Златокудрая Атеона - священная дева. Часть 7

207
Шторм. Портрет Атеоны
     От качки Атеона уснула скорее, чем предполагала. На узенькой кушетке глубоким сном спала Мариника. Ей, привыкшей спать на жестких ложах рабов, это было даром. Ее коленка шла на поправку. Мазь, изготовленная Ли творила чудеса. Он навестил юную пациентку вечером и констатировал: отек сошел, нога почти не болит. Волноваться не о чем – девушка выздоравливает. Он испросил у динонианки разрешения поставить Маринике иглу, через страх рабыня согласилась: госпожа находилась рядом и ничуточки не волновалась. Лекарь-азиат обрадовался перед уходом: девушка заговорила с ним и ни разу не отвернулась. Это не надежда, нет, он же понимает, но так ему легче.
     Мирный сон царил в каюте, несмотря на усиливающуюся качку. За бортом разыгрывалась буря. Подчиненные подняли Закрия сразу, как заподозрили беду. Забегали матросы, солдаты, поднялся шум. Голоса и беспрестанный грохот разбудили динонианку и рабыню.
     - Что это, госпожа? – потирая сонные глаза, спросила Мариника.
     Прислушалась Атеона, поднялась с постели.
     Служаночка тоже испугалась.
     - Неужели, госпожа?!
     - Нам остается надеяться, что шторм окажется не сильный. – Атеона наскоро пересекла каюту и упала на колени перед самодельным алтарем с маленьким образком Диноны.
     Мариника тоже упала на пол и стала молиться своим богам. От страха губы ее дрожали, руки тряслись, как судно.
     Моряки ругались на чем свет стоит, убирая паруса, кормчий вопил что есть сил, размахивая плетью, с которой он не расставался даже по ночам, как шутили матросы. Командующий кораблем не стеснялся в выражениях: тут не до этикета и церемоний. Его приказы, едва-едва различимые сквозь вой бури, выполнялись сразу же, без пререканий. Накаты волн напугали рабов, находящихся на палубе. Они бросились врассыпную, но их очень скоро настигла смертоносная волна, опрокинувшаяся на палубу. Она унесла в море тех, кто вовремя не схватился за что-нибудь надежное, и у кого оказалось недостаточно сил бороться со стихией.
     Впервые очутившись в такой ситуации, Атеона не знала, как ей поступить. Она вознамерилась подняться наверх, однако, к ней в каюту со словами: «Не сметь выходить отсюда!» - влетел Закрий. – «Держитесь крепко!» - добавил он и скрылся.
     Атеона и служаночка переглянулись, обеим стало страшнее прежнего. Мариника покрылась пятнами, заплакала. Она очень юна и не хочет попасть в царство Посейдона. Она так плакала, что динонианка сама едва не всплакнула. Слезы прорезал крик, пронесшийся извне сверху вниз. Служаночка обомлела: волной смыло воина. Она вскочила на ноги, если этот тот красавец солдат... Она зарыдала громко, не стесняясь присутствия хозяйки.
     В каюту вошел китаец, увидав, что Атеона переоделась и накидывает на плечи плащ, запротестовал:
     - Тама шторм, буря. Нельзя, гаспаза! Нельзя!
     - Закрий мне уже запретил, - ответила Атеона. – Этого довольно.
     Она смело шагнула к двери, и лекарю-азиату оставалось лишь подчиниться и отойти в сторону.
     - Гаспадина запретил! – напомнил он с жаром.
     - Это может быть мой последний день.
     Мариника всхлипывала, потому что силы плакать иссякли.
     - Останься с нею, - кивнула в сторону служаночки Атеона. 
     Ли бы с удовольствием, но девушка схватила плащ и побежала за хозяйкой.
     - Я не оставлю тебя, госпожа! – кричала она, нагоняя ее.
     Они вместе взбежали по мокрой от воды лестнице, держась за поручни. Воздух настолько пропитался соленой влагой, что трудно стало дышать. Они остолбенели, увидав, как борются воины и моряки за жизнь, как отчаянно пытаются спасти судно. Остальные корабли едва
208
можно было различить в клубах бури. Атеона понимала, что им досталось с лихвой. Они меньше, легче флагманского судна. Несмотря на маневренность, способность не теряя скорости менять направление движения, возможность дать задний ход при необходимости  – преимущества военных кораблей – шторм есть шторм: ничто не способно остановить стихию. Таран – яркая отличительная особенность военных судов и тот не разобьет волну, набросившуюся на судно. Он не пробьет волну, как вражеский борт любой толщины, не вызовет значительные разрушения воды.
     Очередной шквальный порыв, взлет воды… Атеона едва устояла на ногах. Как она ожидала, таран не насадил волну. Он оказался бесполезен против шторма. Огромный корабль, чудо инженерной мысли, созданный больше для устрашения врагов, дрожащих перед мощью морской державы, не может совладать с разгулявшейся стихией. На него потрачена уйма средств – и что с того? Море сильнее человека и его творений. 
     Атеона застыла, к ней подпрыгнул Закрий, стоящий поблизости.
     - Я кому сказал не выходить?! – ругался он, весь пропитанный соленой морской водой.
     Дождь хлестал в лицо всем. Трудно было говорить и думать в суматохе и страхе.
     - Какая разница, где я погибну? – парировала Атеона.
     Перед глазами мелькали человеческие фигуры, средь которых она узнала взвинченного капитана, сердитого везде и всегда сотника, друга флотоводца, и воина, на которого положила глаз Мариника. Остальные люди смешались в одно большое пятно и расплылись. 
     - Здесь волны! Они сносят с ног! – Лицо Закрия даже в темноте побагровело от гнева.
     Сверкнула молния, по небу разлетелся гром, с ним накатила следующая волна. Как испугалась Мариника, ее ноги подкосились, Атеона обомлела: на них несется груда воды! Закрий преградил им путь на палубу, прикрывая их собой, схватился за поручни и вынес последний грубый наскок стихии. Вода стала медленно утихомириваться, словно извиняясь за содеянное.
     Крик сразил слух, Атеона отстранилась от груди Закрия.
     - О боги! – вскричал он, его племянника придавила бочка!
     Динонианке было велено укрыться в каюте, а она осталась стоять, глядя на то, как флотоводец и группа солдат ринулась спасать товарищей. Кого накрыло балками, кого-то обвили веревки, кто-то повис на борту, цепляясь, чем только можно за что только можно. Хаос творился наверху, Мариника так и упала на ступень ниже хозяйки. Силы покинули ее, Ли едва успел ее подхватить.
     Меж тем Атеона стала свидетельницей, как Закрий сдвинул бочку, при помощи воинов поднял племянника и потащил. Молодой воин терпел боль: в его глаз попала большая щепка, она едва не пробила ему голову, такой был мощный удар.
     - Несите его сюда! – окликнула Атеона. – Здесь Ли, он осмотрит его!
     Закрий развернулся и при помощи ладного солдата понес племянника в каюту динонианки.
     Она поспешила вперед, дабы приготовить ложе для пациента. Пока Мариника приходила в себя, она накрыла покрывалом кровать и нарвала ткани. Бинтов у нее нет, материя имеется. Ничего, подручными средствами справится.
     Ли привел в чувство служаночку, а как только занесли в каюту раненного воина, прильнул к нему.
     - Вылечи его! – приказал Закрий, затем строго взглянул на динонианку. – С тобой я еще разберусь! Ты могла погибнуть!      
     Она не успела ответить, флотоводец стремительно покинул ее покои.
     Буря утихала, а последствия ее еще предстояло устранить. От больного не отходил ни Ли, ни Атеона. Воин получил серьезную травму плеча, бочка сломала ребро, а щепка лишила его одного глаза. Вмиг красивый молодец превратился в инвалида. Но, говорят, шрамы красят мужчин. Что ж, пусть это их утешает, коль другого утешения нет.
     Атеона утерла пот со лба раненого и подала лекарю-азиату капли. Мариника поглядывала,
209
как ловко он орудует иглами, бинтами, как нажимает на точки тела. Кривится воин, корчится, а после ему становится лучше. Она собрала и вынесла окровавленные полоски ткани, так велела госпожа. Она думала, так дурно только ей, но на палубе скопилось много раненых, которым пришлось хуже.
     Усталый Закрий лично обходил корабль и отдавал приказы не тише, чем в бурю. Его хорошо слышали даже на другом конце судна.
     - Это убрать! Починить! Сделать опору! Привязать!..
     За ним шли подчиненные, кто с перевязанной головой, кто с перебинтованной рукой, кто прихрамывал. Капитан корабля и помощники помалкивали, дабы не вывести из себя накаленного до предела флотоводца: это не шутки, они могли утонуть!
     - Немедленно привести корабль в порядок! – рыкнул он, видя лица капитана и военачальников. Он схватил конец отвязавшегося каната и зарычал: - Привязывать лучше надо!
     Дрожь в коленях плохой признак, не предрекающий ничего хорошего. Доблестные воины
рассыпались по судну, капитан побагровел: матросы ненадежно закрепили груз. Из-за их нерадивости ранены люди. Предчувствие его не обмануло: Закрий объявил о наказании.
     - По прибытии в порт ты ответишь за упущение! – Он отшвырнул канат, тот как толстая змея упал плашмя на палубу.
     Мимо него воины пронесли раненных товарищей. Флотоводец сжал кулаки и взревел от гнева и замахнулся на капитана. Он ударил бы его, если б не златокудрая голова, показавшаяся вдалеке. Атеона поднялась на палубу сообщить дяде новости.
     - Убирайтесь! – рыкнул он подчиненным, те вознесли молитвы богам, спасшим их, а так же в мыслях поблагодарили динонианку, так вовремя явившуюся.
     Закутанная в покрывало, она поравнялась с Закрием, он ожидал. Атеона собиралась, не сразу смогла сказать.
     - Его жизни ничто не угрожает, но… - Она должна была и договорила: - Его глаз…
     - Иди в тепло, - сказал Закрий серьезно, она продрогла от страха и переживаний. Еще дождь зарядил как назло. – Здесь холодно и сыро.
     Не успела Атеона отойти на пять шагов, как ему доставили срочное сообщение: отчет о потерях на других судах. Флотоводец пробежался глазами по листу бумаги и свернул его. Динонианка широко открытыми глазами смотрела на него, кутаясь в покрывало.
     - Легко отделались, - сказал он успокаивающе, а когда она скрылась: - Чертов шторм, чума б его побрала!
     Взгляд его упал на кормчего. Тот отполз от груды морской утвари и подобрал кнут, он цел и невредим, как хозяин. Боги к нему проявили милосердие. Хвала им. Уцелевшие рабы повыползали из укрытий и, подгоняемые смотрителями, приступили к наведению образцового порядка.
     - А тебе чего?! – бросил кормчему Закрий. – Бегом!
     Работа закипела. Без дела остались исключительно тяжело раненные и умершие. Одним предстояло выздороветь и набраться сил, другим – мирно отойти к богам, не сгущая краски явлениями к оставшимся в живых. Стук, треск, возгласы не прекращались ни на миг. Матросы и воины перекатывали бочки, перетаскивали груз, латали дыры, занимались крепежом, вязали узлы. Все это видела Атеона, позволившая себе, прикрываясь покрывалом, выглянуть на палубу. Мариника не отпустила хозяйку одну и тоже выглянула.   
     Они стали свидетельницами, как на флагманском судне сопровождающие флот жрецы провели обряд отпевания. Долго и заунывно они пели, испытывая терпение даже умерших. После моряки похоронили товарищей, как велит многовековой морской обычай: вложили в руки ножи, закутали отошедших к богам в красные ткани и бросили в воду.
     - Зачем нужен нож, госпожа? – Мариника не понимает, зачем разбрасываться такими нужными вещами, как ножи.
     Неразумно расточительное отношение к имуществу. Любой нож стоит денег, а в море, как
210
она поняла, может понадобиться все. У одного воина под рукой вовремя оказался кинжал, он применил его и перерезал веревку, в которой запутался. Иначе б он сгинул со свету. Другому ратнику бечевка едва горло не передавила. И опять-таки нож помог: подоспел к другу воин и перерубил ее. Вот как в жизни-то бывает.
     Атеона глядела, как моряки бережно оборачивают друзей и бросают за борт со скорбью на лице.
     - Чтобы усопший по достижении небесных врат мог перерезать ткани и войти в царствие божье.
     Теперь Мариника оправдала поступок иноземных моряков. Раз велит традиция, надо ей следовать.
     - А они достигнут? – Она обернулась к госпоже, не спешащей с ответом.
     - Мнения моей религии и религии усопших расходятся. Они верят, что попадут в райские сады, а там – как знать.
     - Госпожа, а как же те, кого в море унесло: у них нет ножей!
     - Не беспокойся, за ними придут ангелы, - успокоила впечатлительную служанку Атеона.
     Они спустились в каюту, где боролся с недугом племянник флотоводца. Ли отошел к другим раненным, которых тоже хотел лечить иглами. Хорошо его знание языка хромает, не то б много чего дурного услышал. А так он вычленял из потоков речей лишь знакомые ему слова и кивал.
     - Что, болван, киваешь? – бормотал сотник, ему рассекло губу. – Глаза узки – плохо видишь?
     - Визу, визу, - поддакивал Ли, - зашить рана, зашить. Игла – и боли нет.
     При виде острой длинной иглы сердитый сотник испытал слабость.
     - Убери ты ее, убери! – зашипел он. – Нечего в меня ею тыкать!
     - Нету боли, нету, - возразил лекарь-азиат.
     - В себя ее втыкай! – Сотник отмахнулся от Ли и велел ему отойти.
     Тем временем Атеона подала племяннику флотоводца воду. Жадно пил он, отчего-то не мог утолить жажду. Он лежал на ее кровати без сил: его здорово придавило ночью. Переломанное ребро болело, жар окутал тело раненого. Он находился в слабом сознании, динонианка дала ему отдохнуть, устроившись на узкой кушетке в углу.
     Проверив, как устранены мелкие неполадки после шторма, как идет устранение серьезных поломок, пришел черед обхода людей. Тут Закрий и вспомнил, где оставил племянника. Атеона прикорнула на часок и очнулась от шума, с каким вбежал к ней флотоводец. Она сонно приподнялась, но ей был подан знак не вставать. Флотоводца полагалось приветствовать, и, коль он стоит, тоже стоять. Динонианка не успела вскочить на ноги, он разрешил не делать этого. Она закуталась в тонкое шерстяное одеяло. Служанка, сидевшая в ее ногах, так же укрылась, закрыв себя по самую голову.
     Пройдя к кровати, Закрий оглядел племянника. Раны не смертельны, вид вполне достойный. На войне не такое видал.   
     - Перенесите его!      
     Атеона вступилась за раненого:
     - Он спит после ранений!
     Закрий предупреждающе покачал головой, зачем она спорит с ним?!
     - А где будешь спать ты? – спустя минуту спросил он. Она планирует и дальше дневать и ночевать на лавке? Истинные походные условия. – Или ты собираешься переместиться в каюту моего племянника? Он не будет против!
     Атеона выдержала паузу – так надо – после сказала:
     - Его лучше не транспортировать сейчас: он горячий и слишком слабый. Придет в себя – и пожалуйста.
     Закрий несколько смягчился, ничего вредного и того, что не понравится, он не обнаружил в ее словах.      
211
     - Мой племянник не изнеженная девица, в походах не такое терпел. – Он махнул слугам.
     Они переложили раненого, кряхтящего и стонущего во сне, на носилки, и понесли прочь.  Лекарь-азиат дал ему снотворное, оно же обезболивающее. Худо-бедно оно подействовало, воин-то крупный, доза ему нужна соответствующая. Претерпевая боль, племянник Закрия  умудрялся разглядывать динонианку, ухаживающую за ним. И глядел бы дальше, если б не сморил искусственный сон, он должен придать сил организму и дать волю бороться.
     Мариника без приказа флотоводца, бывшего хозяина, под его немым давлением отправилась к кровати, дабы подготовить ложе для сна госпожи. Кровь и пот солдата не то, к чему привыкла нежная жрица дома Диноны. Не пристало ей спать на грязном ложе. Закрий поморщил нос, она не будет спать в кровати, где только-только спал мужчина! Ей в голову могут закрасться запретные мысли! О том он помыслить страшился. 
     - А что касается тебя, - сурово сказал ей Закрий, - так я заколочу дверь каюты, если ослушаешься меня еще раз!
     Атеона знала, угроза воплотится в жизнь. Он не тот человек, что станет бросаться словами и с кем-то возиться. Пожалуй, она единственная, кому он простил сегодняшнюю выходку. Она ослушалась и вышла на палубу. Если б не он…
     - Что молчишь? – спросил Закрий снисходительно, когда слуги вынесли племянника, только-только корчившегося от боли и сквозь сон глядящего на динонианку.
     Служаночка занималась постелью, боясь поднять глаза на флотоводца. Чересчур он строг сегодня.
     - Благодарю, и да хранит тебя Динона, - ответила Атеона.
     Закрий помотал головой, нет, с динонианкой разговаривать невозможно. Он повернулся к служанке.
     - Проследи, чтобы госпожа как следует выспалась!
     Мариника, не дожидаясь его рыка, тотчас поднесла хозяйке ночное одеяние.
     Закрий хотел бы остаться, да нельзя. Не принадлежит ему динонианка. Он покинул ее каюту спокойно: там не осталось ни одного мужчины. Наконец, он может отдохнуть. Флотоводец вздохнул, с недавних пор спокойствие ему только снится. Как сладкий сон он вспоминал былые дни. Победы, заслуги, награды, почести... Сейчас все точно рукой кто-то отодвинул на задний план, а на переднем... Он ушел к себе и повалился на постель. Рассвет, а он не спал. И не уснет уже. Он послал слугу с поручением и успокоился: раб принес хорошие известия –  динонианка спит. Он бы тоже с удовольствием отдохнул. 
     Без вызова явился Ли и предложил осмотреть флотоводца.
     - Брысь, косая нечисть! – Разозленный Закрий бросил первое, что попалось под руку. Азиат взялся за свое и хочет воткнуть в него свои длинные иглы! Он не еж и не даст себя в обиду!
     Ли попятился к двери.
     - Гаспадина болетя, - кивал он, как все китайцы низко кланяясь.
     - Сам ты больной! – Закрий схватил меч и соскочил с кровати. – Иди-ка сюда, я тебя тоже лечить буду!
     Ли бежал из каюты быстро, как мог. Ему никто не придет на помощь! Динонианка у себя и не слышит воплей разозленного ночным происшествием и ранением племянника флотоводца. Ли ошибся немного: ранение не заботило Закрия, а вот то, что племянничек отлеживался в постели Атеоны, которая с заботой ухаживала за воином крепкого телосложения, действительно его задевало.
     Закрия окружили военачальники-товарищи, которым он доверял.
     - Остановись, – схватил его за руку друг, - он ни в чем не виновен! Твой племянник выживет!
     - Что? – Закрий сморщился, при чем тут это?
     - После того, как над ним похлопотала динонианка… - сказал товарищ, хитро улыбаясь.
     Флотоводец удержался от закипания, еще немного и он порубит на куски всех и каждого,
212
кто упомянет о ней.
     - Всем по местам! – Он зашагал в каюту, так сказать, зализывать раны. Душевные. – Мы отступили от графика! Исправить!
     Военачальники переглянулись, дела у Закрия хуже некуда: словно острие копья засела у него в голове динонианка. Они пошутили, посмеялись и отправились под навес выпить отменного вина за здоровье государя, флотоводца. После первого хмеля выпили за новые победы, а там очередь дошла и до Атеоны. Поднимались тосты за ее красоту, за золото волос, за длинные ноги. Достоинства динонианки на этом не исчерпывались, и военачальники постарались припомнить все. К полудню они лыка не вязали, так много прелестей они нашли в прекрасной гостье. Правильно говорят, красивая женщина на корабле – к беде.
     Мариника чаще госпожи покидала каюту, поэтому она знала все новости, какими не владела златокудрая гостья, и делилась с нею. Ли по-прежнему добивался ее расположения, она отнюдь не страшилась его: он вылечил ее коленку. Надо сказать, она ныла и отекала, пока лекарь-азиат не воткнул иглу в какую-то там точку.
     Диву давалась Мариника: болит коленка, а иголкой Ли колет ухо.
     - На нема тачка, - акцентил он. – Потерпеть и будет хорошо.
     Хозяйка присутствовала при процедуре и была совершенно спокойна, наверное, потому спокойной оставалась и служаночка.
     - Мне не больно, - сказала она, от неожиданности выпрямила спину. У нее наблюдалась сутулость, хозяйка настаивала на ровной осанке.
     Восторгалась Мариника абсолютно ровной спинкой госпожи, а ее умению держать себя на людях – подавно. Мало-помалу она начала ходить, расправляя плечи.
     - Скоро мы прибудем в порт, госпожа, - обрадовалась она, держа спину ровно-ровно.
     Ли вынул иглу, обтер малюсенькую ранку и убрал приборы. Ему приезд не доставлял столько радости, сколько этой юной девушке.
     Проницательная госпожа Атеона спросила у него:
     - Как чувствует себя господин?
     - Халосо, чувствует, - кивнул лекарь-азиат, - халосо.
     Ли поставил ему иглы и, ворча, что его всего обкололи, Закрий испытал прилив сил. Они, казалось, покинули его. Но самое трудное – передать динонианку государю – было впереди. Он готовился к тому знаменательному моменту своей жизни. 
     - А как здоровье его племянника? – поинтересовалась Атеона.
     - Халосо, халосо. Рана тянется.
     - Затягивается, - поправила Мариника.
     Ли обрадовался: она с ним разговаривает и поправляет, слегка посмеиваясь.
     Атеону интересовал глаз воина. Его не восстановит игла, он не возникнет ни с того, ни с  сего вновь. Пребывать племяннику Закрия наполовину в темноте – с одной стороны он ничегошеньки не видит. Слава Диноне, вообще жив остался.
     - Ему нельзя пьет, - сказал лекарь-азиат.
     Он частенько путал слова, время, действия. О качествах человека или предмета тоже высказывался по-разному. Слушательницам приходилось самим додумывать, что он имел в виду и переспрашивать, если не удавалось разобраться в словесных ребусах китайца.
     - Пить ему нельзя, - засмеялась Мариника. – А есть ему можно? – тихо спросила она, стоило госпоже отвлечься на минуточку.
     Ли сообразил: девушка шутит. Он заметил, как заблестели ее девичьи глазки, добрые, милые, наивные и трогательные.          
     - Нельзя пить, - согласился он. – Есть можно. Не жирная еда.
     - Не жирную пищу! – похихикивала Мариника. Забавный этот китаец, как она раньше не замечала?
     Атеона дала время лекарю: скоро он навсегда распрощается с милой сердцу девушкой.
213
Его судьба так же печальна, как ее. Она потеряла возлюбленного и больше никогда никого не полюбит так же сильно, если вообще полюбит. Где теперь ее неповторимый Паллант? Кому теперь он посвящает свои стихи? Не потерял ли он поэтический дар из-за душевной раны? Понадеялась Атеона, что нет. Он талантлив и обязан творить во что бы то ни стало.
     Печальные мысли поглотили ее настолько, что она забылась. До края ее одежд дотронулся раб, посланный Закрием.
     - Прости, госпожа, - повинился он. – Ты не слышала, как я звал тебя.
     - Господин?
     - Он зовет тебя, госпожа.
     Атеона не спросила зачем, раб того не знает, и отправилась прямиком к флотоводцу, нервно прохаживающемуся от двери к окну и обратно. Он сам не отдавал себе отчета, зачем позвал динонианку. Ее присутствие измучило его вконец.
     - А, вот и ты, - произнес он, стоило ей ступить на порог.
     Она почувствовала себя провинившейся, странное начало беседы. Атеона решила дождаться следующей фразы.
     - На днях мы прибываем, - сказал он, словно мог тем самым удивить. – Тебе надо подготовиться.
     Не ответила динонианка, стояла, глядя на флотоводца. Он сконфузился почему-то, но быстро собрался.
     - Почему молчишь? – спросил он у нее.
     - Собирать нечего, мне надо будет только сойти на берег.
     Закрий заложил руки за спину, прошелся, остановился перед ней.
     - Ты позволишь мне навещать тебя? – Он сказал это, подозревая, что вряд ли получит разрешение от государя.
     Атеона понимала это, и ответила:
     - Я почту за честь принимать у себя такого гостя.
     Даже разозлился Закрий, как она холодна! Какой официальный тон! Между ними не расстояние вытянутой руки, а пропасть! Он медленно приходил в себя, она помалкивала. Любое ее слово, жест, мимика – проявление внимания. Она не должна допускать этого и тем более давать надежду. Закрий тоже не глупый, понял: она делает это совершенно обдуманно.
     - Ну, хоть почитай мне что-нибудь! – наконец, сказал он, что первое пришло на ум.
     Атеона предпочла бы уйти, дабы не теребить душевные раны флотоводца, но она обязана ему. Она не может пренебречь его радушием и отказать в такой малости. Ему, конечно, станет хуже, когда она оставит каюту, однако…
     - Какое произведение почитать? – Атеона не представляла, какую книгу ей лучше всего сейчас открыть.
     Закрий плюхнулся в кресло, закинул ногу на ногу.
     - Какая разница. Хоть свои медицинские справочники читай. – Он глядел куда-то в сторону. Казалось, он не хотел видеть динонианку, но это только на первый взгляд.
     Она взяла исторические рассказы и по очереди читала о ратных победах Александра Македонского, о знаменитых полководцах предыдущих столетий, об истории оружия. В общем, о том, что могло, по ее мнению, заинтересовать его, но ничуть не ее.
     Закрий делал вид, что слушает, поглядывал и не останавливал: она  пошла ему навстречу и здесь, рядом с ним, читает совершеннейшую ерунду, а не заперлась оскорбленная его давлением у себя в каюте. Об Александре он знает больше дурацкой книжонки, что касается оружия, тут его знания превосходят любые другие. Ему сведения из книги ни к чему.
    Читала Атеона не прерываясь. Ее флотоводец не подумал остановить, даже когда она вернулась к осадным машинам и пушкам, зачитывая статью второй раз. Далее следовала история орудий пыток, она такое читать не могла.
     Произошла заминка, динонианка почувствовала неловкость: Закрий глядел в упор. С другой стороны, что он от нее вправе требовать? Ничего. Он ждал, она сохраняла молчание.
214
Нелепая ситуация.
     - Завтра выбери что-нибудь повеселей, - произнес он и отпустил отдыхать Атеону, чей голос осип. Ее стоило раньше отпустить. Она могла бы не читать вовсе, а просто сидеть. Его бы и это устроило.
     В каюте возникла фигура китайца, потирающего ладони в предвкушении. Закрий приготовился отражать советы и навязываемый распорядок.   
     Назавтра Атеона приготовила книгу о разведчиках, каким-то таинственным образом она оказалась в ее маленькой библиотеке, приобретенной тогда на рынке. Она спешила освободить Закрия от своего тяготящего присутствия и брала, что под руки попадалось. Выбор не так уж плох. Тайные агенты есть у каждого уважающего себя государя, крафтика, она полагала – римариха. Ей было невдомек, что за нею наблюдали, стоило ей выйти за ворота.
     Чего Гектор никак не мог понять, как они допустили, чтобы ее похитили?
     Римарих, изучая документы, отчеты казначеев, доносы (такие тоже встречались на его столе), позевывал. Слуга складывал бумаги, отложенные господином, а скомканные и отброшенные собирал: бывало, что Отиний разозлится, выбросит документ, после ищет его и сетует, мол, был не прав. Зная характер и склонности владыки, Гектор спокойно относил их и складывал на нижнюю полку стеллажа. Лень римариха не нагибала так низко, они хранились безо всяких передряг. В случае потребности, слуга преподносил их господину.
     Отиний потер подбородок, отстранил лист с печатями и подписью. Взгляд проплыл по столу, по полу, стульям, лавке и добрался до слуги, ходившего понурым, выполняя обязанности механически.
     - Ты закончил опыты?
     Слуга сильно затянул исследования, римарих начал серчать.
     - Да, исследуя сердце кролика, я понял механизм его работы.
     - Потом расскажешь. – Римарих одобрил открытие, наконец, слуга приходит в себя. А то на него невозможно было глядеть без слез. Ходил как тень, ел, как котенок, думать перестал, лишь кивал, соглашаясь с господином.
     - Как будет угодно. – Гектор изучил строение сердца, наблюдал за его работой и думал о своем, растерзанном. Кто его поймет? Печаль его неутолима.
     Римарих потер лысину и спросил:
     - Отнесли им узелок?
     Гектор оторвался от дел и обратился к хозяину:
     - Да, но я до сей поры не понимаю: как они допустили ее похи…
     - Хватит! – встал римарих. – Забудь! – Да, это он отдал им в записке указание не вмешиваться, коль за нею придут иноземцы. Он так же велел уничтожить любые свидетельства их контактов за хорошее вознаграждение.
     По виду хозяина Гектор понял – он же не самый глупый человек в городе – от него что-то скрывается.
     - Нет, господин, - отступил слуга, - ты же не… нет! – Он обо всем догадался. – Не может быть!
     - Женить тебя надо, дурь и выйдет! – сказал римарих. 
     Глаза Гектора стали круглыми, от удивления он оцепенел.
     - Н-н-нет, господин, я не… Нелепость!
     Отиний слушал невнятные звуки и потряхивал головой.
     - Ничего, ничего, женишься, образумишься. А то ишь что вздумал, с жизнью он прощается! Ты мне нужен, и будешь служить, сколько скажу!
     - Господин, я служу тебе верой и правдой, прошу…  - Гектора в пот бросило.               
     - Иди-ка, принеси мне молодого барашка, а я подумаю, прикину, кого тебе в жены выбрать.
     Гектор намеревался продолжить разговор, римарих сказал, ткнув в него пальцем:
215
     - Иди!
     В залу вошла Сенуя, она, бывало, входила без стука. Слуга бросил на нее беглый взгляд. Она слишком часто тут бывает, уж не о ней ли речь шла? Он поторопился уйти.
     - Что с ним? – присела к ногам отца дочь.
     - Да так, припугнул малость, - отозвался он, поглаживая плечико девушки.
     Гектор повеселел, господин здорово напугал его, он почти поверил. Он побежал на кухню: хозяин может передумать и действительно потребовать жениться.
     Римарих улыбался дочери широко-широко. Маргелар. Она может быть спокойна: он хорошо заботится о девочке.
     - Как спалось? Как идет работа?
     - У меня самая удобная комната в храме, жаловаться не на что, - ответила Сенуя. – А рисунок я закончила по памяти. – Она протянула отцу портрет динонианки, который начала давно, та еще была в Исеях.
     Отиний мог прослезиться, но пощадил чувства дочки. Любимой и благодарной. Не то, что от жены. Те дети едва вспоминают о нем.
     - Очень похоже. – Он отстранился от Сенуи и посмотрел прямо в глаза. – Ты молодец, талантлива.
     - Расскажи мне о матери, - попросила она. – Не уходи от разговора, отец, прошу.
     Что он ей может ответить – что он предал ту, в которой много лет назад души не чаял? Римарих поник.
     - Она была замечательной, умной и очень красивой. – Он запнулся. – Не проси больше, ты же видишь, мне тяжело говорить.
     Гектор стоял под дверью и не посмел прервать диалог отца и дочери. Он подождет, не открыв секрета ни одной живой душе. К римариху пришли рабы, слуга отослал их куда-то. Потом посыльный прибыл, Гектор принял послание и отпустил невольника. Не выходила девушка. Гектор не стал настаивать и, оставив обед на почтовом столике, выскользнул в коридор. Отиний выглянул в передние комнаты: обед есть, слуги нет. Хитрец. На лице римариха возникло подобие улыбки, ему б такого сына. Все понял и, не навязываясь, тихо ушел.
     - Отец, что-то случилось? – выглянула Сенуя.
     - Нет-нет, показалось, - откликнулся римарих. – Мы повесим твой рисунок на видном месте: пусть его все видят и восхищаются твоим талантом.
     Сенуя растерялась, отец запретил ей скромничать. Он мало бывал в доме, где обитала жена: там ему уже столько лет нечего делать, а тут его душа, его любящее дитя.
     Портрет Атеоны произвел впечатление на динонианок, они переглянулись и потрясенные разошлись.
     Когда его увидел новенький молодой жрец, спросил:
     - Кто это?
     - Атеона, первая динонианка, - ответил Листим, он тоже тосковал по ней.
     - Где она теперь? 
     С точностью Листим ответить вряд ли б смог. Видя, как восхищается изображением молодой жрец, сказал:
     - Оригинал еще прекрасней, уж поверь. 
     Молодой жрец диву дался, такой красоты он не видывал нигде.
    
      

    
 
    
    
216
Прибытие. Триумфальное шествие
     В последние дни Закрий едва перемолвился парой фраз с Атеоной. Она ежедневно приходила к нему (он посылал за ней слугу и тот приводил ее), читала. От самых невинных произведений до сложных философских текстов. Он слушал не то, что она произносила, а как. Мелодично, с выражением. Одно ее присутствие вселяло надежду, но и прививало скорбь. На горизонте того и гляди замелькают родные берега, а ему впервые не хочется возвращаться. Он войдет в город как герой, с почестями и лаврами. И все же они его не радуют. Ох, если бы только царь позволил…
     Атеона развернула свиток далее, пробежалась по нему глазами. Ее прервал Закрий, у нее в горле пересохло. 
     - Если ты не пьешь вина, то отведай хотя бы напиток, который приготовил для меня повар: он называет это компотом.   
     Одобрила такой подход к здоровью господина Атеона. Какой кулинар молодец: он послушал китайца-лекаря, на протяжении оставшегося путешествия проводящего часы около Мариники, якобы леча и поучая ее. В состав нового напитка вошли драгоценные пряности, коренья да ягоды. Великолепная забота. Господину повезло, что его окружают такие преданные люди, как Ли и повар. Об остальных Атеона мало что знала, но допускала мысль, что могут быть завистники.
     Военачальники оправились от ран, мечтая, наконец, пристать к родным берегам. Племянник флотоводца шел на поправку. Сейчас он единственным глазом глядел на динонианку: ему ни ранения, ни повязка не мешали рассматривать ее. И это жутко раздражало Закрия. Он злился, но вида не подавал. При первой же возможности он отправил племянничка заниматься солдатами, а сам позвал Атеону для прочтения какой-то там будто бы редкой книги: ее он купил, когда флот пополнял запасы провизии. 
     Книга, лишенная интриги и захватывающего сюжета, - повод, но он не скрывает того. Со всею ответственностью Атеона приступила к чтению произведения малоизвестного автора. Ее терпению пришел конец, стоило автору начать рассуждать о ничтожности невольников и «порабощенных ублюдках», не сумевших лишить себя жизни и предпочетших низкую долю рабов.
     - Я скорее выпью вино, чем продолжу читать этот поистине античеловеческий труд! – Атеона свернула книгу. – Автор мало разбирается в людях и еще меньше – в себе.
     Закрий щелкнул пальцами, и раб взял свиток из рук динонианки.
     - Не сердись на меня.
     - Я вовсе не сержусь, Закрий, - возразила Атеона. – Мне чужда позиция автора. Он никогда не был рабом – и в этом его счастье – но как литератор он не найдет в моем сердце отклик.
     Закрий чуть не спросил, есть ли ему там местечко, но вовремя опомнился. Слово за слово – и мало ли как обернется разговор. Она, чего доброго, поднимется и уйдет к себе: и так едва выдерживает его взгляды. Строга и далека, как всегда. Чтобы не давать ни повода, ни надежды. Из-за нее он почти не пьет вина, в ее присутствии не есть мяса. Словом, он следует ее рекомендациям и советам китайца, чтоб ему пусто было, узкоглазому зануде! «Гаспадина болетя!», - повторялся он бесконечное число раз. – «Сам ты болетя!», - ругался Закрий, можно подумать это поможет. Он собирался и брал себя в руки, ругань может услышать динонианка. Она, бывало, слышала, наверное поэтому вызывала Ли – чтобы ему меньше доставалось за усердие и преданность.
     В каюту вошел матрос и передал от капитана записку. Прочитав, Закрий смял ее. Он изменился в лице, точно ему донесли о мифическом морском чудовище, нападающем на судно.
     - Что-то стряслось? – Атеона испугалась, он сам не свой.
     - Завтра мы прибываем. – Закрий схватился за кубок и осушил его – к морскому чудовищу диету и ограничения!
217
     Атеона, наверно бы, обрадовалась, если б не страшилась неизвестности. Неизвестно что ее ждет, сойди она на берег. Не гибель пугала, а потеря чести. Ее могут продать в рабство, могут принести в жертву, могут отдать на расправу или в качестве трофея преподнести государю. У нее нет прав, она лишена свобод и возможности выбирать свою судьбу: едва ли царь спросит у нее, чтобы она хотела и как бы желала прожить остаток жизни. У нее могут отобрать все, кроме достоинства. Она слегка-слегка повеселела – это не так уж мало.
     - Одно твое слово – и я поверну корабль, - сказал Закрий, с силой постукивая пальцами по поверхности сундука. В нем хранились сокровища, охраняемые надежным замком. 
     Атеона едва на ногах устояла, флотоводец настроен крайне решительно. А в состоянии нервного возбуждения любой здравомыслящий и достойный человек – потенциальный носитель опасности. 
     - Для мужа главное долг, верность присяге, данному слову.
     Закрий отвернулся, она уже его имя не произносит. Разумеется, намеренно. А ее взгляд – он холоднее льда!
     - В таком случае…
     Атеона застыла, что ей предстоит услышать?.. Он запрет ее и не выпустит? Или овладеет ею, пока она не передана в царский дворец?
     - … иди и готовься, - сказал Закрий. – Тебе надо выспаться, привести себя в надлежащий вид, - говорил он скорее механически, повторяя слова, которые говорят женам мужья лишь бы что-то сказать.
     Атеона направилась к двери, Закрий заставил себя стоять на месте. Он хотел, чтобы она остановилась, сказала что-нибудь, что воскресит его. А она попросту вышла из каюты, закрыла дверь – и вот ее не стало. Флотоводец замахнулся и швырнул наполненный кубок в стену. Вздрогнула динонианка, поспешила накинуть покрывало и уйти, пока Закрий не передумал и не взял ее в плен, а себя не загнал в угол и не стал дезертиром.
     Царь Давигар ни за что не простит измены: он строг и щепетилен в данном вопросе. Измена государству – измена и оскорбление ему. И наоборот. Несомненно, Закрия объявят государственным преступником, его станут преследовать, пока не найдут и не обезвредят, а это значит… Атеона прибавила шаг и под взглядами военачальников прошмыгнула к себе.
     Они проводили ее взорами, пронизывая одежды. Морской порывистый ветер окутывал ее высокую статную фигуру, закутанную дорогими тканями. Ее силуэт напоминал статую, величавую, прекрасную. На нее хочется смотреть и смотреть. Закрий обладает поистине небывалым терпением и имеет отличное самообладание, раз сумел ее отпустить. Кто, кроме него, знал, чего ему это стоило.
     - Н-да, хороша эта жрица, - сказал кто-то из военачальников.
     - Ее в шторм едва не придавило волной, - отозвался его компаньон по игре в кости.    
     - А я бы не прочь в штиль придавить, - хохотнул первый.
     - Прикуси язык, пока Закрий не услышал. Он за нее любому горло перегрызет.
     Ветер донес их разговор до слуха Атеоны, или то сама судьба донесла до нее. Она заперлась в своей каюте вместе с Мариникой, и обе ожидали прибытия в уединении. Есть и пить не хотелось с момента известий. Безмолвно сидя на одном месте, она глядела в дальнюю точку комнаты. 
     Служаночка всхлипывала, Атеона обернулась к ней.
     - Отчего плачешь?
     - Боюсь, меня не пустят к госпоже, когда прибудем. Во дворце столько опытных служанок!   
     Это верно. Чересчур. Они следят за госпожами, доносят на них и козни стоят. Атеона приближала лишь тех, кому доверяла. Ее окружали исключительно преданные служанки. Иных она от себя скорехонько отстраняла. Однажды вышел казус: на нее донесла горничная. Жрецу-хозяйственнику понадобилось следить за первой динонианкой. Он завербовал алчную служанку, та согласилась за умеренную плату. Атеоне это стало известно случайно,
218
и она избавилась от нее в считанные дни. Дальнейшая судьба предательницы ей неизвестна. Сенуя как-то говорила, что видела ее на рынке с лотком со скоро гниющей под лучами солнца рыбы.
     - Я попрошу… - Атеона не была уверена, у кого ей придется просить, но намеревалась это делать. – Думаю, мне разрешат. – Это такая малость. Если она сама не станет рабыней, то сумеет оставить милую служаночку рядом. Наверняка.
     Упала к ногам Мариника, слезами смочила одежды жрицы.
     - Мне нравится твоя улыбка, - коснулась подбородка служаночки Атеона. – Не показывай слез, слабости. Пусть враги не знают их.
     - У меня есть враги? – Мариника даже напугалась, кому она причинила страдания?
     - Смотря кого ими считать, - откликнулась Атеона. Она не сторонник философии, мол, каждый друг другу враг и опасен. И, тем не менее, неизвестно откуда последует удар. – Храни в себе уважение ко всему сущему и достоинство. Мир в душе, вокруг – твоя цель.
     Мариника слушала, не перебивая.
     - Как я узнаю, что человек мне враг?
     - Ты это поймешь по его поступкам. И все же не ошибись. Иногда нам кажется, что человек наш враг, а, в самом деле, он желал нам добра.
     Атеона отвела взор от точки, римарих – пример ее слов. Чтобы спасти от нападок жены и детей, рожденных в браке, он был вынужден скрывать долгие годы дочь. И делал это неуклюже. Он мог бы позаботиться о ней лучше, но кто она такая, чтобы осуждать его. На то жила Маргелар. Возможно, римарих стыдился своего поступка и слабости. Но, по словам отшельницы, он безумно любил ее сестру. Настолько сильно, что не отрекся от плода любви. 
Одно не давало покоя Атеоне – зачем ему понадобилось отдать ее в руки царю Давигару?
     Корабль скользил по волнам, рассекая их. Матросы от радости, что смогут наконец-то сойти на берег и покутить в портовых кабачках и с путанами, работая, пели и хохотали от любой глупой шутки. Кормчий и повар преждевременно опрокинули по сосуду вина и хмельные горланили на носовой палубе пьяные песни. Отчего-то Закрий не подумал их остановить. Краем уха Мариника услыхала, он сам осушил не один кубок. Его шут прокрался к дверям динонианки и посоветовал в ночное время – время плотских утех – не покидать каюты и не отворять никому. Даже флотоводцу.
     - Он легко сломает дверь, - сказала Атеона, когда служаночка щелкнула засовом. 
     - Что же нам делать?
     - Можно подпереть, - предложила динонианка, глядя на тяжелый сундук. – Но думаю, это мало что даст: дверь открывается наружу.
     В эту ночь она не сомкнула глаз. Мариника тоже не спала. Она дрожала у себя на кушетке. Ей теплое покрывало не помогло. Ли поздно уснул по другой причине: он вовремя подмешал флотоводцу и господину снотворное. Тот проспал до утра и опоздал на утреннюю перекличку, которую контролировал лично. Не было случая, чтобы он ее пропустил. Военачальники повыползали из кают, но обнаружив отсутствие командира, ринулись к нему. Тут снова Ли вмешался и отрезвил ото сна Закрия. Выглядел он свежо, подтянуто, перед выходом на палубу успел сбрить лишние лицевые волоски. Бороду ему причесал шут, громко посмеиваясь над храпом хозяина.
     - Ты, мелюзга, храпишь  громче меня! – хохотнул Закрий.
     - И ем больше! – смеялся шут.
     - За борт тебя, воробей!               
     - Я плохо плаваю, господин! – Шут кинулся бежать.
     Его поймал один из военачальников и поднял за ногу.
     - В море? – спросил он у флотоводца.
     - А кто мне бороду будет чесать? – усмехнулся Закрий.  – Пусть живет. Надоест – продам!
     Шут упал на пол со словами:
     - Не отдавай меня, господин, не отдавай!
219
     - Так и быть. Но впредь, паршивец, не смей мне говорить, что я храплю! - Закрию казалось, он ведет себя естественно, и если пошутит, как бывало ранее, скроет то, что внутри царапает сердце.
     Шут был не дурак, заметил: у господина настроение хуже некуда. Препаршивое.
     - Худо ему, - сказал он военачальникам тихо. Так, чтобы флотоводец не услышал.
     Они безмолвно последовали на палубу за ним. 
     Солдаты подготовились к прибытию: натренировали в пути глотки, и сейчас в них вмещалось куда больше вина, нежели до отплытия в долгий поход. Пока командиры вели перекличку, Закрий косился на бравых воинов и испытывал неудовлетворение: его солдаты выглядят хуже пьяниц в грязных дешевых провинциальных забегаловках.
     Он с силой треснул по столу, на котором стояла амфора с вином: вдруг господину захочется промочить горло.
     - Аштары! – выругался он, войско оскорбилось.
     Это действительно было обидно: аштары – никчемное племя с неразвитой экономикой. Они продают своих жен, лишь бы выручить горстку золота, дабы купить мечи, ножи да наконечники для стрел. Нищий народ, глупый, с дикими обычаями. Они устраивают всенародные ритуальные пляски с человеческими жертвоприношениями, невесту должен во всех смыслах одобрить жрец, и только потом ее можно взять замуж. Закрий предпочел бы проткнуть этого святошу, чем отдать ему в лапы свою избранницу.
     - Никчемные ублюдки! – Он перевернул стол.
     Кубки, амфора – все попадало, с грохотом покатилось по палубе.
     - Раздеться! Всем! – Флотоводец покраснел от гнева: его солдаты не завоеватели, а последние алкоголики! – Немедля в воду!
     - Закрий, - обратился к нему его правая рука, старый друг и военачальник, они, сколько себя помнят, воевали рука об руку, - на судне… - Он посмел напомнить о ней: она в любую минуту может оказаться тут.
     - Пускай привыкает! – рыкнул Закрий так, что динонианка напряглась.
     Он шумел настолько сильно (впрочем, он не старался говорить тише), что она слышала все до единого слова. Море спокойно, солдаты тоже, никто не бил в барабаны, задавая гребцам ритм, так что слышимость была отличная.
     Атеона и служаночка переглянулись. Мариника пожала плечиками, она-то обнаженных мужей видела на рынке рабов. Их там сколько хочешь.
     - Его послушать, так только это мне и нужно! – рассердилась динонианка.
     Неужели все мужи мыслят и действуют одинаково: они уверенны, что женщине это совершенно необходимо и ее счастье, судьба и все, все, все состоит исключительно в принадлежании ему, мужчине. Этакая самоуверенность! Как бы он удивился, если б она опровергла его убеждения. А что бы он ответил, скажи она ему, что для нее нет секрета, как выглядит обнаженный мужчина? То-то бы он обрадовался.
     Закрий на мгновение задумался, ему, видимо, этого было достаточно, чтобы понять ошибку. На него глядела тьма частично любопытных, частично довольных глаз. Бравые молодцы (правда, сейчас не первой свежести) только и ждали выхода прекрасной динонианки.
     - В повязках в воду! Немедля!
     Воины сбросили одежды и, оставив закрытыми лишь крохотные участки тела, попрыгали вниз.
     - Приказ для всех! – обронил сурово Закрий, обращаясь к военачальникам и указав еще на следующие за флагманским суда.
     Вскоре с других бортов попрыгали воины, прогнали вино из тел и взобрались на корабли свежее и трезвее. Те, кто филонил и недостаточно проплыл (или чрезмерно употребил накануне), отправлялись обратно военачальниками, так же побывавшими в воде.
     Закрий, сурово сведя брови, прохаживался вдоль судна и следил за вытравливанием хмеля
220
из бренных тел.
     - Ох, псы! – ругался он. – Аштары! Шуты!
     Его друг поднялся на борт, утер лицо ладонью и покачал головой – сдал Закрий, сдал. Расклеился от присутствия динонианки. Ни с того ни с сего сорвался на команду, лютует. Надо б ему в столице какую-нибудь известную женщину для досуга присмотреть. Такие талантливы, и разговор поддержать могут и спеть, и сплясать. Искусству любви опять-таки  обучены. Они вроде гетер греческих мужей развлекают. Может, боги смилуются над ним, и он забудется.
     Воздух прорезал дикий вопль – некий солдат, взбираясь, лихо ударился и расшиб до крови ногу. На палубу выскочила Атеона: испугалась, его Закрий пронзил мечом. Военачальник взглянул на нее, на друга...  Нет, он не забудется. Это что ж такое должно произойти, чтобы выбить ее из его головы?
     Когда Атеона поняла, что солдату ничего, кроме боли не угрожает, подняла глаза на флотоводца, сверлящего ее взглядом: вокруг одни обнаженные мужи и она среди них. Лучше не придумаешь! Она опустила взор и немедленно покинула палубу. Закрий велел всем возвращаться и продолжать путь.
     Атеона, спускаясь по ступенькам, сказала служаночке:
     - Он быстро передумал, я не успела привыкнуть.      
     Мариника вздохнула, вновь пожав плечами.
     От купания в прохладных утренних водах залива воины протрезвели. По правде, Атеона предполагала, на них большее влияние оказали крепкие выражения флотоводца. Он ругался так, что «мачта на корабле согнулась» - слова Мариники. К ней заглянул ненадолго Ли, передал баночку, сказал пару ломанных слов и исчез.
     - Что он хотел? – поинтересовалась динонианка.
     Мариника присела у двери, держа мазь.
     - Попрощаться.
     Ее низко опущенная голова говорила только об одном.
     - Ты привязалась к нему? – Атеона подсела к служаночке. – Он добр, верно?
     - Он хорошо относился ко мне. Он сказал, мы вряд ли встретимся когда-либо еще.
     Это очень походило на правду, Атеона погладила служаночку по голове. Скорее всего Ли ее видит сегодня в последний раз.
     - Если ты хочешь, оставайся с ним. Попроси Закрия, он, я думаю, разрешит.
     - Нет, госпожа, - всплакнула Мариника, - я с тобой буду. – Она прижалась щекой к руке хозяйки. Ли первый кто полюбил ее и признался в этом, но наверняка будут еще мужчины. А госпожа одна. К тому же она не уверена, что влюблена в китайца.          
     - Смотри: времени у тебя совсем немного. – По шуму-гаму, поднявшемуся наверху, Атеона догадалась: они вошли в порт.
     Корабли жарко встречали нарядные горожане. С самого раннего утра они пришли сюда, дабы занять места ближе к причалу. Шумные граждане бросали цветы прямо в воду, они доплывали до судов и обволакивали их. На палубе стоял облаченный в праздничные военные одеяния Закрий, военачальники, одноглазый племянник. Его ждала царская благодарность, он к ней готовился. Солдаты облачились в доспехи, готовясь к торжественному шествию по городу. Столица кишела местными и приезжими. Продохнуть тут было трудно, но возможно. Пробраться к прибывшим победителям стало крайне сложно, поэтому некоему человеку понадобились стражи.
     Сквозь толпу к судам пробрался посыльный и как только с пристани спустили мостки, он передал рабу флотоводца записку. Закрий прочел ее, правый глаз его нервно подергался. Он подал знак, и воины во главе с военачальниками стройными рядами начали сходить на берег. 
     - А ты? – остановился, не дойдя до борта, друг флотоводца.
     - У меня дело!
     - Как бы это дело не погубило тебя! – предостерег товарищ.
221
     Проигнорировал предостережения Закрий. Плюнув, он зашагал в известном направлении.
     Он хотел постучать, тем не менее, быстро передумал и открыл резким движением дверь. Готовая в любой момент выйти Атеона сидела на кушетке и разговаривала со служаночкой. Встали они, завидя флотоводца. Он оглядел ее, покосился на рабыню, которая тотчас выскользнула из каюты.
     - Мы прибыли, - сказал Закрий, будто динонианка сама того не знала.
     - Я пойду в числе трофея? – Атеона поправила покрывало.
     Она слышала разговоры слуг: многочисленные девушки и женщины порабощенных городов пройдут по улицам города вслед за воинами, хвалящимися добычей. Сегодня флотоводец и его военачальники преподнесут государю подарок: на выбор самых красивых женщин и дев с множества городов. Он вправе их подарить, продать, выгнать, казнить. Он полноправный хозяин. А она – частичка добычи?
     - Государь послал носилки, - ответил Закрий. – Тебя доставят тайно.
     Он опустил голову, и Атеона подумала, он сейчас уйдет, но ошиблась.
     - У царя полон дворец наложниц! – вдруг сказал он разочарованно, то ли завидуя, то ли…
     Динонианка хотела бы успокоить его, да как это сделать? Любой ее жест и слово он расценит не так как надо.
     - Я помню, как тебя принесли на корабль, - поднял Закрий взор на нее. – Помню бледность твоего лица. Тогда я  подумал, едва ли ты жива. – Он стал прохаживаться по каюте. – Я помню, как ты пожертвовала волосами и отдала их грузчику, как поила меня гадостью.
     Атеона не ответила. Она опустила глаза в пол, сил у нее нет смотреть на флотоводца и слушать его страдания.            
     - Когда я могу сойти на берег? – Она отступила на всякий случай.
     - Ты из камня?! – вспылил Закрий. – Я тебя спрашиваю?!
     - Я динонианка, - с гордостью ответила она.
     - В таком случае, я ненавижу твоих богов: они взрастили тебя гордячкой! – Флотоводец зашагал к двери, на пороге обернулся и немедленно ушел.
     Проследовала Атеона к мосткам, когда шум улегся. Сразу же у них ее ожидали носилки и – вы не поверите! – охрана! Ее словно преступницу поведут в сопровождении конвоя. Она что, может бежать отсюда? Без средств, без поддержки? Каким образом она сбежит, не имея помощи?
     Атеона приблизилась к носилкам, они соответствовали знатной даме. А охрана – важному чиновнику. Перед ней распахнул шторки носилок посыльный, его задачей было встретить динонианку, и он ждал, пока она усядется. Она увидала неподалеку Закрия, он намеренно задержался и после нагонит процессию. Атеона кивнула ему и скрылась в носилках. Оставалось принять судьбу и флотоводцу. Он твердым военным шагом дошел до колесницы и на ней догнал доверенных его жесткой руке людей.
     - Госпожа, - прошептала Мариника, - куда мы?
     Атеона многозначительно посмотрела на нее. 
     - Госпожа, неужели во дворец? – Служаночка там ни разу не была, ей страшно хотелось хоть глазком взглянуть на тамошнюю роскошь и блага.
     За носилками, которые несли четыре раба, молчаливо шли стражи. Сопровождающий женщин человек ни словом не обмолвился. Атеона не стала засыпать его мучающими ее вопросами. Она аккуратно отодвинула шторку и поглядела, что творится на улице.
     - Много людей, - сказала Мариника.
     - Еще больше бед, обрушившихся на тех, чьи дома разорены завоевателями.
     - Госпожа говорит о Закрии?
     - Я говорю обо всех, кто был настолько амбициозен, что пошел против богов.
     - А он пошел против их воли? – Мариника заволновалась, несмотря на то, что ехала в пышный дворец.
222
     - Убийство и захватничество – не богоугодные дела, - ответила Атеона со знанием дела. Иначе быть не может. Ни один бог, ее веры или нет – не важно, не поощряет смертоубийства. В противном случае – он злой идол.
     Извне она услыхала ликование толпы. Как радовалась она прибытию флота, богатой добыче. Звучала музыка, довольные голоса, хвалебные речи. Воины принимали почести. Возносились народной массой имена военачальников и самое громкое имя – Закрий. Оно буквально прорезало воздух.
     Носилки петляли по улицам города. Его прелестями любовалась Мариника, ей тут нравилось. Сказать нельзя как. Человек, сопровождающий их, шел безмолвно. Атеона не слышала даже его голоса, когда он обращался к рабам, облаченным лишь в повязки, прикрывающие наготу. Она, возможно, спросила б у него, куда ее несут и к кому, потом передумала: и так скоро узнает.
     Крепкие, мускулистые рабы шли быстро, петляя по улицам и улочкам. В один прекрасный момент они ступили на широкую площадь, и Атеона издали увидала шествие, прикрываемое людскими массами. Может кому-то оно могло показаться удивительным, но не ей. Печальное зрелище: впереди важно вышагивают воины, за ними (кто верхом, кто на колеснице) – военачальники, облитый лаврами Закрий в позолоченной повозке, а далее – длинная вереница юных дев, прекрасных женщин, изнемогающих от жары, рабы со связанными руками и целая очередь из повозок, невольников, доставляющих несметные сокровища государю.
     Праздник, скажите вы. Для кого-то – да, а для кого-то – трагедия длинною во всю оставшуюся жизнь. Атеона не успела разглядеть лиц, шествующих за военными господами, правда, почувствовала, как им дурно от насмешек, от неволи, от ожидания чего-то плохого, ибо рабство само по себе унизительно и несчастно. Она б тоже могла оказаться в числе тех женщин, и ее бы с презрением оглядывали подданные государя Давигара.
     Горожане указывали пальцами на «трофеи», посмеивались, мальчишки кривлялись, пьяные кидали в рабов объедки со словами: «Чо тварь, проголодался?». Часть долетала до порабощенных людей, часть – нет. Стражники могли вмешаться, однако думали об иноземцах так же плохо. Надсмотрщики, шедшие за рабами, крутили в руках плети, посмеивались над изможденными подопечными.
     Самых красивых свежих женщин и дев доставят во дворец немедля, рабов отправят к смотрителям, уже они решат, кого и куда отправить. Одни, отвергнутые, уйдут на рынок, другие станут работать по хозяйству, третьих подарят друзьям, товарищам, чиновникам и так далее. Атеона опустила шторки носилок, куда ее распределят? Какие у государя планы на нее?
     Она прислушалась: говорил человек, сопровождающий ее. Что он сказал, трудно было расслышать сквозь массовый гул, но рабы повернули. Мариника часто задышала, народу стало меньше, шум поутих – ранее он был просто невыносимым: оглохнуть можно без проблем. Атеона тоже подобралась: их внесли в ворота, что немедленно закрылись за носилками. Рабы продолжали идти, мысли в ее голове сбились в один большой клубок – не распутать!
     - Госпожа, воды? – озаботилась Мариника.
     Бледнея, Атеона слегка качнула локонами. Выглядела она свежо и прекрасно, несмотря на морское путешествие, одаривающее путешественников обветренностью кожи, выцветанием волос и усталостью.
     - Со мною все в порядке.
     Снаружи вновь послышались разговоры, молодые женщины замолчали.
     - Мне страшно, госпожа, - отозвалась Мариника, когда голоса стихли.
     - Только не плачь, не показывай им своей слабости.
     Атеона почувствовала, как носилки поставили наземь. Ей следовало выйти, она так и сделала. То, что предстало перед глазами, не удивило, она приблизительно так себе
223
представляла женскую половину. На площадке, обрамленной дворцовой колоннадой, стояли девушки разных полисов, государств, разного цвета кожи, длины волос, разреза глаз. Красивые, они устало опустили головы и забыли о неделях, проведенных в пути, об обветренности лиц, о пыли на коже, о липком поте, покрывающем их стройные тела. Мятые платья плохо сидели на них. Атеона знала, их облачат в самые лучшие наряды, когда поведут к повелителю или будут дарить. Как вещь, как нечто незначительное, пустяк. К сожалению, именно так на данный момент устроен материальный мир. Одни в строгом подчинении у других. Так было и будет до тех пор, пока живет человек с его ограниченным сознанием и самовозвеличиванием.
     С девушками разговаривал некий человек, ни неприятный, ни привлекательный. Он говорил строго, громко, дабы все его услышали, повелительным тоном. Он, казалось, не замечал их хрупкости, нежности, красоты. Он евнух, заключила Атеона. Конечно же, кто еще будет руководить гаремом?
     Девушки слушали его монотонную речь, склонив головы. От усталости они едва не валились с ног, а он говорил, говорил, говорил...  Позади него копошились рабыни и слуги, разбирали скромные поклажи. Охрана стояла несколько дальше. Она привела девушек сюда, зорко приглядывая за ними: если хотя бы одна сбежит, им несдобровать.
     Мариника затряслась листиком. Она не хочет в гарем. Во дворец – одно дело, а гарем… это могила! Отсюда не выбраться! Господин, к которому мечтают попасть наложницы и жены, вообще может их не замечать, не звать к себе месяцами, годами… Кровь оттекла от щек Мариники, ей гарем не нужен! Она подняла глаза на хозяйку.
     - Госпожа, как же?..
     Ее услыхал, сделавший паузу, евнух.
     - Нет, нет! – сказал он еще громче, чем совсем недавно, человеку, приведшему динонианку. – Не сюда! – Он пошел навстречу и сказал что-то подчиненному.
     Тот откланялся и попятился, маня жестом Атеону. Он вновь ничего не произнес. Она послушно пошла за ним, уселась в носилки, и рабы снова понесли ее.
     - Куда нас несут? – Мариника прикусила губу, только б не на рынок!
     Оставила Атеона ее без ответа: она сама не знала, где окажется. Носильщики шли долго, она успела устать. Они петляли, петляли, ходили, словно кругами, ходили. Сопровождающий человек и стражи подгоняли их. Наконец, они остановились во второй раз, и Атеона смогла сойти с носилок: ее порядком укачало. Она огляделась. Здесь куда спокойнее, уединенное местечко. Эта дальняя часть огромного шикарного дворца заслужила одобрение динонианки. Два этажа роскоши, окруженной пышным садом. Дом утонул в цвете и зелени. Подсобные помещения далеко, конюшня тоже, тут нет запаха едкого пота, как на корабле. Он сводил с ума Маринику, как его терпела госпожа? Чудовищно! 
     Атеона поправила покрывало, слетевшее с головы. Стражи покосились на нее, а человек, сопровождающих их, рыкнул и велел уйти.
     - Сюда, - указал он на дом.
     Из него выскочили рабыни и открыли дверцы нараспашку.
     - Мы заждались, - щебетали они. – Все давно готово.
     Мариника испугалась больше прежнего: какие опытные служанки, хозяйка может отказаться от нее.   
     - Глядите, чтобы все было выполнено! – обронил человек.
     - Да, да, - закивали дружно рабыни.               
     - Сообщайте мне если что понадобится.
     - Сообщим, сообщим, - пообещали женщины.
     - Пойдете на дыбу, коль…
     Рабыни охнули, Атеона от вероятности казни остановилась. Мариника чуть в обморок не упала. То есть, если госпоже что не понравится, рабынь умертвят? Она прижалась к хозяйке.
     - Будет в чем нужда, говорите! – Человек вошел в дом первым, обошел все, что мог и
224
убедился: покои готовы.
     Атеоне он ничегошеньки не сказал. Ему, словно, было запрещено. Напоследок он погрозил пальцем рабыням и ушел.
     Дрожащая Мариника припала к ногам хозяйки.
     - Не отдавай меня, госпожа.
     Динонианка взглянула на рабыню.
     - Я не намерена с тобой прощаться, мы много раз о том говорили. – Она строго-настрого запретила падать ниц.
     Мариника всплакнула:
     - Тут много служанок.
     Они так и кишели вокруг. Атеона попросила их уйти. Остались две, которые встречали их, и Мариника. Она озиралась по сторонам: роскошь, достойная дворца великого государя, окружала их. Тут и дорогостоящая мебель, инкрустированная каменьями, бронзовые масляные лампы в человеческий рост, зеркала, которые не обхватить. Их рамы слуги начистили до блеска. Мариника зажмурилась, когда на одну из них упал солнечный луч. Окна здесь – сказка. Они высокие, широкие, вымыты до кристальной чистоты. На них тяжелые, шитые золотом занавеси, которые словно врата в рай, открываются и впускают обитателей дома в пышущий цветом и запахами сад.
     Атеона отошла от окна, окинула взглядом залу – кто до нее жил тут? Она прохаживалась по комнатам. За нею неотступно следовали рабыни. Мариника замыкала цепочку. Динонианка оглядывала все попадающееся на пути. Кому предназначены все эти картины, фрески, статуи и статуэтки? Вазы, столы, маленькие и затейливые, кушетки, кресла? У одного из них Атеона остановилась. На него неловко садиться: ножки – львиные лапы, спинка высокая, сиденье глубокое. Оно напоминает львиную пасть. Женская осторожность не позволила динонианке погрузиться в это кресло.
     - Госпоже угодно пройти в купальню? – спросила здешняя рабыня.
     - Я привыкла к своей служанке, - ответила Атеона. – Вы помогайте ей.
     Здешние рабыни покосились на Маринику, молоко на губах не обсохло, а они ей подчиняться должны.
     - Госпожа, меня Витарий назначил вашей первой рабыней, - возразила женщина лет тридцати. Старая дева жутко завидовала красоте юных дев. А как еще, коль они юны, свежи и на них глядят все! Она прихорашивается ежедневно, красит лицо, но у нее не такая красивая кожа, на ней то и дело появляются прыщики, не пышные волосы и большой нос, за который в детстве ее дразнили.
     - Кто такой Витарий?
     - Он главный евнух.
     - Я хочу его видеть.
     Рабыни переглянулись, они его боялись. Тот еще деспот. Он ненавидит женщин и красота новой постоялицы ему не закон. С тех пор как государь приказал лишить его мужеской силы, он возненавидел противоположный пол. Атеона о том догадывалась, хотя, стоит обратить внимание, что это не дамы сделали ему операцию. И, тем не менее, вся ненависть досталась исключительно невиновным, то есть, женщинам.
     - Ему можно послать посыльного? - Атеона ждала, служанки затянули с ответом.
     - Мы сообщим Нуриму, а он передаст господину Витарию…
     - Нурим этот тот, кто привел меня сюда? – Динонианка скинула, наконец, покрывало. Его подхватила Мариника, рабыни не успели и разозлились на нее.
     - Да, госпожа, - ответила старая дева.
     Ей радужная перспектива даже не грезится: ее хотят выдать замуж – упаси боги! – за евнуха. Их тьма в гареме, всех надо как-то пристроить. Вот и выдавались женщины за неполноценных мужей и страдали в браке, умирая бездетными и обделенными мужским вниманием. В мужья ей Витарий выбрал настолько отвратительного евнуха, что старая дева
225
предпочла бы век коротать в девичестве. Злой, глаза крохотные, губы пухлые, челюсть квадратная, зубы изо рта подаются вперед. Главный евнух же не глуп окружать прекрасных женщин и дев крепкими красавцами. Так что в гареме девушкам больше не на кого глядеть, как на себя да соперниц.
     - Мы пошлем посыльного, он сообщит слуге Нурима, а тот расскажет о нашей просьбе господину, затем Нурим обратится… - Старая дева продолжала бы перечислять звенья длинной цепочки, если б не Атеона.
     - Нельзя сразу послать слугу к Витарию и обратиться к нему напрямую?
     Старая дева, которая предпочла бы остаться навеки старой девой лишь бы не стать женой полумужа, сказала:
     - Мы не задаем вопросов, не обращаемся с просьбами, мы подчиняемся. Витарий очень строг.
     - Да, госпожа, - подхватила другая служанка, тоже незамужняя. – Он командует, ему не прекословят. Он сам лично следит за всем! Государь ему доверяет, он страшится лишиться его милости.
     Атеона не удивилась, по милости государя он потерял мужскую силу, но верен ему. Кто разберет эту загадочную мужскую душу?
     - Мы боимся, - призналась служанка. – Жены и наложницы моются по его указке где, когда и сколько он велит. Занимаются тем, чем он разрешает. Он наказывает их и милует.
     - Милует реже, - заметила старая дева, не самая приятная в мире женщина.
     Динонианка не позавидовала им: не дворец, а клетка. Как воины Закрия, девушки и женщины встают спозаранку, под бдительным оком Витария умываются, одеваются, едят, отдыхают, спят. Государь не мешает евнуху: еще бы, в его гареме царит покой и повиновение. Тех, кто не подчинялся, главный евнух попросту изживал со свету. Он лично сек девушек плетьми, запрещал кормить их, и вообще поощрял всякую ненависть женщин друг к другу. Оттого они слушались его, ведь ненавидели соперниц. Он редкий пройдоха, злодей, у которого нет не только сердца. Он мстит за то, что его зовут другие мужи инвалидом и тихонько посмеиваются, когда он попадается им на глаза. Поэтому Витарий редко бывает в мужских компаниях, где его не уважают. А в гареме он властелин и пользуется властью, вдоволь наслаждаясь.
     - Тогда мы никому не скажем, что Мариника будет мне прислуживать, - сказала Атеона, раздеваясь для принятия купальни.
     Рабыни ринулись ей помогать, она запретила:   
     - У вас есть другие дела, займитесь ими.
     - Если Витарий прознает?.. – похолодела старая дева, ее неприятная наружность стала куда неприятней.
     - С ним разговаривать буду я! – твердо отозвалась Атеона, не хватало еще, чтоб кто-то посторонний, например, обозленный на весь женский род евнух, решал, куда ей глядеть, что читать, когда спать, а когда бодрствовать, какой водой мыться…
     Да, доходило до того, что он определял, какой температуры должна быть водица, которой омываются жены и наложницы государя. Он сам распоряжался, на каком белье и в каком виде им спать. Он издевается над подопечными как может. О том слуги шепчутся в подсобках, от этого плачут девушки, а он, знай себе, придумывает, как бы им еще хуже жилось. До чего доводит невинных женщин извращенный ум!
     Пока Атеона смывала с кожи и волос пыль, Мариника подготовила ей одежды, пренебрегая косыми взорами здешних рабынь. Они делали вид, что очень заняты работой по хозяйству.
     - Мы никогда не допустили бы, чтобы госпожа мылась сама, - проворчала старая дева.
     - Если об этом кто-нибудь узнает… - поддержала ее подруга.
     - Вы бы лучше госпоже кровать подготовили, - бросила кумушкам Мариника.
     Какие на нее колкие взгляды обрушились.
226
     - В отличие от тебя, мы за хозяйками лучше следили!
     - Вот и следите, а за своей госпожой я сама послежу! – Мариника подбежала к динонианке и накинула на нее широкое мягкое египетское полотенце.
     - Вместо Витария тут я буду следить, чтобы не было ссор! – Атеона замоталась и плавно вышла из купальни, оставляя на полу капли воды.
     Здешние рабыни подтерли за ней.
     - Госпожа, он за всем следит, - посмела напомнить старая дева.
     - В гареме, - возразила Атеона. – Он занят там, а тут не гарем, как я заметила. – Очевидно, ей отведена иная роль. Она ломала голову, какая, но так и не поняла. Рано или поздно ей точно скажут.
     Она уже легла в постель, Мариника накрыла ее легким шелковым покрывалом, ведь погода стояла душная, и услыхала шорох.
     - Что это, госпожа? – прислушалась служаночка. – Мыши? – Она взгромоздилась на стул и сверху глядела на пол. Вот он хваленый дворец: роскошь, роскошь, а полон мышей!
     Атеона же не пугалась мелких грызунов, как ее подопечные динонианки и рабыни. Она встала на ноги и прошла к ширме, за которой прятались неразобранные вещи.
     - Ты что здесь делаешь? – спросила она у выглянувшей незнакомки. Глаза ее, напуганные, чистые, просили и даже умоляли не кричать и не сообщать никому, что она прячется.
     Атеона оглядела девушку, симпатичную, худенькую, пугливую. По ее одеждам не скажешь, что она рабыня: одета красиво, чистенькая, волосы ухожены, драгоценности опять-таки имеются.
     - Ты бежала из гарема, - догадалась Атеона. – Это опасно: тебя поймают и накажут!
     Ей приходилось читать и слышать, как наказывают беглянок, возвращенных господину. Не позавидуешь женщине, которую против воли привели обратно. Ее секут, морят голодом, пытают. У нее отбирают дитя, если таковое имеется, не дают воды. Ее могут запереть в чулане с пауками да крысами. Любая красавица, даже самая упорная, идет на попятную и принимает волю господина через евнуха. 
     - Госпожа, не выдавай меня! - взмолилась незнакомка. – Я не хочу возвращаться!      
     Служанки собрались тотчас донести о вопиющем случае: так было предписано, так что помощи ждать не от кого. Любому, кому стало известно о нарушении, должен был немедля донести о том Витарию, иначе его ждало серьезное наказание. Вплоть до суровой расправы.
     Атеона окликнула их:
     - Постойте! – Она подошла к здешним рабыням. – Я должна выслушать эту девушку.
     - Госпожа, мы обязаны донести, - отозвалась старая дева, их могут засечь до смерти! И ради чего? Ради никчемной девицы, которая не знает своего счастья и противится ему, - быть наложницей государя? Любая здравомыслящая женщина мечтает оказаться на ее месте. А та носом воротит. Неблагодарная!
     - Здесь не гарем, - напомнила Атеона, - на нас его правила не распространяются.
     Для старой девы эти слова прозвучали неубедительно. Пускай они не в гареме, но во дворце и под зорким взором Витария. Рука его тяжела, слово резко, сам он груб. Он действительно не церемонился, когда речь шла о женах и наложницах государя. Эта новенькая, динонианка, попросту не знает, с кем ей предстоит иметь дело.
     - Если Витарий придет ко мне, я бы не хотела говорить, что чем-то недовольна. – Атеона не заметила спешности в движениях старой девы.
     Она не шелохнулась, не подошла к двери. Она думала, как ей поступить правильно и за что ее больше накажут: за то, что скрыла побег неизвестной или за неугодность странной динонианке, которую поселили отдельно ото всех и велели стеречь лучше любой жены в гареме. Нурим ночь не спал накануне ее прибытия во дворец, Витарий заходил сюда и грозно отдавал распоряжения. Говорят, тут был сам царь и проверил готовность дома к приезду новой постоялицы. В прежние времена в этих стенах отдыхал лишь государь, а теперь здесь поселилась ненормальная жрица, которую неизвестно зачем отделяют от прочих женщин.
227
     Она отступила, куда ей тягаться со златокудрой жрицей? О ней наслышаны все до единого во дворце, а о какой-то пугливой худосочной девице никто не вспомнит.
     - Ты голодна? – спросила у нее Атеона, она велела подать ей остатки еды.
     Неизвестная девушка опустила глаза, она отказывалась принимать пищу: кусок в горло не лез. Ее совсем недавно привезли, учили, как следует вести себя с господином, что можно ему говорить, о чем строго следует молчать, как ублажать его, как подавать себя. Она из скромной семьи и сама скромна, а ее перекраивают и делают из нее рабыню для утех! Матушка назвала б ее распутницей, хоть и для государя.
     - Я не вернусь в гарем, - сказала она плача. – Даже если меня потащат туда силой! Я не шлюха!
     Атеона поднесла палец к губам.
     - Говори тише: тебя услышат.
     Девушка замолчала, опустив голову.
     - Как давно ты в гареме? – спросила динонианка.
     - Недавно, меньше месяца.
     - Ты наложница?
     - Меня назвали будущей наложницей государя, госпожа. – Девушка утерла слезы.
     - Тебя не водили к нему, – поняла Атеона: коль незнакомка посещала царя, то всецело принадлежит ему, если нет – то она не представляет того интереса, как предполагали рабыни, желающие на нее донести.
     Девушка помотала головой.
     - Не все еще потерянно, - понадеялась Атеона. – С тебя будет суровый спрос, если посетишь государево ложе. – В этом случае девушка не смеет даже глаз поднимать на других мужей. Ее тело полностью станет принадлежать государю. Душа, динонианка была убеждена, останется при незнакомке.
          
    
      

      
    
    
 

      
      
    
    
         
    
    
    
      

      

   
         
    

    
228
Неизвестный. Атеона обустраивается. Евнух
     Разморенная Мариника уснула глубоким сном, поевшая незнакомка спала беспокойным. Гая, напуганная девушка и готовая к крайним мерам, ворочалась с боку на бок. Отослала Атеона служанок и рабынь: нечего за ней приглядывать, не надо ей соглядатаев. Сон к ней не приходил, несмотря на усталость. Всхлипнула Гая, точно по команде застонала Мариника. Несчастные, не дали им покоя беспрерывные войны. Им, молодым и свежим, жить бы и жить в мире и согласии, да никак. Отчего мужам неймется? Хлебом не корми, дай мечем махнуть. 
     Силилась Атеона, ей дали возможность отдохнуть. А что завтра? Как ей не хватает Маргелар, как она скучает по отцу, по Сенуе, по набожной Марциане, непримиримой Октавии, скучает по щебетанию Лиониды и по скромной Лаодике. Что бы сказал ей римарих, глядя на нее в этом большом доме, на чужбине? Он, утверждал Гектор, не отдал ее Татулу Эгимносу, зато легко вручил в руки людей царя Давигара. Атеона окончательно попрощалась со сном: да, господин Отиний, понять вас сложно. И она отстранила желание разгадать загадку. Ей с эти ни за что не справиться.               
     Чтение какой-нибудь философской книги навевает зевоту, и Атеона отправилась искать библиотеку или хотя бы полку со свитками. Маленькая лампа тихо мерцала в руках жрицы. Ступала она по прекрасному начищенному полу медленно, осматривала стены, искусно подобранные занавеси, элементы декора. Здесь настолько спокойно, что не хочется говорить. Хотя пока ей все кажется холодным и чужим. Дом не наполнился ее мыслями, голосом, знакомыми запахами, которые предпочитает. Она непременно соорудит алтарь и вознесет молитву Диноне, приведшей ее сюда зачем-то.            
     Атеона обошла второй этаж, именно на нем располагалась ее большая спальня, где сопели Гая и Мариника, и спустилась на первый. Она намеренно отослала всех до единого рабов: ей надо привыкнуть к новшествам. Постепенно. Залы и комнаты отличались друг от друга обстановкой, украшениями, предназначениями. Атеона набрела на галерею, где стоял столик для игр. Хоть одно она поняла: тут бывал мужчина. Или бывали. Слуги и рабы несли тяжесть молчания и ничегошеньки не поведали об истории дома и его предназначении. Пожалуй, только в исейском храме больше тайн. Не от праздного любопытства Атеона не спит, не из-за женского непостоянства, а от неизвестности и страха, который не смеет показать. Иначе ей станет того хуже.
     Поставила лампу искуснейшей работы на столик Атеона: она нашла-таки книги, стеллаж. У нее есть надежда скоротать тут время. В гареме женщины живут от вызова к вызову  государя, иным приходиться прозябать в женском одиночестве годами. Не завидна их судьба: все развлечения – это интриги, плетущиеся женщинами, согнанными в четыре стены. Пускай даже с садами, фонтанами и балконами. Уж о чем никогда не мечтала Атеона, так это оказаться в гареме. Если бы не отец, которого убьет горе, она не знает, что сотворила б с собой.   
     Тусклый свет отбрасывала на стены резная ониксовая лампа – чудо мастеров, яркий отчего-то не хотелось делать. Наверное, динонианка думала, так она укрыта покровом ночи. Как она хотела уединения, что бы ни одна живая душа не знала, где она и что с нею. А ее хотят сделать игрушкой в своих интригах и руках мужи, чьи прославленные имена гремят на всю обитаемую сушу.
     Со стеллажа изящная рука взяла первый попавшийся манускрипт. Долго Атеона прижимала его к груди, точно просила защиты. Потом развернула свиток и, услыхав шелест, едва-едва уловимый, оторвала глаза от книги, которая упала в то же мгновение: ладони жрицы не удержали бы сейчас даже пера. Побелели щеки Атеоны: на расстоянии пяти шагов от нее стоял наемник. Одетый так, что она тотчас узнала его, хотя никогда не видела. Слышала она, они носят темные одежды, быстры, ловки и крайне опасны. Никто не знает, сколько их, где они живут и чем промышляют, кроме наемничества. Недаром их приказал ликвидировать отец Татула Эгимноса. Как удалось это и удалось ли, ответа нет. Ему на стол лег отчет, что они исчезли. Все, кто когда-либо был к ним причастен, найден мертвым либо
229
пропал без вести.
     Атеона не шелохнулась, глядя в глаза незваному гостю. Его лицо закрывала полоска  темной ткани, на широком поясе висели кинжалы, ножи разной длинны и меч. Кисти прятали перчатки. Он стоял, не шевелясь, и, казалось, даже не моргал. Свиток докатился до него, и был остановлен ногой. 
     - Ты пришел вернуть меня Татулу Эгимносу? – переборола свой страх и, наконец, спросила Атеона.            
     Человек не ответил. Морщинки вокруг его глаз стали более выраженными. Он усмехается, и она задала следующий, ничуть не радостнее вопрос:
     - Тогда убить?
     - Меня нанял римарих, через своего слугу, - ответил наемник.
     - Гектора? – Атеона опешила: зачем они обращались к наемникам? Сначала Отиний отдает ее в руки иноземцев, а после – хочет возврата? А Гектор, он обо всем знал. И даже не намекнул ей. Она не знала, что обо всем этом ей думать. - Зачем они наняли? 
      Наемник поднял свиток, заглянул в него и вновь поглядел на жрицу. А она догадалась: он прибыл вместе с нею на корабле, как ему это удалось одной Диноне известно.
     - Госпожа, – позвала рабыня, - где ты?    
     Атеона кинула через плечо:
     - Приготовь мне воду для умывания! – крикнула она: незачем юной девушке становиться свидетельницей убийства.
     - Госпожа, что случилось? - торопилась навстречу рабыня через длинные комнаты и коридоры, идя на голос.
     - Немедленно! Не заставляй меня ждать! – велела Атеона, глуша дрожь в голосе. Она уловила легкий ветерок и когда обернулась, наемника уже не было, свиток покоился на столике для игр.
     - Госпожа! – влетела Мариника в галерею. – Что с тобой? У тебя голос дрожит!
     Атеона закуталась плотнее в легкий широкий шарф.
     - Темно, мне показалось.
     - Пойдем, госпожа, - взяла ее под руки рабыня. – Тут все так запутанно. Утром все рассмотришь, полюбуешься.
     Атеона на всякий случай еще раз обернулась, но преследования не было. Да, но наемник слишком хорошо обучен и мало ли что. Она может и не заметить слежки. Не обнаружила же она его на корабле, не обратила внимания, когда прибыла сюда, а он как-то пробрался и, несмотря на охрану, в доме! Ее осенило: он станет жить и прятаться поблизости. Он следил за ней все это время. И хотел бы убить, сделал бы это намного раньше. Так зачем его все-таки нанял римарих?..
     Утро выдалось прохладным, зевающим. Сонные рабы принялись прибираться, как будто за полдня Атеона и рабыня могли перевернуть вверх дном милый дом. Две служанки во главе со старой девой заправляли постель и занимались благоухающими свежими букетами.   Позевывая, Мариника украшала волосы хозяйки, Гая копошилась в шкатулке с украшениями и подбирала их жрице.
     - Он подарил женщин и девушек своим военачальникам и гостям, - шептала служанка подруге в стороне. – Слышала?
     - Ни одна новенькая не останется в гареме, - отвечала ей старая дева.
     - Да, часть разойдутся по дворцу в качестве рабынь, другие отправятся за хозяевами. Самых красивых государь отдал приближенным, своим верным военачальникам. Говорят, он сделал это из-за… - Служанка таинственно замолчала. 
     - А Закрию он предложил царевну, - тихо-тихо прошептала старая дева.
     Слух Атеону не подвел, она слышала все до единого слова. Во дворце новости разлетелись молниеносно и перестали быть новостями еще вчера ночью.
     Она встала и служанки присмирели.
230
     - На вашем месте, я бы поостереглась обсуждать волю государя! – сказала она, отчасти питая надежду, что царевна отвлечет Закрия от мрачных дум о дезертирстве. Был бы он и с нею так же благороден, как с динонианкой. О Великая Динона, защити несчастную царевну от мужской жестокости, ей и пленения сверх меры достаточно.
     Испугались служанки, жрица донесет на них, им тогда несдобровать!
     - Госпожа, - упали они разом на колени, - не говори Витарию!
     - Не говори: нас бросят к змеям! – взмолилась старая дева.
     У Атеоны мысли не промелькнуло пожаловаться. Она в очередной раз подивилась его суровости и выдумке. В каком невообразимом страхе держит инвалид женщин. Вчера Гая поведала чуть-чуть, динонианка остановила, не желала слушать.
     - Встаньте и уйдите! - сказала она. – Я не собираюсь жаловаться. Тем более из-за глупостей.
     Служанки подскочили, попятились, кланяясь. Одна хотела взять со столика в передней комнате оставшуюся еду, к которой динонианка не притронулась, а она остановила:
     - Пусть стоит! – Атеона полагала, наемнику надо есть. Какова его миссия ей неизвестно, но хотя бы ради еды ему не нужно будет убивать.
     Она начала привыкать к мысли, что за ней ежеминутно присмотр. И совершенно ясно, что на донос к Давигару или главному евнуху наемник не пойдет. И это уже большой плюс. Она ни за что бы ни догадалась, что это он дернул ее за руку и укрыл, когда в нее летел камень, это он обезвредил людей из сторожевого отряда Татула Эгимноса, когда они хотели ее тайком похитить. Как негодовал тогда по поводу гибели своих людей государь! Это он проследил, чтобы ни одна пьяная собака к ней в каюту не проскочила на флагманском судне. Он же отвадил посланных подглядывать за нею рабов. Один сорвался с ветки дерева, стараясь заглянуть в окно, другой прищемил пальцы и теперь маялся переломами, третий прислушивался за стеной, но его до обморока напугала тень, и он зарекся бывать у динонианки. Парочку других до смерти напугал рык неизведанного животного. Суеверный ужас охватил прислужников, мол, некий дух охраняет динонианку. И теперь ее боялись все слуги в округе. Нурим потерял аппетит перед отчетом главному евнуху: к ее дому страшатся приближаться рабы и стражи. Одного из них поцарапал неизвестный зверь и царапины взбухли, доктора сбились с ног, а сторожевой пес патруля издох, выпустив изо рта пену.
     - Что за ересь?! – разгневался Витарий, перебивая евнуха на полуслове. – Ты принимаешь меня да идиота?! Какой злой дух?!
     - Стражи говорят меж собой, - промямлил Нурим, человек он маленький и суеверный.
     - Ты часом умом не тронулся?! Что я государю скажу, коль позовет на доклад? Господин, у нас дух злой завелся?! – Лицо Витария покрылось красными пятнами. - Да он велит с меня три шкуры спустить! Под топор пойдем друг за другом!
     - Может она, эта динонианка, колдунья? – осторожно спросил Нурим, как ему страшно: и гнев царя жесток и колдовство. Ох, как бы ему отделаться от служения этой динонианке.
     - Ты думай, что говоришь! - постучал по голове подчиненного Витарий тяжелым кулаком, он натренировался на женщинах. – Благодари богов, что тебя государь не слышит! – процедил он.
     - Так округа шепчется! - Испугался больше прежнего Нурим, пот скатился с его пульсирующих висков и попал на одежду.
     - Пойди, переоденься, а я сам к ней пойду! – заявил Витарий, надо бы проверить, что там у нее творится. А то вишь какая, всех слуг и стражей перепугала. Еще и наложницу царя приютила! Да с него живого шкуру сдерут, коль узнает помощник государя, он всеми силами ему угодить хочет! 
     Нурим, низко кланяясь к полу, пополз за Витарием, смело шагающим к динонианке. Он мимоходом отдал распоряжения, обошел гарем, наказал, по его мнению, провинившихся и кто попал под горячую руку, выпуская пар. Заодно пригрозил тем, кто ничего натворить не успел, иными словами, вовремя спрятался. Жены и наложницы попрятались в покоях от
231
гневного ока первого евнуха. Особо чувствительные и ранимые девушки дрожали от ужаса и неизвестности: лютует Витарий, лютует. Как начал особо зверствовать перед приездом динонианки так до сих пор не успокоится, уж два дня прошло.
     - Он совсем одичал, - прошептала наложница, прячась за сундуком.
     - Тише, госпожа, - посоветовала ее рабыня, - он недалеко ушел, может услышать.
     Они обе притихли. Он не полноценный мужчина, зол как деспот. Его страшились передразнивать в гареме, были смельчаки, жили они плохо и недолго.
     Пока один евнух низко пригибался к земле, второй наскоро пересек границы гарема, попетлял по дорожкам и смело вошел в дом, утопающий в зелени.
     - Позовите хозяйку! – скомандовал он тем немногочисленным рабам, которых оставила Атеона. Остальные отправились к Нуриму, он и о том донес первому евнуху.
     Рабы немедля убежали, а Витарий нервно постукивал ногой. Что за самоуправство она здесь творит?! Укрывает бежавшую наложницу, отослала рабов, отстранила служанок, приставленных к ней, перепугала полдворца и не встречает его! Каждая жена и наложница в гареме знает, коль он вошел, должна вести себя соответствующе!
     - Почему я должен ждать целую вечность?! - Не дождался Витарий, пока она спустится, и отправился наверх словно хозяин. Перед лестницей притормозил: по ней в сопровождении Мариники спускалась динонианка. Без чрезмерной роскоши, без церемониальных красок на лице. Волосы ее украшали садовые цветы да булавки. Выглядела она свежо и прекрасно, а ему все равно. Ее красота для него – пустое.
     Лицо жрицы выражало неудовлетворение. Однако и про визитера она не могла сказать, что он доволен встречей. Она остановилась на первой ступеньке, не соизволив поприветствовать нарядно и богато облаченного евнуха. Какой удар по его самолюбию.
     Атеона ждала, когда он отступит и даст ей сойти с лестницы. Несколько выше стояла она, он ниже уровнем. Витарий свел брови, вид его напугал бы любую постоялицу гарема, но динонианка и не такое видала. Она по прибытии сюда решила не показывать своего волнения и страха, иначе эта гнусная ехидна раздавит ее.   
     Небывалую ненависть к ней прочла в его холодных глазах Атеона, в нем столько же милосердия и человечности, сколько в передвижных орудиях на войне. Неприятная наружность, отчасти мерзкая. И душа у него такая же.
     - Какова цель визита? – задала вопрос первой Атеона, не успел он рта открыть.
     Взгляд ясных глаз жрицы был тверд, и евнух от неожиданности шагнул назад. Не нравится ему, что выше стоит она. Невиданная картина! Он кипел от гнева и едва не закричал на нее, а она опередила его! В гареме по струнке женщины ходят, помалкивают и соглашаются!
     - Я служу государю, мое имя Витарий! – заголосил он, это что еще такое?! Ей не донесли что ли?
     - Вы глашатай? – прошла Атеона к окну и поглядела в него.
     Служанки и рабы не могли двинуться от ужаса.
     - Что?! – обомлел визитер от наглости. У него слов нет! – Я первый евнух царя!
     - Ах евнух, - повторила динонианка, медленно поворачиваясь к нему. – Это гарем? – окинула она взором дом.
     - Нет! – рыкнул Витарий. Он готов взять кнут и разукрасить ее. Он доберется до нее и найдет управу, пока не знает как, но доберется! Уже руки чешутся.
     Атеона смахнула с плеча накидку, дрожащая рабыня подхватила ее.
     - Отнесешь в покои, - сказала она Маринике.
     - Да, госпожа, - прошелестела рабыня. Злющий же этот Витарий! Слов не найти!
     Атеона перевела взор на визитера. Определенно, она что-то ждала. И он понимал что именно. Он, зная, как готовились к ее приезду и как ожидали, не рискнул применять силу и произнес:
     - Нет, госпожа, - процедил он последнее слово.
232
     - Если я не ошибаюсь, а я не ошибаюсь, - пропела Атеона спокойно, без дрожи в голосе и коленках, - полномочия евнуха очерчены границами  гарема или казначейства.
     Витарий затрясся, еще бы чуть-чуть и он бы кинулся на нее. Слуги так и вжались в стены.
     - В моих полномочиях следить за женщинами!..
     - Женщинами гарема! – уточнила Атеона. - Если у тебя нет послания от государя, то визит закончен! - перебила она и грациозно отправилась к лестнице. 
     - Это мне решать! – Витарий буквально посинел от негодования: она еще отправила слуг из дома. - Только я имею право отстранять или приставлять слуг и рабов! Я сейчас немедля распоряжусь!.. – завопил евнух. Поджилки его тряслись, будто ток пробил их. Не хватало еще, чтобы какая-то баба помыкала и перечила ему! По ней кнут плачет и изолятор. Он еще посмотрит, как она запоет, побывав там. Она приползет к нему на коленях и станет умолять о пощаде. Он насладится моментом. Пусть будет уверенна. 
     Атеона обернулась и сказала едва ли в пол-оборота:
     - Коль ты не хозяин этого дома, то и мне не господин. Распоряжаться кого оставлять, кого отстранять, кого наказать, а кого помиловать здесь буду я. – Она обратилась к рабам: проводите его. – И ушла.
     В бешенстве Витарий оттолкнул первого попавшегося раба. Огненное желание догнать ее и выбить гордыню испытал он, но нельзя. По крайне мере пока: государь лично велел, чтобы ее встретили и разместили, как подобает динонианке и госпоже. Он распорядился так же, чтобы у нее всего было вдоволь, так что поморить ее голодом и лишить воды евнух не посмел. Ничего, когда она надоест государю, он отомстит: жен много, а Витарий один.      
     Он выскочил из дома и широченными шагами понесся в свои владения. Ну только окажись она там, ей несдобровать!
     Служанки, в полной растерянности и гордости за хозяйку, поморгали и догнали ее. Рабы разбежались по углам и занялись делами. Они поразились храбрости и выдержке динонианки. Ненависть их к Витарию цеплялась неба. Представляете, как они возрадовались, когда хоть кто-то, хоть ненадолго унизил его и оскорбил неповиновением и пренебрежением. Его долго дразнили мужчины, что от него несет: после операции у недомужей случались самопроизвольные испускания. В Китае говорили, если от человека дурно пахло: «От тебя воняет, как от евнуха». Здесь происходило нечто подобное. Прошло время, Витарий в силу молодых лет выздоровел и дослужился до звания первого евнуха. Насмешки поутихли: кто угождает государю, тот в почете и на хорошем счету.   
     - Госпожа, он такой жестокий! – плакала Мариника от волнения. – Он не простит тебе!
     - Не плач, - ответила ей Атеона. – Он не простит мне даже моего существования, как любой другой женщине.
     Служанки стояли перед открытыми нараспашку дверями и помалкивали. Что выкинет Витарий, какое наказание придумает его изощренный ум?
     - Как так? – удивилась рабыня.
     - Он самоутверждается, - ответила Атеона.
     Витарий не простит ей ничего, изведет, если она окажется слабее.
     - У любого есть свои слабости, - прошептала она задумчиво: у него страх и трепет перед государем…
     Служанки испросили разрешения унести со столика в передней комнате остатки еды. К ней явно прикасались. Атеона облегченно вздохнула: хоть в чем-то она уверена.
     Несся Витарий прочь от проклятого дома. Ненависть ослепила его, и он пролетел мимо человека, одетого в дорогие ткани.
     - Куда ты так торопишься? – спросил его человек, поправляя расшитую золотом накидку на плече: знак принадлежности к знати. – Неужели она?.. – усмехнулся он. 
     - Я заставлю ее!.. – рыкнул первый евнух.
     - Не перестарайся, - предостерег человек, глядя на озелененный балкон. На него вышла Атеона и служанка. Они о чем-то беседовали, ничего не замечая.
233
     - Эта баба позволяет себе…
     - Тише, Витарий, тише, - взмахнул рукой человек, министр дворцовых дел. – Благодари богов, что тебя государь не слышит.
     Евнух скривился, точно ежа проглотил. Собеседник засмеялся.
     - Если бы ты был полноценным мужем, ты бы видел, в чем ее сила, - сказал он, поглядывая на динонианку: как нежны ее движения, жесты, волнисты золотые кудри - сети. М-м-м, она – лакомый кусочек для любого мужчины. Министр остался доволен: он непременно угодит царю вечером. Такая красотка – радость для глаз. Ею любоваться и любоваться.
     До операции Витарий знал женщин, но из-за них он лишился мужеской силы: царь увидал, как он косился на прекрасных девушек, когда их вели во дворец. Так решилась его судьба. С той поры он ненавидит каждую!
     - Государь уже справлялся о ней, - вздохнул министр. – Что мне сказать-то ему? – пробормотал он, размышляя.
     - Может ее опорочить? – предложил Витарий: таким образом, он отомстит ей.
     - Ты ополоумел? – помотал головой министр, у евнуха на почве кастрации мозг забродил. – Посмотри на нее: кому он поверит? У нее огромная сила, и пока не время тебе думать о наказании для нее, - разглядел он во взгляде евнуха цвета мести. 
     Витарий не хотел даже в сторону дома глядеть, не то что на динонианку.
     - Государь желает видеть ее сегодня, - сообщил министр дворцовых дел, приближенный царя и его советник в бытовых вопросах. – И будь осторожен, не то Закрий, он опять в почете, тебя на куски порубит: он на царевну не взглянул, сразу отправил в свое имение. – Министр кинул лукавый взгляд на балкон, хмыкнул и удалился.
     В дом, где жила динонианка, зашел раб и передал ей послание на словах. Мариника поджала губы, а жрица сказала:
     - Передай господину, что я буду готова в назначенный срок. – Что ж, ее хочет видеть царь Давигар, делать нечего: она должна идти.
     За ней помчалась Мариника.
     - Госпожа, а если он?..
     - Самый лучший способ узнать, какую роль он мне отводит – пойти к нему, - разумно отозвалась Атеона.
     - А коль он потребует?.. – Мариника силилась, чтобы не заплакать.
     Динонианка застыла, как статуя Диноны.
     - Это мое право: подчинится или нет.
     - Госпожа, - окликнула ее служанка, старая дева, - непокорных женщин наказывают.
     - Значит, такова воля Диноны! – произнесла громко Атеона, и эхо разнесло ее слова по коридорам.
     Гая вышла встречать ее и услыхала ответ. Она бы тоже предпочла наказание. Жрица поравнялась с ней.
     - Мы сами выбираем быть нам пленниками чужих интриг или нет!
     - Госпожа, Витарий – пес цепной. Он велел выдать меня замуж за такого евнуха, что… - Старая дева утерла накатившиеся слезы.
     Атеона подивилась: замуж за евнуха? Ах, да, она о том слышала. Но это абсурд.
     - Ты хочешь любви и детей? – спросила она у служанки.
     - Да, госпожа, - ответила другая служанка, утешая подругу, - она бы хотела. Но Витарий ее сурово накажет, откажись она. Госпожа бы видела того уродливого евнуха: он похож на обезьяну.
     Сжалилась Атеона, сказала:
     - Чтобы не страдать рядом с ним, не соглашайся.   
     - Но ее накажут, госпожа!
     - Пусть накажут, но она тогда всем докажет, что не смирится с жалкой судьбой. 
234
     - Ее покалечат! – воскликнула служанка.
     Атеона согласилась:
     - Скорее всего, так и будет, но если она не захочет, дух ее никто не сломит. Ей дана жизнь не для того, чтобы пресмыкаться, не для того, чтобы угождать прихоти самодура, утоляя жажду плоти. Она не вещь, чтобы с нею обращались так. Ни один тиран не подчинит ее, если не позволит.
     Зашагала Атеона в покои. Собираться. Гая и Мариника помчались помочь, служанки хлопали глазами. Морщинки вокруг глаз отлично обученного, опытного наемника, которого еще ни одна живая душа не обнаружила, стали отчетливее.
    
      
    
    
    
          
    
               
    

































235
Браслет наложницы. Царь Давигар
     Раньше назначенного срока Атеона собралась. Она прохаживалась по покоям и крутила в руках яблоко. В зеркало посчитала излишним глядеться беспрестанно, а вот Гая и рабыня насмотреться на нее не могли. Маринике особенно удавались модные прически и хоть госпожа выбрала не вычурную, все равно ей она очень шла. Часть локонов собрана, часть – красиво лежит на плечике. К макушке пристегнуто красивой булавкой легчайшее газовое покрывало. И цветы, свежие беленькие цветочки, принесенные из сада немым рабом-садовником. Госпожа успела завоевать его сердце, разговаривая по душам. Она угостила его детей фруктами со своего стола. Еда так же перепадала служанкам и рабам, оставленным динонианкой в доме.
     - Красивое платье, - прошептала Гая безрадостно.
     - И вышивка, и блестящие камешки, - отозвалась Мариника. – А что ты вздыхаешь?
     - Я была в гареме, и, представь себе, не хочу возвращаться. – Гая потускнела. – Если госпожу переведут туда, меня тоже вернут.
     Тут и Мариника поникла.
     Атеона скиталась из угла в угол, неизвестность тяготит. Она отправилась пройтись по дому и очутилась на первом этаже, в галерее, у игрового столика. Она подумала, подкинула яблоко, поймала и опустила его на стол. Не успела она и шага ступить, как прошуршал едва уловимый ветерок. Оглянулась динонианка, а яблока нет. Значит, предположение ее верно. Легкая улыбка коснулась ясных глаз, но радость ее была недолгой: первый евнух явился и о нем громко донес раб.
     Витарий немедля протянул ей браслет: он нашел способ уязвить гордость заморской жрицы. 
     - Что это? – спросила она, глядя на не слишком дорогой презент.
     - Госпожа, это браслет наложницы, - шепнула Гая, стоя в сторонке. Она крепилась, сторонилась первого евнуха, который уже руки потирал в предвкушении наказаний.
     - Его надо надеть! – четко сказал он.
     И Атеона заметила, с каким упоением он мечтает видеть ее в гареме, как наслаждается он маленькой подлостью. Душонка-то у него гнилинькая, подленькая. От него действительно противный запах исходит. Благовониям не перебить. Запах с примесью насмешки, издевки. В Исеях бы его камнями закидали. Мнит себя господином, а в действительности он подлый раб собственной гнилой жижи. Противней Атеоне был лишь Татул Эгимнос: у него власти больше и он не лишен мужской силы, оттого насильник и прелюбодей.
     - Подай мне, - велела Атеона рабыне, и она выполнила поручение.
     Первый евнух разочарованно опустил уголки губ: она не так глупа, как он надеялся, и все еще сопротивляется. Взгляд его сверкнул от гнева, ведь она не надела, а только взяла в руки.
     - Если мне скажет государь, я его надену! – сказала Атеона.
     Евнух держался изо всех сил, терпение его на исходе.
     - Поторопись, Витарий, государь ждет! – напомнила динонианка, предупреждая нападки неприятного гостя.
     Он заскрежетал зубами.
     - Следует идти за мной!
     - Не пристало динонианке ходить за кем-то, - возразила она, памятуя, кто она такая. - Я пойду впереди или вровень.   
     Витарий думал, он ее задушит. Если бы не высокая воля государя, так бы и поступил. Он ее даже коснуться не смеет, иначе прямиком отправится к палачу. Что ж, он станет бороться с нею иными способами.
     Видела Атеона в нем лживость и лицемерие. Нет, он не умен, скорее хитер и подл. Способен он на предательство – неоспоримо. Неужели царь не понимает того? Она же видит его насквозь, точно он прозрачное стеклышко. Верно, мужчины и женщины видят в одних и тех же явлениях, вещах и людях разное, потому что сами разные.
236
     Норовил Витарий вырваться вперед, динонианка приостанавливалась, и ему приходилось ждать, пока она нагонит. Он, к сожалению, не смеет явиться без нее: министр решительно хочет угодить государю и уважить его, предоставив жрицу-исейку. Перед самым пиром он вызвал евнуха и потребовал ответа: как она устроена, чем занимается, какие предпочтения? В общем, от евнуха требовался полный отчет о ее жизни и здоровье, которого у него, увы, не было.
     - Тут так случилось… - протянул Витарий.
     - Что ты мямлишь? – рассердился министр дворцовых дел, ему к государю идти, а евнух внятно ответить не в состоянии.
     - Толком не удалось ничего разузнать. – Витарий сжался, если его несостоятельность дойдет до ушей царя… - За ней присматривать отправлялись люди, она одних отстранила, другие вернулись ни с чем.
     - И что?! – поторопил с ответом министр.
     - Да мистика какая-то: стражи напуганы, о духе злом говорят. Пес помер, рабы молятся и дрожат: боятся ее.
     - Чего?! – министр присел от удивления. – Витарий, это ты молись и дрожи: я что, этот бред государю передам? Извини, повелитель, у нас духи завелись?
     - Слуги так и судачат, - пробубнил евнух, самых разговорчивых слуг он уже наказал.
     Министр схватился за голову, Витарию вместе с достоинством мужским еще кое-что отрезали. Он замахнулся на евнуха и чуть не ударил.
     - Пошел прочь, болван! – Он потопал ногой, глаза его побегали, и он сказал: - Придется выдумывать. На ходу. И чтобы я больше не слышал глупых суеверий!
     Витарий вышел из дома первым, Атеона задержалась и слишком медленно прощалась с рабыней. Ему пришлось терпеливо ждать. Она, вероятно, считает, могущественный государь так же терпелив и милостив, чтобы по полдня ожидать какую-то бабу. Она забывает, что у него гарем, там выбор, на любой вкус и цвет. Он же не понимал, что она ни с кем соревноваться не намерена и спешить ублажать кого-либо – тоже. Как любой представитель мужского пола, он полагал, в ней проснется дух соперничества за внимание царя. Жены и наложницы козни друг другу строят, из кожи вон лезут, дабы ублажить и угодить ему. Как она далека от подобной мысли, если б он знал. Она с превеликим удовольствием проведет остаток жизни за изучением наук, чтением книг, служа Диноне.
     Когда Атеона заметила истощение терпения евнуха, она махнула провожающим ее служанкам и рабыне. Затем села в носилки, поднесенные к ней, и поехала во дворец. Рядом шел Витарий и кипел: его нос противно подергивался, будто до него добрался запах навоза со скотного двора.
     Шли рабы не слишком быстро: им было велено доставить ее с комфортом. Она посиживала на шелковых расшитых подушках, перебирала складки нежнорозового платья и о чем-то думала, не заговаривая с провожатым. По-прежнему она держала в руках браслет наложницы, не допуская мысли его надеть на запястье. Еще не хватало. И пусть ее накажут, но она еще помнит, кто она такая и у нее есть честь и достоинство. За ней право решать быть ли ей марионеткой в руках великоважных господ. Она вспомнила старуху, ту самую, беззубую. Она влачила нищенское и жалкое существование, зато гордо вскинув голову, глядела на небо, облака и летящих птиц.
     Атеона осмотрела широкий браслет. Простой металл, без излишеств, практически без рисунка. Он четко указывает женщине, где ее место. Он походит на браслет рабыни. Неужели это ее участь? Динонианка поправила легчайшее покрывало, она знает, женщин в гареме одевают нарядно, красиво, щедро украшая драгоценностями, чтобы они, хлебнув роскоши, старались перед господином и радовали его глаз. И все же на них, наложницах, плотно сидит клеймо в виде позорного браслета – знака сексуального рабства. Они рабыни, и не более того. Какую мелкую роль отводит патриархальный мир женщине, какую долю он ей дает. Маргелар указывала на развитие у человека левого, мужского, полушария мозга и
237
отсекание правого, женского. Поэтому мир захлебывается в крови, корысти и желчи. Потому Витарий посинел от злости. Он не может допустить мысль подумать о том, что женщина – существо так же  созданное богами и наделенное разумом, как и он. Сложила Атеона руки, отдавая должное мудрости Маргелар. Да вознесется ее душа к Диноне и упокоится на  коленях Матери-прародительницы.
     Рабы замедлили шаг и поставили носилки наземь. Атеона очутилась у дворцовых ступенек. Ждал евнух, пока она выберется со всею женской медлительностью и гордыней из носилок. Он хотел поторопить ее. Будь она в гареме, оттаскал бы за волосы: так случалось.
     - Сюда, госпожа, сюда! – бежал навстречу неизвестный, махая динонианке.
     По его виду она поняла: он выполняет указания устроителя пира.
     - Мы давно ждем госпожу! – пролепетал он, наклоняя спину.
     Витарий закатил глаза, нашел тот перед кем гнуться.
     - За мной, - сказал неизвестный и поддал нерасторопным рабам. – Бегом! – рыкнул он и вновь согнулся: жрица покосилась на него. – Госпожу давно ждут!
     Атеона не рассчитывала, что займет место в числе почетных гостей в центре стола. Там, она уверенна, места заняты. И все же неизвестный убеждал ее, что только ее тут не хватало. К этим словам она отнеслась несколько иначе, вкладывая другой смысл: динонианке не место на пиру. Пить вино она не намеренна, ни петь, ни танцевать – подавно. Зачем она идет в пышно убранный дворец, поистине величественный и прекрасный. Роскошь повсюду присутствует, множество слуг, голова кругом. Она любит уединение и спокойствие, с недавних пор – особенно. А во дворце много народа, обилие запахов, в том числе пота от бегающих взад-вперед рабов. Благовония господ, запах цветов, ароматизаторов, запахи еды, вина, тел – все перемешалось. Отовсюду летели голоса, команды, музыка, хохот. По мере приближения к зале, где восседал государь, они стали оглушительными. Как Атеоне захотелось очутиться в храме и тихо осуществить молитву за Исеи, отца, друзей и подруг. За Палланта…
     Высоко над головой висели массивные  лампы, они же стояли вдоль стен и у колонн, ярко освещая залы и коридоры. В полном обмундировании стражи держали наготове копья, словно враги могли налететь и перебить вмиг. Напыщенность, вычурность, устрашение…
Никаких эмоций не вызывала небывалая роскошь у Атеоны. Она впервые во дворце, впервые видит широкие и высоко уходящие под потолок колонны, росписи где-то высоко, но ей не хочется находиться здесь.
     Двустворчатые тяжелые двери в два человеческих роста были нараспашку. Незнакомец приглашающим жестом указал на залу и склонился. Атеона набрала полные легкие воздуха и решительно ступила через порог вровень с евнухом. Полуобнаженные девушки в танцевальных и легких платьях по знаку остановились и ушли, музыканты заиграли другую, более спокойную и приятную музыку. Они находились в самом дальнем углу, чтобы не мешать рабам обходить господ, однако акустика в зале была превосходной. Пожалуй, это все, что оценила Атеона. Великолепно устроенная зала, украшенная со вкусом, столы, ломившиеся от яств, не то, что в голодны Исеях, господа, нарядные и слегка хмельные...
     - Наконец, Витарий, ты привел ее! – пошел им навстречу хорошо одетый, как подобает министру, человек.
     Атеона оставила страх позади, нечего ему виться вокруг нее. Расправив плечи, она плыла по зале, источая дивный аромат благовоний, нашедших свое местечко у нее на столике в покоях. Дивный запах, слов нет. Гая  и Мариника пришли в восторг. Только как духи могли облегчить волнение динонианки? Она – блюдо, какое преподнесут царю, чтобы потешить его самолюбие?
     Игнорировала она любопытствующие и пораженные взгляды. Она действительно походила на царицу. Украшения сверкали и мягко и убаюкивающе шелестели на ней. Царедворцы перешептывались, разглядывали ее, не скрывая интереса. Отметила Атеона, что женщин тут кроме нее нет.
238
     Атеоне пришлось обратить взор на поравнявшегося с ней человека, ведь он громко и четко произнес:
     - Государь мой, это ль не чудо?
     На прекрасную жрицу сбежались посмотреть рабы, слуги, приближенные, стражники выглянули. Она оказалась в центре всеобщего внимания, однако держалась с достоинством, ни один мускул лица не дрогнул.
     - Какое искушение! Подарок и удовольствие для глаз! – обратился к царю министр.
     Взгляд Атеоны пронзил его, он не видел, на господина смотрел, ждал его похвал. Для этого он готов кланяться, пресмыкаться, идти против природы и воли, зато быть в почести и обласканным государевой рукой.
     Атеона медленно перевела взор на человека, к которому обращался хорошо одетый неизвестный. Царь Давигар сидел за пышно убранным столом, прямо напротив нее, подпирая подбородок кулаком. Выглядел он так, будто вел непринужденную беседу. Совершенно трезвый, он чаще поднимал уникальный золотой кубок с чеканкой и каменьями, нежели пил отменное заморское вино. Глаза его умные и глубокие глядели на жрицу безо всякого стеснения. Казалось, он никого больше не видит. Прямой, целеустремленный взгляд. Ничего не скажешь. Человек он решительный, совершенно очевидно, горделивый, в чем-то своенравный, отнюдь не пьяница и не мерзкий насильник как Татул Эгимнос. Впервые Атеона смотрела в глаза человеку, некогда оградившего от тирана и прелюбодея Исеи.
     По правую руку от государя сидел как на иголках нарядный и в почестях флотоводец, рядом – его племянник. Такой же наглый и азартный, как прежде. Атеона не разрешила себе поникнуть от кричащего взгляда Закрия, не поприветствовала его – нельзя. По крайней мере, пока. Первый во дворце – царь. Ему и слово первому.
     Витарий бы с удовольствием взял плеть: невежественная динонианка не приветствует государя и могущественного повелителя, перед которым царедворцы и враги трепещут! Застыла, как статуя, и глядит на него, не опустив стыдливо глаза!
     - Надо сделать поклон, - кланяясь царю, шепнул Витарий: таков закон, а она глупа и не понимает! Баба, одним словом.
     Атеона не обратила внимания на слова евнуха, ее взор был устремлен на центральную фигуру дворца. Вокруг глаз государя собрались морщинки. Он же не глупый и видит, что происходит. Господа и слуги молчали, ждали. И он выжидал. Он чуть усмехнулся и, наконец, произнес:
     - А ты похорошела.
     Как водой окатило Атеону, по спине ее дрожь пробежала. Совершенно очевидно, он мог видеть ее только в Исеях.

     В храм влетел гонец, растолкал слуг и упал к ногам римариха. Совет жрецов, экстренно созванный, приумолк.
     - Крафтик принимает царя Давигара!
     Отиний резко встал, остановил волну ропота.
     - Какие он выдвигает требования?! – потребовал ответа он. Завоеватель, есть завоеватель. Что он захочет и какими станут условия их довольной и сытой жизни?
     - Крафтик не сказал мне, господин. – Гонец едва сглотнул: в горле пересохло.
     - Что же он тебе тогда сказал? – Отиний сошел с возвышения, на котором стоял его знаменитый стул.
     - Царь Давигар пока не выдвинул требований, господин. Он желает осмотреть город и посетить храм!
     Жрецы зашевелились, стали переговариваться громче.
     - Когда? – нахмурился римарих.
     - Крафтик сказал, в самое ближайшее время! – Гонец из последних сил держался.
     - Дайте ему воды! О, Динона, дай время подготовиться! – воскликнул Отиний.
239
     Жрецы в крайней спешке приводили дела в порядок, аннулировали улики незаконных действий, скрыли то, что не должно было быть обнаруженным, и готовили согласованные с римарихом речи.
     - Донесите динонианкам, что выходить из храма опасно! – отдал он распоряжение слугам.
     В ту пору Гектор ежеминутно был с господином, храм бурлил жизнью и страхом. Он черканул записку от римариха и отнес жрицам, однако Атеоны на месте не оказалось, и он оставил послание служанке.
     Вслух прочла распоряжение-предупреждение первая динонианка. Жрицы переглянулись, подобрались.
     - Что ж, пока мы не смеем покидать стен храма, хотя бои закончены и осада снята, - произнесла Атеона.
     - Но Отиний предупреждает нас, что и в храме опасно. – Марциана никогда б не позволила себе ослушаться римариха, она сжалась.
     - Нам что, из дома выйти нельзя? Даже в сад? – расстроилась Лионида.
     Скоро им стало известно, что захватчики обошли город и сочли его весьма красивым и богатым.
     - Что они сделают с нами? – На глаза Лиониды слезы навернулись.
     Атеона подала ей платок.
     - Что бы они ни сотворили, храни достоинство.
     - Я слышала, они собираются прийти сюда, - сообщила Октавия и страшно напугала Лиониду.
     Дочь Агилия Татия взглядом осудила ее.
     - Не нагнетай. – И добавила: - Нам следует заниматься своим делом. – Она отправилась на служение в нижний храм. 
     Известие, что в обиталище жрецов направляется царь Давигар, застигло дев по пути к дому динонианок. Гектор послал к ним раба, а сам бросился к господину.    
     - Госпожа, прохрипел раб, - следует укрыться: таково распоряжение римариха.
     Поняла Атеона, что их на встречу с захватчиками не позовут. Мужи, как обычно, станут пировать, и, в конечном счете, о чем-либо договорятся.
     - Идите! – велела она жрицам.
     - А ты куда? – запаниковала Лионида.
     Атеона повернула к алтарю под открытым небом. Он находился в центре садика, скрытого от верхнего храма и прихожан. Покоящийся под сводом, удерживаемым четырьмя колоннами, он хранил огонь. Быстро динонианка пошла к нему. Перед тем как укроется в покоях на неизвестный срок, она успеет принести дары Диноне и умилостивить ее.
     Подкинув благовоний, Атеона прочла молитву. Жрицы, не дождавшись ее, выглянули из дома.
     - Госпожа! – позвала ее на бегу Сенуя. – Скорее, надо уходить! Господа прибыли!
     - Иду! – откликнулась динонианка, и царь Давигар, скрытый пышными деревьями и кустарниками, оценил прелесть не только наружности, но и голоса жрицы. То, что она жрица говорило все: одежда, украшения, движения и взгляд. Женственный, глубокий, проникновенный и чистый. Не поднялась рука у царя прервать ее молитву.
     Ее перстень, снятый с пальца, лег на жертвенник. Она пожертвовала первым попавшимся украшением. И пожертвовала бы все, кроме диадемы. Динонианка протянула ладони к огню, явно разговаривая через него с богиней, и слишком близко поднесла их, он обжег кончики пальцев. Вздрогнула она, посмотрела на нах и прижала к груди, питая надежду, что услышана.
     - Атеона! – окликнула ее, торопя, Лионида. – Давай же скорее!
     Давигар и его военачальник, повсеместный в походах спутник, переглянулись.
     - Хороша, так хороша: сочная, спелая ягода, - усмехнулся военачальник.
     Сенуя подбежала и накинула на плечи динонианки покрывало.
240
     - Госпожа, они уже здесь! Римарих строго-настрого запретил выходить госпоже!
     - Ох и хитер этот старый, лысый лис, - хохотнул военачальник. Он намеревался выйти к ним, царская рука остановила.
     - Не богохульствуй. – Давигар был наслышан о религии Исей и понимал, что это за жрицы.
     - Господин, вот ты где! – Навстречу ему шел крафтик в сопровождении высших чиновников и жрецов. – Мы уже сбились с ног!
     Давигар скинул плащ и обнажил царские одеяния и меч, с которым не расставался в походе. Славные у него ратные подвиги. Он заметно расширил свои владения и попутно расправился с тираном, настолько ненавидевшим своего отца, что убил его. Тот, низкий, не внушающий симпатии и ограниченный правитель потерял большую часть страны из-за собственной беспечности и набегов враждебных племен. Но на его земли пришел царь Давигар и лишил власти, освободив страну от племен и узурпатора, измучившего свой народ налогами и тиранией. Как победителя и господина встречал его народ иноземный, с поклоном обратился к нему и упросил стать повелителем на их земле.
     Он не надел сегодня доспехов, не взял с собой телохранителей, потому его в суматохе не разглядели стражи. Решил он без церемоний обойти храм и поглядеть. И как удачно он зашел.
     Римарих окинул взглядом царя, обстановку и спросил у слуги шепотом:
     - Где они?
     - У себя, - ответил Гектор.
     - Это точно? – усомнился римарих: глаза царя как-то подозрительно блестят. Он столько лет живет на свете и понимает, что так горят глаза у мужей не от праведных мыслей.
     Гектор понадеялся на благоразумие первой динонианки.
     - Пойдем же, государь, - позвал его, кланяясь, крафтик. – Это Отиний, верховный жрец, - представил он.
     - А вот и старый лис, - прошептал военачальник Давигару и оба слегка посмеялись.
     За пышным столом господа восседали чинно. Крафтик во всем хотел угодить завоевателю, осторожно разговаривая с ним. Римарих изучал гостей, велел то же делать Гектору. Мало ли что он упустит. Давигар не выказал отчуждения и вел себя достойно великому царю, перед коим трепещут.
     - Почему он ничего не говорит о намерениях? – шепнул на ухо римариху живой тогда Эвклисий.   
     - Всему свое время, - осторожно откликнулся Отиний, наблюдая, как яркий гость посматривает на него.
     Старый пройдоха, он не ошибся. На следующий день царь явился в храм и пожелал разговаривать с римарихом один-на-один. Военачальник и жрецы вышли из богато убранной к приезду царя залы, вышли рабы и Гектор.
     - Ты хотел со мной говорить, я тебя слушаю, государь. – Верховный жрец всю ночь напролет возносил молитвы, чтобы его опасения остались лишь вымыслом. Если гость потребует... он ничего не сможет сделать.
     - Назови имя ее отца.
     Римарих не был огорошен, не подумайте, он отлично понял, о чем гость. Для местности, откуда родом Давигар, род имел огромное значение, и признанием было знать имя главы семейства.
     Отпираться и хитрить было не только бессмысленно, но и опасно. Римарих ответил:
     - Агилий Татий.
     - Проводи меня к алтарю, - велел Давигар.
     Римарих понадеялся, что большего гость не попросит. И он повел, не спрашивая к какому. Все настолько прозрачно, что нет надобности уточнять.
     Давигар не увидал перстня, снятого с пальца динонианки, и положил свой. Он обратился
241
к богине-девственнице, как посчитал нужным, и по примеру динонианки подкинул курильных трав в неугасимый огонь, который оберегали жрицы.
     - Я покидаю Исеи, - сказал царь, успевший осведомиться о традициях исейцев.      
     Римарих не перебивал, всматривался в его лицо и ждал, что скажется еще.
     - Ваш город останется нетронутым, - пообещал Давигар.
     Римарих напрягся, сейчас он скажет, что или кого желает взамен.
     - Я оставляю ее на твое попечение. – Царь усмехнулся. – Хотя ты и без того ее бережешь, - догадался он, не вчера родился.
     Отиний отвесил поклон.
     - Город должен знать, кому обязан?
     - Не нужно, - ответил царь. - Зачем лишний раз ее беспокоить. Здесь останутся мои люди, чтобы присматривать за городом, вошедшим отныне в мои владения. – Царь стал прохаживаться. - Будут введены некоторые новшества, но в основном уклад не поменяется.
     - Что-нибудь еще? – поинтересовался верховный жрец, крайне обрадованный.
     Давигар отправился к воротам и на ходу ответил:
     - У нее руки обожжены.
     Римарих поднялся к Атеоне и осмотрел ее ладони. Поохал и покачал головой.
     - Усердие в молитве, дитя мое, это хорошо, но ты служишь самой Диноне и обязана беречь себя! – наказал он.
     Атеона лечила обожженную кожу особо тщательно, за тем следил римарих. Скоро она оправилась от ран и радовалась, как остальные исейцы, что жизнь их вне опасности и город не будет разрушен. А Агилий Татий отметил, как дела его стремительно пошли в гору.

     Постепенно Атеона пришла в себя, по залу прошел ропот. Пришел миг, когда она может задать вопрос. И она задала:
     - Я пленница, государь?
     Он, по-прежнему подпирая подбородок кулаком, спокойно ответил:
     - Ты гостья.
     Набралась храбрости Атеона - в сущности, что ей терять? – бросила под ноги браслет наложницы, какой до этого момента держала в руках, и демонстративно переступила через него, оставляя позади.
     Звон разлетелся по зале. Едва не лопнул от злости Витарий. Какая дерзость! Пренебрегать им, законами! Она нанесла оскорбление! Он только рот открыл, чтобы возмутиться, как она сказала:
     - Скверно. Скверно, государь, обращаются в твоем дворце с гостями!
     Внимательно следящий за любым ее движением и жестом царь Давигар поменял положение, переведя взгляд на евнуха.
     - Государь мой, – воскликнул он, - я в точности выполняю твои указания!
     - Так это государь велел устроить за мной слежку? Государь распорядился разговаривать неподобающим тоном и вручить мне браслет наложницы?
      Витарий побледнел, царь посуровел и сказал:
     - Ты меня расстроил.
     - Государь, я усердно слежу за благополучием женщин во дворце!
     Атеона подумала, как бы он не перестарался: все хорошо в меру.
     - И потому ты ворвался в мои покои? – изумилась она. Попробуй, Витарий, выкрутись.    
     Закрий скрипел зубами от злости. Царь бы заметил это, если б сам не был рассержен.
     - Отвечай! – скомандовал он жестко.
     - Господин, я искал беглую наложницу, - залепетал евнух, он уже ощутил удавку на своей шее. Несдобровать ему по вине какой-то бабы! – Она укрывает беглую! Ту, что принадлежит тебе!
     Атеона решила не обращать свой визит в театрально-цирковое представление и поступить
242
так, как не ожидает от нее Витарий. Она не станет оправдываться – глупо. И ругать его, на чем свет стоит. Это ниже ее достоинства. Что может обезоружить мужчин, проведших в бою весомую часть существования? Не гнев, не жестокость, не женская истерика и справедливые требования, а…
     Она чуть улыбнулась, спокойно и слегка наклонив голову на бок, мигом потрясая множественную аудиторию.
     - В чем ты обвиняешь меня, Витарий? – женственно плавно сказала она. - В том, что я, как истинная динонианка, призванная проявлять милосердие, не допустила насилия? Что я отвергаю тиранию над бедной беззащитной девушкой, которая ни разу не посетила царя? Если в этом суть моей вины, то да – я виновата! 
     У Витария сам собой рот открылся. Какая хитрющая баба! Ни он, ни Атеона, ни одна живая душа в зале не сомневалась, что наказывать ее никто не станет.
     Царь сурово глядел исподлобья на евнуха и намеревался сказать что-то, но динонианка не смотрела на него и продолжила:
     - Ты учинил расправы над женами и наложницами в гареме, и говоришь, что в точности выполняешь указания царя, - опустила она взгляд в мозаику пола, чтобы не отвлекаться на присутствующих господ и не испытать неловкость. – Но от друзей его, которые стали и моими друзьями и которых я рада видеть в добром здравии…
     При этих словах Закрий едва не прослезился и отставил кубок с вином. Меж тем Атеона продолжала говорить:
     - … я слышала иное. - Она сделала короткую паузу, чтобы вздохнуть, а все только и ждали, что она скажет дальше.
     - К сожалению, моей родиной правит разрушивший мой родной город Татул Эгимнос, развратник, насильник, богохульник, пьяница и, наконец, жестокий тиран, но он, слышала я, этим сильно отличается от царя Давигара. – Атеона умолкла, больше ей сказать нечего.
     Лицо государя прямо-таки преобразилось: почему она замолчала? Могла бы еще что-нибудь о нем вспомнить. Такие речи, да из этих уст он готов слушать дни напролет. А Закрий задумался, когда он такое говорил динонианке? Правда, он скоро отбросил ненужные мысли: он бесконечно рад, что она помнит о нем, рада ему и по-прежнему благодарна. А ее последние слова тогда, на корабле… да что там – он все понимает.
     - Он больше не побеспокоит тебя! – сказал царь громко, как положено самодержцу. Взмахнул рукой и Витарий попятился к выходу, едва на брюхе не пополз.
     Атеона намеревалась поблагодарить царя, и тут у всех на виду он встал с удобного кресла, ступил на стол, не обращая никакого внимания на красивейшие блюда, соусники, изыски и амфоры, перешагнул через него и спрыгнул. Широкими шагами он приближался к ней. Ее тоже учили: самый короткий путь – прямой. Он попросту не желал долго обходить потеющих хмельных приближенных, на это ушла бы целая вечность.
     Огромным усилием воли динонианка заставила себя стоять на месте и не закричать или упасть без сознания. Ее первостепенной задачей стало выравнивание сбившегося дыхания. Не должна она, ни в коем случае, показать страх. Шаг за шагом – и царь Давигар оказался напротив.
     - Покажи руки. – Он протянул свои.
     Он не забыл, что она динонианка, и она не забыла. Потому поднесла их и остановила над ладонями государя.
     - Практически не видно, - произнес он, оглядывая кончики ее пальцев и не касаясь. – Ты врачуешь? – Глаза царя взглянули в ясные и взволнованные глаза динонианки.
     - Да, безусловно, - призналась она, не понимая, к чему идет разговор.
     - У меня новости с твоей родины. – Давигар подозвал служку и протянул свиток жрице.
     Она осторожно приняла его и развернула, поглядывая на царя. Не только она готовилась к встрече: и запах благородный благовоний, и аккуратно подстриженная и причесанная короткая брода хорошо лежит, и одежда и украшения...  Но это ускользнуло от Атеоны: ею
243
владело волнение.
     - В конце, - сообщил царь.
     Она развернула свиток до конца и пробежала по отчету глазами, резко подняла их на Давигара. Насколько правдивы известия?! Неужели это правда, и с Исей снята блокада?! Как бы было чудесно, окажись это правдой. Огонек, вспыхнувший в ее глазах, понравился царю.
     Он вытянул руку, и Атеоне оставалось только вложить в нее свиток, тотчас переданный служке.
     - Ты хочешь мира и процветания Исей – будет тебе процветание. – Царь обернулся к Закрию и спросил: - Поможем городу, взрастившему самую прекрасную дочь Ойкумены?
     - Государь, я сам хотел просить тебя об этом! – приветливо откликнулся флотоводец, поднимая кубок за динонианку.
     - Но ты останешься здесь! – сказал ей свое слово Давигар и зашагал к столу, который легко перемахнул и опустился на кресло. 
     Мог бы не говорить, Атеона и так предполагала, что не вернется в Исеи.
     Давигар поднял кубок за нее, провозгласил тост за красоту и отпил глоток другой. Когда у кубков приближенных показалось дно, он сказал:
     - Проводите гостью!      
     К ней поспешили слуги. Атеона, величаво развернувшись, выплыла из залы, придерживая легчайшее покрывало и оставляя шлейф чудесных благовоний.               
          
      
    
               
    
      
         
    
    
    
    
          
      
      
             
      
         
 
    
            
      
         
         
    
    
      

    
            
          
    
      
244
Наказание Витария. Царь Давигар в гостях
     По пути к дальнему домику к носилкам не присоединился главный евнух. Не пришел он проверить, как добралась Атеона. Рабы не спешили, чтобы ее сильно не качало. Завидев знакомый пейзаж, она попросила остановиться и вышла.
     - Я сама дойду, - сказала она рабам, низко опустившим головы. Побоялся пикнуть и Нурим. Он откланялся и исчез, дабы не утомлять глаза жрицы.
     У окошка сидела Мариника, высматривала хозяйку.
     - Ты же понимаешь, она может не вернуться. – Гая присела на край подоконника, свесив ноги. Ей тоже было страшно. Что с нею сотворит презренный евнух, проклятый кастрат, которого ненавидит любое живое существо в гареме?
     Глаза Мариники увлажнились сами собой. Она всхлипнула. Как она боится, что хозяйку силой возьмут! Потом зарыдала. Служанка, старая дева, даже пожалела ее.
     - Может сходить и разузнать хоть что-нибудь? – предложила она. Она же не железная и все понимает.
     Гая пожала плечами.
     - Что мы сможем изменить? Я видела как на войне и перед тем, как продать девушек…
     - Замолчи! – потребовала Мариника. – Я тоже все это видела! Так не должно быть, не должно! Госпожа не позволит! – Низко-низко она опустила голову: хозяйка – женщина и она слабее подтянутого и довольно крепкого царя. К тому же у него слуги. Что она не понимает – захоти он применить силу, он ее применит.
     Служанки стояли тихо, порой переглядывались. Рабы, оставленные динонианкой, перестали копошиться и притихли. Тоже переживали за нее. Она первая и единственная с момента рабства, накормившая их досыта. Она позволила ночевать в заброшенной комнатке на первом этаже, а не ютиться в подвале со всеми прочими рабами, где вонь и грязь.
     Утирая слезы, Мариника глянула в окошко.
     - О Динона! Госпожа идет! – Она сорвалась и понеслась навстречу.
     Побежали и другие домашние. Рабы не отставали.
     Еще издали увидала лицо и одежды хозяйки Мариника и обрадовалась: никакого насилия в помине нет.
     - Госпожа одна? – спросила она на всякий случай.
     - Что это вы не спите? – приветливо отозвалась Атеона. В свете уличных масляных ламп  она была столь же обворожительна, как и днем. И ночью в саду было освещение, царь так распорядился. Прекрасные нежные женщины, особенно исейки, особенно динонианки, натуры романтичные и чувственные, они и ночью могут захотеть пройтись по саду. Тут все было организованно так, чтобы динонианке жилось как можно комфортнее. Государь велел скульпторам изготовить статую Диноны-девственницы, она как раз была на подходе, и алтарь, поставленный в саду как раз в ту пору, когда она прибыла на пир.
     - Что это? – Атеона отправилась к беседке.
     - Госпожа, ты ушла и прибыли слуги: они расчистили тут все и установили алтарь, - сказала Гая. Она считала себя служанкой жрицы. И ей страстно того желалось. Лучше прислуживать добрейшей и прекрасной женщине, чем стать постельной рабыней мужчины, пускай он и царь.
     Атеона вошла в беседку, прикоснулась к отполированному алтарю. В нем обнаружила углубление, куда должна поместиться чаша с углями для курений смол ритуальных и трав. По правую руку обнаружила динонианка нишу для подношений. Как алтарь напоминает ей исейский! Он другой, в местных традициях выполнен, но напоминает.
     Затосковала Атеона по родине, вспомнила отца, не оплакивающего дочь: римарих перемолвился с ним словечком, и Агилий Татий надел на лицо улыбку и не снимал ее. Сестра вспомнила Пимеона, упокой Динона его душу, жриц, Отиния, Палланта…
     Встрепенулась достойная дочь Исей, вскинула подбородок.
     - Принесите огонь, смолы и травы! – распорядилась она.
245
     Солнце пересекло полдень, в саду появились две фигуры, за ними плелась третья. Взгляд одной упал на дымящийся с утра алтарь. Давигар повеселел: его подарком воспользовалась прекрасная жрица Диноны. Со стороны дома лились волшебные напевы лютни. И голоса.
     Мариника играла на лютне, чтобы развеять скуку, к ней присоединилась Гая. Атеона, услыхав музыку, вышла в сад. Гая сама не заметила, как стала подпевать инструменту, рабыня подмурлыкивала, служанки подхватили: душа у них запела. Из дома слушали музыку и пение домашние рабы. Атеона услыхала знакомую мелодию и, задумавшись, запела:
Расправила крылья птица надежды,
И белоснежным машет крылом.
Спешка как прежде, не от надежды,
Песнь не споет под закрытым замком.
Спешка как прежде, не от надежды,
Песнь затухает с закрытым замком.
     - В саду райская птичка запела? – пролепетал министр дворцовых дел, косясь на царя.
     Тот слегка усмехнулся: и поступь, и наружность и голос что надо.
     - Приглядывай за птичкой, только аккуратно! – потребовал Давигар. – Ты больше мне не нужен, - отпустил министра он и отправился прямиком к певице. – О Боги, день прекрасен, музыка прекрасна, исполнительница, но я запрещаю петь такие песни! – шутя, упрекнул царь динонианку.
     Служанки повскакивали и склонились перед ним, кивнула и Атеона.
     - Мне не сообщили о визите.
     - Я никого не посылал сообщить о нем, - ничуть не каясь, отозвался царь.
     Динонианка опустила глаза. Неофициальный визит? Скорее государь решил побеседовать с ней в непринужденной, домашней, обстановке. К тому же вокруг все принадлежит ему.
     - Накройте на стол, - обратился он напрямую к служанкам и тех как ветром сдуло. Гая и Мариника не посмели поднять глаз на него.
     Тем временем Витарий, трижды проклиная динонианку, шел из гарема. Царь через министра дворцовых дел выразил недовольство его вмешательством в дела Атеоны и подкрепил гнев ударами плетью. Спина главного евнуха болела со вчерашнего дня. Он выместил зло на рабах и наказал за мелкую провинность новеньких наложниц. Попали под горячую руку жены, и потому им принесли горячую воду для купаний. В жару и горячая вода – женщины гарема не могли дождаться, когда его позовут во дворец.
     По пути он отталкивал рабов и рыкал. Пока кто-то сзади не накинул на его голову мешок. Он хотел закричать, но удавка сдавила горло. Его тело подхватили двое мужчин. Несли его недолго. Дверь скрипнула, и его бросили. Витарий ударился о пол, привстал. Мешок стянули с головы, и он ужаснулся: в заброшенной зале, далеко от чиновников и в окружении флотоводца и его людей. Ни слуг, ни рабов поблизости нет. Он и пикнуть не успеет, как его прирежут!
     Без здрасти, без до свидания племянник флотоводца закрутил евнуху руку – болевой прием. Витарий вскрикнул.
     - Ты, жалкий, кастрированный пес, недостойный вытереть пыль с ее порога, - сказал, присев на корточки, Закрий, - еще и тявкаешь?!
     Его племянник разжал челюсти евнуха и пальцами вытащил язык.
     - Я отрежу его и заставлю проглотить, если еще раз откроешь рот против нее, гиена ты обрезанная. – Закрий схватил евнуха за грудки и прорычал: - Отныне твоя главная задача – создать ей рай. И только пикни что государю. Я сам лично вырежу тебе печень: она желчью захлебывается! – Чтобы слова его звучали убедительней, Закрий ударил Витария под дых. – Это для улучшения памяти! – Он отшвырнул корчащегося евнуха.
     Он схватился за живот и извивался. Дыхание у него сперло, кишки собрались в комок.
     - За тобой станут следить мои люди, и упаси тебя Боги огорчить меня еще раз. – Закрий
отвернулся, надоело ему глядеть на недомужчину.
246
     По его приказу Витария оттащили и вышвырнули как кота помойного за дверь.
     - Теперь ты, - шагнул Закрий к Нуриму, затрясся он еще сильней: он стал свидетелем разборки с первым евнухом, и не сказать, как не хочет испытать жутчайшую боль.
     - Я… я, господин, ничего не говорил ей плохого, я сопровождал ее и все! Клянусь!
     Закрий схватил его за шиворот и подтянул к себе.
     - Ты меня понял.
     Нурим судорожно закивал.
     - Да, да, господин!
     - Сообщай мне, если что! – потребовал Закрий.
     Нурим зажмурился, думал, бить станут.
     - Где она? Куда ее поселили? – Флотоводец долго ждать не привык и фыркнул, раздув ноздри.
     - В доме для отдыха государя, в дальнем саду!
     - Ты узнаешь, когда она останется одна, и сообщишь мне! – приказал Закрий и тотчас скривился: - Пойди прочь!
     Племянник флотоводца и воины поморщились, хохоча: штаны у евнуха намокли – такое случалось иногда после операции.
     Закрий вернулся в покои и вызвал поверенного.
     - Найди мне ювелира!..
     Атеона никогда не принимала царских особ и не знала, как это делается. Потому дала полную свободу царю.
     - Ты мне предложишь присесть? – сказал он, войдя в дом.
     - Где будет угодно, - отозвалась Атеона.
     - Теперь это твой дом, - заверил царь Давигар, присаживаясь в удобное глубокое кресло, - и ты тут хозяйка: распоряжайся.
     Динонианка оценила его чувство юмора и присела напротив.
     - Скоро у тебя будет статуя Диноны, - хотел порадовать ее и порадовал царь. – Как тебе алтарь? Всем ли ты довольна? – Он окинул взором обстановку и от его острого глаза не скрылось ограниченное количество слуг.
     - Благодарю, дом и сад уютен. Алтарь чудесен.
     Царь потер бороду: напряженный разговор. Ему не нравится.
     - Еда, слуги?
     Атеона кивнула. На этом – все.
     - Я на правах принимающей стороны спрашиваю: что тебе еще необходимо? – Давигар никак не мог дождаться, когда она, наконец, поднимет на него ясные глаза и заговорит не официально-переговорным тоном: она будто посол. – Перечисли свои пожелания.
     Ему долго ждать не пришлось: динонианка сразу сформулировала их.
     - Государь, я прошу, чтобы евнухи, кроме Нурима, не ходили ко мне. – Прекрасно Атеона понимала, что красавцев к ней никто не приставит, но и толчею из евнухов не желает видеть.
     - Хорошо, они не станут тебе докучать, - принял первое требование Давигар.
     - Я хотела бы только тех слуг, которых выберу сама. Так же я прошу оставить у меня Маринику и, пожалуйста, государь, Гаю.
     Они обе стояли поодаль и сохраняли безмолвие. Как человек образованный и умный он догадался за кого просит динонианка. Он кивнул:
     - Пусть будет так. – У него не возникло желания взглянуть на бывшую наложницу. По правде говоря, он не понял кто из девушек та самая Гая. И ему неинтересно. – Что еще? – Он же видит, Атеона хочет еще что-то сказать.
     - Позволь мне самой распоряжаться служанками и рабами, которые со мной. Могу ли я сама давать им свободу и выдавать замуж?
     Царь Давигар развел руками, мол, почему нет, пожалуйста. И он остался доволен: динонианка повеселела. Еще больше обрадовалась служанка: она поняла, к чему завела
247
разговор госпожа.
     - Что-нибудь еще?
     Атеона смущенно отвела глаза.
     - Ну же, смелее, - подбодрил царь. По правде говоря, его умиляло ее смущение. Он не стал торопить с ответом.
     - Я бы хотела кошку.
     Давигар удивленно вскинул брови.
     - Кошку? – переспросил он, не поверив ушам.
     - Да, кошку: в храме у меня жила кошка.
     Он по-доброму засмеялся.
     - Какую кошку? – спросил он.
     - Любую. – Какая разница Атеоне, ей просто-напросто кошка станет напоминать о былых временах в храме. 
     - Сегодня же у тебя будет кошка, - пообещал царь.
     Он заметил, что на этом ее требования исчерпались. Она не попросит шелков, дорогих тканей, золота и украшений. Не попросит казнить и даже наказать Витария. 
     - На этом все?
     - Да, государь, - откликнулась Атеона и жестом пригласила к накрытому столу.
     - Ты хочешь выдать служанку замуж? – пошутил царь, обедая в компании динонианки.
     Что ходить вокруг да около, она сказала как есть:
     - Напротив, не хочу выдавать ее за евнуха: ей Витарий в мужья одного из них прочил.
     Давигар поулыбался.
     - Хочешь, чтобы она вышла замуж за полноценного мужа?
     Смутилась Атеона, сказанное звучит недвусмысленно, а взгляд прямой и она понимает, что он означает.
     - Она должна соединить судьбу с тем, кого выберет ее сердце.
     Давигар о ее сердце подумал, и динонианка почувствовала это. Отвела глаза. Проникновенные взгляды, слова – ей крайне неловко.
     - Что стряслось в твоем родном городе? – Он хотел сменить направление разговора до поры до времени и перевести ее внимание на близкую сердцу тему.
     Атеона погрустнела и поведала, не вдаваясь в зловещие подробности, как оскудел от голода и травли ум горожан, как окутали Исеи голод и болезни. Царь не перебивал, и она откровенно, отвечая на его немые вопросы, рассказывала и рассказывала.
     - Я помню холод подземелья и кельи…
     - Какого подземелья и кельи? – удивился Давигар, и динонианка сообразила: она взболтнула лишнее. Пришлось договаривать:
     - Меня укрыли от царя.
     - Ты смела, - вдруг откликнулся Давигар.
     Она не поняла, о чем он толкует.
     - Ты поцарапала Татула Эгимноса. – Давигар хотел бы на это посмотреть, жаль он упустил такой уникальный случай.
     - Я защищала себя! – вытянулась динонианка, а он поулыбался, ничего не сказав.
     Обед подошел к концу. Царь не торопился уйти, и ей некуда было спешить. Слуги унесли блюда и оставили сладости.
     - Закрий вчера немного перебрал, - произнес государь, посматривая на Атеону. Ее реакция интересовала. – Ты назвала его другом.
     И Атеона повторила бы свои слова: он заботился о ней и покровительствовал ей. Она преисполнена к нему благодарности.
     - Я уже думал, он не довезет тебя: повернет и ударится в бега. – Давигар отлично знал своего флотоводца и видел его насквозь.
     - Он не посмел бы ослушаться государя, - заявила Атеона.
248
     - Ведь он бы так и сделал, дай ты ему хоть каплю надежды, - с прозорливостью оракула произнес Давигар.
     Щеки динонианки порозовели, так ей стало неловко. Он все знал с самого начала. Знал, что Закрий, закаленный морем и войнами, и тот поддастся соблазну и не устоит перед прекрасной жрицей, чьи достоинства налицо. Знал, что ее женственность и внутренняя суть не оставит равнодушным ни одного воина и слугу, потому потребовал стеречь. Перед отправлением в поход Давигар потребовал от флотоводца клятвы. С того момента для Закрия это стало делом чести. Однако все это обратилось бы в пустой звук, захоти Атеона соединить судьбу с моряком.
     Царь Давигар щелкнул пальцами, и к нему подскочил слуга, все это время стоявший за спиной. Чтобы хранить государевы тайны, в свое время ему отрезали язык. Теперь он только мычал, и не мог наговорить лишнего. Он следовал за государем туда, где требовалось терпение и молчание: Давигар не желал, чтобы о разговоре с динонианкой во дворце ходили слухи.
     Слуга подал шкатулку августейшей особе и открыл. Таким образом, Атеоне был преподнесен браслет.
     - Я знаю, ты не носишь чужие драгоценности: этот браслет сделан моими ювелирами.
     Просьба царя приравнивается к его приказу, даже если она не произнесена вслух. И  Атеона поместила на запястье браслет, отлично украсивший ее нежную изящную ручку. Золото: белое, желтое, красное, драгоценные каменья, чеканка и филигрань... Служанки, как истинные женщины, издали полюбовались его красотою. Великолепный царский подарок. Гая аж шею вытянула, нравились ей всякие блестящие штучки, а Мариника потеряла дар речи: такой редкой красоты браслет.
     - Что скажешь? – В присутствии  динонианки Давигар не мог сохранять царское терпение: ему очень нужно знать, понравился ей браслет или нет.
     - Удивительная вещь, - отозвалась с искренностью Атеона. Это было видно по ее глазам, и государь не усомнился в правдивости ее слов. Динонианка высоко оценила браслет - он чрезвычайно разнится с тем, что предоставил ей с наглой, циничной усмешкой Витарий, едва доползший до слуг. Те отнесли его к лекарю. Он побоялся назвать причину боли и огрызнулся, чтобы его не допрашивали, а просто лечили. Желательно молча.
     Интуиция подсказала, что ситуация не так проста, как кажется со стороны. Атеона ждала недолго: Давигар не затянул бы паузу, даже если б она не отвела глаз, предчувствуя серьезный разговор с далеко идущими последствиями.
     - Твоя красота и характер соответствуют женщине царских кровей. Ты будешь хорошей царицей, - по-мужски сказал царь Давигар и довольно жестко добавил: - Татул Эгимнос редкостный идиот. Он не ценит добродетель, красоту внутреннюю, женственность, достоинство, честь, честность, преданность и верность. Я высоко оцениваю их в тебе. Он не имел терпения, я же подожду остаток времени, дабы не навлекать гнев твоей Диноны. По исходу обета ты станешь моей женой и царицей! Государыня, мать моего наследника, уже встретилась с предками. Ты займешь место подле меня на троне! – уверенно и громко закончил речь Давигар, как полагается царю, вынесшему окончательный вердикт. Он уверенно, не дождавшись ответа, зашагал вон из залы. Не спрашивал согласия государь, он все сам решил и довел свое решение до сведения Атеоны.
     Признаться, она не ожидала такого крутого поворота событий. А впрочем, что она ожидала? Сама не знала. Отныне она должна смириться либо…
     - Госпожа! – подскочила к ней Мариника.
     - Вот и решилась моя судьба: зато я точно знаю, что не бывать мне наложницей царской. – Огонь радости не вспыхнул в глазах Атеоны, разве она о троне и короне мечтала? Все, что ей нужно – любовь и мир.
     Служанки подошли к ней, отчасти завидуя, отчасти радуясь, что служат самой будущей царице. Гая попросту вздохнула.
249
     - Госпожа станет царицей! Супругой могущественного государя! – залепетали служанки, поздравляя ее.
     - Цыц вы, кумушки, дайте в себя прийти! – Гая посуровела: царь шестой десяток разменял – чему радоваться? Лекарь сетовал, у него здоровье пошатнулось. Немудрено. По мнению Гаи, оно не пошатнулось, а шатается и скоро рухнет, как недавно выстроенная башня на окраине города: ошибка в расчетах. Людей передавило, дома разрушились. Полетела тогда голова зодчего, уж больно сердился на него государь.
     Перед зеркалом сидела Атеона и расчесывала медленно золотые волосы, рабыня поправляла прядку за прядкой. Служанки полагали, госпожа не нарадуется перспективе, и сияли вместо фонариков. Им было невдомек, что хоть кому-то может не хотеться на трон.
     В дом с дозволения проник слуга, посланный из дворца.
     - Госпожа, государь отдает во владение это милое животное! – сказал он и отвесил поклон. Все четыре лапки осторожно опустила пятнистая кошка. Испуганно она поползла, прижимаясь к полу, и спряталась за первой попавшейся кушеткой.
     По возвращении из домика Давигар отдал приказ найти ему кошку, и отобрал самую, по его мнению, милую и ласковую. Министр дворцовых дел лично занялся отбором кошек и представил на суд царя самых-самых.
     - Какая тихая и ласковая? – спросил Давигар.
     - Они все, государь, - поклялся министр. У царей свои причуды: теперь он занят кошками, вчера – любованием жрицей. Чем озадачится завтра – трудно прогнозировать.
     Давигар осмотрел каждую кошечку, каждую погладил по голове и сказал:
     - Доставьте ей пятнистую кошку. – Почему-то глядя на нее он вспомнил ясные глаза Атеоны.
     Служанки поторопились вынуть зверушку из-под кушетки, динонианка остановила их:
     - Она боится, пусть сначала привыкнет! Налейте ей молока и отправляйтесь спать.
     Гая присела на корточки, чтобы рассмотреть кошку. Глаза той горели в тени кушетки. И девушка поулыбалась, сказала жрице:
     - Она забавная. Красивенькая.
     - Да, миленькая, - согласилась Мариника. Не любительница кошек, она все же оценила животинку.
     Атеона подумала о слуге и спросила у него:
     - Это все? Государь больше ничего не велел передать? – Мало ли что он вспомнил по пути во дворец. Например, он мог надумать дать ей свободу и отпустить на все четыре стороны. Сама себе не поверила Атеона, вздохнула и подперла подбородок рукой.
     - Государь велел передать, что суда готовятся к отплытию в Исеи, и госпожа может передать весточку на родину.
     Потрясена великодушием царя Атеона, она сможет…
     - Мариника, я, наконец, напишу отцу, римариху, моим динонианкам!..      
     Рабыня побежала к соседнему столику за письменными принадлежностями.
     - Дай мне палочку, краску и бумагу, - велела Атеона. – Четыре листа.
     Маринка призадумалась, посчитала в уме и подивилась:
     - А для кого четвертый?
     Динонианка загадочно посмотрела на нее…