Златокудрая Атеона - священная дева. Часть 8

250
Помощь Исеям. Письма Атеоны
     Иноземные корабли тяжело вошли в порт и пришвартовались. Исеи с нетерпением ожидали их: крафтику доставили письмо – и от кого, от самого царя Давигара! – содержание которого заставило его изумиться. Каждый житель города нарядно оделся, вышел встречать посланника: он вез дары городу, товары и провизию – щедрый жест великого государя. Много ходило слухов, еще больше неподтвержденных. На пристани племянника Закрия встречали с почестями. Он пришел с миром, пришел с дарами и зерном. Чтобы знать не разворовала дары, Давигар официально потребовал от крафтика отчета и неофициально – от своих людей, прибывших тайком разузнать, что да как в Исеях и донести ему. 
     Не успел племянник Закрия сойти с трапа, как крафтик вознес ему хвалы:
     - Слава тебе, слава, посланник нашего благодетеля!
     - Полно тебе, я с миром! – засмеялся военачальник Давигара, крафтик страшился, тот нападет исподтишка. – Открывайте ящики, забирайте мешки, народ Исей, теперь это ваше! Все это посылает вам мой щедрый государь!
     Как ожидал племянник Закрия, за доставку прекрасной динонианки царь его облагодетельствовал и повысил в звании. Отныне в его подчинении прекрасные суда, сильные ребята и больше свободы от дяди.
     - Мой великомилостивый государь потрясен вашим городом и желает ему процветания! – громко произнес племянник Закрия.
     - Интересно, кому мы обязаны за такое его желание? – обронил, слегка улыбаясь, римарих.
     Гектор и без намеков понимал. Ему можно было этого не говорить. Будь у него столько власти и золота, он бы тоже отдал их за Атеону.
     Ликованием горожане встретили речь посланника, преподнесли ему дары.
     - Возьми, благородный посланник, скромные дары наши! – Крафтик протянул на красной, вышитой золотошвейками материи кожаные, инкрустированные драгоценностями ножны и кинжал. – Государю, нашему благодетелю, мы дарим этот восточный меч с ножнами!
     Посланник оценил степень признания его государя иноземцами. В прошлый раз они отчаянно отбивались и не хотели его принимать. Он упускал один важный момент: обстоятельства были иные.
     За пышным столом, утроенным специально для дорогих гостей – племянника Закрия и его военачальников – крафтик распинался, как мог. Знать нарадоваться не могла: их дела поправятся, и город оклемается от нашествия Татула Эгимноса скорее, чем мог бы. Первые лица города поднимали тосты за гостей, пили вровень с вояками и в хмельном бреду рассказывали байки и кляли недавнюю ненависть к псевдо врагам. 
     Римарих оставил затею упиться в усмерть и трезво поглядывал на хмельную публику высшего света. Некто подсунул ему свитки.
     - Это тебе, Отиний.
     Римарих от неожиданности повернулся всем телом.
     - Что это? – Уж не повелевает ли ему царь Давигар что-либо?
     - Это письма. От государя и от госпожи, - сказал некто и, откланявшись, попятился.
     Он отошел настолько, что стало неловко спрашивать о какой госпоже речь: римариха могла услышать добрая половина зала.
     Как только его оставили жрецы, спутники на пиру по случаю приезда благодетеля, он развернул первый свиток и, читая, упал на стул.
     - Отец, что с тобой?! – Сенуя подбежала к нему и подала воды.
     Взгляд римариха стал настолько трогательным, что она поняла: он так из-за письма. Гектор перестал двигаться, господин перевел взгляд на него. Что тут неясного – дело в Атеоне. Слуга слышал, как стучит его сердце, он и звука произнести не смог. Наконец, хоть что-то о ней станет известно.
     - Царь Давигар намерен сделать Атеону царицей, - сказал римарих, смягчая удар голосом.
251
     Низко повесил голову Гектор, что ему остается. Теперь она точно никогда не вернется в Исеи.
     - Она достойна царской короны! – гордо произнес римарих, радуясь, что имеет отношение к одной из самых выдающихся дочерей исейских.
     - Она, несомненно, достойна, - подхватил Гектор, не столь веселясь, как господин, как Агилий Татий, в тот же самый момент читающий письмо от иноземного государя, который уверял, что имеет самые что ни наесть серьезные намерения и готов ждать до окончания обета избранницы сердца.
     К Агилию Татию прибыли послы с подарками от будущего зятя. Они же передали следующее письмо, от дочери.
     - Господин, куда нам отнести дары? – спросили слуги прослезившегося аристократа.
     Он махнул рукой: велел встретить, как подобает, дорогих гостей-послов, и уединился под предлогом, что хочет внимательно прочесть весточку от любимой и единственной дочери.
     От нее прочел письмо и римарих. Прослезился, совсем как Агилий Татий.
     - Отец, почему ты плачешь? – едва не заплакала Сенуя.
     - Она молится за нас и просит позаботиться о тебе, - ответил римарих. – Просит позаботиться о динонианках и исейцах.
     В письме Атеона сказала намного больше, чем он мог ожидать от нее, это и тронуло до глубины души. Сколько тепла и уважения в ее словах, сколько заботы и сострадания. Отцу она кланялась, просила беречь себя и быть верным сыном Исей. Как своевременна ее поддержка: Агилий Татий намеревался уже покинуть город и поселиться где-нибудь еще, где ничто не напоминает о Татуле Эгимносе, и где нет частички дочери, которую, как он считал, навек потерял. Убеждения римариха, мол, с нею все в порядке, мало успокаивали скучающего по дочке отца. А тут такая радость – она в добром здравии, скоро станет царицей!.. Царь Давигар приглашал Агилия Татия на празднества, которые должны состояться по окончании обета жрицы. Отец вознесся на небо от мечт и желаний.
     Римарих и Сенуя обменивались мягкими взглядами, а Гектор опустил свой в пол. Что ж, по крайней мере, она не станет наложницей и рабыней. Она поменяет диадему жрицы на корону и станет счастливой.
     Он тихо встал и поплелся к двери. Его окликнул римарих.
     - И тебе письмо!
    Свое послание получили и девы-жрицы. Они вместе уже читали его, внимательно всматриваясь в каждую строчку.
     - Что застыл, как вкопанный?! – посетовал римарих. – Держи свое письмо!
     Не поверил Гектор ушам, этого не может быть! Она не забыла его! Это чудо! Он сам не заметил, как выхватил из рук господина свиток и убежал, чтобы прочесть.
     Сенуя подалась за ним, попросить собиралась о чем-то, римарих остановил ее:
     - Оставь его, дитя, пусть побудет один.
     Гектор уединился в лаборатории: сюда рабы неохотно заходят, господа жрецы – подавно, один Отиний, но слуга о нем не думал: его внимание было полностью приковано к письму. Он всматривался во всякую буковку, слово, запятую, рассматривал подчерк, будто глядел на нее. Он буквально видел, как плавно и грациозно выписывает динонианка знаки, как сворачивает письмо и передает его послам. Только потом он, насмотревшись, прочел содержание. Гектор поднял глаза: как она удивительна! Она благодарит его за книги, за лечение, за котенка, которого он снял с дерева и который заметно подрос и стал наглым юным котом. Римарих не прогнал котов с территории храма: их любила Атеона и полюбила Сенуя. Напротив, он велел кормить. Атеона просит его, слугу, не оставлять исследований, чтобы она могла им гордиться и просит как-нибудь, коль будет возможность, прислать результаты трудов. Ему стало стыдно: она надеется на его усердие, а он почти что забросил науки. Настолько тосковал по ней, что и думать ни о чем другом иной раз не мог.
     Ладонь Гектора легла на теплый лоб кошки. Той самой, которую укрывала Атеона. Она не
252
могла разродиться, и ничего другого не оставалось, как сделать операцию. Это первый подобный опыт Гектора, и он прошел удачно. Мало-помалу кошка оклемалась, но все еще находилась под присмотром доброго хирурга. Она подставила свой нос под ладонь и заурчала.
     - Она и тебе весточку передает, - сказал Гектор, и кошка вроде как поняла и обрадовалась.
     Она потянулась и вытянула лапки с коготками. Лекарь постелил ей прямо в лаборатории, чтобы не искать ее по всему храму. Поначалу ей тут не нравилось, после – пообвыкла и перестала обращать внимание на крыс, мышей, лягушек и змей.
     Гектор налил кошке с уже заживающими на животике швами молоко и перечитал письмо. Потом опять и опять. Спрятал его он в ту же шкатулку, где хранил портрет динонианки, воспроизведенный по памяти Сенуей. Тайком от отца она нарисовала рисунок и отдала слуге. Просто молча протянула и ушла.
     Празднества в городе развернулись как надо: Исеи восстанавливали силы от нашествия Татула Эгимноса и наращивали темпы принятия в порт иноземных кораблей. Торговля, ремесла воодушевились, аристократы отбелили лица и стали походить на прежних и цветущих, даже поправляться в теле вошло в моду.
     Крафтик запретил прилюдно упоминать о прежнем неприятии царя Давигара и отныне его тут только прославляли. Его посланники вальяжно прохаживались по улицам и улочкам, покупали товары, меняли, заказывали, чтобы поднести государю и повелителю удивительные вещицы с родины динонианки.
     Гектор уединился в лаборатории и вышел оттуда по зову римариха.
     - Ну-ка, ну-ка, - подозвал он слугу, - покажи, что у тебя там!
     - Это статья о том, как изъять из чрева ребенка, если он запутался, не принял правильного положения или же умер.
     Римарих поднял на слугу удивленные глаза.
     - Так, - протянул он, читая внушительную статью. – «Как определить, в чем причина невыхода ребенка», «Как определить, насколько он жизнедеятелен», «Как правильно делать разрез»… - Римарих прямо-таки поразился. – Слушай, да это удивительно! Но я не знал, что ты изучаешь и этот вопрос.
     Гектор и сам не догадывался раньше, что когда-нибудь им займется. А тут мучающаяся родами кошка и пришлось взять в руки ножечек. Малюсенькая доза опия и кошка уплыла, а он, преодолевая волнение, прооперировал ее.
     - К чему такое исследование? – озадачился римарих.
     - У нас множество женщин умирает от того, что плод либо крупный, либо ребенок перепутался.
     - Угу, - одобрил римарих слугу-исследователя. – Ну, хорошо. Жрецы и лекари обязательно изучат твой труд, - пообещал он и хитро прищурил один глаз. – Или для кого ты его писал?
     Гектор не отпирался: слишком все прозрачно, а у господина потрясающее чутье.
     Служанки размеренно занимались работой, никуда не торопясь: в доме, утонувшем в саду, царили тишина и благодать. Мариника и Гая причесали госпожу, помузицировали и спели. Трогательно и мило.
     Служанки уже не гонялись за пятнистой кошкой, которая страшилась их. Госпожа велела не пугать ее и оставлять еду, как делалось это на маленьком столике.
     - Кис-кис, - позвала старая дева, с облегчением вздохнувшая, когда убедилась: Витарий для нее не сваха.
     - Кис-кис, - позвала Гая, но кошка не прибежала. – Госпожа, ей еду свежую принесли.
     - Я сама найду ее. – Атеона обошла этаж, спустилась вниз и прошлась по залам и галереям: ее нигде не было.
     Может, она в саду или сбежала? Она с трудом привыкала к новому дому и страшилась постояльцев. Изредка приходила к динонианке и усаживалась на край кровати, подогнув
253
хвостик. Не торопила ее Атеона, ждала, пока та обживется.
     - Киса, - позвала она и осмотрелась.
     На другом конце галереи показалась темная фигура. В ней динонианка узнала наемника. Он являлся исключительно ей. Зачем ему было обнаруживать себя, он не сказал. Он не являлся и не заводил разговоров. Она его видит второй раз и опять без свидетелей. Взгляд Атеоны преобразился: наемник держал на руках кошку и поглаживал ее. Они, верно, подружились, коль она мурлычет.   
     - Довольно ли тебе еды и воды? Нужно ли тебе вино? – спросила динонианка тихо, чтобы слуги не прибежали. Она минимизировала их количество в доме и занимала делами, дабы не провоцировать наемника и не пугать прислужников. Это сулит опасность обеим сторонам.
     - Тебе не носят вино, - заметил наемник и опустил кошку, она потерлась о его ноги.
     И Атеона убедилась: в нем есть доброе, и ей нечего его бояться. Он осторожно припугнул Нурима, евнуха, отслеживающего, когда госпожа остается одна, чтобы выполнить задачу Закрия. Бедный, накануне ночи он увидал в саду тень с распущенным кнутом. Он гулко щелкнул и просвистел около уха Нурима. Ему снова понадобилась смена белья. Так же наемник отвадил случайных любознательных слуг и рабов: им было любопытно взглянуть на будущую владычицу, которой приписывают странности. Первая из них – колдовство, недаром же к ней прикипел государь и намерен сделать государыней. Ходили слухи, она опоила и обольстила царя, и он даже не смеет прикоснуться к ней по долгожданного бракосочетания. Стражники обходили дозором дом в саду, правда, аккуратно: раненый таинственным зверем страж поправлялся чрезвычайно медленно. Итак, с той самой поры, как наемник вошел в дом, динонианку ни одна живая душа без его ведома не беспокоила. 
     - Если тебе нудно вино, его принесут, - предложила Атеона, она уверенна, все без исключения мужи пьют хмельной напиток.
     За ее спиной послышались шаги, и стоило ей моргнуть, как наемник испарился.
     - Госпожа нашла ее! – обрадовалась Мариника и поманила кошку. – Как ей везет: она свободна. И моя госпожа свободна.
     Отчего-то ей взгрустнулось, нахлынуло уныние: она увидала, как приводится в исполнение наказание. На заднем дворе испускал дух «никчемный раб». Его спине надзиратель не пожалел ударов.   
     - Ты считаешь меня свободнее себя? – Атеона могла бы согласиться, если б не масса «но». – Свободен не тот, кто имеет вольную или живет отшельником. Не тот, у кого рабы, ибо рабовладелец – сам раб. Свобода внутри. Коль человек живет в гармонии с собой и природой, искренне доверяет Богам, он обладает истиной свободой.
     Мариника – она получила свободу, и привыкала к ней – вздохнула: ей трудно понять госпожу.
     - То есть, граждане?..
     Атеона покачала головой.
     - Им внушают, что есть права, свободы, но насколько это справедливо? – Она прошла несколько шагов и остановилась у окна. – Манипуляция. Ею в совершенстве владеет любая власть. И чем агрессивней, тем мельче и порочней такая власть. Я свободнорожденная, жрица, имеющая столько привилегий в Исеях, что мне завидовали. И что с того? За меня все и всегда решали мужи-жрецы, меня не послушали у колокола горожане и господа, когда я настаивала на справедливости и взывала к разуму. Меня требовал к себе Татул Эгимнос, забывая о древних законах.
     Сейчас понимаю: я не была свободной, пока не осознала – раб тот, кто управляем и управляется, часто добровольно, а не тот, кто носит рабский медный браслет.
     Кошка, как будто понимая хозяйку, потерлась о ее ноги, с удовольствием подставила голову для ладони и заурчала на ползалы.
     Ее отпугнул раб, посланный государем.
     - Он хочет видеть госпожу, - сказал посыльный.
254
     Он повел динонианку тропами, и она засомневалась, что этот визит официальный. Идут они совсем не во дворец. Да и идти далековато, за ней в прошлый раз прислали носилки. Атеоне неприятно вспоминать тот день и час: ее сопровождал первый евнух, который теперь к ней носу не казал. Раны до сей поры зализывал.
     В гареме на подушках сидели богато одетые и щедро украшенные драгоценностями жены государя и наложницы. Рабы – черные, белые, азиаты, обмахивали их опахалами. Играла приятная музыка, запахи пьянили. Иными словами, тут мечтал бы оказаться любой мужчина. Рай на земле. Журчание фонтанчиков, женские голоса и смех…
     - А что, Витарий, государь? – вопросила жена, женщина в летах. Она в гареме самая старшая, как преставилась царица. 
     - Государь занят, - коротко бросил евнух, делая обход.
     - Ты говоришь это ежедневно! – укоризненно взглянула на него женщина.
     Чрезвычайно любила она ценности и красивые вещи. Роскошь – вот что прельщало ее более всего на свете. Она в гареме всю сознательную жизнь. Ее выдали замуж для поддержания мира между государствами, исключительно из-за политической выгоды, потому о чувствах речи не шло. Царская дочка, она горделиво держала голову, правда, спорить с евнухом не решилась бы даже она. Она же не любимая жена господина. Она отвела глаза в сторону: она выполнила свой долг пятнадцать лет назад и родила ребенка. Больше ее на супружеское ложе не звали.
     - Чем так занят государь, что не заходит в гарем? – посетовала она.
     - Государственными делами! – рыкнул евнух.
     - Уж не занят ли наш господин той жрицей, которую он держит в своем доме для отдыха?
     Каждая жена и наложница обернулась на евнуха. Он свел брови, и они разом отвернулись.
     - Ваше дело – ублажать государя!
     - Правда ли, Витарий, что государь намерен сделать ее, по рождению далекую от царских родов, царицей? – на свой страх и риск спросила женщина. Она понимала, последует предупреждение и наказание.
     - Слухи дошли до нас – ответь! – присоединилась жена младше, но такая же невостребованная. Таких здесь видимо-невидимо. Едва ли государь видел каждую хотя бы два раза. Их выдавали замуж ради выгоды отцов или в качестве подарка. Политика – дело такое. Тонкое и неблагодарное.
     Витарий рыкнул и велел разойтись.
     Жены и наложницы покорно повставали с подушек.
     - Он проводит свободное время у нее! Она, неизвестная выскочка, без роду без племени, станет царицей, - пробормотала старшая жена. – Я должна была надеть корону!
     - Почему это ты? – возразила жена младше.
     - Потому что я в гарем пришла первее тебя.
     - У тебя – дочь, а у меня – сын.
     Шедшая за ними жена, цветущая, красивая, сказала:
     - Вы забыли? Наследник тот, кто рожден от царицы! Вы уже не можете рожать! А я – вполне! 
     Первые две жены вцепились ей в волосы, евнухи растащили их, а Витарий оторвался на них: лично подверг наказанию и лишил воды.
     Атеона проследовала за рабом и остановилась в саду против прудика. Очаровательного природного пруда. По каменистому дну его бегали солнечные отблики, играли цветные водоросли. Ясные глаза динонианки проплыли над гладью и углядели царя. Он, закатав штаны, простые, не царские, ходил по колено в воде. Слуга поджидал его с тканью на берегу.
     - Ты не бывала еще здесь? – прохаживаясь туда-обратно, поинтересовался Давигар.
     Не довелось динонианке бывать на пруду. Но она обязательно придет. Дивное местечко.
     - Так много стражей, что я не решилась нарушить границ дома.
     Царь, создавая плескания, засмеялся.
255
     - Они не помешают тебе, обещаю!
     Атеона молчала. После его твердого решения сделать ее женой и царицей он взял паузу и вот не выдержал: позвал.
     - Красиво, правда? – заговорил он, может она не хочет с ним разговаривать? 
     - И тихо, - кивнула Атеона.
     На что она намекает? Давигар уж не знал, что сказать, чтобы она не смотрела на него так холодно. Да, он резко говорил, но то, что посчитал нужным сказать. В конце концов, он царь и не должен давать отчетов. Он взглянул на браслет и сказал:
     - Я не хочу приказывать тебе. Поговори со мной, - попросил он.
     Он не играл, Атеона увидела это. Его тянет в уединенное местечко, что говорит об одном…
     - Что же ищет наедине с самим собой государь? – Она за компанию вошла в воду и стала прохаживаться по мелкокаменистому дну. Царя поразил ее жест, она правильно сделала.
     - То же что и ты, - ответил он.
     - Государь видит, что мне потребно? – Динонианка сомневалась, но вдруг?.. Тогда это все меняет и, может, ей повезет.
     - Ты живешь в доме, куда приходил я отдыхать, побыть в тишине, наконец, не слушать жалобы и просто посидеть, поглядеть на зелень, послушать пчел и ветер.
     Атеона слегка улыбнулась.
     - Государь устал от дел?
     - Эти министры, аристократы, послы, слуги… – лицемеры. Они лживы, как лисы, алчны, как крысы и ядовиты, как скорпии.
     - Печально говорит государь, - констатировала динонианка. – Немудрено, что он оказался здесь. Но неужели настолько сложна обстановка? Неужели в окружении государя нет преданных и верных ему людей?
     - На кого ты намекаешь? – нахмурился царь. – Не о Закрии ли ты говоришь?
     Атеона только лишь предположила, а он готов отдаться глупому чувству собственности и навредить своему спокойствию.
     - По правде говоря, я не о ком конкретно не думала, - отозвалась Атеона. – Но, уверенна, есть преданные государю люди.
     Добрые слова всем приятны, Давигар с удовольствием послушал ее. Сейчас он отнюдь не походил на строгого царя, завоевателя, требовательного господина и непримиримого повелителя. Он, глядя под ноги, прошел еще пару шагов. Атеоне казалось, он должен быть счастлив, коль завоевал столько земель, владычествует на доброй части обитаемой суши, имеет столько золота, что невозможно вообразить, и ему принадлежат прекрасные женщины. Захоти он, и любая станет ублажать его слух и плоть. Ни для кого не секрет – их обучают угождать мужу.
     - Ты не будешь жить в гареме, - пообещал Давигар. - Для тебя строят дворец.
     Динонианка остановилась.
     - Если государь позволит, я останусь в прежнем доме.
     - Он не для царицы! - возразил царь.
     Атеоне вычурность не по душе, зачем ей лукавые царедворцы, фальшивые улыбки и лживые речи?
     Давигар вышел из воды, слуга утер ему ноги мягкой дорогой тканью.
     - Пойдем со мной! – позвал динонианку царь.
     Она осмелилась и спросила:
     - Куда?
     - В виноградник. Никогда там не была? – Давигар велел слуге обтереть ноги и промолчавшей жрице. – Вот и славно: тебе будет интересно.
     - Что государь намерен делать в винограднике? – Время сбора не пришло, она озадачена.
     - Улиток собирать! – вновь удивил он ее.
256
     Кто бы мог подумать, что государь занимается делом садовника! Вот это новость, так новость!
     - Улиток собирать? – переспросила Атеона, следуя за царем.
     - Да, я собираю с винограда улиток. Это мой виноградник, а они портят листья и виноград.
     Он настолько воодушевленно шагал в виноградник, что Атеона поулыбалась: презабавно! Сам знаменитый царь Давигар (его страшились крафтик и римарих, от него бежал Татул Эгимнос) в неформальной обстановке, в простой одежде, идет к кустикам винограда, вместо виноградаря! Он поймал ее улыбку и не подал вида, чтобы она дольше держала настроение. А то Закрий, ее друг… можно подумать, он ей враг! Еще стражи снуют, глаза выпячивают, слуги и рабы туда же. Даже собаки. Да уж, красивая жена – головная боль для ее мужа. Но она так сладка…















      
    
    



    
    
          
            
      

          
               
    
               
    
    
    
    
    
          
    
         
257
Виноградник. Прощание с Закрием
     Мокрое платье норовило обнять ноги, Атеона поправляла его. С сожалением царь посматривал, как она борется с данным явлением: никак не хочет показывать свои прелести. Но жара вещь упрямая и по пути к винограднику платье начало высыхать. За государем неотступно следовал немой слуга, а многочисленная свита его пребывала во дворце со строгим запретом являться в сад. Не посмели ослушаться приближенные: они понимали, что их ждет, коль нарушат царский запрет. Давигар особо не церемонился и помногу раз не повторялся. В лучшем случае нарушителя ждало наказание (и не мне вам рассказывать до какого совершенства человечество довело пытки), в худшем – топор палача.
     Мальчики-негры, любимые «зверушки» здешней знати и аристократии, шуты, лицедеи, министры, замы министров, советники, приближенные, отдаленные – все они остались позади. Давигар их рожи видеть не хотел, опротивели они ему. Толку от них… одна тоска. Каждый божий день нытье, прошения, распри, интриги. И флейтиста царь отослал, чтобы глаза не мозолил. Не надо у него над душой стоять. А в саду спокойно, только шелест шелкового платья, жужжание пчел и игра ветра.
     Атеона поправила золотую прядь волос. Как пожелал государь, она шла вровень с ним. Намеренно он клал неширокие шаги, иначе б ей пришлось за ним бежать. 
     - Ты волосы унаследовала от матери? – предположил он.
     - Да, от нее они достались мне по наследству, - кивнула динонианка.
     Немой слуга остановился поодаль: господа приостановились, а ему запрещено подходить близко и подслушивать. И упаси его Боги, кому-нибудь что-нибудь поведать даже жестами и взглядами.
     Давигар присел на корточки к ближайшему кусточку и стал выискивать вредительниц. Обилие еды способствовало их размножению, и они с удовольствием расплодились. Хитрые улитки, такие безобидные на вид, имеют тысячу четыреста сто семьдесят пять зубов, чтоб вы знали. Ими они перетирают в саду все съедобное! Как они разозлили царя: сколько дырочек в сочных и нежных листьях винограда! Садовники полностью их не истребляют – нельзя, но хоть проредить их ряды просто необходимо! Вот незадача – собирать их трудно: они днем прячутся во влажных и темных уголках. 
     - Где эти лентяи? Садовники?! – выругался царь. – Что они - ящериц не смогли пригнать?! И ежей завести тоже не сообразили без моего приказа?! Тунеядцы! Пустозвоны! – негодовал он, увидав, как быстро увеличилось число дырявых листиков в его виноградном саду.
     Немой слуга пожал плечами, за них он ответить не мог. Царь рыкнул, на кого он голос повышает? Атеона помалкивала, впервые пришла охотиться на улиток и может лишь догадываться, как этим занимаются.
     - Ох, распустились, - как бы оправдался Давигар, что-то он раскричался.
     Динонианка постаралась придать лицу строгую серьезность: государя настиг праведный гнев, и он сконфужен, что она свидетельница столь резкого шума.
     - Государь хочет позвать садовников?
     Он свел брови, только их сейчас не хватало.
     - Эти бездельники только натопчут здесь! Без них обойдусь! – Он махнул немому слуге и тот отдал ему корзинку-плетенку для «улова».
     - Государь, тут одному не справиться, - сообразила Атеона, смерив взглядом виноградник. Он небольшой по сравнению с плантациями винограда вне пределов дворца и все же армия садовников потеет тут с рассвета до заката.
     - На что ты намекаешь? – шутя, рассердился Давигар. – Что я не способен навести порядок в своем государстве? 
     Динонианка качнула головой, видя его забаву.
     - Вовсе нет, но управление царством – дело сложное и государю необходима помощь.
     - С этим ты угодила в цель: ты мне и поможешь!
     - Государь, я ничего не смыслю в управлении! – возразила Атеона, куда ей?! Политика –
258
не ее конек!
     - Ничего, - спокойно ответил царь, - начнешь потихоньку с улиток, потом, глядишь, втянешься!
     Лицо динонианки осветила улыбка, он шутит, а она уж бояться начала.
     - У политики неженское лицо, государь.
     Давигар возразил:
     - Женщины часто путают мужам мысли и вмешиваются в политику!
     - Это замечание имеет под собой основание, государь, - констатировала Атеона.
     - Вот заладила: государь, государь! – пробормотал он, сердясь всерьез. – Я же не собираюсь тебя пытать!
     Динонианка замерла, что это он осерчал вдруг? Ну и характер. Он как мысли прочел и сказал:
     - Да, я требовательный, строгий, но ты привыкай! – Он поковырялся в винограде, вытащил улитку, и так как ему никто не ответил, произнес другим тоном, куда дружелюбнее: - Называй меня по имени. Ты его помнишь? – вроде как хотел он пошутить: пора ей перестать бояться его.
     - Я постараюсь, - пообещала динонианка.
     - А если я прикажу? – настаивал Давигар.
     - Государь говорил, что не хочет мне приказывать, - напомнила она.
     - У тебя хорошая память? – потускнел царь.
     - Не жалуюсь.
     - Это плохо: у меня трудный и непокладистый характер, я гневлив, строг и непреклонен! Ты будешь обижаться на меня?
     Атеона слегка улыбнулась.
     - Ты смеешься?
     - Царь шутит, я смеюсь, - ответила она.
     Он довольно запустил руку в ветви винограда. Улитки попадали в корзинку одна за другой. Атеона раздвинула изумрудные листья и нашла целое семейство.
     - Что будет с ними? – Она положила улиток к собратьям.
     Царь пощадил ее уши и подобрал подходящее выражение:
     - Их нейтрализуют.
     Атеона вынула из корзины собранных ею улиток.
     - Что ты делаешь? – изумился царь: он их собирает, а она – вынимает!
     - Мне жаль их: их собираются убить!
     - Но иначе они съедят мой виноград! – возразил Давигар.
     Динонианка стояла на своем:
     - Это мои улитки и я вольна сама ими распоряжаться, государь! 
     Царь, шутя, свел брови и сказал:
     - Государь, государь, а меж тем ты самая непокорная женщина во дворце!   
     - Меня учили не покорности, но служению Диноне, - парировала динонианка.
     Давигар нарочито тяжело вздохнул: этакое обречение нарисовалось на его серьезном и царском лице. 
     - Великое упущение жрецов! Им бы только себе самых красивых женщин отобрать и закрыть у себя!
     Атеона позволила себе поддержать улыбку царя, ведь он по-своему прав.
     - Кстати, - вдруг вспомнил он, - как тебе статуя твоей богини?
     По приказу государя скульпторы поторопились и, работая денно и нощно, наконец, закончили статую и прислали динонианке.
     - Она получилась столь же прекрасной, как в моем храме, - похвалила работу скульпторов Атеона. Она умела ценить произведения искусства, потому и лестно отозвалась о творении мастеров Давигара. Она непременно наградила бы их, что, собственно, царь и сделал: он не
259
был невеждой и понимал прекрасное. Достаточно увидеть, как он глядит на динонианку. От нее глаз не отвести. Что ни жест, движение, что ни слово или проявление эмоций, то загляденье! 
     - Мне надо их выпороть!
     Испугалась Атеона: кого и за что?!
     - Улиток? – Она смотрела, как он всыпал в корзинку следующую партию моллюсков.
     - При чем тут улитки? - засмеялся царь. – Скульпторов!
     - За что их пороть? – никак не понимала Атеона, в чем они провинились перед ним?
     Как довольно он вскинул брови: она внимательно следит за ним и слушает!
     - Государь, так за что?
     - Ну, я не всегда справедлив.
     Прямо сказать, Атеона растерялась, она не знала, что и ответить.
     - Но государь должен быть справедлив! – Она искренне так считала.
     - Ты так думаешь? – поглядел на нее исподлобья он.
     - Разумеется, я уверенна, если царь справедлив и заботится о своем народе, он достоин уважения и права быть названным великим государем! 
     Давигар, играючи, помялся, нехотя сказал:
     - Пожалуй, ты меня убедила: я не стану их наказывать. – Наконец, он повернулся к динонианке, и она поняла: он просто-напросто играл!
     Теперь она поняла его стратегию и от неловкости отвела глаза.
     - Посмотри, какой отличный виноград, - приподнял гроздь Давигар, говоря каждое слово другим тоном. - Из него получится отменное вино!
     Склонив голову, динонианка произнесла:
     - Я не пью вина.
     - Это мне известно, - бросил Давигар, как ей сложно угодить! И все же он знает, как: - Зато ты пьешь компоты: повар будет варить их тебе ежедневно! Из винограда выходит отличный компот!
     С этим Атеона была полностью согласна: ее угощал флотоводец компотом, и самый вкусный – именно из винограда.
     Завечерело. Царь и сам подустал. Он отпустил ее. Слуга, как все немые, глухо пошлепал губами, помычал.
     - Да, она великолепна, - согласился Давигар.
     Немой слуга опять промычал несколько раз.
     - Нет, пусть она пообвыкнет, не то возненавидит меня, - возразил царь. Он велел отнести улиток, как просила Атеона, в ближайшую рощицу. Там их ящерки да ежи гонять станут, и Давигар согласился.
     Совершив ежедневное служение перед изваянием Диноны в саду, Атеона вернулась в дом и стала свидетельницей шепота служанок.
     - Он такой красавец! Сильный, подтянутый! – сказала старая дева, заведя, как юная девушка, глаза.
     - Это тот, что с рыжей бородой? – спросила ее подруга.
     - Да нет же! У него борода не рыжая! Я же говорю: он красавец! Тьфу ты! Все настроение испортила! 
     В комнате появилась Атеона, и они замолчали.
     - Витарий не настаивает на браке с евнухом? – спросила она.
     - Нет, госпожа, - рада была сказать это служанка. – Благодарю тебя, госпожа! Я едва не сошла с ума!
     - Постарайся этого не делать, - пошутила динонианка: она не умеет врачевать душевные болезни и раны, хотя с легкостью, сама того не понимая, наносила последние.
     Ее позвал раб: он объявлял о прибытии гостей. И так как Атеона никого кроме государя не надеялась увидеть, накинула легкое покрывало на голову: вдруг она снова пойдет
260
охотиться на улиток – презабавное действо. Она спустилась и вышла в сад. При виде знакомой фигуры она прибавила шаг.
     - Закрий! – пошла она навстречу, на лице ее читалась искренняя радость.
     Как и тогда, на пиру, на нем не было доспехов. Он надел нарядные одежды, соответствующие его положению и титулу.
     - Я знаю, я все знаю, - покаялся он, - тогда ты все говорила правильно и больше думала обо мне, нежели о себе. – Он собрался с духом, чтобы продолжить, она не перебивала: это было бы неправильно.
     - Ты ничуть не гордячка, не взбалмошная жрица! Я просто болван!
     Атеона сняла с головы покрывало: солнце так же мягко греет, как она теперь улыбается.
     - Я совсем не сержусь, и не сердилась, Закрий.
     Он помедлил. Она догадалась, зачем он пришел, но ничего не сказала: пусть он сам скажет.
     - Я уезжаю: государь отправляет меня очень далеко. Я не знаю, когда тебя еще увижу.
     Атеона не опустила глаз, это сделал флотоводец: царь отсылает его. Как предсказуемо. Едва он отдохнул от боев, как его опять в поход – служить царю и государству.
     - Закрий, я надеюсь, ты вернешься домой и обретешь счастье.
     Он качнул головой, она говорит семье: жене, детях… Она лучше него понимает, что море и войны немилосердны. Он может не вернуться с похода либо вернуться получеловеком.
     - Ты не носишь чужих драгоценностей, - сказал он, достав мешочек из дорогой ткани и вынув колье. – Его изготовил лучший ювелир столицы. Из «чистых» золота и камней: на них нет крови и боли.
     Атеона шагнула к флотоводцу, встала на расстоянии вытянутой руки и взяла подарок.
     - Обещаю, я буду носить его и беречь.
     Закрий подавил горечь: он – старый воин, а не романтик и ему колоссально тяжело стоять и говорить слова прощания. А станет она царицей, так он к ней вообще никогда не попадет и сможет глядеть на нее лишь изредка и то если царь позволит. Обращаться к ней – «государыня» и голосом, который обязывает склонить голову перед царской августейшей особой.
     - Благодарю за все, что ты сделал для меня, - отозвалась Атеона, она, кажется, крепче славного воина: он совсем расклеился. – Моего здесь ничего нет, кроме меня, - сказала она правдиво. – Но… дай мне свой нож.
     - Зачем?! – отступил Закрий, мало ли что она удумала!
     Атеона взяла тонкую прядь волос и показала ему.
     - Это то, что действительно принадлежит мне.
     Флотоводец осторожно вынул нож и сам срезал кончик прядки, сунул ее в кошелек и потрясенный, впрочем, не впервые, поблагодарил.
     - Пока не пришел царь, я должен уйти.
     Атеона кивнула, признавая его, и он ведал о правилах исейцев. Он зашагал из сада.
     - Закрий, – окликнула она, – мир всегда лучше войны!
     Динонианка смотрела ему вслед, он же запретил себе оборачиваться, чтобы не натворить бед. И она понимала это. Как понимала, что, скорее всего, это последняя неофициальная встреча, неофициальный разговор и отныне он не друг, а подданный. Она поскорее зашла в дом, чтобы ее не увидали в саду и не донесли царю, что к ней наведывался флотоводец. Она приложила к груди колье и тотчас спрятала его в ларце. Надо чтобы его как можно позже обнаружили служанки и Давигар.
     К ней на колени запрыгнула кошка и замурлыкала. Мариника взялась за кифару, Гая подпевала, слегка приплясывая одними ступнями. Служанки все еще обсуждали некоего красавца, за которого страстно захотела замуж старая дева. Какой она чувствовала себя счастливой: госпожа разрешила соединить свою судьбу с избранником, если это обоюдное решение двоих любящих сердец.
261
     В залу влетел раб и тихо, но в испуге, сказал:
     - Государь!
     - Где? – встала Атеона.
     - Здесь! – Твердым и решительным шагом вошел царь. – Ты принимала у себя Закрия! Тебе запрещено принимать гостей без моего ведома!
     Атеона думала, миру грозит конец и Татул Эгимнос объявил войну, а тут такая мелочь.
     - Государь, - начала было она, но он так глянул, что она сомкнула уста. Если ему нужно высказаться, так и быть, она его послушает.
     Служанки попятились к выходу: царь в гневе. Ему лучше не попадаться на глаза.
     - Это немыслимо! Стоило мне заняться делами и отлучиться, как у меня под носом происходит невесть что! – Давигар топтался от одной стены к другой. – Разве тебе не сказали, что здесь не проходной двор?!
     - Государь, Закрий, твой верный слуга, а не проходимец, - заметила Атеона. – Он пришел проститься.
     Давигар свел брови: конечно, пройдоха улучил момент и юркнул к ней! А она точно ничего не понимает! Это неслыханно, чтобы в гарем пробирался посторонний мужчина! Конечно, этот дом не сераль, но…
     - Да пойми ты: он муж, решительный и сильный!
     Атеона и правда ничего не понимала. Разве Закрий опасен?
     - А если бы он, против моего веления?.. - Давигар рыкнул, он знает флотоводца тысячу лет, знает, какой у него твердый и упертый нрав.
     - Разве он преступник и прелюбодей? – усомнилась динонианка.
     Давигар покачал головой: она безнадежна! Совершенно не понимает, что такое быть женой и жить в гареме.
     - Взгляни на себя! - указал он на зеркало поодаль, средь цветов и картин. – У любого вскружится голова! – Что, он должен ей все подробно объяснять?
     Атеона потупила взор, ей нечего возразить. Она не знает, что ей делать.
     - Ни одна жена не вправе принимать в своих покоях мужчину! Для этого существует зала для аудиенций, и встреча проходит в присутствии свиты жены, тем более – царицы! – Давигар подавил негодование, откуда ей знать тонкости этикета и правила поведения государыни и супруги царя? Ей еще столькому предстоит научиться.
     Ни звука не произнесли служанки, Гая не посмела поднять глаз на царя: он внушал ей страх и опасения. Она едва не угодила к нему в постель и какое счастье, что сбежала!
     Что оставалось Атеоне, она прошла два-три шага и сказала ему:
     - Говорят, столица прекрасна.
     Давигар внимательно поглядел на динонианку, к чему она ведет?
     - Я наслышана о ее прелестях и хотела бы взглянуть на нее, - попросила она, вводя в замешательство царя.
     - Я тебе о важнейших правилах, а ты мне – о столице? – развел он руками, нет, определенно он ничегошеньки не понимает в жрицах! Все женщины, как женщины: покорны, желают угодить и восхваляют его. Из них выбивает всякую дурь Витарий с самых первых мгновений попадания в гарем.
     - Что тебе понадобилось в городе? – Давигар просто был потрясен.
     - Архитектура, библиотека, рынок…
     - Никаких прогулок по городу! – отрезал решительным тоном царь. Что она вбила себе в голову?! Этого только не хватало: она, нарядная и украшенная, станет расхаживать по столице, и всякая тварь станет глазеть на нее! Она думает, он бросится отдать рабам приказ сопроводить ее?
     Вздохнула Атеона, он, вероятно, хотел сказать: место жены – в гареме! Она знает, что жены и наложницы покидают сераль изредка, чтобы прикупить себе чего-нибудь новенького и их сопровождает армия соглядатаев. Перспектива лишена радужности. Несмотря на
262
корону.   
     Ушел царь, не дав разрешения. Она предвидела такой исход. Ничего не понимали служанки, и Мариника спросила:
     - Госпожа, зачем тебе в город? – Что-то она прежде не слышала, чтобы жрица желала пройтись по рынку, улочкам и площадям шумного, большого города с разнонациональными горожанами.
     - Ни зачем.
     Ответ потряс служанок.
     - Но госпожа просила государя…
     Атеона оставила служанку без ответа. Все и так понятно для женщин: так царь переключился с псевдосоперника и с ревности на другую тему. 
     Поразмыслив на досуге и взвесив все, как следует, Давигар в качестве подарка преподнес динонианке древнюю редкую книгу, зная о ее слабости к литературе, и выделил караул для ее охраны в городе…

         
            

               
    

         
    
      
               
               
    
    
    
    
               
    
               
         
      


    
         
      











263
Столица. Горбун. Китайская поэма
     Не глядя на погодные условия, Атеона накинула нарядное покрывало и уселась в носилки. Напротив нее с испуганными глазами сидела Мариника: их сопровождает малый отряд стражников, вооруженных до зубов. Если они промахнутся и поранят ее? А насколько они в себе? Нельзя давать оружие всем подряд! Она так тихо дышала, что хозяйка положила ладонь на ее руку.
     - Не думаю, что нас подстерегают опасности.
     Мариника доверяла ей, что нельзя сказать о стражах. Еще этот Нурим как воды в рот набрал и мрачнее тучи: царь наказал ему стеречь госпожу, иначе – голова с плеч. Слуги шептались, что лучше стерегут только государя и царскую сокровищницу. Атеона могла в это поверить: ее сопровождение нагнетает страх.
     Нурим показывал носильщикам дорогу, так как маршрут был проложен специальный, чтобы госпожа как можно меньше тряслась в носилках и на них меньше таращились горожане. Дорога проходила в молчании: ни рабы, ни евнух, ни стражи не разговаривали, исключительно позвякивали доспехами.
     С комфортом или без, судите сами, Атеона добралась до центра. Музыка, шум, гомон – нормальное явление для столицы и большого города. Носилки очутились на земле, и динонианка ступила на брусчатку. Городские стражники разогнали толпу, а спутники жрицы следили, чтобы к ней не приближались простые смертные. Лавочники склонили головы, а Нурим предложил осмотреть прилавки. Как это напоминало Атеоне театральное представление: она на сцене и за ее игрой глядит полгорода. Настроение что-либо покупать исчезло вовсе. Зачем она здесь? Надо было отказаться. Невозможно непринужденно ходить под пристальными взорами граждан: на нее сбежалась посмотреть вся округа, хотя не сообщалось, что именно сегодня и именно в полдень на площадь прибудет динонианка.
     - Кто эта госпожа? – шептались горожане.
     - Будущая царица! – отвечали знатоки последних сплетен, просочившихся сквозь стены дворца: и они дырявые.
     Сконфузилась Мариника, ей не по себе. Из-за них такой сыр-бор. И госпожа, испытывая неловкость, сбежала б отсюда, но коль государь был настолько любезен и позволил ей выйти за пределы дворцовых стен, она должна хотя бы из вежливости обойти лавочников и прикупить что-нибудь.
     За Нуримом, молча и опустив глаза, шел другой евнух – младший казначей: он будет расплачиваться. А если покупка окажется крупной, он имеет полномочия выписать бумагу и оплатить приобретение по доставке во дворец.
     Торговцы и торговки стояли, согнув спины. Так положено: при виде царственных особ склони голову, не то она слетит.
     Атеона ходила от одной лавки к другой. Ее привезли на центральную торговую площадь, где цены и товары соответствуют положению. Ткани и посуда, украшения и книги… Глаза разбежались бы от восторга, но наблюдатели – ограничивающий фактор.
     Она остановилась напротив прекрасного куска китайского шелка. Даже коснулась его. Тотчас торговец развернул его и показал дивный рисунок.
     - Я возьму его и ширму, - сказала Атеона. Ей очень понравилась ширма с азиатским рисунком и иероглифами. Некоторые она прочла и подумала, что каллиграфия украсит и без того красивый дом, в котором она живет, но у нее язык не повернется назвать его своим.
     - Я хотела бы выбрать книги, - обратилась она к евнуху: все вопросы решаются через него. Такова традиция государства, в котором она по воле судьбы оказалась.
     Стражи за шиворот схватили торговца книгами, и повели к Атеоне.
     - Что вы делаете?! – возмутилась она и не успела договорить, как евнух замотал головой.
     Стражники отпустили продавца, он со страху свитки едва не растерял.
     - Я сама подойду к лавке! – строго сказала динонианка и решительно отправилась к ней. Стражи немедля посторонились, она не намеревалась замедлять шаг.
264
     - Покажи мне свои книги, - попросила она торговца. Старого седого человека, его чуть кондратий не хватил от испуга.
     - Какие книги интересны госпоже? – спросил торговец и осекся: евнух хищником глянул на него.
     Атеона не обратила внимания: стала разговаривать просто, как обычно вела беседу, и продавец помог ей отобрать дюжину свитков. Он оказался грамотным человеком и прислушивающимся к покупателю. После Атеона отправилась по ожиданию многих не к ювелирным лавкам, а к аптечной палатке. По пути шепнула евнуху:
     - Скажи стражам, чтобы отошли: нечего горожан пугать.
     Нурим прильнул к уху начальника караула и стражники все как один шагнули назад.
     Динонианка беспрепятственно прошла и остановилась у аптекаря. 
     - Расскажи мне о своих лекарствах, - обратилась она, и он любезно согласился ей помочь в выборе снадобий и ингредиентов для лекарств. Евнух приглядывал одним глазом за динонианкой, другим – за аптекарем. Посмей он поднять на нее свои бесстыжие глаза, его б отвели к наказателю. Эти ребята ни с кем не церемонились: ни с пленниками, ни с людьми, подозреваемыми в преступлениях. Даже по анонимным доносам.
     Народ шушукался, еще громче стал, когда Атеона погрузилась на носилки и ее понесли. Стоило стражникам отойти от прилавков, как толпа ринулась к товарам, на которые глядела динонианка. Их моментально разобрали, раскупили все подряд ширмы и ткани, хоть отдаленно напоминающие ширмовые рисунки. Состоятельные покупатели даже заказали себе в дом новые ширмы.
     - Наконец, - прощебетала Мариника, она боится стражников, а на площади были еще и городские. Пожалуй, ей не было так страшно даже на флагманском корабле, где полным-полно было мужчин.
     Носилки плавно раскачивались и убаюкивали путниц: самое страшное позади и страшиться нечего. Спокойно Атеона разглядывала достопримечательности столицы и как в прошлый раз оценила: здешние государи предпочитают вычурность, громоздкость, пышность и зодчие угождали им. Грандиозные и величественные постройки украшались разноцветными лепнинами, колоннами, росписями. Однотонность и спокойные нотки – это не про местные дома и храмы. Улицы пестрели всевозможными цветами и красками.
     Монументальным венцом творения столицы являлся дворец, где Атеоне посчастливилось (а может, и нет) побывать. Многомаршевая лестница вела к портику, он сам по себе  уже необыкновенный, высоченные потолки, окна, широкие, длинные, устремленные ввысь колонны… Она почувствовала себя такой маленькой-маленькой, крошечной-крошечной во всем этом пышном великолепии. Неимоверно дорогие ткани, золото, каменья украшали дворец. Фонтаны били не только в саду, но и в самом дворце. В бассейнах и прудиках плавали рыбешки, за которыми наблюдали царские любимые собаки. Казалось, рыбки шутили, дразня собак, ведь те не могли нырнуть и поймать их. Драгоценными благовониями окуривали дворец. Садовники выращивали пахучие цветы и кустарники не только в саду. Правильно: еще в галереях и залах. Это великолепие, поражающее взгляд, буквально приковывало созерцателя к полу. Оно давило на Атеону: она столько сил приложила, чтобы дойти до пирующей залы.
     Столица, наполненная разными запахами, цвела. Динонианку, естественно, несли чистыми дорогами, красивыми. Намеренно она оставила щель между занавесями носилок и разглядывала окрестности. Мосты, общественные здания, дома аристократов, уличные алтари под сводом беседок.
     Она попросила остановить у одного такого. Скромный алтарь, но ей и этого достаточно. Она положила монетку, слишком много просить не стала: нехорошо. Евнух подал кошелек и едва не ползком попятился. Видно, Давигар вселяет страх, раз безобидная жрица не может попросту обратиться к собственному слуге. К ней приставили (она о том не догадывалась) казначея для оплаты ее расходов. А отчет ложился на стол самого государя.
265
     Курильни наполняли красные угли. Атеона всыпала щепотку собственных курительных ритуальных смесей: у аптекаря нашелся букетик вербены и тимьяна. Очень скоро носилки вновь поплыли по улицам столицы. И все бы да ничего, если б не подозрительный шум, вонзившийся в уши динонианки. Она велела свернуть.
     - Как вы смеете! – резким тоном сказала она: раз уж у нее есть такая привилегия, зачем от нее отказываться? Ее златокудрая голова высунулась из носилок, а красота и экипировка стражников заставили обомлеть.
     Бестолковые юноши бросились врассыпную, напрочь выкинув из голов горбатого и совсем неприятного человечка. Он не был карликом, но из-за травмы позвоночника ходил сгорбленно, и в итоге спина еще больше согнулась.
     - Подойди сюда, - сказала Атеона, раздвигая шторки носилок.
     Евнух выразил опасения всем видом, однако ничего не сказал. Стражи преградили горбуну путь копьями, когда он перешел пятишаговый рубеж.
     - Пропустите! – раздалась команда. Атеона негодовала: она свободна и вроде как ее прочат в царицы, и ей нельзя даже спокойно переговорить с человеком.
     Горбун пристально смотрел, за что получил укор евнуха. Он ни звука не произнес, головой качнул и опустил глаза в землю. Большего не понадобилось: горбун опомнился и повторил за евнухом.
     - Не бойся, - обратилась к нему Атеона, - тебя не подвергнут наказанию. Ты один живешь? У тебя есть профессия? Работа?
     - Я водовоз, госпожа.
     Евнух пихнул его в бок: Нуриму показалось, горбун фамильярно разговаривает. Совсем страх потеряли эти простолюдины! Надо бы им напомнить, где их место!
     Атеона так колко глянула на него, что он покрылся синими пятнами, настолько кровь отхлынула.
     - Много водовозов в городе? – спросила она.
     - Много, - тихо и робко ответил горбун.
     Немудрено, что он плохо одет и голоден: развозчиков воды предостаточно в городе. А такого уродца ни один уважающий себя ремесленник не возьмет: плохая примета.
     - Он пойдет с нами! – сказала Нуриму динонианка и скрылась за шторками.
     Он не посмел возразить, кивнул горбуну и зашагал за носилками.
     Горбун с трудом поспевал за носилками, отчего-то ноги его слушаться отказывались. Его ведут во дворец, там стражей полным-полно, а они не скупятся на удары. Его горб столько раз чувствовал на себе ласку плетей. То стражникам он случайно дорогу перегородил и принес несчастье, то не вовремя воду доставил. Ох, тяжела судьба горбуна. Особенно если он беден.
     Дворцовые стражи с недоверием оглядели новенького и проверили на наличие оружия. Его, к счастью, не нашлось, да и не могло найтись, и горбуна пропустили. Под осудительные взгляды он прошел в дом динонианки. 
     - Как он посмел заявиться сюда! – фыркнул страж, шмыгая носом. Он чесался с зари, видимо, ждет его добрая кружка пива.
     - Он несет несчастья! – Суеверный другой стражник помотал головой, три раза притопнул, один раз обернулся вокруг своей оси: теперь, по его убеждению, ни одна хворь при виде горбуна не грозит.
     - Надо еще кровь петуха за порог вылить! – поддержал его товарищ.
     Пересказывая этот  диалог, Гая посмеивалась: редкие дурни эти стражи.
     - А разве это неправда? – усомнилась служанка, старая дева. Она доверительно обратилась к динонианке.
     - Разумеется, нет: у Тита перебит позвоночник, но родился он здоровым.
     Атеона разместила его наряду с остальными слугами и в тот же день побеседовала с ним. Добрый малый вдоволь натерпелся от соотечественников из-за страшной юношеской
266
травмы.
     - Ему очень повезло, что он вообще не утратил способность ходить, - уверила динонианка.
     Слуги переглянулись.
     - И он не опасен? – осторожно поинтересовалась старая дева. От радости, что ей не придется терпеть евнуха, она светилась. Преданности ей было не занимать, и она всячески старалась отблагодарить жрицу преданной службой.
     - Ни в коем случае, - подтвердила Атеона. – Тит – сама доброта.
     Она выглянула в сад. Горбун с удовольствием поливал деревья и цветы наряду с садовниками. За ним наблюдала с ветки яблони кошка и, казалось, улыбалась ему. Она прыгнула на горб и замурлыкала в самое ухо.
     - Видите, - сказала Атеона, - наша кошка никогда не пойдет к плохому человеку.
     Служанки и услышавшие их разговор слуги успокоились.
     От царя прибежал посыльный, осведомиться: понравился ли динонианке подарок – зеркало в человеческий рост. А заодно узнать, как идут дела в доме и чем занят горбун.  Давигар никак не мог взять в толк, зачем он понадобился прекрасной жрице? Каждый день глядеть на премерзкого уродца?.. Ну да ладно, пусть он живет, коль не опасен и служит ей верой и правдой. В этом он лично убедился, придя в дом, утопающий в саду.
     - Как его имя?
     - Тит, он трудолюбив и отзывчив, - ответила динонианка тихо, чтобы царь не захотел его прогнать.
     Давигар бросил на нее уверенный взор. Разве мало преданных слуг среди здоровых людей? Но, впрочем, в ее выборе есть положительный момент, огромный положительный:  новенький – горбун и отвратителен лицом. Такого и резать не нужно.
     Переживала Атеона по поводу правил во дворце и хотела б избежать калечащей операции.
     - Государь…
     Ее глаза выражали каждое слово ее просьбы, которую она не успела выговорить: он опередил:
     - Его не будут оперировать.
     Она заметно выдохнула, царь не скрыл своего довольства. Ее такие незначительные мелочи радуют.
     - Ты говорила, что купила ширму?
     Она стояла в покоях динонианки, куда носа не казал царь. Она попросила (именно  попросила) слуг принести ширму.
     Смерил ее взором Давигар, что ж, работа стоящая, тонкая, но…
     - Китайцы всюду используют каллиграфию! – посетовал царь. – Надо бы толмача позвать, я ничегошеньки не понимаю! Эй, позовите-ка переводчика!
     - Здесь написана строка из поэмы, - сказала Атеона и повергла в шок государя и слуг.
     Она взглянула на ширму тончайшей работы: птицы, деревья, цветущая сакура, вода... Справа налево, как принято в Китае, прочла:
     - Цветет прекрасный цветок, в глубокой низине – вода. Птица голос срывает – зовет любовь.
     Давигар понял, что недооценивал прекрасную гостью. Однако… она поразила его в который раз. Он уселся удобнее и сказал:
     - Во дворце только один толмач переводит с китайского языка. Каким же будет уникальным твое прочтение! – Давигар так и видел, как о его царице идет молва, как о ней отзываются государи соседних племен и полисов. С каким восхищением о ней станут говорить во всех уголках обитаемой суши! Ее следует тщательней стеречь, а то мало ли что.
     - Я удивлен. Немало, - сказал он, по-царски важно меняя положение.
     Поразмыслив, он остановил надавившую гордость и стал похож на того царя, который собирал улиток. 
     - Опять улитки одолели, - хитро сказал он и правильно был понят Атеоной…
267
     Назавтра ей доставили свиток. С поэмой. Чуть погодя, пришел, по обыкновению без извещения, Давигар. Не нужно иметь дар пророчества, чтобы понять, зачем он пришел. Разместившись на любимой террасе, он погрузился в удобное кресло и слушал перевод динонианки. Его не слишком беспокоило, что она не успела перевести и десятой части поэмы: ему нет дела до точности перевода.
     - Я не уверенна, что правильно поняла начало… - говорила Атеона, царь слишком рано пришел. – Мне только-только принесли поэму.
     То-то царь был не в курсе. Он не ждал ее оправданий, не хотел просьб прийти потом...  Пусть все будет по-домашнему, и настоящему.
     - Переводи сейчас, я не тороплюсь, - уверил Давигар.
     Динонианка поверила: у него штат министров, уполномоченных от его имени вести переговоры, военачальников, уполномоченных вести бой, советников, наместников, казначеев, приближенных... Всех не перечесть! Он наладил систему и наслаждается жизнью.
     Перевод с китайского языка – дело нелегкое и государь понимает это и все же задает сложную задачу: Атеона в его присутствии должна перевести текст. Царская забава – пожалуй. Справится она или нет? Вызов. Она его принимает.
     - Что ж, государь, я сделаю все, что в моих силах. Но мне нужен помощник: я не настолько хорошо знаю язык.
     Тут уж царь не пошел на попятную. Он махнул немому слуге и тот вызвал толмача. Атеона продолжила переводить и не торопилась с чтением отрывков, хотя видела, как изводится от нетерпения Давигар: она что-то писала на листке бумаги и ни словечка ему не прочла! 
     - Ну, прочти же мне уже что-нибудь! – привстал он и глянул в записи.
     - Не спеши, государь! – прикрыла листок Атеона.
     - Ты испытываешь мое терпение! – закивал царь.
     - Я беру пример с государя.
     Прищурив глаз, Давигар потер бороду.
     - Угу, и когда я услышу хотя бы отрывок?
     - Это зависит от того, насколько подготовлен толмач: едва ли я справлюсь без него.
     Царь подпрыгнул и заходил туда-сюда.
     - Как долго мне придется ждать?
     - Мне трудно, государь, переводить без словаря, тем более, когда вокруг такая суета.
     - Какая суета? – Давигар остановился.
     - Царь не находит места.
     Он склонился к жрице, сидящей за столиком со свитком и палочкой для письма.
     - Я тебя отвлекаю? – хитро спросил он.
     - Скорее, я беспокоюсь, как бы государь не осерчал.
     Давигар выпрямился и с ноткой огорчения сказал:
     - Вас совсем не учат разговаривать с мужчинами!
     Покачала Атеона головой, подтверждая его слова.
     - Напрасно! Это совершенно необходимо! – громко возразил Давигар. – Ты скоро освободишься от сана, а как вести себя с мужчиной понятия не имеешь!
     Он покосился на динонианку.
     - О чем это ты подумала?!
     Она посчитала, лучше не гневить его и промолчать.
     - Я царь и мне не нужно!.. - начал было он, и тут привели толмача.
     Он обрадовался: не наговорил лишнего. Что за мысли в ее голове! Он едва не стал оправдываться! Он фыркнул.
     - Я желаю знать, о чем поэма! – отдал он приказ толмачу.
     Старый потрепанный переводчик разложил справочники и словари перед Атеоной. Она посерьезнела: пока разберется что да как... Ее ясные глаза взглянули на царя.
268
     - Ты просила толмача – вперед! – сказал он, покровительственно кивая.
     Атеона тихо выдохнула: повод являться суда ежедневно у государя появился сам собой.
     И она занялась поэмой. Толмач помогал со всею ответственностью. Еще бы, подле царь. Он шутить не станет, чуть что не так – и прощай свобода и жизнь. Терпеливо и естественно Давигар сидел против динонианки и слушал, как она переговаривается с переводчиком, дрожащим в присутствии  царя. Он сам останавливал их, если видел усталость жрицы и вновь подзывал толмача, коль она просила продолжить, чтобы, наконец, покончить со злосчастной поэмой. Несколько часов в день выматывали ее, и она отдыхала, стоило царю и толмачу покинуть дом.
     - Почему госпожа не попросит толмача самого перевести поэму? – спросила Мариника у нее.
     - Неужели ты не понимаешь? – отозвалась Гая.
     Служаночка и правда не понимала, и бывшая наложница царя постучала себя по лбу.
     - Он хочет, чтобы я ее перевела, - сказала Атеона, садясь за перевод.
     Хотя день подошел к концу и пора спать, она приняла такое решение. К работе со словарями привыкла и вроде дело пошло. Ей уже самой страстно хотелось покончить с трудным, нудным толкованием. На глазах осунулся толмач (часами мозолить глаза царю – не шутки), устала она, слуги... Один Давигар испытывал удовлетворение: динонианка занимается выполнением его поручения. Еще и в его присутствии: толмач приходил вместе с царем и уходил вслед за ним.
     - Идите спать, а я посижу здесь еще, - вздохнула Атеона, копаясь в словаре.
     О ее ноги потерлась кошка, запрыгнула на коленки и улеглась.
     Тит принес им обеим чистую воду и ушел со слугами. Мариника прилегла на кушетку в покоях хозяйки, шуршащей палочкой для письма. Под шорох она уснула. Что ей снилось, не запомнила, но приоткрыв глаза, увидала, как хозяйка разговаривает с мурлыкающей кошкой.
     - Госпожа, уже глубокая ночь! – сообразила Мариника.
     - Справедливое замечание, - устало засмеялась динонианка. – И я готова уснуть…
     Стоило Давигару переступить порог, как он понял: перевод готов и ему нужно придумывать новый повод.
     - Государь послушает наши труды? – поинтересовалась Атеона, лицо какое-то кислое у него.
     Для вида он сделал его серьезным и уселся на излюбленное кресло. Прямо напротив чтицы. Неподалеку стоял толмач, сложив покорно руки. Он переживал за перевод, что если он не приглянется государю? Ему было невдомек, что как раз перевод-то мало интересует царя. Слуги застыли и не шелохнуться, рабы исчезли с поля зрения. Даже мухи перестали летать и щебетать попугай. Приоткрыв клюв, он повис на жердочке.
     Читала Атеона с выражением, чувством, стараясь вложить впечатления, полученные от образов. Поэма впечатляла больше ее, нежели царя. Он, конечно, не невежа, и все же китайская поэзия – не его. Голос динонианки сошел на шепот и умолк, а Давигар потер бороду, помолчал и, наконец, лаконично произнес:      
     - Она хороша.
     Больше всех обрадовался толмач: человек он пожилой, пыток и лишений не перенесет. С земным поклоном он удалился. Царь доволен, стол для него накрыт, музыка играет, глаза услаждает динонианка – ему самое время исчезнуть.
     Его кинулась только Атеона: не успела отдать справочники и словари.
     - Оставь, пригодится, - махнул рукой царь.
     Грешным делом динонианка подумала... но он пообещал:
     - Я не стану требовать от тебя сложных переводов.
     Царь поменял положение, закинул ногу на ногу, поворочался и огляделся. Не успела сообразить динонианка, что стряслось, как зала опустела. Стоило ему косо взглянуть на раба с опахалом, как тот растаял в воздухе. 
269
     Несколько надавила на Атеону обстановка: рядом царь и ни души больше. Немой раб и тот ушел с остальными.
     - Надоел шум, - прокомментировал Давигар. – Просто поговори со мной.
     - О чем?
     - Расскажи мне о брате.
     Царь сказал это загадочно, однако Атеона не придала значения ни мимике, ни жестам, списав свои подозрения на взволнованность: она вспомнила брата и замкнулась. Давигар терпеливо ждал, когда она сможет сказать хотя бы слово.
     - Он был умен, справедлив, добр, талантлив, храбр и хорошим братом и сыном. Он оберегал меня и беспокоился за рано овдовевшего отца. – С трудом собралась Атеона, ей тяжело говорить, меж тем царь ожидал продолжения.
     - Пимеон мог бы прославить Исеи, если б остался жив, - договорила тихо динонианка. Зачем царь ее испытывает? Разве он не видит ее боли?
     - Знаешь, где погиб твой брат?
     Откуда сестра могла знать? Ей сказали – на войне. И отец не подозревал. Ей принесли известия, не сообщив деталей. Агилий Татий долго-долго крутил в руках камею с изображением герба семейства, и, преодолевая слезы, велел похоронить ее с какими-то вещами, привезенными другом Пимеона. Тело затерялось на поле брани. Отступающие войска Татула Эгимноса побросали погибших и бежали.
     - Я знаю, что он погиб, больше – ничего, - ответила Атеона.
     - Он погиб в Макийском ущелье.
     Откуда такие сведения у царя? Динонианка не осмелилась спросить.
     - Он похоронен недалеко отсюда, - сообщил Давигар, Атеона застыла.
     Он сошел с колесницы и средь погибших искал друзей. Все смешалось вокруг: люди, кони, мечи и секиры, запахи, краски... Среди прочих тел он увидал молодого человека, отличающегося ростом и внешностью от простого наемника из народа. Давигар присмотрелся и заметил перстень, герб на нем он где-то уже видел. Раб подал перстень господину, и при внимательном рассмотрении царь узнал изображение... Он велел похоронить молодого человека отдельно, не в братской могиле – в некрополе близ столицы. Тогда он даже не догадывался, что когда-нибудь случится Атеоне побывать здесь.   
     Она резко встала, старалась отдышаться. Царь видел, как она поражена и переживает.
     - Если ты желаешь… - откликнулся он.
     - Да, государь! – не дала договорить Атеона, она мало думала сейчас об этикете.
     Бесконечно была благодарна она: царь был настолько благороден, что приказал похоронить иноземного воина, как собственного. Атеона стояла у могилы брата и переживания переполняли ее душу: государь позволил перевезти останки брата на родину. Дочь опустила букетик мирта на могилу и слегка улыбнулась: как успокоится отцовское сердце! 
     Послы тихо внесли в дом Агилия Татия саркофаг и свидетельства. Отец тотчас узнал перстень и прослезился: сын все-таки вернулся в отчий дом и его похоронят по всем обычаям. Тайком ото всех Агилий Татий заказал в храме молебен: царь Давигар мудр и да продлит его дни Динона.
     Ничуть не жаль было Атеоне прощаться с братом. Она улыбалась вслед отплывающему в Исеи кораблю: Пимеон найдет последнее пристанище там, на родине, и душа его, она уверенна, успокоится. Его место – возле матери, в семейном склепе. Она молилась за усопшего брата, за живого-здорового отца и благодарила царя Давигара за мудрость и великодушие. Собственно, он этого и ждал. Так приятно слышать это из уст прекрасной жрицы.
     Мариника радовалась вместе с госпожой, Гая не отставала, служанки в перерывах между  вздохами по возлюбленным и службой жрице – тоже. Кошка немо поддерживала хозяйку, горбун кивал, коль речь заходила о Пимеоне. Все же царь их сделал благое дело и ему
270
воздастся.
     Из дворцовой залы вышли послы. Давигар отослал всех, кроме советников и министров. Стояла тишина, пока он, подперев подбородок кулаком, думал.
     - Государь, - осмелился оторвать его от раздумий министр дворцовых дел, - Татула Эгимноса это сильно задело, - с усмешкой сказал он, и остальные подхватили ее.
     С приближенными и Давигар усмехнулся.
     - Этот пес сделать ничего не может и еще тявкать вздумал! – сказал министр, ведающий иностранными делами.
     Царь отчего-то не удивлен: уязвленный похищением жрицы, присмотренной для себя, Татул Эгимнос пустил слух о коварстве обидчика и ставил под сомнение, что она находится в достойных условиях. Подлость его и порочность сердила Давигара, а попытка оправдаться смешила: мол, он изо всех сил стерег динонианку, стерег, сил не жалел, но все же недоглядел. Видать зрением от пьянства ослаб. И умом тоже.
     Напрямую оскорблять Давигара он не посмел: к новой войне не готов – силенок маловато. Татул Эгимнос, пьяница и распутник, понимал, что проиграет, полезь он на рожон. Ему бы и Исеи не удалось отбить, будь там часть флота Закрия. Те корабли перебросили в другое море, где они, как тогда казалось, были нужней. Этим воспользовался Татул Эгимнос и малой кровью вернул себе Исеи. Племянник Закрия прибыл в исейский порт под посольским флагом и от того на город не обрушился новый гнев Татула Эгимноса, хотя он выразил недовольство: что это Давигар расщедрился и одарил Исеи своей жалкой милостью? Он, похититель жриц, что – оправдывается в преступлении? По возвращении из Исей племянник Закрия патрулировал в своих водах и выполнял поручение государя и господина. Как вы понимаете, именно он доставил динонианке весточку с родины. Она прочла письмо отца, жриц, римариха и труды Гектора, нашедшие горячий одобрительный отклик в ее душе.
     Подумал Давигар под усмешки министров и, сохраняя царский горделивый тон, сказал:
     - Завтра мы представим им нашу гостью: пускай убедятся, что к ней относятся как к царице!
     Довольные министры переглядывались и переговаривались: вот это станет настоящей пощечиной Татулу Эгимносу! Как заденут его вести, что динонианке здесь лучше!      
     Министр дворцовых дел поклонился и спросил:
     - Государь мой, мне отправить слугу сообщить госпоже?..
     Взгляд царя иногда говорил красноречивее языка, и министр откланялся. А Давигар отправился в домик, утонувший в саду…


















271
Гости Давигара. Яд. Гнев царя
     За привычными делами жрицы застал ее царь. Она увидала его и прекратила служение.
     - Ты еще не закончила, - заметил он, останавливая попутно немого слугу. Заодно велел стражам держаться поодаль, а не мелькать перед глазами: на них не хочется глядеть. Ему есть на кого посмотреть и чье лицо не противно, как неумытые рожи постпохмельных мужиков. Эх, гонять их надо! И куда глядит министр дворцовых дел и начальник стражей? Ну, доберется он до них! Не поздоровится же им!
     И хоть лицо царя улыбалось, Атеона увидела, что пришел он с определенной целью.
     - Молитву я продолжу после, в тишине.
     - Хочешь сказать, я создаю шум? – засмеялся Давигар.
     Динонианка улыбнулась своей обворожительной легкой улыбкой и произнесла:
     - Сразу из ниоткуда возникают стражи, в кустах шуршат соглядатаи и бегают рабы.
     - Неужели все они приходят со мной? – продолжал смеяться царь.
     - Государя повсюду сопровождают, даже если он не видит. Агенты буквально преследуют его.
     Давигар и соглядатаи, тайно охраняющие его, отдали должное сообразительности жрицы. А ее не так-то просто обмануть. Впрочем, царь не пытался.
     - Что ж, раз уж ты все знаешь… - Он уселся на принесенное из дома кресло и велел подать ему вина и накрыть стол, чтобы можно было вести непринужденную беседу. Вроде как мило, за столом…
     - Что гнетет государя? – поинтересовалась Атеона. Взгляд ее был полон благодарности, и царь видел ее.
     Поблагодарит ли его и в этот раз динонианка или ему надо подождать?
     - Нет, нет, меня ничего не гнетет. – Он вкратце изложил суть дела, приведшего его сюда. Он любому поводу рад, и лишний – не помеха.
     Атеона долго молчала, прежде чем дать ответ.
     - Я приду, государь. – Она опустила голову.
     - Ты не хочешь идти? – Он бы придумал что-нибудь, коль она не хочет, но она сказала:
     - Не в этом дело. Татул Эгимнос порочит имя государя, вот что меня расстраивает.
     Даже если бы Давигар постарался скрыть довольство, не смог бы: он засиял от лестной оценки. Она уважает его и всячески выказывает благодарность. Она еще и смущена при этом – какая прелесть!
     - Мне нет дела до его яда, - сказал Давигар. – Пускай он хоть оракулов своих изведет и уморит послов.
     И действительно, Татул Эгимнос не прекращал настаивать, чтобы предсказатели искали пути воздействия на могущественного противника и таки предсказали скорую победу над ним. Самое первое – ему нужно было заполучить динонианку, остальное – после. Неприкосновенных послов он запугал и отправил нести вести по всему миру. Они прощупывали почву, разносили слухи, писали отчеты Татулу Эгимносу и доносы. Подлый царь, такие же подданные.
     Нисколько не сомневалась Атеона, что он так и сделает: силой заставит солгать оракулов, перепишет пророчества и выдаст за великие откровения. Послы, прибывшие с миром на разведку, по всей обитаемой суше растрезвонят, как живется ей в плену у похитителя.
     Не успел Давигар шагу ступить за порог, как она кликнула служанок. Уже совсем скоро в покоях возник евнух.
     - Мне нужна твоя помощь, Нурим… - сказала Атеона, и он приготовился запоминать каждое слово, сказанное ею. Он давал отчет Закрию, с него был строгий спрос самим государем, так что память его и жилы напряглись.      
     Он низко поклонился и заторопился выполнить поручение.
     Пир начался задолго до вечернего времени: с утра послы оказались внедренными в торжественное шествие по случаю празднеств, наскоро устроенное для государя и гостей, в
272
полдень они оценили размах ярмарки и веселий, а к вечеру, с комфортом расположившись за столом, утоляли жажду и голод. Гостеприимство, оказанное гостям, не вызывало подозрений. За ними неустанно следили спецагенты, и государь был спокоен: ни ему, ни подданным ничего не грозит. Динонианка под таким надзором, что туда и муха без его ведома не пролетит. Что говорить о лазутчиках. Так что похитить ее никому не удастся.
     Послы из разных государств веселились: повод замечательный, столы, прием, актеры и танцовщицы неподражаемы! Грех было не выпить за здоровье и щедрость владыки Давигара, и они пили вровень с самыми стойкими военачальниками и министрами.
     - Радуют ли празднества, государь? – спросил министр дворцовых дел.
     - Я буду доволен, если довольны мои гости! – ответил царь.
     Гости дружно закивали: кому охота остаться без головы? Пока они на земле Давигара, их никто не тронет и пальцем, а окажись они на нейтральной территории – их не найдут! Рисковать жизнью не было желания, и они со скользкостью слизней втирались в доверие и говорили, как истинные дипломаты что и как должны были сказать. Давигар посмеивался: хитрые гиены, коварные лисы, неужели они могли подумать, что обманут его?! Им вместе взятым не угнаться за хитростью министра дворцовых дел, а что до изворотливости казначея…
     В угоду царя послы вели разговор, не переходящий границ царского терпения. Был случай, всем известный, когда Давигар выслал вон оскорбителя, дерзнувшего задеть его словом. Он был с позором прогнан и казнен своим же государем на родине. Вот что значит не справиться с задачей дипломатическим способом. Уж на амбразуру не стоит лезть, когда можно и другим методом добиться взаимопонимания или хотя бы нащупать ходы…
     - Нам предстоит дальняя дорога, - сказал глава послов, представитель союзников, который не намеревался делать Давигара противником: силенок маловато. – И везде, где ни ступит моя нога, я скажу, что государь чрезвычайно гостеприимен.
     Насквозь видел его Давигар и догадывался, что Татул Эгимнос из гордости не примкнет к союзникам. Да они его не примут: пьяница и дебошир ни к чему. А вот крепко сидящий на троне царь – как раз для поддержки и дела. С ним любой замысел по плечу.
     - Итак, вы изложили цель визита, - молвил Давигар, - и мы обдумали ваше предложение. – Он выдержал напряженную паузу. Министры хорошо понимали, что их советы – это всего лишь советы. Последнее слово за господином. 
     - Мои оружейники будут готовы приступить к заказу уже завтра! – прозвучал четкий ответ послам. Министры и советники отреагировали по-разному. Кто-то порадовался притоку средств в казну, кто-то усомнился в правильности решения, однако ни одна живая душа не оспорила царского решения.
     - Мудрый государь щедр! – обрадованно сказал глава послов: Давигар готов стать союзником против мощных врагов, совершающих набеги, когда ни попадя. Опостылели совсем: поля вытаптывают, людей в рабство уводят! Помощь царя как воздух: его оружейники славятся на весь мир.
     Давигар чуть ухмыльнулся, они ведь не только этого ждут. Наслышаны, хитрые волки, о красоте динонианки. Из-за нее какой сыр-бор. От любопытства трясутся аж, да сказать о ней не смеют лишний раз. Передали ему слова Татула Эгимноса и притихли: что ответит на это Давигар? Ничего, он утолит их жалкое любопытство, а после – пусть ездят по миру и говорят о ней восхищенно.
     Он взглянул на министра дворцовых дел и тот перевел взгляд на слугу.
     В сопровождении слуг и стражей, к которым начала мало-помалу привыкать, Атеона взошла по дворцовым ступенькам и остановилась. Без звука Нурим показал, куда следует идти. За ней шла вереница женщин. Стражам было непонятно зачем. Посвящать в свои секреты их она не стала, евнух же и перечить не осмелился: сказала динонианка надо, значит, так тому и быть. Хуже будет, если она попросит, а он не сделает и о том станет известно государю или же Закрию.
273
     С каждым шагом Мариника прижимала сильней к груди лютню. Они шли и шли, бесконечно долго и страшно. Стражники повсюду, огромное количество народа, слуг, рабов. Тихо шелестя платьями, танцовщицы тоже волновались. На их хрупких плечах большая ответственность: танцевать перед самим государем.
     Как только процессия приблизилась к массивным дверям, они тотчас расступились.  Атеона со служанкой и евнухом вошла в красивейшую залу, невероятным образом убранную. Расписные стены, покрытые пластинками поделочного камня колонны, цветы и масляные лампы... В прошлый раз зала была больше размером и несколько скромнее, а послов государь чествовал в уникальной зале. Сколько тут таких? Думалось Атеоне, роскошней первой не бывает, но она ошиблась. Впрочем, это не имеет никакого значения.
     Люди перестали разговаривать, с таким нетерпением ожидали они гостью. И они ничуть не разочаровались, увидав ее. Музыканты по-прежнему играли легкую музыку, рабы обходили пирующих мужей, виночерпии следили за кубками и чашами. Цветочницы меняли гирлянды и букеты на столах, они же осыпали лепестками вошедшую жрицу и обозначили ей дорожку, доведшую до середины залы.
     - А вот и моя будущая царица! – с гордостью произнес царь.
     Послы переглянулись: слухи-то не лгут. Она чудо как хороша.
     Лицо его по-царски довольно улыбалось. И хоть он не глядел на послов (что на них смотреть?), знал: они поражены, как когда-то он.
     - Она пришла поприветствовать нас!
     - И оказать почтение, государь, - добавила Атеона, она сверкала в свете ламп. Браслет, диадема, ожерелье, тонкая ткань ее одежд… не это ль достойная оправа драгоценности?
     Цветущий вид ее и украшения опровергали все домыслы врагов Давигара: живется ей сытно и комфортно. Глядя на нее ни один посол не усомнился, что она достойна трона и восхвалений.
     - Она – истинное украшение и жемчужина гарема! – с восхищением сказал глава послов. Тот еще бабник. Эх, ему б такую девицу! Сколько он их на своем веку повидал,  и все равно поражен. Ему бы под бочок этакую красавицу, а то дела, дела, походы, войны…
     Придерживая легчайшее покрывало от случайно влетевшего в залу ветра, Атеона перевела взор с царя на посла и тот умолк. Слишком ясны ее глаза. Ветер колыхнул занавеси и золотые кудри динонианки - сама красота!
     - Жемчужине – соответствующая раковина, - одновременно пошутил и поправил Давигар, - у нее своя перламутровая оправа!
     Домик в саду и правда чем-то напоминал ракушку, и цветом перламутра отливал.
     Послы перемолвились парочкой слов: динонианка живет не в гареме! Совсем слегка Атеона улыбнулась и этого оказалось достаточно, чтобы каждый присутствующий понял: она оценила юмор.
     Ни возражений, ни колких взглядов она не делала. Послы ничуть не интересовали ее, а вот...
     - В знак признательности, государь, позволь тебе, как ценителю прекрасного, преподнести маленький подарок. – Атеона махнула изящным движением евнуху, и тот впустил в залу танцовщиц.
     - Мариника радует меня своей игрой. Надеюсь, она понравится и государю, - сказала Атеона, указывая рабыне на стульчик.
     Исполнительница уселась, потому что стоять более не могла: ноги сами собой подкашивались. Танцовщицы обступили ее и динонианку, и гости приуныли: жрицу плохо видно стало.
     После знака зазвучали звуки лютни, пустились в воздушный пляс юные и гибкие танцовщицы, исполняющие женские традиционные танцы. Давигар же выпрямился, услыхав народные мотивы, и прищурил глаза, всматриваясь в жрицу, когда та запела чужеземную песню, наскоро выученную. Атеона сделала ему настоящий сюрприз, решив исполнить его
274
с детства любимые строки:
Поле бескрайнее – матери сердце:
Она прижимала к груди.
Подвигов ратных не счесть за пазухой,
И ласка ее позади.
Крепости дай мне, родная земля,
И душу мою ты прими.
Стану я подвигом, смелым и радужным.
Ты меня, коль нужно, прими.
Родная земля, ты как сердце матери:
Любовью и силой полна.
Дай ты мне, милая, то, что указано,
И душу мою сохрани.
     Послы слушали песню, изливаемую им на суд дивным приятным голосом Атеоны.  Глядели на нее, танцовщиц, невесомых, как облака. И восторгались. Давигар был вынужден отвернуться, чтобы накатившиеся слезы просохли. Их издали увидала динонианка и пожалела, что выбрала эту песню, тронувшую до глубины души могущественного государя. Он, обезоруженный, окончательно сдался. Когда он вновь обратил взор на нее, Атеона не посмела шевельнуться. Проникновенным оказался взгляд, твердым и решительным больше прежнего. Она понимала, о чем говорит это взгляд и смутилась.
     Ушла она тихо, без всяких громких речей, под пораженные взгляды и разговоры. Наутро ей доставили потрясающий широкий браслет на плечо, и держал его на подушечке ни кто иной, как провинившийся раб, за которого она замолвила словечко. Он умудрился прогневить самого государя. И, несмотря на то, что ему грозило жесткое наказание и казнь, царь помиловал его и отдал в распоряжение динонианки. Знал он, что ей было б достаточно угодить, даровав слуге жизнь, но государь подкрепил благородство ценным металлом и самыми дорогими алмазами и рубинами чистой воды.
     Немедленно Атеона надела браслет: царь наведывается неожиданно, без предупреждения. Что так произойдет и в следующий раз, сомнений не было. Ахнули от красоты браслета Гая и Мариника. Как же щедр государь! Крупные алмазы, рубины, мелкие изумруды и аквамарины! Такого браслета не отыскать ни на одном плече в гареме! Работа настолько изыскана и тонка, что дух захватило и у невежественных служанок, ничего не смыслящих в драгоценностях: они их никогда не носили и не станут.
     Пока они восторгались царским подарком, Атеона обратилась к рабу:
     - Чем ты прогневал государя? – Накануне она увидала, как тащат раба, и обратила глаза к царю. Слов не понадобилось: и так все было ясно, что она хотела сказать. Он, не вдаваясь в подробности, ограничился фразой: «Он будет наказан!», и взглядом запретил поднимать эту тему.
     - Я пел песни, - ответил ей раб.
     Ранее не слышала динонианка, чтобы за песни казнили. Хотя…
     - О чем были эти песни?
     Раб помолчал, и ответил: он должен отвечать, когда к нему обращается хозяйка:
     - О тирании царей и олигархов.
     - В следующий раз государь не будет настолько милостив, - предупредила Атеона, соглашаясь с точкой зрения вольнодумца. Он может быть трижды правым, однако и должен быть готовым пострадать за правду, которую большинство предпочитают держать при себе.
     Он отправился мыться и переодеваться: от него жутко разило. Гая и служанки поморщили носы. Но чтобы не получить укор от госпожи, разбежались по поручениям.
     Мариника еще приходила в себя от вчерашнего мини-концерта, и хозяйка ее не озадачивала. Ей и самой трудно далось исполнение на публике: она же не актриса. Дебют состоялся, а она не знает, как он отразился на переговорах господ послов и государя.
275
     Нурим как воды в рот набрал и выслушал ее просьбы на сегодня и завтра, покивал и исчез. Мариника пошатывалась от потрясения, Гая кривилась при виде новенького, горбун поливал цветы, служанки хлопотали по дому, а кошка заглянула на маленький столик в передней комнатке, обнюхала еду и вернулась к хозяйке.
     Гладила кошку Атеона, браслет ее отражал свет и играл цветами радуги. От такой прелести оживилась Мариника и вспомнила который час.
     - Ой, госпожа, пора обедать! – Она подскочила и умчалась накрыть стол.
     Динонианка села за красиво сервированный стол, с которого получали вкусности обитатели домика в саду, и приголубила кошку.
     Мариника налила хозяйке свежую воду и подала бокал. Только Атеона поднесла руку к еде, как ее запястье схватил наемник:
     - Не ешь, госпожа: еда отравлена!
     Не успела даже вскрикнуть от страха Мариника, онемела она от заявления. Кто-то хочет отравить ее хозяйку!
     Поверила ему Атеона, он не станет просто так болтать и являться всем без разбора.
     - Откуда ты знаешь? – Она встала, велела рабыне молчать и не кричать, не звать на помощь.
     Глядя на наемника, сообразила, что он отведал съестное. И не заметила упрека: естественно, он ее ни в чем не винил. Он же умен и знает: не она отравительница.
     - Ты… - запаниковала Атеона, - у тебя есть противоядие?! Что нужно тебе чтобы?..
     Наемник тряхнул головой, его лицо по-прежнему оставалось закрытым.
     - Этот минеральный яд мне не опасен: я устойчив к нему. – Он слегка прищурил глаза, как бы улыбаясь ими.
     Атеона подумала, у него легкое недомогание, совершенно неопасное. И все же она предложила ему воспользоваться своей аптечкой. Как предсказуемо: он молча отказался. 
     - Как же я… - вздохнула динонианка, как она сообщит о том царю?..
     - Госпожа, госпожа! – с криком вбежала в залу служанка.
     Наемник таинственным образом исчез, не успела Мариника опомниться.
     - Госпожа, раб, что носит еду, мертв! – сообщила напуганная служанка. – Его в саду Тит нашел!
     Мариника и хозяйка переглянулись: несчастный съел то, что предназначалось динонианке.
     - Теперь нам точно не скрыть этого факта, - с печалью констатировала она.
     Она пошла на место происшествия и оглядела раба, лежащего на траве. Слуги сбежались, обступили его. Неизвестно кто сообщил известия Нуриму, и он примчался быстро, как мог. И кто по дороге ему встретился, коль спустя несколько минут за мертвым рабом пришли стражи?
     - Скорее, скорее, накройте его! – суетился Нурим. – Уносите! Уносите же!
     Стражники тоже суетились: неслыханное преступление под носом у царя. Ни один присутствующий не обмолвился о господине, но каждый понимал: как только до него дойдет сообщение, полетят головушки. Долго скрывать о преступлении невозможно, как невозможно подготовить почву, чтобы Давигар в гневе не разнес полдворца.
     Еще в присутствии стражей Нурим сделал земной поклон, а Мариника прошептала:
     - Он съел твою еду и умер, госпожа.      
     Евнух пошатнулся, стражи уронили труп, Гая потеряла сознание.
     - Что здесь произошло, госпожа? – Первым пришел в себя начальник патруля.
     - Ты правильно понял, но я прошу не наводить панику, - обратилась ко всем динонианка. 
     - Несдобровать будет повару… - отозвался страж, и кулинару попадет. Он уверен.
     Новости донеслись до ушей Давигара в период его мирной беседы с министрами. Он только-только избавился от навязчивых послов, решивших, что визит их окончен.
     Он резко встал. Голос его прогремел на залу и разнесся по дворцу…
276
     По просьбе Атеоны евнух доложил о делах во дворце. Государь рвал и метал, настолько разгневался. Он вихрем налетел на домик, утонувший в саду, и сам осмотрел пищу, место гибели раба, ни словечком не перемолвившись с динонианкой. Его состояние внушало опасение за причастных к преступлению и невиновных. Не полезла Атеона на рожон. Тихонько стояла в стороне и не шевелилась, пока в доме находился царь с некими людьми. Ее осмотрел личный лекарь Давигара и отчитался перед повелителем: госпожа здорова, как никогда и опасности никакой нет.
     На следующий день Нурим принес неутешительные новости, и так как царь не приходил, Атеона отправилась к нему сама. Возразить евнух не решался: у него и так спина от плетей красна из-за вчерашнего. Еще получить с десяток не хочется.
     Одевшись, как предписывали многовековые традиции, динонианка в роли миротворца вошла в залу, куда ее пропустили самые суровые стражники без лишних слов. О ее власти над царем знала каждая собака в столице, не говоря уже о дворце. Слуга только успел сказать, кто просит приема, как Давигар махнул, повелевая тотчас впустить гостью.
     Она застала его не в самом лучшем расположении духа: сидел он с мрачной маской на лице. И несколько приближенных подле. Никаких музыкантов, танцовщиц, наложниц, услаждающих слух и тело государя, ни шутов, ни лицедеев. Министр дворцовых дел и тот по слухам, долетевшим с кончиков болтливых языков, находился под арестом. Масштаб царского гнева трудно было переоценить. Боялась Атеона, что опоздала. Если казни привели в исполнение…
     Давигар по-царски восседал на удобном кресле, подперев подбородок кулаком. Взгляд его, твердый, уверенный, устремился на гостью.
     Так как царь ни слова не сказал, она осмелилась заговорить первой:
     - Государь, смилуйся! – Что ходить вокруг да около? Он прекрасно понимает, зачем она пришла.
     Приближенные царя рассеялись, остался один немой слуга.
     - Не проси! – велел в сердцах Давигар, тон его способен напугать чувствительную юную барышню до обморока. И все же динонианка устояла.
     - Государь!
     - Я сказал – нет! – Давигар вскочил, снова упал в кресло, подался вперед и громко с чувством произнес, чтобы она хорошо его расслышала: - Ты – спокойствие моей души и удовольствие для глаз!
     Атеона хотела сказать что-то, он опередил:
     - А они хотели лишить меня этого! – Царь пылал гневом.
     Она осторожно и тихо сказала:
     - Государь, я не прошу за виновных, а взываю к справедливости. На каждом углу подданные говорят о мудрости царя, о его мужественности, могуществе и справедливости.
     Выпрямил спину Давигар. Сложив руки и переплетя пальцы, он не перебивал динонианку.
     Она продолжила:
     - Прошу, государь, пусть понесет наказание тот, кто действительно причастен к преступлению.
     - Они хотели извести тебя, а ты просишь за них! Я вижу, ты хочешь, чтобы им сохранили жизнь! – Царь в корне не согласен с ней: она слишком добра, чтобы резко расправляться с врагами. С другой стороны – на то она и женщина. Но он не дал себе слабинку и чуть ласковее взглянуть на нее.
     Атеона вздохнула, гнев возобладал над разумом царя и он слепо суров. 
     - Уже идет дознание и поверь: любой причастник будет сурово наказан! – отрезал Давигар, делая ударение голосом на слово «сурово».
     Как бы эта суровость не досталась всем подряд. Уж Атеона наслышана, как проходят дознания и наслышана, какую вину только не берут на себя под пытками ни в чем неповинные люди. Что стоит дознавателям в угоду господину объявить виновниками десять,
277
двадцать человек? Чем больше найдут, тем лучше.
     Видя, что царь не намерен вести беседу и смягчиться, Атеона сложила ладони на уровне груди. Она сделала кивок, вознамерившись уходить.
     - Куда ты? – возмутился царь.
     - Собирать улиток. - Здесь слишком накаленная атмосфера, и динонианка, придерживая легкое покрывало цвета парламентера, выпорхнула из залы.
     На секунду Давигар растерялся, перевел взгляд на немого слугу.
     - Что глядишь? – Он вздохнул. - Иди за корзиной!











































278
Справедливость царя. Будущая царица
     Твердым, уверенным шагом, наступая на ветки, трещащие под его ногами, Давигар шел впереди. Слуга едва поспевал за хозяином. Стражи бдели изо всех сил, чтобы гнев царский не опрокинулся и на их головы. Тяжко стало всем. Неслыханное дело: под носом у царя чуть было не отравили динонианку! Послы только-только покинули ворота города, как на его плечи свалилось такое известие. Поговаривали – слухи всегда бегут впереди – что он лично присутствовал при дознании некоторых высокопоставленных лиц.
     Обдумывая слова царя, Атеона, в чем была на приеме, в том и пошла в виноградник. Одна улитка, вторая, третья… они буквально сами в руки шли и не боялись ее. Хруст веток и шелест травы дал понять: она тут не одинешенька. Сказать, что не предвидела появления царя, она не могла. Он должен был прийти. Она молила о том Динону.
     - Ты сердишься на меня? – присоединяясь, осведомился Давигар.
     - Мое молчание неверно истолковано государем, - ответила динонианка.
     - Тогда скажи хоть что-нибудь, - потребовал он, слуга поднес к ней корзинку.
     Она прижала к себе улиток.
     - Их не сожгут – отпустят, - пообещал Давигар, и динонианка смело опустила улиток на дно корзинки.
     - Государь, - сказала Атеона, запустив руку в куст винограда, - назначь ответственных дознавателей: справедливое расследование добавит государю чести.
     - Я тебе уже все сказал! – ответил он довольно резко.               
     Атеона отвернулась. За улиткой. Царь помялся и добавил:
     - Я лично прослежу за дознанием: ни один не будет наказан без вины.
     Динонианка опустила в корзинку еще улитку, кивнула и ушла.
     Давигар поглядел ей вслед и сказал слуге:
     - Она все еще сердится.
     Раб пошлепал губами и развел руки.
     - Помолчи! – рыкнул Давигар, сердясь. Царь он или не царь! За помилованием – это к ней, а он не может, да и не хочет быть неженкой! Сказал наказать, значит, наказать!    
     Предвидел он, что к ней на поклон пойдут его министры, советники и даже цирюльник, по нелепой случайности впавший в немилость. Входя в домик, утонувший в саду, Давигар  понимал, какой разговор предстоит ему. По большей части Атеона сдержанно вела беседу либо же молчала, царь додумывал сам.
     - Кто на этот раз? – постукивая пальцами по столу, спросил он. Какой лизоблюд явился к ней сегодня, интересно ему знать? И что он ей наплел, этот лукавый олух? Как они его опережают? Чем они занимаются?!
     В уме Давигар перебрал поименно всех, кого накануне отчитал, отругал, на кого косо поглядел и прогнал с глаз долой.
     Стоило Атеоне поднять на него ясные глаза, как он выдохнул: и шут туда же! Ну не понравились ему шутки, да, отослал прочь. Так он, дуралей, к динонианке помчался милости царской просить!
     - Я запрещу им жаловаться на меня! – воскликнул Давигар.
     - Государь, они не жалуются, они просят пощады, - поправила динонианка.
     Он помотал головой, о какой пощаде может идти речь, коль они фактически доносчики! Но верноподданные видят в ней царицу... Давигар довольно кивнул.
     - Что просил этот тунеядец? – Как еще можно назвать дурачка, бегающего, веселящегося изо дня в день, потешающегося надо всеми и больше ничего не делающего?
     - У него, государь, на спине раны. – Атеона отвела взгляд, ее тяготит сама мысль о наказаниях, на какие щедры цари и их надзиратели.
     Давигар нахмурился, это министр дворцовых дел перестарался. Как всыпал ему царь, так он страшится что-либо упустить и наказывает без разбора всех и каждого, кто государя разочаровывает.
279
     - Так он мне всех шутов угробит! – вспылил царь. 
     Грешным делом Атеона побоялась, что и министру достанется. Опять. Он опередил, сказав:
     - Я вовсе не живодер и не пошлю его на дыбу! – Помолчав, он добавил: - Я подумал над твоей просьбой и…
     Атеона ждала ответа с замиранием сердца, не может же такой великий и могущественный царь быть деспотом!
     - Так и быть, - сказал Давигар, покручивая в руках виноградины, - я буду милосерднее к верноподданным. Ты это хотела услышать?
     Атеона придвинула вазу с виноградом ближе к царю.
     - Это значит «да»?.. – озадачился он.
     Спешными, семенящими шагами в апартаменты царя шел некий человек. Он утирал на ходу пот, предвкушая беду. Не шутка – у него в руках отчет дознавателей! Он сделал короткую остановку перед дверью, из-за которой слышался царский голос, отдышался, чтобы донести об отчете и постучал.
     Вскинул бровь Давигар, остановив речь, и человек чуть не упал от страха.
     - Отчет, государь! – отрапортовал секретарь дознавателей и склонился к полу.
     Пробежав глазами по бумаге, Давигар запылал праведным гневом. Он едва не зарычал:
     - Немедленно их ко мне! – Глаза налились кровью, лицо покраснело. Он не был так зол давно. И напрасно преступники думают, что останутся без наказания! Пощады им не видать! 
     Пока поверенные ринулись в одну сторону, царь полетел в гарем. Буквально ворвался он, едва двери не вышиб. Льющаяся из арфы музыка остановилась, жены и наложницы повставали с подушек и лож. Рабыни и рабы склонились в низких поклонах, расхаживающие вальяжно павлины и те посторонились. Один фонтан продолжал журчать. Роскошь и изящество, каким тут все дышало, радовало глаз царя прежде, однако теперь он тут не за удовольствиями.
     - Государь, приляг, отдохни, - пропела одна из жен. Он сам не свой, ему бы отвлечься от суетных дел.
     Он обвел глазами присутствующих женщин и остановил взгляд на двух.
     - Увести их! – прогремел голос Давигара, сотрясая гарем.
     Они упали в ноги и схватили его за край одежд.
     - Государь, помилуй, государь! – завопили женщины.
     Каменный взор его был неумолим, и они испугались еще сильней.
     Давигар замахнулся и ударил бы с плеча обеих, если б не был уверен: и об этом донесут динонианке.
     - Судить! Строго! – велел он.
     Сопроводитель шепнул ему на ухо что-то и Давигар остановил взгляд на совсем еще юной и миленькой наложнице.
     - Государь! – упала она в ноги. – Они заставили меня! Заставили! – Слезы градом лились из ее красивых глаз.
     Давигар взял ее за подбородок и взглянул в них сверху вниз.
     - Ты причастна и, значит, виновна! Следовало сообщить о готовящемся преступлении!
     - Они угрожали мне! – оправдывалась наложница.
     - Ты еще слишком молода, чтобы понимать глубину вины: ты стала убийцей – это страшнее угроз и наказания! – Он взглянул в полные страха и боли глаза. – Красота твоя со временем бы расцвела, - молвил он медленно. – Ты юна и душа твоя только начинает чернеть. Я буду милостив к тебе: тебя не станут пытать! - Он ушел, только его и видели.
     Динонианке сообщили, что ее очень просят принять просителей. Она спустилась в приемную, залу, оборудованную для приема гостей, и обомлела: вереница министров и советников, приближенных, ответственных, назначенных и снятых с высоких постов…
     Они слова еще не произнесли, как она села, осознавая размах царского гнева.
280
     - О Динона, что я-то могу сделать? – прошептала она в смятении.
     Из-за угла на нее и просителей поглядывали служанки и Гая. Ее радость, что она не в гареме только росла.
     - Государыня, - сделал шаг в ее сторону решившийся с нею заговорить министр, человек решительный и в чем-то азартный, - государь крайне сердит и негодует. По его приказу сняты с должностей и заключены под стражу все, кто хоть как-то был связан с зачинщиками преступления. Министр дворцовых дел, жены, наложницы, Витарий, Нурим, даже музыканты и цветоносы. Виночерпий сам испустил дух. – Министр мог бы продолжить, но глаза динонианки потускнели болью.
     Она все еще сидела, несмотря на то, что высокие господа стояли с поникшими головами. В страхе за жизни, здоровье и перед боязнью утратить царское расположение они пришли на поклон к будущей царице. Уже ни у одного в голове не маячила мысль, что она не царского рода и никто, в сравнении с ними.
     - Государь обещал мне наказать только виновных, - сообщила просителям динонианка.
     Министр не возразил:
     - Все верно, государыня, - намеренно акцентировал он внимание на последнем слове, как бы говоря, что считает ее царицей.
     Атеона хотела даже отвернуться: он станет относиться к ней так, как ему будет выгодно. Если запахнет выгодой ее поношение, он так и сделает. Но сейчас речь не только о нем, и она приготовилась дослушать лицемера и лизоблюда.
     - Государь именует виновными всех, кто каким либо образом соприкасался с душегубами.
     - Он получил донос?
     - Нет, отчет дознания! – заговорил снятый с должности префект. Жил, он себе жил, не тужил, тут раз – и с должности вон! Ни с того, ни с сего.
     - Есть копия отчета? – спросила Атеона, не может же быть, чтобы хитроумные министры и советники не раздобыли его.
     Ей в руки был передан свиток.
     - Ступайте, я посмотрю отчет и подумаю, что можно сделать.
     Просители вышли из приемной в том же порядке, что и зашли.
     Атеона обернулась, на нее глядело несколько пар глаз.
     - Что теперь, госпожа, будет? – пробормотала Мариника.
     - Их всех казнят? - предположила Гая.
     - Мне трудно ответить на ваши вопросы. – Динонианка присела и попросила оставить ее. Рабыня осталась, обещая стоять в стороне и не беспокоить хозяйку. Все-таки Закрий выбрал для нее хорошую девушку, преданную и честную.
     Не являлся к Атеоне царь, и она не спешила к нему попасть. Министры били тревогу больше прежнего: дело важное, а она не предпринимает попыток встретиться с государем! К ней и посыльного послали, тот принес короткий ответ:
     - Она потеряла аппетит и, видно, ослабела, однако не желает надоедать государю и просить аудиенции!
     - Что это значит? – переглянулись министры, советники, префект…
     Как рассчитывала Атеона, ее слова очень скоро добрались до слуха царя. И он пришел сам, едва расслышав слово «ослабела».
     - Еду пробуют! – начал он с порога, жестом запретив вставать с кресла. – Почему ты отказываешься есть?
     - У меня нет аппетита не из-за страха быть отравленной, государь, - уверила Атеона.
     Он не позволил себе усомниться в правдивости ее слов. По правде говоря, он ей верил. Всегда.
     - В чем тогда дело? – Давигар присел не напротив: динонианка распорядилась поставить кресло чуть в сторону, чтобы он очутился в уголке, украшенном цветами, где щебетал неугомонный попугай. 
281
     - Я чувствую себя виноватой в гибели того раба, что принес мне еду, - ответила Атеона. Ее разочаровал отчет дознавателей: под давлением и пытками люди нагородили того, чего не было, и признались в том, чего не совершали. Приплели невесть что, вспомнили кого ни попадя. Вот и началась неразбериха.
     Давигар уселся поудобнее, ожидая дальнейших объяснений, а динонианка молчала, как воды в рот набрала.
     - Напрасно. Напрасно ты винишь себя: он сам попробовал ту пищу и, кстати, тем самым предотвратил беду!
     - Мне не дает покоя его безвременная внезапная кончина. Как динонианка, я противник небогоугодной гибели.
     Давигар покосился на жрицу, на что она намекает?
     - Государь действительно считает, что моей вины нет? - на всякий случай уточнила она.
     - Что ты хочешь этим сказать? – прищурился он, принимая кубок отменного вина, которым намеревался угостить и будущую царицу.
     - Только то, что государь мудр и справедлив, точно оценивая, кто прав, а кто виноват…
     В тот же день были отпущены на свободу непричастные к преступлению и восстановлены в должностях снятые чиновники.
     Суд над виновниками был, как следовало ожидать, коротким, расправа – жестокой. Ни следователи, ни палач не церемонился с ними. К суду привлекли и повара, которого женам удалось подкупить, и евнуха, через какого шли переговоры. Давигар явился на казнь и с удовольствием отметил, что на прилюдную расправу пришел посмотреть весь город. Поделом преступникам, остальным – наука на будущее!
     Весть о том, что будущую государыню собирались отравить, но чудом она осталась жива, разнеслась по столице, а там – и по всей стране молниеносно. Самолюбивые жены, не смерившиеся с тем, что им придется делить власть с «плебейкой», решились на преступление и подговорили повара, тоже питающего ненависть к новой постоялице, подсыпать яд перед самой подачей, чтобы те, кто пробует еду, ничего не заподозрили. Главный повар слег с сердечным приступом, узнав, что его тоже намеревались казнить. Это чудо, что за него вступилась сама динонианка: его ведь вины нет. А ему приписывали, что недоглядел! Как за всем на кухне уследить-то?! Народу тьма-тьмущая!
     Не отправилась Атеона на казнь, ее никто не принуждал. У царя и мысль не проскочила потребовать ее присутствия. Она не отходила от алтаря, пока слышала шум и грохот, несущийся с улиц.
     Еле шурша юбкой, подошла Мариника и бесшумно опустилась на колени перед алтарем. Служанки во главе со старой девой стали молиться. Она благодарила небеса и госпожу,  обещавшую отдать ее за того самого красавчика, с которого не спускала глаз. Не сильно верующая Гая (веру она потеряла, когда расправились с ее родными и насильно привели в гарем) и та, глядя на масштабное моление, прошептала отдельные слова из молитвы. Как могла. Отнюдь она не жалела казненных жен царя: они получили по заслугам (какие интриги они плели в гареме!), в то время как Мариника искренне скорбела.
     - Госпожа отказалась от драгоценностей, - шепотком излилась информация.
     - Я знаю. – Гая искренне поддержала госпожу: коль она посчитала необходимость в трауре, так тому и быть.
     Нурим скромно стоял недалеко от двери, придя от царя.
     - Что еще сказал государь? – спросила Атеона, отложив привычные дела и обед.
     - Он запрещает носить траур. – Нурим склонил голову еще ниже.
     Царю не понравится, узнай он, что динонианка не надела его подарков. Обычно на ней красовались два прекраснейших браслета: на запястье и плече. А тут довольно простые платья: она выбрала из своего гардероба самые скромные и не подумала украсить их ни ожерельями, ни брошами и булавками, ни даже гирляндами цветов.
     - Мое сердце носит печаль, можешь так и передать государю.
282
     Едва ли бы Нурим отважился повторить слова динонианки вот так просто. Но он был вынужден отчитаться, и передал их поверенному царя. Он мудро не побеспокоил ее в этот день.
     - Государь сегодня не придет, - принес известия из дворца раб.
     Атеона облегченно вздохнула, у нее нет сил возражать царю. Завтра она наденет злосчастные украшения и нарядное платье, но сегодня ей хочется уединения. Вместе с Мариникой она вышла в сад, в самый тихий уголок, куда редко забредали садовники. К ним по неосведомленности присоединилась кошка. Гладя ее, динонианка смотрела в одну точку и молчала. Рабыня вздыхала и помалкивала. Она плела венок, задумавшись о слуге, принесшем ткани для госпожи: государь заказал для нее столько наикрасивейших материалов для нарядов, что ей позавидовали бы все царицы мира.
     Незаметно для себя Мариника замурлыкала песенку под нос, сильней заурчала кошка, динонианка стала покачиваться вместе с мелодией.
     - Госпоже жаль их, - вдруг сказала Мариника.
     - Разумеется, мне их очень жаль: они по глупости совершили ошибку без права на помилование.
     - У них не было возможности?.. – огорченно отозвалась рабыня.
     - Ни единого шанса, - уверенно кивнула Атеона.
     - Но ведь стражи, цари убивают сотни, тысячи невинных!
     Динонианка приложила палец к губам, и Мариника осеклась: и у стен есть уши.
     - Одно дело, когда речь идет о народе, и совсем другое, когда о государе, - молвила Атеона. Не секрет для нее, что Давигар отнесся к покушению, как к личному оскорблению. Она знала, что просить за преступниц бессмысленно. И никто бы не отважился.
     Взглянула она на венок и, слегка улыбнувшись, сказала:
     - Ему обязательно понравится.
     Зарделась Мариника, госпожа догадалась, кому предназначен венок!
     - Отдашь его? – спросила Атеона, недвусмысленно глядя на рабыню…
     На будущий день Давигар пришел лично удостовериться, что его не ослушались и в домике, утонувшем в саду. Траур запрещен! И точка!
     Вышла Атеона, как обещала, в блистательном платье и в украшениях. Они ей больше к лицу, чем скорбь. Зачем ей понадобилось оплакивать оскорбительниц и преступниц? Но раз ей захотелось, пускай. В конце концов, его волю она не нарушила: цветет и благоухает нежней розы.
     - Ты порадуешь меня пением? – Обходя залу медленным шагом, царь обернулся на динонианку.
     - Что бы государь хотел услышать? – Атеона жестом послала рабыню за лютней.
     У него был большой перечень, не все он мог произнести вслух.
     - Твою любимую песню. – Давигар опустился в удобное кресло, расположился комфортно и, угощаясь виноградом, смотрел, как динонианка готовится петь. Красивое зрелище, как и все, что с ней связанно.
     Песня оказалась чрезвычайно короткой, Давигар невольно поморщился.
     - Государю не понравилась песня? – изумилась динонианка.
     - Кислая виноградина попалась! – Он жестом попросил еще спеть. Потом еще и еще.
     Давая певичке передохнуть, он заговорил о великолепном дворце, куда намеревался переселить ее с восшествием на престол. Поигрывающая на лютне Мариника сфальшивила от неожиданности, горбун, копающийся в саду неподалеку выронил садовые ножницы, Атеона подняла прекрасные ясные глаза на царя.
     - Не пристало царице жить в простом домишке! – отрезал он.
     - Дом уютен, государь, - отозвалась Атеона: ей тут нравится, и ни к чему дворцы и царедворцы. Эта рать фальшивых лицемеров претит ей. Давигар и сам понимал это, говоря, что в них столько же полезных соков, сколько в гадюке живой воды.
283
     - Царицы живут во дворцах! – встал с кресла Давигар.
     Этому трудно возразить, тем не менее, динонианка попросила оставить ее здесь.
     - Это нелепость! – нахмурился царь. – Этот дом для отдыха, уединения! – объяснил он более мягким тоном, как бы уговаривая Атеону перебраться во дворец. – В его саду роскошные цветники, фонтаны, скульптуры… Ты живешь здесь и ничего не видишь…
     - Государь, позволь мне выходить в город, и я буду видеть красоты столицы изнутри. – Атеоне хотелось бы избежать пафосности первой поездки в город, и сказала: - Позволь мне выйти по-простому в город. – Она действительно скучала по прошлому, когда спокойно могла расхаживать по городским улицам и ходить в театр, могла прогуляться по рынку и спуститься к порту.
     Глядя на ее мечтательное лицо, Давигар раздул недовольно ноздри.
     - Не хватало еще чтобы ты переодевалась и тайком расхаживала по городу!
     - Но так поступают многие…
     Царь перебил ее на полуслове:
     - Татул Эгимнос, например!
     Атеоне нашлось что ответить. Она подозревала, как-то ведь Давигар проник в исейский храм инкогнито. Но она не сказала этого вслух. Достаточно было ее взгляда. Он свел брови и ответил строго:
     - Негоже будущей царице переодеваться простолюдинкой! Я не позволю, чтобы ты уподоблялась этому проходимцу, Татулу Эгимносу!
     Он любил, переодевшись в простого гражданина или стражника, гулять по улицам города и горлопанить пьяные песни, чтобы его не узнавали. Его, и правда, частенько путали с простым пьянчужкой. От этого он веселился, подслушивая разговоры. Он узнавал столько интересного, что не передать. Все слухи собирал в кучу, сколько голов полетело…
     При упоминании ненавистного исейцам прелюбодея Атеона подобралась. Понял царь, что допустил ошибку.
     - Впрочем, нет ничего дурного, если прогуляешься.
     Мариника, верная служанка, пошла готовиться к отбытию…
     На этот раз патруль, выделенный для сопровождения будущей царицы, не выглядел столь ужасающе: копья эскорт оставил в оружейной комнате. И шлемы они оставили там же. Динонианка догадывалась, что за ней тайком наблюдают стражи в штатском. Иначе бы ее из дворца не выпустили. Это так, для отвода ее газ. Мнимая свобода и иллюзия власти.
     Были приняты все меры безопасности, и динонианка могла спокойно отправиться в маленькое городское путешествие. Ей был выделен сопроводитель – историк. Он шел вровень с носилками и, не смея заглядывать в них, рассказывал об истории возникновения города, легендах, связанных с ним, не упуская случая похвалить государя и благодетеля. Чье это было распоряжение? 
     Мариника позевывала, ее укачивало в носилках, а динонианка внимательно слушала рассказчика. Его монотонный голос произносил поистине удивительные вещи, а что до выражения и эмоций, так о них он позабыл, получив важное задание от самого министра дворцовых дел. Именитый историк и летописец был в срочном порядке выписан из храма знаний и в сопровождении конвоя доставлен во дворец. Оттуда он и начал повествование, начиная с дворцовых ворот.
     Кованые ворота, на которые ушла – уму непостижимо! – тонна бронзы, тяжело, но величественно впускали и выпускали обитателей дворца сотни лет! Украшенные рельефами и символами, они сразу привлекли внимание Атеоны. Ворота Солнца. В них входил царь и угодные ему люди, послы, жрецы, с ратными победами военачальники. В них торжественно въехал на колеснице (а это дозволялось не всем) Закрий, вводя во дворец свою армию. Ворота Луны впускали людей, неугодных государю, через них взашей выдворяли вон из дворца прогневавших его, утративших доверие или лишившихся должностей. Под руки оттуда выводили царских преступников, взяточников, перебежчиков, диверсантов.
284
     Выйдя из Ворот Солнца, процессия во главе с Атеоной пошла по широкой, в пятьдесят метров шириной, улице. В городе таких было три, и делили они столицу на огромные кварталы, где стояли величественные храм науки, храм божества, о котором можно было бы рассказать подробнее, арка, в которую торжественно вошла свита Закрия, стадион…
     На пересечении двух широких улиц историк посоветовал сделать короткую остановку и поведал об обрамленной колоннадой улице, ведущей к некрополю: местные очень чтят предков и поклоняются им.
     - Почитать умерших – это помнить о наших корнях, - сказал историк. – Важнейшая часть праздничной церемонии, Некрополии, – воспоминание об усопших, их достижениях и детях, которых они воспроизвели. По нашим обычаям, если потомки оскверняют память отца, становятся ворами, предателями, дезертирами, убийцами, то они недостойны носить его имени и лишаются рода.
     Атеона поняла, что иными словами, у них остается лишь имя и к какой фамилии они принадлежат более не упоминается в документе, подтверждающем личность. Это считается страшным наказанием. Великим позором покрыт человек, лишенный рода. С ним не свяжется ни одна знатная фамилия, он не устроится на приличную работу и, скорее всего, останется бездетным, так как его союз не осветится духовниками.   
     - Мы вернемся, - сказал историк, и он явно волновался, - и госпожа еще раз сможет полюбоваться достопримечательностями Царского квартала! – Историк утер пот со лба платком и небрежно сунул его за пазуху.
     - Дайте ему воды! – велела Атеона, и евнух немедленно отвесил оплеуху зазевавшемуся рабу: он засмотрелся на госпожу. Раб подскочил к историку и подал кувшин.
     Экскурсовод жадно отпил глоток, слышно проглотил его и вспотел еще больше.
     Атеона попросила Нурима не торопить запыхавшегося историка и дать ему перевести дух. Она устремила взгляд в сторону Царского квартала, где ее поразили большие обелиски, напоминающие иглы, острыми концами пронзающими небо.
     Историк отвел динонианку к театру, и она выглянула из носилок, привлекая взоры любопытных горожан. Носилкам отвешивали поклоны и состоятельные слои населения: они надеялись, будущая государыня выглянет и может быть заметит их. Какая радость! Их надежды оправдались!   
     Так как столица кишела не только местными, но и приезжими, являясь многонациональным городом, она содержала в себе и синагогу, и греческий храм, и храм Исиды. Как вы догадались, здесь можно было встретить и египтян.
     - Сейчас мы дойдем до квартала Царицы, и госпожа увидит прелесть дворца! – с воодушевление отозвался историк.
     От удивления Атеона высунулась из носилок: вот куда ее хочет определить царь Давигар. Пышный дворец, обрамленный потрясающими садами, с журчащими фонтанами, меж деревьев ходят павлины, собаки спят в тени. Слуги шуршат одеждами, поливая редкие цветы и цветущие красивейшие кустарники. Искусственный водопад с легким недовольством опрокидывается в озерко, где, по-видимому, плавают рыбки. С возвышенности глядела Атеона на дворец Царицы и хотела б прогуляться там разок, полюбоваться вблизи прелестями.
     С охраняемого холма рабы еще бережней несли носилки, за которыми закрылись ворота, впускающие на Давигаров холм. Сюда были вхожи исключительно представители царской семьи и те, кто получал разрешение от самого государя. Он, когда еще строили дворец, любил взбираться на холм и контролировать стройку. Ее как раз заканчивали, когда Татул Эгимнос одержал победу в битве за Исеи. А тут приезд динонианки! Как говорится, сам Бог велел ей занять дворец. 
     Далее экскурсия отправилась к ипподрому, соседствующему со старым городом. Историк ограничился рассказом о нем, не вводя Атеону в огороженный древний клочок столицы. Процессия проследовала мимо торгово-финансового центра, по-иноземному называемому
285
колумбарием, и вошла на центральную площадь, откуда стражники удалили всю челядь и попрошаек, дабы они не докучали знати и будущей государыне, на какую сбежались посмотреть вновь.
     Музыкантам было велено играть, и потому музыка лилась и лилась задорной песней, несущейся над столицей. Народ делал вид, что не слишком внимательно изучает носилки и очертания женщины, сидящей в них. Атеону плохо было видно из-за занавесей, она выглянула только потому, что услышала звуки ударов.
     - Остановите его! – повысила она голос: старый лысый человек отчего-то взъелся на раба, совсем юного отпрыска, и отвесил ему удары палкой.
     Горожане, делающие вид, что как обычно прохаживаются по Агоре, пристально уставились не на бьющего слугу человека, на динонианку. Она негодовала: рабовладелец ни за что ни про что дубасит раба средь бела дня! Уронил тот отрок камешек, которым листы бумаги были придавлены, так что теперь – убить его за это?!
     - Я хочу купить его! – произнесла динонианка, крайне негодуя. Совсем распоясались рабовладельцы! В общественном месте избивают рабов-отроков!
     Нурим повтори ее слова старому лысому человеку, но она изумилась, услыхав, что раб вовсе и не раб, а сын свободного гражданина, отрабатывающий за долг отца. Так пожелал кредитор: дай мне, мол, сына, уж он отработает.
     - Разве он не может отработать долг иначе? – Атеона опустила ясные глаза, унизительная участь у мальчика: спасть и есть в подвале, испытывать страшную нужду и во всем потакать временному хозяину. Тот из вредности назначил отцу именно такую расплату за долг в несколько грошей.
     - Назови сумму долга! – потребовала Атеона. Аспид с гнилью в душе: из-за гроша удавится!
     Вмешался префект, отвесив ей низкий поклон.       
     - Нет-нет! Долг будет погашен немедленно! – Он махнул сопроводителю и тот показал что-то человеку.
     - Я погашу долг, - возразила Атеона спокойно, - а должник отдаст его уже мне, когда сможет! – отчеканила она, дабы каждый мог расслышать ее.
     Младший казначей настрочил бумагу, которую передал человеку вместе с грошами.
     Горожанин, отец отрока, по случайности находившийся неподалеку, произнес:
     - Благодарю,  милостивая государыня! – Он сделал земной поклон, а она продолжила путешествие по городу.
     В аудиентзале смуглые эфиопы с тяжелыми ожерельями на груди обмахивали опахалами государя, утонувшего в государственных заботах. Давигару поднесли бумагу. Он пробежался по ней глазами, и чуть улыбнулся.
     - Используйте это! – скомандовал он довольным тоном.