выключил, - по всем уступам были подвешены факелы. Они хорошо освещали, но страшно чадили, отчего дышать здесь было довольно трудно. Ни людей, ни вообще кого-нибудь живого, он не разглядел. Прямо перед ним высилась плавильная печь, гудевшая как тепловоз, многочисленные норы зияли в стенах. Из них доносился стук и грохот. У стен рядами сложены стопки желтых слитков. Вдруг появился маленький человек в красном камзоле и колпаке, перед собой он катил тележку, наполненную рудой. Навстречу выбежали другие гномы с лопатами и кирками. Никто не обращал никакого внимания на присутствие Ивана. Он вдруг полез в рюкзак за "сапёркой", потом опомнился, плюнул и стал поспешно выбираться из рудника.
 
   Ещё полчаса он шёл по тоннелю вниз, вверх, направо, налево, пока не обнаружил другую затворенную дверь, огромную, из массивного дубового теса. За дверью стояла тишина, и Иван решил постучаться. Однако, ему никто не ответил, и он сам осторожно толкнул её. Вошёл и замер. Он оказался в высоченном зале, освещенном необычным фиолетово - голубым светом. В центре на цепях висел прозрачный гроб. А в гробу лежала, если Иван правильно помнил, спящая красавица. Ну да, она, действительно, была красива, но очень бледна, строга. И Иван пулей вылетел обратно за дверь.
 
   Он присел на корточки и какое-то время отдыхал, приходя в себя. Всё увиденное он ещё не осознал до конца, но то, что он заблудился в катакомбах, рискуя остаться в кромешной темноте без запасных батареек, он понял отлично. А потому поднялся и продолжил путь.
 
   Он устал, ноги не чувствовались. Но вот опять дверь. Иван просто нагнулся и открыл её. За столом сидела крыса и в свете лучины штопала шерстяной носок. Она сразу вскочила, оскалилась и затараторила:
 
   - Уходи, человек, а то я тебя укушу. Крот ещё спит, и долго будет спать. Ты можешь разбудить калеку.
 
   У стены Иван, действительно, заметил маленькую деревянную кровать и крота в ней. Крот лежал на спине, уставившись чёрными кружками очков в потолок, и тихо похрапывал. Иван повернулся, чтобы уйти, но тут разглядел маленький осиновый жбан с водой. Он подошел к крысе, ударил посильнее щелчком её по носу, поднял жбан, жадно припал к нему. Напившись, он сгреб со стола кучку зерен, положил их в карман и вышел.
 
   Воздух стал портиться. Чувствовалась сырость, пробрал озноб. Скоро под ногами захлюпала какая-то грязь, а за поворотом открылось настоящее болото. Черная муть отражала фонарь серебряными бликами. По поверхности тут же пошли волны. Из болота вынырнула огромная змеиная голова и, рассекая черную жижу, направилась к Ивану. Если бы он не пил в ту ночь, то так и остолбенел бы от ужаса, отдавшись на милость чудовища. Иван сразу смекнул, что здесь очень опасно, и, высоко подбрасывая ноги, дал такого стрекача, что уже через пять минут оказался на том проклятом месте под "Остоженкой". Здесь он оглянулся: голова остановилась перед первой же алебардой, которая валялась на полу и как будто преграждала змею дальнейшее продвижение. И он так же стремительно уполз назад. Иван сделал еще несколько шагов по хрустящим костям, потом, обессилевший, облокотился на стену и сполз по ней на каменный порог. Долго ль - коротко он так лежал, - неизвестно. Ему стало холодно и страшно. Кое-как он поднялся и вошел в тоннель, ведущий к Зачатьевскому монастырю.
 
   Дорога все так же извивалась и вела в неизвестность, но скоро, где-то впереди, Ивану почудился тусклый плавающий свет. Он не остановился и, подойдя ближе, увидел странную картину. Ход заканчивался тупиком, в самом его углу - небольшой стол, на нем - большая, потемневшая от времени икона, перед иконой - свеча. А перед свечой сидела, задумавшись и склонив голову набок, несчастная девушка. Вернее, это была юная монашка, потому что на ней было чёрное длинное платье, белая манишка, шелковистая накидка и капюшон. Печаль ее выдавали огромные глаза. Ресницы опущены, между тонких бровей - складка. Её длинное худое тело, бледное страдальческое лицо, круги под глазами вызвали у Ивана нестерпимую жалость. Ещё более странным было то, что на руках она держала запеленатого младенца и крепко прижимала его к груди. Иван гулко покашлял, - монашка вскинула ясные влажные глаза и поднялась. Ничего не говоря, они принялись разглядывать друг друга.
 
   Иван никогда не видел таких необычных, сказочных девушек. Неизвестная сила тут же околдовала его, и особо не разглядев молодую женщину в сумеречном свете, не зная, кто она, он уже почувствовал, что влюбился впервые по-настоящему. Он набрался духу и выпалил:
 
   -Как звать тебя, милая?
 
   - Раньше монахини величали сестрой Ольгой... По-простому, я - Оля.
 
   - А я - Иван, по-простому. Ты чего тут сидишь? Какие монахини, Оля? Монастырь уж лет сто не действует... Оля... Здорово, что я встретил тебя. Такую... не знаю. Я не понимаю, что это все значит, но дай время - я разберусь. Для начала "распутаю" это подземелье и выйду. И ты со мной.
 
   - Я не могу пойти с тобой, Иван, - мягко ответила Оля. - Согрешила... вот, - она опустила глаза на малыша и еще сильнее прижала его к себе. - И по нашему Уставу меня с младенцем опустили в старый колодец, потом забросали ветвями и землей. Здесь муки мои продлятся до скончания веков.
 
   - Да ведь столько лет прошло, забыли о тебе!
 
   - Нет, Она помнит. Да и выхода нет. Здесь - тупик, там дальше - дракон в болоте непролазном.
 
   - Я видел его... И что ж? Так и пропадать? Неужто ничего...
 
   - Ничего... Надежда одна... Когда настоятельница выводила меня, то обмолвилась, что если явится мне добрый молодец, влюбится, свершит подвиг и окажет почести царские, то она вернет мне свободу и благословит обоих.
 
   - Ну, насчет подвига, это она погорячилась. Не знаю. А остальное будет. Сердце мое - уже у тебя.
 
   С этими словами он попытался поцеловать Ольгу. Но она увернулась. Иван неожиданно для себя поклонился образу, подивился, почему свеча совсем не уменьшается и не оплывает воском? Развернулся и, счастливый, зашагал туда, откуда явился. Вышел он к тому месту, где валялись на полу кости, цепи и оружие. Голова начинала болеть, и Иван прислонился к стене, раздумывая, что дальше делать. Наконец, он поднял, повертел в руке ржавый меч, потом взял легкую изогнутую саблю. Неумело махнул два раза, выругался и двинулся по коридору.
 
   В конце тоннеля он распахнул дверь. Крыса сжалась, увидев его, но ничего не сказала, только глаза вытаращила. Иван подошел к ней, опять щелкнул по носу. Поднял с пола кадку с водой, вдоволь напился, а остатки опрокинул себе на голову. Фыркнул, вышел и прямиком направился к змею. Тут уже под ногами хлюпала грязь. Вскоре показалась из темноты огромная голова, неподвижная, с немигающими глазами. Тело змея покоилось в глубокой черной жиже. Когда блеснул раздвоенный язык, и пасть приоткрылась, Иван спросил без обиняков:
 
   - Кто ж тебе остальные две головы оттяпал?
 
   Тот не ответил, а вытянулся под самый свод, затем стал медленно опускаться на Ивана. Добрый молодец как только того и ждал: присел, подпрыгнул и ударил саблей со всей мочи по гладкой драконьей шее. Голова тут же слетела прочь, а Иван едва отскочить успел от брызнувшего потока густой чёрной крови.
 
   "Одни неприятности", - подумал Иван и пошёл от поверженного змея. Перед дубовой дверью он остановился, отдышался и тихо проскользнул в зал. Здесь все оставалось по-прежнему: голубой с фиолетовым оттенком свет лился из стен, воздух был свеж, ароматен. Прелестнейшая красавица неподвижно лежала в гробу. Переливался всеми цветами радуги её дорогой кокошник. Иван подковырнул саблей хрустальную крышку, с трудом приподнял её и снял с головы красавицы украшение. Осторожно положил за пазуху, - вещь-то хрупкая!
 
   Без всякого смущения Иван наведался и к гномам. Только шишку набил, когда, опасаясь, чтоб не выпал кокошник, недостаточно нагнулся в проеме. Он сел на корточки у ближайшего штабеля желтых брусочков, снял мешок и почти полностью наполнил его золотом. Пожал плечами, - прятаться опять не пришлось, - и волоком вытащил груз в тоннель. Утер рукавом пот со лба, кряхтя, влез в рюкзачные лямки и, согнувшись, не останавливаясь больше нигде, поплелся к возлюбленной.
 
   Измученный, Иван, наконец, обогнул последний поворот и увидел свою возлюбленную. Ольга все так же сидела перед тёмным образом, держа младенца на руках. Только свеча почему-то теперь почти догорела и изредка выбрасывала искру, будто собираясь погаснуть. Иван сбросил поклажу к ее ногам. В рюкзаке тяжело и глухо брякнуло. Он устало улыбнулся и, показав монашке окровавленную саблю, швырнул ее в сторону. Потом долго и осторожно рылся за пазухой, сопел, в конце концов, извлек жемчужный кокошник. Нерешительно подошёл к ней. Уже смелея, пока она с удивлением и радостью смотрела на него, сбросил на плечи её черный капюшон и сам, млея от восторга, отвел назад русые волосы и закрепил их похищенным царским украшением. Они стояли друг против друга и не могли ничего сказать. В этот момент образ упал ликом на стол, они обернулись и увидели высокую женщину в монашеских одеждах, таких же, как у Ольги. Ольга воскликнула:
 
   - Игуменья Марфа!
 
   Но та приложила палец к губам, повернулась к глухой стене и что-то сказала. Кирпичная кладка заколыхалась и исчезла. Когда свечной огарок пшикнул последний раз, уронив фитиль в лужицу воска, женщины уже не было. Откуда-то из глубины послышалась тяжелая поступь, - настоящие былинные богатыри, завидев диггера и монашку, приостановились: "Вот он. Попались, голубчики". Раздвигая низкие кольчуги великанов, вперед высыпали возмущённые гномы. Сзади злобно визжала крыса. Иван подхватил мешок в одну руку, другой обнял Ольгу за талию и вывалился в образовавшийся проход. Они оказались на набережной. Было раннее утро: рассвет над Москва - рекой был величествен: солнце уже золотило купола слева от них, справа, в серой мгле виднелся Крымский мост. Прямо перед ними стояло такси. Иван распахнул заднюю дверь, втолкнул Ольгу с младенцем в машину, сам заскочил в переднюю дверь и, пока сонный таксист раскрывал рот, бросил ему на колени золотой слиток и закричал: 

   - Гони в Кунцево!