Дети войны

               
Когда началась война с Германией, мы были с тобой ровесники. И сегодня на нашей планете гремят взрывы, горят дома, погибают люди. Только ты не слышишь и не видишь этого ужаса. И хоть телевизор показывает военные действия,  мы успокаиваемся тем, что это происходит не у нас и не с нами. Потом ты смотришь мультики и совсем успокаиваешься.
 
А шестьдесят с лишним лет назад у нас не было телевизора, когда по радио объявили, что началась война и враги с каждым днем приближаются к столице нашей Родины. И каждый день по несколько раз мы слышали по радио голос диктора: «Внимание, внимание! Воздушная тревога! Воздушная тревога!». Это означало, что к нашему городу приближаются вражеские самолеты. А мы срочно должны покинуть свои квартиры и бежать в подвалы, которые назывались «бомбоубежища». Мы брали с собой немного еды, теплую одежду, подушки и одеяла на случай, если придется там ночевать или лишиться своего дома после бомбежки. Я брал с собой кошку Мурку. Мы жили в Подмосковье, там на всех подвалов не хватало. Для укрытия были вырыты большие ямы, их накрыли досками и засыпали толстым слоем земли. Такие убежища называли «щелями».

Прошло немного времени, и «воздушные тревоги» участились. Стали слышны взрывы бомб. Взрослые стали уходить рыть окопы и ставить заградительные сооружения. И вот наступил день, когда папа нам сообщил о предстоящем отъезде в глубокий тыл. Военно-воздушная академия, работниками которой были папа и мама, должна была быть переведена на Урал, на недосягаемое для войны расстояние. Так я впервые узнал слово «эвакуация».

И вот весь наш военный городок, все семьи, собрали и погрузили в товарные вагоны. Нам разрешили взять с собой только самое необходимое, чтобы всем хватило места в «теплушках» (так назвали эти вагоны). Я взял с собой кошку Мурку. Но как только поезд тронулся и мы поехали, Мурка выскочила в открытую дверь и убежала.

Ехать пришлось долго, и я впервые узнал чувство голода, жажды, замерзания. Спали мы на твердых полках, во сне многие дети падали, плакали. Плакали и дети и взрослые. Наша семья оказалась многочисленной: мама с нами тремя детками, мамина сестра, тетя Варя с сыночком и наша бабушка-бабуля.

 Приехали мы в город Чкалов (сегодня – Оренбург). Нашей семье выделили комнату в доме по улице 1-я Советская. Мебели в ней не было, сколотили стол, табуретки. Спать разместились на полу. Позднее к нам подселили еще женщину, врача Кудрявцеву. Стали жить, обживаться. Старший брат учился в школе, нас водили в детский сад. Мама и тетя Варя работали в военном учреждении. Папа подготовил группу специалистов и отвез их на фронт. Вернуться назад он наотрез отказался. Как потом его начальник-генерал сообщил маме: «Ваш муж дезертировал на фронт».

Начались трудные для всех дни жизни в чужом городе. Мама сутками дежурила на радиоузле, обеспечивая бесперебойную связь тыла с фронтом, тетя Варя работала на тяжелых физических работах на заводе. Бабуля постоянно заботилась о нас – внуках. Всем было голодно: мама и тетя не доедали паек на работе и приносили эти крохи нам. По карточкам выдавали немного черного хлеба, черные, смолистые корки которого мы сушили и использовали как заварку для чая. Сахара мама каждому выдавала по маленькому кусочку. Чай мы пили «вприкуску» и «вприглядку», в зависимости от того, если у кого-то из нас кусочек быстро заканчивался, а кипяток оставался. Где-то добывали мелкую и гнилую картошку. Ее не чистили, отваривали, делали из нее оладьи и жарили на машинном или касторовом масле.
 
Однажды мой брат Саша-Шуня пришел из госпиталя, где они ухаживали за ранеными, и принес мешочек с сахарным песком. То-то было радости! Мы пили кипяток чуть ли не всю ночь, пока сахар не закончился. А Шуня размечтался и сказал: «Когда война закончится, куплю целую буханку хлеба и сам всю съем». Он тоже не доедал, часто отдавал мне свои кусочки как «самому маленькому».

Помню, как мама взяла меня на работу, сказала: «Пойдем за получкой». Я подождал у входа, и когда мама вышла, я спросил, где получка. Мама ответила: «в сумочке». Я попросил дать мне получку. Мама ответила, что это деньги. Я очень удивился, так как привык к тому, что когда папа приносил до войны получку, это были конфеты в красочных бумажках. Так я взрослел.

Все мы болели одинаковыми болезнями: малярией, дизентерией, тифом. Спастись от болезней было невозможно, так как мыла не было, питание плохое. В головах и в одежде заводились насекомые, ночью на нас нападали клопы. В памяти сохранились названия таких лекарств, как стрептоцид красный и белый, акрихин, хинин, хина. Против вшей применяли керосин, нас стригли «наголо». Помню, как врач Кудрявцева помогла нам вылечиться от малярии, когда лекарства кончились. Она посоветовала маме: пусть каждый попьет свою мочу. Все прошло.

Подошли школьные годы. Сестренка пошла в первый класс, я остался в детском саду. Стал самостоятельнее. Когда уходил в детский сад, бабуля мне давала в руку пятачок, который я отдавал сидящей на углу нищенке. Так я получал на деле первые уроки доброты.

Не забуду эпизода, когда я смог защитить свою маму. Где-то мама раздобыла бутылку водки. Это было невероятное богатство. Мы пошли с ней на вещевой рынок ее продавать. Подошел к маме дядька, взял бутылку и стал проверять качество, встряхивая ее. Потом другой дядька взял бутылку, затем передал другому по цепочке. Мама в панике стала перебегать от одного к другому, и все без результата. Тут я подбежал к крайнему дядьке, который уже собирался убежать, вцепился и повис у него на руке с криком «это мамина водка, отдай!». Он и отдал. Мама очень испугалась, а я – нет. Это был первый жизненный опыт защиты слабого. Защищая слабого, сам не чувствуешь страха, и сильный отступает.

Учится в школе сестренка Тата, научилась писать, пишет письма на фронт папе. А как же я? Я только рисую, а написать папе тоже очень хочется. Стал сам учиться грамоте. Теперь папа и от меня стал узнавать подробности нашей жизни. Письмами мы стали поддерживать друг друга в трудностях. Это стало важным средством общения близких, разъединенных судьбой людей.

Прошло еще время, сестренка перешла во второй класс. А мой возраст еще не соответствует школьному. Я взбунтовался и пошел сам записываться в школу. Выдержал вступительные экзамены, проявив умение читать и писать. Меня приняли досрочно. Директор школы назначила мне испытательный срок с обещанием оставить, если я буду учиться без посредственных оценок. Это условие я выдержал до десятого класса. Осталась у меня первоначальная привычка: изучать заранее то, чего еще не проходили в школе. Я читал учебники и книжки моей старшей сестренки, а потом проверял своих учителей, так ли они нам рассказывают, как знаю я. Эта привычка привела меня на путь научных исследований.

Книжек в военные годы было очень мало. И когда нам в семью попадала новая книга, чтобы успеть ее всем прочитать, мы читали ее вместе, одновременно, вслух. Садились за стол и читали по очереди. Вместе переживали прочитанное, помогали друг другу понять мысль писателя. У каждого из нас появлялись любимые герои, достойные для подражания. Старшие помогали младшим правильно произносить слова, читать выразительно. Этот семейный обычай сохранился у нас на всю жизнь, а культура речи передана от старшего поколения молодому.

Во время войны мы ходили в кино. С малых лет запомнились фильмы довоенные: «Трактористы», «Сердца четырех», «Парень из нашего города», «Богатая невеста», «Светлый путь», «Цирк». Выходили мы из кинотеатра вдохновленные, с верой в скорую победу и такую жизнь, какую видели на экране. Потом появились новые фильмы о войне: «Она защищает Родину», «Мужество», «Сын полка», «Два бойца», «В шесть часов вечера после войны». Мы росли и взрослели, нам становилось понятно, что победа над врагом достается нелегко и огромной ценой всего народа.
А какие замечательные песни, какую чудесную музыку впитали мы, просматривая эти кинофильмы! Обогащенные этой музыкой, мы не теряли человеческого достоинства в суровых условиях жизни всех последующих лет.

Прошли годы эвакуации, мы вернулись в родные места. Достатка еще не было, многие жили впроголодь. С братом Шуней мы были добытчиками еды: в полях и лугах собирали щавель, лебеду, крапиву для приготовления щей и супов, собирали грибы и ягоды, березовый сок. Но мама все же не могла прокормить нас троих. Спасали нас бабушки и дедушка. Мы переселились к ним в Москву.  Брат жил у дедушки с бабусей, мы с сестренкой Татой – у бабули и тети Кати. На их пайках мы дожили до победного дня.

В Москве приближение Победы ощущалось особенно. Жили мы на шестом этаже в доме на Большой Калужской улице. После школы выйдем на балкон и ждем: если везут пушки в сторону Кремля, значит, вечером будут салюты в честь освобождения еще одного города от врага. С наступлением темноты вся Москва озаряется радостным огнем, и мы с каждым залпом кричим «ура!».

А когда наступил День Победы, все москвичи ринулись на Красную площадь! Я и Тата с дидусей и бабусей тоже ринулись. Это было вечером. Гремели салюты, играли оркестры. Всем было весело и тесно. Мне тоже было так тесно, что я толкнул рядом стоящего мальчика, а он – меня. Поталкавшись, мы стали драться. Дрались весело, до слез. Нас разняли, но я еще долго доказывал дидусе с бабусей, что я победил. Незнакомый мальчик, наверное, тоже это доказывал своим близким. Все верно: мы все в этот день чувствовали себя победителями.

Долго еще после Дня Победы мы не могли воспрянуть от тягот минувших лет войны. Лишения ощущались во всем: скудное питание, отсутствие одежды, обуви. Мама шила из старых своих платьев нам с сестрой рубашки, подросший брат стал носить пригнанную по его росту военную одежду отца. Не хватало бумаги для учебных занятий, писали на старых газетах. Всей семьей мы распускали старые вязаные вещи, и мама вязала нам носки и варежки. Но это уже были мирные дни, папа был жив, приближалась долгожданная встреча с ним. Жить стало веселее, стали петь песни, выступать на концертах самодеятельности. Запомнилась на всю жизнь новогодняя Елка в Колонном зале Дома Союзов с подарками. Все как до войны! Значит, мы победили! Взрослые победили, дети живы, значит, и дети войны победили!