Незавершённая история
Любовь Варфоломеевна Козова, женщина 50 с гаком годов, когда-то машинистка в школе в маленьком городке, занятом горнорудной работой, шла с букетом разномастных и разноцветных цветов c окраины посёлка к школе. Все ей в её родном посёлочке на 5 тысяч жителей было давным-давно родным. Мужчины почти все работали на добыче металла на Красруднике. Так звали шахты, они уходили в недра под скалистый мыс. Он выступал из тайги и нависал над рекой и посёлком неведомым стражем. В лунную ночь, особенно зимой, смотреть на эту безмолвную скалу с редкими соснами и лиственницами на склонах было жутковато. У подножья скалы вода реки светилась красным. Давние-то жители уж попривыкли, а новеньким картина это была тяжелой для взора и давящей их натуру, споначалу не привыкшую к Северу.
Осталась неделя до начала школьных занятий, и Любовь Варфоломеевна, занятая разведением цветов в этом посёлке, который на карте был на полпути от краевого центра к Норильску, по давнему распорядку шла к Наталье Федотовне, директору и своей давней учительнице, чтобы решить, какие цветы и расцветки какой она, Любовь Козова, будет продавать родителям всех почти школьников. У неё в теплицах и оранжереях вместо помидоров, огурцов и кабачков – доходных в здешних северных местах культур – росли астры, георгины, орхидеи, гладиолусы и прочие сезонные – к 1 сентября! – цветы.
- Давайте, как всегда, выпускникам я предложу белые гладиолусы, – предложила она Наталье Федотовне.
- А хватит? – на всякий случай, как обычно, спросила директор. – У нас их три класса.
- Хватит! – Люба уж все подсчитала и добавила:
- А особенно хорошо это девчонкам! Я сама, как вспомню белые цветы в выпускном классе, жаром обдаюсь. У меня ж после выпускного свадьба случилась. Помните? Пусть и им нагадается...
Она совсем по-девчоночьи опустила глаза, а Наталья Федотовна вспомнила то незабвенное время, когда сама заканчивала школу.
- Хорошо. А выпускникам восьмого класса – какие?
- А розовые георгины. Им понравятся, они их любят, девчонки в этом возрасте розовое любят – сами знаете.
- А первоклассникам?
- Поярче, Наталья Федотовна. Астры и тоже георгины: красные, синие, фиолетовые. Они такие строгие, дисциплинируют.
Уж который год Наталья Федотовна с помощью Любы Козовой умела управлять цветовой гаммой построения школьников в день 1 сентября. Эту тайну, кроме директора, знала только Люба. А погода никогда в этот день не подводила.
Директор школы понимала, почему Люба так старается для школы и директора. Она для Любы – обладатель уникальной возможности выйти в Интернет. Линия ведь была только в школе. Как-то директор сказала давнишней своей ученице, что на сайт их школы (свой сделали! – районная власть разрешила, а руководство Красрудника помогло техникой) заглянул из столицы пользователь Виктор Камнев.
- Виктор? Камнев? – Любовь Варфоломеевна едва оправилась с неведомой вспышкой в её душе, и она напугалась за своё сердце, оно затрепыхало и забилось в грудной клетке, чего не бывало уж много лет.
Виктор, тогда обратившись к директору, назвал несколько фамилий, которые он помнил по работе в Красруднике, и спросил её, что она знает о названных им людях, среди которых было и имя Любы.
Любовь увидела в кабинете Натальи Федотовны и его портрет на экране монитора. Сидит себе на подоконнике какого-то здания, а за спиной: высотка МГУ на Ленгорах, где он учился до приезда в посёлок и после окончания которого он оказался в завучах в здешней школе три десятилетия назад.
У Любови сердце ёкнуло снова. Она узнала его даже с поседевшими усами и с проблеском седины на висках. Он! Такой родной! И улыбка его!
А ещё её сердце ёкнуло от того, что сидел Виктор как-то неловко на подоконнике и мог опрокинуться назад, и она испугалась, не упал бы он.
Тогда, впервые увидев эту картинку, Любовь решила овладеть этой техникой - чего бы это ей ни стоило! Прежде всего, она сыну Серёжке в краевой город об этом написала. Когда он приехал со своим сыном из города, её внуком, он нежно прижал свою немолодую мать и улыбнулся:
- Я уж в Интернет не хожу, только вот Иннокентий пропадает там. А тебе-то зачем этот интернет, а, мама? А папа согласен?
Если б папа Александр Козов был согласен, они бы давно заказали эту технику. Её она ревниво оглядывала в больших магазинах, когда летали в отпуск. Любовь знала, что такую технику можно покупать, если есть домашний телефон – только по нему до Виктора можно добраться!
У нее стиснуло внизу живота.
Виктор!
Ах, что это были за дни и недели, и месяцы (слава Богу!) в её жизни, когда она летала на работу, как на праздник, и не любила выходных, когда надо было оставаться дома. А работа-то всего – секретарша у директора Юрия Павловича Гордышко. Она тогда была в школьных стенах как в ином мире, вся словно светилась невидимым внутренним светом, ведь там был Он! И все пространство школы было для нее согрето его присутствием, преподавателем русского и завучем. И не из краевого центра, из заштатного местного педвуза. Его выпускников она видела-перевидела, и только ненависть была к приезжавшим оттуда выпускникам.
А ещё она не могла избавиться от гадких воспоминаний в выпускных классах. Все началось тогда, когда Любовь, когда она была в 10 классе, приклеилась (а как иначе ТАКОЕ назвать?) чернявая гибкая литераторша Марго. Было ей уже под тридцать лет. Как-то после уроков, весной выпускного класса, Марго попросила Любу остаться в классе. Начав разговор за столом, она куницей подобралась к Любе и, произнося ничего не значащие фразы, начала с обожанием глядеть на упругую фигуру Любы и – ужас какой! – прикасалась то к груди, то к иным тайным местам.
Вроде бы это Любе было приятно, но она вся, вся её сущность восстала. ТАК на нее смотрят парни, и тогда ей хорошо и радостно. Пусть даже этот Саша Козов! Он все-таки мужчина - какой-никакой! Пусть хмурый, пусть из староверов из далекого Кельмо, но мужчина! Но такое!...
Так и случилось. Саша легко взял её в жены в тот же год, когда она только окончила школу, хотя его родители, зная до свадьбы Любашу, поняли сразу, что смешливые её глаза совсем не для послушного сына, а он возьми да обрежь им: или Любка Полянова, или никакая другая!
Время было уже не то, чтобы посадить Сашку на долгий пост и молитвы да поставить его на колени перед образами на соль крупную, как завсегда у них делалось по родове: пусть кается!
Да, не то уж время, жалели его родители. Смирились они, как хотели – не хотели. Да и Сашка, готовясь к армии, характер показал воон какой! Хоть от веры не отбивался, но и следовать ей вслепую не пожелал. Уж он-то знал, как Любашу Полянову сумеет приспособить к себе, приучить и приручить. Не знал он только, что на это согласится Любаша внешняя – веселая, искрометная, крепкая телом. А что у нее внутри будет твориться, ему было неведомо.
Кабы ему знать на дежурстве в домике лесоохраны на летной площадке, чем полнится головушка и сердце его благоверной, пока она хлопочет с их первенцем – Сережкой – долгими метельными вечерами!
…Первые морозы в ту зиму, когда в школе появился Виктор, взялись не по-раннему крепкими. После викторины «Татьяна, русская душою…» Виктор стал неохотно собираться домой. А дом-то у него был – кровать в наполовину промерзшем бараке с занесенной сугробами по верхнее стекло рамой, на стёклах которой был лед с палец толщиной. С вечной общежитской системой коридора, из которого топил печки Петя-из-Рязани.
- Ну, как, Витька, тяпло? – спрашивал он вышедшего из коридора покурить Виктора.
- Тяпло, Петя, тяпло, - дружелюбно отвечал Виктор и присаживался с газетой на ступеньку, разделявшую долгий коридор общежития молодых специалистов.
Печами из коридора топилось и согревалось много комнат. В которых было по три, четыре, а то и шесть коек. За соседями Виктор следить не успевал – здесь селили то горных мастеров, то геологов, то прорабов на стройке. Работали они в разные часы, но водочный дух-перегар стоял в комнате всегда. Бывало и так, что вечерами, когда он приходил из школы, пол был испачкан пятнами крови, а то и лужами крови.
Жил как-то в комнате один инженер из Ленинграда, которого в Краснокаменск сослали «за вольнодумство» – с выговором по партийной линии, и они изредка вспоминали город на Неве и его памятные места.
А тут и оказалась Любаша. Виктор её заметил, кажется, среди зрителей викторины в полутёмном зале, да подумал, что обознался: ей пора была уже с сыном сидеть дома, да в печке поддерживать огонь: муж должен бы и скоро с дальней заимки вернуться – Виктор об этом в учительской услышал.
Нет, это она: в унтайках, расшитых бисером (хоть и никакая она не тунгуска и не эвенкийка! - пусть и с северным разрезом глаз, низкими и плотными бедрами, в белом свитере, отягощенном большими кругляшами. А на нём… Виктора передернуло: на свитере свисало несуразное ожерелье из янтарных овальчиков. «Если б на голом теле…» – вздохнул он и услышал:
- Вы домой, Виктор Георгиевич? – очень многообещающе произнесла она, даже не спрашивая, а размышляя. И Виктору, вперившему взгляд в ее округлости под свитером, расхотелось брести через сопку в опостылевшее своё жильё. Точно так же – поймал он себя на воспоминаниях, когда ему в студенческие годы вовсе не желалось тащиться на 6 этаж зоны «Д» университета после какого-нибудь потрясающего концерта в зале им. Чайковского, и он без долгих уговоров соглашался на вечерний чай в квартире сталинских времен где-нибудь на метро «Колхозная»…
- Я… Пока не знаю, Любовь Варфоломеевна, – Виктор размышлял, согласится ли на её готовность провести пару-тройку часов с нею. Или пойти в вечерний ресторан «Эвенкийка», днём бывший заурядной поселковой столовой, и если повезёт, оказаться быть уведенным оттуда Ирой Коногоновой, муж которой, он знал, забурился к другу на выходные в зимовьё и появится оттуда не ранее завтрашнего вечера?…
– Пойдёмте вместе – то ли утверждающе, то ли упрошающе произнесла Любаша своим глубоко грудным, каким-то внутренним голосом. «Чувственным», – вспомнил классиков Виктор. Но ответил, наклонившись к её ушку, совсем невпопад:
- Кольцо у вас обручальное, сын уже. А губы давно нецелованные Отчего?
Любу словно пламенем обдало, но она совладала с собой и совершенно неожиданно (или специально?) добавила:
– У меня муж часто на дежурстве. Вот и сейчас. А дома Серёжка. С сестрой Людкой. Ждут меня. А я боюсь идти одна. Проводите?
«Но не нас же ждут», – иронично продолжил про себя Виктор и снова скользнул по ладной, напряженной изнутри фигуре Любаши – как напряженной струне, которая вот-вот издаст неведомый звук. Чего: радости? Любви? Боли? – «Странно, у Ренуара тела женщины вот такие же – всегда сытые и расслабленные, а у Любы – как сгусток эмоций!.. под свитером. Ренуаровским было тепло, им было хорошо», – подумал он и согласился на предложение. И лишь спросил:
- А чай с брусникой?
- А как же! Обязательно… Пойдемте вместе, – как-то утверждающе и маняще, но строго, откуда-то из глубин груди, попросила Люба. – Вам же все равно идти через гребень сопки.
Они шли по тропе, протоптанной ранее немногими прохожими. Она была полуутоплена в глубоком снегу, и когда они, склеившись жадными губами, потеряли реальность происходившего, их столкнул с тропы тычок в его плечо неведомого проходившего тут человека.
Но и потом, оглянувшись на внезапного прохожего и прилаживаясь в глубоком снегу к новому положению тел и губ, они снова потянулись друг к другу и сомкнули уста крепко, словно мороз и неведомые силы пытались разнять их пылающие губы…
Над Любой полыхали неведомые занавеси, в глазах вспыхивали белые цветы, вспыхивали и ослепляли ее.
Пока они дошли до дома Любы, природа успела круто поменяться. Из тёмного неба на посёлок обрушились заряды липкого, сырого, плотного снега, словно стремившегося прикрыть то, что творилось над грешной землею.
Сестру Люба быстро выпроводила, поблагодарила за горячий чай, бруснику. А Серёжа счастливо сопел в своей постельке…
Пурга, внезапно навалившаяся на поселок, играла белыми вспышками в окна Любиного с Сашей дома. Кто бы знал, что эти белые всполохи навсегда останутся в её памяти, и сходство их с хризантемами на всю оставшуюся жизнь будут для Любы символом тех несостоявшихся минут, о которых она так часто вспоминала долгие годы. Со временем они стали гаснуть и пропадать из памяти.
Ровно до того момента, когда директор сказала о том, что он, Виктор, свалился неведомо откуда на адрес школы и вроде бы равнодушно спросил, знает ли директор о некой Любе Козовой, имевшей в девичестве фамилию Поляновой. И белые вспышки в ней проснулись сызнова...
- Уже готов! Всегда готов! – вскрикнула она, как в юные свои пионерские годы, на его вопрос, будут ли они пить чай…
17.10.2008
Юрьевка.