Золотой скорпион.
Давно уже отгремели на Земле мировые войны, унеся с собой миллионы жизней. Умчалась от них ядерная пыль, гоняемая ветрами по опустошённым просторам планеты. Свидетелей тех лет давно нет в живых. Только по рассказам стариков, которые сами слышали от своих дедов, мы узнаём, что была когда-то на Земле совсем другая жизнь, где люди могли по воздуху перемещаться из одного места в другое с огромной скоростью, много умных машин, делавших за людей почти всю работу. Много интересного, сказочного говорили о тех временах.
Казалось бы, жить людям, не тужить, да вот только стало тесно им на Земле. Вот и начали те, что позубастей,-то есть сильнее, со звериным аппетитом как у динозавров, уничтожать тех, кто послабее. А сильных было много, и силища у них была страшная, говорят: целые огромные города в одно мгновение могли стереть с лица Земли, да что города – целые страны. В результате не выиграл ни кто, погубили друг друга, а голод и болезни довершили всё это злодейство. Населению Сибири можно сказать повезло, сама погода была за них. Злейший враг – лютый мороз, оказался лучшим лекарем от болезней, которые превратили тёплые страны в безлюдную пустыню.
Наша община, одно из самых больших поселений, мудро расположившееся на обрывистом склоне у чистой таёжной реки, достаточно уверенно чувствовала себя в непростых отношениях жестокого выживания. Не всем удавалось правильно распределить свои возможности, найти подходящее место, вырастить овощи, зерно, убрать, а главное сохранить зерно до следующего года.
Не все от рождения были пахари и работяги. Кому-то проще было в одиночку воровать или, собравшись в разбойничьи шайки, грабить слабо защищённые семьи и даже небольшие деревни. Поэтому простой люд объединялся, чтобы сообща противостоять всякой «нечисти».
Я в свои тринадцать лет, со своими сверстниками участвовал в жизни своей общины. На ровне со взрослыми нужно было быть и охотником, и рыбаком, и, если придётся, взяться за оружие, к этому приучали с самого рождения, поблажек не было никому. Однако детства и озорства, которое в этом возрасте бурлит, как вода в кастрюле, никто не отменял. Мы всегда находили время полазить по холмам, погонять белок, да и просто подурачиться. Интересно было слушать стариков, которые часто собирались у костра и, не обращая на нас внимания, а может и наоборот, до поздней ночи рассказывали разные истории про жизнь. А как иначе? Мы о прошлом – от дедов, если сами доживём до их лет, расскажем внукам, этим и отличаемся от животных. Это сейчас можно относительно беззаботно бегать по лесу, а ведь дед Иван, весь седой, практически слепой, с большой окладистой белой бородой, который даже сам не знает, сколько ему лет, ещё помнит времена, когда было опасно так запросто выходить из жилища, которое больше напоминало оборонительное сооружение.
Боялись волков, стаи которых день и ночь бродили вокруг, не боясь никого и ничего. От них спасал только высокий частокол, которым огораживали жилище. Поэтому и жильё стали выкапывать в склоне горы, словно гнёзда ласточек. Но ведь всю жизнь в норе, как крот, не просидишь. Вот и придумал один смышлёный человек, как зимой сходить на реку, не боясь волков, выдолбить во льду лунку спустить в воду снасть – «морду», а на следующий день вернуться и вынуть из неё рыбку, не боясь вьющихся вокруг хищников. Всё было просто, как и всё гениальное. Делалась клетка из мощных прутьев, размеры её зависели от количества рыбаков от одного до четырёх. Дна у этой клетки не было, внутри были поручни, за которые находящиеся внутри люди могли свободно переносить её, прикрываясь как щитом. А со временем люди не только перестали бояться волков, но и перешли в наступление. Охотились на них. Пиками убивали бросавшихся на клеть зверей, забирали убиенных с собой, а дома уже было отлажено производство. Из шкур шили всё: шапки, шубы, унты, а мясо шло в пищу.
Вот так один изобретательный человек может повлиять на жизнь многих людей. Мне тоже будет что рассказать подрастающему поколению. Правда, моя история началась совсем не с изобретения.
Было у нас одно место на склоне горы, где любили собираться мужики-старейшины поиграть в кости или просто поговорить. Это большой старый стол из толстых плах, по сторонам которого были вкопаны большие пни, словно кресла с подлокотниками и спинками. Впечатляющее такое сооружение. Решали там и разные серьёзные дела и проблемы, зачастую касающиеся чьих-то судеб. Место было уединённое: с одной стороны овраг, уходящий в реку, с другой каменная стена горы, и только одна неширокая тропа вела к нему. Но было там одно слабое место – узенькая тропинка, давно заброшенная, но не забытая нами – ребятнёй. По ней то мы и любили незаметно подкрасться сверху и послушать: о чём же говорят старшие? Так хотелось всё знать.
Однажды в один осенний, но тёплый вечер я с двумя дружками, видимо от нечего делать, увидев, что за столом какое-то очередное собрание, решили заняться подслушиванием. Удобно расположившись наверху, мы молча слушали мужские разговоры. Речь действительно шла о «серьёзном», можно сказать подводились итого года: какой урожай, сколько сена заготовили, насушили трав для чая. Одним словом, шла ревизия запасов на зиму, нельзя было допустить голода. Тема плавно перешла в задачи на будущее. В основном отношения между общинами были так скажем товарно-сырьевыми. Допустим кедровое масло – нам соль, мы брусничный лист и ягоду – нам сахар или ткань. Но была и одна вечная валюта – это золото. Вот тут мы небыли сильны. Пытались наши мужики мыть песок на перекатах таёжных проток, но это были такие крохи, что «шкура выделки не стоила». Об этом старейшины и сожалели, говорили, что было бы золото – купили бы лошадей, которых у нас очень мало, а плодились они не как кролики, поэтому стоили дорого. А конь – это сила. Поселенье строится, нужен лес за брёвнами надо всё дальше и дальше в тайгу уходить, и тут без лошадиной тяги трудно, почти никак. Да и расширять и контролировать территорию надо, ведь не займёшь ты – появятся другие хозяева. Какой бы огромной Сибирь не казалась – она не бесконечная, а народ плодится быстро, и не только у нас.
Я увлёкся мужицкими разговорами, и так размечтался, что как то машинально, желая лучше слышать, сделав ещё шаг ближе к краю присел на корточки и тут ощутил такую острую пронизывающую боль в ягодицу, как будто мне туда попала стрела. Не сдержавшись от такой подлой неожиданности я дёрнулся вперёд и, не удержавшись на краю уступа, полетел вниз и со всего маху плашмя, как медуза, шмякнулся на стол. Надо было видеть выражение лиц и недоумение сидящих за столом. Учитывая их жизненный опыт и накопленную годами мудрость, одному богу было известно, что каждый из них подумал в это мгновение. Ну что может свалиться с неба прямо на стол. Хорошо ещё, что меня брезгливо, как дохлую муху, не смахнули со стола в пропасть. Я лежал на столе не дыша и не обращая внимания на отбитые коленки и ладони, которые от удара словно попали в улей с разъярёнными дикими пчёлами. Судорожно перебирая варианты дальнейшего развития событий, я поднял голову и обвёл глупым взглядом находившихся вокруг, внимательно рассматривавших меня людей.
– «Я, я с горы сорвался» – пролепетал я каким-то щенячьим голосом, первое, что пришло на ум. Все посмотрели вверх на край скалы, медленно осознавая насколько мне повезло. Ведь если-бы я действительно упал с такой высоты, то, во-первых, по любому пролетел бы мимо, прямо в реку, а во-вторых: даже если и попал бы на этот стол, нарушив все законы физики и аэродинамики, то даже эти толстые плахи не смогли бы остановить моё бренное тело, и меня пришлось бы откапывать.
Но как бы то ни было, случилось то, что случилось. Время не остановить, вспять не повернуть. Я влип и приходится это признать. На моё счастье окружающие меня узнали, узнали и признали, по-моему, с их стороны даже было ели не сочувствие, то какое-то лёгкое сострадание. По крайней мере, ни какого взыскания не последовало. Меня поставили на землю, покрутили из стороны в сторону и, убедившись, что кости целы, отправили восвояси. Я, сделав несколько медленных шагов, как бы убеждаясь, что действительно свободен, и осознав, что это так, бросился со всех ног прочь от позорного стола, под хохот и язвительные шутки в свой адрес.
Допоздна я бродил по окраине посёлка, избегая каких либо встреч, и перебирая разные далеко не радостные мысли. Хотелось даже уйти далеко в лес, построить там шалаш и жить одному, как отшельник. Или найти на стволе дерева рогатину. И с горя сунуть туда голову, как бурундук, обнаруживший одним суровым зимним днём, пустым свой осенний схрон с орешками, пустым, бессовестно разорённым мерзкой воровкой белкой. Но, мама будет ругаться, а уж от бати влетит! Да и замёрз я, уже темнеет и надо домой. Напрасно я столько времени блуждал, прячась ото всех, дома всё равно никто ещё ничего не знал о моём подвиге, только остался без ужина за то, что поздно пришёл. Так что спать пришлось с пустым желудком. За то закончился этот не лучший для меня день. Хотя осадок остался на долго, казалось все смотрят на меня как-то особенно, даже петух важно вышагивающий среди своих курей и тот нет-нет, да глянет прямо в глаза своим одним хитрым глазом, будто и он уже всё знает. Но время шло, одни события меняли другие, отодвигая на задний план всё, к чему пропадал интерес. Если моя история периодически и всплывала в разговорах от безделья, то даже для меня она была просто весёлой байкой, без которых и жить-то скучно. Перестала болеть уколотая ягодица, хотя часто ловил себя на некрасивой привычке почёсывать уколотое место. Зима как обычно проходила равномерно. День короткий, похожий один на другой, пролетал быстро, вечером тоже, экономя ламповое масло, долго не засиживались, ложились спать рано. Поэтому и плодились как кролики. В моей семье я был в серединке, пятым, зато, на радость отцу, первым мужиком, после меня ещё трое и только самая младшая сестрёнка. Старшие сёстры помогали матери по хозяйству, ткали, шили. Отец с другими мужиками уходил в тайгу на охоту, бывало на целый месяц, а то и больше, и большая часть работы ложилась на меня. Дрова наколоть, воды принести это на мне, а ещё рыбалка, которая однажды, уже в конце зимы для меня вышла боком. Мы с пацанами выдалбливали во льду лунки и спускали в реку так называемые «морды» – ловушки с узким входом, зайдя в который, рыба выйти уже не могла. Раз в два дня «морды» проверяли, раздолбывая намёрзший лёд. Вот и на этот раз пришли на реку за рыбой, и чёрт меня дёрнул прыгнуть прямо в лунку. Я ведь рассчитывал, что в такой мороз, который стоял уже не один день, вода замёрзла, по крайней мере, меня то лёд выдержит. Но я ошибался и с хрустом провалился в полынью. Спасло то, что успел руки в стороны раскинуть, да друзья не растерялись, успели меня схватить и вытащить наружу. До дому было километра два, но не по гладкой дорожке, а сначала по пояс в снегу, а потом в гору. Бежал как олень, пар из ноздрей, почему- то боясь, что дома меня высекут как сидорову козу. И почему опять я? Веди из всех только мне пришла в голову такая нелепая идея. Ну нет бы сначала постучать по льду, попробовав на прочность, а ведь нет… надо со всего маху, с победоносными криками.
В избу я ввалился со слипшимися от инея ресницами, скрепя застывшей, ставшей словно из ржавого железа, одеждой. Мой вид потряс всех. В только что гудящем как улей доме воцарилась тишина, словно струна оборвалась. Даже маленькая сестрёнка, сидевшая в своей люльке подвешенной к потолку, выронив соску изо рта, молча смотрела на меня, хлопая глазами, будто тоже что то соображает. Мама в это время стирала и отжимала, какую то большую тяжёлую тряпку, посмотрев на которую у меня появилось желание бежать обратно, в прорубь. Но мама всё бросив, с причитанием: – «Куда же тебя опять занесло, непутёвый?» Сначала попыталась с меня снять одежду, но поняв, что это не возможно, настолько всё смёрзлось, подвела меня к печи. Старшие сёстры тоже вились вокруг меня, крутя во все стороны, стягивая верхнюю одежду, по мере оттаивания, целиком, как комбинезон вместе с обувью. Я не сопротивлялся, только швыркал носом и думал… Почему дети от своих родителей перенимают всё: внешность, цвет глаз, волос? Но вот только ум, жизненный опыт, почему то не переходит. А ведь какими-бы мудрыми сразу рождались люди.
Хотя сам я не замёрз, а замёрзли и потом сильно ныли руки, вернее пальцы. Всё-таки я заболел и надолго слёг. Мне отгородили занавесками отдельное место, чтобы не заразились другие. Рядом всегда горела свеча, как бы убивая вредоносные бациллы. Я ничего ни ел, и ослаб настолько, что перевернуться с боку на бок было тяжело. Своё лечение: пропарки в бане, чай малиновый не помогали. Иногда ловя на себе какие-то скорбные взгляды родных, я тоже начинал себя жалеть, вот так и прожил, не совершив ничего полезного. Глядя на пляшущее пламя свечи, под грустные мысли засыпал, проваливаясь, куда-то в бездну. Прошла вечность для меня, по крайней мере зима кончилась. Однажды в дом пришла знахарка. Старая, старая бабка, страшная, вечно закутанная в лохмотья. Редко появляющаяся на людях, она вызывала страх у ребятни. Даже подходя к её «норе», а жила она по-старинке в вырытой в горе землянке, становилось как-то не по себе, поэтому старались обходить это зловещее место стороной. Да и отец мой её недолюбливал, но видимо от безысходности, сам обратился к ней.
Я хорошо запомнил тот весенний день. Яркое солнце, луч от которого через небольшое оконце, обшарив комнату от одной стены, ушёл к двери, клонилось к закату. Бабка была не многословной приказав вскипятить воды и всем выйти из дому, она взялась за колдовство. Сняв с меня рубаху и положив на спину, она разложила у меня на груди разные камни. Над головой тлели три лучины, источающие очень необычный запах, я заметил, что от каждой шёл дымок своего цвета: от одной – белый, другой – голубоватый, а третий – серый. Ворожея ходила вокруг меня, что-то шепча, время от времени поплёвывая на веточку сухой травы, которой она периодически дотрагивалась до разложенных на мне камешков. Потом в её руке появилась дощечка, чёрная с вырезанными, толи узорами, толи какими то символами. Она села рядом и положила мне на глаза что-то вроде мешочка наполненного: толи мелкими камушками, или какой-то крупой? но тяжеловатой. Дальше я слышал как она, беря с меня камень опять, что то шептала несколько раз, стучала им по дощечке и кидала на пол, затем брала другой и всё повторялось. Собрав с меня все камни, она сняла с моих глаз мешочек. В бликах свечей передо мной, играя бликами сотен морщин возникло ведьмино лицо, из её глаз текли крупные, тяжелые слёзы. Старуха взяла с печи кружку с кипятком, бросила туда горсть какого-то порошка, не понятно, откуда взявшегося и протянула мне. Я привстал, хотел было взять кружку, но понимая, что обожгусь, не решился, и взглядом показал ей чтобы поставила рядом, что она и сделала, со словами: – «Чтобы до сна всё выпил»
Затем она молча, как и пришла, удалилась. Понюхав пар, поднимающийся от кружки, слегка прикоснувшись к ней и убедившись, что та действительно горячая, при этом, не понимая: как же старуха держала её голыми руками? Я опять прилёг.
После ухода бабки в дом вошли мои. Отец начал было расспрашивать что, да как, но я был очень слаб, и к разговорам не располагал, только сказал о целебном зелье, надо выпить до сна, как я и сделал. Но больше всего мне понравилось, то что спать мне предстояло на печи, так сказала знахарка, а спать там было одно удовольствие: на волчих шкурах, в тепле, со всех сторон закрытый занавесками. Давно я там не валялся, сейчас только малым можно туда залазить. Влезть на печь я смог только при помощи родителей – настолько обессилил.
Стемнело быстро, в доме стихло, наверно чтоб мне не мешать все говорили шёпотом. Я всё думал о бабке, пытался вспомнить её лицо и никак не мог, будто его и вовсе не было, вспоминал её движения, пытаясь разгадать колдовство. Вокруг было так темно, что я не заметил, как из реальности попал в сон. Пропали опоры, ни стало не печи, ни потолка, будто оказался в: чёрном, жарком водовороте крутясь во все стороны, пытаясь за что-то зацепиться, чтобы понять где верх, а где низ. Чувство паники охватило меня, и вдруг я увидел маленькую светящуюся точку, словно звёздочку в чёрной пустоте, стал вглядываться в неё до боли в глазах, до слёз, пытаясь понять, где она – далеко или близко, а может это выход на свет. Звёздочка дрогнула и стала увеличиваться, всё быстрей и быстрей она приближалась, словно на меня катится огромный огненный шар, который вот-вот меня раздавит. В ужасе я понимаю, что спасения нет, ведь я не могу бежать или где-то укрыться. Но вдруг это что-то остановилось предо мной – огромный, размерами с дом, золотой скорпион. Жуткий монстр, весь из кипящего метала слепящего глаза, обдаёт жаром. Страх полностью парализовал меня. Сколько-то времени я молча разглядывал чудовище. Огромные клешни то размыкались, то опять смыкались, как бы угрожая, намекая, что я ничто, просто букашка, в этом мире. Омерзительный длинный хвост, готовый к атаке, был задран вверх, а на конце острое беспощадное жало. Жало блеснуло ярким смертным светом, всё пространство вокруг задрожало, как-то резко дёрнулось, и я опять ощутил дикую боль в ягодице.
Проснулся я от своего же крика. Открыв глаза, прямо перед собой увидел лицо матери, которая, отодвинув занавеску, смотрела на меня широко открытыми глазами.
– «Что с тобой, успокойся, ты весь мокрый» – с тревогой проговорила она. Постепенно приходя в себя, я начал понимать, что проснулся. Действительно весь вспотевший, даже волосы были мокрыми, я выглядел как воробей, выскочивший из кипятка, куда нечаянно попал. Мама принесла сухую рубаху и сказала, что ещё рано и можно ещё поспать. Дети всё ещё спали, хотя было уже светло, и я, переодевшись, опять удобно расположился на шкурах, подробно вспоминая сон, чтоб ничего не забыть, как это бывает. Очень уж он был необычным, каким-то реальным, я даже почесал ужаленное место, но боли не было, что вселило в меня уверенность – да, это действительно сон.
Время шло, домашние уже позавтракали, только младшие, как обычно последние, с шумом выходили из-за стола. И тут я ощутил чувство голода, настолько сильное и пронзительное, что аж живот свело.
– «Мам, я есть хочу» – давясь слюной, сказал я.
Мама, уже успевшая всё убрать со стола, даже не сразу поняла сказанное мной.
На столе тут-же появились чашка горячего молока с галушками и кусок холодного, солёного мяса. Я был голоден как лев. Не без труда, но самостоятельно я слез с печи, уселся поудобнее за стол. Казалось проглочу всё сразу, но видно от голода мой желудок стал размером, как у котёнка, поэтому моя трапеза растянулась надолго, да и спешить было некуда. Ел я с «перекурами», немного отдохнув и отдышавшись, опять брался за ложку.
Вошёл отец.
– «О… да он и впрямь пошёл на поправку» – сказал отец с удивлением глядя на меня.
– «Не уж-то и впрямь старуха-то волшебная».
– «Расскажи хоть, что она там над тобой колдовала».
– «Да уймись ты со своими вопросами, дай человеку спокойно поесть» – сказала мама.
– «Ладно, ешь, ешь, не торопись» – продолжил отец, усаживаясь на скамью у окна, и продолжая уже как-бы сам с собой, глядя в окно, – смотри-ка, а на улице-то уже совсем лето, почти всю зиму ты провалялся с этой болезнью, думали уж и не выкарабкаешься, а нет, смотри-ка – бабка-то видимо и впрямь что-то знает.
– «Я и сам всё плохо запомнил» – не внятно промямлил я с набитым ртом.
– «Помню, ходила, что-то шептала, стучала, камни» – сказал я посмотрев на пол у лавки на которой вчера лежал.
– «Мам, а камни ты убрала что ли?»
– «Да не видела я никаких камней»
– «Ну там у лавки она их на пол кидала, я же слышал».
Ничего не понимаю, приснилось мне это что ли? А может малые камешки пособирали? Странно всё это, вроде как ничего и не было.
Набив полный живот едой и черничным чаем, я опять улёгся, чтобы всё переварить. Но яркое солнце в окно и распахнутая дверь, в которую время от времени, как банда разбойников с шумом и, распространяя во все стороны массу «космической» энергии, со смехом, визгом врывались, и, сделав пару кругов вокруг стола, гоняясь, друг за дружкой снова выбегали во двор малыши-озорники, не дали мне спокойно отдохнуть. Я, подзарядившись их задором, поднялся со своего лежбища, и ватной, старческой походкой вышел на крыльцо. От яркого света из глаз покатились слёзы. Чудесный, тёплый день. Лёгкие наполнил свежий аромат весны, прелого сена и нагретого солнцем дерева.
Как же долго я болел! До сих пор слабость в ногах и лёгкое головокружение не дают сорваться с места и также как ребятня погнаться за огромной свиньёй, падая в грязь, и кувыркаясь, при этом, мало отличаясь от самой свиньи, пытаясь оседлать её, наводя ужас и переполох на уток и кур, и даже наш пёс Палкан, на всякий случай, делая вид что ему жарко, не вылезет из конуры. Только один петух невозмутимо и важно похаживает в стороне, временами поглядывая не только на своих курей, но и на меня своим хитрым глазом, как-бы спрашивая: «Ну что, убогий, оклемался-таки?»
– «И как это ты, милый друг, в суп не попал за зиму»? – думал я, так же время от времени посматривая в его сторону. Вообще он у меня вызывал нервное раздражение, увидев его, я всегда вспоминал тот случай с падением на стол.
Вот и на этот раз опять вспомнил ту неприятную историю, а с ней вчерашний сон. Как-же мне всё это привиделось, будто не сон это был, а наяву. Я нервно почесал ягодицу, нет не больно, значит всё-таки сон, но я чувствовал какую-то связь с тем позорным случаем.
Я решил полностью восстановить события того дня, когда ужаленный кем-то, позорно плюхнулся на стол перед мужиками. Возможно на это меня только что вдохновила жирная чёрная муха, обалдевшая от счастья — ей удалось пережить зиму спрятавшись в какой-то уютной щели. И теперь она, в этот тёплый весенний день, выписывала в воздухе такие кренделя высшего пилотажа, жужжа словно пчелиный рой! Что у любого, кто смог бы её оседлать дух, бы захватило. -Да, она вселила в меня уверенность. Чем я хуже? Как только «на крыло встану» как она, тут же возьмусь за задуманное. Время чтоб-бы я восстал прошло меньше чем у Ильи Муромца. Ведь вся семья уделяла мне столько внимание! Даже малые делились какой-нибудь вкусняшкой. И вот, полон необузданной решимости, выбрав хороший денёк, я как бы случайно подкараулил соседа — друга Мишку. Конечно всех планов я ему не открыл, тем более я и сам не знал наверняка, но конспирация — вещь серьёзная. Договорились идти змей зорить,- было у рас такое развлечение. Те на тепло вылезают погреться из своих нор, которые меж камней на обрыве. Их только палкой сбрасывай вниз и всё. Главное - внимание и осторожность, чтобы от испуга самому не сорваться с горы.
Вышли мы после обеда. Денёк был чудесный, солнечный. На самых прогретых местах уже появилась нежная зелёная травка. Снега почти не осталось, лишь в самых скрытых от солнца низинах оставались жалкие серые сугробики, оплакивающие холодными ручейками свою кончину. Верхом мы прошли до места где начиналась узенькая тропинка вниз, чуть-чуть не доходя до «ведьминой норы» — так называли землянку где и жила моя целительница-спасительница. Да уж, местечко жутковатое, такое всё старое, чёрное будто никакая жизнь там просто не может теплиться. Я вижу, как Мишка брезгливо косится в ту сторону. Так хочется рассказать ему свою историю воскрешения, но сдерживаюсь — самому всё кажется сказкой. А я видел медьмины слёзы!
Ну вот и тропинка. Спускаюсь первым, ведь она такая узкая, что местами трудно разойтись. Внизу река, лёд уже прошёл и сейчас она начала быстро набираться сил, с каждым днём становясь всё шире и шире, захватывая луга на противоположном берегу, чтобы потом, отступив и насытив почву питательными соками, дать жизнь бескрайним травяным лугам. Потом летом бабы, мужики, да скоро уже и мы с ребятнёй будем переправляться плотами на тот берег косить траву на зиму, – корм скотине.
Начинаем не спеша спускаться вниз по тропе. Под ногами сухо — зря я боялся, что будет скользко. Солнце за несколько ясных дней подсушило и камень, и местами островки земли. Мишка самоотверженно шурудит палкой меж камней, а вот мне не до друга, не до змей и вообще я полностью переключился на свой план, перестав даже изображать охоту на гадов. Важно было как можно незаметнее спуститься вниз где, упираясь в навес над сходным местом, заканчивалась наша тропа, поскольку если там кто-то есть, то на расстоянии нас могут заметить, а мне бы этого очень не хотелось — слишком уж неприятны прошлогодние воспоминания. Вот, прилично опередив Мишку, я и у цели. Крадусь, прижимаясь к самому навесу. Постепенно взгляд выхватывает нижнюю площадку. Вот — первый пень-сидение, вот — и край стола. Я уже хотел c облегчением выдохнуть набранный от волнения воздух, как вдруг на фоне серых мрачных тонов появляется белая копна седых волос деда Ивана. Тот, как любитель поваляться на солнышке, восседает один как царь посреди стола. Старик хоть и слепой как филин, но слух у него получше чем у молодых. Мне кажется он сутками может вот так молча сидеть думать о чём-то своём. Тем не менее ни одна сходка без него не проходит, как не крути, а жизнь он знает больше чем кто-либо. И если он начинает говорить, то как-то не торопясь, обдумывая каждое слово.
Запомнился мне один его рассказ о «сиреневой луне». Сидели мы у костра, уже вечерело, пекли нанизанную на палки рыбу, только-что наудиную, и тут, постукивая своим посохом, подходит дед Иван. «Присаживайся, деда, угощайся!» -Интересно слушать его рассказы, тем более к этому всё располагало: вечер, аппетитный, задорящий живот печеной рыбки. Тут кто-то их малых бестактно спросил: «Деда, а почему ты слепой?»
Немного помолчав, ухмыльнувшись дед разгладил бороду.
— «Луну сиреневую видел» — не смутившись ответил старец.
И поведал он нам историю, про себя наверно соврал, тогда его ещё и на свете-то не было. Но всё равно осталась нарисованная воображением жуткая картина: огромные как море города из стекла и метала, и живут в них многие миллионы счастливых людей. И вот однажды в тёмном вечернем небе рядом с привычной луной появляется ещё одна, чуть больше в размерах, сиреневого необычайно красивого цвета луна, вся переливаясь мелкими искорками, словно кипящее варенье. Она медленно увеличивалась. Это красивое необычное зрелище как гипноз притягивало взоры людей, которые зачарованно, не отрывая глаз, рассматривали это чудо. Будили спящих, звали тех, кто этого чуда ещё не видел. А луна становилась всё больше и больше, цвет всё насыщенней и красивее. Просто дух захватывало. И вдруг ярчайшая вспышка в один миг ослепила всех, кто только что любовался неповторимой красотой. Трудно представить. В одно мгновение все, они превратились в беспомощных, слепых котят. Паника, первобытный хаос, масса, точнее говоря жестоким языком биомасса, с криками мольбами о помощи, инстинктивно стремящиеся друг к другу людей падая ранив самих себя превращалась в кровавое месиво сводя с ума даже тех, кто по каким-то причинам просмотрел это «чудо». Ведь один незрячий среди обычных людей, это конечно трудно, но всё-таки жить можно — всегда помогут. А вот один зрячий среди обезумевшей слепой толпы, даже трудно представить! Но что ещё трудней понять, что это не какая-то космическая катастрофа! Или нечто не объяснимое. Всё это, творение рук человеческих, страшное, безумное оружие, настроенное на уничтожение даже не солдат, а простых ничем ни защищённых людей.
Ястреб нападает на маленького беззащитного зайчонка и рвёт его в клочья. Стая волков загоняет ослабевшего оленёнка, отставшего от стада и безжалостно загрызает его. Даже примитивная муха, попавшая в хитрые сети паука, никогда не добьётся пощады, как бы она не молила. Но ведь это звериный мир и законы тут звериные, вернее - инстинкты, голод. Сытому медведю не за чем задирать человека, ему и малины хватит. А тут - люди. По крайней мере они ими себя считали. Полные карманы, дальше складывать некуда. А всё равно душили, грабили, уничтожали любого, кто по их понятиям мог претендовать на «их» кусок хлеба, стакан воды. Забывая, что рождается человек голым и на тот свет уходит такой же. Ничего с собой с собой забрать, как бы не хотел этого.
Да, слушать деда можно бесконечно! Может и я когда-нибудь стану таким же стариком и тоже расскажу пацанам у костра много интересного. Но пока кроме позорных падений похвастаться нечем.
Убедившись, что внизу кроме деда никого, я немного осмелел и опять как в прошлый раз на корточках пополз к краю навеса, однако дальнейшие события вышли из-под контроля. Сначала Мишка как бешеный заорал: «Вот оно! На тебе!» – будто напоролся не на гадюку, а на берлогу медведя. Ладно бы только дед понял, что на верху кто-то есть, а тут ещё к сходняку спускаются двое, и один из них – сосед дядька Степан – отец Мишки, второй – Василь, он с моим батей в лес уходил, значит уже вернулись. Я обернулся, чтобы предупредить друга, но тот видимо и сам их уже увидел и тут-же волшебным образом исчез из виду. Мне ничего не оставалось как пятясь назад присесть, пытаясь остаться незамеченным. И вдруг я опять оказался в прошлогодней ситуации, с той лишь разницей, что не укололся, а просто уткнулся во что-то. Оставшись незамеченным, я осторожно сместился в сторону, осматривая то место, куда только-что присел. Пучок прошлогодней сухой травы, как сапёр нежно опустил на него ладонь. И вот, подмяв хрупкие шершавые стебельки, рука наткнулась на что-то прочное острое. Что это?
Затаив дыхание, выщипал прошлогоднюю трав. Вверх торчит нечто чёрное и острое, как травинка, но только железная. Так вот на что я напоролся! В азарте, забыв про осторожность, я потянул её на себя. Она легко поддалась, но уходя в сторону обрыва начала сваливать небольшие камни, которые не бесшумно покатились вниз. Я понял, что обнаружил себя и не боясь стал вытягивать находку наверх. Тем более добыча моя оказалась хоть и довольно длинной, метра три, но не простой.
– «Эй, кто там?» – послышался голос снизу, подкрепляемый непонятными шумами.
Это дядя Степан, встав на стол пытается увидеть кто там на верху. Я встал в полный рост полностью обнаружив себя.
– «Опять ты! Что же это такое!? -Опять на стол как в прошлый раз!? Или давай я тебя сниму?»
– «Нет, дядь Стёп, мы тут…» – я хотел рассказать про ловлю змей, но вовремя сообразил, что «мы» тут не уместно – Мишка-то не засветился.
– «Я вот тут нашёл» – более уверенным голосом начал я, сматывая кольцом уже легко поддающуюся проволоку.
– «Что там у тебя?»
– «Ну…» – протянул я, подкрадываясь к краю навеса и таща моток дядьке, улёгся свесив руки вниз.
Мужики ощупывали и разглядывали мою находку с нескрываемым любопытством, поскольку проволока имела немалую цену. Крючки, иглы, любой крепёж, для всего этого нужна проволока. Наверное, банан на кедре вызвал бы меньший интерес.
После нескольких минут забвения, на меня опять обратили внимание.
– «Давай я тебя сниму!» – сказал Василь – «Дуй домой, там батя зайцев принёс.»
Оголодавший желудок тут-же подал сигнал в мозг, который мгновенно, отчётливо нарисовал свежеиспеченные, румяные пирожки. Окутанный туманом славы, я уже почти согласился спуститься с небес на землю. Но, увидев охладевший интерес ко мне со стороны взросляков, которые, как дети, овладевшие долгожданной игрушкой, внимательно рассматривали, гнули, даже пробовали на зуб, мою находку. Даже дед Иван, с не поддельным интересом ощупывал и обнюхивал экспонат.
– «Не, верхом уйду» – сказал я, как оказалось сам себе, всё рано на меня уже никто не обращал внимания.
Обидевшись на всех, я сдал немножко назад и уселся на земле возле места находки. Перебирая рукой мелкие камешки и песок вдоль обрывистой стенки, с грустью я стал думать насколько быстро меняется отношение к живому человеку перед, может и важной, но всё-таки мёртвой, холодной железкой. И вдруг, словно гадюку за хвост, я ухватил опять провлоку, – эта была продолжением той, которую нашёл раньше, просто видимо когда-то перебитой упавшим сверху камнем.
Меня как холодной водой окатили. Встав на корточки, я начал вытягивать проволоку, уходящую вверх, отгребая сначала мелкие, а затем всё более крупные камни. Охваченный неистовым азартом, сваливая камни вниз, которые гремели чем крупнее – тем громче, я опять привлёк к себе внимание.
Степан, поставив кресло-чурку на стол и встав на неё, достиг таких высот, что голова его торчала над навесом. Какое-то время он молча наблюдал за моими трудно объяснимыми действиями. Казалось, я хотел разобрать всю гору на атомы. Но неожиданный басовитый оклик: – «Тебе помочь?» – отрезвил меня.
– «Дядь Стёп, тут ещё проволока!»
– «Да ладно?» - уже с любопытством сказал он, подтянувшись и сказочно быстро оказавшись наверху.
Только он шагнул в мою сторону, как на его месте показалась голова Василя, который, проделав ту же манипуляцию, также материализовался рядом со Степаном, как те двое из ларца. Хорошо, что дед Иван не такой прыткий, а то бы нам на такой узенькой тропе, места всем не хватило. Тактично сместив меня в сторону, мужики начали мужики начали продолжать мои старания по вытягиванию проволкой. Вниз летели камни уже посерьёзней; какие-то со стуком разбивались о каменистое-же дно, другие, отлетая в сторону, с плеском ныряли в уже изрядно поднявшуюся реку.
– «Ну что там?» – периодически слышался возбуждённый голос деда Ивана, который больше не мог скрывать своего любопытства.
Проволока уходила как-бы внутрь обрыва, но камни поддавались. Единственная проблема – нужно было с опаской смотреть наверх, если даже небольшой камушек приголубит по голове, будет мягко скажем неприятно.
По мере освобождения проволоки от камней в стене обрыва стали вырисовываться очертания непонятной каменной-же правильной вертикальной плиты.
Плита эта словно дверь примыкала к такой-же ровной стене. Казалось, кто-то когда-то специально заложил дверь камнями, замаскировав её, но оставил маячок в виде проволоки, которая висела на обрыве. Сверху не видно и только плывя по реке можно заметить нечто, известное только тому, кто знал тайный сигнал. Болтается, к примеру, меж камней коряга какая-нибудь необычная или рога оленьи подвязанные за незаметную проволоку. Кто ж на это внимание обратит? Да видать чересчур много времени прошло. Ни кто не пришёл за так хорошо скрытым кладом. Было ясно, что это чья-то забытая тайна. Но что там за этой плитой? Вот это загадка! И от любопытства распирало не только меня – взрослые мужики словно дети с неподдельными искорками азартного света в глазах, отталкивая друг друга, освобождали плиту от камней. Меня вообще сместили в сторону. Жаль, что тропинка такая узкая. Никак мне не удаётся даже поучаствовать в процессе. А меж тем солнце уже зависло над горизонтом. Хоть ночи у нас на севере и светлые, но под тёплыми лучами как-то веселее. Всё. Перед нами тяжеленая каменная дверь, только вот ещё тяжелей она становится от следующей задачи: как же ещё отворить? Понятно, что, потянув за проволоку, которая аккуратно скрывается меж дверью и стеной, нам её не открыть, однако попробовать решили. Василь сходил до навеса, выпросил у деда Ивана его посох, отбиваясь при этом от назойливых старческих вопросов как от жутких сибирских комаров. Намотав на палку проволоку и используя её как рычаг, подложив под упор камень, начинаем тянуть. Проволока натягивается как струна. Дедовский посох трещит. Дыхание замирает. Пульс, по-моему, вообще пропал. И вот! С тупым звуком, словно камешек выпущенный из рогатки в пыль разбивается о гранитную стену, прямо под самый корешок рвётся проволока, а с ней и наша надежда на скорую победу над тайной. Надо видеть выражение наших лиц. Наверное, такое-же разочарование испытал Петька, когда на мольбы: «Гюльчатай, открой личико» увидел перед собой не восточную красавицу, а кровожадного Абдулу.
Дружно, как по команде, молча мы повернулись к реке. Дунул ветерок, сразу стало зябко. Я хоть и не напрягался как мужики, а всё равно вспотел от волнения. Первым молчание нарушил Василь. Смахнув пот со лба, он от души ударил дедовским посохом о каменную стену.
– «Лучше бы эта клюка сломалась…»
– «Ладно, Василь, не ворчи, – рассмеявшись сказал Степан. – Не конец же света. Давай лучше подумаем, что можно сделать».
Меж тем вечерело и под навесом стали собираться мужики. Двое залезли к нам на тропу. Правду говорят: одна голова хорошо, а две, вернее в данном случае – четыре, свою я не считаю, всё равно меня никто слушать не будет, так вот – четыре головы лучше.
Решили так: нужно взять клин – это такой железный кованный клин, его забивают в чурку, которую трудно разрубить обычным мачете и просто раскалывают пополам. Всё просто: забить его между плитой и стеной, появится щель, а там уже только успевай вставлять туда жерди, да и сдвигай эту дверь.
– «Давайте я сбегаю за клином. У нас есть!» – сказал я, вызвав к себе интерес.
– «Давай, малой, только быстро, а то скоро стемнеет».
– «Я мигом.»
Меня аккуратно, придерживая, чтоб не рухнул вниз, переправили в сторону навеса, где тоже руками сняли на пол. Молнией, словно голодный снежный барс, долго бродивший в поисках пропитания по засыпанной снегом тайге и вдруг увидевший не вдалеке одинокую аппетитную косулю, я метнулся в сторону дома. В спину, словно сильный попутный ветер, меня подгоняли, возбуждённые нетерпением разгадки тайны взгляды, и чувство гордости за то, что – тайна-то эта всё-таки моя, в первую очередь моя. Словно с крыльями за спиной, – с такой скоростью я перемещался в пространстве. Лишь лёгкие законы гравитации удерживали меня на тропе, не давая уйти в космос. К счастью, во дворе никого не было, иначе своим видом я бы всех переполошил. Бегло осмотрев двор и наскоро обыскав сарай, я с ужасом понял, что не знаю где находится клин. Вошёл в дом. Вся семья за столом, как обычно примитивно ужинают не зная того, что сейчас там внизу кипят такие страсти, что им бы не до какого-то насыщения брюха было. Грубый бас отца меня отрезвил.
– «Ты где весь день шляешься? Мать говорит, как с утра ушёл, так и с концами. Садись за стол!» – кивая на моё место приказал отец.
– «Пак, а где у нас клин дрова рубить?» – задыхаясь, прерывисто спросил я.
– «Какой клин!?» – выпрямив спину обеими руками, оперевшись о стол, словно пытаясь встать, сказал отец, явно обескураженный таким дерзким неповиновением.
– «Клин нужен срочно, там внизу все ждут,» – запричитал я, понимая, что теряю драгоценное время.
От беспомощности у меня потекли слёзы. Рыдая, я пытался всё объяснить, но только больше путался. Воцарилась тишина, показавшаяся вечностью. Как малое дитя, захлёбываясь от обиды я ещё пытался найти нужные слова, но получался какой-то винегрет вперемешку со слезами и соплями. Однако впечатление я всё-таки произвёл. Отец встал, подошёл ко мне, успокаивая меня уверенным чистым взглядом. «Пошли!» - развернул он меня к выходу. Вышли во двор.
– «Постой, я сейчас,» – отец вошёл в сарай и через пару минут вернулся с заветным клином, вещь-то дорогая – прибирать надо. – Ты иди поужинай, я сам отнесу».
– «Пап, нет! Там ждут. Там быстро надо. Я же бегом!»
Схватив железяку, я выбежал со двора, понимая, что, отдав мужикам клин, я бы уже точно не добрался до своей находки. Поэтому решил возвратиться не по низу, как обычно, а по верхом, как мы с Мишкой шли. Пусть немного дальше, но зато я сразу окажусь у «двери». Расстояние я компенсировал скоростью, а вот тропинка верхняя оказалась опаснее чем обычно. Спеша и теряя бдительность, я несколько раз чуть не сорвался вниз. И вот – я на месте. Солнце уже за горой, скоро вообще скроется в тайге. Вот я на месте, где уже народу поприбавилось. Меня тут очень ждали. Но точно ни стой стороны.
У каменной плиты, такая возня, что чтобы обратить на себя внимание, я сразу понял, что детское протягивание клина и жалкое, -- вот, вот я. Скорей всего не имели бы успеха. Поэтому немного отдышавшись, и набрав полные лёгкие. При этом попытавшись скопировать взрослый баритон. Я выкрикнул: «Вот клин!» Это подействовало.
Выхватив у меня клин, специалисты стали прикладывать его куда только можно, лишь, бы закогтиться.
Я присел, спиной к уже остывающему камню.
Мутит.
Так плохо, что страшно смотреть вниз. Кажется, высота тянет меня в низ. А там бездна, выхода нет. Трясёт как зайца.
Кстати, о зайцах! Когда я забегал в дом, где все так мило, сидели за столом, ужинали пирожками из зайчатины. Конечно у меня был выбор. Присоединиться к семье, отведать горячих пирожков с молоком, или! Я выбрал, или. Ведь меня ждали столько людей, кстати сытых людей!
Вероятно, это и называется,- высокой социальной ответственностью, такой высокой что вниз смотреть не могу.
Внезапно посетила мысль,- клин- то я принёс, - а чем по нему бить?
Теперь за кувалдой что ли бежать? -Да у меня сил больше нет. Сижу, молчу,-может кто другой сбегает. Слышу стучат, берут камень вместо кувалды, и дело пошло¬. До чего же умные наши мужики! Ну разбили они камень, взяли другой, их же куча под ногами.
Я же вяло сижу смотрю в даль, как солнце скрылось, лес за рекой стал серым, мёртвым, и сама река черной, ледяной. Так её и назвал бы. –Чёрная речка!
По шуму понимаю, что дела пошли неплохо.
– Переставляй сюда, нет сюда, пошла, пошла!
– Ещё чуть, чуть!
– Осторожней, клин не урони.
Да уж, клин то берегите, подумал я. Отец мне за него голову свернёт. Я почти начал засыпать, как очнулся от толчка в плече.
– ¬¬ Очнись, малой, держи, батя передал.
– Да аккуратней, разворачивай, там ужин тебе.
У меня в руках волчья безрукавка. Осторожно разворачиваю, внутри пироги еще тепленькие.
– Дядь Стёп, угощайтесь. Я протёр ладонью, лежащий рядом плоский камень, и выложил пирамидкой дорогой гостинец.
А тужурка, теплая от пирожков, как-же она кстати! Одел, и будто всё вокруг изменилось. С каждым укусом пирожка, становилось всё веселее, опять слышу не шуточные страсти, кипит работа. Кто помоложе, советуют сбросить эту глыбу вниз, но мужики постарше командуют по-своему. Сдвигать эту плиту как дверь, в сторону. Лично я скинул-бы её в низ. Тем более сдвигаясь она перекрывает тропу. И ещё чуть трагедией всё не закончилось. Когда появилась щель, начали всовывать жерди, чтоб двигать дальше. Степан, с таким азартом пытался ускорить процесс, что его жердь хрустнула как соломинка, и он чуть не сорвался в низ. А в низу верная гибель. Ледяная река, жуткое течение и не за что зацепиться, стена из скользкого камня. Хотя сам Степан, по-моему, этого не осознал. Мужики что его успели подхватить, по-моему, пережили больше стресса. А Стёпа схватил огрызок палки и опять за дело.
Странно, а пирожка у меня в руке уже нету, и на камне нету. Как стремительно летит время! Тут обратил внимание на размер щели, зазора между стеной и плитой. Я, я подождите, пустите, по-моему, смогу туда пролезть.
Аккуратно меня пропустили сквозь толпу, состоящую из двух человек, Степана и ещё одного, дядьки тоже здоровенного, но намного старше. Я подошёл к каменной расщелине, и ка-кто сразу начел жалеть о своей инициативе. Шкребя ушами о холодный камень просунул я всё-таки голову в чёрную бездну пещеры.