Публицистика

Публицистика
Содержание
«Русь: 1000 лет после Владимира Святого в судьбах России,
 Украины и Белоруссии»
Меценатство в России: история и современность
Будут еще храмы…
С творчеством Симонова по жизни
Будь счастлив, Человек
Размышления о прожитом.
Разговор с редактором
Из окна
Мы, кухаркины дети
Если можешь… пиши
Рассказ-биография
Я тороплюсь
Омут прошлого
Комментатор своего времени
Учите историю, господа
Дорога из никуда
Похмелье
Мы и кухни
В плену черно-белого фото
Морская душа ( черно белый негатив)
Реквием Учителю
Голова профессора Доуэля



«Русь: 1000 лет после Владимира Святого в судьбах России,
                Украины и Белоруссии»

«Эх, тройка! Птица тройка, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа ты могла только родиться, в той земле, что не любит шутить, а ровнем - гладнем разметнулась на полсвета, да и ступай считать вёрсты, пока не зарябит тебе в очи.  Не так ли и ты, Русь, что бойкая необгонимая тройка, несёшься? Дымом дымится под тобою дорога, гремят мосты, всё отстаёт и остаётся позади.
Русь, куда ж несёшься ты? дай ответ. Не даёт ответа». Отрывок из книги «Мертвые души. Н.В.Гоголь

Добавлю к словам великого классика: - куда ты примчалась, куда долетела ты, матушка Русь, со своими сестрицами. Почти тысячу лет, после принятия христианства,  шли вы  вместе, неразрывно,  чтобы в конце тысячелетия единой  жизни разругаться. Мало разругались, две родственницы вцепились в волосы друг другу, а третья, выставив локти готова к отпору от каждой.
Как же  ты жила, Русь,  это тысячелетие вместе со своими сестрами?  Что произошло между «москалями», «хохлами» и «бульбашами»,  чтобы придти к такому бесславному концу. Для этого ли  итога тысячу лет назад креститель земли русской не только обьединил славянские  земли вокруг себя, но и сцементировал их единой верой. Вспомнят ли в 2015 году бывшие сестры свои единые исторические корни!  Отметят ли годину святого, благодаря которому они стали христианскими.
Отдадим  лубочный портрет князя Владимира Красное солнышко филологам, драматургам и композиторам. Это их дело расписывать сусальным золотом Крещение Руси и прочие благости великого князя. Мы же попробуем  определить первопричины кризиса, который аукнулся  уже не по Руси, а по одной шестой части света.
От Крещения Руси в 988 году до смерти князя Владимира в 1015 году прошло 27 лет. За эти годы произошло христианское крещение Руси и  обьединение славянских земель под единой княжеской властью  - два деяния, которые остались в памяти истории и прославили князя Владимира в века.
 Князь, который, без сомнения, был умным и прозорливым политиком, нуждался  в  единой  вере  для обьединения славянских  земель.  Этой религией могло быть не обязательно православие. По последним общепринятым официальным версиям князь Владимир для установления своей власти на территории Руси  еще в 980 году предпринял попытку официально перейти к единобожию на основе культа языческого бога Перуна, но из-за сопротивления союзных племен, поклонявшихся другим богам,  реформа не удалась. Князь понял, что на старой идее нового не построить. Нужна новая религия, которая даст старт развитию страны. По данным официальной истории князь обратился за помощью к представителям чуждых для Руси религий - христианской, магометанской и иудейской. Выслушав представителей этих культов, князь, как писал летописец Нестор, сделал выбор в пользу христианства.
 Здесь нужно отодвинуть легенды о том, что нравилось князю в той или иной религии, -  что нет.  Христианство было необходимо князю, в первую очередь,  как политику. Причина простая:  принятие православия  давало выход, как в Византию, так и в Рим. Князь заручался поддержкой этих государств  для борьбы за власть на территории Руси.  А  объединение Руси в сильное суверенное государство с такими покровителями станет делом техники. Таких преференций князю не могла дать ни одна религия. Отметим также, что князь Владимир хоть и был язычник, но  его корни уходили в Византию. Княгиня Ольга, бабушка  князя Владимира, в последние годы своего княжения  была христианкой. Предание говорит, что  Ольга была крещена в Константинополе  патриархом Полиевктом.  Ее восприемником был император Константин Багрянородный. Можно предположить, что князь Владимир  еще в  детстве познакомился с христианством, и,  влияние его бабушки, княгини Ольги, помогло ему в формировании христианского мировоззрения. История донесла  сведения, что его дядя, Добрыня, будучи наставником Владимира в Новгороде отправил юного князя в Западную Русь на обучение. Так что Владимир был достаточно образованным человеком, чтобы на базе всех советов и приобретенных знаний выбрать религию. В первую очередь им руководило реальное и логичное понимание преимуществ  христианского учения перед другими религиями и явная польза от него для общественного сознания и роста государства. Эта точная, неоспоримая и обоснованная логика вела его к единственному правильному пути и говорила, что только христианство дает верное направление в жизни и правильную оценку всем человеческим поступкам, желаниям и мыслям.
Как крестил Русь князь Владимир, еще далеко не красное солнышко, написано много. Начиная от легенд до реальных исторических изысков. В одном они едины: внедряемую религию сопровождали не благостное церковное песнопение, а крики отчаяния людей,  загоняемых копьями в Днепр. 
После чего остается только добавить, что поддерживая православие огнем и мечом, пошло обьединение земель русских вокруг града Киева. Вот он, неоспоримый плюс церковной реформы князя Владимира  -  объединение Руси,  образование Киевского государства и укрепление государственного аппарата.
На фоне тысячелетней истории Руси, благодаря деяниям князя Владимира,  выделились две великие, но противоположные по сути картины. Одна из них - светлая и радостная, относящаяся в обращении ко Христу нашего народа на заре формирования Руси; другая - кровавая и жуткая, относящаяся к недавнему времени ее духовной катастрофы.
Суть подвига князя, как крестителя Руси,  замечательно выразил в своем знаменитом «Слове о законе и благодати» святитель Киевский Иларион. «Все страны, и города, и народы, - пишет он, - чтут и славят каждый своего учителя, научившего их православной вере. Похвалим же и мы, по силе нашей... великое и дивное сотворившего, нашего учителя и наставника, великого князя земли нашей Владимира».
Для светской власти уместно вспомнить о князе как о обустроителе  Киевской Руси. Смог князь обуздать славянскую вольницу. Пусть не надолго, но обьединились строптивые племена вокруг Киева.
Прошла тысяча лет и, казалось бы, единая вечная Россия (неважно в какой форме империи, СССР), рассыпалась.  Время жития в коммунальной квартире для трех сестер закончилось. Они разбежались по отдельным квартирам и…, стыдно подумать, что будут забыты  родители, деды и пращуры. Политически озабоченные историки начали утверждать, будто государство Киевская Русь создали некие «украинцы»,  хотя такой национальности тогда и в помине не было. Другие их «поправляют» — Русь создали русичи, а вот их единственными «чистыми» наследниками являются украинцы. В общем, что в лоб, что по лбу. Некоторые историки Российской Федерации  при этом, словно в унисон с украинскими коллегами, начали усиленно искать свою «древнейшую» столицу Древней Руси. Например, в Старой Ладоге, в Рюриковом городище в Новгороде. Белорусы тоже озаботились историческим «самостоянием», утверждая, что «белорусская держава» началась с Полоцкого княжества. Это не поиск истины, а интерполяция наших сегодняшних дрязг в прошлое. И это не беда историков, не могущих найти общий язык. Все глубже и трагичнее. Неумная перестройка ввергла страну в глубокую духовную катастрофу.
В очередной раз у нас  переписывается история. Набили оскомину взбадривания погасшего духа патриотизма. Не помогают  очередные празднования на Куликовом поле  или восстановление картины  Бородинского сражения,   а также  отряхивание  от пыли других исторических дат.   Праздник четвертого ноября не вызывает ничего, кроме горечи.  Набили оскомину заказные утверждения о богоизбранности России.
 Может, стоить признаться, в первую очередь самим себе, что  никакие мы не богоизбранные. Мы оказались слабые духом.  Мало того, что допустили события девяностых, мы делаем вид, что ничего не произошло. Мы даже не хотим признать очевидное. И это не случайно. Сформировалась система, если взять развал Великой российской  империи за основу, то, очевидное, - падение СССР.  А то, что  происходит сейчас в РФ то, что это?  Создается  впечатление, что идет программа самоуничтожения, являющаяся следствием запущенного механизма, который сработал в девяностых.
Кажется, что должны появиться на многострадальной земле Сергии Радонежские, которые   по праву, данному свыше, могут   внушить  народу, что делать. Но церковь, вместо того, чтобы дать  духовный кров уставшим от неопределенности   людям, поросла светскостью.
Уместно вспомнить историка Льва Гумилева  с  его теорией этногенеза. На    вопрос дальнейшего существования и развития России  Лев Гумилев ответил: « А сколько времени мы прожили? С XIII века, с момента пассионарного толчка, прошло только семьсот лет. Значит, мы еще далеко не конченные и подошли только к середине жизни. Правда, находимся мы в сложной фазе надлома. И если не сломаемся, что возможно,  то проживем еще столько, сколько прожили». Его слова да Богу в уши.
У России есть и другая история:  та, которая сделала её великой. Началась она с основания Русского государства, с 862 года, когда возникла Русская Цивилизация, а точнее — три её ипостаси: государственная, церковная и связь племен, превратившая племена в единую нацию, в единую этническую общность — русичей, как они сами себя называли, на базе которой возникли потом великороссы, малороссы и белорусы.
Девяностые годы – сложнейший и противоречивый период в жизни не только Русской Православной Церкви, но и России в целом. События 1991 года, закончившиеся развалом Советского Союза, и окончательно победившая в1993 году ельцинская демократия  поставило Российское государство и общество в совершенно новые исторические условия.
Сегодня сложно давать объективную оценку происшедшего – слишком недалеко отстоят они от нас. Однако это не значит, что не нужно их рассматривать. Прошло время разбрасывать камни, Пришло время собирать камни, как сказано в   Ветхом Завете.
Вспомним события четверть вековой давности. Это тысячелетие крещения Руси. Процесс подготовки празднования 1000-летия Крещения Руси совпал с «перестройкой» и политикой «гласности» в Советском Союзе. Советское правительство проявило интерес к празднованиям: одним из знаковых событий стала передача в 1983 году во владение Московской Патриархии части строений бывшего Свято - Данилова монастыря, в котором была возрождена монашеская жизнь и создан духовно-административный центр. Главным итогом торжества  стал мощный импульс к возрождению церковной жизни в СССР. Весь мир с неподдельным интересом смотрел на встречу в Екатерининском зале Кремля Михаила Горбачева с Патриархом и членами Священного синода. Горбачев назвал Крещение Руси князем Владимиром «Знаменательной вехой на многовековом пути развития отечественной истории, культуры и русской государственности». Он отметил, что благодаря перестройке стало возможным более активное участие религиозных деятелей в жизни общества. Дальше - больше: Пимен благословил Горбачева на продолжение начатых дел. Михаил Сергеевич не остался в долгу и наградил Патриарха орденом  Трудового Красного знамени.
Не отсюда ли началась смычка государства и церкви. Символично, что через несколько лет  умрет СССР. Умрет  не старческой смертью на смертном одре под киотом под слезы безутешных родственников. СССР умер под всеобщий шабаш, под хлопушки шутих и вопли юродивых. Будет проигнорирован референдум по сохранению СССР. Где была в это время церковь, которая, казалось бы, вышла  из  постсоветского карантина.   Заняла выжидательную позицию.
После 1993 года церковь, говоря современным языком, получила «Карт-бланш». Религиозная мысль, церковная практика и  богословские институты приобретали социальную значимость. Люди радовались восстановлению церквей и монастырей, возрождению религиозных праздников и традиций. Значительная часть населения одобряла передачу религиозным организациям собственности, исторически им принадлежавшей.  Рейтинги церкви были выше, чем у любого другого общественного института.   Общество было в праве ждать от нее действия. А действия не произошло.  Церковь  ничего особенного не возродила, хотя при поддержке со стороны первого Президента РФ   можно было бы заменить разрушенную коммунистическую  идеологию православием. И предпосылки  после празднования 1000-летия Крещения Руси были.
Церковь   восстанавливала свои позиции в государстве. Подчас чересчур поспешно. Распахнувшие  двери храмы в самых различных помещениях,  перестроенных в религиозные центры, особенного стремления общества  войти в лоно церкви не вызывали. Да и как можно было придти на беседу с Богом в бывший вино - водочный магазин, где посредником между тобой и всевышним явился бывший капитан ОБХСС, экстерном закончивший семинарию и принявший сан.  Но и эти псевдохрамы не пустовали. Они заполнялись людьми с потухшими глазами, поникшими плечами, согбенными спинами. Это пришли искать утешения у церкви  жертвы перестройки. Хочется спросить - Господи, тебе нужно такое стадо для окормления?  Ты ли мечтал о подобном. Но молчит Он. То ли занят был, то ли отсел в сторону, чтобы не видеть, что творится на грешной земле.
Если взять период  с даты празднования  тысячелетия  крещения Руси и предстоящий -  1000 летия представления великого князя Владимира, то можно с грустью констатировать,  что Церковь  потерпела катастрофу. Общество, после известных перемен в стране, оставшись «один на один» с проблемами, рожденными перестройкой, пыталось найти в Церкви новую объединяющую силу. Но для Церкви  это оказалось слишком тяжелой задачей. Она,  то ли разучилась выстраивать диалог с обществом, то ли не захотела.
 Постепенно общественный интерес к церковным вопросам ослабел. И продолжает ослабевать. Впервые в истории постсоветской России возникли сомнения в особом статусе Русской Православной Церкви как крупнейшего общественного института. Общество задает Церкви вопросы и ждет на них ответы, формируя новый запрос на общее видение будущего. Что с нами происходит? А ответа нет. Церковь испытывает неимоверные трудности, когда вступает в диалог с обществом.  Успокоившись за «золотую» для нее четверть  века,  Церковь не заметила, как сформировался особый тип «гражданской» религии. Одна из главных проблем, возникшая с какой-то шокирующей силой -  это постсоветская гражданская религия. Вспыхнувшая в обществе  полемика о возвращении  названия городу Волгограду  имени Сталинграда. Разгорелась дискуссий о роли Сталина.  Общество заговорили о застойном времени, как о золотом этапе жизни государства . Происходит подмена нецерковных смыслов религиозными,  и вовсе не христианскими. Вспомните реплику  православного писателя Александра Проханова на праздновании семидесятилетия Сталинградской битвы в Волгограде: - «в свете и огне мы видели борьбу двух сил — добра и зла, и это и есть церковь, своды которой  - небо, а имя святому которой -  Иосиф Сталин».
 «Гражданская религия не просто продолжает существовать, но пытается украсть наши понятия и смыслы», — утверждает Сергей Чапнин, ответственный редактор Журнала Московской Патриархии — «Даже если мы оцениваем участие генералиссимуса Сталина в данном историческом событии положительно, говорить, что он святой, как минимум, необязательно. Говоря, что Сталин святой, мы придаем историческому событию религиозный псевдохристианский характер».
  И ни слова о церкви, как духовном наставнике. Налицо достаточно острый кризис между тем, что ждет современное общество, и тем, что Церковь готова дать  в данный момент в качестве ответа на его ожидания.
Произошла крупнейшая геополитическая катастрофа: исчез Советский Союз. Прошла эйфория смены названия городов, улиц. Почила в бозе  КПСС.  А дальше что? Появились собственные капиталисты, олигархи как их назвали средства массовой информации. Их хотели видеть эффективными собственниками, которые будут радеть за интересы России. И что получилось? Нищая оголенная страна и кучка бесящейся с жиру « элиты России». И погрязшая в светскости церковь. Таков грустный итог, итог тысячелетия главенства православия на Руси.
Народ  измучен безыдейностью. Отметим, что коммунисты при  власти с «окормлением» своей «паствы» вполне справлялись. «Нынешнее поколение будет жить при коммунизме». Улыбаетесь? Напрасно. Работала идея, еще  как работала. Советский, а в первую очередь русский народ, без идеи жить не может. У него имперские замашки. Если Москва, так третий Рим, если строить, то - коммунизм. А что предложила Церковь с купе с первым «всенародно» избранным. Ровным счетом ни-че-го! Кроме циничного лозунга главного приватизатора страны: «Торопитесь! На всех не хватит!» Но это уже не идеология и даже не идея.
Церковь и правительство просмотрели, что русский народ,  он особенный. Он не живет  по закону, как живет Европа, он живет по справедливости. Церковь чутко уловила настроение в обществе. Не случайно Патриарх Московский и всея Руси Кирилл, на пленарном заседании XVIII Всемирного Русского Народного Собора, посвященного в этом году теме «Единство истории, единство народа, единство России» отметил, что  «Единство исторического сознания должно поддерживать стремление преодолеть социальные распри. Навсегда должна остаться в прошлом имущественная пропасть между «барином» и «мужиком», как бы барин и мужик не назывались сегодня. Это та пропасть, которая до начала ХХ века отличала дореволюционную Россию и становилась источником социального напряжения». Здесь в самый раз включить рычаги церковно-государственного партнерства и внести коррективы в проблемы, которые беспокоят общество и требуют разрешения. Но не верит русский человек государственному аппарату. Это у него в крови.  А государственная, да что там государственная! Выборная – и та не стремится прививать русскому человеку европейские общечеловеческие ценности. Чего стоит только одна  фраза, брошенная одним из спикеров Государственной думы: «Парламент не место для дискуссий».
Тысячелетие со дня смерти князя Владимира важно, в первую очередь, для самой церкви.  Ей нужно использовать эту точку отсчета и подвести итоги  четвертьвековой деятельности.  Может, стоит задуматься о современных  взаимоотношениях Церкви и общества, проблеме переосмысления недавнего исторического прошлого. Может, развал великой страны спровоцировал порабощение людей   духом тьмы, а Господь указывал это как на великую опасность. Нельзя вещать со средств массовой информации о свободе человека, но ввергнуть его в нищету и прозябание.  Прозябание не только  физическое - духовное. Может, нужно признать,  что на духовном уровне Богом  было попущено силам тьмы  породить нечто разрушительное, питающееся людскими пороками и страстями, своевольными желаниями и гордым самомнением. Обнажается  некий тайный механизм противодействия сил,  когда хозяйственная и политическая жизнь захватывает церковь. Вот тут - то высвободившиеся из уз Христианства силы зла и творят свое черное дело. Увлечение церкви связями с властью, которая далека от стремления следовать истинным человеческим ценностям, тоже ее не красит. Да что там ценностям? Власть накормить сирых и убогих не хочет. Хапает последнее, недоприватизированное, а успокоения ищет у церкви. Грех сливаться земной властью и церкви, грех.
Настало время задуматься  о глубоких духовных причинах столь сокрушительных  катастроф, постигавших  нашу страну за каких-то сто лет.   Причина известна – мир одолел. Господь отвернулся. Он не может карать. Он может только обидеться и отвернуться. Он так и сделал.
Российская православная церковь не обладает таким авторитетом, о котором могла бы свидетельствовать ее декларативная поддержка властями и присутствие ее представителей на всех официальных государственных и локальных торжественных мероприятиях. Как следует из исследования, проведенного Фондом «Общественное мнение», Патриарх московский и всея Руси Кирилл  испытывает проблемы с  авторитетом в обществе. Не чужд владыка  и светских скандалов.
Понимая ситуацию в постсоветской России, первыми забили тревогу философы. Эти специалисты понимали, что не разобравшись в таких категориях как идея, идеология, приступать к формированию светского государства нельзя. А церковь, скажите вы? Церковь  упустила время и народ, хоть и исполняет обряды вроде крещения и венчания, но это дань моде.
 В России, отказавшейся от идей коммунизма, до сих пор нет внятной идеологической доктрины.  «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной», — гласит п. 2 ст. 13 Конституции РФ. Тот же Карамзин говорил: «ни конституции, ни законы, а благонравие граждан – вот что является основой государства, основой общества, основой бытия человека. Благонравие, здоровая нравственность».   Если с этой точки зрения глядеть на сегодняшний день, то видишь, что как раз с нравственностью,  благонравием у нас не всё в порядке. Здесь никакие силовые структуры, как  их не укрепляй, как не вооружай, никакие подразделения полиции-милиции не помогут, пока благонравия не будет, чистоты душевной не будет, согласия не будет в людях, а будет криминал и безобразия, которые терзают общество.
 Был жестокий эксперимент над Российской Государственностью, начавшийся в 1917 году, когда оборвалась историческая преемственность русской жизни. Рухнула затем коммунистическая идеология, страна распалась на куски.  Надо уяснить истоки нынешнего национально-государственного кризиса, тогда станут ясными и возможными пути его преодоления.
Судьба трех славянских государств,  к столь значимой дате    сложилась  разная. Жизнь заставила бывшие советские республики подумать о обьединении.  К предпосылкам объединения следует отнести  наличие единой церковной организации, общей веры — православия, языка, исторической памяти народа, хранившего воспоминания об утраченном единстве и о «светло светлой и прекрасно украшенной» Земле Русской. Время показало, что нужно обьединяться,  на этот раз на экономической платформе. Если Россия и Белоруссия следуют этому,  то Украина оказалась на краю пропасти. Хотя ничего не мешало ей идти в едином для постсоветских республик  направлении. В  Евразийский союз, созданный Россией, Белоруссией и Казахстаном. Но вместо развития  совместно с  дружескими  государствами, Украина подалась в Евросоюз и, что получилось, мы знаем. Полыхнула война,  страшная, братоубийственная.  Ключевой элемент выстраиваемой много лет системы выскользнул у нее из рук  к  ужасу России и Белоруссии.  Как в геополитическом, так и в духовном смысле, создание русской православной или евразийской мультикультурной империи без Украины с Киевом невозможно. Война привела к тому, что Россия и Белоруссия  утратили  Киев по меньшей мере на несколько десятилетий. Война привила украинцам и россиянам глубокую взаимную враждебность, которая подпитывается  сеансами ненависти, разыгрывающимися в СМИ обеих стран.  Что это? Политический или этнический конфликт?  Украинцы вырастили  новое поколение в ненависти к «москалям». Ответ нашел за несколько лет  до нынешних событий Лев Гумилев –« Нельзя бороться с украинцами за их желание есть галушки со сметаной, иметь садик и столик рядом, а не строить заводы, которые им не интересны.  Чтобы предотвратить межнациональные распри и раздоры, не стоит навязывать другим народам чуждый и непонятный им образ жизни. Каким бы хорошим он кому-то ни казался». Согласно  теории Гумилева,  союз, дружба этносов предполагают, с этнографических позиций, жизнь порознь. «Именно быт, а не политическое разделение » -  сказал Лев Гумилев. – «Обьединимся мы или останемся, вопрос открытый. Ясно одно,  Россия  останется. С союзниками или без - время покажет». – добавил историк.
Другое дело, в каких условиях мы будем жить. Возрождение России невозможно без возрождения и укрепления православия, веры, душевной чистоты, духовной зрелости, потому что государство держится на нравственности народа.
Религия не может возникнуть на пустом месте. Нужна идеология. Идеология – это, прежде всего, учение об идеях, и смысл ее очень прост. Из-за чего происходят хаос, раздоры, вражда? Из-за того, что в головах людей существуют разные идеи, и люди сталкиваются, вступают в борьбу друг с другом из-за этих разногласий. А идеология нужна для того, чтобы в головах разных людей были одни и те же идеи. Если есть  идеология, то все причины для вражды, связанной с идеями, разом отпадают. Вот изначальный смысл слова «идеология». Только потом идеология может  стать религией. Для этого существует три критерия: «Обещать, Верить, Обращать».
Пример тысячелетней давности существует.  Какую работу проводили с князем Владимиром эмиссары от различных конфессий, великолепно расписано не только в научных трактатах, но и во множестве художественных произведений. А вот как смог князь внедрить новую идеологию, которая должна стать верой развивающегося государства, это  интересно. Что мог он пообещать  своим поданным, которые, вообщем-то, и в язычниках не унывали. Скорее,  князя совершенно не интересовало мнение  поданных. Он  в этом был не одинок: его коллега конунг Норвегии  Магнус ( князь Владимир достаточно долго прожил в Норвегии) поступил аналогично. Один копьями дружинников загнал киевлян в воду и потаскал свергнутого бога Перуна по городу. Конунг Магнус просто заявил, что кто не будет креститься, тому отрубят голову и собственноручно осквернил капище. Так,  что выполнить постулат  «Обратить» для властителей всех времен и народов было не так уж сложно.  «А кто не прийдет, противен мне будет» - так сказал Владимир. Русь крестили в кровавой купели, освещаемой отблеском пожарищ,  не заботясь с мнением людей.
Выполнить второй критерий «Верить», это уже сложнее. Каждому в голову не заглянешь. Тем более, если религия навязываемая. И здесь ни причем временные рамки: тысяча лет или сто. Постулат «Верить», также как и остальные, тоже не  волновал князя. Верить он заставлял мечом. Неохотно, но открывают историки картинки прошлого, что прошелся князь ( еще не «Красное солнышко») по городам и весям Киевской и северо-восточной Руси далеко не увеселительной прогулкой
Хотя инструмент для выполнения этих двух направлений был. Он прост. « Обещать». Здесь,   проблем не было за все тысячелетие Государства Российского. Царство небесное было гарантировано всем и разом. Не хочу сбиваться на банальности, но обещать,  горазды любые идеологические институты. Какой  кнут  и какой пряник, это уже исходя из времени и обстоятельств.  Дороги других христианских направлений тоже не были ясными и безоблачными. Костры  инквизиции горели не только в Западной Европе. И если православная вера устояла, то в ряде стран католичество потерпело сокрушительное поражение, уступив дорогу протестанству.
Идеология  во времена советской власти  была.  Мы строили некое общество и верили в светлое будущее. Сейчас в России идеологии  нет. Некоторые пытаются говорить, что нашей стране необходима национальная идея, но у нас она невозможна, потому что мы не нация, не национальное государство. Национальное государство – это государство, в котором имеется один доминирующий народ.  А русские никогда не были нацией.  Мы никогда не создавали национальных государств, нам это несвойственно. Мы привыкли жить в империи, среди многих народов. То, что большевики  при колоссальном противодействии ряда государств,   смогли создать новую российскую империю за три года, а впоследствии ещё и увеличили её территорию,  – доказывает, что народы, населяющие империю, были готовы к дальнейшему благополучному сожительству. Мало того, народы СССР в целом проголосовали за сохранение Советского Союза – то есть, по сути, сдали экзамен на право общежития.   И это после пяти лет чудовищного медийного шабаша на тему «Так (в такой стране) жить нельзя!».
 Национальные проблемы  всегда являются последствиями, и никогда не являются причиной распада. К тому же, сам факт существования России как многонациональной империи, в принципе,  не отменим. Грамотная, веротерпимая русская имперская политика – наша традиционная форма жизни. Мы сформировались как имперский народ. Заниматься своим уютом, комфортом, благополучием, расширять свой кругозор – это нам как-то не пристало.  Это не может быть идеей. А строить коммунизм – да, это нормально. То есть нас интересуют идеи  высшего порядка, которые могут захватывать наши души, за которыми пойдут люди.
У нас могут быть идеи только вселенского, имперского характера. Мы слишком большие, чтобы думать о насущном. К сожалению, такого рода идей  у нас сейчас нет. Еще обидней, что по большому счету эту проблему не понимает правящий класс.  Нам нужна идея типа: «Москва – третий Рим» или строительство коммунизма.
 Русская империя – это такое образование, центром которой является не проблема экономики, а проблема религиозная, духовная. Мы  всегда жили плохо, и   тайно завидовали Европе, потому что они жили лучше.  Без всяких идей, но зато лучше.  Конечно, нам хотелось такого же комфорта. Но по большому счету нам нужна не философия сытых. Русский народ в сытости начинает тосковать по идеям, которые могли бы для него составить смысл, наполнить его жизнь каким-то духовным содержанием.
В первую очередь наш народ   тоскует  «по справедливости». Не тема говорить о последствиях передела государственной собственности.  Законность, особенно какая у нас сейчас,  не для русского человека.
 Но самое страшное из всех бед, давлеющих над постсоветской Россией,  это отсутствие русского национального самосознания.  Народ без национальной идеи обречен. В лучшем случае ему будет уготована участь третьеразрядной сырьевой державы.
Мы должны восстановить традиционные нравственно-религиозные ценности.  Это может сделать  церковь. Она должна воспитать в россиянах чувство национального единства вместо нынешнего духа наживы. Смогли же найти в себе силы и выйти на улицу Грушевского в Киеве  монахи Киево-Печерской лавры отец Гавриил, отец Мелхиседек и отец Ефрем. Они с крестом и иконами встали  между митингующими и «Беркутом» и прекратили противостояние. Отцы только молились и пели тропарь Пасхи «Христос Воскресе...». Столкновения прекратились.
Эта заметка в интернете  ( от 21 января) не оставила равнодушными большинство читателей, которые, как норма, невоцерквленные люди.  Поймешь слова Льва Толстого, что мораль проявляется в действии. Так и здесь, три монаха вышли на линию противостояния. Это заявила о себе православная церковь. Смогла, когда захотела!  Чего греха таить, когда смотришь светские новости и среди смокингов олигархов мелькает белый куколь патриарха, то не испытываешь радости  за православие и не  торопишься идти в церковь. А здесь…невольно потянуло перечитать сказание о Сергии  Радонежском, вспомнить великого князя Владимира. Почувствовать себя русским!  Вот, что захотелось.
Духовная обязанность монахов молиться за тебя, грешного: «Любовью и единением спасемся» говорил великий сподвижник Земли Русской Сергий Радонежский. Многим мирянам для укрепления сил достаточно посмотреть на людей, которые стремятся жить ради Господа, стремятся отречься от мира и страстей, чтобы самим постараться внутри стать как-то лучше, самим очиститься. Зная, что за тебя молятся,  мы снова придем к взаимопониманию и братскому единению. После такого события  по - другому читалась «Декларация русской идентичности» принятая   11 ноября 2014 года по итогам заседания XVIII Всемирного русского народного собора, посвященного теме «Единство истории, единство народа, единство России». Невольно во главу угла ставишь фразу:  «В формировании русской идентичности огромную роль сыграла православная вера».  Это то, что нужно русскому человеку, живущему в бездуховном обществе. Для тебя уже не канцелярский штамп,  что каждый русский должен признавать православное христианство основой своей национальной культуры. Это оправданно и справедливо. Отрицание этого факта, а тем более поиск иной религиозной основы национальной культуры, свидетельствуют об ослаблении русской идентичности, вплоть до полной ее утраты. Русская православная церковь на Украине  время трагических событий в стране стремилась примирить враждующих и молилась о жертвах по обе стороны баррикад.
Глава отдела внешних церковных связей Московского патриархата Митрополит Волоколамский Иларион подчеркнул: «Почитание святого князя Владимира, родоначальника Святой Руси, имеет чрезвычайно важное  значение для народов России, Украины и Белоруссии в плане сохранения нашей национальной идентичности, основанной на ценностях православной христианской традиции. Оно важно и для укрепления единства нашей восточнославянской цивилизации, сохранения целостности духовного и культурного пространства, сложившегося за 1025 лет, прошедших после Крещения Руси. Нужно, чтобы это понимали все, в первую очередь правительство некогда братских советских республик…  Это то празднование, которое должно иметь объединяющее значение, как для народов Российской Федерации, так и для народов России и других государств» 
Но произойдет ли  это «обьединяющее значение»? Не уйдет ли идея в песок, традиционно закрывшись форматами вроде: «праздник имеет общенародный характер». Институты проведут ряд конференций и форумов, конкурсов, детских олимпиад, церковь проведет крестные  ходы с мощами равноапостольного князя Владимира. Не это требуется сейчас.
Мне не нравится, да что там не нравится, я боюсь того, что  «Святейший возьмет все в свои руки и определит основной тренд празднования этого мероприятия». Это может сыграть   негативную роль в и без того сложных взаимоотношениях, славянских республиках.  « Перечень этих стран будет определяться Святейшим (патриархом), потому что омофор Святейшего распространяется не только на Россию, но и на другие страны». Да причем здесь омофор!   Нужно ли влияние патриарха  Кирилла в славянских республиках, когда у них свои родственные православные  церкви есть.  Пусть сами республики почувствуют потребность в праздновании.   И если есть такая потребность, то нужна литургия трех патриархов, экзархов (как угодно называйте).  Пусть они, собравшись, ( да не где нибудь, а в Киеве!) без оглядки на церковные саны,  проведут  службу за единение славянских наций, Вот что требуется, чтобы  прославление святого Владимира  не стало лишь воспоминанием о славном былом Руси. Пусть  из глубин давно прошедших веков нам засветятся лучи, указывающие пути и к светлому будущему?
Мы, бывшие братские славянские республики, уже не будем в одном государстве. Да и не нужно. «Не мешайте хохлам есть галушки» - сказал историк Лев Гумилев. Действительно,  зачем. Пусть все живут по отдельным квартирам, но не забывают приглашать соседей в гости на драники и блины.
День Святого Владимира не есть только забвение настоящих невзгод в переживаниях преданий старины. Это есть кладезь духовной силы, из которого мы должны почерпнуть живую воду, которая может оживотворить и нас, и нашу Родину.  Главную роль в этом процессе должна сыграть церковь. В этом — своеобразие русской истории и своеобразие Русской церкви. И наша богатая древняя история — в основе нашего мировоззрения.

Меценатство в России: история и современность
Я долго вчитывался в условия конкурса и не понимал, чего предлагают организаторы   писателю. Написать рассказ или повесть о меценате? Кто они, эти современные  меценаты? СМИ усиленно рекламирует деяния господ Вексельберга и Усманова. Дескать,  вот  они достойные преемники русских меценатов С. Морозова, С. Мамонтова, Павла и Сергея Третьяковых. Так и хочется сказать: - да полноте вам, господа. Если и есть разовые акции, то это спонсорство или благотворительность.  На данный момент меценатство, как особая форма движения души,  в России отсутствует.
 В итоге подумал, почитал еще раз условия, и решил проявить себя  « в любом жанре публицистики»,  ибо «научное  исследование» сведет скулы от скуки у читающего, а в публицистике автор имеет больше простора.
внимания». Попробую и я привлечь внимание читателя к своим размышлениям.
                «Для того чтобы процветало искусство,
                нужны не только художники, но и 
                меценаты».
            К. С. Станиславский

Развитие меценатства в России началось с XVIII века, а во второй половине XIX наступил его расцвет. В загородных дворянских усадьбах, в городских дворцах собирались замечательные коллекции памятников российского и западноевропейского искусства, обширные библиотеки. Некоторые  были подарены затем государству. Каждый город имел своего покровителя-мецената, Настоящих меценатов всегда было немного. Три фамилии я уже назвал, добавлю еще:  В. Тредиаковский, М. Беляев, И. Остроухов, С. Рябушинский, А. Бахрушин.  Они остались в памяти народной.
Российские деловые люди смотрели на свою деятельность не столько как на источник наживы, но и как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Считалось, что богатство дается в пользование, а не в накопление, поэтому в купеческой среде необычайно были развиты благотворительность и коллекционерство, на что смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного дела. Меценатство, это не чисто российская традиция. Оно существовало во всем мире.
Тема, которую учредители предлагают разработать,  полна подводных камней. О чем мы хотим поговорить. О том, что наши нувориши должны вспомнить о благородном течении  прошлой  России как меценатство. Да побойтесь Бога: где мы и где позапрошлый век. И потом,  будем честны: меценатов и в царской России было не так уж много. Хлопотное это дело. А  для новой России,  и вовсе неподьемный пласт.  Меценатство, это извините, образ жизни,  внутренняя культура. Даже не образование, как мы привыкли считать. Состоятельные  люди понимали, что такое богатство и как им распоряжаться. У нас же людей, преданных (лично) первому, далекому  от понимания культуры президенту,  просто назначили быть миллионерами.  За преданность новой власти.  Термин «эффективный управленец» для обьяснения назначения того или иного «патриота» появится позже.  Назначенцы даже не понимали и, боюсь, что до сих пор  не понимают, что это за  категория: быть социально ответственными. А вы говорите о меценатстве.
Предвижу ваши возражения и готовность привести примеры в виде Вексельберга. Я в ответ только вздохну. Не хочу ссылаться на свое прошлое девяностых, когда мутные волны перестройки выбросили меня на Каинов берег бизнеса.  Но только спрошу:  вы понимаете, что такое лояльность власти? Это дорогого стоит. За нее нужно платить.  Вексельберг платит, и не только он.
Мне больше нравится не воззвание к совести и пониманию проблем страны современными  бизнесменами, а принятие логичных и взаимовыгодных  законов, вроде частно-государственного партнерства. Он давно просится легализоваться и регламентироваться, но залежался в проекте.
 Государственная Дума решила принять   закон о меценатстве. Сказано-сделано. Закон о « Меценатской деятельности»  от   четвертого ноября  2014 года  приняли   сразу в двух чтениях – втором и третьем. Такое не часто бывает, чтобы сразу в двух чтениях. Только это не тот закон, который требует спешки. Спешка говорит о непонимании проблемы, что меценатство  не производственная деятельность, это движение души. Закон больше отдает  спонсорством, хотя формулируется как разработка механизма о меценатстве. Какой может быть механизм  у  веления души, не требующей чего-то взамен.
 Почитайте правила приема в купеческую гильдию: для того, чтобы стать купцом первой гильдии недостаточно было только финансовой мощи, нужно сделать  «богоугодное» дело – построить училище, храм, приют для сирот. Я это знаю не по наслышке: у меня дед был купцом второй гильдии и много рассказывал о помощи городу.
 Если говорить о поощрении меценатства, то в новом законе предусматриваются награды.  Бизнесу не очень нужны награды, пусть даже  правительственные. Их налоговой инспекции не предьявишь и в залоговое обеспечение банку не разместишь. Не хочу быть оракулом, что родился новый «декоративный» закон. Ну не будет бизнес, прочитав новый, явно скороспелый закон,  восстанавливать старинные разрушенные усадьбы и возвращать их…Правильно, возвращать их некому, ибо предприятия, если у них и были старинные особняки  на балансе, давно сбросили эту обозу. Или, пользуясь беззаконием девяностых,  приватизировали куски, имеющие рыночную стоимость.
Мне опять возразят, что разговор идет о меценатстве, приобретающем с аукционов картины и  драгоценности. Отвечу: для государственных резиденций, да, похвально.  Но Россия это не Стрельня. Она обойдется без яиц Фабберже, но вот без домов призрения - никак. Так что «Ау» господа патанины и вышеперечисленные, вас ждут города и веси России. Но не слышат  господа криков отчаяния России, ибо нет им от подобных деяний  никакого эффекта.
  Наш современный бизнес не готов на нецелевые расходы. Иногда не из-за того, что он не хочет. Подчастую, он не может из-за непредсказуемости социально-политической обстановки.  В данной ситуации в стране должно развиваться  государственно-частное  партнерство. А меценатство, как морально-этическую категорию, необходимо взрастить.  Она у современного бизнеса отсутствует. Нужно на данном этапе сделать так, чтобы восстановить старинную усадьбу было выгодно. Реставрации русских усадеб  занятие сугубо коммерческое, поверьте, то есть она не может быть безвозмездной. Нужно понимать, что инвестиции такого рода в сферу культуры – это очень затратные и экономически не эффективные вложения. Чтобы восстановить хотя бы одну усадьбу необходимо потратить гораздо больше денег, чем просто построить новое здание.
К тому же усадьба – это не просто какой-то торговый центр, это объект культурного наследия, следовательно, к реставрации и использованию усадеб будут повышенные требования. И, конечно, важно понимание особенной ценности усадьбы как памятника архитектуры и культуры, как места, с которым связано много исторических судеб России.  На этом я, как отставной финансовый аналитик,  разбор закона заканчиваю.
Меценатство как воздух необходимо  сохранению нашей старины. Скоро исчезнут  даже развалины  дворянских усадеб на моей малой родине на Волге,  и превратится великая река, символ России, просто в транспортную артерию или, того хуже, в канализационную канаву.
Не нужно  взывать бизнес о помощи и ссылаться на традиции. Думаете, я, когда руководил банком, не понимал  необходимости возрождения усадьбы  «Отрада»  фабриканта Севрюгова П.Ф., что на Волге в моем городе Кинешма. Это здание часть моей жизни. Да и не только моей: моя бабушка проходила в нем курсы ликбеза ( это здание большевики  превратили в клуб прядильно-ткацкой фабрики№2), моя мать девчонкой, еще до войны,  бегала заниматься в кружки. Я и  брат выросли в этом клубе. И вот я стою перед развалившимся зданием…Грустно и больно.
На другом берегу Волги, в городе Заволжске, находится усадьба генерала Николая Рузского «Студеные ключи». Там  нашелся инвестор и начата реконструкция. Помимо воссоздания первоначального вида архитектурного ансамбля в усадьбе планируется устроить гостиницу на 60 номеров, ресторан, каретный двор, спортивные площадки, банный комплекс, творческие мастерские и экспозиционный зал. К гадалке не ходи, туристов оттуда потом не выманишь. Значит, можно. Нужно хотеть делать, а власти – помочь. Почему не создать налоговые преференции, причем не на местном уровне, а на - федеральном. Просто усадьба, как архитектурный памятник, да еще новострой, особенных эмоций не вызовет. Нужно туристические комплексы. Весь мир так живет.
Время, как говорится, пролетело незаметно. На дворе  2015 год. И как там усадьба? Забираюсь в интернет и…вздрагиваю от холодящих кожу фотографий разрушения.
Уже нет охоты искать виноватых. Упрекать ли муниципальную власть, что та не смогла «вразумить» власть федеральную? Все-таки произведение архитектурного искусства является федеральной собственностью. Упрекать ли Текстильную академию, что она не смогла выцыганить уйму федеральных денег на реконструкцию? Можно долго исходить ядом на  всех и вся, вплоть до правительства и Госдумы России, капитализма и рыночной экономики, масонов и американского влияния, магнитных бурь и козней дьявола. Так или иначе, в остатке мы получим развалину красивейшего некогда здания.
 Слава Богу, сейчас  перестают хаять советскую власть, которая, дескать, покрушила и разрушила все. Не все, скажу вам: фабрика,  взявшая на баланс  в 1918 году здание усадьбы, поддерживала его в сохранности до известных событий. И, к слову говоря, Севрюгову Павлу Федоровичу, владельцу фабрики, новая, теперь так нелюбимая современными идеологами  советская власть, предлагала оставаться на месте директора. Но он отказался и уехал во Францию.
Хочется, иначе поколения не поймут затеянную перестройку и формирование класса «эффективных собственников», чтобы отечественная буржуазия действительно оказывала заметное влияние на культуру России, ее духовную жизнь. Случаи есть.  Напрягшись, можно вспомнить.  Одним из таких  представителей нашего времени является Алишер Усманов, бизнесмен, выкупивший произведения искусства М.Ростроповича и Г.Вишневской. Коллекция была выкуплена целиком, и новый владелец вернул её в Россию. Судьба коллекции определена: четыреста с лишним картин и произведений декоративно-прикладного искусства отправятся в Стрельну, в Константиновский дворец, парадную государственную резиденцию. Но Россия была бы благодарна, если бы сырьевик нефтеуглеводородов  Усманов с барышей построил детский дом и дом для престарелых, да взял бы их на финансирование. Скажете: - не хлебом единым… - К великому сожалению, хлебом, хлебом…  Не мудрено, что часть населения резко отрицательно относится к тому, что миллионы долларов выбрасываются «на побрякушки, мазню и пинание мячика». ( Вот вам признательность за акции Вексельберга, Умарова, Абрамовича).
Абсолютный же рекорд стоимости выкупленных за рубежом объектов национального достояния тоже принадлежит одиночке: главе холдинга СУАЛ. Виктор Вексельберг заплатил за девять пасхальных яиц работы мастера Фаберже около 120 миллионов долларов. Теперь эти предметы искусства будут выставлены в Кремле.
Но это  единицы. Меня тут же поправят и назовут еще одного современного мецената.  Владимира Патанина, который заявил, что  завещает все свое состояние на  благотворительные цели. В интервью Financial Times миллиардер заявил, что его ежегодные затраты на благотворительность возрастут с 10 миллионов до 25 миллионов долларов, и на такой шаг его подвиг пример Билла Гейтса и Уоррена Баффета. Ну  мог  православный ( по крайней мере он так себя позиционирует) Потанин, беседуя с американским журналистом, сказать, что следует примеру Гаврилы Солодовникова или Кузьмы Солдатенкова! Но, как я ни терзал интернет, не нашел, что приобрел новоявленный меценат, что построил.
Мы постоянно забываем организацию, которая бы, как никто, должна заниматься воспитанием благотворительности.  Это церковь. Православная церковь, которая четверть века назад, выйдя   из – под гнета КПСС могла бы стать центром идеологии. Но куда там.  Как - то быстро заболела наша православная  ветвь христианства светскостью и чаще, чем нужно,  мелькает среди смокингов олигархов белый куколь патриарха, авторитет которого катастрофически падает. Какое уж там воспитание меценатства, когда господин Гундяев не чужд светских скандалов. А меценатство - одни из самых значимых в ряду  упомянутых достоинств православного человека.  Им руководят  причины религиозного характера, диктовавшиеся давними традициями милосердия и благотворительности на Руси, осознанием потребности помогать другим.
Филантропические деяния богатейшего московского купечества принято объяснять его религиозностью. Действительно, крупные купеческие династии за небольшим исключением принадлежали к старообрядчеству. У «ревнителей древнего благочестия» сознание греховности денег было неискоренимым. Раздача мелочи нищим фактически приравнивалась к важнейшим церковным обрядам. Однако со временем под воздействием атеистических «стремлений века» религиозное чувство притуплялось. Филантропия же не только не оскудевала, но, наоборот, принимала, казалось бы, безграничные размеры. Предприниматель и известный мемуарист Н. Варенцов подчеркивает стихийность и первоначальную неуправляемость этого процесса: «Кормление нищих, подачи милостыни, посещение тюрем, прием юродивых, странников... заменились пожертвованиями в какие-нибудь комитеты, возглавляемые какими-нибудь знатными особами, купечеству чуждыми, даже без уверенности, что жертвуемые деньги будут расходоваться целесообразно».  И тем не менее, люди жертвовали свои деньги, не интересуясь, есть ли закон, контролирующий их порыв души.
Благодаря тому, что протестанты считали материальное благополучие признаком праведности и угодности Богу, в Европе восторжествовал капитализм. В России же, с ее антикультом богатства (Марина Цветаева точно подметила, что «сознание неправды денег в русской душе невытравимо») и присказкой «бедность не порок», купцов называли не иначе как кровопийцами, а банкиров — процентщиками. Тем не менее, богачи лечили, учили и просвещали неимущих, двигали науку, культуру и искусство. И поскольку миллионщики наши по большей части вышли из крестьян, были людьми набожными и жили по законам христианской морали, желание «пособить сирым и убогим» шло у них от чистого сердца. Хотя, конечно, кто-то мечтал и звание приобрести, и орден, и чтобы имя на фронтоне большими буквами...
Настоящему меценату (с точки зрения отечественных традиций), истинному благотворителю не нужна в качестве компенсации реклама, позволяющая сегодня с лихвою возместить затраты. Показательно в этой связи, что Савва Тимофеевич Морозов обещал всестороннюю помощь основателям Художественного театра при условии: его имя не должно упоминаться в газетах. Таких примеров множество в России…, но до 1917 года. Конечно, прикормленная пресса пытается показать, что  в новой России семимильными шагами возвращаются утерянные во время советской власти, моральные ценности. Что здесь скажешь…Работа у них такая. Но, довольно ерничества.
Снова во главе угла ставится вопрос: Что делать? Что делать, чтобы новоиспеченные, волею случая, нувориши поняли свою обязанность.  Именно обязанность: быть социально ответственными. Бог с ними, с яицами Фаберже. Пусть Патанин коллекционирует церковные награды, которые щедрой рукой отсыпает ему глава современной церкви. Давайте думать о «сирых и убогих». Вспомним дома престарелых, детские дома и многое-многое другое. На время нужно забыть о меценатстве. Будем откровенны: прервалась цепь времен. Не возродить этого течения: ситуация не та,  время не то и, главное, люди не те. В лучшем случае это может быть благотворительность.  На эту  акцию, возглавляемую государством,  отечественная буржуазия среагирует.
Нужно подождать, как бы ни хотелось «национально ориентированной писательской братии»,  ускорить, возрождение «золотого века». Он, «золотой век», придет. Но не скоро. Придет, когда исчезнет страх новоявленной буржуазии, что у них не отберут (читай, национализируют) их активы, «заработанные непосильным трудом» и они вернут в Россию  капиталы. Не в последнюю очередь они опасаются и того, что излишняя щедрость привлечет пристальное внимание к происхождению их денег. Ибо девяносто процентов состояний нажиты криминальным путем. Ни один из нуворишей  не согласится откровенно рассказать, как успеха в жизни добился. Значит, есть что скрывать, есть в душе черная память, которую не хочется тревожить. В таком случае, не рано ли утверждать, что материальная помощь богачей - это нравственное движение их душ? Он себя очень неуютно чувствует, современный бизнес. Каждый «назначенный» миллионер помнит, что оружие пролетариата – булыжник.  Да и что такое «русский бунт», он тоже догадывается. С этим, увы, пока туго, поскольку лишь двадцать семь  процентов населения (данные социологических служб) верят в то, что «новые русские» по зову сердца делятся со своими неимущими согражданами. Вероятно, такое отношение к богатым дядюшкам останется до тех пор, пока люди не получат убедительный ответ на главный вопрос - откуда у этого человека миллиарды на личных счетах?  Как бы не доказывали чубайсы и авены,  что они свои умопомрачительные капиталы заработали в соответствии с законами ельцинской экономики, большинство населения не поверит, что честный человек за год-два мог набить свою мошну миллиардами. Причем во время дефолта не только не потерять их, но даже увеличить.  Так что скрепя сердце, чтобы не дразнить гусей, спонсорством и благотворительностью они будут заниматься, а вот меценатством…извините, пока не время.
Снова возвращаемся к вопросу, что ж тогда двигало прежними меценатами? Да, частенько именно благотворительность открывала возможность купечеству получить ордена и звания. Но в то же время Третьяков, Морозов, Мамонтов демонстративно отказывались от чинов. Для этих господ, прежде всего, было важным то, что скажут о них потомки. С высказыванием потомков у новой России проблемы. Здравомыслящий человек сильно сомневается, что сегодня нефтяные и газовые короли ведут честный бизнес. Почему они бесплатно выкачивают из земли невосполнимое природное богатство? Разве «я, ты, он, она - вместе целая страна» уполномочивали их на это? Конечно, чтобы всевозможная голытьба не митинговала, «новые русские» федерального и местного масштабов отламывают электорату крохотный кусочек от сладкого пирога. Роман Абрамович, например, создает благотворительный фонд «Полярная звезда». Создает как раз перед выборами в Госдуму. 
Что делать? В который раз звучит этот вопрос на территории России.  В который раз повторяю, что только экономические методы позволят бизнесу привить социальную ответственность. Государство, как никогда сильное сейчас, способно создать  условия бизнесу, чтобы на конкурсах по участию в той или иной благотворительной программе крупный бизнес дрался. Для населения России без разницы как будет называться акция по построенному детскому дому, меценатством или благотворительностью.  Нужны благотворительные программы, как на федеральном, так и региональном уровнях. Но не такого пошиба, как строительство храма Христа Спасителя. Современники, занятые в то время в бизнесе, помнят,  как   в центральные СМИ просочились данные о том, что московские власти организовали регулярный сбор некого добровольного взноса на восстановление православной святыни. Причем компании, попытавшиеся (по наивности) от такого меценатства уклониться, заработали крупные неприятности,  как в налоговой сфере, так и в тех традиционно «взяткоемких» областях, контроль за которыми осуществляют санитарная, пожарная, строительная и прочие городские инспекции. У «проклятого царизма» было много грехов, однако трудно заподозрить тот режим в вымогательстве денег со своих подданных.
В памяти вновь  всплывают фигуры П. Третьякова, С. Мамонтова, С. Морозова, П. и С. Щукиных. Это только самые громкие имена, которые буквально у всех на слуху. Но что подготовило появление таких выдающихся личностей? Все они были детьми своего времени, возросшими на родной российской почве. Какое же бремя они сознательно приняли на свои плечи?
Интерес именно к этим фигурам подогревается теми надеждами, которые общество возлагает на возрождающийся класс российских промышленников и предпринимателей. Но при этом забывают, к примеру, что первоначально правительство (а не купцы) создавало в России сиротские приюты и воспитательные дома.
Очевидно, что практика современного, извините, все  таки возьму в кавычки « меценатства» может лишь разочаровать. «Меценат умер!» - раздается стенание в творческих сферах. Скажем по другому.  Меценатство как социальная категория ушла в небытие, повторяться не будем почему. Другое дело, что оно не пришло, вернее еще не пришло. И это не трагедия. Просто нужно уметь ждать. А пока…а пока пусть в обществе развивается спонсорство, благотворительность со всеми вытекающими преференциями со стороны частно-государственного партнерства.
Придет время и в России появятся реальные, а не бутафорские гражданские институты. И главной наградой для бизнесмена будет не очередная  медаль, а признательность  благодарного общества. Тогда, еще сохранившееся здание усадьбы Севрюгова П.Ф. в городе Кинешме,  обрастет строительными лесами. Жаль, что только в эту пору счастливую…















Будут еще храмы…
Предисловие
Я долго вчитывался в условия конкурса и не понимал, чего хотят организаторы  от писателя. Написать рассказ или повесть о меценате? Я вспомнил лекции академика Шаталина С.С. в МГУ имени Ломоносова, на которых он говорил, что прежде чем анализировать проблему, нужно договориться о терминологии. Кто они, эти современные  меценаты? СМИ усиленно рекламирует деяния господ Вексельберга и Усманова. Дескать,  вот  они достойные преемники русских меценатов С. Морозова, С. Мамонтова, Павла и Сергея Третьяковых. Так и хочется сказать: -да полноте вам, господа. Если и есть, то это спонсорство или благотворительность. На данный момент меценатство в России отсутствует.
  В итоге подумал и решил попробовать себя в номинации  «Публицистика: о меценатстве и предпринимательстве в России» (очерки, статьи).  в целях  «привлечения к ним читательского и общественного внимания». Попробую и я привлечь внимание читателя к своим размышлениям.
Будут еще храмы…
                «Для того чтобы процветало искусство,
                нужны не только художники, но и 
                меценаты».
            К. С. Станиславский

Развитие меценатства в России началось с XVIII века, а во второй половине XIX наступил его расцвет. В загородных дворянских усадьбах, в городских дворцах собирались замечательные коллекции памятников российского и западноевропейского искусства, обширные библиотеки. Некоторые  были подарены затем государству. Каждый город имел своего покровителя-мецената, Настоящих меценатов всегда было немного. Три фамилии я уже назвал, добавлю еще:  В. Тредиаковский, М. Беляев, И. Остроухов, С. Рябушинский, А. Бахрушин.  Они остались в памяти народной.
Российские деловые люди смотрели на свою деятельность не столько как на источник наживы, но и как на выполнение задачи, своего рода миссию, возложенную Богом или судьбою. Считалось, что богатство дается в пользование, а не в накопление, поэтому в купеческой среде необычайно были развиты благотворительность и коллекционерство, на что смотрели как на выполнение какого-то свыше назначенного дела.
В мире всегда есть и будут меценаты разного калибра, масштаба, уровня.  Но это в мире. Как известно: «Умом Россию не понять…». Тем более постсоветскую.
Тема, которую учредители предлагают разработать,  полна подводных камней. О чем мы хотим поговорить. О том, что наши нувориши должны вспомнить о благородном течении  прошлой  России как меценатство. Да побойтесь Бога: где мы и где позапрошлый век. И потом,  будем честны: меценатов и в царской России было не так уж много. Хлопотное дело. А  для новой России, это и вовсе неподьемный пласт.  Меценатство, это извините, образ жизни, культура, внутренняя культура. Это даже не образование, как мы привыкли считать. Эти люди понимали, что такое богатство и как им распоряжаться. У нас же людей, преданных (лично) первому, далекому  от понимания культуры президенту,  просто назначили быть миллионерами.  За преданность новой власти. Понимаете! Назначили быть миллионерами! Они даже не понимали и, боюсь, что до сих пор  не понимают, что это за социальная категория: быть социально ответственными. А вы говорите о меценатстве.
Предвижу ваши возражения и готовность привести примеры в виде Вексельберга. Я в ответ только вздохну. Не хочу ссылаться на свое прошлое девяностых, когда мутные волны перестройки выбросили меня на Каинов берег бизнеса. Не буду описывать деяния дней прошлых. Но только спрошу вас, уважаемые организаторы: вы понимаете, что такое лояльность власти? Это дорогого стоит. За нее нужно платить. И Вексельберг платит, и не только он.
Мне больше нравится не воззвание к совести и пониманию проблем страны современных бизнесменов, а принятие логичных и взаимовыгодных  законов. Прочитал проект закона о меценатстве от  28 октября 2014 года «О меценатской деятельности».  Депутаты Государственной Думы Российской Федерации  приняли его  сразу в двух чтениях – втором и третьем. Такое не часто бывает, чтобы сразу в двух чтениях. Только это не тот закон, который требует спешки. Это говорит о непонимании проблемы, что меценатство  не производственная деятельность, это движение души. Закон больше отдает  механизмом спонсорства, хотя формулируется как разработка механизма о меценатстве. Еще раз повторяю, что меценатство это веление души, не требование чего-то взамен. Вспомните правила приема в купеческую гильдию: для того, чтобы стать купцом первой гильдии недостаточно было только финансовой мощи, нужно было сделать какое-то «богоугодное» дело – построить училище, храм, приют для сирот. Я это знаю не по наслышке: у меня дед был купцом второй гильдии и много рассказывал о этих организациях. Если говорить о поощрении меценатства, то в новом законе предусматриваются награды, но при этом налоговые льготы отсутствуют. Бизнесу не очень нужны награды, пусть даже и правительственные. Их налоговой инспекции не предьявишь. Не хочу быть оракулом, что рождается новый «декоративный» закон. Ну не будет бизнес, прочитав новый, явно скороспелый закон,  восстанавливать старинные разрушенные усадьбы, уверяю вас. Наш современный бизнес не готов на нецелевые расходы. Иногда не из-за того, что он не хочет. Подчастую, он не может из-за непредсказуемости социально-политической обстановки.  Нужна практика государственно-частного партнерства. А меценатство как морально-этическую категорию нужно развивать.  Она у современного бизнеса отсутствует. Нужно на данном этапе сделать так, чтобы восстановить старинную усадьбу было выгодно. Реставрации русских усадеб  занятие сугубо коммерческое, поверьте, то есть она не может быть безвозмездной. Нужно понимать, что инвестиции такого рода в сферу культуры – это очень затратные и экономически не эффективные вложения. Чтобы восстановить хотя бы одну усадьбу нужно потратить гораздо больше денег, чем просто построить новое здание.
К тому же усадьба – это не просто какой-то торговый центр, это объект культурного наследия, следовательно, к реставрации и использованию усадеб будут повышенные требования. И, конечно, важно понимание особенной ценности усадьбы как памятника архитектуры и культуры, как места, с которым связано много исторических судеб России.
На этом я, как отставной финансовый аналитик,  разбор закона заканчиваю. Меценатство как воздух нужно сохранению нашей старины. Скоро исчезнут  даже развалины  дворянских усадеб на моей малой родине на Волге,  и превратится великая река, символ России, просто в транспортную артерию.
Не нужно  взывать бизнес о помощи и ссылаться на традиции. Думаете, я, когда руководил банком, не понимал  необходимости возрождения усадьбы  фабриканта Севрюгова П.Ф., что на Волге в моем городе Кинешма. Это здание часть моей жизни. Да и не только моей: моя бабушка проходила в нем курсы ликбеза ( это здание большевики  превратили в клуб прядильно-ткацкой фабрики№2), моя мать девчонкой бегала заниматься в кружки. Я и  брат выросли в этом клубе. И вот я стою перед развалившимся зданием…Грустно и больно.
На другом берегу Волги, в городе Заволжске, находится усадьба генерала Николая Рузского «Студеные ключи». Там  нашелся инвестор и начата реконструкция. Помимо воссоздания первоначального вида архитектурного ансамбля в усадьбе планируется устроить гостиницу на 60 номеров, ресторан, каретный двор, спортивные площадки, банный комплекс, творческие мастерские и экспозиционный зал. К гадалке не ходи, туристов оттуда потом не выманишь. Значит, можно. Нужно хотеть делать, а власти – помочь. Почему не создать налоговые преференции, причем не местном уровне, а на федеральном. Просто усадьба, как архитектурный памятник, да еще новострой, особенных эмоций не вызовет. Нужно туристические комплексы. Весь мир так живет. Время, как говорится, пролетело незаметно. На дворе  2015 год. И как там усадьба? Забираюсь в интернет и…вздрагиваю от холодящих кожу фотографий разрушения.
Уже нет охоты искать виноватых. Упрекать ли муниципальную власть, что та не смогла «вразумить» власть федеральную? Все-таки произведение архитектурного искусства является федеральной собственностью. Упрекать ли Текстильную академию, что она не смогла выцыганить уйму федеральных денег на реконструкцию? Можно долго исходить ядом на  всех и вся, вплоть до правительства и госдумы России, капитализма и рыночной экономики, масонов и американского влияния, магнитных бурь и козней дьявола. Так или иначе, в остатке мы получим развалину красивейшего некогда здания.
 Слава Богу, сейчас потихоньку перестают хаять советскую власть, кот орая, дескать, покрушила и разрушила все. Не все, скажу вам: фабрика,  взявшая на баланс здание усадьбы, поддерживала его в сохранности до известных событий. И, к слову говоря, Севрюгову Павлу Федоровичу, владельцу фабрики, новая, теперь так нелюбимая современными идеологиями советская власть, предлагала оставаться на месте директора. Но он отказался и уехал во Францию.
Хочется, иначе поколения не поймут затеянную перестройку и формирование класса «эффективных собственников, чтобы отечественная буржуазия действительно оказывала заметное влияние на культуру России, ее духовную жизнь. Случаи есть.  Напрягшись можно вспомнить.  Одним из таких ярких представителей нашего времени является Алишер Усманов, бизнесмен, выкупивший произведения искусства М.Ростроповича и Г.Вишневской. Коллекция была выкуплена целиком, и новый владелец вернул её в Россию. Судьба коллекции, собранной Мстиславом Ростроповичем и Галиной Вишневской, определена: четыреста с лишним картин и произведений декоративно-прикладного искусства отправятся в Стрельну, в Константиновский дворец, парадную государственную резиденцию.
Абсолютный же рекорд стоимости выкупленных за рубежом объектов национального достояния тоже принадлежит одиночке: глава холдинга СУАЛ. Виктор Вексельберг заплатил за девять пасхальных яиц работы мастера Фаберже около 120 миллионов долларов. Теперь эти предметы искусства будут выставлены в Кремле.
Но это  единицы. Меня тут же поправят и назовут еще одного современного мецената.  Владимира Патанина, который заявил, что  завещает все свое состояние на  благотворительные цели. В интервью Financial Times миллиардер заявил, что его ежегодные затраты на благотворительность возрастут с 10 миллионов до 25 миллионов долларов, и на такой шаг его подвиг пример Билла Гейтса и Уоррена Баффета. Ну  мог  православный ( по крайней мере он так себя позиционирует) Потанин, беседуя с американским журналистом, сказать, что следует примеру Гаврилы Солодовникова или Кузьмы Солдатенкова!
Весьма негативную реакцию, причем на очень высоком уровне, вызвала покупка Романом Абрамовичем английского футбольного клуба «Челси». И вот теперь дойная корова Ромы «Сибнефть» сообщила, что ей тоже не чуждо меценатство,  и она выделяет 54 млн. долларов на покупку футболистов ЦСКА. Что это - бескорыстная филантропия или животный страх нашкодившего олигарха?
Мы постоянно забываем организацию, которая бы, как никто, должна заниматься воспитанием благотворительности.  Это церковь. Православная церковь, которая четверть века назад , выйдя   из – под гнета КПСС могла бы стать центром идеологии. Могла, безусловно. Но куда там.  Как то быстро заболела наша православная  ветвь христианства светскостью и чаще, чем нужно,  мелькает среди смокингов олигархов белый куколь патриарха, авторитет которого катастрофически падает. Какое уж там воспитание меценатства, когда господин Гундяев не чужд светских скандалов. А меценатство - одни из самых значимых в ряду  упомянутых достоинств православного человека.  Им руководят  причины религиозного характера, диктовавшиеся давними традициями милосердия и благотворительности на Руси, осознанием потребности помогать другим.
Благодаря тому, что протестанты считали материальное благополучие признаком праведности и угодности Богу, в Европе восторжествовал капитализм. В России же, с ее антикультом богатства (Марина Цветаева точно подметила, что «сознание неправды денег в русской душе невытравимо») и присказкой «бедность не порок», купцов называли не иначе как кровопийцами, а банкиров — процентщиками. Тем не менее, богачи лечили, учили и просвещали неимущих, двигали науку, культуру и искусство. И поскольку миллионщики наши по большей части вышли из крестьян, были людьми набожными и жили по законам христианской морали, желание «пособить сирым и убогим» шло у них от чистого сердца. Хотя, конечно, кто-то мечтал и звание приобрести, и орден, и чтобы имя на фронтоне большими буквами...
Настоящему меценату (с точки зрения отечественных традиций), истинному благотворителю не нужна в качестве компенсации реклама, позволяющая сегодня с лихвою возместить затраты. Показательно в этой связи, что Савва Тимофеевич Морозов обещал всестороннюю помощь основателям Художественного театра при условии: его имя не должно упоминаться в газетах.
Филантропические деяния богатейшего московского купечества принято объяснять его религиозностью. Действительно, крупные купеческие династии за небольшим исключением принадлежали к старообрядчеству. У «ревнителей древнего благочестия» сознание греховности денег было неискоренимым. Раздача мелочи нищим фактически приравнивалась к важнейшим церковным обрядам. Однако со временем под воздействием атеистических «стремлений века» религиозное чувство притуплялось. Филантропия же не только не оскудевала, но, наоборот, принимала, казалось бы, безграничные размеры. Предприниматель и известный мемуарист Н. Варенцов подчеркивает стихийность и первоначальную неуправляемость этого процесса: «Кормление нищих, подачи милостыни, посещение тюрем, прием юродивых, странников... заменились пожертвованиями в какие-нибудь комитеты, возглавляемые какими-нибудь знатными особами, купечеству чуждыми, даже без уверенности, что жертвуемые деньги будут расходоваться целесообразно».
Таких примеров множество…но в России до 1917 года. Конечно, прикормленная пресса пытается показать, что  в новой России семимильными шагами возвращаются утерянные во время советской власти, моральные ценности. Что здесь скажешь…Работа у них такая. Но, довольно ерничества. Снова во главе угла ставится вопрос: Что делать? Что делать, чтобы новоиспеченные, волею случая, нувориши поняли свою обязанность.  Именно обязанность: быть социально ответственными. Бог с ними, с яицами Фаберже. Пусть Патанин коллекционирует церковные награды, которые щедрой рукой отсыпает ему глава современной церкви. Давайте думать о «сирых и убогих». Вспомним дома престарелых, детские дома и многое-многое другое. Повторяю: в основу благотворительности ( о меценатстве не говорю) должно лечь частно-государственное партнерство.
На время нужно забыть о меценатстве. Будем откровенны: прервалась цепь времен. Не возродить этого течения: ситуация не та,  время не то и, главное, люди не те. В лучшем случае это может быть благотворительность.  На эту  акцию, возглавляемую государством,  отечественная буржуазия среагирует.
Нужно подождать, как бы не хотелось «национально ориентированной писательской братии»  ускорить, возрождение «золотого века». Он, «золотой век», придет. Но не скоро. Придет, когда исчезнет страх новоявленной буржуазии, что у них не отберут (читай, национализируют) их активы, «заработанные непосильным трудом» и они вернут в Россию  капиталы. Не в последнюю очередь они опасаются и того, что излишняя щедрость привлечет пристальное внимание к происхождению их денег. Ибо 90 процентов состояний нажиты криминальным путем. Известный российский пивной король Олег Тиньков, например, не скрывает этого: «То, что я сейчас делаю, это минимум статей 50 советского УК. В те бы времена я из тюрьмы выходил, а потом снова сидел». Алюминиевый король Анатолий Быков лет 6 уже с российским УК разобраться не может, а  в Красноярском крае тоже меценатом числился.
Ни один из нуворишей  не согласится откровенно рассказать, как успеха в жизни добился. Значит, есть что скрывать, есть в душе черная память, которую не хочется тревожить. В таком случае, не рано ли утверждать, что материальная помощь богачей - это нравственное движение их душ?
Хотя бизнесу необходимо признание не только власть предержащих, но и всего общества. Он себя очень неуютно чувствует, современный бизнес. Каждый «назначенный миллионер помнит, что оружие пролетариата- булыжник». Да и что такое «русский бунт», он тоже догадывается. С этим, увы, пока туго, поскольку лишь 27 процентов населения (данные социологических служб) верят в то, что «новые русские» по зову сердца делятся со своими неимущими согражданами. Вероятно, такое отношение к богатым дядюшкам останется до тех пор, пока люди не получат убедительный ответ на главный вопрос - откуда у этого человека миллиарды на личных счетах? Ведь как бы не доказывали чубайсы, авены, бендукидзе, йорданы, что они свои умопомрачительные капиталы заработали в соответствии с законами ельцинской экономики, большинство населения не поверит, что честный человек за год-два мог набить свою мошну миллиардами. Причем во время дефолта не только не потерять их, но даже увеличить.  Так что скрепя сердце спонсорством и благотворительностью они будут заниматься, а вот меценатством…извините, пока не время.
Нужны благотворительные программы, как на федеральном, так и региональном уровнях. Но не такого пошиба, как строительство храма Христа Спасителя. Современники, занятые в то время в бизнесе, помнят как   в центральные СМИ просочились данные о том, что московские власти организовали регулярный сбор некого добровольного взноса на восстановление православной святыни. Причем компании, попытавшиеся (по наивности) от такого меценатства уклониться, заработали крупные неприятности,  как в налоговой сфере, так и в тех традиционно "взяткоемких" областях, контроль за которыми осуществляют санитарная, пожарная, строительная и прочие городские инспекции. У «проклятого царизма» было много грехов, однако трудно заподозрить тот режим в вымогательстве денег со своих подданных.
 Опять возвращаемся к вопросу, что ж тогда двигало прежними меценатами? Да, частенько именно благотворительность открывала возможность купечеству получить ордена и звания. Например, небезызвестный филантроп Солдатенков имел «за пожертвования и усердие» ордена Станислава 3-й и 4-й степеней, Анны 2-й степени и Владимира 4-й степени. Но в то же время Третьяков, Морозов, Мамонтов демонстративно отказывались от чинов. Для этих господ, прежде всего, было важным то, что скажут о них потомки.
С высказыванием потомков у новой России проблемы. Здравомыслящий человек сильно сомневается, что сегодня нефтяные и газовые короли ведут честный бизнес. Почему они бесплатно выкачивают из земли невосполнимое природное богатство? Разве «я, ты, он, она - вместе целая страна» уполномочивали их на это? Конечно, чтобы всевозможная голытьба не митинговала, «новые русские» федерального и местного масштабов отламывают электорату крохотный кусочек от сладкого пирога. Роман Абрамович, например, создает благотворительный фонд «Полярная звезда». Создает как раз перед выборами в Госдуму. 
Новая российская смута беспощадно и бестолково расшвыряла в разные стороны привычные духовные ориентиры. Кажется, очередной раз в русской истории «черт намешал» и в жизни, и в человеческих головах. Умение заработать - причем любыми средствами - неожиданно стало самым ценимым социальным качеством. Ничтоже сумняшеся, это оправдывали железной необходимостью поскорее сколотить «первоначальный капитал». В условиях богатой и сбитой с толку России - несложная задача. Но сразу же раздались голоса о беззащитности культуры в царстве чистогана.  Более того, судя по данным социологических опросов, часть населения резко отрицательно относится к тому, что миллионы долларов выбрасываются «на побрякушки, мазню и пинание мячика». ( Вот вам признательность за акции Вексельберга, Умарова, Абрамовича). Тем не менее, лишившись возможности с помощью денег напрямую влиять на власть, олигархи вынуждены использовать благотворительность как не самый эффективный, но действенный метод воздействия на политические процессы. Именно так строятся отношения крупного бизнеса и общества на Западе. Поэтому, как считают некоторые политологи, размах частной благотворительности можно считать критерием оценки успешности всего государства.
В силах государства создать  условия бизнесу, дать ему  преференции,  чтобы на конкурсах по участию в той или иной благотворительной программе крупный бизнес дрался. Для населения России без разницы как будет называться акция по построенному детскому дому, меценатством или благотворительностью.
 Ныне внимание историков приковано исключительно к филантропической деятельности купечества XIX века. Действительно, расцвет меценатства в России приходится на вторую половину XIX века и начало XX столетия. В памяти сразу же всплывают фигуры П. Третьякова, С. Мамонтова, С. Морозова, П. и С. Щукиных. Это только самые громкие имена, которые буквально у всех на слуху. Но что подготовило появление таких выдающихся личностей? Ведь все они были детьми своего времени, возросшими на родной российской почве. Какое же бремя они сознательно приняли на свои плечи?
Интерес именно к этим фигурам подогревается теми надеждами, которые общество возлагает на возрождающийся класс российских промышленников и предпринимателей. Но при этом забывают, к примеру, что первоначально правительство (а не купцы) создавало в России сиротские приюты и воспитательные дома.
Очевидно, что практика современного, извините, все таки возьму в кавычки « меценатства» может лишь разочаровать. Чаще всего она ограничивается обильными фуршетами, после которых нестерпимо болит голова. «Меценат умер!» - раздается стенание в творческих сферах. Но ведь надо сказать, что человек, сколотивший большие деньги в современных условиях, вовсе не ощущает их «греховность». Большие деньги - законное вознаграждение тому, кто оказался умнее и энергичнее собратьев. Он вовсе не видит оснований (как Третьяков) возвращать их обществу. Этим объясняется его инстинктивное отторжение любых культурных проектов, в которых он не видит для себя реальной пользы.
Конечно, придет время и в России появятся реальные, а не бутафорские гражданские институты. И главной наградой для бизнесмена будет не очередная  медаль, а признательность  благодарного общества. Тогда, еще сохранившееся здание усадьбы Севрюгова П.Ф. в городе Кинешме,  обрастет строительными лесами. Жаль, что только в эту пору счастливую…













С творчеством Симонова по жизни
Далекий 1964 год. Забытый богом и фабричной администрацией поселок прядильщиков и ткачей, что приютился на берегу Волги рядом с кормилицей -  фабрикой. Невеселое время, я вам скажу. Кремлевский мечтатель, Хрущев Н.С. в своем неуемном желании привести страну к коммунизму, довел Россию до очередей в магазинах за элементарным хлебом.
Прошли новогодние праздники, а с ним  завершились школьные каникулы. Я, одиннадцатилетний пацаненок,  сижу за столом, пытаясь сосредоточиться над домашним заданием. Занятия в пятом классе начинались во вторую смену. В комнате царил полумрак, затянутые морозным кружевом окна неохотно пропускали белесый свет.
 «Что на улице делается»- подумалось, и я попытался открыть форточку, но ее плотно прихватил ночной мороз. Тогда я стал дуть на стекло и вскоре смог одним глазом посмотреть,  на улицу. Картина типичная для рабочего поселка:  снег плотно  накрыл сараи, котухи, балаганы. Верхушки заборов торчали из сугробов.  Словно нитка бисера протянулась тропинка от подьезда  вдаль, к цивилизации, там,  где фабрика, магазин, школа. Тропинку протоптали рабочие, идущие на смену. На улице тихо, словно поселок обложили ватой.
Я вздохнул и хотел отпрянуть от глазка, как увидел согбенную фигуру, старательно ступающую по тропинке. Фигурка тянула санки с большой почтовой сумкой.
- Почтальон! Тетя Маша, – радостно подумал я и бросился в коридор  надевать валенки. Да, это была наш поселковый почтальон. Кто звал ее Машей, кто Марией.  Для нас, детей, она была тетей Машей, которая, как стойкий оловянный солдатик, много лет обслуживала наш поселок нехитрыми услугами связи. Ее всегда ждали и почту разбирали тут же, у подьезда. 
- Намерзлась, поди… Пойдем чайком попою – приговаривала старушка соседка, которой тетя Маша отдала новогоднюю открытку.
-Спасибо, тетя Катя, потом как-нибудь. Почты много. Видишь, какая тяга – кивнула на сумку  тетя Маша, потуже затягивая серый шерстяной платок.- Еще на Буденный нужно дотащиться. - сказала почтальон, глядя  в сторону  едва видневшегося в снежной кипени поля следующего поселка. Такая была наша сторона: поселки, разделенные полями. Среди них полосы, отдаленно напоминающие дороги. Снегоуборочной техники  у фабрики не было. Случись что, никакая машина не проедет.
-Тетя Маша -  заблажил я, выбегая на улицу – в четвертую что-нибудь есть?
-А как же! Есть, держи – сказала почтальон, подавая газеты и, невиданный ранее, журнал серого цвета.
-Ром ан – газета – прочитала тетя Маша. –Ишь ты, я слышала, что есть такой журнал, но не видела. Алексей Иванович, поди, выписал. Я кивнул головой, всматриваясь в обложку.
-  «Солдатами не рождаются». Константин Симонов – проговорила тетя Маша. – И фотография есть. С фото смотрел на нас моложавый мужчина в черном свитере. В руках он держал курительную трубку. – Ну, читайте, если будет что интересное, попрошу у отца почитать. Молодец, Алексей Иванович, не пожалел денег, такой журнал выписал - повторила тетя Маша. Она была права, наш почтальон. Поселковый народ жил скупо, прижимисто, деньгам знал счет.  Выписывали, как правило, местную газету «Приволжская правда», чтобы знать городские новости да на последней странице печаталась нехитрая телевизионная программа (Медленно, но настойчиво, от премии к премии, в жилищах текстильного пролетариата стали появляться телевизоры). Рукодельницы, как мама,  выписывали журнал «Работница», чтобы получить выкройки и сразить местных модниц очередным фасоном платья ( для этих целей ей верно служила машинка «Зингер», доставшаяся в наследство от бабушки). Отец, как поселковый интеллигент, читал «Правду»,   а я, как пионер,  был подписан  на «Пионерскую правду».  А тут неизвестная никому «Роман-газета». Было чему  удивиться.
Почтальон впрягся в свои сани,  и потащился в сторону поля. Начавшаяся поземка быстро замела ее силуэт, а я побежал домой.
Роман-газета» №1.1964 год.  Симонов К. «Солдатами не рождаются». Роман. Книга 1. –  я пробежал  еще раз глазами серую обложку. Открыл мягкую обложку и углубился в чтение. Через несколько минут были забыты и уроки, и газета «Пионерская правда». Я окунулся в текст.
На дворе набирал обороты 1964 год. Советские люди еще не знали, что готовится акция по празднованию 20- летия Победы советского народа над фашистской Германией. Что восстановят выходной день и выпустят медаль «20 лет победы над фашистской Германией».  Это было очень кстати, так как фронтовики приуныли. За насущными задачами бытия как-то стерлись их заслуги. Да еще был памятен Указ  Президиума  Верховного Совета СССР от 10 сентября 1947 года, которым  были отменены денежные выплаты по орденам и медалям. По « многочисленным просьбам» самих фронтовиков, конечно, шутили ветераны.   Указ  ударил по престижу фронтовика,  и отцовские и материнские  награды  перекочевали на затасканные ковбойки таких пацанов, как я. А тут такой журнал!
Нужно ли говорить, что «роман-газета»  был зачитан. Его в семье  читали  все, у кого было свободное время. Даже мама, которая за хлопотами по дому и хозяйству смотрела только «Работницу» и та  успевала прочитать страницу-другую. А в конце месяца нас ждал новый подарок: роман-газета №2.1964 - Симонов К. «Солдатами не рождаются». Роман. Книга 1 (окончание).
Журналы  были  прочитаны очень быстро. Народ осмыслил написанное, и стал обмениваться мнениями. Невиданное дело: отец и мать, два фронтовика, заговорили о войне. Обычно из них нельзя было и слова выжать.
 –Война была, все воевали…- бурчал отец, отвязываясь от моих назойливых мальчишеских вопросов. Матушка, как человек более мягкий, отвечала, но тоже не особенно распространяясь о своих годах, проведенных восемнадцатилетней девчонкой на фронте.
 – Призвали и пошла…  - отнекивалась она, хлопоча на кухне. Вот и поговорили… Я не помню,  по какому случаю собрались за столом  наши родные: мои дядья и тетушки. Простые работяги прядильно-ткацкого производства. Они прошли войну, вытянули разруху, царящую после войны.  И свершилось удивительное. После пары стопок добротного самогона ( несмотря на уголовное наказание за самогоноварение гнали все, включая поселкового участкового) отец достал  оба журнала «Роман-газеты» и со словами – Посмотри, Петр, - дал моему дяде. Тот полазал по карманам, надел видавшие виды очки, и углубился в чтение. Чтение затянулось,  и мама была вынуждена одернуть зачитавшегося брательника, вроде, ты,  что здесь избу-читальню устроил. Дядя Петя  оторвался от книги. – Сильно написано, Алексей, одолжи почитать. Отец с явной неохотой отдал шурину журналы, строго предупредив, чтобы не затерял. Так и пошли гулять наши журналы по всей, тогда еще многочисленной, нашей  родне. Что-то произошло с родителями и родственниками: они разговорились. Каждому было, что рассказать.
 Я четко запомнил вердикт отца: - Да, Петр, вспомнят  и будут писать о нас. – Помолчал и добавил – Только мы до этих времен не доживем.  Дядя Петя подвел итог: - Да будет тебе, Алексей. Такую войну пережили, живы остались,  и слава богу. И снова забулькала по стаканам белесая маслянистая жидкость.
В силу возраста, я  не догадался сразу посмотреть выходные данные журнала.  Когда прочитал, то интерес к Константину Симонову только возрос.  Чтобы удовлетворить любопытство, я пошел в школьную библиотеку. Екатерина Игнатьевна,  пожилая седая женщина, которую мы втайне побаивалась, выслушала мое сбивчивое сообщение и спросила, откуда я узнал о Симонове. ( Позже, гораздо позже,  я узнаю, что в это время  заканчивались гонения на великого писателя и поэта). Узнав о вышедшей «Роман-газете»,  она как-то просветлела лицом и сказала, что ничего из запрашиваемых книг (  нужно ли говорить, что я запросил «Живые и мертвые», «Последнее лето») в нашей библиотеке нет. Увидев мою огорченную физиономию, она улыбнулась и сказала, что Симонов есть в программе средней школы и я обязательно познакомлюсь с его творчеством ( Я не оправдал ее  прогнозы, ибо среднюю школу не закончил). А пока она рекомендует мне вот что…Екатерина Игнатьевна ушла в закрома библиотеки и вернулась с серенькой невзрачной книжечкой.  – На вот, почитай, это стихи Константина Симонова. Я остолбенел. Ну действительно! Конкретному поселковому пацану – стихи!  Екатерина Игнатьевна на улыбнулась и добавила: - Почитай, почитай. Эти стихи о войне,  о дружбе…помолчав, добавила, …о любви. Откуда тогда мне было знать, что наш школьный библиотекарь с 1941 года по 1945  пройдет путь фронтовой медсестры. И когда в одну из торжественных дат, которые пройдут чередой после  девятого мая 1965 года,  я увижу ее в президиуме вместе с моей мамой, то очень удивлюсь.
А пока я взял сборник и ушел, от растерянности позабыв сказать «Спасибо». Выйдя из библиотеки,  аккуратно затолкал книгу в полевую сумку, чтобы не дай бог, сотоварищи увидят, что я докатился до стихов.
Константин Симонов. «Избранные стихи». Государственное издательство художественной литературы. Москва 1958 год. –  просмотрел я обложку книги, вытаскивая ее дома.
-Гммм,-  что-то заершилось в мальчишеской, тесной для лирики,  голове. Но сел и открыл  наугад, посередине:  «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…», «Если дорог тебе твой дом…», «Майор привёз мальчишку на лафете…», «Жди меня, и я вернусь…».  Я, одиннадцатилетний мальчишка, зачитался! Зачитался стихами Симонова так, как не зачитывался никакими другими рассказами  программы школы. Конечно, я далек был от любовной лирики, но уже понимал, что была война, была передовая. Я видел ордена и медали отца и матери. Многое уже понимал. И эти стихи обобщили все прочитанное и увиденное ранее. Да еще наложились на недавно прочитанные журналы «Солдатами не рождаются».
Авторитета поэзии Константина Симонова добавила матушка. Как-то возвратившись из магазина,  я застал ее, читавшую эту книгу. На мой удивленный взгляд, она спросила, где я взял такой сборник.
-Екатерина Игнатьевна дала, в библиотеке – ответил я сбрасывая в коридоре валенки. –А что, мам? - Мать вздохнула и, помолчав, сказала, что некоторые стихи она читала в войну. А вот этот… Ну нужно ли говорить, что она прочитала: « Жди меня и я вернусь…Газету, в которой было напечатано стихотворение,  растаскивали  по карманам, кому газет не доставалось,  переписывали стихи на листок бумаги. Это я крепко запомнил.
Помню, как возвращал сборник библиотекарю и та, пряча улыбку, спросила, понравились ли мне стихи. Я, почему-то,  жутко покраснев, кивнул головой. Екатерина Игнатьевна поняла, что творится в мальчишеской душе  и отпустила меня восвояси, сказав, чтобы я заходил, она подберет еще.
Потом случится совершенно неординарное событие в нашей провинциальной жизни: весной 1964 года, а точнее в мае, в город завезут картину «Живые и мертвые».  Советский двухсерийный художественный фильм, снятый на Московской ордена Ленина киностудии «Мосфильм» в 1964 году режиссёром Александром Столпером по первой части одноимённого романа Константина Симонова –гласила аннотация в местной газете. . Почему неординарное? Да потому, что все фильмы в российскую глубинку приходили с годичным опозданием. А тут год в год. Что- то крепко щелкнуло в головах у правительства,  что не хлебом единым жив человек ( а у нас и с хлебом было из ряда вон плохо). Более того, фильм «Живые и мертвые» пошел не только в двух городских  кинотеатрах, но лента  закрутилась  и в фабричных клубах,  и сельских кино передвижках. Не верите? Да, именно так и было. Больше того, в виду сменности работы на фабрике, дирекция кинотеатра фабрики № 2 распорядилась, чтобы этот фильм показывали и утром. Что было! Народ валил валом. Это было массовое мероприятие. Мы, пацаны, умудрялись посмотреть  фильм по паре раз.
Кирилл Лавров, Анатолий Папанов,  Олег Ефремов, Людмила Крылова, и без того популярные актеры того времени, вознеслись на новые высоты, На высоты народного почитания и народной любви.
А летом, (я в это время буду в пионерском лагере), придут еще два журнала «Роман-газеты» №13.1964 - Симонов К. – « Солдатами не рождаются». Роман. Книга 2, и  №14.1964 - Симонов К. – «Солдатами не рождаются». Роман. Книга 2 (окончание). В это время наш папа был уже не оригинален. Почта, поняв какие доходы сулит им подписка, дала в «Приволжской правде»  перечень ожидаемых произведений во втором полугодии 1964 года. Среди них, конечно, были и продолжение роман-газеты «Солдатами- не рождаются». Представляю, как почтальон тетя Маша обрывала себе руки, разнося в разы увеличившуюся подписку.
Я думаю, что это был  лучший подарок к пятидесятилетию Константину Симонову, который страна отмечала в ноябре 1965 года. После долгого забвения он снова появился на писательском небосклоне и указом Президиума Верховного Совета СССР  был награжден орденом Ленина. В этой награде было признание народа за его трилогию: «Живые и мертвые», « Солдатами не рождаются», «Последнее лето».
Мне повезет. Я, служа в ВМФ СССР, услышу стихи Симонова  в Театре Советской Армии в Москве на тридцатилетие Победы в 1975 году. В то время театр практиковал  «фон» на задних рядах зала  из военнослужащих Вооруженных Сил Советского Союза. Читали стихи профессиональные артисты. И, конечно,  читали «:  «Ты помнишь, Алёша, дороги Смоленщины…», «Если дорог тебе твой дом…», «Майор привёз мальчишку на лафете…», «Жди меня, и я вернусь…».  Мы, двадцатилетние мальчишки, одетые в военную форму, отбивали себе ладони в аплодисментах, благодаря исполнителей.  В перерыве гости шептались и поглядывали на вход. По слухам обещали быть Константин Симонов и Борис Полевой. Но перерыв закончился, а гости не прибыли. Я  прослонялся у входа  до самого последнего звонка, но увидеть полюбившегося писателя и поэта не удалось
А в 1979 году    Симонова К.М. не стало. До обидного мало прожил такой большой человек. В его жизни было все: любовь, разочарование, взлеты,  падения. На него нападали критики, но он шел, большой красивый человек, не обращая внимания на всякую литературную муть, клубящуюся вокруг.  Обидеть его, это означало обидеть не только ветеранов войны, но и их жен, дождавшихся своих любимых.
Прошли годы. Набирали обороты восьмидесятые. Я закончил  МГУ имени Ломоносова,  получил распределение в Заполярье.
Страна готовилась отметить сорокалетие со дня Победы. Заполярье очень чувствительно к Великой Отечественной войне. По количеству бомб, сброшенных на Мурманск, он «уступил» только Сталинграду. Только на Кольском полуострове государственная граница осталась незыблимой. А полуостров Рыбачий за твердость получил название «Гранитного линкора».
Мы, комсомольцы Печенгского района, самого северо-западного района в СССР выехали на  Рыбачий, чтобы почтить память бойцов Полярной дивизии  и матросов Северного флота, защищавших полуостров. Там, на гранитных скалах, они остановили хваленых немецких егерей и заставили их вгрызться в негостеприимную заполярную землю. Но и советских бойцов полегло немало. Мы   возложили  венки к памятнику защитникам Заполярья, стоявшему у подножия хребтов Муста - Тунтури.  Здесь, на Рыбачьем, все напоминало о войне: мотки колючей проволоки, блиндажи из камня, и осколки, гильзы…Их можно было собирать горстями.
Вечером, в легких весенних сумерках, у костра начался импровизированный концерт. Звенели гитары, молодежь  пела бардовские песни.  Вдруг раздался высокий девичий голос: «Жди меня. И я вернусь…». Я повернул голову в сторону костра. У огня стояла худенькая девушка с короткой прической и читала стихи Симонова. Как она читала! У меня стыла спина от этих режущих душу строк. Эффект усиливался тем, что там, внизу,  неиствовало море, Баренцево море, ставшее могилой для многих  защитников Заполярья, которых ждали. В полной тишине она читала святые строки,  а когда закончила, то стояла мертвая тишина. Только ветер свистел в гранитных валунах.  Затем тишина взорвалась аплодисментами. Хлопали истово, от всего сердца.
 Затем, не сговариваясь, мы запели: «Прощайте скалистые горы…»-  гимн Советского Заполярья, реквием погибшим здесь, на этой стылой земле.  Запели разом, по порыву души. Это была наша благодарность той, которая ждала. А девушка стояла  счастливая, застенчиво улыбаясь. В руках она держала книжечку, по- детски, заложив страницу пальцем.
 Я найду эту книгу.  Константин Симонов «Мурманское направление»  «Мурманское книжное издательство» .1972 год.  «Мне захотелось объединить в этой книге, которая выйдет в Мур¬манске, все то, что на протяжении ряда лет было связано в моей работе с поездками в Заполярье, впечатлениями, вынесенными из этих поездок, с людьми, которых я встречал в  этих краях» - гласила краткая запись от автора. В этой книге были собраны рассказы и стихи, написанные Симоновым во время его командировок на Север, на кандалакшское направление. И, конечно же, так полюбившиеся народу самые популярные стихи.
А потом мутные волны перестройки накрыли страну. Масса конъюнктурщиков от литературы вцепилась в имена великих людей, создававших историю нашего государства. Не исключением оказался и Константин Михайлович Симонов. Некий  Огрызко  В.В., литературный критик,  в своей статье «Жертва своего времени: Константин Симонов» ( роман-газета № 13 от 2011) попытался навести тень на имя великого поэта и писателя. Но,  не удалось, не получилось.
После кончины его прах был развеян на Буйничском поле, что в Белоруссии. Поле,  которое писатель Константин Симонов описал в своем романе «Живые и мертвые». Именно здесь советская армия проявляла чудеса героизма. На обратной стороне камня закреплена табличка с надписью: «К.М.Симонов. 1916 - 1979. Всю жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал развеять здесь свой прах»
Моя последняя встреча произошла с Константином Симоновым совсем недавно, на Волге. Гуляя на бульваре своего родного города,  я увидел мираж. Да,  так мне показалось.  Разрезая форштевнем  волжские волны, по реке шел  красивый  теплоход. Когда я всмотрелся в  надпись на борту, то вздрогнул: на нем золотыми буквами было написано: «Константин Симонов».   Нужно ли говорить, что в мыслях промчалась все мои жизненные  сюжеты, связанные с памятью Симонова К.М. Я вцепился в поручни бульварного ограждения и  не выпускал теплоход из вида. Он же, не останавливаясь, величаво прошел мимо причалов речного вокзала и растаял в туманной  дымке. Прощай. «Константин Симонов».




Будь счастлив, Человек
                Человек, его умение быть счастливым в
                окружающем  мире, умение
                противостоять  судьбе.
                Из материалов творческого конкурса-
                проекта
Это кто здесь человек? Я подошел к зеркалу и посмотрелся в него. Из зеркала глянуло  отражение. Судя по законам физики -мое. Я чуть было не подмигнул ему. Дескать, жив, курилка. Всмотрелся. Да чего, вообщем, смотреть. На тебя тускловатыми, цвета свиного студня, смотрели глазки ( Господи, где вы зеркала души!). Слава богу, нет мешков, все- таки здоровый образ жизни пошел к лицу, вернее, на пользу лицу. Седоватый ежик вместо пшеничного чуба. Это ничего, хорошо лысины нет.  Что вы хотите от особи мужеского полу в возрасте шестидесяти лет. Если верить господину Гундяеву В.Н., ( кто не знает: патриарх всея Руси Кирилл) так каждый день после шестидесяти нужно воспринимать как благодать божью. А он знает, что говорит.
Так что Человек? Можешь отойти от зеркала и задуматься. О чем? Да все о ней, о бренности. Ты прожил жизнь и у тебя есть, что о ней сказать. Как - то по- еврейски получилось: «У меня есть, что сказать». А что у тебя есть сказать? Может быть, даже в тему. Ну-ка я еще разок прочитаю:  «Человек в современном мире - в поисках счастья, вопреки времени, вопреки судьбе, вопреки всему миру». Крепко сказано. Почти по горьковски. «Человек-это звучит гордо». Я уже и забыл когда этак, по фанфарному, звучал хомо сапиенс. А то  десятилетия только и слышал: «Дорохгые россыяны (Прости меня великий и могучий…Это не я так высказался. Я бы просто не смог. Это первый-  «всенародно избранный»). «Контингент» -это я получил в подарок   в бесконечных очередях Пенсионного фонда, «Электорат»-  ну, это без комментариев! Смотрите газеты, читать не обязательно. О «Мущинах» я и не говорю. Хорошо кликуху  «Совок» в последнее время не упоминают. А то хоть за границу не выезжай.
Есть от чего разволноваться и задуматься. Неужели вспомнили о человеке. Не о гегемоне, который «Высокие горы сдвигал и менял течения рек», а о маленьком современном человеке, населяющем современный мир!  Сел за стол, скручиваю лист с текстом в кулек, смотрю на свет. Разворачиваю  и снова читаю: «Под патронажем Государственной Думы».  Бог мой!  Им- то это зачем!
«Мы свой, мы новый мир построим». Это о них любимых. Зачем им мнение «Человеков» о счастье в мире.  О каком мире идет речь?  О их, «Депутатском»,  или о мирке российского обывателя. Это ему, российскому обывателю, предлагается продумать инструмент под наименованием «Вопреки», чтобы выжить. Где он, этот инструмент «Вопреки». Можно договориться до того, что вспомним:  булыжник - оружие пролетариата. А что? Неплохой инструмент, если вспомнить последствия применения.
Нас довольно кормили понятием счастья. Это царство божье у церкви, коммунизм- у большевиков. Только  никак не пойму, чем кормит нас сейчас нью демократия. По-моему,  свободой. Ох уж это сладкая слово «Свобода». Как сейчас помню господ (именно господ!) которые призывали радоваться и пользоваться свободой. Можно подумать, что это туалетная бумага. Клюнули. Клюнули добродушные российские обыватели, устав от бескормицы и шаманских лозунгов КПСС, вроде «Больше товаров хороших и разных». Но то, что отсутствие колбасы и смена формации, совершенно разные категории забыли, несмотря на  изучение политической экономии в каждом вузе.   Ну и радуйтесь  этой самой свободе маленькие люди. Вам платят скудное жалованье, немного отличающееся от  стоимости потребительской корзины. Вы можете купить себе жилье? Можете! Можете поехать за границу? Можете. Вы все можете. Если сможете.
Твое ли это дело пускаться в философию обмана. Тебе мало начала девяностых, когда ты, имея доступ к обсуждению  абсурдных программ вроде «500 дней » на живую нитку, сметанных   явлинскими ,  пытался доказать абсурдность этих начинаний. Да   среди невинных строк Егорушки Гайдара проглядывало мурло капитализма! Он под руководством Джефри Сакса ( кто не знает: советник по переобустройству России, сотрудник Гарвардского университета) уже знал какой современный мир  построит. Жаль дедушка не дожил до светлого денечка, а то бы порадовался за внучка.
А может это твое дело написать о Человеке, о  его умении «Вопреки всему миру быть счастливым в окружающем  мире, умении противостоять  судьбе».  Это же твое. Не для тебя ли жизнь в девяностых разорвалась надвое. Как молния рвет небо, словно автогеном корежа металл  на неравные доли, так и твоя судьба разорвалась надвое. Да что там твоя! Жизнь великого народа разорвалась пополам.  На «До и после».
Пусть яйцеголовые парни с философских факультетов в современных институтах по различным правам и проблемам современного мира ломают головы над прояснением в сознании  освободившегося от социалистических понятий вроде:  «Труд, равенство, братство» человека и закладывании ему в сознании с помощью СМИ демократических ценностей. Это их работа, им за это зарплату платят, весьма неплохую. Идеологическое обеспечение, оно всегда дорого стоило.
О ком же  написать? О каком счастливом человеке? Может о Чубайсе? А что? Ты его неплохо знаешь. Видел, слушал.  Особенно его лозунг: «Торопитесь, на всех не хватит»- чего стоит. Это он о приватизации государственного имущества высказался. Чубайсовскому   умению быть счастливым в мире можно позавидовать.   Его окружающий мир ненавидит, а ему ничего. Может, это и есть   умение противостоять  окружающему  миру? Огородился бетонным забором с себе подобными на Рублевке и противостоит. Да еще легенду о покушении придумал для убедительности что вот, дескать, приходится противостоять.
Я мог бы написать звонкий рассказ о  «Человеках», ухвативших бога за бороду. О том, кто сейчас тачает рукавицы в Магаданском крае или о том, кто вагонами возил девочек в Куршавель. Они прошли передо мной во времена их расцвета и могущества.  О их пишут в детских купленных ими журналах, что они на «Последнем курсе с друзьями купили небольшой коммерческий банк. ( Представляете ларек возле института, где продаются дешевые коммерческие банки. Пару раз не пообедал,  и на тебе - «Банк в кармане»).   Конечно же, по сладким сказкам для детишек, они разбогатели благодаря собственному гениусу. О залоговых аукционах, которые устраивал не выходящий из запоев «всенародный избранный» я умалчиваю.  А как разбогатеть по иному в счастливой стране с равными возможностями, если тебя не приведет к нетрезвому папе любимая дочка и не покажет на застенчивого паренька и не скажет, что именно Рома может стать семейным кассиром.    У них все как по Шолохову: «Вот она наша власть…Любушка».
Нет, нужно написать что-то другое. Хочется услышать что-то о маленьком чеховском человечке, который: « Бац!» и - счастлив в окружающем мире. Только где  «Этот Бац?».  Где панацея счастья? Почему наша страна, как Моисей со своим народом, уже двадцать с лишним лет болтается в его поисках.
Может, написать о молодом человеке, недавнем выпускнике вуза. Начать с того, что он умен, учился на бюджетном отделении, получал стипендии патаниных и прохоровых и его наперебой приглашали в престижные фирмы с третьего курса. Ну, все как положено в счастливой стране. И вот сей молодой человек, окрыленный догматами о свободном капиталистическом обществе, написав  бизнес-план, идет в коммерческий банк ( Тот, самый, который  купил с группой друзей один из счастливых людей нашей страны) и просит там кредит для развития собственного бизнеса. Как сладко кружится голова: «Собственный бизнес»! Чем не счастье для себя и окружающего тебя мира. Но  наш герой забыл, что в банке существуют такие понятия как «Обеспечение кредита» и «Процентные ставки». И все это неподьемно для молодого  выпускника. Словом, после обстоятельного разговора с  клерком банка, счастье для человека становится весьма туманным.
Нет, тоже не пойдет. Очень уж пессимистично. Не видно  начинающего бизнесмена купающегося в лучах предпринимательского счастья.  Смеетесь? Напрасно. Это быль. Где же найти счастье для маленького «чеховского»  человечка. Ему совсем немного нужно, чтобы быть счастливым. Достойная зарплата, а уж будьте уверены, он умеет работать! Достойное жилье. Он его в состоянии купить, только не за бешеные цены и нереальную ипотеку.   Ему не нужно социальное жилье. Оставьте его нуждающимся и не могущим купит другое по социальным причинам.  Разве много человеку нужно для счастья! Господа депутаты, ухватившие жар-птицу при раздербанивании имущества некогда богатейшей страны, ответьте? Молчат господа депутаты.
Снова не то. Снова не так. Я заходил по комнате. О ком, о ком. Где примеры для поколения, входящего в жизнь. Где они, эти счастливцы.
Были у меня клиенты в банке, бывшие криминальные авторитеты. Я их и называть не могу. Они же сейчас в …  Ну, не будем об этом, все таки конкурс под патронажем тех,  где они сейчас. Тоже, я вам скажу, счастливцы! Может о них?
Еще одного забыл. Он сейчас в…. Нет, тоже не назову. Все-таки вторая палата. Так для него не было большего счастья догнать свой личный счет(!!!) до миларда. Это у них, счастливцев, так миллиард  называется.  А у него, бедняги, только восемьсот миллионов на счетах. Представляете! Жизнь не мила. На вопрос, зачем ему все это в виде мерцающих зеленым цветом цифр на табло компьютера или резаной бумаги, он отвечал: «Пусть будет». Вот вам и счастливец в окружающем мире.
Что касается остальных, не богоизбранных, то, наверное, они по-своему счастливы. Кто-то зацепился за работу и сводит концы с концами. По отношению к тем, кто не может найти работу, он счастлив. Кто-то смог организовать свой бизнес и ведет его, работая на износ в вечном ожидании прихода жаждущих «покрышевать» или алчного многочисленного чиновничества. Больших денег у него нет, но не бедствует, зная, что ему и так много удалось. Главное,  найти общий  язык с вышеобозначенными субстанциями. Один такой бизнесмен  в доверительной беседе сказал, что как он был счастлив в своем НИИ. Писал диссертацию, ходил с женой в театр, не боялся за детей. А сейчас… И махнул рукой.
Да что это я все о несчастливых. На них без слез смотреть нельзя: то до «Миларда» не хватает, то номера в Куршавеле с привезенными «ледями» не бронируют.  То «государственного имущества приватизировать не хватает». Это же не жизнь, маята одна.
Снова сижу на диване, кручу в трубочку листочек с условиями конкурса. Внимательно смотрю как в подзорную трубу. А может, действительно написать о себе. Сидишь ты, счастливец в тапочках, на диване «Словно древний грек на травке» и рассуждаешь. То одно тебе  не нравится, то другое не по душе.  Есть же старая поговорка: «Не в деньгах счастье». До полного идиотизма добавлю: « С милым рай в шалаше».
А ты попробуй, может как раз ты и есть эталон счастливого человека, который и есть  тот «Человек в современном мире», который счастлив.  Счастлив, вопреки времени, вопреки судьбе, вопреки всему миру.
Судите сами: в тридцать восемь лет- начальник областного управления Промстрой банка области. Зачислен в резерв заместителей Промстрой банка России. Как кружилась голова, когда шел по Тверскому бульвару, держа папочку с заветным приказом. Счастье? Еще какое.  Выступление на обкоме партии и о тебе заговорили как о молодом и способном.  Один из секретарей, почти  панибратски, хлопнул по плечу и сказал, чтобы готовился стать членом обкома КПСС. А облисполком быстренько выдал удостоверение «Члена облисполкома». Счастье!
Предвижу перекошенные лица: «Да он партаппаратчик, член партхозактива. Ату его!». И меня действительно « Ату» во время ельцинского перев… тьфу ты…извините великодушно. Конечно же, перестройка, извините еще раз. У нас теперь Великая Октябрьская социалистическая революция – переворот. Вот я все время и путаю.
Как сейчас слышу « Господа! ( это мы стало быть, вчерашние товарищи) Вы только посмотрите на этого плачущего большевика! (Плачущий большевик это я, который доказывал абсурдность коммерциализации специализированных банков СССР, совершенно не готовых к этому). Он же не понимает своего счастья!» Добрался-таки до главного. Это я, в глазах известного демократа господина Оболенского ( кто не помнит: он предлагал себя в качестве альтернативы Горбачеву на выборах президента на сьезде), по его демократическому пониманию не видел своего счастья. Обречь на развал банковскую систему, лишить народ сбережений так доверчиво отданных банкам! Это ли «Не счастье» по господину Оболенскому.
И прям-таки как сговорились. Когда на меня завели  уголовное дело по отказу от перехода на коммерческий режим  управления Промстройбанка, то областной прокурор, умудренный жизнью юрист, тяжело вздохнул и со словами: «Не видишь ты своего счастья. Тебе же деньги  сами в руки плывут», подписал мне пропуск на выход из прокуратуры. Снова  я не увидел своего счастья. Правительство Гайдара из штанов выпрыгивают, чтобы людей сделать богатыми, а я…   « Да бог с ним. Чего я к нему придрался. Мертвые сраму не имут.
Я видел счастье, настоящее счастье. Это когда  вышел из СИЗО, куда меня упекли ретивые «менты»  якобы за нарушение очередности выплаты платежей, на самом деле за невыполнение навязываемых условий.
-Вы свободны - бросил мне на пропускном пункте  дежурный.
-Да вы меня еще не сажали- не выдержал я, получая свои вещи.
-Иди отсюда, иди. А то найдем за что -добродушно пошутил страж порядка и выпроводил меня через каскад дверей. Я вышел на крыльцо и вдохнул прохладный сентябрьский воздух. Свобода. Честное слово, стоит иногда посидеть, чтобы ощутить, почувствовать счастье бытия.
  Дома мне на шею бросилась дочь со слезами, проговорив: «Папа, как мы за тебя волновались». Волноваться было за что.  На днях  в СИЗО (самое популярное место тех лет  для банковских работников)  якобы свершилось самоубийство:«Повесился  в камере председатель правления N-кого банка господин…  На собственных шнурках». Этими шнурками была вогнана в шок вся хоть немного соображающая часть города.( В СИЗО-шнурки! Да там штаны локтями поддерживают ибо даже ремни забирают). Тебя ждали, за тебя волновались. Это ли не счастье!
За нежелание «сотрудничать с криминалом меня должны были застрелить, о чем было любезно сообщено в добротном конверте, пришедшем по почте.  В ситуацию вмешалось ФСБ. Дело было серьезное, и мне предложили поучаствовать в этом деле в роли «Живца». Молодцы парни из ФСБ! Дело свое знают великолепно. Все завершилось удачно, я остался жив. На радостях забыл отдать бронежилет, который был под курткой. Представляете, ситуация для супруги. Муж возвращается якобы с работы, а на нем –бронежилет. Увидев меня в таком «прикиде», супруга охнула, сползла по стене и произнесла: «Боже, какое счастье, что ты  не будешь    работаешь в банке». Тоже счастье, причем простое человеческое.
Я поймал себя на мысли, что сижу и смотрю в окно. Компьютер, пользуясь случаем,  сразу же «уснул».  Совсем некстати я стал вспоминать тех, с кем меня свела жизнь, с кем развела. Сухой остаток был не в пользу живых, да и с теми нет  дружеских отношений, которые когда-то были. Им нет места  новом, чужом агрессивном для тебя  мире.   
Вышел ли я счастливым  из борьбы с окружающим миром. По моему вышел с  честью, когда отказался пожать протянутую руку высокопоставленному чиновнику, негодяю и подлецу. Оставив его в полной растерянности, я пошел дальше, почувствовав необыкновенную легкость, покидая этот ужасный мир, в котором  вращался.
Моя семья сейчас не в России. Моя дочь тоже не в этой стране, как и мои внуки. Я  счастлив, но мне грустно. Почему? Обьясняется просто:  то, что делает человека счастливым я не нашел в своей, четверть века назад еще такой родной стране.
Уважаемые коллеги. Прошу простить меня за ерничество. Но честное слово, это крик души, это боль. Я прошел все перестройку, был под следствием, сидел в СИЗО. Работал в коммерческом банке, занимался бизнесом. Потом долго летел в финансовую пропасть. Думал костей не соберу, ан нет, зацепился, выжил, как видите, да еще и пишу. Я самодостаточный человек, но есть у меня один недостаток: я не равнодушный. Если было все «фиолетово, как говорили мои студиозы, я бы вам такое написал… Но не могу. Посему решайте сами, что делать с моим рассказом. С уважением

Размышления о прожитом.
Так озаглавив блок своих очерков, публицистики, я задумался. О чем? Да все о том же, о встрече с редактором журнала. Я достаточно нахальный … автор. Хотел написать писатель, но остерегусь,  ибо по моим рассуждениям писатель все-таки профессия. Да, не удивляйтесь. Именно писатель, так как давно уже писательство разбилось на профессионалов и дилетантов. И чтобы пробиться в стан профессионалов нужно получить соответствующее образование: литературное. Даже не филологическое,  а именно- литературное.  Для этого необходимо выполнить одно условие: закончить Литературный институт имени М.Горького. Тогда, может быть, на тебя обратят внимание бонзы из «толстых» журналов. Посему я остаюсь автором. Вроде коллекционера марок или спичечных этикеток. Да, именно так.  Я коллекционирую свои мысли, воспоминания. Пробую себя в жанре рассказа, хоть он (рассказ) уже по отзывам маститых литературоведов уходит в небытие. Почему? Все просто. Скушно,с, господа, читать тихую русскую прозу. Нужно подать что-то не только жареное, а даже прожаренное, эдакое. Чего еще читатель сам не знает. Но что-то хочется…Вроде как в модном ресторане: - чего бы сьесть этакое…- блудит глазами по меню  изощеренный гурман…все опробовано, все не то…Что-то подобное происходит на книжном рынке.
Так что я заранее знаю, что скажет мне редактор. Он пробубнит про надоевший ему мемуарный стиль. На мои обьяснения, что через свою биографию я подаю ход событий своей страны, он махнет рукой и скажет, что все не то, не то. У меня нет на него обиды, старого многоопытного редактора, выжившего и сохранившего свой журнал в вакханалии прошлых лет и сохранившего его в рыночной экономике. Редактор посмотрит в окно, потом, словно, раздумывая, предложит: - Попробуй уйти в сопровождение биографии. Я словно породистый эрдель - терьер застрекотал ушами: - Это как это?
-Да так. Нынче в моде направление-сопровождение  биографии.
-Чью- то биографию расписать? Сильных мира всего? – сьязвил я.
-Да нет – досадливо произнес редактор, не обращая внимания на мой сарказм. – Пиши о любимых тобой событиях, но в свете прорабатываемой биографии.
-А я что делаю - удивился я. – Я свои рассказы, истории даже не сочиняю, беру из детства, зрелой жизни – просто вспоминаю о том, что было.
-Опять ты за свое – отмахнулся как от надоедливой мухи мой редактор. –Кто ты? Чего о тебе читать. Я тебя призываю к обработке не твоей биографии, а той, которая интересна  читающей публике. До меня стал доходить смысл сказанного. Я хотел высказать все, что я думаю по этому поводу, но сдержался. Кому будет лучше? Тебе предлагают вариант, основанной на реалиях книжного рынка, а ты в бутылку лезешь.
-Ты экономист по образованию, проработал в финансовой сфере не один год – продолжал редактор, перебирая бумаги на столе, - Возьми  и вгони  чей-то документооборот в писательскую деятельность и на его базе разверни характер. а? –поднял на меня глаза акула пера. Я был сбит с толка. Вторжение документооборота в эпистолярный жанр. Оригинально! Затолкал финансовый отчет с пояснительной запиской и вот вам эпохальный труд. А если по деятельности предприятия - запахло статьей, то произведению уже цены нет.
-Именно так – устало сказал редактор. – Именно так. Кстати, это уже не новость, люди так и делают. И, главное, помни. Писатель  должен писать, а не судить.
-Нет – поправил себя редактор.- Суди в меру своей компетенции, развей сюжет что-то вроде полемики с налоговой инспекцией, но что бы герой вышел победителем в неравной схватке с фискальной системой. Вообщем, подумай, сказал редактор, вставая. Я понял, что мое время истекло.
На улице было по - осеннему прохладно. - Вроде еще лето,- зябко поежился я. Но уходить с улицы, мягко освещенной осенним солнцем, не хотелось. Да и обдумать то, что высказал редактор, тоже нужно. Ну, где лучше всего может думать интеллигентный человек? – пронеслось у меня в голове. Ответ всегда готов: - в пивной. Да, не удивляйтесь поборники чистоты интеллигенции всех времен. В мое время учебы в университете мы курсовые…, да что там курсовые, дипломы обсуждали с руководителями в этих самых пивных. Конечно, не в автоматах, «конюшнях», как их называли те же самые «интеллигенты». Были пивные и почище и…тьфу, чуть было не сказал «по интеллигентнее». В пивную, так в пивную - дал я себе команду и зашел в ближайший павильончик. В ожидании заказа рассеянно смотрел на улицу, по которой сновал народ. Как-то очень высокопарно получилось: -НА-РОД! Где ты его видишь этот самый народ. Массы, да, понимаю. Электорат, то же туда же, пройдет. А! Контингент, куда ни шло. Но народ! Нет народа, выродился.
«Героическое прошлое, великий народ, заслуженная слава…- это социальный капитал, на котором основано понятие национальности. Иметь общее славное прошлое, общие цели в настоящем, общие достижения и стремление вместе двигаться вперед… - таковы непременные черты народа, единого народа».  Кто же это сказал?  Да кто-то из французских философов. Очень подходит для нашей действительности. Эко как меня понесло после пары глотков доброго пива.
  Вон  дядька бежит рысцой, поглядывая на часы?  В руках затертый портфель, еще  с времен диалектического материализма. Прежде такие носили  преподаватели среднего звена и научные сотрудники многочисленных НИИ. Почему? Очень просто. В них пивные бутылки носить удобно. Даже спорили, у кого портфель приемистее. Кто-то со мной заспорит, что в те далекие семидесятые в моде были, так сказать «дипломаты», этакие дипломатические чемоданчики, весьма изящные. Ну и зачем он уважающему себя доценту? Бумаги носить, лекции. Да ради бога! Я вас умоляю. Какие такие бумаги? Пачка листов исписанных в кривь и в кось. Ну какой же он доцент, если своего курса лекций не знает. А потом не забывайте, что обладатели таких портфелей, люди, как правило, семейные. Сами догадались, вижу. Конечно, после вечерних лекций этот самый доцент или научный сотрудник, который днем грузился пивом, разместит в многострадальный портфель бутылки с кефиром, батон хлеба, пачку макарон,  все, что продиктовала супруга,   и он записал на бумажке еще утром. Вообщем,  такому портфелю можно петь гимн: Славься!
Но я отвлекся. Отхлебнул пива и задумался. Интересно,  он не молод, этот дядька. Но весь какой-то потертый, обшарпанный. Но не одетый в китайское шмотье. Достойно носит старые вещи, явно импортного производства тех времен. Бьюсь об заклад, это был человек советской номенклатуры, пусть не элиты, но определенной ступени. Но что-то у него не срослось в годы «перестройки».  По началу,  он, как весь тогда еще великий советский народ, с восторгом слушал юродивого  с чудовищным южно русским акцентом. С восхищением наблюдал за его супругой (царство ей небесное). Ну как же иначе! Такая интеллигентная пара.  (Тьфу! Опять эта интеллигенция, в зубах навязла. Нужно почитать Чехова, чтобы придти в себя. Да и Афоризмы Ленина В.И. будут очень даже кстати. Но это позже. К случаю).
Представляете, сколько было дебатов у ученых мужей в этих самых пивных! Как же, живем в эпоху перемен! И ты можешь быть одним из участников этих событий. Это ли не находка для ученого мужа, да если он политэконом или философ с кафедры марксизма – ленинизма. Ух ты, как это горячительно. Как славно свербило в…ну да ладно.  Были, конечно, циники. Это , как правило, представители  «естественных» наук. Тщательно обгрызая плавничок дефицитной воблы,  они мрачно вещали, что подождите, этот меченый еще себя покажет. И как в воду глядели. Показал, да еще как показал. Мало не показалось. И кому? В первую очередь науке, образованию. Именно им, гуманитариям «противоестественникам», как шутили естественные факультеты МГУ. ( здания гуманитарных факультетов «стекляшки», так их называли за ажурность в стекле и бетоне, стояли на против монументальных зданий естественных факультетов, таких как физический, химический.) Эти ребята были по умнее чем наши новоявленные столыпины, плевако и так далее.
Я посмотрел вслед дяде, который высоко, по заячьи, подбрасывая зад, домчался до метро и  нырнул в человеческую массу, которую нещадно перемалывали  турникеты. – Вот пристал к человеку – осудил я себя. А может ему хорошо? Он по –прежнему преподает где-то в вузе, а, скорее всего, не в одном. Получает нищенскую зарплату преподавателя и …забыл про пивные. Забыл своих лохматых корешей в бородах, с кем можно было поклеймить и развенчать социалистический строй. Вспомните, как звучало: «подлинного равенства социализм не дает!» и еще что-то в этом роде или духе. Можно было по- отечески похлопать далеко не талантливого егорушку гайдара (царство ему, которое он заслуживает), который обретался в аспирантуре. А выступить на семинаре по теории оптимального функционирования социалистической экономики  у экономического гуру Шаталина Станислава Сергеевича и заслужить его (академический) кивок. Все это было. И когда это было.
Словно нахлестанное, летит второе десятилетие второго тысячелетия. Становится взрослым последнее поколение людей, помнящих СССР. На дворе вот уже как два десятка лет утверждается новый псевдо демократический строй. Строй чиновничьего произвола, коррупции. Не каждый гражданин советской страны нашел свое счастье в мире бизнеса и, будучи обманутым «отцами демократии», часто ищет куда спрятать свою дурную голову. Извините за грубость. Но как можно назвать людей позволившим  себя обмануть с приватизацией. Наш народ не среагировал даже на игнорирование референдума о сохранение СССР. Но я сейчас не от этом. Я о том, что некогда советский народ, а нынче «россияне» прячут головы  в песок в то, теперь уже далекое время, которое идеологи от новой власти окрестили «застоем». Много споров ведется сейчас в СМИ, а был ли «застой». Это оставим специалистам по истории экономических учений, а сами вспомним, что не так уж плохо жили. Теперь это уже понимает большинство граждан новой «свободной» России. Да, мы наелись импортной с химическими добавками колбасы, щеголяем в дешевых китайских шмотках. А ни радости, ни удовлетворения. Мы потеряли уверенность в завтрашнем дне, потеряли стабильность. У нас возник страх на генном уровне за своих близких, в первую очередь за детей. Не знаю как у вас, но у меня колени становятся ватными, когда я вижу приземистого,  с узкими раскосыми глазами полицейского в серой форме. Я их боюсь. Хотя помню свое детство, когда мать снаряжая тебя в центр с окраины всегда предупреждала: « Если растеряешься- сразу же ищи милиционера.» Моя мама была воспитана в духе надежды на дядю Степу милиционера. Для нее милиция была незыблимым автортитетом дядей Ваней, нашим поселковым участковым. Земля вам пухом, мои доверчивые родители.
В интернете я наткнулся на высказывание Карена Шахназарова. Он приводит результаты опросов. Они даже опытных, видавших виды социологов удивили. Молодежь (обратите внимание: молодежь!) назвала Брежнева лучшими руководителем страны. Хотя его они в глаза не видели. Значит и для них социалистическая эпоха дорога…
Давно пропал в мясорубке метро мой обьект наблюдения. Я же,  неторопливо допивая свое пиво,  наблюдал как молодые люди в футболках с красочным названием известной правящей партией,  всовывали в руки прохожим что-то вроде агиток, напечатанных на добротной глянцевой бумаге.
Интересно ради чего они это делают? Чего у нас впереди из общественно значимых мероприятий. Выборы в думу, конечно. Неужели эти молодые люди в ярких бейсболках так переживают за партию власти, что не щадя свое личное время агитируют погруженных в свое бытие прохожих.  Или после раздачи агиток подойдут к незаметному пикапчику, припаркованному в неположенном месте и, попив горячего кофе с невкусным гамбургером, расписавшись в ведомости в получении чего-то, и, пересмеиваясь,  побегут по своим делам.
На ум пришла картинка, недавних лет.  Я вел семинар по основам предпринимательства, навязанный мне кафедрой. Этот курс я не люблю после вопроса, заданного мне одним мальчиком. Суть его состояла в том,  почему курсы о предпринимательстве, бизнесе  ведут люди, которые не имеют к бизнесу никакого отношения. И если они такие умные, что читают семинары по таким предметам, как финансовые риски не служат в финансовых консультантах в солидных финансовых компаниях. Я с восхищением смотрел на этого третьекурсника, который оглядывал притихшую аудиторию с видом: -ну как я его… Мне пришлось обьяснить молодому человеку, что я работаю по совместительству и, что моей работой как раз и являются финансовые и кредитные риски. Но я был в восхищении. Есть же ребятки, которые задумываются над проблемами государства. Значит, не все ловят пикемонов. Или еще такой вопрос заданный  изукрашенной девочкой с кольцом в носу. Что если вы такие умные, то почему «профукали» страиу. Грабительскую приватизацию. Дальше она рассказала, что родители получили приватизированную квартиру, а нувориши различного толка –доступ к государственному имуществу. Такие вопросы для меня звучали музыкой. Растет поколение, растет. И будет задавать неудобные вопросы власть имущим.
Вот здесь мне хочется кричать: - Власть имущие, опомнитесь! Остановитесь в своем колесе по наживанию прибыли. Она у вас и так сказочная. Обратите внимание на свою страну. Начинайте ее обустраивать. А то ведь долго ли до беды! Возникнут вопросы о нажитых состояниях. И никакая национальная гвардия не поможет.
Опустел бокал. Холод все настойчивее напоминал о себе. Нужно вставать и идти.









Разговор с редактором
                20- летию расстрела российской демократии
-Не хватай за штанину проходящую власть…так, философски, сказал мне главный редактор журнала, прочитавший мой  рассказ о событиях двадцатилетней давности.
-Да, произошел переворот. Скорее даже не переворот, а триумфальный приход к власти буржуазии со всеми вытекающими последствиями. Почему триумфальный? Да потому, что сытые горожане с радостью выходили смотреть, как танки Ельцина расстреливают российский парламент - в который раз забубнил я.
Редактор протер очки, устало посмотрел на меня:
-Что ты хочешь? Будить сердца людей? Не пройдет. Не у кого будить. И зачем?  Те, у кого ты злобно треплешь брючину получили собственность и никогда ее не отдадут. Ты тут хорошо написал про слова Гайдара. ( Он пошелестел рукописью и нашел нужную страницу).
-Хорошо написал, мне нравится. Но, повторяю, они собственность никогда никому не отдадут. Да и кому? Народу? Не смеши меня. Это что это за общность такая: народ. Это «дорогие россыяне», что ли. Привыкай к другим словам: электорат, контингент и, наконец, толпа.
-Может, сразу «Чернь», и пороть на конюшне - ядовито вклинился я. Не прошло. Редактор вздохнул:
-Все ерничаешь. Напрасно. А разве уже не порют?- Редактор откинулся на кресло. Я промолчал.
-Чай будешь? – неожиданно спросил он. После моего утвердительного кивка, потянулся к подоконнику, включил видавший виды чайник. Тот, с готовностью принести пользу, зашумел. Редактор поправил очки и продолжил.
-Не смеши меня. Ты же сам рассказываешь, как рабочий класс пропивал ваучеры. -Не перебивай - быстро сказал он, заметив мое ерзание.
-Наперед знаю, что ты скажешь. И не упоминай мне о Чубайсе. У меня аллергия на рыжее. Ничего ты мне нового не скажешь. Твоя теория эффективного  собственника  никому не нужна и не интересна. Твоих эффективных собственников измазали красной краской как красных директоров и отправили в небытие.
-И меня в том числе - ввернул я.
-И тебя тоже. Тебе даже больше досталось. Тебя как …ты не любишь слово «банкир»…А вспомнил,…как банковца социалистической ориентации уничтожили, чтобы ты даже не возродился. А то не дай бог зацепишься, прорастешь и возродишься. А с «черной меткой» Геращенко ты никому не нужен. Ты же понимаешь политику режима. Режима власти буржуа. Бур-жу-а! И те, кто ухватил эту власть, будь уверен, никому ее ни когда не отдадут. Их назначили быть миллионерами. Понимаешь. Наз-на-чи-ли! Редактор даже подскочил на стуле, демонстрируя свое возмущение моей тупостью.
-Отчаянно засвистел чайник. Редактор достал коробку, вынул два пакетика чая, положил их в стаканы и залил кипятком. Делал он все это медленно, явно собираясь с мыслями. Он, главный редактор,  призван отделить семена от плевел. Это вроде бы как черное и белое. Проще, конечно, отказать мне под каким-то благовидным предлогом и вытереть пот со лба. Одним писакой - больше, одни меньше. Но он был еще старой закваски, мой главный редактор. Он понимал, что я прав. То, что случилось в стране, нуждается в тщательном пересмотре и в назывании вещей своими именами. Посему выгнать меня с моей рукописью он просто не мог. У него сохранилась совесть.
Мы сидели молча, дуя на обжигающий чай.
-Мне в твоей работе многое понравилось. Категоризма много, но в целом хороший исторический обзор. Но пугает твоя цель: назвать существующий режим преступным. Так?
Я молча кивнул.
-Дать Ельцину оценку? Я снова тряхнул головой.
-И зачем? Кому это нужно. Признано и возведено в государственный фетиш, что расстрел Верховного совета был исторической неизбежностью. Подожди - остановил он рукой мое нетерпеливое движение.
-Что было бы, если бы власть перешла к ГКЧП. Правильно! Военное положение. Я с тобой согласен: никакой гражданской войны бы не было. Но и ничего бы не было. Не было у КПСС программы, как выйти из талонной системы. А мыслить экономически она не могла. Даже человека способного на это не было. - Редактор зябко поежился и посмотрел в окно. За окном набирало силу серое угрюмое, под стать настроению, петербургское утро. Через облака пробивалось чахлое желтушное солнце.
Мы молчали. Я понимал, что пора уходить, но редактор не гнал меня. Всем своим существом он понимал, что я был прав. Хоть и категорически, но прав. Слишком уж хороша была теоретическая база у чубайсистов. И время внедрения программы перевода страны на капиталистические рельсы было выбрано тоже очень удачно. Все предусмотрели  «реформаторы»! Парни из Гарвардского института международного развития честно отрабатывали заработную плату.
После ухода необычного посетителя редактор не успокаивался. Ходил бесцельно по кабинету, все валилось из рук. Он никому не признавался, что был там.  Там, где президент узурпировал власть. Когда 4 октября в 9.00 утра по верхним этажам Дома Советов ударили танковые орудия. Снаряды были кумулятивные. Это значило, что там не останется никого в живых. Уничтожали наверняка. И кого? Народных избранников. Данные до сих пор противоречивые, но известно одно: около 1400 человек. 1400 человек взорвано и расстреляно. По совпадению с ельцинским указом: №1400.
Танковыми выстрелами разбили идеалы народовластия. А они крепко вошли в плоть и кровь  народа, теперь уже не советского. У редактора было много претензий к советской власти и к коммунистам вообще, хотя он и носил в кармане партийный билет. Но разрешать идеологические споры огнем…? Нет. С этим мириться нельзя. Должна быть оценка происшедшему. Должны назваться имена преступников, должно быть соответствующее название этого дня. Годовщина трагедии обязывает к её объективному осмыслению.
Редактор выдвинул ящик. На дне коробочки из-под часов лежала медаль. О ней мало кто знает. Она называлась «Защитнику свободной России». Рядом лежала небольшая  вырезка из газеты. Он развернул начинающий желтеть листок и невесело усмехнулся: - Надо же, сохранил! «Награждение медалью «Защитнику свободной России» производится Президентом Российской Федерации. Медалью «Защитнику свободной России» награждаются граждане Российской Федерации, иностранные граждане и лица без гражданства за мужество, проявленное в защите конституционного строя в период попытки государственного переворота 19–21 августа 1991 года, за заслуги в проведении в жизнь демократических преобразований, экономических и политических реформ, укреплении российской государственности, за вклад в решение национальных проблем».
-Вполголоса прочитал он.
А ведь тогда поверил! Поверил, что что-то произойдет в нашей заскорузлой жизни. А оно вон как обернулось: вначале развал СССР, затем расстрел парламента. И что интересно: никто не вмешался из мирового сообщества.
Похмелье пришло быстро. Он помнил, как сорвалась государственная акция по празднованию 15-летней годовщины демократических преобразований. Он помнил, как стояли штатные крикуны у внезапно возникшей решетчатой стены Белого дома и пытались изобразить радость, а к воротам Белого дома тянулся  ручеек людей. Они наклонялись и клали …свои медали. И так же, молча, уходили. Никто даже не прокомментировал это событие. Это был кризис нынешней власти, это был кризис доверия.
Редактор убрал медаль и листок в коробочку, закрыл ящик. Событиям  1993 года исполнилось двадцать лет. Занятым собственными проблемами российским гражданам сейчас это без разницы. Выжить бы! А идеологи от власти даже название изобрели: одна из первых бескровных цветных революций. Здесь он усмехнулся: придумали же. Хотя чего придумали:  в 1990т году погибли три человека. Всего лишь три. Это не минимум 1400, когда президент распоясался. И результат. Прошло 20 лет, а у нас до сих пор   нет новейшей истории. Достаточно послушать  телеобсуждения в студии Владимира Соловьева, чтобы понять: общество не договорилось о том, что с нами было. Эта история не остыла. Она продолжается. И мы в ней живем.
Редактор вздохнул. Вопрос «Что делать?» придуман не нами, но разрешать его нужно. Слишком велика трагедия  произошла в 1991: большое и цельное, сильное и справедливое государство, требующее реформ, но не развала, исчезло из-за амбиций, жажды личного лидерства и самовластья. И если 1991 год – трагедия, то 1993год-это преступление. Никто не наказан.
А чтобы не забывался наш благодетель-президент (шутка ли число миллиардеров в стране  растет. Прямо-таки сталинский принцип в жизнь: «Жить стало лучше, жить стало веселей».) памятник счастливые потомки решили поставить. А тут еще 80-летие со дня рождения Ельцина подвалило.  Как же без памятника.  Да пошире, повыше! Куда уж выше: десятиметровый памятник из белоснежного мрамора. А  то, что этот памятник от людской ненависти почернеет! Ничего страшного. Современные идеологи уже и аналог придумали усопшему. Петра Первого, дескать, тоже ненавидели.  Формируется президентский центр. А как же, а вдруг забудутся. Память людская такая короткая, а так в ней, памяти, хочется остаться, наследить в истории. Конечно  не расстрелом, а вот где других дел набраться...? Вот тут-то президентский центр и потребовался. Это не беда, что стоимость центра венценосному Б.Н.перевалила за три миллиарда рублей. Для себя же, любимых, стараемся. Даже бывшая кремлевская принцесса Таня Ельцина все свои замки побросала и приехала в Россию. Не опоздать бы! Такой пирог!
  В европейских странах существует негласная традиция не описывать в школьных учебниках современников. Не навязывать суждения по только что миновавшему периоду истории, не восхвалять и не принижать недавно ушедших лидеров, пока общественное мнение не уляжется и не придет в равновесие.  Пока сама история не вынесет им свой вердикт. Как просто. Но это не для нас. Мы вообще нация крайне эмоциональных суждений – мы, то поклоняемся, то ненавидим. От обожания государственных деятелей можем перейти к полному их уничижению. Это описано еще в «Характере русского народа» Н. Лосского. Так что ничего нового.
Редактор сел за стол. Достал злосчастную рукопись. Заголовок «Я жил в большой стране»- был написан от руки. «Маялся как назвать»-профессионально подумал редактор.
-Мил человек! Да разве ты один…Крепко же тебя жизнь достала, если ты пишешь так о стране, которая тебя вырастила.- Редактор снова углубился в полюбившийся ему абзац.
«Россия! Кто она тебе. Конечно же не любимая женщина. Мать, которая воспитала? Родина?  Родина от слова родить и ты ей за это обязан по гроб жизни. Но для этого у тебя есть физическая мать. Твоя теплокровная единокровная мать. А что делать со страной? Если  так получилось,  то Россия больше подходит под непутевую родственницу. Можно даже сказать беспутную, как бы это не было горько. Ну кто как не беспутная женщина позволит себя обобрать, использовать, да еще при этом хохотать пьяным хохотом. У нее зарвавшиеся тати имущество из дома выносят, а она еще им помогает, получив за это дешевую бутылку портвейна. Высосав ее из горла, тут же падает и спит под забором. Подходите, пользуйтесь. И подходят, и пользуются.
Я ее жалею, свою беспутную родственницу. Жалею той безысходной любовью, как жалеет родная мать свою оступившуюся дочь, обхватив ее голову и стеная: «горе ты мое непутевое!». Но, несмотря на своею бестолковость, Россия еще что-то из себя представляет, что заставляет на нее посматривать. Но это же не вечно. Скоро очень скоро иссякнет тот живительный родник, которым всегда была сильна страна. И никому Россия не будет нужна. Даже тем, кого облагодетельствовали в начале девяностых.  Вот здесь и произойдет, что подумать страшно. Хотя чего страшного. Разве мы сейчас не валяемся на мировой обочине?  Ну пусть не под забором, так около. А мимо нас со свистом и улюлюканьем мчатся птицы тройки. А лихие ямщики еще и норовят ожечь кнутом. Ладно бы чужие, варяги. Нет! Больнее жгут свои, доморощенные. Они совсем недавно гордо именовали себя «советский народ»  и жили на скудном социалистическом пайке. Но им как-то повезло. Хотя прошло уже двадцать лет и они, проходя мимо оборванной родственницы, презрительно смотрят в ее сторону, как на не умеющую жить. А уж они-то жить умеют. С полным размахом. Ни в одной стране мира элита, как теперь гордо называют себя нувориши, не тратит на себя, любимых, столько как в нашей стране. Почему и нет! Зря что -ли перестройку затеивали! Вот она наша власть-то! Любушка! Прямо по Шолохову.
- «Чай мы теперь хозяева» (ударение на последнем слоге). Это не мои слова. Это слова ткачих с «Красной мануфактуры», когда к ним пришла в гости Н.К.Крупская. Так что подзаборная Россия заплатила за свой угар девяностых непомерную для себя цену за счастье нескольких тысяч семей, которые наслаждаются жизнью, захлебываясь в роскоши. И вы думаете кого-то это раздражает? Да бог с вами. Какие ни какие условия созданы. «Хоть и жидко но сьедобно, хоть мала, но конура»-писал известный бард. Жрите, лакайте, чешитесь и спите. А если оскалитесь? Тут же ожгут хлыстом спецназа по спине! Не верите? Читайте любимца интеллигентов Егорушку Гайдара, ноне почившего в бозе: «Чем больше миллионеров, тем необратимее реформы, так как разбогатевшие будут защищать нажитое с оружием в руках». Достойный внучок у Аркадия Голикова. Жаль дедушка не дожил. Вот бы порадовался!
Нет, ему сегодняшний посетитель явно понравился. Он его и раньше знал, но чтобы так раскрыться… Вспомнить только. Что он сказал: «Своим инстинктом самосохранения нынешняя власть мне нравится. Это вам не КПСС: ограничилась руководящей и направляющей силой общества и все». А сейчас, при президентской власти!  Ей, элите, нужно отдать должное. Она умеет себя защищать. Как в свое время В.И.Ленин заявил на весь зал, что есть такая партия, которая может взять управление страной. Так и нынешние толстосумы обзавелись собственной партией. А уж как они любят партию, и как партия отвечает им тем же! Преступления! Да что вы! Какие преступления! Коррупция. Ату ее... Да мы ее... А до сих пор нет законодательства о конфискации имущества. Та же любимая партия, детище власть держащих, отводит проект закона о налоге на роскошь».
«Все так, все так»- бубнил редактор себе под нос и ероша волосы на голове.
Как же все – таки «лжедемократы» умудрились вспять повернуть Россию советскую с опытом социалистического строительства  семьдесят лет. А еще говорят в одну и ту же реку вступить невозможно. Еще, оказывается, очень даже и возможно. И не только вступили, но и реку времени  повернули вспять. Оказывается, не только большевики могли «Менять течения рек и высокие горы сдвигать». Птенцы гнезда ельцинского дальше пошли: они реку времени повернули. Из социализма в капитализм. Здесь они даже Владимира Ильича переплюнули. Тот утверждал, что можно из одной формацию в другую перескочить. Даже больше того, минуя оную. Но ему в голову не приходило, чтобы из капитализма- в феодализм, а уж из социализма -в капитализм...зажмурьтесь!
Редактор вздохнул, закрыл рукопись. Подержал ее в руке. Словно проверил на вес. Затем как-то очень решительно открыл ящик письменного стола и бросил материал. Пусть полежит.
-«И это пройдет»-подумал он и с грохотом задвинул.




Из окна
Я  видел много окон. Это были окна из школьного класса, училища, университета. Были  иллюминаторы. Но всех их обьединяло  одно: это был вид на мир.
 Я человек пишущий. Но просто так, сам по себе, писатель не пишет. Нужна среда обитания. Это может быть что угодно: городская квартира, сельский дом, кубрик в училище, казарма в  армии. И везде есть окна. Они разные, эти окна. Словно увеличительное стекло, они концентрируют твое восприятие окружающего мира. Окна могут соединять, но могут и разьединять.
Откуда возникает   твое видение мира, дело твое, а вот что тебе открывается из очередного окна, это, извините, тебя никто не спрашивает. Принимай действительность такой, какая она есть. А она бывает самая, что ни на есть разная.
Первые детские впечатления. Дом деда, окна затянуты удивительным морозным узором. Ты старательно царапаешь наледь. Пальцы застывают, ты дышишь на них и снова колупаешь изморозь. Старания увенчались успехом: появилось маленькое, с копеечку отверстие. Какая радость. Это окно в мир. Тебе сейчас заказан этот удивительный мир. Ты болен. У тебя температура. Виной всему сосулька, которую ты схрумкал в детском саду за кампанию. Знаешь же, что ничего вкусного, лед и лед, а все одно не устоял. Жадно впиваюсь глазом в отверстие. Это действо напоминает подсматривание в замочную скважину. А что там, в другом мире. В это время появляется солнце и скупо, по зимнему одаривает светом слепые окна. И, о чудо!  Заиграли края твоей дырочки, развернулся непередаваемый спектр огней и красок.  В твоем воображении разыгралось царство снежной королевы. Холодное искрящееся. Ты ждешь, что сейчас раздастся звон колокольчика и промчится оленья упряжка со Снежной королевой, а на запятках непослушный мальчик Кай. Эту сказку тебе прочитала мама. Было очень уютно сидеть у печки  по случаю простуды завернутым в одеяло.  Но колокольчика не слышно. Только стук ведер. Это бабушка принесла воды с колодца  и поставила их на лавочку.
На детские воспоминания о дедовской усадьбе наслаиваются большие просторные окна школы. Здание было довоенных лет постройки и отличалось от бетонного новостроя фундаментальностью. Окна занимали всю стену класса,  и всегда шла тихая борьба за крайний ряд парт. С парт этого ряда  открывался чудесный вид на школьный сад. Это было время пятидесятых годов,  когда школа считала своим долгом разбить сад, в котором копошились ученики на уроках ботаники. На уроках географии делались замеры у метеопоста, который тоже был. Много чего было возле нашей школы.  На переменах младшие классы затеивали игры в скакалочку, ребята постарше уходили на задний двор сыграть в орлянку. А то и выяснить отношения.
Горьковское речное училище имени И.П.Кулибина. Огромное серое, под гранит,   здание учебного корпуса занимает целый квартал. Глядя на эту массивную громадину можно было подумать, что здесь размещается не учебное заведение, готовящее специалистов водного транспорта, а высшее военно-морское училище. Под стать зданию были и окна. Я любил сидеть на второй парте у окна. Оно выходило на улицу Лядова, где размещалась Горьковская консерватория. Какие звуки лились из окон этого учебного заведения. Преподаватели теряли терпение и просили закрыть окно. Музыка пропадала, но видение оставалось. Вокруг консерватории был разбит парк,  и этот парк зимой превращался в зимнюю сказку. Огромные ели стояли сказочными замками, искрясь, когда солнечные лучи пронизывали еловые лапы. В этих лучах прыгали синицы,  наслаждаясь теплом. Иногда искоркой пролетали снегири, а повезет,  можно было увидеть красавца свиристеля. Какая там теория устройства судна! К реальности возвращал только окрик преподавателя, потерявшего терпение.
Но в здании были еще подвалы, в которых размещались многочисленные лабораторные, в которых курсанты отрабатывали  практические  навыки на судовых механизмах. Там тоже были окна, но только под потолком помещения. На улицу они выходили  на треть высоты  и, в основном, были запыленными или забрызганными грязью, в зависимости от времени года. О зиме и говорить не приходилось. Окна промерзали, их заносило снегом,  и на нас смотрела плотная снежная масса. Свет горел с утра до позднего вечера. Хотелось спать. Заведующие лабораториями  направляли кого-нибудь на расчистку подвальных окон. Это было забавно. Посланцы  явно не торопились заканчивать уборку снега  и наслаждались погожим зимним днем. Вначале слышалось только капустное скрежетание лезвия лопаты о слежавшийся снег. Затем, о чудо, в щель  проскакивал солнечный луч и задорно скользил по полу. Добегал до стены и усаживался там ярким зайчиком. Курсанты  превращались в детей. Восприятие предмета сходило к нулю.  Преподаватель призывал аудиторию к порядку, а сам нет-нет, да и скосит глаза на солнечное пятно. Затем вынимался тот злосчастный слежавшийся куб снега и в окно, еще запорошенное ледяной изморозью, врывалось, зимнее солнце. Пусть еще неяркое, белесое сонное, но это было солнце. Лампочки в лаборатории становились неяркими, красноватыми.
– Да выключите вы их – шумел довольно щурясь, преподаватель. В лаборатории разливался мягкий свет зимнего дня. Становилось уютно, если так можно было сказать о помещении, начиненными судовыми механизмами. Учеба продолжалась.
Затем придут другие окна, окна производственных цехов, в которых ты будешь проходить практику.  Они разные, эти производственные окна. На практике я смотрел на не мытые, часто без стекол,  окна судоремонтных цехов. Они хмурые и безрадостные, эти окна.  Их мыли от субботника к субботнику.  Они оживали,  когда  тележку с выросшим на глазах корпусом судна, вытаскивали через огромный дверной проем. Тогда окна освещались ярким дневным светом. Но это длилось недолго и снова,  даже днем, горел электрический свет.  А говорят, что окна не предопределяют судьбу. Еще как определяют, будьте уверены.
Отвратительные ощущения возникают, когда  смотришь в окно армейской казармы. Зачем, кто додумался замазывать стекла в рамах мутной белой краской. Ладно, если бы окна были застеклены непрозрачными стеклами. Так нет, именно замазаны. Неаккуратно, с разводами от кисти. Кажется, что и по тебе тоже прошлись этой гадкой мутной краской. Это окно, как невидимая граница, отделяет тебя от остального мира. Это сейчас твой социальный статус. Ты даже не можешь посмотреть в окно, так как некрашеная частичка только в верхней части рамы. Но чтобы до нее дотянуться, нужно встать на подоконник. Что ты и делаешь. Но не успел ты посмотреть на внешний мир, как раздается командный ор, чтобы ты слез  с подоконника, а не то…Обязательно последует «а не то…». Обязательно нужно пригрозить.  Иначе, по разумению кричащего, ты не поймешь, чего ты натворил. А  всего – то, ты хотел посмотреть на мир. Разрушить эту мутную границу, за которой ты оказался. Меня впечатляли флотские казармы в Кронштадте. Казармы там были петровские и составляли единое  оборонительное целое. Толщина стен достигала больше метра в толщину. Стекла там были не крашеные, но закрыты решеткой. Почему решеткой? Это же не тюрьма. Но мир для тебя делился на четкие квадраты размером десять на десять. Для полноты картины нужно добавить, что мир представал для тебя Финским заливом,  для которого основной цвет-серый. Можно с успехом смотреть и на серую стену. Что и говорить оптимизма этот вид на мир не добавлял. А других окон не было. Вернее были, но… или закрашенные, или выходили на стены красно- кирпичных складов. Так что мир в Кронштадте был представлен в сером и красно-коричневом цвете.
Немногим веселее иллюминатор. Они тоже разные, эти корабельные окна. Одни очень низко у воды и ты ничего не видишь, кроме борта соседнего корабля и поверхности  мутной воды, на которой плавает всякий мусор. Он, конечно, вымыт этот иллюминатор, но открыть ты его не можешь, ибо это запрещено. И очень часто раздается команда «задраить иллюминаторы». Тогда все, полная изоляция от мира. Клаустрофобия рядом не стояла.-  И это пройдет - говорил я себе. Действительно, и это проходило, вопрос только во времени,  когда   под звуки «Славянки»  дорогие каждому увольняющемуся из ВМФ в запас, ты шел от стоянки катеров. Катера, несмотря на плотно закрытые иллюминаторы, казалось, умудрились улыбнуться тебе, дескать, вали отсюда, дружище. Тебя ждут другие окна.
Потом, компенсацией за флотский  дискомфорт, тебя будут ждать огромные, с  вымытыми стеклами, окна лекционных аудиторий университета. Я садился с края ряда, чтобы быть ближе к окну и боялся шелохнуться. Казалось, что если я шевельнусь, то весь  этот мир, сотканный из солнечных лучей разрушится,  и меня снова будут ждать иллюминаторы, казарменные проемы в  стенах…Я подолгу смотрел в окна, выходящие на главное здание университета. Смотрел и не верил, что я сейчас единое целое с этим огромным зданием, увенчанным шпилем с гербом.
Потом, со временем, иллюминаторы и казарменные окна уйдут, и ты привыкнешь к огромным, от пола до потолка окнам вестибюлей,   библиотек. Глядя в кафедральные окна, будешь считать ворон на скучных научных мероприятиях  и с удовольствием рассматривать изображения танцующих в  окнах танцевальных залов. Все это будет и тоже пройдет. Пройдет, к сожалению, очень быстро.
Меня ждали окна финансово-кредитных учреждений. Я смотрел на внешний мир через закрытые частой сеткой окна кассовых помещений. Там мир был иссечен тонкими проволоками, как осенний дождь сечет окно, и мир тебя отделен сетью морщин. Не радовали окна инкассаторских  помещений, которые были регламентированы решеткой из арматуры десять на десять сантиметров. Да и вообще весь первый этаж по периметру был забран решетками, что служило поводом для насмешек. Но насмешки были, в основном, добродушными, понимали, что отделение Госбанка учреждение режимное.
Да, такова была служба в Госбанке, пока тебя не повысили и ты стал смотреть на мир через чисто вымытые заботливой уборщицей, кабинетные окна. Вот здесь тебя ждал страх, что это может быть временно, и ты лишишься такого окна,  и ты работал. Работал отчаянно, остервенело,  и результатом была смена кабинетов и окон. Позже мне один  администратор высокого полета скажет, что к кабинету нужно относиться как к гостиничному номеру: рано или поздно ты его покинешь. Как он был прав! Особенно, когда страну накрыла грязная пелена под названием «перестройка», которая исказила весь мир.
Меня накрыло этой  грязной пыльной бурей. Здесь я всегда вспоминаю повесть «Александра Грина «Алые паруса». Помните отец Асоль, старый моряк Лонгир сказал девочке, что в ее жизни помимо кораблей под алыми парусами ей встретится много рваных грязных парусов. Так и мне,  помимо  чисто вымытых окон встретились…да, окна следственного изолятора. Оно, окно, находится  под самым потолком, забрано решеткой, как правило, немытое. Между рамами валяются дохлые мухи.  Первый вопрос, который возникает, как они туда попали?  Ты не отрываешь глаз от окна. Затем возникают противные ассоциации: а как сюда попадают? Люди понятно, а мухи?
 Радуешься лучу солнца, попавшему в окно и пробившемуся через пыль и грязь стекла. Хочется потрогать солнечный зайчик. Он кажется теплым. Ты не удерживаешься и гладишь его рукой, но… только  чувствуешь, что гладишь серую шершавую холодную  стену изолятора. Зайчик он хитрый. Ему совершенно не хочется сидеть на  стене,  и он тут же перебирается на руку. Ты, увлеченный игрой, отнимаешь руку и снова пытаешься  накрыть его. Удивительное дело: взрослый человек, все понимаешь, а играешь как дите. И виною этому, следственный изолятор.
Лучше всего думается…, не пугайся, читатель, в следственном изоляторе. Нигде вы не встретите такой концентрации мысли, мысли, направленной на выживание, на освобождение. Голова становится холодной, ясной. Мысли вспыхивает как яркие звезды на небосклоне. А над головой у тебя грязное пыльное окно. Оно очень действует на сознание, такое окно. Ты физически ощущаешь его, понимаешь, что оно светит, но не греет. Становится страшно,  и ты начинаешь думать, думать зло,  изощренно.
Но все заканчивается. Следователь тебе подписывает пропуск,  и ты выходишь в служебное помещение. Если у тебя были изьяты личные вещи, документы, то тебе их возвращают и надзиратель раскрывает дверь. В помещение врывается солнечный свет, затем вваливается день. Яркий, полный света, уличных шумов.
 – Давай, иди, не задерживайся – добродушно ворчит  дежурный и легонько подталкивает тебя, невольно застывшего на пороге. Ты машинально перешагиваешь порог и оказываешься на крыльце. Дверь помещения закрывается. Только сейчас, когда ты стоишь, подняв голову,  и щуришься от яркого света, ты понимаешь, где ты был. Что это совершенно иной мир, общением из  которого с другим миром, в котором живут нормальные люди,  возможно,  только через окно под потолком. За  ним идет обычная, но, оказывается, такая прекрасная жизнь и тебя отделяет только стекло, правда, забранное решеткой.
Помните фильм «Молчание  ягнят», в котором актер Энтони  Хопкинс, играющий каннибала,  дает согласие работать с психологом, только ради того, чтобы раз в неделю смотреть в окно, на мир, в котором он лишен возможности жить.
После этого у тебя пропадает всякое желание что-либо делать: общаться с кем-то, не дай бог, работать. Домой, только домой. Встать на кухне у уютного окна и смотреть. Смотреть,  не отрываясь, на весь белый свет, открывшийся с высоты девятого этажа. Ты заворожено смотришь на стремительный полет птиц, на возню воробьев на крыше. На кошку, которая застыла как струна, забыв поставить переднюю лапу. Мгновение и прыжок. Испуганное чирикание, мутный мазок по стеклу от взлетевшей стаи и обескураженная кошка, отплевывающая прилипшие перья к морде. 
Не нужен никакой тренинг к возвращению в нормальную жизнь. Твоя задача через  окна, которые тебе встречаются в жизни, научиться видеть позитив.  Пока ты молод, тебе это удается. Проходит несколько дней,  и ты спокойно, почти без содрогания, проходишь мимо этого окна для удобства спрятанного ниже уровня тротуара.  Но ты его не забыл, это окно. Ты его помнишь.
Время летит быстро. Давно ли, казалось, твои окна заливал летний солнечный свет, а уже за окном серое осеннее небо. По нему плывут серые злые облака. Холодный ветер треплет остатки крон деревьев, так недавно бывшие бронзовыми. Впереди долгая никому не нужная осень. И  напрасно каждое утро ты открываешь шторы в надежде увидеть новую картинку. Но,  увы…та же осень с мутными,  секущими душу,  дождями. Сижу перед окном в дремотном оцепенении. Из осеннего созерцания есть свои плюсы: хорошо думается. Так не думается,  глядя в окно с весенними картинками. А если и думается, то отменная, сообразно слайду за окном, чепуха.  Что-то еще можно сообразить зимой под тоскливый снегопад за окном, который вознамерился идти долго.
 Вскоре подоконник окна будет завален нарастающим сугробом,  и ты ловишь себя на том, что бесцельно наблюдаешь,  как непогода тебя изолирует от окружающего мира. Так, наверное, себя чувствовали узники в средневековых тюрьмах, когда человека заживо замуровывали в кирпичной стене. Проем закладывали долго и тщательно, а осужденный с ужасом наблюдал как уменьшается окно в мир, пусть казематный, но мир… Уф! Предвидится же такое. Но пока мерещилось, снегопад залепил по окну несколько увесистых снежков и все: в комнате появился сумрак. Только не вставайте с кресла в стремлении зажечь свет. Все испортите. Посидите в изоляции.
Не помню, кто сказал, но сказал точно, что окно в мир - это наше мировоззрение. Мировозрение включающее мысли, убеждения, принципы, установки, ожидания, всевозможные нормы и ограничения, мнения, опыт и многое другое. Мы так привыкли к своему окну, что вовсе не замечаем его. А оно между тем делает очень важное дело: оно каждый день, шаг за шагом строит нашу судьбу. Оно выкладывает неповторимую мозаику нашей жизни. Оно создает нам обстоятельства, закономерности и даже то, что мы называем случайностями.
 Это окно есть у каждого из нас. Оно - внутри нас. Это наше сознание,  наши мысли, убеждения и разум.







Мы, кухаркины дети
Мы живем в каиново время. Так любил говорить мой дед, бывший купец второй гильдии. Понятное дело, о каком времени он говорил. Да, он жил во времена неприемлемые для него. Но жил.
Время, которые он ненавидел,  для деда закончилось. Он не дождался смены формации и ушел в мир иной неудовлетворенный и мрачный.
«Но наступили дни перемен»- так пели мы слова незамысловатой бардовской песенки. Песенка была нехитрая, но времена оказались, ой, как далеко идущими.
Мы живем в каиново время – теперь это повторяю я. Дед для своих внуков, носитель информации своего времени. Сейчас я понимаю полноту наполнения дедовской фразы. Время фальши, лицемерия, вседозволенности. «Что не запрещено законом, то разрешено» - юродствовал один косноязычный президент («везет» же России- один болтал без умолку, второй –говорил с трудом). Вот под этим лозунгом и формировалась  нью россия.
Коммунистическая идеология была сброшена на свалку истории как некая субстанция. А вот про формирование другой – современные идеологи с таким жаром принявшиеся  обрабатывать население теорией рыночной экономики ( ну не говорить же о реставрации капитализма!), как то забыли. Природа пустоты не терпит. Срочно потребовались новые символы,  даты… Даже перечислять не хочу, до чего дошли в угарном рвении. Но что имеем, то нас и имеет…
Из всего нахожу один плюс. Это реабилитация истории. Из лубочной истории, сформированной еще академиком Рыбаковым, пытаются ( не без умысла, конечно), воссоздать более менее реальную картину. Картину нашей многострадальной истории. Конечно, не без пижонства. В России, особенно «элитной», появились Нарышкины, Ромадановские, Шуваловы. Я не говорю, что, скорее всего, это потомки крепостных вышеупомянутых господ, но как звучит. Я помню встречу с одним, ну ооочень мудрым евреем, владельцем антикварной, да какое там антикварной, мелкой барахолистой лавки, до которых я дюже охочий. Нужно отметить, что их в СПб развелось немеряно. Честно говоря,  я их появление только приветствую. Хоть что-то сохранится в их закромах нашей стремительно исчезающей истории.
Так о еврее. Мы не знакомились, но, так как я частенько заглядывал в нее, то невольно мы стали здороваться, затем разговаривать. Что-то я купил, что-то сдал ему на комиссию. Вообщем обычные контакты двух людей увлеченных собирательством. Дело закончилось предложением в один из жарких питерских дней чашечкой зеленого чая и душевной беседой, благо и у него  и у меня время было. Узнав, что у меня по бабушкиной линии фамилия Баскаков, он вдруг распрямился. Его темные, как  синайские ночи, глаза блеснули предгрозовым раскатом. Он шевельнулся в своем роскошном, видавшем виды кожаном кресле и вздохнул. «Баскаков»- говоришь?
-А по батюшке кто?
-По реестровской сказке – Гришины, уличная –Солдатовы – наслаждаясь чаем, ответил я.
-Неинтересно – как-то сразу отмахнулся он. – Вернее интересно для твоего генеологического древа, но не для родословной.
-Погоди – сделал жест рукой мой собеседник – погоди. Знаю,  что скажешь. Честь и хвала твоим предкам, что служили за веру царя и Отечество. Но не офицерами же?  Я согласно мотнул головой. – Ну вот, видишь. Рекруты, крепостные. Так ведь? Зачем это все тебе. Разве будешь сидеть на завалинке и внукам побасенки рассказывать.
Есть идея - он снова заставил поскрипеть старое кресло, пошевелившись в нем. –Давай восстановим твою родословную линию. Ты, наверняка знаешь, что Баскаковы, Басмановы – это старинные роды служивых людей. Не князей, графьев, и прочая прочая, а именно служивых  людей, на которых Россия держалась. Ты же с Ивановской области? С Кинешмы – вспомнил. Так дорогой мой, не было Ивановской области. Никогда. Понимаешь.  Ни-ког-да! Ее для Фрунзе выкроили. Порезали исторические связи и выкроили. Часть уездов отрезали от Костромской области, часть-с Владимирской. Что-то, не помню уже, с Нижегородской прихватили. И создали целый Ивановский промышленный район.
Я слушал и ушам своим не верил. Откуда такая эрудиция у человека, сидящего в лавке! Но факт остается фактом и я продолжал слушать. А он развивал свою мысль, даже увлекся ею, похоже.
-Так вот, что я тебе скажу. Баскаковых в Костромской области немерено! Причем это дворяне, помещики. Ну, скажем, не ахти какие угодья были, но землицы им нарезали на проживание.
- Где пращуры проживали? Здесь я прервал его монолог и сказал, что дедушку своего Егора Тихоновича Баскакова я не видел, ибо он умер перед войной. И биография у него  совсем не дворянская, так как он вырос в приютском доме где-то под Лухом, был обучен ремеслу прядильщика и в памяти моих родственников сохранился как мастер прядильного производства на севрюговской прядильно-ткацкой фабрике.
Он слушал меня очень внимательно, даже потянулся за карандашом и сделал какие-то пометки. Потом глянул на меня и сказал: - очень хорошо. Очень хорошо! Лучше не придумать. Приют, говоришь. Да идеальная ситуация сделать тебя потомком костромского дворянина.
-Как? – он опять шевельнулся.- Да милай! Князьями делаем. А потомком служивого человека тебя сделать – пара пустяков. Из приютского дома вылепить фигуру очень даже просто. И без перехода: - Будем делать?
Я снова ощутил на себе жгучий взгляд потомка царя Давида.
-Не знаю, - честно признался я. – Не задумывался как-то. Историю люблю, в меру увлечения и наличия свободного времени. А титул, дворянство…
-  Милай! Оглянись!  В какое время живешь. Погоди, с таким шабашем скоро восстановят табель о рангах и вот сюда, - он показал на свое помещение – очередь стоять будет. И, запомни, будем брать совсем другие деньги.
-Не боись,- заметил он, как я торопливо сморгнул – с тебя возьму копейки, так, чтобы ребятки могли зарплатку какую-никакую получить.
-Ты что думаешь, я сам буду по Костромским архивам ползать? –продолжил мой собеседник.- Нет, друг мой. Архивариус, это профессия. И профессия сейчас начинает востребываться. Ты что думаешь, что я действительно дам команду искать родителей дедушки твоего…как ты говоришь?…Егор Тихонович…  Ну ты что. Мы папу с мамой ему смоделируем. Его детский возраст как раз падает на конец девятнадцатого века, когда шло массовое разорение мелкопоместного дворянства. Одним словом, читайте Чехова, Островского. Особенно Островского. Он, кстати, твой земляк. Усадьбу то он на торгах купил в Кинешемском уезде.
Я снова округлил глаза. Он же продолжал: - так вот, вконец разорившиеся твои пращуры по маминой линии обеднели и пошли куда?  Правильно - не дождавшись ответа,  произнес он – в служивые люди. А там полная свобода действий для нашей команды. Отправить в приют сына мелкого служащего пару пустяков. А где «Егор», там и «Георгий», и «Юрий». Уверяю тебя все очень и очень просто.
-Повторяю - он стал серьезным. – Делай,  пригодится. Даже если и не пригодится, то память будет. Сделаем тебе великолепное генеологическое древо, внукам оставишь на память.
Он, давая знать, что время мое вышло, шевельнулся в кресле. Я поблагодарил за чай и пошел к выходу.
-Буду ждать -  раздалось из-за конторки. Но он меня не дождался.












Если можешь… пиши
Ходить на работу,  это что? Потребность, необходимость? Помните Драйзера: письмо, в котором героиня романа «Финансист» пишет своей подруге, что  вынуждена поступить на работу,  и она боится, что ей откажут в домах.  Что же такое работа? Это скорее вариант житейского послушания. Не хочешь, а нужно.
 Интересно это или нет, никого, кроме тебя не касается. Я все время хотел бросить работу. Мне нравилась моя работа, когда я работал в Госбанке СССР. Напоминаю, что было такое государство. Занимало одну шестую часть света. Не хочу говорить штампами, но была идея. А русский народ, он тогда был советским,  без идеи работать не может. Затем без нас все решила узкая группа людей. Нелепо, но так, оказывается, бывает. Взяла и все за нас решила. И полетели все идеи со своих пьедесталов. Появилась необходимость зарабатывать хлеб насущный.
О коммерческом банке  вспоминаю без всякого удовольствия: бросили неподготовленные кредитные учреждения в воду перестройки, мутную вонючую и изобразили рынок… Не хочу даже вспоминать. Одна горечь.  Я закончил этот унизительный диалог. Диалог между появившимися работодателями и продавцами рабочей силы.  Но мне повезло: возраст подошел пенсионный.
 Сейчас есть время сесть и работать. Да, именно работать, так как писать это сложно. Вспомните Паустовского К.Г, когда он сравнил прозу с перетаскиванием булыжников.
-Если можешь не пиши - так шутил один знакомый редактор. Чем дольше я занимаюсь писательским трудом, тем больше понимаю, что это подчас не талант, а работа. Трудная кропотливая работа.
Рукопись, лежащая в столе еще не литература, нужен «посыл», «прием», контакт с читателем.  Стихи, вызвавшие отклик современников, начинают иначе звучать, более значительно. В этом смысле – читатель соавтор писателя. Вне литературной среды даже гений не может развиться в полную силу. Нельзя всю жизнь играть в теннис «со стенкой», нужен партнер, а у меня этого чувства, что кто-то «отбивает мяч» нет годами.
Что может быть уделом каждого, или почти каждого человека, так это дневник. Это великолепная лакмусовая бумажка: будет человек писать или ограничится парой записей и все. Но если тебя дневник зацепил, и ты набиваешь руку на обработке своих мыслей, проявляется интерес к стилистике, построению фразы. С удивлением узнаешь, что ты, оказывается, написал очерк. Или того хлеще: новеллу. Нужно лезть в словарь и выяснять, что такое «очерк» попутно - «новелла».  Расширяется кругозор.  Посему я и говорю, что писатель это профессия.
Не люблю слово графоман. Это слово родилось от озлобленных «мастеров пера», которые рассчитывали, что вот уж при отсутствии цензуры они заживут… Деньги рекой. Внимание, почет. А как по другому! Их же произведения гениальны! Не тут-то было. Советский человек был нерзборчив в чтении. Покупал все, чтобы читать. Даже непопулярный «Политиздат». Покупал для того, чтобы понять: что произведение плохое, читать не стоит. Но все одно покупал. Сейчас, чтобы тебя купили…не знаю, что нужно сделать. Хотя знаю, хорошо писать, заинтересованно.
По мере создавания своих работ, возникает опасение, что нужно ли то, что ты пишешь. Конечно, ты не профессионал, никому ничего не обязан, но…все – таки. Любой писатель — проповедник. Только вопрос в том, а что он проповедует, что он невольно навязывает аудитории, если таковая будет  И я проповедник, все свое проповедую — честность, порядочность. За что и страдаю. Люблю биографичность, автобиографичность. Через них, через биографии, ты прислоняешься ко времени, чувствуешь дух ушедшей эпохи. Но здесь тоже желательны сюжет и характер героя. Посему  еще проповедую, что надо быть нестандартным.
Было же хорошее понятие: тихая русская проза. Она существовала наряду с такими глыбами как Л.Н, Толстой, Достоевский.
—  Писемский мне интереснее, чем Толстой.- Заметил один из писателей. У того битвы, какие-то великие события, а этот спокойно рассказывает — и ты сострадаешь тем людям, о которых он пишет, живешь вместе с ними. Иван  Афанасьевич  Кущевский, русский беллетрист, написал, что наши русские читатели любят вершину. Это  Толстой, Достоевский, Тургенев, а вот немцы больше ценят своих средних писателей. Почему? Большой писатель — он по верхам, по громким событиям. А большинство читателей  все же  интересует  быт, и вроде бы незначительные происшествия — житейское, обыденное поведение человека. Вот это обычно хорошо описывают средние писатели. Нет натяжек, притянутых за уши мотиваций.  Герой виден с первых страниц рассказа или повести, предсказуем.
Простые люди редко пишут мемуары. Обычно этим занимаются, так называемые, великие люди: государственные деятели, полководцы, писатели. Это вполне закономерно. Ну, конечно же, воспоминания Талейрана, или маршала Жукова, или Ильи Эренбурга несравненно интереснее писаний какого-нибудь обывателя, прожившего всю жизнь в стороне от великих исторических событий, потрясавших в его время человеческое общество.
Тем не менее, я берусь  за перо и  излагаю  на бумаге всё, что сохранила память, чего она не растрясла на длинном, часто ухабистом, жизненном пути. Хочется как следует вспомнить всё пережитое, уяснить себе самому события, с которыми приходилось сталкиваться, и людей, с которыми довелось встречаться. А  событий и людей было очень много!
Я прочитал  записки  никому неизвестного харьковчанина, относящиеся к первой половине XIX века. Это было очень интересно. Автор писал о таких вещах, которых ни в каких мемуарах «великих людей» найти невозможно в силу положения, которое они занимали, и точки зрения, с которой они смотрели на события, людей, эпоху.
В «Записках старого петербуржца», очень интересного Ленинградского писателя и филолога Льва Успенского, есть такое место: «Когда большого французского историка, нашего современника (по-моему - Олара), спросили, какие документы ценятся сейчас выше всего на рынке, торгующем архивными сокровищами, он ответил не задумываясь: "Если бы Вы предложили антиквару неопубликованное письмо Наполеона I, Вы стали бы очень богатым человеком, мосье... Впрочем...минутку! Вы получили бы еще намного больше, если бы в Ваших руках оказалась совсем простая вещь - приходно-расходная книжка французской хозяйки, матери семьи, с записями ее трат и поступлений за годы I789-I794...Сколько заплатила она за пучок лука в день взятия Бастилии?.. Что стоила ей кринка молока утром того дня, когда голова Луи Капета слетела в корзину в ряду многих других голов? Как вознаграждала она в год падения Робеспьера гражданку такую-то за мытьё полов и гражданина такого-то за набивку нового матраса?.. Если у Вас есть надежда разыскать на Вашем чердаке такие записи - ищите, ищите!.. И, будете вознаграждены. Вам предложат за них столько золота, сколько они весят, выгоните вон наглецов: Вы получите в 100 раз больше. Ибо письма Наполеона хранят, а приходные книжки бабушек выбрасывают в печку. Настоящая же драгоценность для истории - именно они».
Ну что ж, может быть некоторые «кусочки» моих записок, обнаруженные среди многих, никому, кроме автора, не интересных страниц, когда-нибудь тоже заинтересуют будущего историка. Будем надеяться...
 Пожалуй, был прав Лев Васильевич Успенский, когда в той же книге (в главе «To write or not to write») писал: «Мне вообще кажется: рядом с обществами по охране природы и защите животных, рядом с объединениями филателистов, бок о бок с клубами всяких иных коллекционеров — давно бы следовало людям учредить общество собирателей собственных воспоминаний, мемуаристов, «Общество имени Пимена-летописца», так сказать. Ей богу, дело не первой важности, был Пимен когда-нибудь Пересветом, сражался ли он сам с Челубеем, держал ли он стремя воеводы Боброка или князя Владимира в том бою на Куликовом поле. Археологи ищут теперь при раскопках не только кованные золотые чаши и дивные статуи; ни чуть не меньше (да и много больше!) их интересуют какие-нибудь чашечки с налипшей краской из мастерской киевского богомаза, найденные под слоем угля в разрушенной татарами Бату-хана землянке. А историка берестяная грамотка, нацарапанная школьником Онфимом, пленяет, пожалуй, столько же, как и пятая, десятая, сотая жалованная грамота грозного царя, скрепленная важными подписями и тяжкими печатями».
Но, есть одно но, для людей пишущих собственную биографию. Для всех книг, в особенности для книг биографических, есть одно святое правило - их следует писать только до тех пор, пока автор может говорить правду.
-Не читайте историю — читайте биографии, потому что это — жизнь без теории. - Бенджамин Дизраэли. Он знал, что писал, премьер-министр Британии. Его ум покорил королеву Викторию, а уж она в людях разбиралась и по началу на дух не переносила Дизраэли.
Одна из самых сложных задач прозы – это победа над материалом Бывает такой материал, когда проза художественной стать не может. (к примеру 20- й век, столько материала). Просто невозможно победить ГУЛАГ или еще что-нибудь такое непреодолимое. 20 век состоит из этого материала: концлагеря, войн, смертей, ужасных судеб. И тогда вроде бы безразлично как это написано. Должна быть победа слова над материалом, равноправие слова и материала.
 Сейчас сложное время в книжном мире. У власти стоят люди, которым кол в горло социалистическая проза. Литературные произведения советского времени вызывают у них, по крайней мере, изжогу. Оно и понятно: им не нужны достижения социалистического прошлого. Но у молодого поколения просыпается, как бы не пытались идеологи прозападного образа жизни, навязать чуждую теорию полезности и  благополучия запада,   интерес к прошлому.  Моя книга «Яростный строй отряд»  заняла по рейтингу первое место по Санкт-Петербургу в голосовании старших классов.
Для меня это высшая награда. Это награда не моя, как писателя, это награда памяти, памяти советского студенчества, советского государства.
Посему я снова берусь за старое, тем более, что течение биографичности не только не засыхает, оно разрастается, становится полноводнее.  «Какое счастье, что прошлое не исчезает в нас, покуда мы дышим. Издалека доносятся отзвучавшие слова, возвращаются ушедшие навсегда люди». Это написала Галина Серебрякова. Хорошо написала.
Жизнь моего поколения разорвана надвое. До и после. Посередине нечто, что поначалу называлось перестройкой. Что случилось не тема для разговора сейчас. Но только для разговора, а не для написания. Написания биографического цикла. Принять такое решение помог мой…пожалуй один из любимых авторов. Это Паустовский К.Г. Так он написал:
 «Недавно я перелистывал собрание сочинений Томаса Манна и в одной из его статей о писательском труде прочел такие слова:
«Нам кажется, что мы выражаем только себя, говорим только о себе, и вот оказывается, что из глубокой связи, из инстинктивной общности с окружающим, мы создали нечто сверхличное... Вот это сверхличное и есть лучшее, что содержится в нашем творчестве». Эти слова следовало бы поставить эпиграфом к большинству автобиографических книг. Писатель, выражая себя, тем самым выражает и свою эпоху. Это - простой и неопровержимый закон. Так сказал К.Г.Паустовский.
Когда память услужливо подсовывает тот или иной персонаж, ты в сомнении кладешь ручку и,  глядя на старые фотографии, думаешь, думаешь… Возникает та же проблема как в детстве.  Будут ли эти люди интересны тем кто будет это читать(ох уж это писательское тщеславие). Писать о них трудно. Слова, они как вещи,  изнашиваются при употреблении. И если вещи приобретают этакий налет саби –ваби(покрываются изящной сеточкой времени, то слова- нет. Их нужно только обновлять.

















Рассказ-биография
Мне шестьдесят лет. Вполне солидная причина, чтобы оглянуться назад и поразмыслить. Тем более, что я человек пишущий. В глубине памяти проносится исчезающее прошлое.  Нет большего желания постараться ухватить его, остановить на мгновение, прежде чем оно исчезнет навсегда.
Иногда это удается, и ты вознагражден теми картинами, которые выплывут из тайников памяти. Тогда родятся рассказы, которые именуются мемуарно-биографическими очерками. Не спеши читатель морщиться, что,  дескать, снова биографии. Не спеши, повторяю. Я же не описываю дотошно, как  работал в речном порту со всеми вытекающими показателями грузооборота. Мне интересно донести до ума современного читателя   поступь времени, в котором жил и работал. Как жила страна в пятидесятые, шестидесятые годы. Это цикл рассказов: «Я родом с Волги» или изданный в Санкт-Петербурге в 2008 году, сборник  рассказов «Детство на окраине». Боюсь, что это направление для современной молодежи будет скучновато, а старшему- в самый раз почитать вечером. Посмеяться, погрустить. Не полениться, слазать на антресоли, достать старые потертые альбомы и посмотреть картинки своего детства.
Есть такие эпизоды в жизни, которые не забываются никогда. И в памяти копаться не нужно. Нужно только сесть и потянуть ниточку воспоминаний. Что касается мужчин, то это, конечно,  служба в армии или на флоте. Сейчас в новой постсоветской России эта тема не актуальна, так как для молодого человека, которому угрожает  перспектива быть призванным в ряды Российской армии, это  страшилка номер раз. Избави Бог, я его не виню. Я, может быть, тоже постарался «откосить» от  злополучного года в этой кошмарной армии. Но тогда в семидесятые годы служба в армии и на флоте была неизбежна, и, простите, молодое поколение, была действительно почетная. Да и кому ты нужен, если не служил. С тобой девчонки  танцевать откажутся. Не верите? Читайте сборник рассказов: «У меня шапке ленты». В нем всего хватает: и юмора, и раздражения. Но в итоге наступает момент, когда ты заявляешь, что все, Родина, я отслужил. У меня нет перед тобой долгов. И Родина тебе благодарна за службу срочную и перед тобой открываются двери подготовительных отделений всех вузов страны. Читайте рассказы «Я из МГУ», я там все подробно описываю. Даже ради этого служить стоило. И пусть нарком Луначарский посмеивался над рабфаком (так назывались подготовительные отделения). Он их называл «Пожарными лестницами, поставленными к окнам университета». Шутил, но не зло. А как  можно было поступить в ведущий университет страны, если ты  в средней школе не учился. И не потому, что не хотел, а десятилетки в поселке не было.
А что стоит романтика студенческих лет. Что противники биографического цикла замолчали? То- то и оно. Сами, наверняка, альбомы, студенческие штормовки храните и внукам байки о сессиях, о третьем семестре рассказываете. Вы почитайте с ними мой сборник рассказов «Яростный стройотряд». Почитайте, не бойтесь. В 2008 году этот цикл в конкурсе «Добрая лира» в Санкт-Петербурге занял первое место и рекомендован в качестве внеклассного чтения ученикам средней школы. Оказывается, есть место романтике трудовых семестров даже в стране с капиталистической экономикой.  Да, внуки, была такая уникальная страна СССР. Союз Советских Социалистических республик, кто забыл или не знает. В ней  можно было получить бесплатное образование. Но с одним условием: тебя ждало распределение по окончанию вуза. Правда, бывало такое, что твое желание не совпадало с намерениями выпускной комиссии. Но мне повезло. Я уехал на крайний Север. Мурманская областная контора Госбанка СССР  с радостью приняла меня и отправила еще дальше: в самый северо-западный поселок страны Никель. Это целая эпопея, с которой я, несмотря на давность лет, не могу расстаться. Но для начала можно посмотреть рассказы : «Уедем в дальние края». В них-и романтика Заполярья, и первые встречи со странами Скандинавии. Много чего написано. И так двадцать пять лет. В память служащих банковской системы написал рассказы, обьединенные под названием «Заметки из банка». Этими рассказами я снимал напряженность и однообразие своих лекций в Мурманском государственном техническом университете. Высидеть девяносто минут даже при любви к специальности сложно. Вот я своих студиозов и развлекал байками о особенностях эмиссионно-кассовой работы и инкассации. Высше для меня похвалой было, когда из глубины аудитории раздавался вопрос, где можно купить книги.
  Время шло, и я вырос до начальника областного управления Промстройбанка по Мурманской области. Наряду с производственной карьерой стал инструктором подводного плавания и лыжником-марафонцем на пятьдесят километров. Был уже ветераном марафонских забегов на празднике Севера.  Эта тема ждет своего часа.
Но было и печальное. Исчезла страна под названием СССР. Умерла эта страна некрасивой смертью.  Как утверждает обслуживающая новый класс буржуазии «независимая» пресса, это была историческая неизбежность. Не берусь судить события тех лет, но я, прежде чем делать такие выводы и славить тамошних преобразователей, дождался бы суда истории. А свое слово я сказал. Вдруг и к моему мнению прислушаются. На этот счет есть сборники рассказов: « Философия возраста», «Слайды Питера», «Город детства».  Они жесткие, нелицеприятные. Их избегают печатать. Я и не настаиваю. Но они есть и это моя позиция.
Но чтобы ты, дорогой читатель, не заскучал от творчества отставного кандидата экономических наук, доцента Мурманского государственного технического университета, Международного банковского института, автора с полусотни печатных и научных работ, двух монографий и много чего другого, связанного с научной и производственной деятельностью, я предложу тебе сказки. Да сказки, которые написал сам. Бывает такое. Особенно они хорошо пишутся, когда ты бродишь по историческим местам городов разных стран, копаешься в развалах «Блошиных» рынков. Будьте уверены, что даже человек, никогда не пробовавший себя в эпистолярном жанре может что-то набросать от избытка эмоций. Ну как было не написать сказку-рассказ под названием «Щелкунчик», если я вытащил его из самого глубокого ящика на барахолке под мостом Грюнелюка в Осло. Это был старый-старый механизм для приспособления колки орехов. Он даже на своих собратьев, заполняющих витрины магазинов Европы перед Рождеством,  не был похож. Больше того, он был самодельным. Вот так и родились сказки-рассказы: «Сказки Кампена», «Сказки с блошиного рынка». А если вы бродите по местам, связанным с жизнью знаменитых людей? Неужели вам не захочется поделиться своими впечатлениями, а может даже и догадками. Это же были люди, хоть и знаменитые. Так родился сборник рассказов: «О Норвегии с улыбкой».
Биографию можно писать бесконечно. Это вроде как перебирать свое барахлишко в ящичке, в котором как в пословице: «Много товара всякого у дядюшки Якова».  Не волнуйтесь, там ничего особенного нет. Но скажите, какой мужчина  удержится от соблазна, и прежде чем выбросить старый утюг, не раскрутит все болтики и спрячет их подальше. Потом и сам забудет куда спрятал. Но он твердо знает, что они у него есть, но где- не помнит. Вот нечто подобное случается и с памятью.
Такова человеческая биография,  состоящая из этапов, событий. Но   если она еще попала на смену эпох! Когда  прервалась цепь времен. Куда там Шекспиру. Он и рядом не стоял с птенцами гнезда ельцинского. Тогда держитесь: писать вам и писать. Главное, чтобы это было интересно читателю или хотя бы твоим друзьям и близким.
Поэтому, если я вас заинтересовал, то читайте недавно вышедшую в издательстве « STELLA» книгу-трилогию «Записки неизвестного соотечественника», в которой автор разворачивает свою биографию на фоне событий, которых набралось  немало.
А что дальше? Скажут те, кто хотя бы досмотрит три тома. А дальше, дорогой читатель, наступает  пенсионная пора, когда ты  никому не должен. Это пенсия. Ее большинство людей боится как огня. Напрасно. Главное, чтобы было чем заниматься.
За время, которое по старинке называют «Заслуженным отдыхом» я написал рассказ-повесть « Кто вы, подполковник Галямин» . Этот рассказ вошел в лонг-лист Каверинского международного  конкурса, что проходил в городе Полярном  Мурманской области. Написал и получил первое место и денежную премию (!) в конкурсе имени Ю.Рытхэу за рассказы «Люди тундры» и «С  Амундсеном на фюзеляже». За рассказ «Волшебными тропами переводов»  стал дипломантом конкурса «Литературная Вена-2012».  2013 год начал тем, что за рассказ «Рулетка» награжден премией (издание книги) имени О.Бешенковской от Международной гильдии писателей. Ждут своего часа такие рассказы как «Адвентфьорд», «Кукушка(старый снайпер».
Не буду утомлять вас, читатель. Каждый рассказ или повесть для писателя детище, а про детей говорить можно долго.
У каждого человека, я уверен, есть свои задумки. Вот и дерзайте!  Только не сидите на лавочке, а реализуйте все, о чем вы мечтали на работе за компьютером, за написанием финансового отчета, составлением бухгалтерского баланса. Вы же творец и создатель своей биографии. Согласны? Тогда вперед!



Я тороплюсь
-И тебе это надо? – так, достаточно бесцеремонно, приструнил меня коллега, известный писатель. Я непонимающе, словно обще известное домашнее животное, связанное с воротами, уставился на него.
-Что значит надо? -  переспросил я его.
-Хорошо, давай поставлю вопрос по другому  - миролюбиво ответил на мой вопрос, товарищ. – Кому это надо?
-Еще не легче. – А тебя не интересует, то, что случилось с нашей страной? – пошел я в наступление.
-Если даже и интересует, то что. Что тебе там неясно? – стал категоричным мой приятель. – Хочешь сказать, что произошел переворот? Что Ельцин преступник? – ну и что? – как-то буднично произнес он. – Давай еще добавь, что СССР разрушили незаконно.
-Время, мой дорогой, ушло время, да и потом всех все устраивает, а кого не устраивает, так их мнение никто не спрашивает – пригвоздил он меня.
Мы, достаточно близкие люди, и у нас общее прошлое: горечь от развала страны под названием СССР, бессилие что - либо исправить. Общий результат: стирание с общественной арены, где нам нет места, как его нет и другим имеющим, собственное мнение. Мы, щадя друг друга, ушли от этой темы, у нас было о чем поговорить. Но, вернувшись домой,  сев возле компьютера, я вновь принялся ворошить то, что не дает мне покоя.
Я тороплюсь. Странное дело, но я тороплюсь, словно  чего-то не доделал. Чего, спрашивается, ты не доделал. Да если  что-то и недоделал, то кому это нужно, что ты не доделал.  Ты пенсионер. Страна рассчиталась с тобой пенсионными выплатами и больше в тебе не нуждается. Не нужен ты ей, здоровый пятидесятипятилетний мужик с ученой степенью и дипломом МГУ имени Ломоносова. Без тебя народа хватает, в той сфере, в которой ты работал. Вот ежели бы ты пошел на производство за копейки вкалывать, тогда, да, пожалуйста. А так своих некуда девать. И потом, вспомни свою серенькую папочку с ботиночными шнурочками, которую тебе тайком показал один из кураторов всесильного заведения. «Честен, порядочен, доверчив» - это звучало как приговор. Не нуждается нынешняя  ньюроссия в подобных специалистах.
  - «Ээээ, нет у тебя, понимаешь деловой хватки бизнесмена»- так и слышится мычание первого «всенародно избранного» президента. Меня распяли на этих трех словах,  как когда-то распинали на пунктах анкеты.
-Ты неэффективный управленец - верещал в телефонной трубке голос начальника Главного управления Центробанка по Мурманской области. В результате банкротства банка  тебе в руку всунули  «черную метку»,  как у Стивенсона, что ты не имел права занимать руководящие должности в системе. Так господин Геращенко развлекался. Он же весельчак и шутник. Это все отмечали. Только что его шуточки вызывали слезы, он не замечал.
- Дурак,  вы дурак, Виктор Алексеевич, прости меня,  господи - так заявила мне одна бизнес - вумэн, ставшая одной из влиятельнейших дам новой России. - Когда вы грохнетесь задницей об асфальт со своим банком, никто о вас не вспомнит.
-А как же вкладчики, хозорганы, которые мне поверили - слабо защищался я.
-Чушь все это собачья - отчеканила дама, щелкая зажигалкой прикуривая. - Вы никому не будете нужны. Вам дают шанс, больше их не будет. Она была права, эта дама. После падения банка я никому не стал нужен. Прошло двадцать лет с момента разговора. Много воды утекло. Реформаторы, которые предлагали мне сделку с совестью, -  в правительстве РФ. Дама - в Москве, ворочает большими деньгами. А я…а я сижу и пишу книгу, пытаясь разобраться :  прав я был или нет.  А всего - то нужно было обанкротить банк, похоронить его вместе с юридическими лицами и вкладчиками и на обломках построить новое коммерческое учреждение.
Меня мучает совесть. До сих пор она не дает мне покоя, я ворочаюсь ночью, утром пытаюсь что-то записать.  Но что могу написать я, когда написаны тысячи книг о происшедшем. написаны в разной полярности: от ненависти до восхваления существующего режима.  И я туда же.





Омут прошлого
Старость не приносит зрелости, нужно молить бога сохранить мудрость.
Бессонные ночи  без тиканья часов порождают не мысли о будущем, а воспоминания как это бывает у старых людей. Они могут вести прямо, назад…
Посему не люблю электронных часов. Они бездушные, упертые. Следить за ними,  это следить как часы эти утекают сквозь пальцы.
Я боюсь утонуть в прошлом. Меня тянет туда, как в омут. Вы видели омут, который внешне даже привлекателен, но если приблизить лицо к воде, то увидите мрачные колышущие разводы. Попробуйте туда нырнуть.  Возле поверхности вы ничего не почувствуете и ничего не увидите, даже лучи солнца будут напоминать о себе, но делайте нырок и уходите вглубь омута. Не по наклонной, а резко вглубь, помогая себе ногами до тех пор пока не почувствуете, что глубина не пускает вас. Все! Твой предел. Заломит в груди, застучит в висках, в голове появится предательский звон. Зекс! Наверх, срочно, но не торопясь. Ты уходишь из глубины этапами, сдерживая себя, чтобы не оттолкнуться ногами от плотной воды и вылететь на поверхность, хватануть воздуха и понять всю прелесть жизни.
Нечто подобное испытываешь, когда уходишь в воспоминания прошлого. Не совсем прошлого, сравнительно молодого. Чего говорить загадками: с момента перестройки, которая как автогеном пережгла пополам жизнь большинства людей. Прошло больше тридцати лет (1985 год,-мы впервые услышали слово перестройка). Все это время страну лихорадит. Вместо поступательного движения вперед, мы ходим по кругу. Пытаясь понять, что произошло, и кто мы теперь.
Что ни говори, современные идеологи, обслуживающие власть, умеют работать. Теперь модно рассуждать о том, как режим восстанавливает «все советское» – начиная с символики, идеологии. Хотите красные флаги? –Пожалуйста.  Восстановить гимн СССР? – Да ради бога. Слушайте на здоровье. Дело разве в этом. Изменен государственный строй, базирующийся на собственности, теперь уже частной и на эту собственность, сосредоточенную в руках нескольких десятков семей посягнуть члены семьи не дадут. Не надейтесь. Вся оппозиция, это так, мишура. Ну покричите, покричите. А этим временем мы проведем еще виток приватизации…сырьевых ресурсов,  технологичных корпораций. 
Мне возразит теперь уже лауреат Нобелевской премии Алексеевич  С.  своим коротким эссе «О жизни». Почитайте «Жить, конечно, очень интересно. Несмотря ни на что. Надо помнить, что есть твоя единственная жизнь. Нам приходится существовать в двух вариантах: с одной стороны, быть человеком своего времени. И ничего с этим не сделаешь: надо как-то находить силы оставаться человеком. Много людей, которые находят силы быть людьми даже в невероятных обстоятельствах, как Надя Савченко, украинская летчица.
И, конечно, надо обязательно постараться быть счастливым, потому что жизнь единственная и все-таки есть много радости даже в этих обстоятельствах (…) Будут новые времена, и им будут нужны новые люди» . Так и хочется спросить теперь уже именитую писательницу не работает ли она в церкви.
Все время думаю, что народилось новое поколение,  не знавшее советского социалистического строя.  Кажется, им –то что. Они не стояли в очередях за колбасой, с детства носят китайские шмотки,  с компьюторами на «ты».  Развлечений –по самое не хочу. Сбывается мечта власть имущих: родилось поколение символом которого является: «Жри,  лакай чешись и спи». Ан нет. Все больше молодых людей интересуются прошлой приватизацией. Почему кучка людей обогатилась, обобрав остальных? Где были те, кого они обобрали и почему, главное, оно позволили себя обобрать.
Не знаю когда, но нас в будущем (каком тоже не знаю: может отдаленном, может не очень)ждет очередная государственная трансформация. Не хочу пугать (сам боюсь) может появиться новый Ельцин, который дубиной разгонит путинскую Россию или что там останется после его правления. Что будет дальше? Тоже не знаю. Я как философ: обрисовываю проблему, а вот как разрешить ситуацию…извините,  не знаю. Конечно, не мы, новое поколение будет более готовое чем мы, но власть вседержащая тоже не стоит на месте.
Мне до зубной оскомины надоело кликушество заказных идеологов о советском коллективизме, якобы погубившем индивидуальность. А про общину забыли, господа? Ту самую общину, которая губила на корню все полезное, новое. Почитайте Столыпина, Ленина.
Бог с вами, если даже и погубило кликушество. Так что сейчас мешает возродить программу свободного предпринимателя? То-то  и оно. Зачем он новой власти нужен. С ним хлопот не оберешься.
То ли дело интеллигент. Да-да, тот самый интеллигент, который бесновался в конце восьмидесятых, по пьянке в порыве душевного порыва ложился под танки. «. …На дурака не нужен нож». Вот его псевдоидеологичекие отделы, прообразы ЦК, и кормят жвачкой о имперскости (слово-то придумали! Прости меня, господи), нации и прочих доспехах. Да это не доспехи, а костыли.
На радость обывателю государство пытается создать государство «железной руки». Государство восстанавливает вертикаль, вновь захватывая командные высоты контроля и собственности. Новая нью российская империя создала  фетиш, что кругом враги, которые спят и видят как раздавить молодое демократическое государство. Империя ценой бюджета, обрезая социальные статьи, накачивает мускулы и готовится нанести ответный удар. Уф, как написал. Инструктор идеологического отдела обкома партии рядом не стоял. Но что вы думаете? Проходит. И еще как! Обыватель, стоя у пивного ларька, отчаянно бьет воблу о край стола и через закушенный окурок цедит: «-Да мы этих америкашек, мать их…Вован он мужик толковый…мы их раздолбаем…».  Не верите? Сойдите на станции в сотне километров от Москвы и зайдите на ближайший рынок. И это называется подъемом национального единства и сплоченности.  Ну чем не карикатура на Минина и Пожарского.
Никто не думает, что управляемую теневой корпорацией страну можно так  грохнуть, что девяностые годы детской игрой покажутся. Никакой лидер, никакая «Единая Россия, натянувшая майку КПСС, не поможет. Корпорации быстро слиняют и оставят то, что осталось. Вот тогда …на обломках…придется отстраивать что-то новое. Но то, что основным инстинктом будет выживание, это точно. А за что выживать, история умалчивать, ибо по векселям платят, и подчас непомерную цену. Но это олигархат не коснется. Взовьются в небо частные лайнеры унося «счастливцев» с из чадами к месту сосредоточения капиталов, нажитых «непосильным» трудом. Вот тогда воцарят самые низшие инстинкты, с доминируюшей нищей агрессией. Это будет почище матроса-братишки. Но кого это волнует. В стране ничего не меняется. Кругом пустота.
Но сейчас критична даже не перспектива. От уровня сознания зависит, как страна переживет предстоящий демонтаж. Это важно в том числе для нынешней корпорации. Управлять удобнее тупой и безнравственной массой, но отвечать по совокупности содеянного лучше перед хоть как-то воспитанным и вменяемым обществом, желательно с либеральными наклонностями.



















Комментатор своего времени
Стремительно летит двадцать первый век.  век информационных технологий, которые сжали наше драгоценное время, отпущенное нам сверху.
Исчезло элементарное общение,его заменили смс-ки,  пропал эпистолярный жанр. На смену ему пришел интернет с айфонами. Пропала привычная для транспорта картина; читающие люди. Люди уткнулись в свои «компы», одели наушники и отрешились от мира. Редко можно увидеть читающего человека, а если приглядишься, то он просто просматривают очередную «желтую» газетенку, которыми так засорен транспорт.
Еще реже промелькнет лицо, читающего книгу. Причем книгу заботливо завернутую в газетную обертку. Остановитесь и посмотрите на этого человека. Пол здесь не имеет значения. Это, как правило, представитель прошлого века. Да, он родился в прошлом веке и скорее всего в середине. На этом моменте меня начинает клинить, так как я самый что ни на есть представитель поколения людей, родившихся в середине прошлого века. Представляете фразу, которую я с удовольствием пишу в автобиографии; «родился в середине прошлого века». Этой фразой я, как щитом закрываюсь от  сумашедшего времени нынешнего. Времени суетливого, недалекого.  Вспомните, мои ровесники, о ком мы писали в сочинениях! «Родился в середине прошлого века», а это где -то 1840 -1850 годы. По спине всегда пробегала дрожь от прикосновения к этому времени. Времени подернутого дымкой вечности. И вздохнешь: а тут 1952 год рождения и ничего. Никакой дымки таинственности. Хотя многое исчезает из нашей памяти.  Когда я читал лекции студентам и в качестве примера приводил ситуации из действительности семидесятых, то чувствовал легкое недопонимание. Потом до меня дошло, что студиозы родились в конце восьмидесятых и даже в начале девяностых. И для них реформы Косыгина и пятилетние народно хозяйственные планы это те же столыпинские реформы для нас.
И что скажете вы? Что ты хочешь этим сказать. Ничего, отвечу я. Просто нужна память, память дневников очерков по прошлому времени. Почему мы с удовольствием читаем Гиляровского? Да потому, что он был «Комментатором своего времени», как метко заметил Паустовский К. Г.
Есть люди, без которых не представить себе существование общества и литературы. Это своего рода бродильные дрожжи, искристый винный ток. Это снова Паустовский, и сказал он это в 1955 году. Заметьте во второй половине двадцатого века. Но назвал он человека, который родился теперь уже в позапрошлом веке. Стоит над этим задуматься. А скорее всего «виновата» в этом летопись быта. Нужно знать быт прошлого, чтобы понять ситуацию случившегося. Уверен, что пройдет еще не много времени и то, что произошло с некогда великой страной, станет  предметом тщательного изучения. Нет, не думайте, я ни к чему не подстрекаю. Меня вообще навела на эту мысль идея нескольких депутатов Государственной Думы судить Горбачева. Я – «За». Его нужно судить профессионально и квалифицированно ибо роль личности в истории отменить нельзя. (Боже мой! Сколько мы копий сломали на семинарах по философии, с этой ролью личности в истории). Он совершил преступление против человечества одной шестой части света и не понес за это никакой ответственности. Больше того, чувствует себя героем! Судить нужно и если это уголовное преступление ( а на его руках кровь, тысячи жизней), то дать срок, может, даже и пожизненный. После чего отпустить. Отпустить, как это делали с преступниками на Руси. Ибо это самое страшное: носить преступление в себе.  Может он тогда уедет из страны и будет проедать свой фонд где-нибудь,  но только не в России.
Посему нужен свой летописец не только исторического толка (их много), но и летописец быта и уклада. Предвижу возражения: какой летописец уклада и быта! Что ты можешь сказать того, что мы не знаем. Подумаешь пятьдесят лет назад!
Еще раз говорю. Нужно. Ибо летопись быта уклада приближает к нам прошлое. Самое печальное в том, что у нас нет таких писателей. Вернее есть, но их мало. Не покривлю душой и назову Дину Рубину и Михаила Веллера. Почему себя не называю? –стесняюсь, но тешу себя мыслью, что тоже пригожусь. Только это будет не сегодня







Учите историю, господа
Мчится по России двадцать первый век. Мчится размашисто, напористо. Сжимается время, кажется, уплотнились единицы времени. Народ разучивается читать, смотрит комиксы. Слушает бездарных безголосых певцов, переживает за мыльные сериалы. Очередное правительство ведет страну в неведомо куда, отвлекая еще думающих мега проектами, вроде Сочи-14, футбол-18. Иных проблем в стране нет. Наш народ, некогда  могучий, просвещенный, еще читающий, по привычке гордится своей историей. Но какой историей. Новые демократы старательно перекраивают историю, меняют праздники. Тратят бюджетные деньги на шоу вроде «Бородинскому сражению-200 лет».
Докатились до того, что попытались любить то, что ранее отрицали. Попытались любить даже царизм, а того, кто с ним боролся, обьявить злыми силами. Экономическая составляющая капиталистического способа производства забыта начисто, а вот идеология…Славься, одним словом. Несмотря на дефициты бюджетов всех уровней, полетели со  стен домов таблички с названиями улиц революционеров и народовольцев. Но что интересно никто из живущих уже или не помнит или еще не знает, что кроется за такими организациями как «Земля и воля». Что интересно только историки могут сказать, что организация эта распалась на две  «Черный передел» и «Народная воля». И «Народная воля» ставила себе цели такие же как и в 1991 году: свобода слова, печати, народное представительство в органах управления, и главное, равенство. И что получилось в том и ином случае. Что стало с царским правительством, мы знаем, а вот что будет с …их правительством под руководством поочередно сменяющихся лидеров, пока нет.
История вообще штука сложная. Это политическое орудие воспитания масс. Это идеология в первую очередь. В наше время с этим туго. Историю то раскрашивают, то разрушают. Но писать правду никто не желает. Ну скажите чем помешала советская история. Но кроме мировой войны ничего не популяризируется, и то уже шоу-фильмами. Понятное дело, что не выгодно. Мало невыгодно: опасно.
Есть такое понятие как историческая память. Так вот новые идеологи в разрушении этой памяти крепко преуспели, что привело к разрушению самоидентификации. Человек перестает понимать кто он такой, откуда у него корни. Какой народ он представляет. «Дорогых россыян?» Перестает гордиться своим народом, своими предками. Мало - гордиться, стесняется принадлежности к своему народу. Сколько раз я ловил себя на том, что стесняюсь быть русским и радуюсь, что скашиваю под немца и поляка. Почему под эти национальности? Да они, так же как и я плохо говорят по-английски. И вообще лучшая часть некогда русского народа (не путать с россыянами!) пытается уехать в какую-нибудь цивилизованную страну, где тебя будут уважать, а не смешивать с общеизвестной субстанцией, о которой вспоминают, когда она прилипает к подошве. Это не шуточки. Длительное вранье, оболванивание народа ведет к самому страшному: гибели государства. Или к распаду, что практически одно и тоже. Встают перед глазами работы Льва Гумилева, который простым доходчивым языком предупреждал о распаде СССР. Не послушались. Что получилось? Чудом, с помощью США, удержали Россию, но надолго ли?
Что думает себе власть, спросите. Власть думает как сохранить свою собственность четверть века назад свалившуюся им на голову или приобретенную путем изощеренных рейдерских захватов. Конечно, власть боится бунтов, терроризма. Да и за себя, любимых, страшно.  Посему мы наблюдаем такие меры охраны, которые не снились в эпоху социализма.
Поэтому возникает ностальгия. Еще живы старшие поколения, помнящие преимущества социализма, перед которыми меркнут такие проблемы как вожделенная докторская колбаса. Колбасу придумали  идеологи, чтобы опорочить социалистический строй. Да, Горбачев завалил продовольственную программу. А этот, первый всенародно избранный, что сделал? Не пожелаю ему царства небесного. Закупил продукты. А кому их жалко. Особено модифированных. Жрите на здоровье! Гмм. Какое уж там здоровье. Так вот около трети населения мечтают о возврате назад. Конечно, утопия, согласен. Треть,- за западную демократию. Я их понимаю, но жалею. Наивные! Кто вам это даст. Они что зря флагами с танков махали, и декреты на коленях подписывали. Ну а   40 процентов возжелали идти своим путем. Ох этот свой путь! Кто его знает! Ау! Может сначала разобраться кто мы?
Молодая демократия? Но наверное хватит бегать в коротких штанишках. ребеночек вырос. По- прежнему тоталитарная республика или просто бандитское формирование? Хотя нет, в нем хоть дисциплина есть, и они друг у друга не воруют.

















Дорога из никуда
Алкор-Био, биотехнологический холдинг. Звучит громко, респектабельно. Это моя последняя работа и, думаю, последняя совсем, ибо сегодня меня провожают. ..Нет, не на пенсию, просто я увольняюсь. Посему собралась вся наша достаточно дружная компания, состоящая из бухгалтерии, маркетологов, и прочего «планктона», сработавшихся и сжившихся  в этом небольшом помещении.
Меня отправляли в никуда. Да, так бывает. Я уходил в никуда. Я никогда не уходил на пенсию, ибо  получил ее как-то тихо, не помпезно. Не было широкого застолья, на котором говорили бы теплые речи о твоей исключительности и незаменимости. Желали бы всяких благ на пенсии. Я бы прочувственно сморкался и вытирал слезы галстуком. Не было ничего такого. Ибо организации, в которой бы я работал последние годы тоже не было. Да, так бывает.
Пати потихоньку заканчивалась, ибо сворачивался день и мои коллеги по работе спешили домой. Жизнь идет, завтра или чуть позже мое место займется кем-то и мой образ сотрется. А пока… А пока прочувственные товарки всплакнув, дружно вымазывали меня помадой, сотоварищи грустно хлопали по плечу и говорили вроде: «Будь…черкани когда определишься, где ты будешь…».  И так далее. Самое интересное я не мог знать, где  буду. Но то,  что работать  больше не  стану,  это я знал.
Кончен бал. Я попытался убрать разовую посуду со стола, но старшая по помещению шумнула, что завтра уборщица все уберет. Мы вышли дружной толпой на крыльцо,  глотнули морозного, остро го, приправленного бензином, воздуха. Народ бодро пошел по своим тропинкам к местам остановки транспорта, а я топтался возле крыльца. Что-то удерживало меня. Уже ушел мой компис и насельник по столу, сказав, что завидует мне, подлецу, что вот, могу уйти, когда хочу. Ибо пенсия у меня в кармане, а ему… И махнув рукой,  ссутулившись,  пошел в магазин покупать корм для кота.
Я смотрел ему вслед и думал. Думал ли я, что на склоне лет буду стоять вот так, в одной из питерских арок после дружеской посиделки. Но посиделки не старых, испытанных временем передрягами друзей, коллег по работе с которыми меня бы связывали многолетние отношения. Нет, меня провожали люди, с которыми я проработал год с небольшим. И все. Их нет тоже. Они,  как песчинки,  растворились в житейском море, как и предыдущие.
Затем пришло в голову, что никогда не надену деловой костюм и галстук. Нет, не обычный расхожий пиджак, а именно деловую тройку, от одного вида которой было все понятно, что ты человек дела. Конечно, будут мероприятия , и я буду одевать…  не деловой костюм, а смокинг и даже с  бабочкой. А деловой костюм тихо почит в бозе в кладовке.
И портфель мой доцентский тоже печально повис на плече, ибо из-за солидности я не носил сумку, а пользовался своим преподавательским портфелем. Портфелем, какой есть у каждого преподавателя вуза. Он должен быть желательно кожаным, потертым,  всячески подчеркивающим свою заслуженность. Я всегда отмечаю такие портфели. Так и мой, сегодня ушел на заслуженную отставку. Не в магазин же с ним ходить.
Привратности судьбы, сказал бы мудрец. Думал ли,  что у меня будет такой конец. Как любой русский я, конечно,  пущусь в поиски всего и вся, что довело меня до этого крыльца. Крыльца одного из питерских домов, в котором на первом этаже заседала наша контора, ибо производство всяких биотехнологических штучек находилось за городом.
У меня было много  крылец, парадных и не очень. У одних стояли милиционеры и отдавали тебе честь. Это госбанковско- обкомовские времена, когда была жива страна СССР.  Затем  появились секьюрити в разношерстной форме. Так называли себя сотрудники различных охранных фирм. А у некоторых ничего не было, вроде этого, у которого я сейчас стою.
Как летит время. Давно ли я,  тридцатилетний  нахал, но облаченный массивными полномочиями, заходил в свой служебный кабинет. Да, мне повезло: сразу после студенческой скамьи я получил свой персональный кабинет. И этим служебным благом я пользовался достаточно долго. Они были разные, эти кабинеты. Сначала я сам звонил и отвечал на звонки, но по мере смены кабинетов появились приемные и секретарши. Грело ли это самолюбие. Конечно, грело. А когда поставили «вертушку», соединяющую  с самым верхом области, это знаете ли…  Чтобы я не зарвался, мой старший товарищ, занимающий ну ооочень большой и помпезный кабинет, мне как-то за чаепитием сказал,  что к кабинету нужно относиться как к гостиничному номеру: рано или поздно ты его покинешь.  Мне везло: год от года я повышал комфортность номера, то бишь значимость служебного кабинета
Ничего не предвещало никаких перемен, пока СССР не тряхнуло.  Ну тряхнуло и тряхнуло, почему и нет.  Давно было пора оживить нашу заскорузлую жизнь, символом которой были очереди. Может,  вздрогнем, подтянемся и зашагаем дальше от пятилетки к пятилетки. Такое уже было. Но, на этот раз все оказалось серьезнее и на много. Настолько, что расшатался не только СССР, но и строй. Затем рухнула вся социалистическая система и, словно поганый гриб, вырос капитализм.  Какие уж там кабинеты.
Потом был Санкт-Петербург, в который я добровольно рекрутировался, поняв, что в Мурманске я стерся. Да разве я один! Как стая перелетных птиц поднялась масса далеко не последних людей,  и тяжело махая крыльями воспоминаний полетело на юг искать лучшей доли. Большинство оседало в Санкт-Петербурге. Казалось, что именно в этом городе будет легче обрести себя.
Я с интересом смотрел на новое   и такое старое явление: продажа рабочей силы. В страшном сне не приснилось бы. А оно приснилось. Мало приснилось, я оказался в этой шкуре. Значит,  так было Ему  угодно распорядиться моей судьбой. Так сказать, компенсировать благополучие и удачливость предыдущих лет.
Я превратился в планктон на полтора года. Сидел в небольшом помещении в толпе себе подобных и имитировал деятельность. Общение с молодежью оно, конечно, хорошо, но лучше контактировать  через вузовскую кафедру, чем через рядом стоящие компьютеры. Ну да ладно об этом. Сейчас это в прошлом, или с сегодняшнего дня в прошлом.
Теплое прощание.  Расчувствовался. Понял древний канцелярский постулат: в каждой конторе должно быть разновозрастные особи. Просто необходимо для стабилизации. Нужна молодежь, безусловно. Чтобы было кому мутить воду и совершать разные безобразия. Но нужны и мастодонты, чтобы вытирать галстуком сопли той же молодежи. Это мне удавалось неплохо. Пригодился опыт преподавателя вуза Посему прощание было особенно теплым. Но все это позади. Тебя о твоих суждениях никто не спрашивает, и вообще ты завтра летишь воспитывать внуков, ждущих тебя в Норвегии. К воспитанию старшего внука Петруши, по домашнему Пепе, я уже приложил руку.  Сейчас это самостоятельный молодой человек четырех лет от роду.  Второго внука Яшу, который со второго января сего года наслаждается  прекрасным белым светом, на который он так удачно появился, я  видел несколько дней, и познакомиться с ним обстоятельнее мне только предстоит.
У меня стали промерзать ноги. Нужно идти. Но куда? Домой всегда успею. Там сейчас никого нет. Да и дом ли это. Мы прожили в нем не полных три года.  Привыкли ли мы к нему, к этому новому, семиэтажному и поэтому совершенно нетипичному для Питера, дому. Он стоял этаким спичечным коробочком  во дворе долговязых  многоэтажек.  Дом  нам нравится.   Наш дом-  уговаривали мы себя,  а в голосе была тоска. Тоска по Мурманску, который был нашим домом, а, как известно, домов много не бывает.  Когда мы покидали квартиру, то наше жилье затихло в неожиданности: - Как вы меня продали! –этот вопрос, казалось, повис в воздухе. На глазах выступили слезы. Это напоминало прощание с близким человеком. 
Мы выехали на ленинградскую дорогу и долго стояли, глядя на город. Темная вязкая полярная ночь занавесила город. Снега в этом году в городе не было. Лили дожди. Черная мокрая дорога поглощала свет от фар и эффект был минимальный.  Это был наш город и мы любили его каким он был: заснеженным  полярной долгой зимой, серым весной и осенью, когда нескончаемые нудные дожди полоскали его дома, проспекты, покрывали оспинами Кольский залив, бесшабашным гулякой в летние белые ночи. И нужно же было так случиться, что закрывалась мурманская страница в книге нашей жизни.
Потом был перегон Мурманск-Санкт-Петербург. Дорога была мокрая, никакого намека на декабрь. По обочинам теснились голые кусты, не понимающие,  что сделалось с природой, что до сих пор нет снега и некому прикрыть их наготу. Осоку на ржавых болотах безжалостно трепал ветер. Мы же упорно продвигались на юг.  К вечеру заявил о себе мороз. Небольшой, но достаточный, чтобы машина на незначительных поворотах шла юзом. С трудом добрались до Кандалакши, где переночевали. Настроение было печальное. Нам казалось, что мы бежим. Только от кого? От себя?
На посту ГАИ нас остановили, но узнав, что мы уезжаем в Питер, гаишники почему- то подобрели и, сказав «Счастливые», пожелали нам доброго пути. Что же произошло в стране, что с Заполярья валом повалил народ, и тем,  кто уезжал, люди завидывали. Ответ был на поверхности. Нет желания ни отвечать, ни дискутировать. Произошла катастрофа, причем не восстанавливаемая. 
Мы остановились возле знака «Полярный круг». Постояли, словно отдавали  память годам прожитым в этом, казалось бы негостеприимном, но таком теплом краю. Все заканчивается. Закончился наш этап в Мурманске. Мы перелистнули страницу своей книги жизни. Хорошо ли, плохо, трудно сказать.  Будущее покажет. Вздохнув  сели в машину. И, не поверите! Из-за сопки выкатилось солнце. Оно появилось разом во всем своем великолепии. Это был не какой-то там желтушный блин, который пытался скрашивать наше бытие в Мурманске. Нет! Это вышло  покрасоваться Ярило, которое, если не согревало, то светило. Светило ярко, самозабвенно. Заискрился иней на березах, засверкал появившийся за ночь на лужах лед. Все преобразилось. Ушла тягомотина из наших душ. Мы переглянулись, заулыбались и  Опелек как сноровистый конек-горбунок бодро понес  нас к югу.
Я брел по скользким буграм плохо очищенного тротуара, раздумывая о такой вечной проблемы как дворники. Где вы, братья-коммунальщики! Ау! Но молчат темные обшарпанные арки и подворотни.  Сопят простужено подъезды, только ветер гоняет  накопившийся за день мусор. Это нужно было устраивать перестройку, чтобы развалить и без того на ладан дышащий город. А Матвиенко спит и видит как быстрее сбежать в Москву на теплое сенаторское место. Рядом что-то грохнуло. Я инстинктивно отпрыгнул в сторону. Так и есть упала сосулька. Метровая глыба грохнулась на мостовую, засыпав округу тысячами   льдинок, сверкающих в огнях рекламы  витрины магазина. Это бич божий для Питера с его металлическими крышами. Зафиксированы несчастные случаи со смертными исходами…Ну и что.
Какими же нужно было обладать амбициями, чтобы поменять рабочее название  пролетарского города Ленинград  на давным  - давно истлевшее в запасниках истории Санкт-Петербург.
 –Господин Собчак! Что у вас случилось с вашей  вообщем-то  недурной вашей головой.  Что за нетленность вы решили заработать в истории, чтобы запущенный, неотремонтированный город  так обозвать. Вместо того, чтобы привести в город в порядок, провести референдум вы так торопились. Словно с Лужковым соревновались в нетленности ваших образов. Тот, конечно, Москву не мог на что-нибудь поменять, так на храме Христа Спасителя отвязался. Ну да ладно…чего это меня понесло…Лучше под ноги смотри, чтобы перед отьездом не поломать. История она дама беспощадная, все расставит по своим местам и каждый получит то царство, которое заслуживает.
Моя  станция метро.  Ноне я припозднился и посему свободно захожу в вестибюль. Турникеты с ленивой вальяжностью пропустили меня к эскалаторам, которые добродушными  в это время лестницами слизали меня в сверкающую неоновым светом утробу метрополитена. Опустил глаза, чтобы не раздражала реклама. Мир глупеет и сыплет слоганами. Захожу в пустой вагон и устало сажусь.
Мне с работой удивительно повезло. Она, работа, находилась в двух станциях метро. Далее, если хочешь, то пересаживайся на трамвай, есть желание- иди пятнадцать минут пешком.  К дому –тоже самое: хочешь иди пешком, нет-прокатись на трамвае. Я люблю трамваи. Он них веет надежностью, как никак рельсы, это вам не обледеневшая, вся в ухабах дорога. Встаешь на задней площадке, цепляешься за ременную ручку и висишь как примат, разглядывая окрестности.
Завтра  я сяду в самолет и полечу в теперь уже привычную и близкую Норвегию. Там вся моя семья, теперь уже выросшая. Там Петруша и  Яша. Вспомнил те дни, когда его принесли из родильного дома. Это  замечательный скромный мальчик, который старался не мешать жить никому. Дескать, извините за беспокойство, вызванное моим появлением. Он старательно вел себя тихо и большую часть времени спал и просыпался, чтобы перекусить. После чего  снова засыпал. Тем временем рос и рос быстро, что и требовалось малышу его возраста.
Мой дом. Он уютно спрятался подмышкой двадцатидвухэтажного гиганта, который надежно охраняет его от городского шума.  Поймал себя на мысли, что обленился и сел на лифт. Это на второй-то этаж.
Неожиданно пошел снег. Просто так. Вроде ничего не предвещало, а он взял и пошел. Да какой крупный, разлапистый. Снежинки даже падать не торопились, старались дотанцевать свое па и только после этого аккуратно приземлиться. –Заметает зима, заметает…-вспомнились слова подзабытого шлягера. Да, снег покрывает мое прошлое белым одеялом, как три года назад ливень смывал всю негативщину, накопившуюся в последние годы в Мурманске. Все, спать…боже положи камушком, подними калачиком- пробормотал я ныряя в постель.
Уютный салон самолета. Жужжат моторы разогреваясь. Я безучастно смотрю за суетой вокруг самолета. Мыслей никаких. Даже романтизма полета не ощущаю. Неужели так привык к путешествиям, что полет в Норвегию само по себе. Здорово же мы прыгнули! Хотя куда? Куда нас вынесли два десятилетия послеперестроечных лет, когда открылись железные  занавесы и советская  трудовая масса,  в порыве самобичевания окрестив себя совками, ринулась осваивать заграничье.  Не исключением были и мы. Правда, мы  заграничное пространство больше осваивали по специальности и выглядели пристойнее, чем остервеневшая в жажде зеленых банкнот просоветская братия.
Все в прошлом. Сумасшедшим маховиком  разогнался 21 первый век. С ума можно сойти! Только что потряхивались перед  элениумом, а тут еще свыше  десяти  лет прокатилось. Больше двадцати лет новейшей истории. В нашей забубенной житухе в постсоветской России нынче  даже самые остервенелые демократы и те остерегаются валить все проблемы на коммунистическое прошлое. Около  двадцати лет прошло с того момента как царь Борис первый со своими опричниками, как было сказано в официальной печати,  «в силу исторической необходимости» (подумать только, Необходимости!)  расстрелял российский парламент. Причем делал это  под восхищенное улюлюканье праздно шатающейся публики.  Интересно, а если бы президент Америки дал команду расстрелять конгресс? Господи, придет же такое в голову. А первому «всенародно избранному» пришло. Хотя как пришло. Что могло придти в одурманенную алкоголем голову. Выполнил распоряжение американских советников.  Шло победоносное шествие буржуазии. Обыватели, одураченные велеречивыми ораторами из « гнезда Ельцинского»  вытягивали ладошки, в надежде, что боженька в них что-то положит. Положил, только совсем не то, на что они рассчитывали. Он от них отвернулся. А Ельцин, спросите вы? А что Ельцин. Его толстокожести можно позавидовать.  Творец, он справедлив до жестокости. Его нет на этом прекрасном белом свете. Там разберутся,  какого царства он заслуживает. Не избегают его участи и его покорные  вассалы. Несмотря на еще непреклонный возраст,  уходят… туда, к  своему патрону.
 Потом наступила эйфория так называемых демократов, верных сподвижников новоиспеченного диктатора. Миллионеров назначал царь, по принципу преданности.  Ты оказался не преданным, и миллионером тебя не назначили. Мало того, растоптали так, что собраться не было никакой возможности. Наклеили на лоб клеймо «Неэффективный управленец» и - черную метку в руку от господина Геращенко в руку. Путь на банковскую работу был закрыт. Да и на многие, связанные с финансами должности, тоже. Вот такой был шутник господин Геращенко.  Любимец аппарата центрального банка, знаток анекдотов и каламбуров.
-Ты будешь падать, но зацепишься – сказал мне провидец Павел Глоба. Потом помолчал, вглядываясь в ладонь, и добавил: - Я бы на тебя поставил. Спасибо тебе Павел Павлович, за поддержку.  Только я сошел с дорожек ипподрома и стараюсь спрятать голову под крыло, чтобы не видеть всего этого шабаша, который творится на Руси.
Словно нахлестанное, летит время второго тысячелетия. Становится взрослым последнее поколение людей, помнящих СССР. На дворе вот уже как два десятка лет утверждается новый псевдодемократический строй. Строй чиновничьего произвола, коррупции. Не каждый гражданин  бывшей советской страны нашел свое счастье в мире бизнеса и, будучи обманутым «отцами демократии»,  ищет, куда спрятать свою дурную голову. Извините за грубость. Но как можно назвать людей позволившим   себя обмануть с приватизацией. Наш народ не среагировал даже на игнорирование референдума о сохранение СССР. Но я сейчас не об этом. Я о том, что некогда советский народ, а нынче «россияне» прячут головы как страусы в песок в то, теперь уже далекое время, которое идеологи от новой власти окрестили «застоем».  Много споров ведется сейчас в СМИ, а был ли «застой». Этот вопрос  оставим специалистам по истории экономических учений, а сами вспомним, что не так уж плохо жили. Появился термин « золотого» периода., когда правил Брежнев Л.И.Теперь это уже понимает большинство граждан новой «свободной» России. Да, мы наелись импортной с химическими добавками колбасы, щеголяем в дешевых китайских шмотках.  И что. Что дальше? Да, до « демократического» переворота мы ездили в Москву за колбасой.  Это было плохо. Так жить было нельзя. Не накормить народ  символом благополучия- колбасой! Это позор советской власти.
 А теперь население  из наших городов и весей ездит работать в «белокаменную», и то, если повезет с этой самой работой. А везение в том, что вчерашние ткачихи  моей малой родины работают у тех, кто в свое время оказался у «пирога». Работают по десять часов десять дней. Затем какой-то отпуск домой. Отдохнули и снова на производство. У них даже общежитие в соседнем цехе, чтобы время не тратить на переезды. И что вы думаете? Народ рад. Рад, что хоть какая-работа есть. Вот что ужасно. Рады мои ровесницы, рады девчонки, которые знают о СССР только по наслышке.
В  интернете я наткнулся на высказывание Карена Шахназарова. Он приводит результаты опросов. Они даже опытных, видавших виды социологов удивили. Молодежь (обратите внимание: молодежь!) назвала Брежнева лучшими руководителем страны. Хотя его они в глаза не видели. Значит и для них социалистическая эпоха дорога.
Вот здесь мне хочется закричать во все горло: - Власть имущие, опомнитесь! Остановитесь в своем колесе по наращиванию прибыли. Она у вас и так сказочная. Обратите внимание на свою страну. Начинайте ее обустраивать. А то ведь долго ли до беды! Вспомните «Русскую дубинушку»: - Но придут времена и проснется народ…  Согласен, не скоро проснется. А вам нужно когда он, народ, проснется и вспомнит, что булыжник – оружие  пролетариата. Думайте, власть имущие, думайте. Вы не первые эксплуататоры на этой земле. Вспомните 1905 год, когда не смогли договориться экономическими методами. А в семнадцатом даже договариваться не захотели. И как бы не старалась нынешняя кинематографическая индустрия очернить это время, опорочить людей свергнувших даже не царя (его и свергать не нужно было) а временное, вроде бы как демократическое правительство, это ей слабо удается.
Уже сейчас мы считаем, что в годы «застоя» у нас был золотой век в литературе, искусстве. У нас же была плеяда талантов. Ау! где вы современные писатели, режиссеры! Что вы создаете сейчас.
Опять возвращаюсь к национальной идее. Да, у меня непроходящая ностальгия по советским временам. Да, я не люблю постсоветскую Россию. Но жить нужно. И жить нужно сейчас. Нужно обустраивать наши малые  родины. А то недолго и до беды- распадется Россия. Мало распадется: возникнут вопросы о нажитых состояниях.
 Мы потеряли уверенность в завтрашнем дне, потеряли стабильность. У нас возник страх на генном уровне за своих близких  и, в первую очередь,  за детей. Не знаю как у вас, но у меня колени становятся ватными, когда  вижу приземистого с узкими раскосыми глазами полицейского в серой форме. Я их боюсь. Хотя помню  детство, когда мать, снаряжая тебя в центр с окраины города,   всегда предупреждала: « Если растеряешься -  ищи милиционера».  Моя мама была воспитана в духе надежды на дядю Степу милиционера. Для нее милиция была незыблимым авторитетом дядей Ваней, нашим поселковым участковым. Земля вам пухом, мои доверчивые родители. А нам нужно жить дальше.
Чего это я…?  Лечу в Норвегию, где  близкие, а меня все  прошлое задевает.  Страх? Да какой страх, помилуйте.  Я бы с удовольствием, не раздумывая, положил бы паспорт с тощим дегенеративным орлом взамен на добротного норвежского льва. Но, поди ж ты…Кому ты там нужен. Сиди и радуйся, что хоть выпускают.  Вот я и радуюсь…и сижу. Сижу и радуюсь.
Взлетаем. Привычно впиваются руки в подлокотники. Никогда не привыкнуть к чувству отрыва от земли. Все же стихия не твоя, человек.
 Самолет норвежской авиакомпании,  и пилоты  резко взлетают, чуть ли не свечой. Им по- другому нельзя. Расстояния в Норвегии небольшие. Пока взлетишь - глянь, пора садиться. Иллюминаторы забились серым хлопком облаков, в салоне стало сумеречно. Но самолет быстро проткнул ватные небеса, и все вокруг засияло заоблачным светом. Прямо царство божие.
Царство царством, но почему-то стюардессы не спешат обнести нас завтраком. Раздалась искаженная мегафоном речь. Это кто-то грустно и нудно обьяснил, что питания  не предвидится. Экономия, дескать. Жаль. Ничто так благотворно не воздействует на пассажира,  как завтрак. Но на нет и суда нет.
Я люблю летать. В отличие, от поезда и теплохода ты  привязан к креслу и двигаться в пространстве  не можешь. В туалет - не в счет. Только сидишь. Неплохо думается. Мысли плывут плавно, неспешно. Пропадает агрессивность. Приходит  философское настроение.
Вновь ухожу на историческую категорию. История. Как-то незаметно, из школьного  предмета она выросла в предмет государственного значения. И тому есть причина: выросло поколение иванов не помнящих родства. Государство тоже хорошо: замалчивает исторические даты государственного значения и обращает внимание на старину глубокую достойную разве что изучения именитыми профессионалами - историками.
Беспамятье- дело страшное. Конечно, освобождение  Москвы от  поляков дело нужное, но не до такой степени, чтобы вознести эту дату до уровня государственного праздника современной России.
Стыдливо умалчиваются даты советского времени. Оно и понятно: сразу же вспомнятся  приватизационные чеки отцов перестройки. А притягивать интерес к ним нельзя, это же было узаконенное воровство. До сих пор в ушах звучат слова великого циника Чубайса: «Торопитесь,  на всех не хватит».   Вот и отмечаем мы даты вроде двухсот лет граненому стакану,   выхолащиваем свою, нами же созданную историю  под ироничную ухмылку великого комбинатора.
Хотя внесу в свои рассуждения поправку. Чересчур, а порой даже назойливо вспоминаем,  пропагандируем, спекулируем Великой Отечественной войной. Оно и понятно: если обо всем советском замалчиваем, то воспоминания о войне хоть как-то обьединяют общество.
Под видом юбилейных годовщин устраиваются помпезные парады, деньги из бюджета льются рекой.
– Смотрите! Мы вас помним! - надрываются громкоговорители, обращаясь к ветеранам, которые, как воробушки, стайкой сидят на  трибунах.  Они помнят слова первого «всенародно избранного: «Жить будете плохо – но недолго. Сегодня мы живем хуже, чем вчера. Но лучше, чем будем жить завтра!».  Многообещающий спич!  Они слишком стары, чтобы встать и сказать все новой власти.   А сказать есть что, начиная от обещанных квартир и мизерных пенсий.
Сейчас все чаще население некогда великой страны обращается в прошлое.  Что здесь, где мы живем,  когда-то была великая держава, Вот  и загвоздка, которая беспокоит передовые умы. Мы не можем быть не гордыми и невеликими. Даже мужики у пивного ларька в самом зачухонном районном центре и те напыжатся, если речь идет о значимости страны.
-А величие-то где? - реет в любой пивной забубенного масштаба. Мы вспомннаем про свой накопленный военно-технический потенциал, и спрашиваем себя: -
 А что слабо? - пьяно икая, спрашивают друг друга завсегдатаи пивных. Это очень похоже на события русско-японской войны 1905 года. Тогда тоже пьяные мастеровые рвали косоворотки и кричали, что мы…этих япошек…Во что все вылилось мы тоже знаем.
Тиражируются в дело и не в дело слова  Петра I: «Неважно, чтобы уважали, пусть боятся». Самая, что ни на есть черносотенная позиция. Если мы сейчас включимся в гонку вооружений, то проиграем ее в десять раз быстрее, чем СССР, из-за возможностей нашего экономического потенциала. Это данность нашей перестройки.
-Кто мы? Что мы? Во что мы превратились? Именно во что, а не в кого.
Снова бурлят на кухнях пьяные  дискуссии. Как это напоминает кухни семидесятых. Хотя нет. В то время было проще.  Да, не удивляйтесь, обыватели второго десятилетия второго тысячелетия. Десидентов того времени берегли, а сейчас?  Возьмите роман «Пошел и не вернулся» известного писателя публициста  Глеба Анохина,  где он приводит слова Андропова Ю.А., который будучи в ранге председателя КГБ шутливо- серьезно обращается к коллегии КГБ: « Вы там поосторожнее с десидентами, а то переборщите и бороться будет не с кем». Такова была действительность. Андропов был умный человек и прекрасно понимал, что  ни «Мастер и Маргарита», ни «Архипелаг Гулаг» Солженицына» задеть фундамент социалистического здания не смогут. Ну что могли обсуждать на кухне десиденты семидесятых: читать на кухне   стихи Евтушенко,   «Доктора Живаго»?  Послушать хрипы Высоцкого? Нет, нынче, если и говорят о политике, то зло, нахраписто. Память девяностых свежа, она кровоточит. И это будет долго.
Нынешняя власть, она ревностно оберегает свою безопасность, а еще паче -  собственность.  Посему и закон об экстремизме был принят сразу в трех чтениях.
Вопрос сейчас стоит гораздо выше кухонного пьяного трепа. И решать его нужно не уровне пьяной пивной, а на верхах. Только где? В государственной Думе? Или  в Совете Федерации? Помилуйте, только без них.
Обратимся к философам. Да, именно к ним, казалось бы, отвлеченным от реальной жизни, ученым. Но мне, кажется, как представителю самой что ни на есть реальной профессии, нужно послушать их.
 «Некоторые пытаются говорить, что нашей стране необходима национальная идея, но у нас она невозможна, потому что мы не нация, не национальное государство. Национальное государство – это государство, в котором имеется один доминирующий народ. То есть: один народ, одно государство. А русские никогда не были нацией, мы никогда не создавали национальных государств, нам это несвойственно. Мы привыкли жить в империи, среди многих народов» - так начинает свою работу известный философ Федор Гиренок.
Поскольку мы не нация, постольку мы нуждаемся в идее. Без идеи у нас ничего не получается. А идея -  это то, чего нет,  и не может быть. Вроде  царства божьего, или коммунизма. Значит, нам нужно то, к чему можно было бы стремиться. А стремиться нужно к невозможному. Какой смысл стремиться к тому, что возможно? Это скучно. Возможности нужно реализовывать. На этом и должна быть построена наша идеология.
Русскому народу свойственно некоторое мессианство. Оно есть еще  у евреев.  Заниматься своим уютом, комфортом, благополучием, расширять свой кругозор – это нам как-то не пристало, ведь это не может быть идеей. А делать коммунизм – да, это нормально. То есть нас интересуют идеи  высшего порядка, которые могут захватывать наши души, за которыми пойдут люди. Посмотрите, что с нами творится. Мы не собраны, мы потеряли ориентацию, мы не понимаем, кто мы и для чего живем. А нам без этой ориентации никуда. Все-таки мы являемся христианами восточными, византийскими, а не латинскими. Мы мистические люди, а не рациональные.
У нас могут быть идеи только вселенского, имперского характера. Мы слишком большие, чтобы думать о насущном. Когда мы разрушаем эту имперскую идею, мы неизбежно ставим вопрос о национальном государстве. Решения этого вопроса у нас нет. Превращение нас в нацию чревато очень неприятными последствиями. Все, что близко идее «Россия для русских» - совершенно непреемлимо.
 С другой стороны, идеи, которые сводятся к комфортной цивилизованности и внешнему благополучию, нам тоже  нужны. Но смысл мы видим не в комфорте. Поэтому оформлять идею невозможного  в каких-то экономических терминах, как это делает сейчас наше правительство, неправильно. «Удвоить, утроить, учетверить, развить технологии» – это не может быть идеей.
-Нам нужна форма, нужно то, во имя чего можно было бы действовать. Ради быта, ради цивилизационного комфорта мы ничего делать не будем. Нам нужна идея типа: «Москва – третий Рим» или строительство коммунизма, ней экономика начинает носить имперский характер»  -продолжает Федор Гиренок. Молодец декан философского факультета МГУ имени Ломоносова. Хорошо сказал. Хорошо, но не всем понравится. Гораздо проще под придурковатые песни нынешних ашугов заявлять, что кругом враги и мы победим. Только кого?
Русская империя – это такое образование, центром которой является не проблема экономики, а проблема религиозная, духовная. Это не я сказал. Помню, что кто-то из религиозных деятелей. Хотя где философия и где религия.
Вспоминаю своего идейного учителя, перед которым пасовали религиозные деятели. Это Василий Онуфриевич Гошевский, доктор философских наук, профессор, заслуженный деятель…даже не буду все звания перечислять, настолько был он велик как научный деятель и философ, так и прост в общении и в быту.
- Для творчества мне нужен мой домик в вологодской деревне, дощатый стол под старой яблоней и кот на коленях. Ну и поменьше народа, желательно – любил он говаривать, когда заканчивался учебный день со студентами. Наступал вечер,  и мы, преподаватели университета, любили бродить друг к другу в гости  по кафедрам.
Я помню,  как он говорил, что потребуется идеология духовного плана. Идеи, которые могли бы объединять людей,  овладевать ими, которые помогли бы нам понять, кто мы и что мы делаем.
- Мне не нравится,  когда в России появляются люди, для которых Россия – это место, где не живут, а делают деньги.- Говорил В.О. после стопочки конька. У меня нет никакого желания говорить о нашем правящем классе, так как это люди жадные, глупые, без кругозора. – Наше правительство сейчас совершенно не способно дать народу такую глобальную идею.
- Вот ты, малиновый пиджак,-  обращался он ко мне, поскольку я работал с сфере банковского бизнеса и по его разумению относился к классу предпринимателей, а еще хуже к «новым русским».-  что ты сделал для того, чтобы дать народу глобальную идею, чтобы за тобой пошли люди, как когда то они шли за своим рулевым - партией.
Я, как экономист, да еще вдобавок хвативший полного курса политической экономии капитализма и социализма ( Удивительно, но В.О. чтил, казалось бы, совершенно никчемные с его позиции, науки), для убедительности пропускал стопочку и начинал вещать о теории полезности, которая напрочь уничтожила теорию научного коммунизма.
Гошевский внимательно выслушивал меня и подводил итог: - Молодец, историю экономических учений ты в университете осилил. Хвалю. Но…и шло четкое разложение  проблем по полочкам, которое присуще только философам;
«Мы всегда жили плохо, и всегда тихо и тайно завидовали Европе, потому что они жили лучше, без всяких идей, но зато лучше.  Конечно, нам хотелось такого же комфорта. Но по большому счету нам нужна не философия сытых. Русский народ в сытости начинает тосковать по идеям, которые могли бы для него составить смысл, наполнить его жизнь каким-то духовным содержанием.
- Что делать, чтобы появился смысл, я не знаю. Я просто понимаю суть проблемы.  Наша русская цивилизация всегда строилась по совсем иным принципам». - Гошевский умолкал,  задумчиво глядя  на дно опустевшей стопки.
-Можно ли быть одновременно накормленными и гордыми? Именно на этом вопросе в стране началось помешательство. Что значит быть гордыми? Нас должны любить, бояться или уважать? Мне такой подход  не нравится. В.О. подождал пока  наполнят его стопку, со вкусом выпил, заел конфеткой. Задумчиво посмотрел в окно, где по стеклам размазались грязные осенние сумерки. Город в ранней тьме выглядел серым призраком, люди шмыгали  по нечищеным тротуарам, подняв воротники, вжав головы в плечи.
Мы молчали, ожидая конца фразы. - Мы самая большая страна в мире. Это  наш минус. Но самый большой минус, то, что мы не знаем, что нам делать с этим пространством.
Не будем забывать, что в России со времен Достоевского две проблемы. С первой мы ничего не сможем сделать: это судьба, а вот с дорогами, извините, нужно решать. Нам нужно строить дороги, но не от вашего дома к автобусной остановке, и не только от Востока к Западу, но и от Севера к Югу. Тогда мы решим проблему по использованию пространственного потенциала страны.
Мы сидели вокруг него,  как ученики сидели вокруг Христа. Такое сравнение пришло мне в голову, так как не хотелось спорить с маститым философом, а хотелось его слушать. А он, словно не видел нас и продолжал. Чувствовалось, что идея выкристаллизовалась в его голове, только он не спешил ее выдавать.
-Второй потенциал России — человеческий. Это особенно хорошо видно, когда он уходит от нас за границу и реализовывается там, притом что у нас есть все для того, чтобы им воспользоваться.  Россия — страна умных людей, неспособных договориться друг с другом, и эта проблема связана с состоянием неформальных институтов в ней. У наших людей очень узкий радиус доверия, позволяющий образовывать лишь небольшие группировки, сталкивающиеся друг с другом. Законы у нас устроены таким образом, что их нельзя соблюдать, и это стимулирует доверие только к своим, а также постоянный страх возможного наказания. Нужно снимать страхи, проводить разного рода амнистии. Возрождение доверия — долгий эволюционный путь.
-Да мы к этому времени развалимся! – восклицал кто-то из молодых коллег. –Союз профукали, так и до России не далеко!
-Гумилева начитался,- прищурился Гошевский. – Нужно будет тебе реферат  заказать для кафедры. «Сохранятся ли русские как единый народ вообще, не ожидает ли нас судьба римлян?» - так, кажется, он вещает? - добавил профессор. –Есть логика, есть. Я вот недавно вернулся из Архангельска, так там формируется поморская» республика. И что интересно, финны и норвежцы ждут не дождутся, когда они оформятся юридически. А на юге казачество не дремлет.
Сторонники Путина  - продолжил наш гуру - почему-то утверждают, что российский  народ,  готов вынести существование в самых сложных условиях, лишь бы чувствовать «величие России», управляющейся сильным лидером. А в качестве официальной идеологии они ставят во главу угла православие.  Все должно быть проще. Нужно национально ориентированное правительство. Правительство должно защищать свой народ. Гошевский снова  умолк. Замолчали и мы. Наступила длительная пауза, во время которой, как правило, люди расходятся. Все вроде как сказано, чего повторяться. Но Василий Онуфриевич явно сегодня был в «ударе». А чего: на улице мерзкая погода, домой торопиться нет необходимости. Вот и сидит на кафедре старый. А нам интересно, как ни как философ, профессор рассуждает. Мы что, мы менеджмент, нам работать нужно, а вот подумать…А  после общения с В.О.  все встает на свои места. Мы не ошиблись.
-Я как-то с Балашовым встречался. Мы недоуменно переглянулись. С каким Балашовым? – Да, да, именно с ним, с  Дмитрием Михайловичем, с писателем. Ну помните серию, «Государи  московские» - повысил голос Гошевский. –Ну вспомнили? Мы согласно кивнули головами. –Так вот, встретились,  разговорились. Разговор был доверительный. Балашов делился своими суждениями о будущем России. Он горячился, часто не подбирал слов, а просто матерился. …Надоел грабеж России. Я бы половину правительства из страны выдворил. Жить в России за ее счет, и гадить на страну, это непозволительно. Ни какая нация не позволит этого. Если ненавидишь страну, уезжай из нее.  Патриотизм- это обязанность. А что мы видим сейчас? Вся задача нынешнего правительства, чтобы не выросли пассионарии.
-Помните, надеюсь, кто такие. – Гошевский снова посмотрел на нас.-Это, друзья мои, серьезнейшая вещь. Пассионарность, это не что иное,  как человеческая энергия. Без энергии человек ничего не сделает. Нет энергии, народ бессилен. Это хорошо понимали христианские сподвижники: «О если бы он был холоден или горяч!» Мы должны сами из всего, куда попали вылезти. Нужно передумать свои поступки. Это будет покаяние. Осмыслить и решить,  что нужно сделать.
Гул самолета действовал усыпляющее. Задремал.
Летим в Скандинавию. При подлете к Норвегии возникла высокая облачность, и не удалось посмотреть на страну сверху. Облачность не смутила норвежских пилотов. Все пошло по накатанному сценарию: самолет резко наклонился и с шумом пошел на посадку, нимало не смущаясь полной невидимости земли. Навигация, понимаешь. Проткнув густую облачность он,  практически не делая кругов над аэропортом, быстро сел. Такая посадка в традициях норвежских пилотов. И это не лихость, заметьте. Норвежские пилоты набивают себе руку на взлетах и посадках на местных линиях. Авиационная сеть в странах Скандинавии довольно густая и кратковременная. Время в пути полчаса! Когда здесь разгоняться. Только взлетел, - нужно садиться. Так что пассажиры, а рейс был скандинавский,  нисколько не удивились мастерству пилотов, вяло похлопали, и стали готовиться к выходу. Я- с ними.
Привычно, катя за собой чемодан,  я шел  к таможенному пункту.   Встал в свою очередь, очередь для пассажиров третьих и развивающихся стран. Можно было бы и помолчать, но я снова с завистью смотрел на «всяких прочих шведов» с шенгенскими паспортами.  Причем «прочие шведы» далеко не скандинавского колора и с трудом понимают, что им просто свезло. Но это уже мое «совковое» дело. Хорошо хоть выпускают.
Напрасно я  фыркаю:  таможенник доброжелательно посмотрел на меня, затем в компьютер, снова – на меня. Хлопнул печать и – будь здоров. У тебя впереди три месяца проживания в стране. Добро пожаловать в Норвегию.
С этого момента Россия удалилась в пределах возможного  по принципу: « Я желаю, что бы государство оставило меня в покое, но не оставляло меня одного». Но Россия не из таковских. Но об этом позже.
Чтобы не платить в метро круглую сумму, я привычно прогрохотал окольными улицами Грюнелюкка (район в Осло) к  улице Бринкенгате на которой располагался дом. Это большое везение  я вам скажу: в непосредственной близости от метро, и в десяти минутах быстрого шага до центра, иметь собственный дом. Причем часть его представляет историческую ценность: построена в 1861 году. Вот и знакомая калитка.
Здравствуй Кампен, старый добрый дом, где живет семья нашей дочери и где совсем недавно произошло прибавление. Нажимаю на кнопку звонка и слышу быстрые шаги. –деда приехал! –слышу за дверью. Я дома.







Похмелье
Я разрываюсь между двумя странами.  Люблю Норвегию. Искренней чистой любовью, как любят женщину, которую встретил в зрелом возрасте и она тебе нравится. Нравится со всеми своими недостатками. Ты их видишь, но они не мешают тебе любить ее. Больше того, без них она не была бы той женщиной, которую ты боготворишь.
Я жду встречи с ней. Она бывает разная моя любовь. То полоснет тебя холодными синими глазищами фьордов из-под зеленых ресниц лесов, то мурлыкнет незатейливой песенкой бесчисленных родников. Может обдать тебя холодом ледников, ползущих со скалистых вершин и уходящих в глубины фьордовских омутов. А может и обогреть теплым течением Гольфстрима. Попробуйте на вкус, покатайте на языке эти дивные, непривычно звучащие слова: фьорд... тролль... Сольвейг...
И Россия! Наверняка  понятно, что вторая моя страна-Россия. Кто она тебе?  Конечно, не любимая женщина. Мать, которая воспитала? Родина?  Родина от слова родить и ты ей за это обязан по гроб жизни. Но для этого у тебя есть физическая мать. Твоя теплокровная единокровная мать. А что делать со страной? Если уж так получилось, что Норвегию сравнил с любимой женщиной, то Россия больше подходит под непутевую родственницу. Можно даже сказать беспутную, как бы это не было горько. Ну кто как не беспутная женщина позволит себя обобрать, использовать, да еще при этом хохотать пьяным хохотом. У нее зарвавшиеся тати имущество из дома выносят, а она еще им помогает, получив за это дешевую бутылку портвейна. Высосав ее из горла, тут же падает и спит под забором. Подходите, пользуйтесь. И подходят, и пользуются. Я ее жалею, свою беспутную родственницу. Жалею той безысходной любовью, как жалеет родная мать свою оступившуюся дочь, обхватив ее голову и стеная: «Горе ты мое непутевое!». Но несмотря на свою бестолковость Россия еще что-то из себя представляет, что заставляет на нее посматривать. Но это  не вечно. Скоро очень скоро иссякнет тот живительный родник, которым всегда была сильна страна. И никому Россия не будет нужна. Даже тем, кого облагодетельствовали в начале девяностых. Кого назначили быть миллионерами. Вот здесь и произойдет то, что подумать страшно. Хотя чего страшно. Разве мы сейчас не валяемся.  Ну пусть не под забором, так около. А мимо нас со свистом и улюлюканьем мчатся птицы тройки не нашего разлива. Лихие ямщики еще и норовят ожечь кнутом. Ладно бы они были чужие, варяги. Нет! Больнее жгут свои, доморощенные. Которые совсем недавно гордо именовали себя «советский народ»  и жили на скудном социалистическом пайке. Но им как-то повезло.
Прошло  двадцать лет  с того лихолетья  когда рухнула великая страна, а «великий»  псевдореформатори изрек: «Торопитесь! На всех не хватит», они, проходя мимо оборванной родственницы, презрительно смотрят в ее сторону, как на не умеющую жить. А уж они-то жить умеют. С полным размахом. Ни в одной стране мира элита, как теперь гордо называют себя нувориши, не тратит на себя, любимых, столько как в нашей стране. А чего! Зря что-ли перестройку затеивали! Вот она наша власть-то! Любушка! Прямо по Шолохову.
Затем наступил период, когда годы засвистели и помчались. Как-то по разбойничьи, со свистом. И начало было в 1985 году. Словно старт. Только кому он был дан, и зачем. Это были уже годы не созидания, не поступи  развития. Словно тебя кто-то поднял в пыльный воздух гигантской метлой и понес как фантик конфетный. И дворник даже через пыль и грязь был виден. Все это назвалось перестройкой.
Хотя какая перестройка! Какая перестройка. Оглянемся назад на сто лет назад. И что. Да ничего. Читаем современников, которые в отличие от официальных идеологов, которые есть при всякой власти, врать не станут. «Дьявольщина, разгул спекуляций, фондовых бирж». Только с одной лишь разницей. То была действительно капиталистическая Россия, развивающаяся согласно законам эволюции. Здесь же было все по другому. В 1985 году безответственные политиканы умудрились вспять повернуть Россию советскую, с опытом социалистического строительства  семьдесят лет. А еще говорят в одну и ту же реку вступить невозможно. Еще, оказывается, очень даже и возможно. И не только вступили, но и реку времени  повернули вспять. Оказывается, не только большевики могли «Менять течения рек и высокие горы сдвигать». Птенцы гнезда ельцинского дальше пошли: они реку времени повернули. Из социализма в капитализм. Здесь они даже Владимира Ильича переплюнули. Тот утверждал, что можно из одной формацию в другую перескочить. Даже больше того, минуя оную. Но ему в голову не приходило, чтобы из капитализма в феодализм. А уж из социализма в капитализм...зажмурьтесь!
Двадцать лет пресловутая демократия идет победоносным шествием по постсоветскому пространству. Сбылась мечта демократов горбачевского разлива. И что же  видим на лицах. Разочарование.
К чему мы пришли? Благодушествуют несколько сот семей, остальные на грани прожиточного минимума. 85 процентов национального богатства сосредоточилось в руках семи процентов населения. Не многовато ли, даже для таких «реформаторов» как Чубайс. Но наш народ уникален. Он снова смеется. Хохотал, когда Ельцин развалил Советский союз. Обхихикивался, когда обмишурили с приватизационными ваучерами. Просто обхохотался, когда «всенародно избранный» президент, присвоил себе диктаторские полномочия и расстрелял «Белый Дом» с законно избранными депутатами. Веселый у нас народ. Только когда смех без причины…вспоминайте старинную русскую поговорку.
Мы входим в Европу. Входим медленно со скрипом. Скрипим отчаянно, но с каждым годом все настойчивее и отчаяннее в своей настойчивости. Очень хочется нам в Европу. А Европе- нет. Ей, старушке, хватает «новых европейцев» из стран бывшего Варшавского договора. Она с ними уже столько неприятностей огребла, и еще сколько огребет! Так те хоть нужны для обороны от мнимой угрозы, то бишь от нас, азиатов окаянных. А мы - в Европу!
Президента своего жалко: уж так он перед коллегами большой восьмерки распинается: «Возьмите нас, мы хорошие». Его уж Ангела Меркель и по головке погладит, чтобы он не расстраивался, а он чуть не плачет: «Возьмите нас...».
   А в стране нет уже мыслителей масштаба Достоевского и Толстого, нет фигур масштаба Менделеева и Вернадского, нет руководителей, хоть в чем-то сходных с великими деятелями прошлого. Тут уже и памятник Столыпину не поможет. Хорошо хоть ставят его не за деньги федерального бюджета: министры шапку по кругу пустили.
 Нынешнее плачевное состояние хотят законсервировать, превращая страну в сырьевую периферию Запада, население – в рабов, русскую культуру – в бесполезный анахронизм. Пытаются закрепить и другие итоги, награждая высшими государственными наградами чубайсов и горбачевых, устанавливая бюсты и памятники собчакам, гайдарам и ельциным. -Грустно, господа, грустно, -  сказал известный классик. От себя добавлю:
-Не бывает светлого легкого похмелья. Особенно у русского человека.
Мы и кухни
Сюжет о кухне родился неожиданно. Я и до этого описывал кухню своего детства, кухню пятидесятых-шестидесятых годов. Это кухни бараков , кухни казарм с  шеренгой  плит топящихся дровами. На них громоздились чудовища моего детства-керогазы. Это все мое. А  вот кухни, которые описывают с придыханием герои    журнала «Большой город», я бы за национальный признак не брал. Извините авторы этого, вообщем-то, неплохого цикла под названием «Московские кухни». Что такое Москва в семидесятых-восьмидесятых. Это порядка десятка миллионов людей. А в СССР того времени было двести двадцать миллионов. Так что феномен московской кухни  я бы на страну не распространял.
«Какое-то самое начало восьмидесятых годов. Темно, зима. Я гуляю с мамой по пустому двору на улице Фридриха Энгельса. Валенки, шуба, влажный шарф. Кругом никого, жизнь кипит где-то наверху, высоко: в домах почти все окна светятся. Какие-то — желтым, какие-то — синим и фиолетовым. Мама говорит, это потому, что смотрят телевизор. Снизу из темноты видно, что происходит за стеклами, на кухнях. Где-то и правда включен телевизор, кто-то сидит за столом, кто-то работает. Везде похожие занавески — клетчатые, например, как у нас. Везде похожие лампы — желтые, красные или оранжевые с круглыми пластиковыми абажурами. Или другие, с матерчатыми, но все равно у всех одинаковые. На плите варится картошка. В «Чуде» печется шарлотка. Заваривают чай — из большой темно-синей жестяной банки с узорами и восточными красавицами в шароварах.
Внутри — белая мебель, радиоприемники, по которым ловят «голоса» или просто слушают «Маяк», столы — такие складывающиеся вдвое, белые в серую крапинку, с тонкой делящей надвое щелкой, постоянно забитой крошками. На подоконнике — трехлитровая банка с бурой жидкостью и приветственно вздувшейся всеми пятью пальцами резиновой перчаткой. Мой современник, гриб, живший внутри, появился, очевидно, после 1985 года. А еще позже, ближе к концу восьмидесятых, на кухне, по крайней мере нашей, появился значок «Люблю Россию без «Памяти». Мы с тобой на кухне посидим.- Делится своими впечатлениями  Анна Красильщик  в журнале «Большой город» № 18 (284) 19.10. 2011.
Я специально взял в кавычки этот абзац из статьи «Мы с тобой на кухне посидим». (Анна Красильщик. Журнал « Большой город» № 18 (284) 19.10. 2011) поскольку лучше написать, вернее ,описать кухни восьмидесятых, не удастся. Но это не моя тема. Кухни этих лет, или как теперь принято называть «эпохой застоя», мне не интересны. Во-первых, я жил в однокомнатной «хрущевке» с именно такой кухней и  радовался ей. У меня и голове не укладывалось, что через десять лет наш дом, который мы любили, будет называться «хрушевкой», а потом и «хрущобой».
Найдите журнал, на который я ссылаюсь,  и прочитайте в нем вторую статью. «Чайник вина» называется. «Кухня, главное предназначение которой — сугубо гастрономическое, в советские годы стала чуть ли не самой важной духовной составляющей повседневной жизни, культурным институтом. Это главное и практически единственное  общественное пространство города.
Здесь говорили о самом важном и о самом незначительном, здесь составляли письма в защиту преследу¬емых советской властью, здесь беззаботно танцевали, разыгрывали шарады, читали стихи, перепечатывали самиздат, пели под гитару и ждали, когда же, наконец, «помрет Брежнев». Тесные, душные закутки, где с удобством могло поместиться едва ли больше пяти человек, а втискивалось двадцать, стали центром жизни московской (и не только московской) интеллигенции шестидесятых-восьмидесятых годов. «Это был оазис, место, где люди живут своей жизнью, свободно говорят. Нормальное общество в ненормальной стране», — вспоминает о доме историка Вадима Борисова приезжавший тогда в Москву французский журналист, теперь глава русского отделения AFP, Николя Милетич.  «Потому что кухня — очаг, очаг и убежище», — лаконично заметил на посвященном кухонной культуре застолье поэт Михаил Айзенберг». Снова я злоупотребляю цитатами. Но зачем повторять то, что уже сказано.
Меня на моей кухне не прослушивали, как авторов этой статьи. Да и, честно говоря, сомневаюсь я, чтобы на кухнях  этих москвичей стояли «жучки». Шли восьмидесятые годы. Страна как никогда крепко стояла на ногах. И неужели вы думаете, мелкие десиденты  тех лет, что на вас будут тратить время силовые структуры. Ох уж эта советская интеллигенция. Как хочется выпендриться и почувствовать себя этаким «подпольщиком»!
«Кухонные раз¬говоры с утра до ночи, за чаем, водкой, коньяком, за чем угодно и под любую закуску — в них и заключалась московская жизнь».-Вот эта цитата мне больше нравится ибо сейчас при новом демократическом строе стало модненько, хоть чуточку, но быть «жертвой советского режима». Как приятно холодеет в животе, когда ты вещаешь о «притеснении» тебя силовыми структурами КГБ и «инквизиции» парткомами. В таких случаях мне хочется сказать: «Не делайте мне смешно». Так говаривал мой знакомый приятель –еврей. Ну действительно. Не делайте мне смешно. Я достаточно хорошо знал структуру работы вышеупомянутых организаций. Им что, делать было нечего, как слушать вашу трепотню.  И второе: с какой стати вами занимались парткомы, если вы не были членами партии. То-то и оно.
В одном я согласен с авторами статьи и людьми,  которые делятся своими воспоминаниями о «коварном КГБ», который якобы слушал их пьяные бредни под закусочку, которую в городах и весях России и не видывали. Это то, что кухня стала своего рода гостиной, где собирались друзья, смотрели телевизор. И опять же не из-за происков строя, а все гораздо проще: в комнате спит ребенок. Или дети делают уроки. И более-менее культурные люди всегда инстинктивно хотели разделить жилье на разные зоны: в одной зоне мы спим, в другой — общаемся с гостями, в третьей — готовим пищу и непарадным образом принимаем гостей. Во многих квартирах была только одна комната и кухня, как тут зонировать? Поэтому по антропологическим причинам местом общения была кухня. И повторяю, никакой политической подоплеки.
И уж совсем отдает бредом «сивой кобылы» то,  что «Еще одно обстоятельство, связанное с кухнями, заключалось в том, что такого жилья, так спланированного и таких объемов, как в СССР, не было нигде, ни в одной цивилизованной стране уже много десятилетий». Я даже автора этой цитаты не искал. Да и что толку, если бы и нашел. Спорить с ним? О чем? Этот интеллигент московского разлива явно не был в странах Скандинавии, где проекты,   аналог наших «хрущевок»,  буквально рядами и колоннами стоят на окраинах Осло, Стокгольма, Хельсинки. И в некоторых(Да! представьте себе!) нет кухни. Есть только отсек где стоит вытяжка да газовая плита.
Московские кухни, родившиеся в конце 1950-х — начале 1960-х годов, после расселения коммуналок и появления маленьких, но собствен¬ных квартир, после частичного исчез¬новения страха, парализовавшего разговоры в стране, к середине девяностых перестали существовать как культурный институт, ненамного пережив советскую власть. История интеллигентских кухонь, как особого культурного явления, завершилась. Московская кухня как культурный институт завершила свое существование, этого больше нет.
Я об этом даже и не скорблю. Действительно, было о чем. Кучка московских интеллигентов сидела в кухнях и поносила власть и уж совсем бесчеловечно ждала смерти Брежнева.  Ну дождались и что? Самое интересное, что и сейчас после вожделенного ельцинского переворота эта самая интеллигенция осталась все одно недовольная. Вот в чем парадокс.
Посему я обращаюсь к кухням своего детства, детства пятидесятых-шестидесятых. Это царство кухонь в коммунальных квартирах, которые начнет заменять Н.С Хрущев, но в виду грандиозности акции, так и не сможет. Коммунальные кухни продолжают жить. Знаете ли вы об этом рафинированные интеллигенты двухтысячных? Живут! Конечно, керогазы заменили газ. Но еще есть кухни, в которых нет воды и нет канализации. С этим парадоксом не справились коммунисты, но  не справились и демократы.
Вот она, удручающая статистика нашего времени: Около 11% домов в российских городах не обеспечено водопроводом, горячей воды нет почти в 20% квартир, канализации - в 12%, центрального отопления - в 8%, а не газифицировано более 30% городского жилищного фонда. За 10 лет эти показатели практически не изменились, а общий износ коммунальных сетей достиг 70%. К таким плачевным выводам пришел Российский союз инженеров (РСИ), проанализировав состояние ЖКХ в 164 городах страны. на 1 января 2012 года (данные на 1 января 2013 года еще не опубликованы) численность населения, проживающего в необорудованном водоснабжением жилье, оценивалась в 29,2 миллиона человек, канализацией - 34,9 миллиона человек, отоплением - 22,2 миллиона человек, горячим водоснабжением - 47,1 миллиона человек. Это значит, что примерно всё российское жильё за Уралом бегает в туалет на улицу в холодные «скворечники. На колонку за водой колонку бегают жители практически каждого пятого дома). в доме с печкой живёт каждый шестой россиянин).
Если коммунисты  что-то делали, то новая власть ничего делать не собирается. И живут коммунальные кухни в домах послевоенной застройки и ни на что не надеются. Разве что ошалевший от денег нувориш, прельстившись местом, где стоит старый дом, скупит комнаты в этом доме, осчастливив жильцов…да, скорее всего в той же самой хрущевке, о которой совсем недавно говорили,  презрительно оттопырив губу.
Прошло шестьдесят лет как я живу на белом свете. Столько живет мой дом на моей малой родине. Я со спазмами в груди, с подрагиванием в коленях захожу в свою квартиру, в которой не был много лет.  Я вижу свою кухню. Да кухню своего детства. Она почти не изменилась. Все те же ведра воды на скамейке. У подтопка лежит вязанка дров. Правда, рукомойник заменил сварной бачок с краном, чтобы удобнее умываться было. Не нужно поддевать сосок у рукомойника, чтобы вода шла. Да помойное ведро спрятали в тумбочке. Канализации как не было, так и нет.  Стоит газовая плита. Хотя плита для дров  сохранилась. «Для сугрева»-обьяснил мне жилец. Я облокотился о косяк двери, ведущей на кухню и замер.
-Здравствуй кухня моего детства. Сколько помню себя, столько помню тебя. –Шепчу я, забыв, что не один. Жилец, тактично кашлянув, придумал причину уйти. Я и не заметил его заботы. Я здоровался с кухней, кухней своего детства. Я помнил, много что помнил. Помнил, когда еще мы делили маленькую двухкомнатную квартиру с соседкой, тетей Клавой. Посему стояли два столика, все остальное было общим.
Помню, как сьезжала тетя Клава и мы остались одни. Фабрика решила улучшить жилищные условия завуча школы ФЗО и не подселила к нам никого. Я помню, как бегали мы с братом по коридору, кухне и нам все было можно. Это была первая квартира, где обосновалась одна семья. Жить сразу стало труднее: нам завидовали. Завидовать было чему: двухкомнатная квартира без каких –либо намеков на удобства ( разве что туалет был встроен в дом) была в собственности (правильнее в аренде у фабрики) одной семьи. Нонсенс! Но, повторяю, дело обошлось без жалоб, ибо наш папа был все-таки завуч такого авторитетного учебного заведения как школа ФЗО. Это учебное заведение, прообраз ГПТУ,  давало путевку в жизнь мальчишкам и девчонкам дорога которым в техникумы (про институты молчу) была закрыта. И дело было не в успеваемости.  Не забывайте, шли пятидесятые годы. В жизнь вступало поколение, оставшееся без отцов, не пришедших с войны.
Внезапно по глазам ударил луч света пробившийся сквозь не совсем чистое окно. Я зажмурился.  Стало темно. Но проявились контуры. Они были туманные, словно проявлялся снимок черно-белой фотографии. Это были контуры моих родных, моей семьи. Я явно видел отца, уютно сидевшего между столом и окном. Он облокотился о подоконник и ждал ужина. Мать, стоящая у плиты и жарившая картошку на керогазе. Старший брат Стас «завис» с тоской в глазах: ужин затягивался, а ему нужно было бежать на улицу. И белобрысый шпингалет, пристроившийся где-то на углу стола. Это я. Семья собралась ужинать. На столе, покрытом видавшей виды клеенке, стояли,  как бы сказали в то время «обливные, то есть эмалированные» миски с квашеной капустой, огурцами и солеными помидорами. Не стреляйте глазами по столу: таких знакомых столичным жителям или других городов сосисок или сарделек на нашем столе не было. Их просто не могло быть, так как их у нас не было в продаже. Деликатесом могла быть отварная соленая треска, вымоченная в нескольких водах или килька, почищенная с луком.
 На сегодня была жареная картошка с капустой и солеными огурцами. Причем это было во всех семьях, тоже севших ужинать. Дело даже было не в достатке, а в том, что в магазинах ничего такого, что стало сейчас нормой, не было.
На стол ставилась сковородка с шкворчащей картошкой. Тарелки? Что вы! Какие тарелки. Нет, они были. Вон стоят в горнице, сделанной еще дедом Егором, доставшейся маме в приданое. Но это для гостей. Мы уж как- нибудь вилками из сковородки. Также и капусту  вилочкой из общей чашки…
Ужинали быстро, молча. Не принято было разговаривать за едой.
-Не болтай за столом – это мне.
-Не влезай когда взрослые разговаривают-  это брату.
-Вам можно, а нам нельзя! - это уже правдолюбец я.
-Соплив еще так разговаривать - это родитель уже мне. Хорошо, что родительская ладонь не прошлась по нестриженой голове.
-Поели, марш из-за стола-  это уже нам, обоим.
-Мы еще чай будем - взвывали мы оба.
Чай пили из эмалированных кружек. Были такие в продаже. Еще из них в армии чай пили. Почему не из чашек? я не знаю, наверное, все-таки были сильны деревенские традиции. Наши корни в деревне, пойму я, когда стану старше и буду ездить в родовую материнскую деревню Быковку, что Заволжье.
Нам еще повезло, так как наша мама была дочерью фабричного служащего, и ей было привито чувство если не прекрасного, то красивого. Она из последних сил старалась внести уют и чистоту в наше жилище. Она изо всех сил поддерживала порядок на кухне. Стирала и постоянно меняла занавески на окнах. На полу лежали самодельные, ею же связанные половики. Но все было тщетно. На плите стоял керогаз. Это чудовище, которое внушало нам ужас. Мы  боялись керогазов, так как они вспыхивали как факелы. Представляете вспыхнувший керогаз в деревянном доме. Я до сих пор боюсь пожаров, так много на  них  насмотрелся в детстве. Но без него, этого непредсказуемого помощника в кухонных делах, было не справиться с нашими повседневными делами. На керогазах день и ночь стояли лохани с лебедой и ботвой для свиней. Их нужно было распарить для корма . Наши мамы сходили с ума, оставляя все это огнедышущее хозяйство на нас, малолетних. А что было делать? Свиньи, курицы требовали еды. Комбикорм, говорите? Во-первых где его было взять. Во-вторых, за него нужно платить, а с деньгами была проблема. Так что нашей задачей было нарезать серпом лебеды, которая в изобилии росла  за огородами и нарезать молодой картофельной ботвы.
Вспыхивали эти чудовища непредсказуемо. Даже если их не трогаешь. Матушки, уходя на работу, предупреждали нас, что если вспыхнет керогаз, то бегите к соседям, они помогут.
-Если нет соседей - спрашивали мы, прекрасно понимая, что все работают в смену и где эти соседи.
-Бегите из квартиры - говорила сдавленным голосом мама, до боли сжимая нам узкие плечи.
Стасик, ты старший- обращалась мама к брату, который был старше меня на четыре года.
-Если беда, хватай Виташку ( меня то бишь) и бегите из дома
…И вот уже с жутким воем несутся пожарные машины, раскатываются шланги и пожарные застывают на месте. Перед ними огненный смерч: горит двухэтажный деревянный дом, рядом вспыхивают от жары сараи.   Сплошная стена ревущего неистового огня. Что поливать, что спасать.  В нескольких метрах от горящего  дома, стоит соседний, такой же дом, который начинает подозрительно дымиться. Крики, плач. Матери мечутся, детей ищут…
Вот тут тебя охватывает страх. Мы часто видели погорельцев, ходящих по поселкам и просящих милостыню. Пожарные начинают поливать соседний  дом, чтобы спасти его. А в это время: рев пламени, треск рвущегося шифера, визг скотины, которая заживо сгорала в  огненном смерче.
 В сумерках пожары выглядели впечатляюще. Из проваливающихся крыш сараев вылетали очумевшие от страха голуби. Как праща вырывались они из огненного содома и тут же, вспыхнув, падали вниз. Зрелище не для слобонервных. Заканчивалось все быстро. Дома, сараи были сухие, как порох, и горели быстро. Пожарные скатывали рукава и уезжали, а хозяева оставались со своими головешками. Хорошо, если обходилось без жертв, а если кто-то из спавших… или дети, которые от страха вместо того, чтобы бежать из дома, лезли под кровать… Не буду про это, так как такое тоже было.
Поэтому к огню у нас, у всей поселковой ребятни было взрослое трепетное отношение. Никому не хотелось выпрыгивать со второго этажа, ломая ноги или выбрасывать из окон нехитрый скарб. Посему мы сами просили наших мам выключить керогазы.
…Я потряс головой и понял, что слишком долго стою у входа на кухню, которая давно не моя, но моя до боли.
Вот он, подтопок от печки, чтобы протапливать комнаты. Затопив его, ты любил сидеть возле уютного огня, и читать книги. Книги. были разные, чаще всего про приключения, дальние странствия.  Ты смотрел на пламя, бушующее в печке, и мечтал. Мечтал закончить восемь классов и поскорее уехать из дома. Закончить с этой постылой жизнью, со свиньями, требующими еды, с крикливыми курицами. Эти помойные ведра, которые нужно вынести на помойку. А рядом стоят ведра для воды. Водопровода как не предвиделось, так нет и сейчас.
Но так было не всегда. Не знаю тонкостей, но родители решили не держать поросенка, а откладывать деньги каждый месяц. Матушка долго сидела вечерами, что-то считала и привела отцу неоспоримые доказательства целесообразности этой акции. Она была права: содержание поросенка было той же рассрочкой платежа. К тому же постоянная чистка хлева, посадка лишних десяти соток картошки, сбор лебеды летом…да что там перечислять. Идея была воспринята на «Ура» и следующей весной поросенка мы уже не покупали. Наша кухня постепенно выветривалась от устойчивого запаха поросячьего месива.  Неожиданно исчез керогаз. Да, исчезло это вечно пыхтящее, чадящее керосиновыми парами чудище. Как я его в детстве боялся! Он мне внушал панический ужас. Даже когда был взрослее и то подходил к нему с трепетом. Бояться было чему, этот аппарат был непредсказуем, и вспыхнуть мог в любой момент. Хоть у нас и стоял алюминиевый колпак, чтобы погасить пламя, но риск был велик. И вот керогаз исчез. На его месте появилась… Не поверите! Мы тоже поначалу не верили, но потом привыкли. Чего, к хорошему не привыкнуть. Газовая плитка! Нет,  не газовая плита, что вы, что вы. О голубом топливе мы узнаем только году в 1975, когда газовщики будут ставить металлические ящики на углах домов и делать разводку. А на дворе стоял год 1964, не дальше.
У нас появились в продаже портативные газовые плитки для рыбаков и охотников. Маленькая плитка с двумя баллончиками, величиной немногим больше бутылки. Это была революция в быту, в сознании. Сначала робко, но потом, поняв, что такой баллончик можно заправить газом и пользоваться  им дальше,  плитки  разобрали мигом. Партии расхватывались мигом. Люди стояли за ними в очередь. И они поступали! Мало того, что поступали, пошли запасные баллончики, и очень  скоро дома их скопилось штук десять. Не верите, народ ликовал. Наконец-то наши деревянные халупы были в безопасности, ведь такой плиткой мог пользоваться ребенок. Мы перестали вздрагивать от воя сирен пожарных машин. Даже такое неудобство, как заправка газовых баллончиков терпелось.
Мать была женщиной энергичной и занялась реорганизацией кухни. Поскольку исчез керогаз, а с ним и лохани для парки, варки, наша огромная уважаемая плита стала простаивать. Мать нашла умельцев печников,  они перебрали кладку и сделали чудо: плита исчезла. Вернее не исчезла, духовка и печка сохранились, но все утопилось в стену, и кухня расширилась.
Затем мы с мамой сделали ремонт. Ну, ремонт это громко сказано. Потолки оклеили белой бумагой, сгодились географические карты. Обои для стен купили самые дешевые, в цветочек (веселенькие –как сказала мама). Затем были оторваны железные листы от пола, где стояла плита, и все было покрашено блестящей половой краской. Мы не узнавали кухню.
Вершиной всему было развешивание белых простроченных в стиле «Ришалье» занавесок.
…Понимаю, что злоупотребляю терпением хозяев. Оглядываю в последний раз кухню и выхожу в коридор. Прощай прошлое.

В плену черно-белого фото
О революции  в фото не говорит только ленивый. Старшее поколение предается ностальгии, рассматривая выцветшие черно-белые снимки в старомодных бархатные альбомах. Поколение моложе в который раз вытаскивает на свет божий коробки со слайдами, рассматривает  на свет поблекшие, когда- то отснятые слайды на дефицитнейшей фотопленке UT -18 и говорит, что вот, на следующей встрече с родственниками и друзьями посмотрим фрагменты своей молодости. И снова коробки пропадали в глубине книжного шкафа.
Молодежь, в тихую посмеиваясь над причудами стариков,  щелкает телефонами  все, что можно и нельзя , и скачивает снимки в компьютор или планшеты. Их тысячи, этих мимолетных снимков. Какие –то посмотрят, какие-то быстренько сотрут.
 Ничего не поделаешь, ушла романтика фотографирования. Пылятся на антресолях старые фотоаппараты «Смены», «ФЭДы», рядом –коробки с фотоувеличителями «Ленинград», «Нева».  Комиссионные магазины даже не берут вышедшую из употребления фототехнику. Помню, как долго я стоял возле мусорного бака и держал в руках фотобачок для проявки пленки. Для понимающих скажу, что это был двухспиральный бачок. Это говорит о том, что фотолюбитель был человек продвинутый. Уверен, как же ему было тяжело расставаться  с ос своими вещами. Наверняка, где-то упокоился и фотоглянцеватель, и резак для бумаги. А это была гордость фотомастера. Фотоглянцеватель нужно было еще найти!
Незаметно, тихо ушли красочные фотоальбомы известных фотомастеров Евгения Халдея, Дмитрия Бальтерманца. Прошли праздники, посвященные семидесятилетию Победы, и в суе грохота техники и кованых солдатских сапог как-то забыли сказать о двух великих, я не преувеличиваю, фотолетописцах войны. Если бы не Халдей не видать бы поколению застывших людей  у репродуктора. Они слушали Левитана о начале войны. А водружение Знамени Победы! Это же его фотография.
Я стою возле шикарного стеклянного стеллажа с образцами современной фототехники. На меня надменно смотрят цифровики с невиданными ранее обьективами. Рядом о чем-то спорят несколько молодых людей. Их разговор напоминает птичий щебет: пиксели, байты. Мое внимание привлек посетитель. Он был явно немолод, но старательно, из всех сил, старался поддерживать себя в тонусе. Он долго, как и я, рассматривал шедевры фотоаппаратов. Наши взгляды пересеклись. Он, как старому знакомому, улыбнулся мне, я ответил ему кивком головы.
- Увлекались? – только и спросил он. Понятней некуда.
- С семи лет. «Смена-2» до сих пор стоит на полке.-  ответил я.
- Приблизительно с этих же лет, только  «Юнкором» - услышал в ответ. Каждый вздохнул, помолчали.
-Ушло наше время, коллега, ушло. Причем безвозвратно. Махнул мне рукой на прощание и пошел к выходу. Я проводил его взглядом.

(Жизнь через обьектив )
Вот он XXI век! Только вооружились мы почти поголовно пленочными мыльницами, а сейчас меняем их на цифровые. Простота процесса сьемки довела до того, что  сейчас все фотографы. Мы  старательно снимаем все: друзей, детей, застолья, любимых кошечек и любимых собак. Правда, иногда нам, как Шарику из книги Эдуарда Успенского про дядю Федора, приходится долго бегать за желающими посмотреть наши «шедевры». Или перебирать из вежливости пачки фотографий знакомых или сослуживцев под названием «как мы провели отпуск на даче», выслушивая длительные комментарии.
Цифровое фото прочно укоренилось в мире. Человек, не щелкающий мыльницей, на улицах города, редкость, как какие-то тридцать лет назад – человек с фотоаппаратом. Я умышленно пишу «щелкающий», ибо как по - другому назвать процесс нажатия на клавишу не только примитивного фотоаппарата, но чаще всего –телефона. Да - с мобильного телефона. Где вы, фотографы моего детства, серьезные вдумчивые, с фотоэкспонометрами в руках и хмуро поглядывающие на небеса и нахальное солнце, которое не желает считаться с пожеланиями творца. Для них поговорить об экспозиции и композиции, «золотом сечении» и глубине резкости было верхом наслаждения.  Да, нынешние «фотографы», именно Творца, причем с большой буквы, потому  как не назвать фотографию нашего времени  творением я не могу.
У меня на полке стоит фотоаппарат «Смена-2», один из примитивнейших фотоаппаратов того времени, а времени очень далеко, где-то 1960 года. То есть добрых полвека назад. Фотоаппарат купили моему брату на день рождения. Он поначалу был очень горд, непрерывно  «щелкал» всех и вся. «Отснял» несколько пленок и тут его переклинило, ибо он не был готов к таким нудным процессам, как проявление пленки, печатание снимков. Посему он  охладел и забросил это дело. Это дело, действительно было на любителя. Разведение реактивов, печатание, глянцевание. Это далеко не все процедуры,  которые фотографу нужно преодолеть. Для этого нужно было обладать недюжинным терпением.  А если ты совсем недавно перевалил на второй десяток  и  вокруг кипит жизнь. В итоге фотоаппарат оказался в моем распоряжении. Будучи человеком серьезным и обстоятельным, я рано понял, что щелкать затвором дело бездарное. В пленке всего лишь тридцать шесть кадров и использовать их можно очень быстро. И когда ты проявишь пленку и убедишься, что половина, да что там половина! Две трети кадров безнадежно испорчены, становится  обидно. Во – первых пленка стоила тридцать пять копеек. Для современного поколения эта сумма ничего не значит, а пожилой народ напряжется и вспомнит свое детство, выпавшее на пятидесятые – шестидесятые годы. Только прошла денежная  хрущевская реформа, уменьшив достоинство рубля один к десяти. Вообще – то это не денежная реформа, а элементарная деноминация, которыми молодое поколение сыто по горло. Но сейчас я не о тонкостях теории денежного обращения, а о банальном ценообразовании. Так вот: литр молока стоил 28 копеек, буханка хлеба -14, а фотопленка 35 копеек. Смекаете? Пакетик проявителя стоил 24 копейки, закрепитель -16. Зарплата на прядильно-ткацкой фабрике, где трудились мои родители  была в среднем 60 рублей. Выводы были просты как кусок хозяйственного мыла: просить  у  родителей деньги язык не поворачивался. Но фото меня увлекло. Несмотря на свой восьмилетний возраст, я понял особенности  выдержки и диафрагмы и вскоре стал получать неплохие негативы. Но если получить негативы можно было в домашних условиях, так как из оборудования тебе требуется только фотобачок (его мне подарил двоюродный старший брат) и две бутылки для химикатов, то печатание снимков было для меня неосуществимой мечтой. Фотоувеличителя у меня не было. И перспектив для его приобретения тоже. Но мне повезло. Откуда я получил информацию, не помню, но узнал, что в городе (а мы жили в поселке на окраине) есть городской дом пионеров и там работает фотокружок. Естественно, любопытство завело меня туда. Кажется, пустяки доехать до центра города. Нет, в то время это было дело не шуточное. Во-первых, автобусы ходили крайне редко и всегда были полны народа. Ребенку сесть в автобус  во взрослой толкучке раздраженных людей было проблематично. А потом, и,  пожалуй, это самая основная причина: вражда между городом и окружавшими его поселками.
Да, читатель, такое было. Откуда пришла эта проблема я не знаю. Скорее всего,  от того, что после войны прядильно-ткацким фабрикам потребовалось много народа для растущего производства. Были обьявлены орг.наборы на хлопчатобумажные фабрики, которых было много в нашем текстильном крае.. Где взять людей, если в городе их не хватало. Только из сельского хозяйства, словно оно было безразмерным.  И колхозы были обязаны отпустить колхозника на работу на фабрики. Вспомните послевоенную голую нищую деревню. Поволжье всегда было голодным, а после войны докатились до ручки. Вот и хлынуло трудовое крестьянство в надежде на более сытую жизнь в рабочие поселки, которые как грибы росли возле фабрик. А какая психология у крестьянина. Это деревня - моя деревня, все остальные- пришлые. Русский человек он, вообще не агрессивный. Но откуда бралась драчливость, ума не приложу. Деревня шла на деревню, да если на праздниках, то хлебом не корми располосовать друг на друге рубашки. Думаю, что эту традицию и принесли новоиспеченные пролетарии, потому как драки были не редкость между молодыми мужчинами и парнями, а уж такая шантрапа,  как мы пускала кровянку друг другу даже на переменах. Вообщем, в городе ты мог схлопотать по шее сразу же на остановке как только выйдешь из автобуса. Мало того, что  накостыляют за милую душу, так еще и деньги отнимут. Вывернут карманы и отберут до последнего пятачка. Домой будет уехать не на что. Так что в город ехать было очень даже не желательно. Но я поехал. Поехал, нашел Дом пионеров и даже встретился с руководителем фотокружка. Это был Михалин Сергей Сергеевич. Прошло больше полувека, но я помню этого человека, который дал мне путевку в мир фото.
Не так давно в кинешемской  газете «Приволжская правда» его дочь, Елена Сергеевна Бабанина  поделилась со своими земляками воспоминаниями о своем отце. Статья так и называлась «Человек интересной судьбы».
«Перед войной мой отец вместе с новой семьей матери переезжает из Костромы в Кинешму. Здесь заканчивает 7-й класс в школе имени Фурманова. 22 июня 1941 года начинается Великая Отечественная война. 1 сентября 1941 года отец поступает в Кинешемский химико-технологический техникум. В августе 1943 года отец сдает экстернат за 10-й класс и 22 сентября 1943 года его призывают в ряды Красной армии, в 357 стрелковый полк. На тот момент ему было 16 лет и 10 месяцев. Год он прибавил, и по некоторым документам отец получился 1925 года рождения. У отчима, как и у деда, был фотоаппарат. Поэтому фотографировать Сергей научился еще мальчишкой. Аппарат был маленький, почти игрушечный, снимал на пластинки. С учетом того, что он студент-химик и умеет фотографировать, Сергей был направлен на курсы фотолаборантов, затем в авиатехнический полк. Служил в авиа-фоторазведке I-го Белорусского фронта. По данным фотосъемок изготавливал карты.
В составе наших войск участвовал в освобождении Варшавы, прошел по всей Германии и сделал много снимков поверженного Берлина. С 1947 года служил в Комендатуре авиагарнизона. Таким образом, фотография прочно вошла в военную жизнь отца» - делится своими воспоминаниями дочь Михалина С.С.
  Но так как я был маловат для фотокружка (Михалин  вообще удивился, как я добрался с такой окраины) то Сергей Сергеевич  посоветовал, чтобы я приехал с мамой. На том и расстались. Мне повезло: я не встретился с городской шпаной,  и благополучно доехал до своей остановки. Забыл сказать, что от остановки до нашего богом и властями забытого поселка тоже нужно было идти по тропинке, проложенной взрослыми. Если на дворе зима, то ты  старательно вставляешь ноги обутые в валенки, в оставленные следы. Если -  весна или осень, то опасаешься, чтобы хватило длины резиновых или кирзовых сапог.
 Матушка выслушала меня с вниманием и, на мое удивление, быстро согласилась, так как ей нужно было в город по делам. Это было нестандартно, так как у наших мам просто физически не было времени. А тут в какой-то дом пионеров... Но мы сьездили. Маменька дала свое согласие, заполнила анкету и ушла, оставив меня на первое занятие.
 Боже мой. Такого оборудования я не видел. Да и где я мог такое увидеть. На весь поселок фотоаппарат был только у одного нашего соседа дяди Андрея. Позже я узнаю, что у него был «ФЭД», что означало «Феликс Эдмундович Дзержинский». Какое отношение председатель ВЧК имел к фотографии,  я до сих пор не понимаю. Сосед использовал фотоаппарат только в сугубо практических целях: похороны, свадьбы. Это ремесло  составляло ему прибавку к зарплате.  Подойти и посмотреть, когда он священодействовал возле треноги, на которую он тщательно крепил фотоаппарат, было невозможно. Легко можно было получить  затрещину. А как он обрабатывал фотопленку, как печатал фотоснимки, не видели и не знали даже его дети. А здесь! На отдельных столах стояли  фотоувеличители. «Уфа», «Ленинград» - отметил я машинально.  На полках теснились фотобачки различных конструкций. В шкафу лежали фотоаппараты в кожаных футлярах. Судя по обьемным сумкам - футлярам  это были явно не «Смены». На стенах кабинета развешаны плакаты со схемами и памятками. И - снимки, снимки... Михалин С.С. явно заметил мое замешательство и, похлопав меня по плечу, ушел, сказав, что скоро придет. То есть дал мне возможность освоиться. Домой я поехал, загрузившись несколькими журналами о фотографии. Нужно ли говорить, что вечером все наше семейство погрузилось в прочтение и просмотр этих необычных для нашего бытия журналов.
Началась моя фотокружковая жизнь. Я ездил исправно два раза в неделю после школы. Времени занимало много: дорога до остановки, поездка на автобусе. А мы, поселковые дети, были очень даже занятыми. Жили мы в деревянных двухэтажных домах без какого намека на удобства. Покупка хлеба и молока тоже входила в наши обязанности. Я наловчился покупать хлеб после занятий и тащился с ним поздно вечером. Но все это были пустяки. Передо мной открылся мир фотодела, который захватил мою душу и,  вообщем,  не отпускает и сейчас. Хотя  я практически не фотографирую. Но когда  в комиссионных магазинах  вижу сиротливо лежащие фотоаппараты того времени, мне становится неуютно как будто я потерял что-то очень дорогое.
Михалин С.С.  был не только мастером своего дела, он был талантливым педагогом. Он так детально обьяснял все тонкости и премудрости фото мастерства, что у нас не возникало вопросов, а хотелось сразу же взяться за дело. И оно, дело, наступило.  Поскольку я научился работать со «Сменой» самостоятельно, то мне был вручен «ФЭД». Как я гордо надевал его на плечо.  Затем нам вручили по пленке, и мы быстро зарядили свои аппараты.
Не буду пересказывать статью о Михалине, так как ее легко можно найти в интернете, но  некоторые части, которые касались и меня, приведу: «…Ребята с удовольствием посещали его занятия, которые пролетали мгновенно, материалы преподносились доступным языком, несомненно, вместе с жизненными рассказами о событиях военного времени». В этих строках весь Михалин С.С.  Но ему было скучно в рамках простого преподавания фото дела.
Вооружившись треногами, мы с увлечением снимали центр города. Я  рассматриваю старый снимок, на котором напротив магазина «Культтовары» стоит мальчишка в нахлобученной шапке – ушанке. Это я. Стою, стараясь не двигаться, а коллега по кружку держит выдержку через тросик, чтобы не дрожала рука. Весь тон снимка показывает, что на улице холодно. Но искусство требует жертв,  и я терпеливо стою, стараясь не шевелиться.
 Какие возбужденные мы возвращались в дом пионеров. Забывали о времени,  и Сергею Сергеевичу приходилось  буквально выпроваживать нас домой.
«Его судьба интересна не только как учителя фотографии, но и как человека, который внес большой вклад в краеведение города. Фоторепортажи Михалина С.С. рассказывали о жителях Кинешмы, мероприятиях. Он любил панорамную, архитектурную съемку, оставил точные изображения ныне исчезнувших зданий и памятников, и всегда был неравнодушным человеком с пытливым умом». – отмечает дочь.
Кружковцы умело справлялись с экспозицией сьемки, научились без фотоэкспонометра определять выдержку и диафрагму. Мастерски проявляли пленку. Наступил момент печатания снимков. Сергей Сергеевич раздал нам приготовленные негативы,  и мы сели за фотоувеличители. Мне достался «Ленинград».  Я никогда не печатал фотоснимки, посему растерялся, но Михалин быстро вывел меня из ступора.
 – Один, два, три-  выключай- скомандовал он и быстро сунул лист фотобумаги в проявитель. О чудо! На снимке выплывало изображение. Вначале оно было мутным нечетким, но химическая реакция продолжалась и снимок становился все контрастнее.
 –Стоп - раздался откуда-то голос Михалина -бери листок...да не пальцами,...пинцетом...- вот же он. Скорее, а то передержишь... Быстро окунаю фотографию в промывочную куветку, затем – в закрепитель.
 –Подожди -сказал МихалинС.С, заметив, что я приготовился взять еще листок. Он подождал, когда все справятся со своим первым снимком, посмотрев  каждого. После чего скомандовал, чтобы убрали фотобумагу,  и включил свет. Мы, жмурясь от света, смотрели на него.
 –Так, - произнес Михалин: - разберем ошибки. Далее пошли разборки по технике печатания, проявления и закрепления фотобумаги. Какой я гордый привез домой свои первые снимки, которые были не только высушены, но и отглянцованы. Дальше – больше. Освоены такие приемы как  выбор фотобумаги для более полного отражения снимка. Создание тона для снимка, использование виньеток для декорации. Всеми этими, теперь уже такими милыми и немного наивными приемами, обучал нас наш руководитель. Я благодарен своей матери, которая собирали мои первые снимки и, несмотря на мои возражения, вклеивала их в альбом. Они и сейчас при мне, ровесники моего детства.
  Наступившая распутица охладила мой пыл ездить на автобусе в центр города с нашей окраины. Автобусы были переполнены, люди – злые, так как стояли на  остановке, где не было даже навеса. Вместить желающих ехать автобус был с просто не в силах. Куда уж там сесть мальчишке.  Пропустив занятия несколько раз,  я с горечью сказал Михалину С.С. о невозможности поездок. Он все понял и сказал, что не будет  вычеркивать меня из списка кружка,  и  надеется увидеть меня снова, как только возобновится нормальное движение. –
-Будешь в городе, заходи в любое время- напутствовал меня Сергей Сергеевич. Он прекрасно понимал душу мальчишки, прикипевшего к фотоделу.
Но встретиться  не пришлось, и ниточка оборвалась. Вернее, не оборвалась, а прервалась, если прошло полвека, а я вспоминаю с теплотой человека, открывшего мне мир фотографии. Мало этого, я так и остался приверженцем черно-белого  фото и на дух не переношу цифровые мыльницы. Всегда был уверен, да и сейчас  считаю, что фотография,  это искусство, мастерство, наконец. И тут  повальное «фотканье».
«В 2016 году отцу исполнилось бы 90 лет… Сложно переоценить его вклад в историю нашего любимого города. Работы Сергея Сергеевича вызывают интерес к истории родного края и сохранению его культурного богатства. Шли годы. Совершенствовались технические средства в фотографии, но если вы хотите совершить путешествие во времени, вспомнить ритм жизни советской эпохи, смотрите черно-белые работы моего отца». –Заканчивает свою статью Елена Сергеевна. Сложно что –либо добавить о Сергее Сергеевиче. Я  видел его фотографии в местной газете «Приволжская правда», в которой он работал корреспондентом. Тематика  снимков была разная. Но всегда  со снимков на вас смотрели люди труда. И дело не в том, что в советское время царила идеология рабочего человека, просто мастер знал свое дело.
Я остался один на один со своей испытанной «Сменой».  Я  вспоминал фотоаппараты  «ФЭД» и «Зоркий», которыми пользовался в кружке. Но... увы. Какое-то время я  фотографировал, отчаянно экспериментируя с  химикатами.  Но у меня не было фотоувеличителя. Если проявить пленку в домашних условиях я еще мог ( хотя это заслуживает отдельного повествования, ибо в нашем старом доме не было водопровода и промывать пленку приходилось бежать на колонку. Ладно –летом, а когда - зима...).
 Но мне крупно повезло. В клубе фабрики № 2 открылся фотокружок. Для пацанов округи это была сенсация, так как таких «счастливчиков», как я, имеющих собственные фотоаппараты, были единицы. И второе, что немало важно, можно было не ездить в город.
Клуб прядильно-ткацкой фабрики № 2. Он и сейчас у меня в глазах. Бывшая  дача  фабриканта Севрюгова П.Ф., он служил верой и правдой не одному поколению детей пролетариата. Туда бегала в танцевальный кружок моя мама, а это было до войны. Ее родной брат, мой дядя Петя, маленько не взорвал подвал клуба, усовершенствуясь в  практических занятиях по химии. Как говорила мать, только чудо спасло его от репрессий, так как рванул он свое устройство как раз где-то в тридцатые годы. А возраст позволял ему загреметь туда, куда я поехал после распределения университета. Это заполярье. Там бы он свою любовь к химии как раз применил на строительстве апатито –нефелинового комбината. Мой двоюродный брат пропадал в кружке судомоделизма. Увлекся моделями судов так, что были забыты школа, сомнительная кампания возле казармы. Домой он приходил только спать.
Так что много было связано с этим клубом. И сейчас, когда ветры перемен, пущенные беспринципными политиками, обрушили социальную сферу текстильного края, я с горечью смотрю на сайте Кинешмы, как разваливается теперь уже бывший клуб. Даже заказные борзописцы, призванные за бутерброд с тоненьким слоем масла прославлять нынешнюю демократическую власть, и то вынуждены замолчать, видя как исчезает  не «идеологический очаг для подрастающего поколения», а прекрасный памятник архитектуры девятнадцатого века. Грустно.
Но мне повезло. На улице шли уверенные, не жирные, но сносные для проживания шестидесятые годы. 
Узнав о открытии кружка я мигом наладился в клуб. Но меня ждало разочарование. Слухи дошли до меня поздно, и кружок был забит под завязку. Руководитель кружка (позднее я узнаю, что это был С.Н.Невский) мягко отказал мне и посоветовал навещать, может, появятся вакансии. Я ушел огорченный неудачей. Дома  рассказал свою историю матери. Она выслушала и спросила, кто руководитель фотокружка. Я, конечно, в расстройстве чувств, не удосужился узнать руководителя. На другой день меня ждал приятный сюрприз: матушка пришла с работы и с порога заявила, что завтра я могу идти  в фотокружок. На мой недоуменный взгляд, она пояснила, что руководителем фотокружка является Станислав Николаевич Невский, ее сосед по дому, приятель по довоенному детству, друг и партнер по танцам после войны и так далее и так далее. Матушка была очень довольная собой. Оказывается, когда руководитель фотокружка стал обьяснять причины моего непринятия в силу перегрузки, то она деловито поинтересовалась, давно ли он не получал  крапивой по общеизвестному месту. В трубке раздалось молчание, затем недоуменный вопрос, кто это звонит. Матушка, дама веселая, и попросила его угадать с первого раза. Руководитель понял, что его разыгрывают свои и попросил дополнительные разьяснения, на что мать уточнила, что крапивы ему наталкивали в штаны девицы постарше его, чтобы не подглядывал за ними, когда они купались вечером на Волге  без купальников. 
- Крапиву? В штаны! - Воскликнул Невский после минутного замешательства - могли затолкать соседки по подьезду: Баскакова и Разроева. 
 -Так ты ребенка моего видел? – поинтересовалась матушка.
-Боже мой! – Воскликнул Невский.- Ну как я не понял. Все крутилось в голове кого напоминает этот белобрысый мальчишка. Так это твой сын! –Роднее не придумать -заявила матушка. Нужно ли говорить, что на другой день я был принят в фотокружок, а вчерашние соседи – друзья нашли друг друга.
Фотокружок располагался в подвале клуба. История усадьбы длинная и требует своего изучения. Только хочу сразу же сказать, что власть рабочих и крестьян не довела здание то «ручки» как это хочется видеть  «демократическим глазом». Сейчас это здание,  навряд ли, можно восстановить.  Да и не кому. У нас в стране пока не родилась социально ориентированная буржуазия, а «назначенные быть миллионерами»  первым «всенародно» избранным  президентом,  чужды такого понятия как «социальная ответственность. Не доросли они до такого.  Но, повторяю, это отдельная история.  В мое время усадьба была вполне в пристойном состоянии. Там функционировала танцевальная студия, духовой кружок, библиотека. В подвале работал спортзал и два кружка: фотокружок и судомоделизма.
Фотокружку клуба  было далеко до фотокружка Дома пионеров города. Но он был рядом, наш клуб, ибо все рабочие поселки располагались вокруг кормилицы: фабрики, и добраться до клуба проблемы не составляло.
Наш руководитель, Станислав Николаевич Невский. Он родился  и жил рядом с фабрикой в управленческом доме, в котором  родилась в 1925 году и моя мама. Ее отец, Егор Тихонович Баскаков, был заместителем директора – начальником прядильного цеха фабрики. Так что они долго  были соседями.   Потом Баскакова Нина вышла замуж и выехала  из этого дома, А Невский по – прежнему там жил.
Можно многое  вспомнить о фотокружке. Мы не ограничивались только фотоработами, а изучали родной край: обьездили все окраины на велосипедах, ходили в лодочные походы. Стояли на руинах усадьбы «Студеные ключи», исследовали усадьбу-музей Островского  «Щелыково». Невский рассказывал нам о этих усадьбах, о людях, которые там жили. Кто приезжал к ним отдыхать на лето. Человек он был увлекающийся, столько знал, чего мы не слышали от преподавателей школы.  В этом он  был похож на Михалина Сергея Сергеевича. Такая же одержимость познать новое, остановить мгновение, щелкнув затвором обьектива.
Невский приучил нас не проходить мимо старых фотоальбомов, наборов открыток, выставленных в музее,  или  в комиссионном магазине. Не гнушаться подобрать их и на мусорной куче. Шли шестидесятые годы. На наш, богом забытый поселок, надвигались новостройки. Это были незамысловатые пятиэтажки, в которые Н.С.Хрущев  расселял жителей бараков, казарм и многоквартирных коммуналок. Народ с радостью переселялся из опостылевшего жилья. В то время хрущевки никто не мог назвать «хрущобами». Люди были счастливы и, чего греха таить, выбрасывали свое имущество, чтобы заехать в новое жилье свободными от старого быта. Вот и возникали залежи на свалках из старых журналов «Огонек», «Работница» и,..было и такое…старых потертых бархатных альбомов. Я и сейчас вижу старые добротные фотографии дореволюционных, довоенных лет. Строгие, застывшие по приказу фотографа, люди, казалось, недоуменно смотрят на тебя с немым вопросом: - Как? Почему нас выбросили! Неужели новое жилье отшибло память у людей!  Да, такое было. Мы приносили брошенные альбомы в фотокружок и рассматривали их.  Невский С.С. комментировал интересные сюжеты, тем самым    приучал нас  интересоваться родным краем  от дореволюционного периода до нашего времени.
Что может быть пленительнее старых фото?  Неподвижные лица дам в платьях с тюрнюрами. Им подстать мужчины в непривычных костюмах, одеваемых по великим престольным праздникам. Они будят  в нас мучительные мысли: как сложились их судьбы? Напрасно мы  вглядывались  в фотографии, пытаясь найти на них блики счастливой  судьбы  или трагической…   Кто они, пленники черно- белой  фотографии, приклеенной на добротную картонку с тисненым вензелем владельца фотографии. Нам  это уже не узнать…  Можно лишь придумать себе историю про мужественных и благородных людей  и поверить в нее.
В фото кружок я проходил до окончания школы.  Затем было речное училище. И снова видавший виды фотоаппарат «Смена-2»  сопровождал меня по практикам. Затем, после платной практики, я стал обладателем великолепного в те времена ( 1971 год) фотоаппарата «Зенит-В». Проездом в Москве, ради любопытства, я зашел в ЦУМ, что возле Большого театра и наткнулся в конец очереди, спускающийся с этажа. Каково было мое удивление, когда я узнал, что стояли …за фотоаппаратами «Зенит-В». Это были первые советские зеркалки. Нужно ли говорить, что узнав  цену, я, сосчитав в уме свои доходы, встал в конец очереди и терпеливо дожидался появления прилавка.
Я, когда стою возле  стендов с современной фотоаппаратурой, вспоминаю  серую унылую очередь, мимо которой спускались счастливые обладатели покупки. Некоторые держали две коробки. Тогда из очереди раздавался истеричный крик: - давайте в руки только один фотоаппарат! Наиболее нервные шли вперед и устанавливали там рабоче-крестьянский контроль. Да, было такое, люди стояли в очередь за фотоаппаратами. Мне хватило. Я долго стоял на улице и не верил своему счастью, что у меня в руках  настоящий фотоаппарат, да еще зеркальный. Нужно ли говорить, что приехав домой, я первым делом пошел в клуб и показал покупку. Был очень удивлен, что Станислав Николаевич прослезился, узнав, что я купил фотоаппарат на деньги, заработанные  на практике. Старая, заслуженная  «Смена»  заняла почетное место на полке шкафа.  Больше двадцати лет  «Зенит-В» сопровождал хозяина по жизни. Вместе со мной пережил службу  в ВМФ ( военно-морской флот СССР, кто не знает), запечатлевал  высотное здание МГУ имени Ломоносова, где я учился. Прошел картошку, строй отряды. Он стал таким же затертым, как и верная «Смена», но этой неказистостью он был для меня только дороже. Сколько раз мне предлагали продать его!  Но продать этот фотоаппарат было равносильно предательству друга. Но наступили дни перемен. Рынок наводнили «мыльницы». Я их мужественно пережил, фотографируя «Зенитом» и сверяя выдержку и диафрагму старым допотопным фотоэкспонометром «Ленинград». Демонстративно проявлял и печатал снимки сам, хотя уже каждый магазин имел свою лабораторию.  Понял, что время пленочных фотоаппаратов ушло безвозвратно, я  смирился с велением времени. С грустью  я убирал все свою, накопленную годами фотолабораторию в коробки. Каждая имела для меня свою ценность,  начиная от фотобачка и заканчивая фотоувеличителем и глянцевателем. Сотни коробочек с негативами я убрал в большую коробку с недоуменной мыслью, что неужели они мне больше не потребуются. Слава Богу, я ошибся. Когда появились сканеры, то я был один из первых, кто  купил этот прибор и через компьютер стал восстанавливать архив.  Изредка, в кладовой я натыкался на коробки с фотоинвентарем, грустно водил по ими рукой и понимал, что все, кончено. Уже в столе лежала капсула с  дискетками, на которых убрался весь мой многолетний архив. Благодаря разрешению сканера  я «вытащил» массу, казалось бы, безнадежных снимков и  на меня глянули знакомые лица прошлого.
Помог случай. Мой приятель, давнишний коллекционер, с которым у меня были  замечательные отношения,  обратился ко мне с просьбой продать весь мой реквизит. Его знакомый владелец фотомагазина в норвежском городе Киркенесе затеял оформление витрины в советском стиле. Нужно ли говорить, что все мои коробки были погружены в импортную машину и уехали в Норвегию. Долго бородатый норвежец тряс мне руку и благодарил. А я смотрел вслед машине и чувствовал, что от меня оторвалось что-то родное, но ставшее в силу веления времени, ненужным.  А  «Смена-2» по-прежнему стоит на полке в шкафу, где сосредоточились  теперь уже раритетные вещи.
Вспоминаю 20 летие победы Великой Отечественной войны. Этот праздник  снова стал народным и нерабочим днем после длительного периода.  Перед двадцатилетием развернулась кампания по увековечиванию павших на полях сражений. Предприятия у проходных ставили памятники и обелиски с фамилиями работников, которые не вернулись на родное производство.  Со стендов «Они сражались за Родину» смотрели фотографии участников великой Отечественной войны. Мы, члены кружка, были непосредственными участниками увековечивания памяти. Вместе с Невским С.Н. ходили по цехам и изыскивали  ветеранов.  Они  буквально прятались от  назойливой братии с фотоаппаратами. Тщательно перефотографировали фронтовые снимки, которые участники войны  давали нам под честное слово.
И самая высшая похвала: руководство прядильно-ткацкой фабрики пригласило нас, членов фотокружка,  на торжественное заседание, посвященное празднованию 20-летия Победы.  Директор фабрики отметил, что работа по формированию стендов Памяти, книг «Боевой и трудовой славы  фабрики» была бы затруднительной без нашей помощи. Мы стояли, фабричная  поселковая шантропа, приодетая по такому случаю заботливыми мамами,  и наши уши пылали как пионерские галстуки, которые в этот день мы одели с удовольствием.
Как это было давно. Пятьдесят лет прошло с такого момента. Через месяц -70- летие Победы. Нет тех, кого мы терзали перед фотоаппаратами и морили самодельными юпитерами для полноты освещения. Никого нет, страны нет. Хорошо хоть от праздника не отказываемся, как отказались от страны, которой должны быть благодарными.
Мы стали   бездушными. Проходим мимо великолепных фотоальбомов фотографов прошлого. Вспомните, старшее поколение, как быстро выстраивалась очередь, если продавали фот альбомы  фотографов Евгения  Халдея, Дмитрия Бальтерманца , Виктора  Кононова.
Я  беру с полки фотоальбом Евгения Халдея  «От Мурманска до Берлина». Мурманское издательство- 1984 год. Страна готовится отметить сороколетие Победы. Открываю книгу. Предисловие К. Симонова.  Я в это время жил и работал в Мурманске. Советское Заполярье, как и вся страна, хлебнула лиха сполна. Но мне, кажется, что на Кольском полуострове лиха было все-таки больше. По числу упавших бомб и степени разрушения Мурманск уступил печальную пальму первенства только Сталинграду. Города просто не было. И в тоже время границу на Севере гитлеровцы перейти не смогли. Не смогли откормленные эдельвейсы ( австрийские стрелки, переброшенные из Греции) взять высоты полуострова Гранитный и хребты Муста-Тунтури и осели в глубокой осаде у реки западная Лица. Эти места святые для каждого мурманчанина и жителя Кольского полуострова. В результате немецких бомбардировок было уничтожено три четверти городских построек.  В один день 360 тысяч зажигательных бомб фашисты сбросили на Мурманск. И от города практически ничего не осталось — только пепелище и печные трубы. 
Евгений Халдей Халдей вспоминал, как он  стоял и снимал эту жуткую картину. Мимо него шла   женщина. Подошла к нему и сказала : «Ну, что же ты, сынок, снимаешь наш позор, нашу беду? Лучше фашистов скорее бейте, тогда и будешь снимать». Это был 41-й год. Фотограф крепко запомнил слова старушки. И в 1945 году  у  Халдея появилась  похожая фотография:  в Берлине на развалинах  домов копошатся  немецкие старушки. Жестокая правда войны.
Все это смог запечатлеть и оставить потомкам  фотограф Евгений Халдей. Эта фамилия была для меня не нова. Еще в далеком,  1965 году, мы  сами видели  на страницах газет и журналов фотографии «Знамя над  рейхстагом» и «Обьявление начала войны». Подписаны они были «Евгений Халдей». Кто он,  задавались мы вопросом. Приручил нас все- таки Невский С.Н. не быть безразличными к этим, подчас незаметным, мастерам фотообьектива. Довольно улыбаясь, он рассказал нам о  великом фотомастере, к сожалению, пребывающему в безызвестности. В  1949 году он был уволен из «Фотохроники ТАСС»  в  Москве, где работал с 1936 года, по знаменитому «пятому пункту». Долгое время он не мог устроиться на работу ни  в  одно издание и  в  1950 году написал письмо  в  ЦК. На запрос  главного идеолога партии Суслова  в  соответствующие органы: «Где можно использовать Евгения Халдея?», был дан ответ: « В  качестве фотографа – нецелесообразно». А  в  1970 году он был уволен снова.  На этот раз из «Правды», снова по «еврейской статье». Как видите, это типичный «маршрут» для евреев советской эпохи.
 Мы тогда еще не понимали такого течения в стране как «антисеметизм». Откуда Невский С.Н.  нашел информацию о фотографе,  для меня до сих пор загадка. Потом все забылось. Вспомнил я о Евгении Халдее уже в Мурманске, рассматривая только что купленный фотоальбом. Перелистываю страницы. Вот на корабле отряд морских пехотинцев Северного Флота.  Очевидно,  снимок сделан перед высадкой десанта на п-ове Рыбачий или Средний. Следующий кадр – еще одна славная страница войны в Заполярье – сражение на море.  дальше  – разведчики в маскхалатах.  Артиллеристы... 
Тогда, в 1984 году,  советский народ еще не знал, что скоро на экранах появится велеречивый дядька с чудовищным акцентом жителя южно русских губерний и понесет…Что он нес, теперь понятно…  В то время идеологи разрушения не рискнули бы  «катать» мастера фотообьектива только за то, что всплыла история, что Халдей не заметил и сфотографировал сержанта, укрепляющего флаг над рейхстагом, а у него на руке…трое часов.  Но пришло время хулить все. Досталось и памяти Халдея, который в то время жил тихо и незаметно, работая в  газете «Советская культура», откуда  и уволился на пенсию. Халдей трудился в безвестности большую часть своей жизни. Последние годы, до 1997-го, коротал в  московской квартирке на скромную пенсию. Его маленькая квартира превратилась в фотолабораторию и место сбора для коллег. Он продолжал заниматься фотографией, любимым делом, которому отдал 65 лет своей жизни, даже тогда, когда не мог точно навести резкость на увеличителе без помощи учеников. Евгений Халдей скончался 7 октября 1997 года. До  этого печального события были тридцатилетие, сорокалетие и пятидесятилетие Победы. И всюду на нас смотрели плакаты с водружением флага над рейхстагом. 
Историческая справедливость восстановилась лишь в 1995 году, за два года до смерти Евгения Халдея. В этом году на фестивале фотожурналистики в Перпиньяне (Франция) Халдея чествовали наравне с другим мэтром военной фотографии, американцем Джо Розенталем, а особым указом французского президента фотографу было присвоено звание рыцаря ордена искусств и литературы. Там же, в Перпиньяне состоялась встреча Евгения Халдея с Марком Гроссе. В то время директор фотошколы Icart-Photo, не раз входивший в состав жюри знаменитого фотоконкурса World Press Photo, Марк Гроссе уже писал о Евгении Халдее свою монографию, которая вскоре вышла под названием «Халдей. Художник из Советского Союза». К великому сожалению она не переведена на русский.
А потом будет выставка в Берлине. Более 200 его работ показывалось  в самом значительном – имени Мартина Гропиуса – выставочном зале Берлина.
  Выставка черно-белой фотографии Евгения Халдея. Знаменитого российского фотографа, подарившего родине и Сталину фотографию солдата, водружающего советское знамя над Рейхстагом. При входе налево – целая стена посвящена знаменитой фотографии начала мая 1945 года. Вернее, ее ретушированию. Известно, что Халдей прибавил к оригинальному фото клубящееся облако дыма и закрасил вторые часы на правой руке офицера, стоящего у ног знаменосца. Для немцев – важная деталь. Хоть немного оправдания собственной исторической ошибке. Русские пришли в Берлин, чтобы грабить, – можно часто услышать от старожилов на территории бывшего Западного Берлина  от патриотично настроенной молодежи. Вот и трофейные часы – знак алчности «освободителей». Поэтому ретушь описывается подробно: рядом с оригиналом – три фотографии – три стадии ретуширования.  Что сделаешь? Ровным счетом ничего. Каждому времени свое выставочное настроение. Выставку Халдея  можно  было не начинать так.
После смерти Евгения Халдея Григорию Навричевскому, другу и единомышленнику фотографа,  передали легендарный фотоаппарат великого мастера. Фотопленка в фотоаппарате осталась не отснятой до конца.
Не будучи пафосными, военные фотографии Халдея вызывают бурю чувств. В его портреты – будь то советские солдаты или Гиммлер на Нюрнбергском процессе – хочется всматриваться снова и снова. Неуловимость зла и добра? Демонизм страсти и спокойствие от сознания выполняемого долга? Как смогли нехитрая фронтовая лейка и дешевая желатиновая пленка передать глубинные чувства? Как удавалось Халдею своими простыми фотографиями вести зрителя к философским размышлениям?  Ответ прост,  фотограф обязан   черно-белой фотопленке, которая не допускала бездумного щелканья, а требовала мастерства и тщательного подхода к процессу сьемки. Все это в прошлом, как и многое другое.
…На семидесятиление Победы о Евгении Халдее СМИ не вспомнила. О фотографе Бальтерманце – один раз вскользь. Хотя их снимки тиражировались везде. Что здесь скажешь, другая эпоха, другие герои.
Да и парад Победы преследовал  совсем другие цели. Нужно было снова стучать солдатскими, правда, теперь уже ботинками, по брусчатке Красной площади. Кричать на весь мир, что мы снова непобедимы, что всему миру устроим «Кузькину мать»… А где ветераны, спросите? Да, конечно же,  на трибуне. Те, которые доехали. Посчитайте, сколько им лет, если последний военный призыв был 1927 года рождения. Спасибо маршалу Жукову, который не пустил своим приказом этих пацанов на фронт. Большинство из них проучилось до дня Победы в учебных отрядах, чтобы потом  служить лет пять-шесть уже в мирное время. Им   без малого девяносто лет. Может быть, лучше собрать оставшихся в живых фронтовиков  во всех регионах, отправить в хороший загородный санаторий и дать им отдых, хорошее питание, подлечить. Пусть люди пообщается в кругу равных, посмотрят свои фильмы. Ну зачем из людей делать марионеток. Я прикинул: моему отцу было бы сто лет. Он  не дожил до столь «радостной минуты», чтобы его возили в полуторке военных лет по площади. Матери исполнилось бы девяносто…Маловероятно, чтобы дожила. Но я что-то сомневаюсь, чтобы она этакой накрашенной бодрячкой поехала на сей маскарад. Скорее всего, села бы со своими товарками, с которыми делила всю забубенную фронтовую житуху, выпили бы они по стопочке, сказав, что было, то было. Давайте жить дальше, сколько Бог даст.
Снова, и снова рассматривали бы свои фотографии боевой юности, послевоенной молодости. Гордились бы своими детьми, внуками. И ходили бы по кругу, становившемуся год от года все меньше, старые вытертые временем черно-белые фото, немые свидетели их жизни.

«Морская душа» или черно –белый негатив.
Ловлю себя на мысли, что сижу с альбомом «От Мурманска  до Берлина»  в руках и смотрю в никуда. Вернее туда, что пытался заснять Евгений Халдей, формируя этот альбом. Это панорама Мурманска. Кольский залив с его портами, заводами. Вдалеке на сопке виднеется мурманский  Алеша, памятник защитникам Заполярья.  После войны Халдей в Заполярье не был. Но Мурманску повезло. Город стал обьектом сьемок  другого мастера, Виктора Кононова. Это известный фотохудожник послевоенных лет, отдавший жизнь Кольскому Заполярью.
Его снимки печатались в лучших изданиях страны и за рубежом,  персональные выставки проходили в десятке стран. Правда, теперь, при торжестве глянцевых изданий и цифровой фототехники, немногие способны оценить его черно-белые шедевры. Но сам Кононов от этого нисколько не страдает. Его жизнь со всем, что в ней было, остается при нем. И о другой он никогда не мечтал. Он сейчас в очень преклонном возрасте,  жив- здоров. Как и многие, в результате известных событий в стране,  покинул Мурманск.  Живет, как и «положено» бывшему известному мастеру фотодела: в Твери на скромнейшую пенсию. Никто не интересуется его творчеством, даже управление тралового флота, в котором он работал. Теперь это консорциум со всеми последствиями.
Биография его проста, как и у большинства людей послевоенного поколения. Школа, армия, потом Север. Даже не Север, а Заполярье. Здесь у человека возникает два варианта: или он влюбляется в этот стылый, негостеприимный край, или…да, - на вокзал и в более теплые края.
С Кононовым такого не произошло. Он сроднился с Мурманском и отдал ему не только свою жизнь, но и увлечение души. Это фотография. Фотографировать он начал давно, в своем заштатном детстве, когда пацаны того времени и мечтать не могли о фотоаппаратах. Хорошо, если рядом были клубы с  фотокружками, где энтузиасты своего дела передавали свой, подчас доморощенный опыт,  мальчишкам с ближайших поселков и улиц. Виктору повезло: ему «Зоркий» подарил старший брат. Это была неслыханная роскошь,  Но Виктор не обманул ожидания старшего брата: фотоаппарат не лежал без дела. Он быстро прошел этап, когда любой начинающий фотомастер снимал  людей или природу.  Ему хотелось ухватить  мгновения восторга, удивления,  радости. То есть все то, чем живет человек.  Технические ухищрения, как и необычные ракурсы, игра со светом, увлекали его мало. Жизнь, как таковая, но увиденная со вниманием к ней и любовью, пойманная в лучших своих мгновениях, спасалась от забвения и умирания, накапливаясь в сотнях отпечатков. Это делалось для себя,  для души и не походило на работу. А работа у него была самая земная: электросварщик.
Природный дар есть вещь сокровенная, не всегда выносящая шумный свет. Потому мы зачастую и не замечаем истинно одаренных людей, что не очень-то они любят много говорить о себе. Виктор Кононов – из этой редкой породы. Снимал он много, но о себе не заявлял. Но талант все одно проявится, вот и наш мастер  не выдержал. В далеком 1961 году Виктор Кононов впервые принес в редакцию «Полярной правды» свои фотоснимки: стоящие в порту портальные краны, идущие на промысел рыбацкие суда. Ничего необычного – все это мурманчане видят ежедневно. Но было в этих схваченных мгновениях какое-то особое настроение, задерживающее на них взгляд. Вскоре его снимки с удовольствием стали брать и журналы – сначала местные, а потом и центральные, вплоть до «Огонька», «Смены» и других известных всей стране изданий.
Один из снимков 1978 года, названный автором «Морская душа», стал особенно знаменит. Просоленный морскими  ветрами старый рыбак, сложивший непривычные к отдыху могучие руки, стал своеобразной визитной карточкой рыбацкого города. Он разошелся по десяткам изданий, вошел в каталоги, получил немало наград, в том числе и за рубежом. Эту фотографию знает, пожалуй, каждый старожил Мурманска. Изображенный на ней моряк в зюйдвестке и тельнике, с усами и шкиперской бородкой был неуловимо похож на героя любимого всеми актера Андреева из кинофильма «Путь к причалу. Про своего героя Виктор Егорович знает мало: работал боцманом на плавучем кране в порту. В попыхах он даже не спросил имени отчества. Как часто бывает: фотограф бежал по причальной стенке, а тут – на тебе: такой типаж. Попросил разрешения, снял и бегом дальше.
Виктор Кононов фотографировал людей рыбацких профессий.  Беру  один из его альбомов: «Шторм».  Невозможно оторваться: на тебя со всех страниц смотрят люди моря. Рябит в глазах от тельняшек. Лучатся глаза моряков, рыбаков. Да, такое было время. Время героики нелегкого рыбацкого труда. 
Фотография все больше захватывала рабочего человека. Получил приглашение вести фотостудию «Норд»,  с 1979 года он стал фактически штатным фотографом Мурманского тралового флота. Это дало ему возможность плавать по северным морям – от Шпицбергена до моря Лаптевых. И главное - посвятить себя целиком, полностью, без отдачи любимому делу:  фотографии.
Мне повезло. Я встретился с ним на одном из заседаний городского совета народных депутатов Мурманска. Не помню, по какому поводу у нас завязался разговор. Кононов, как депутат, что-то просил у председателя горисполкома и тот попросил меня разобраться и помочь. Когда Виктор Егорович  узнал, что я фотограф со стажем,  который начался с семи лет, он пришел в восторг. Я был приглашен Кононовым в святая -святых, в его студию-лабораторию. Это - небольшая комната, выделенная в общежитии тралового флота,  приспособленная под архив. Обилие альбомов,  коробок  с негативами говорило о профессиональной деятельности хозяина.  В них спрессовалась жизнь рыбного Мурмана.  От него я «срисовал» хранение негативов в альбомах, предварительно разрезав ленту на части по шесть кадров. После чего под фотоувеличителем выкладываешь их  на лист фотобумаги, прижимаешь стеклом. «Один, два, три»- как, правило,  этой выдержки  хватало, дальше обычная процедура обработки фотобумаги.  Все. Сделан снимок всех тридцати шести кадров пленки. После чего вкладываешь в карманы самодельного пакета негативы и фотопленка к хранению готова.
Я был готов слушать этого человека, а Кононов,  в свою очередь,  старательно «раскручивал» меня. Его  интересовал мой «путь»  фотографа-любителя,   начиная от  фотокружка клуба прядильно-ткацкой фабрики.   Он  с удовольствием слушал мой увлеченный рассказ о   преподавателях  фотодела Михалине С.С и  Невском С.Н. Крайне оживился, когда узнал, что я, до сих пор,  поддерживаю с одним из них  отношения. О многом вспомнили. Я тогда еще не знал, что он ездил в пионерский лагерь Управления тралового флота, что под Тверью,  и начинал заниматься с ребятишками, приобщая их к увлекательному занятию фотодела.
Он  подарил мне  каталог недавно прошедшей  выставки и несколько черно-белых фотографий, сделанных в море. Они   хранятся в моем архиве. На прощание взял с меня слово, что я приду в фотостудию «Норд», которой он руководил. Слово я не сдержал…
Кононов уехал в среднюю полосу, куда-то под Тверь и следы его затерялись. Уезжая из Мурманска, Виктор Кононов большую часть своих снимков – сотни фотографий и негативов – передал в областной архив. Разумеется, бесплатно. Да, ушло время пленочных фотоаппаратов. Но не ушли архивы фотолюбителей и профессионалов.  Дай бог, случатся перемены в нашей заскорузлой бездуховной жизни,  и потянет людей к прошлому, к своей истории. Тогда и вспомнят о таких бессеребренниках, как Кононов В.Е.
Старый фотограф оказался в Твери, но смог сидеть  без дела и организовал фотостудию из местных ребятишек.  Кононов признается, что эта фотостудия оставила в его жизни огромный след. Ученики у него были всегда – преданные, любящие. Не льщу себя мыслью, что где-то на него повлиял мой рассказ о   детстве, когда я в кирзовых сапогах, валенках, в зависимости от времени года,  шел в клуб, чтобы погрузиться в волшебный мир фотографии.
Работа с детьми, которые на твоих глазах и, можно сказать, под твоими руками становятся  не только фотографами, но и людьми – это особая радость. Кононов не останавливался  на изучении теории фотографирования и процесса обработки фотопленки и фотобумаги. Он незаметно, через фотообьектив,  формировал у детей чувство людьми к своему Отечеству, краю. Как это было знакомо, когда мы,  перед окончанием  учебного года, разрабатывали план шлюпочного похода по Волге. Условие было одно: отсутствие троек и замечаний в школе. Эти снимки, теперь уже отсканированные и сейчас будоражат сердце, что мы жили в великой стране.
Но, как поется в бардовской песне, «наступили дни перемен…»,  от которых при воспоминании проходит озноб по спине. Как! Как могли поверить грамотные, начитанные советские люди поверить безответственнейшему авантюристу с родимым пятном на лбу и чудовищным южно русским акцентом. А он, несмотря на косноязычность, говорил и говорил. Говорил обо всем… И что вы думаете? Заговорил. Заговорил советских людей, да так, что не уловили  они хитрую аббревиатуру «рыночной экономики», что под  новой терминологией, вроде «приватизации»,  проскочит мурло капитализма. А у капитализма свои законы, как бы его не называли.  Быстро появились «эффективные собственники», которые первым делом избавились от социальной сферы. То есть прикрыли клубы и дворцы культуры. Дети оказались на улице без привычных студий и кружков. Да что теперь говорить! Иные времена, иные нравы. И они неминуемо сказались на жизни  мурманчан, совсем недавно гордо именовавшимся советскими людьми, а теперь, в одночасье, ставшими «совками».
Некогда известный на всю страну рыбный Мурманск хирел, деградировал. Рыбопромысловые суда, избегая сложностей  с налоговыми и другими фискальными органами, все чаще уходили под разгрузку в иностранные порты,   оставляя  без сырья рыбообрабатывающие предприятия, сокращая рабочие места.
К чести руководства тралового флота,  предприятие выдержало перепитии «дикого» капитализма девяностых годов и  сумело нарастить  обьемы продукции, с этикеток которой  смотрел… да, старый моряк с фотографии «Морская душа».  Консорциум тралового флота использовал  известную фотографию «Морская душа»  в качестве этикетки на банках с рыбопродукцией.  Люди, знающие Виктора Егоровича, порадовались за него. Еще бы, снимок, сделанный известным фотомастером почти тридцать лет назад, напоминал о времени, когда Мурман был по-настоящему рыбным краем, когда суда возвращались в родной порт, под завязку груженные палтусом, треской, окунем.
Фото удачное, запоминающееся... Вполне понятно желание руководства «Мурманского тралфлота» сделать его своего рода визитной карточкой предприятия.  Но Кононов и не подозревал, что старый рыбак оказался на товарном знаке Мурманского тралового флота и уже в этом качестве украсил сотни тысяч банок, произведенных МТФ рыбных консервов. Но автору снимка не заплатили за это ни копейки. Более того, даже разрешения на использование фото в коммерческих целях у Виктора Кононова не спросили. А это - явное нарушение авторских прав!  Друзья по фотоклубу, в большинстве своем его ученики, возмутились, подали в суд.
Казалось бы, стоит ли судиться с пожилым фотографом? Если уж так получилось, что «Тралфлот» нарушил его права, то не лучше ли просто извиниться и оформить все в соответствии с законом? Но не тут- то было. На Татьяну Трунову, представляющую интересы фотографа, траловый флот обрушил всю мощь юридического аппарата. И из-чего! Из-за  денежной компенсации (в размере 150 тысяч рублей) за нарушение его исключительных прав на фотографию «Морская душа» и возмещение морального вреда (50 тысяч рублей). Пошла многомесячная тяжба. И против  кого боролась профессиональная юридическая рать консорциума? Против кучки друзей Кононова, его соратников по фотоклубу. «Повезло» Кононову, что  свою известную работу «Морская душа» фотограф Виктор Кононов сделал не позже 1978 года. Именно в этом году был выпущен каталог областного фотоклуба «Норд», где опубликовано фото, памятное многим мурманчанам. Мог ли тогда кто-нибудь предположить, что через тридцать лет этот каталог станет вещественным доказательством!  Воспользоваться бескорыстием мастера, который  отдал траловому флоту одиннадцать  лет жизни, его бывшим работодателям не удалось.  Пенсионер также  просил суд обязать «Траловый флот» заключить с ним авторский договор на передачу прав использования фотографии. Это вполне логично по  статье 30 Закона «Об авторском праве». Причем авторский договор должен быть заключен в письменной форме. Как разрешаются судебные тяжбы, не посвященным не понять. Требования Виктора Кононова удовлетворены частично: за нарушение авторских прав на фотографию «Морская душа» с ОАО «Мурманский траловый флот» решено взыскать 10 тысяч рублей, в качестве возмещения морального вреда - еще 10 тысяч. То есть в десять раз меньше той суммы, которую фотограф просил взыскать. Недорого,  оценили  его талант и моральный вред, причиненный вполне успешной фирмой, которая воспользовалась плодами труда художника. Просьба обязать ОАО «Мурманский траловый флот» заключить авторский договор на передачу прав использования фотографии осталась без удовлетворения. В таком случае, если товарный знак с портретом моряка останется на этикетках, его использование будет по-прежнему незаконным. Виктор Егорович человек в возрасте, да еще северянин по характеру. Конечно, он помянул в душе всех святых и махнул  рукой на судебные дрязги, как бы его друзья  ни уговаривали не останавливаться и подать на пересмотр дела.
Но, оказывается, плюнули в душу не только фотомастеру. Задели своим товарным знаком еще одного человека. Да, правильно догадались. Сам обьект фотографии «Морская душа», изображенный  на, пусть изрядно переоформленном на графику, товарном знаке. Управление тралового флота проигнорировало и самого «героя» -морского волка Житова Николая Яковлевича,  1922 г.р., коренной мурманчанина, фронтовика, инвалида  войны. Он воевал на Черноморском флоте, работал в военном порту, вольнонаемным на самом большом в Мурманске в ту пору плавкране (кран был трофейным, привезенным из Германии после войны).  Живет в городе Сясьстрой Ленинградской области. «Очень грустно было узнать, что лицо моего отца, очень хорошего человека, поместили на банку консервов, по-моему это просто не этично» -пишет в письме его дочь. Это в то время, когда президент страны по всем средствам массовой информации вещает о том, что каждый ветеран войны не должен быть забыт. Вот уж поистине: до бога далеко…
И в чем, собственно, проблема? Да вообщем-то ни  в чем.  Суммы, присужденные к выплате,  такому крупному предприятию, что слону дробина. Стоило ли так упираться?  Если разобраться, речь  шла о том, чтобы отдать должное - по достоинству оценить творческую удачу фотохудожника, к тому же собственного бывшего работника. Впрочем, совесть - понятие не коммерческое.
Пришли времена, когда цифровое фото стало доступным настолько, что фотографировать стали даже телефонами. Но беда в том, что в мире отсутствия морали и царстве прибыли, причем прибыли заработанной самыми различными способами,  цветное фото не помогает. Все одно получается черно-белый негатив.

Реквием Учителю
                Памяти В.П. Малышева, начальника
                специальности Горьковского речного
                училища имени И.П.Кулибина
Не стало Владимира Петровича Малышева. Он внезапно ушел из жизни в апреле этого (2014) года. Ему было 68 лет. Казалось, что этому человеку не будет износа, что его не может одолеть хворь, настолько он был крепок телом и силен духом. Но оторвавшийся тромб сделал свое дело… Грустно. Не стало человека - вехи, так без излишней скромности, можно назвать начальника обьединенных специальностей НРУ имени Кулибина. Уверен: кто его знал, у тех  он в останется в памяти навсегда.
Со мной случай особый. Я встретил Владимира Петровича в далеком 1970 году, когда он пришел командиром роты на отделение «Водные пути сообщения». Затем жизнь развела меня с водным транспортом. За двадцать пять лет в Кольском Заполярье я не смог выбраться в Горький, но родную альма-матер не смогли заменить ни ВМФ, в котором я отслужил три года, ни МГУ имени Ломоносова. Через журналы и газеты я находил информацию о училище. И, как бы ни было удивительно, в поисках помогала фамилия Малышева В.П. Так незримо у меня наладился контакт с училищем через этого человека.
Затем миром овладел интернет. Я пытался найти своих однокурсников, преподавателей, но на многие запросы интернет не отвечал. Что здесь скажешь, время делало свое дело. А фамилия Малышева фигурировала в средствах массовой информации и я, прочитав очередную, как правило, юбилейную статью, удовлетворенно улыбался: Держится Владимир Петрович. Мало держится, и других не распускает.
Но вернемся в 1970 год. После ноябрьских праздников курсанты старших курсов собирались со всех видов практики. Наш, теперь уже третий курс, не был исключением. Наоборот. Мы раньше, чем другие специальности, познавали «прелесть» профессии, так как уходили после второго курса на производственную практику техниками изыскательских партий. Правда, не надолго, всего на три месяца. Вторую часть практики посвящали изучению рабочих профессий, которые были необходимы в беспокойной специальности путейца.
Рота пребывала не в полном составе, так как в южных бассейнах еще полным ходом шла навигация и покинуть партию было проблематично. Выяснилось, что из старшинского состава нет ни одного старшины роты, и по традиции управление на себя принял старшина 31 ВПС., то есть я. Проблема усугубилась тем, что наш командир роты Копылов Ф.Ф. находился на больничном.
Первый день занятий я и сейчас помню, ибо организовать курсантскую вольницу было делом проблематичным. После завтрака я и дежурный по роте безуспешно пытались построить наш, теперь уже третий курс. На мои фазаньи вопли рота реагировала слабо, а дежурный и вовсе куда-то дематериализовался. Я уже явно представлял, как получу «в тык» от начальника строевого отдела за опоздание на торжественное построение, посвященное началу учебного года. В это время раздался хлопок двери и на пороге показался моряк. Почему моряк? Да потому, что он был не в традиционном кителе (клифте), в которых ходили работники речного флота и училищная администрация. Крепкие плечи ладно облегала форменная куртка с погонами работника морского флота. Две средние нашивки и ключ. На голове с особым шиком сидела ллойдовская морская фуражка с щегольским шитым крабом. Смотрелся вошедший великолепно.
Вообще-то при появлении незнакомого человека, а если человек в форме, дежурному полагалось бы дать команду «Внимание» и поинтересоваться, что за птица залетела на наш этаж. Я увидел его краем глаза, но увлеченный сбиванием в подобие строя трех учебных групп как-то не среагировал на появившегося. Зато он проявил себя очень быстро и категорично.
Словно удар хлыстом прозвучало: - В чем дело! Почему не слышу команды «Смирно» и доклада старшему морскому начальнику.- Последнее - было уже ко мне. Рота разом оцепенела. Он не спеша подошел к нашему подобию строя и внимательно осмотрел далеко не идеальный вид курсантов.
-Что, третий курс, если нет командира роты, то вы не в состоянии поддерживать элементарную дисциплину. - Прозвучало в разом установившейся тишине. Опоздавшие торопливо занимали места в строю.
-Кто старшина роты?- Настал мой черед представляться. Он мое блеяние даже не дослушал. Моряк посмотрел на меня, и хищно, вздернув свои роскошные черные усы, отчеканил:
- Командуйте ротой…и, выдержав паузу, добавил…старшина. Это было сказано таким тоном, что я почувствовал себя низшим из приматов. А он уже шел вдоль строя, потеряв к нам интерес. Он шел в конец коридора, где стоял строй второго курса. И по докладу дежурного по роте я понял, что новоявленный офицер есть командир роты второго курса. Вникать в кадровые проблемы было некогда и я, скомандовав роте выходить на построение, слился со своими коллегами. Пока мы спускались с четвертого этажа, мимо нас, как камни из пращи, летел второй курс. Сверху слышалось: - забудьте передвижение шагом. На флоте есть только один вид движения: это бег.
Я на ходу подцепил старшину роты второго курса и поинтересовался новичком. Тот отбарабанил, что это Малышев Владимир Петрович, новый командир роты. Моряк, закончил наше училище в 1966 году. Вообщем было достаточно. Так в моей памяти появился Малышев В.П.
В суете начинающей учебы я как-то забыл о инциденте и о новом начальнике второго курса. Напомнил мне о нем дневальный, сказав, что меня вызывает к себе командир роты второго курса. Я, было улегшийся подремать после обеда, чертыхнулся про себя, сунул ноги в шлепанцы и побрел в другой конец коридора, где размещалась соседняя рота.
-Войдите - раздалось после моего стука. Малышев сидел за столом и что-то правил в бумаге карандашом. Он глянул на меня, откинулся на спинку стула и, показывая карандашом на мой сандалии, спросил:
-А что, на третьем курсе к командиру роты в такой обуви заходят?
-Бог ты мой! Вот влип! Почувствовав мое замешательство, Малышев широко улыбнулся и сказал, что ладно, на первый раз прощает. После чего, присмотревшись ко мне, воскликнул: -Так это ты? Я удивленно воззрился на него, дескать, не понял. Он, уже весело, повторил: - Так это ты не мог ротой управлять! Я стал обьяснять, что вообще-то я старшина группы и моя 31 ВПС стояла готовой к выходу, но он уже не слушал. Жестко, почти категорично, постукивая в такт словам карандашом, он вдалбливал в мою голову:
- Запомни. Ты старшина группы и твои распоряжения должны выполняться бесприкословно. Повторяю. Бесприкословно! Иначе сдай старшинские нашивки. Позже я узнаю, что он был самым сильным командиром учебного взвода в годы своей учебы. Его безошибочно вычислил Дмитрий Васильевич Кардаков, бывший тогда начальником специальности. А выбирать старшин было из кого: на курсе училось много парней отслуживших.
Глядя на мою обескураженную физиономию, Владимир Петрович сменил гнев на милость. - Ладно, садись. Я вообще-то пригласил тебя неофициально. Ты был на практике на Кубани? Оказалось, что обе практики он провел в Кубанском техническом участке пути, и ему было интересно узнать, что там делается. Во время беседы он как-то внимательно смотрел на меня. Затем, словно не выдержав, в лоб спросил: - Не понравилось на практике? Я непонимающе поднял на него глаза:
-Да я чувствую, что не понравилось - сказал он. - Из тебя впечатления клещами нужно вытягивать. Что здесь скажешь. Не врать же. Я, глядя ему в глаза, честно сказал, что работа в партии меня не впечатлила. Я не тяготею к профессии техника изыскательской партии и с трудом доработал до окончания. Монолог был выслушан с ледяным молчанием. Затем он достаточно жестко обронил, что есть такое понятие как дисциплина и ответственность, что на производстве это превыше всего. В этом был весь Малышев: долг, честь для него были самым главным. Позже я узнаю, что он на практике замещал начальника партии. Расстались мы очень миролюбиво, и курсантские будни потекли своим чередом. Но когда руководил строем, то во все глаза следил за окружением: повторного позора я допустить не мог.
Я неоднократно стоял с Малышевым, как с дежурным офицером, помощником по Дому курсанта. Скрашивая тягучие ночные часы, мы пили чай, разговаривали. Меня интересовала его работа на судах смешанного плавания типа «река-море», а он с удовольствием слушал мои комментарии о работе морского порта в Мурманске. Он молча слушал меня, потом, в присущей ему категорической манере, заявил:
-Парень, я тебя понял и не удивлюсь, если ты мне скажешь, что и на дноуглублении тебе не особенно нравилось. Твое призвание - эксплуатация флота. Я сталкивался с парнями в порту, в диспетчерских. Это твое.
Он оказался прав, мудрый Владимир Петрович, я стал управленцем. Сейчас я понимаю, что он хотел сказать, что моя стезя, это управление производством, а выражаясь современной терминологией - менеджмент. С третьего курса университета я писал работы на кафедре управления общественным производством. Преддипломную практику проходил в Мурманском морском торговом порту в службе эксплуатации флота и защищал диплом по теме «Организация управления транспортного узла на базе морского торгового порта».
Незаметно Малышев возглавил спортивную работу на специальности. Будучи самбистом - разрядником он овладел душами наших сторонников классической борьбы, которая в училище процветала. Не чурался волейбола и баскетбола. Даже бегал с нами на лыжах. Причем всюду требовал полной самоотдачи. Не случайно его курс резко повысил успеваемость, да и по спортивным достижениям вышел в первые строки показателей по училищу. Я вспоминаю далекие, курсантские годы, место, которое Владимир Петрович занял в жизни курсантов и сожалею, что даже не попрощался с ним. А жизнь далее повернулась так, что на время он выпал из памяти.
Но где - то в середине восьмидесятых, работая в банке, я обратил внимание на клиента в морской форме. Для Мурманска это было не удивительно, так как банк обслуживал морской порт, пароходство, рыбопромысловые организации и начальники финансовых служб обязаны были носить форму. Лицо его показалось знакомым. Он тоже внимательно всматривался в меня. Я подошел к нему и спросил не учился ли он в ГРУ. Попал! Это оказался Николай Пучков, судомеханик, закончивший училище в 1970 году. Служил он на Северном флоте, затем закончил высшую профсоюзную школу, и работал на одном из морских заводов. И что вы думаете? После обмена уточняющих данных о себе, он одним из общих знакомых назвал…Да! Малышева Владимира Петровича. Он работал заместителем начальника училища по административной части. Пучков виделся с ним летом во время отпуска. Я взял с него слово, что он обязательно передаст привет Малышеву. Когда он живоописывал Владимира Петровича на его служебном поприще, я ярко представлял как он обрущил всю свою энергию на аппарат снабженцев и весь технический персонал. Я уже по опыту руководителя знал, что это за категория людей. На мой вздох, что я представляю, что это за публика, Николай воскликнул: - Не боись! Ты чего, Петровича не знаешь. Всех построил, по струнке ходят. Про выпивки на рабочем месте забыли. Да, в этом был весь Малышев. Если брался за дело, то доводил его до совершенства.
Правоту Пучкова подтвердила статья в газете «Волго-Невский проспект», в которой В.П.Малышев вспоминал свой жизненный путь. Вот она, цитата: «Путь к этой должности - еще одно испытание себя на крепость. Началось все с того, что в середине 80-х командир роты Малышев оказался единственным, кто согласился занять должность заместителя начальника ГРУ (им тогда был Н.К. Медведев) по административным вопросам. Огромный объем работы пугал многих, а Владимир Петрович отважно бросился прямо в «пекло» и проработал замом несколько лет, пока Медведев не вышел на пенсию. А после, по словам самого Владимира Петровича, ему можно было даже отстающий совхоз поручить - поднял бы без проблем».
Летели годы. В стране произошли необратимые перемены. Лихие ветры перестройки задели и систему высшего и среднего образования. Я работал по совмещению в МВИМУ имени Ленинского комсомола и с ужасов видел как курочат некогда престижную систему образования. Традиционные закрытые учебные заведения министерств морского и речного флотов, минрыбхоза превращались в колледжи со всеми вытекающими последствиями. Высшие морские училища трансформировали в университеты. Я, проходя по коридорам высшей мореходки, видел как падает престиж звания курсанта, которые донашивали форменную одежду или, что того хуже, носили ее в смешанном варианте с гражданской одеждой. Ликвидировали институт командиров рот и получили… вообщем получили, что хотели. А в это время, читал я в интернете: «Уже в 7 утра начальник отделения па рабочем месте, совершает обход своих владении. Смотрит, чтобы у курсантов ботинки были начищены, и рубашка отглажена, и волосы подстрижены… Порядок должен быть во всем, И кто, как не старшие наставники, способны внушить эту прописную истину мальчикам». Это статья в газете сообщала о порядке, который царил на отделении водных путей и судомехаников.
Я узнал, что Владимир Петрович возглавил две специальности: путейскую и судомеханическую. Здесь я далек от внутри училищных преобразований, но то, что их возглавил Малышев, я уверен, они выиграли.
« - Я был уверен в себе, - рассказывает Владимир Петрович. - Да и с ребятами контакт всегда находил. Первые восемь лет работал даже без заместителя. Но ни за эти годы, ни за последующие девять лет не то что нареканий, никаких вопросов от руководства ко мне не было. Такой у меня склад характера - я всегда стараюсь опережать события. Мальчишки, они мальчишки везде, и для них нужен авторитет. А если этот авторитет еще и профессионал, то он ценен вдвойне». Во времена, когда он возглавлял отделение, многие ребята даже называли его «батя». Он всегда приходил на помощь курсантам, поэтому его уважали.
«Держать себя и свою жизнь в рамках не очень-то легко, но для меня это уже вошло в привычку, Парадокс, но рамки, в которых держу себя, позволяют мне жить свободно. Я себя не загоняю, просто работаю настолько, насколько могу: Всё делается для пацанов - главное уважительно относиться к ним». Такая жизненная позиция Владимира Петровича приносила ему уважение курсантов и признание преподавательского состава.
Затух монитор, а я сидел, глядя на уснувший экран. Закончил статью воспоминаний о Малышеве В.П., не побоюсь сказать, уникальном человеке. Мало, ох как мало сказано о нем, можно сказать одном из последних могикан флота советской закалки, когда честь, совесть, долг были не пустым звуком. Ему было трудно жить в новом мире, мире капитала и отсутствия жизненных принципов. Но он тянул свою ношу:
- Самый сложный вопрос для отделения и училища в целом - успеваемость последних лет, - сетует Владимир Петрович Малышев. - Сегодня о первостепенности человеческого фактора не устают повторять, на флоте столько случаев аварийности. А корень проблемы - в незнании, недопонимании, недисциплинированности. Поэтому хоть и с горечью, но приходится отсеивать нестабильных ребят: одного за неуспеваемость, другого за прогул. Таким необязательным на флоте делать нечего! -Тем, кто был и ли связан с флотом, эти слова не пустой звук. Не случайно он отмечен двумя правительственными званиями: «Почётный работник речного флота» и «Почётный работник среднего профессионального образования».
Я ловлю себя на мысли, что было очень неплохо…Да что там не плохо!... Справедливо! Если бы борт одного из спускаемых со стапелей речных судов украсила надпись «Владимир Малышев» Поверьте, люди, он заслужил такое внимание. И если только администрация НРУ имени Кулибина разовьет эту инициативу, то, думаю, что руководство федерального агентства морского и речного транспорта поймет ее. Да и множество выпускников, не только путейской и механической специальностей, поддержат почин и оставят свои подписи на сайте НРУ имени Кулибина. Гришин В.А., член Союза Писателей России, член Международного сообщества писательских союзов, к.э.н. доцент, выпускник ГРУ имени Кулибина 1972 г.
Предисловие
Появлению этого рассказа-воспоминания послужило стихийное обсуждение на кафедре университета  достоинств и недостатков Болонской системы,  в которую вступила послесоветская Россия, рвущаяся  быть включенной в современное Европейское пространство.
Под реформы  первой попала система нашего многострадального образования. В воздухе повисли такие мудреные слова как «колледж», «бакалавр», «магистратура». Хороши или плохи  эти нововведения вопрос остается спорным, ибо конечной целью перехода на стандарты Болонской системы было признание всем цивилизованным миром российских дипломов. Как их признают, и признают ли, тема не моя.
Я  рассеянно слушал монологи  умных коллег, а сам задумался о проблемах среднее специального образования, которые постигли меня в 1972 году. Собственно говоря, о проблемах с нами делились многие преподаватели Горьковского  речного училища, в котором я учился. Оно было очень не продуктивным, это среднее специальное образование. Оно почему-то приравнивалось к среднему общему. Почему, спрашивается, техник, закончивший техникум или училище, поступает в вуз на равных основаниях? Почему военкоматы нивелируют вчерашнего десятиклассника, с техником, у которого были в подчинении люди? Почему специалист с высшим образованием служит год, а со средним специальным – два-три года?  Мы обсуждали эти вопросы, но преподаватели только разводили руками.
После горячего обсуждения, мои коллеги тоже стали разводить руками, ибо проблем, в связи с нашим вступлением в европейское образовательное пространство  не только не уменьшилось, наоборот,   увеличилось. И не только  за пределами Российской Федерации, проблем хватает в своих пенатах. Оказалось, что не так - то просто найти точки соприкосновения между национальными образовательными программами и внедренными по Болонской системе стандартами.
 Но я уже их не слышал. Я смотрел в окно, а в моей голове размягчался очередной пласт воспоминаний. Что получилось, тебе судить , читатель.


Голова профессора Доуэля
Он шел по коридору училища. Среднего роста,  широкий, я бы сказал, очень широкий в плечах. Огромная голова, с седыми всколоченными волосами, плотно сидела на короткой шее. Большие выпуклые голубые глаза холодно смотрели на мир. Мирская суета, казалось, его не волновала. Вертикальные складки на щеках и тонкие, плотно сжатые губы, дополняли картину воли, целеустремленности, жесткости.
«Голова профессора Доуэля» – так  назвали училищные умники  первого заместителя начальника училища Кожевникова Леонида Александровича. Кто читал фантастический роман «Голова профессора Доуэля» известного советского фантаста Александра Беляева сразу поймет меткость обозначения. Кто услышал, но не читал романа, шел в библиотеку за книгой. Я не буду цитировать описание обьекта романа, да и не в описании дело. Беляев вообще называл роман «историей биографической». Я бы его дополнил «книгой воли и интеллекта».
Он шел неторопливым шагом, а вокруг становилось пусто, так как не только курсанты, но и командиры рот старались с ним особенно не пересекаться. Ноги становились ватными, если ты вдруг слышал: - товарищ курсант, остановитесь. Но это было крайне редко, ибо столь велик и значителен этот человек, чтобы останавливать курсанта за что-то. Да и вообще, какое дело первому заместителя начальника училища до одного из тысячи пятисот человек курсантского состава Горьковского речного училища имени И.П.Кулибина. 
Я  не припомню, чтобы он,  в отсутствие начальника училища,  (в описываемое мною время им был Павлов В.Н.),  принимал доклады от начальника строевого отдела Канивца П.Ф. и командиров рот.  На его синем, добротного сукна, форменном кителе,  не было даже нашивок, подчеркивающих его высокое должностное положение. Но его волю и требование исполнять порядок и дисциплину я ухватил один раз, но и сейчас помню раскаты его раздраженного голоса.
 Дело было в том, что кто-то из командиров рот (за давностью лет я не помню фамилию оплошавшего) заглянул в аудиторию, где Кожевников Л.А. проводил семинар с нашей группой, и попросил что-то подписать. Кожевников, сидевший на стуле возле окна,  и внимательно слушавший отвечающего, окаменел. Посадив курсанта, он  неторопливо встал со стула, одернул китель и…я и сейчас помню его баритон, полный сдержанного гнева и раздражения:
- Сколько раз вам нужно напоминать, товарищ командир роты, что во время проведения занятий меня нет для вас. Это время  курсантов.
-Молчите! (это он – командиру  роты, который покрылся пятнами, пытаясь что-то обьяснить. Явно, что его припекло, если он решился нарушить «табу»), но Леонида Александровича было не остановить. - Еще раз нарушите это незыблимое правило, я рассмотрю ваше должностное положение. Покиньте аудиторию.-  Что и было сделано незамедлительно. Аудитория онемела. Мы вымерли от неожиданности и страха. Такое! В наше присутствие! Командиру роты!
Тишина в аудитории стояла мертвая. Кожевников Л.А. постоял немного, проследил как тихо, но плотно закрылась дверь, после чего  прокашлялся и повернулся к нам. Внимательно осмотрел всю группу, словно видел впервые и негромко, но очень твердо сказал:
-Курсанты, вы будущие командиры производства. Скоро, очень скоро вам придется возглавить коллективы изыскательских партий, команды дноуглубительных судов. Народ там будет разный, это я вам говорю как человек прошедший школу производства, гидростроительного производства. Никому и никогда не позволяйте садиться вам на шею. Дадите слабину, спустите на тормозах, считайте, что вы как руководитель пропали.
Мы молчали. Это было не подавленное молчание, не парализованное состояние духа. Нет. Это было другое, это был рост собственного самосознания, что мы будем руководителями. Пусть руководителями среднего звена.
 Я вспоминал это выступление Кожевникова не раз. Начиная от  ситуации, когда меня, курсанта, закончившего третий курс,  на дноуглубительной практике волей случая выбросило на мостик земснаряда третьим помощником командира. Как было командовать своими вчерашними корешами: лебедчиками-мотористами, рулевыми-мотористами шаланд,  матросами.  По началу, я просто пищал, что-то невразумительное и в ответ получал если не хамское, то полупрезрительное, вроде того, кто ты такой, чтобы…
Здесь я  вспомнил монолог Кожевникова Л.А. и произнес все, что  должен был произнести если не писком, то вполне звонким тенором. Мои вчерашние коллеги не решились не исполнить мое требование.
Второй случай произошел через несколько лет, когда меня, молодого специалиста, после окончания университета представляли коллективу отделения банка, в который я был  назначен управляющим. Я видел ухмылки главного бухгалтера, ведущих специалистов. Забегая вперед, скажу, что после нескольких нелицеприятных конфликтов, когда мне пришлось ставить на место зарвавшихся мастодонтов банковского дела,  наше отделение завоевало второе место в социалистическом соревновании  среди отделений Госбанка РСФСР (их было больше тысячи) и получило переходящее Красное знамя Госбанка РСФСР.  В этой ситуации я не видел университетских преподавателей, я видел именно Кожевникова Л.А ., который незаметно, но заложил в нас первый камень руководительского фундамента.
 « Не позволяйте никому садиться вам на плечи…» - было  моим девизом и тогда, когда я миновал первичные и средние руководящие должности и стал руководителем областного значения.
  Позже, на старших курсах, мы часто будем слышать, что мы, …руководители среднего звена.. мы должны…  К тому времени нами будут  пройдены две практики. А тогда,  в тот памятный семинар, рукава наших форменок украшали две курсовки.  Это было крепким ударом по  психике и в наших, тогда еще тесных курсантских головах,  что-то щелкнуло.
Кожевников,  считая ситуацию исчерпанной, заглянул в свой блокнот, потом глянул на часы и огорченно произнес: - Вот так бездарно пропадает время. Цените время, ребята, – и,  улыбнулся. Мы – тоже в ответ и немного ослабили спины. Кожевников после улыбки, которой мы от него никогда не видели, стал добрее, ближе. Мы в нем увидели не только первого заместителя начальника училища, мы увидели наставника.  А он, полистав свой конспект, повел нас в дебри основ теоретической механики.
Те, кто читает эти строки, имеет высшее образование, минуя средне специальное, - запнется. Как это: училище, то бишь техникум, и вдруг -теоретическая механика, пусть даже  основы. Бывший студент  сразу же вспомнит свои курсы «Теоретической механики», «Сопротивления материалов», «Детали машин», когда после бессонных ночей ему ставили жидкую троечку и он, выдохнув в зачетку, произнесет: - Все, можно жениться! Мы не женились, но сдавали свои «основы» вполне добросовестно. И пусть не удивляются выпускники вузов, что с какого рожна курсанты речных училищ сдавали эти, казалось бы, фундаментальные вузовские дисциплины. Так было.
Надеюсь, что в нынешних колледжах( Как я не люблю это слово, заменившее почетное и уважаемое «училище». Как не хотелось видеть на рукаве бушлата курсанта мореходного училища имени Месяцева какой-то суррогат: Мурманский морской колледж.), курсанты   тоже штурмуют эти непривычные дисциплины.
Пусть я буду несовременным специалистом в области высшего и среднего образования, но я низко кланяюсь руководству Нижегородского речного училища имени И.П.Кулибина сумевшего отстоять старинное  название «училище». Но я отвлекся.
Повторяю, что да, мы изучали основы инженерных дисциплин. Другое дело, что такими добротными знаниями  действующая система образования не позволяла  распорядиться должным образом.
Был нонсенс, когда выпускники среднеспециальных учебных заведений сдавали вступительные экзамены в вузы наравне с десятиклассниками. Причем без разницы: на дневное или заочное отделения. Получался перекос: - мы, командиры производства,  прошедшие курсы основ общеинженерных дисциплин, банально приравнивались по уровню  знаний к десятиклассникам.
Была даже ликвидирована такая льгота как зачисление  без вступительных экзаменов в профильный вуз выпускников училищ и техникумов, получивших красные  дипломы. Ущербность была на лицо: общие дисциплины среднего образования, мы проходили на первом курсе, а сдавали вступительные экзамены в институт  через несколько лет. Были неудачи, которые на прочь отбивали охоту поступления в институт. Или же нужно было через подготовительные курсы и отделения восстанавливать, а то и за давностью лет заново учить,  общеобразовательные предметы.
Повторяю, это дела давно минувших дней. Сейчас Россия, приняв на себя обязательства Болонской системы, перешла на другую форму образования: техникумы, то есть колледжи, стали составной частью полного профессионального образования и учащиеся без помех могут продолжать образование в высшем учебном заведении.
Но  произойдет это не скоро. А пока мы  впитывали подробное, пусть адаптированное, пояснение дебрей теоретической механики  Кожевникова Л.А.
Даже сейчас, несмотря на давность лет, я помню тщательное, продуманное изложение материала. После семинара не оставалось места недопониманию. Но это не успокаивало нашего преподавателя. Пристально глядя на нас, Леонид Александрович, произносил четко и весомо: - подумайте, все ли вы поняли. Только не молчите, ибо сейчас мы закладываем фундамент ваших знаний. И если вы пропустите хоть один кирпичик, фундамент прочным не будет. Будучи студентом МГУ, я часто вспоминал училищных преподавателей, которые добивались от нас знания предмета.
То, что Кожевникова Л.А. нужно было внимательно слушать и тщательно конспектировать, мы поняли, когда он тактично остановил нашего умника Колю Шнякина, который славился  вьедливым «вьезжанием» в любую дисциплину. Природный ум аналитика помогал ему выходить из любых непонятных ситуаций. Так вот, Кожевников, как всегда внимательно слушающий курсанта,  попросил его остановиться и спросил, откуда он взял расчет. Кожевников Л.А., как преподаватель, доводил для нашего сведения иную интерпретацию теоремы.  Коля, смутившись, ответил, что взял в учебнике.
- В каком, назовите?  -  Шнякин ответил, что нашел учебник в библиотеке, посидел вечер и разобрался. Кожевников встал, подошел к окну и долго смотрел в него, барабаня пальцами по подоконнику. Он, казалось, забыл,  что Коля стоит у доски, терзая пальцами кусок мела. Помолчав, словно собравшись с мыслями, Леонид Александрович повернулся к нам, с интересом ожидавших окончания развязки, и заговорил.
- Вы только не подумайте, что я остановил…Кожевников Л.А.  запнулся, так как он, конечно, не помнил фамилии  курсантов…Заглянув в журнал, он раздельно произнес:  Шнякина…помолчал…Николая.  Мы восторженно затихли: первый заместитель начальника училища! Голова профессора Доуэля и курсанта - по имени!  Нет! Что-то определенно произошло в нашем королевстве.
…- Я его остановил не из-за незнания материала. Нет. Он заслуживает похвалы, за исключением того, что не конспектировал мои материалы…
-Ты сядь, сядь - вспомнил Леонид Александрович о Шнякине, который расправился с мелом, раскрошив его на форменные брюки.  Коля благодарно вздохнул и ушел на свое место.
- Претензий к знаниям курсанта нет.  Бесспорно, он изучил материал - заговорил  Кожевников. – Проблема больше моя, - он снова замолчал, формулируя мысль. – Я стараюсь адаптировать материал применительно к уровню ваших знаний. Знаний, полученных на первом курсе, когда вы  изучали физику и математику. Он снова замолчал.
Меня вдруг осенило, что в  среднем специальном образовании есть провал, провал,  как ни странно, в общем среднем образовании. Ну, невозможно качественно изучить физику и математику за один год. Кожевникова беспокоило, что он не смог или не успел внятно  трансформировать  раздел, чтобы курсант понял материал через его обьяснение. Шнякин вынужден был прибегнуть к учебнику для ВУЗов. Но это только начало материала. Дальше пойдут расчеты, которые  Коля, несмотря на свой интеллект, не смог бы осилить.  Это нашего преподавателя и беспокоило. Мы молча выслушали его и вердикт был един: нужно конспектировать, будет меньше проблем. Леонид Александрович был же озабочен и часто останавливался, проверяя себя по конспекту,  делая в нем поправки и спрашивая нас, все ли  понятно.
 Время семинара вышло, занятия  закончились. Кожевников попрощался и вышел.  Мы встали, отмечая  уход преподавателя. Странно,  группа не шумела, как было в перерывах,  а была сосредоточенно тиха. Мы не могли сформулировать вердикт случившемуся, но понимали, что целый первый  заместитель начальника училища не побоялся признать неточность в своих  лекциях  и ушел не удовлетворенный собой.
Группа  благополучно сдала  свои «основы» и перешла на третий курс. Больше мы в аудитории с Кожевниковым Леонидом Александровичем не встречались. До нас он читал отделению ВПС еще и «Шлюзованные водные пути». Но, вероятно, должностные нагрузки были высоки,  и он сократил свою преподавательскую практику. 
Я  хорошо запомнил  последнее занятие по «теоретической механике». Перед этим группа писала контрольную работу, с которой справилась неплохо. Кожевников пребывал в хорошем настроении.
Он стоял на своем излюбленном месте, возле окна, из которого хорошо просматривался заснеженный сад. Наверное, ему хорошо думалось, глядя на пушистые ели, на снегирей, перелетающих с ветки на ветку. Вступала в свои права  ранняя весна. Солнце робко, но все настойчивее напоминало о себе. Затем, как всегда неожиданно, Кожевников повернулся  к аудитории, внимательно посмотрел на нас, словно впервые увидел и произнес:
- Сегодня последнее занятие, когда я вас вижу. Вы будете продолжать учиться, но видеться…он улыбнулся доброй хорошей улыбкой, - видеться мы будем не часто. Кто бы удивлялся, подумал каждый из нас и, вообще,  чего встречаться   первому заместителю начальника училища с  курсантами.
- Утром я подписал заявление о переходе вашего коллеги, курсанта соседней группы в другое учебное заведение. Кожевников снова замолчал, словно собирался с мыслями. – Случай, прямо вам скажу,  нестандартный, так как, как правило,  курсанты уходят из училища  на первом курсе. Чтобы человек, закончивший  второй курс, и решил распрощаться с училищем, …  его ждала практика, а он уходит  в другой техникум… , в моей практике  такого не было - подвел черту своему выступлению первый заместитель начальника училища.
 Мы затихли.  Для нас это было новостью. Да, на первом курсе,  были случаи  отчислений по собственному желанию.  Но это был первый курс. Сейчас же, к концу второго курса все определилось, курсанты  сжились с правилами распорядка,  друг с другом. Перестал тяготить  сдержанный курсантский быт.
Кожевников, помолчал, вздохнул и продолжил:  - Не хочу быть оракулом,  могу ошибаться, но многие из вас не будут работать на водном транспорте. Это печальная практика. Вас по окончанию училища  призовут служить и многие работать на реку не вернутся. Мы, администрация училища, через министерство Речного флота РСФСР выходим на правительство страны с предложениями вернуть старую, испытанную практику военно-морских кафедр, но безрезультатно, нас не слышат.
Мы подавленно молчали. Чего греха таить, мы о будущем не думали. Чего думать, впереди еще два года. Правда, доходило, что нас ждет служба, а это как норма-ВМФ. Мы уже получили приписные свидетельства и все оказались резервом для призыва на флот. Но чтобы уходить…
Кожевников, помолчав, продолжил: - Я хочу вас предостеречь от таких необдуманных шагов, какой сделал это курсант. В начале разговора,  а я решил с ним поговорить,  понял, что ему не нравится специальность. Не секрет, что среди вас есть те, кто хотел бы учиться на других специальностях, но не прошли по конкурсу или возникли проблемы с прохождением медкомиссии. Я решил с ним  поговорить, так как  сам инженер-гидротехник, и знаю,  что ваша будущая  специальность ничем не хуже других. Кроме того,  у вас будет больше возможностей для производственного роста и применения своих знаний. Поверьте мне как старому гидротехнику.
- Это я приготовился ему сказать. Но все оказалось проще: он действительно не прошел на РЭН (радиоэлектро навигация) по слуху, но дело не в специальности. Курсант  уходил из училища, так как не видел смысла жить в «казарме»,  это он так высказался в адрес «Дома курсанта», нести тяготы  исполнения внутреннего распорядка и другие особенности закрытого учебного заведения. Зачем это терпеть, если  впереди ждут два или три года службы.  - Как он сказал… Леонид Александрович запнулся и со словами:
 – Вот ведь запамятовал,-  раскрыл блокнот и прочитал: «молодость в шинели юность стянута  ремнем…». - Зачем удлинять срок этого «удовольствия» - добавил молодой человек
-Я подумал и решил с ним не разговаривать – сказал Кожевников.  Подписал приказ и он отправился с обходным листом.  Но в памяти он у меня остался.
Мы молчали, каждый применял ситуацию на себя. Не все из абитуриентов  шли на ВПС по собственной инициативе. Но проблемы разрешались в течение первого курса и вопросов о правильности выбора специальности больше не возникало. Но понимание, что тебя, командира производства, поставят в строй со вчерашними десятиклассниками, нас не радовал. 
Отвлекусь.  Меня,  призвав  в ВМФ, для полноты счастья отправили в электромеханическую школу учиться на специалиста БЧ-5, то бишь на моториста двигателей внутреннего сгорания. Я сидел и маялся со вчерашними трактористами, «изучая» примитивные основы эксплуатации ДВС, которые положено знать матросу срочной службы.  А когда узнал, что в школе связи открыто подразделение, готовящие специалистов по автоматизированным системам управления ( Это был первый год, когда набрали  экспериментальную группу срочной службы.  Брали ребят только с дипломами техников), я обратился по команде в надежде, что меня поймут и дадут возможность изучать,  что интересно для меня. Но  не подумал, что я в ВМФ.
– Ты что? Умней других? – спросил меня капитан третьего ранга, вертя в руках мой рапорт. 
-У себя в смене, да – нагло выпалил я. Это почему то рассердило моего собеседника:
-Забери свой рапорт и чтобы я тебя больше не видел. В кочегарку захотел! – раздалось в догонку. «Картина маслом»- как говорил начальник уголовного розыска Давид Гоцман в фильме «Ликвидация»
- Я не заканчивал речное  училище - продолжал Кожевников.- Я закончил десять классов и поступил в институт. Осознанно выбрал гидротехнический факультет и никогда не жалел о своем выборе.  И мне было приятно, что мой сын выбрал гидротехническое отделение нашего училища. Так называлось ваше отделение,  и это было правильно. Такая квалификация более полно соответствует вашей будущей профессии. Он сдал очень  хорошо, перед ним открывались все отделения училища, а он пошел дорогой отца.  Сын Кардакова Д.В. вашего преподавателя геодезии, гидравлики, шлюзов тоже учился на гидротехническом.
-Правда, они учились в более удачное время. В училище была военно-морская кафедра и курсантам, после стажировки присваивалось звание мичмана. Кожевников задумался, потом продолжил. – Конечно, это была правильная позиция правительства. Молодые специалисты обязаны были  отработать пять лет,  привыкали к своей работе. Как правило,  поступали учиться на заочный факультет.  Но так сложилось, и  это не повод бросать училище.
Он стоял перед нами, взрослый, умудренный жизнью человек, и с юмором вещал, что не такая уж проблема вымыть холодной водой ноги перед сном или отстоять наряд дежурным или дневальным по роте.
- Я, будучи студентом, - продолжал Кожевников Л.А., - завидовал курсантам училища, когда они строем, добротно одетые,  марщировали в Дом курсанта, где их ждал обед, чистое белье. А мы, студенты, шли в частный угол и жалкую столовку, из которой,  пообедав, уходили голодными.
-Может быть, я сегодня слишком откровенен с вами – сказал после некоторого традиционного молчания Леонид Александрович – но утренний случай побудил меня поговорить с вами. Я не удивлюсь, если узнаю, что через несколько лет половина из вас не будет работать на транспорте. Это неприятно, но не фатально. Наша задача подготовить из вас не только специалистов. Мы готовим из вас, и я, надеюсь, что получается, людей, с высокой гражданской позицией. Чтобы вы смело могли сказать в глаза на производстве, человеку проштрафившемуся :  хоть он и наш, но сопливый, а не так, как часто бывает, хоть он  и сопливенький,  но наш. Тогда я за вас буду спокоен.
- Помните, что  учеба в училище не пройдет для вас бесследно. Вы, незаметно для вас самих,  выковываетесь в людей дисциплины. И в этом, как ни странно, вам поможет та «молодость в шинели, юность стянута ремнем», что претит теперь уже бывшему курсанту.  Молодой человек передернул стихи.  Они посвящены молодым лейтенантам, идущим на фронт. 
Кожевников снова ушел к своему любимому месту, к окну. Мы сидели как хваченные столбняком. У нас, действительно, были достойные, опытные преподаватели. Они не ограничивались в общении с нами только изучением предмета. Мы о многом разговаривали.  Но так, чтобы с нами общался и,  довольно откровенно, первый заместитель начальника училища! При встрече с которым у тебя леденело в животе, а если уж посмотрит на тебя холодными голубыми глазами, то и спина покрывалась изморозью! И вдруг такой доверительный разговор.
- Я не служил в армии - снова заговорил Кожевников.  На нас, как на студентов – транспортников, распространялась бронь,  и,  когда я вновь, уже получив диплом, отправился «качать» права, начальник особого отдела с грохотом открыл ящик стола, выбросил оттуда офицерскую сумку, сверху положил гербовую бумагу, и для пущей  убедительности придавил все  это пистолетом.
-Вот твой фронт – резко сказал он. – Имей виду, ты направлен начальником изыскательской партии в управлении одного из строящихся каналов. Это твой аргумент – он взглядом показал на пистолет, а вот это… начальник  открыл сейф и достал коробочку с печатью – твоя власть. Ты теперь первый после бога.
- «Личный состав» - он ухмыльнулся - грузится в баржи ( меня аж дернуло от такого рассказа), так что поторопись с отправкой, чтобы встретить их там, на месте начала строительства.
-Долго рассказывать, да и нужно ли – продолжил Кожевников, - что строили каналы не только «политические», хватало всех. Так что я очень хорошо понимал, кто грузится в эти баржи.
-Я не могу передать вам, что творилось в моей душе. Но  понял одно: мне вчерашнему выпускнику доверяли. И это была высшая оценка меня как специалиста, как человека.
-Подумайте обо всем - договаривал Кожевников - и не делайте поспешных выводов. А теперь я с вами прощаюсь и до встречи на государственных экзаменах.
 На защите диплома по дноуглублению он сидел в составе государственной комиссии и был по - прежнему строг и недоступен. Но когда защищалась наша группа, он, показалось мне, не был недоступной «Головой профессора Доуэля». Его холодные голубые глаза теплели после каждой удачной защиты,  и он кивал уходящему, словно хотел сказать: - счастливого пути, тебе дружище.