Стояло довольно хмурое осеннее утро, одно из многих в череде ее многих осеней. Водяная пыль, повисшая в воздухе, и слякоть под ногами, слегка прикрытая начавшей буреть красновато-желтой листвой, не могли улучшить и без того невеселого настроения невысокой стройной женщины в пальто по последней моде, отороченном мехом короткошерстного зверька. Казалось, она специально скрывала лицо за большим мягким капюшоном, а ее узкая изящная ножка в сапожке на высокой шпильке время от времени поддевала и переворачивала жухнувшую листву, словно незнакомка пыталась что-то отыскать под нею.
В конце старого бульвара ватага ребятишек гоняла по мокрому асфальту мяч, и женщина, чтобы ее не забрызгали, вынуждена была сделать довольно большой крюк, но это не вызвало в ней, как в других случайных прохожих, недовольства. Она ни к кому не спешила, никуда не стремилась успеть. Она просто шла, вдыхая полной грудью влажный осенний воздух, изредка поднимая к серому небу красивое усталое лицо и ловя чувственными губами капли, падавшие с отяжелевших листьев деревьев, что смыкали над узкой аллеей поредевшие кроны.
На пересечении аллеи с загазованной улицей, по которой, обгоняя друг друга, неслись вечно спешащие автомобили, к незнакомке пристала цыганка.
- Погоди, красавица. Слушай, что скажу. Не надо мне твоих денег. Встретишь ты нынче того, кого всегда ждала. Знала давно, но увидишь впервые. Будет у вас одна ночь и любовь на всю жизнь. Он уйдет одним, но вернется другим. Был тебе отцом, станет сыном. А теперь прощай, красавица, сил тебе и терпения великого.
Цыганка заковыляла прочь, оставив женщину в полнейшей растерянности посреди улицы.
К своим почти сорока годам (которые тщательно скрывала, благо время еще не тронуло ни ее тела, ни лица)примадонна Лили Стар достигла пика популярности и теперь почивала на лаврах известности в определенной роскоши, которые в свое время обрела благодаря труду и таланту. Но жизнь актрисы – путь, устланный прекрасными розами с острыми шипами, и Лили не раз натыкалась на их острые колючки. Имея армию поклонников и просто будучи шикарной женщиной, она могла позволить себе менять любовников, как перчатки, чем и грешила первые годы актерской карьеры. Со временем калейдоскоп красивых лиц и важных персон утомил ее, и Лили потянуло к оседлой жизни, непременными атрибутами которой она представляла большой стильный дом на берегу моря, заботливого и внимательного мужа и пару вихрастых ребятишек с такими же точеными, как у нее, чертами лица. Из всего этого ей удалось приобрести лишь дом, пятый год пустевший на побережье в ожидании хозяев. С остальным как-то не клеилось. Уставшая от ожидания женщина в Лили уже не верила в возможность для себя счастья, от того-то так болезненно отдались в ней слова старой цыганки.
Вечер подходил к концу. Волнение и радостная эйфория от премьерного показа уже сошли, и Лили всерьез подумывала, не улечься ли ей спать пораньше, когда портье сообщил ей, что в вестибюле какой-то странный субъект, представившийся коллегой по театральному колледжу, требует незамедлительной аудиенции.
- А он не из прессы?
- Нет, мадемуазель, исключено. Но вид у него более, чем странный.
- Так выставьте его на улицу. Хотя, постойте, - вдруг изменила решение Лили, - пусть его проводят в номер.
Портье пожал плечами: женская логика – вещь непредсказуемая.
Несколько минут спустя они сидели друг напротив друга: маленькая изящная женщина и крупный мужчина с длинными темными волосами, стянутыми на затылке в пучок. Вдыхая ароматный запах кофе, навевавший мысли о тайнах и чудесах Востока, Лили исподволь изучала странного незнакомца, казалось, целиком поглощенного содержимым крохотной в его руках чашечки.
- Ну, как, я Вас больше не пугаю?
Вопрос привел ее в замешательство.
- Нет.
- И Вы даже осмелели настолько, чтобы поинтересоваться, что заставило меня столь бесцеремонно прервать Ваш покой? – он сделал паузу, глаза на его обветренном лице улыбались. - А Вам не кажется, что мы знакомы?
- И где же мы встречались? – подхватила игру Лили.
Он отставил чашку и, враз посуровев лицом, в упор глянул в ее глаза:
- Встречались. Но не так. Не здесь. И не в этой жизни.
Ей стало не по себе. «Сумасшедший, - мелькнула в голове паническая мысль, но ее тут же сменила другая. – Нет, не сумасшедший. Просто другой. Не как все. А что, если старая цыганка утром не лгала, и это и есть та самая, предсказанная, встреча? Одна и на всю жизнь?» Любопытство, так свойственное каждой женщине, победило и на этот раз.
- Так где же мы познакомились?
Что ж, для нее происходившее продолжало оставаться игрой. Он не стал разубеждать: слишком мало времени. Просто продолжил говорить.
- Впервые мы встретились на пиру. Ты была моей королевой, а я твоим верным рыцарем. Твоим и своего короля, - он сделал паузу, погрузился глазами в ее изумленные глаза, а она даже не заметила, как он перешел на «ты». – Своего короля. Ты понимаешь. Между нами ничего не могло быть. Кроме любви. Когда я умирал на твоих руках, ты прокляла небо за тот день, когда мы встретились, а я… Я обещал, что мы еще будем вместе. Потом я увидел тебя совсем юной девушкой в лесу, с подругами, в ночь на Ивана Купалу. В ту пору мне перевалило за пятьдесят, но я сразу узнал свою королеву. Только теперь мы поменялись ролями: ты – босоногая деревенская девчонка, а я – твой вельможный пан. Я приказал привести тебя в мой дом. Ты была слишком напугана, ведь обо мне ходили слухи, что я колдун. Ты дрожала от страха, но твои глаза… В них было столько внутренней силы… Я что-то наплел о старой дружбе с твоим отцом (ты не знала своих родителей) и своем обещании разыскать тебя после его смерти и позаботиться. Странно, но ты мне поверила. Поверила и стала моей воспитанницей. Я был тогда безмерно счастлив: видеть тебя всегда, представлять всему миру, идти рука об руку на балах. Но так ни разу не посмел прикоснуться к тебе, разве что целовал на ночь в лоб. Когда я умер, ты всю ночь прорыдала на моей могиле, а наутро уехала в монастырь принять постриг…
Незнакомец ушел в воспоминания, задумчиво окидывая всю ее взглядом, словно здесь была не она, Лили, а тени тех, давно ушедших, о которых он говорил. Она сидела в полном смятении.
- Были мы и врагами. Но никогда, ни в одной из жизней я не мог назвать тебя своею. Всегда и во все времена между нами стояли люди и обстоятельства.
Он вздохнул, постарев сразу лет на десять.
- В этой жизни я лишь один раз могу встретиться с тобой. Сегодня. Сейчас. Завтра меня не станет, - он жестом прервал готовые сорваться с ее уст слова. – Но я еще вернусь. Вернусь и уже никогда не покину тебя. До конца твоих дней. А теперь иди ко мне.
Его взгляд обладал странной властью над нею. Разум возмущенно бился в виски с током крови: «Это сумасшествие. Ты сошла с ума. Он загипнотизировал тебя. Остановись». Но что-то более сильное, чем разум и инстинкт , толкало Лили вперед, что-то, что вынимало душу из тела в едином устремлении слиться во взгляде, прикосновении.
Он отстранился, взял ее за подбородок, развернул так, что их взгляды встретились. Он погружался в нее до бесконечности, а она словно таяла, растворялась в этом взгляде. Потом Лили ощутила безмолвный мощный толчок и устремилась вверх. Взлетая, она даже не оглянулась, потому что каким-то непостижимым образом знала, что там, посреди гостиничного номера, утопая в густом мехе медвежьей шкуры, осталось неиствовать в объятиях незнакомого мужчины ее роскошное тело. А сама она продолжала подниматься все выше, окутанная искрящимся белым облаком, сливаясь и перемешиваясь с его сиянием, наполнявшим всю ее ощущением неземного восторга, настолько огромным, что его не могло вместить никакое физическое тело…
Пришедшая через час убираться горничная обнаружила актрису на полу у кровати в глубоком обмороке. Примчавшийся по вызову врач диагностировал сильнейшее переутомление.
- У вас стресс, мадемуазель. Ближайшие пару недель – никаких съемок.
Она послушно пролежала в постели большую часть из этих двух недель, отказывая в приеме всем без разбору, пока ее продюсер не уговорил доктора выпустить его подопечную из добровольного заточения. Еще через две недели, на съемках, она с паническим ужасом обнаружила, что беременна. Наблюдавший ее психотерапевт категорически отсоветовал делать аборт, настаивая, что может повториться нервный срыв.
- К тому же, простите, но вы в том возрасте, когда пора подумать о ребенке, иначе будет поздно, - добавил он напоследок.
И Лили смирилась.
Последний месяц беременности она провела в тихом городке у моря, наслаждаясь необычайными тишиной и покоем, впервые за всю жизнь снизошедшими в ее душу. Все вокруг утопало в весеннем цветении садов, и вместе с пробуждавшейся от зимнего сна природой расцветала и Лили. Немногие друзья, с кем она позволяла себе видеться, нашли, что перемены ей очень к лицу. Единственное, что омрачало ее существование, это шушуканье за спиной по поводу, кто же отец ребенка. Впрочем, потом и сплетни перестали волновать. Она просто жила, впитывая в себя каждое мгновение, каждую мелочь, недоумевая, как раньше умудрялась проходить мимо всей этой красоты.
Роды были тяжелыми. Учитывая возраст, ее заранее готовили к этому, но она странно не боялась, потому что знала, что все закончится благополучно. И все же у нее не осталось сил даже взглянуть на сына, когда кошмар родов остался позади.
Ребенка принесли кормить на следующий день, когда новоявленная мать уже успела выспаться и теперь с нетерпением ожидала увидеть своего маленького мучителя. Малыш крепко спал, когда его передавали с рук на руки. Не проснулся он, и когда Лили тихонько сдунула с его лба черный пушок волос.
- Просыпайся, маленький проказник, - она нежно коснулась губами щеки младенца. – Кушать пора.
Словно отзываясь на ее голос, ребенок зевнул во весь свой крошечный ротик, приоткрыл подернутые синеватой пленкой глаза, смешно наморщил нос и вдруг звонко чихнул. Чихнул и уставился на Лили еще не осмысленным, но таким непонятно знакомым взглядом.
«Я еще вернусь. Вернусь и уже никогда не покину тебя. До конца твоих дней… Моя королева…»
Голос пришел из каких-то тайных глубин ее давнего прошлого и вновь ушел в небытие, оставив в реальности лишь ощущение легкой тяжести младенца на руках. Ее ребенка. Ее сына.
Лили вздрогнула.
- Здравствуй, мой рыцарь. Твоя королева приветствует тебя.
Заглянувшая забрать ребенка нянечка решила повременить со своими прямыми обязанностями и поспешила предупредить врача, что у их пациентки, возможно, послеродовая горячка: «Ох, уж эти артистки! Такой слабый народ».