Обская робинзонада
Игра придумана не нами,
Кому-то в голову пришлось
Поднять над обскими волнами
Метеостанции крыло.
Александр Рюсс "Обиана"
Робинзону Крузо понадобился не один день, чтобы обследовать свой остров. Наш же «остров» – полтора, на полтора метра и, на все четыре стороны до самого горизонта – лишь беспредельная ширь Обской губы, в которую опрокинута синева северных июльских небес.
На нашем «острове» не растут ни деревья, ни цветы, да и земной тверди как таковой нет у нас под ногами. И кровли над головой тоже нет, кроме этих бездонных небес. Мы который уже день наедине с бескрайней водной гладью и небом... А сколько таких дней ещё впереди…?!
***
Пора, однако, и ясность внести. Теперь вряд ли кто-нибудь воспримет всерьёз глобальную затею псевдоучёных тех лет, которые реально обсуждали проект поворота великих сибирских рек на юг для спасения мелеющего Каспия и высыхающего Арала. К счастью, единства во мнении учёных мужей не обнаружилось, и посему остановились на необходимости сделать предварительный мониторинг сей бредовой затеи.
Вот для этого ААНИИ (Арктическим и Антарктическим научно исследовательским институтом) и была организована комплексная экспедиция А-118, в состав которой входили различные специалисты: метеорологи, гидрологи, геоморфологи, ихтиологи, орнитологи и пр., чтобы провести наиболее полное обследование низовий Оби и Обской губы.
Наша группа специалистов по автоматическим метеорологическим станциям вошла в состав этой экспедиции. На нас было возложено оборудование комплекса радиометеорологических станций на опорных конструкциях в различных точках Оби и Обской губы. Конструкции эти напоминали макеты буровых вышек, на порядок уменьшенных в размерах. На верхней площадке вышки размещались датчики скорости и направления ветра, датчик солнечного сияния и антенна. На нижней – блок автоматики, аккумуляторы, датчики температуры и атмосферного давления. Был разработан также и специальный датчик уровня воды, который располагался, естественно, под обскими водами.
Мне с напарником Женькой предстояло осуществить монтаж перечисленного оборудования станций на опорах. Для этого подрядили маломерное судёнышко речного пароходства с экипажем, состоящим из четырёх человек: капитана, рулевого и двух матросов. Первоначально посудина именовалась «Связь-4» и была выкрашена в мрачноватый грязно-серый цвет. Естественно, что уроженцев «града Петра» такой расклад нисколько не устраивал. Они перекрасили шхуну в белый цвет, а на её борту красной краской любовно вывели крупными буквами «БАР», ведь не зря же считается, что как лодку назовёшь, так она и поплывёт. И не подкопаешься! Угодили всем! Понимай, как хочешь: это тебе и прибрежная отмель для гидрологов, и единица измерения атмосферного давления для метеорологов. Ну, естественно, и в своём общеизвестном значении для всей остальной братии.
И надо признаться, что в своем последнем значении «БАР» нисколько не посрамил своего названия, поскольку сухого закона на борту не могло быть априори, поскольку компания подобралась молодёжная, дружная и весёлая. Шхуна курсировала от одной опоры к другой, высаживая по пути на берег в намеченных точках геоморфологов, орнитологов и прочую братию, и периодически бросая якорь для выполнения гидрологических наблюдений. Когда подходили вплотную к опорной конструкции, то наступал наш черёд: мы переносили на неё оборудование и производили его монтаж. Экипаж тем временем ловил рыбу и готовил нехитрую снедь. Скудный рыбный рацион удавалось порой разнообразить утками, для чего при переходах от одной опоры к другой мы специально причаливали к берегу, и уж тут-то отводили душу, устраивая на озерках перекрёстный обстрел утиных стай.
Полярное лето и погода благоприятствовали проведению работ, и они успешно продвигались. Все с завидным энтузиазмом взялись за работу, осознавая свою причастность к историческому моменту, и стараясь внести и свой вклад в глобальное преобразование природы. Шутейное ли дело – развернуть реки! Но чем больше у нас набиралось информации и чем глубже мы вникали в суть вопроса, тем всё более отчётливо становилось ясно, насколько необдуманной, неправильной и губительной для экосистемы Оби была идея «поворота рек вспять». Нам открылась такая неразрывная и глубокая взаимосвязь между рекой, животным, растительным миром и населением, обитающим на её берегах, что исключение одного из звеньев, привело бы к безвозвратному разрушению всей системы в целом. Нам-то это стало очевидно, но ещё было необходимо на основании результатов исследований, проведенных экспедицией, доказать это сомневающимся учёным мужам, а для этого нужно набрать как можно больше аргументов.
Судёнышко наше было «допотопным», лишённым, естественно, всяких там признаков навигационного оборудования. Когда ложился плотный туман, мы уподоблялись слепым котятам и потому нередко садились на мель. Дно Оби, на наше счастье, песчаное, а посему и ничем серьёзным, кроме как затянувшегося поста, это нам не грозило. Разочек, правда, помаяться на мели пришлось изрядно. Утятина кончилась, рыбалка почему-то, как нарочно, не ладилась, и пора было переходить на питание по-медвежьему – то бишь сосать лапу.
В кубрике было тесновато, и мы с Женькой, привыкшие к походной жизни, спали в своих спальниках в открытом трюме, из которого открывался вид на корму. И вот ранним утром продираю глаза и вижу, что матросики как-то уж слишком подозрительно копошатся на корме, время от времени воровски оглядываясь по сторонам. Я исподтишка всё-таки разглядел, чем они там занимались, но виду не подал, и никому об этом не сказал.
Когда же на обед явилась гречневая каша с «утятиной», то с голодухи никто даже не обратил внимания на непривычную жёсткость мяса и неправдоподобно крупные мослы этих «утят». Иудеев, правда, среди нас не было, и Бог посему не попрекнёт нас за попирание талмудического канона. Худо-бедно, но мы умолотили халеев* за милую душу. Правда, мне, знающему подноготную этой подмены дичи, с трудом удалось преодолеть брезгливость, и я ел только кашу, а к мясу так и не притронулся…
Извечно известна неприязнь, даже ненависть всех рыбаков к халеям. И не только за то, что они нещадно портят рыбу больше, чем смогут съесть, по принципу: «шо нэ зъим, то понадкусую». Уж Бог с ней, с рыбой-то! Самое обидное, что они это делают варварски, кромсая в клочья сети. Своих сородичей – крачек тоже не щадят: воруют у них яйца и птенцов. Посему рыбаки постоянно ведут с халеями непримиримую войну и безжалостно разделываются с ними, когда представляется удобный случай. Ну, есть их не едят, брезгуют – съесть халея – это всё равно, что съесть ворону. Это совсем уж нужно дойти до ручки. Видать, мы как раз и дошли до этой самой ручки, раз польстились на халея. Но, тем не менее, эта «дичь» позволила нам безбедно дождаться, пока не рассеется туман.
Постепенно, не без мелких проблем, устанавливали мы одну станцию за другой. Когда же приступили к монтажу последней, то Яха ерв** – Дух реки, как бы спохватившись, решил покуражиться над нами, чтоб жизнь малиной не казалась.
Едва успели перебросить аппаратуру на площадку опоры, как задул ветер, поднялась высокая волна, и судёнышко наше с размаху стало бодать опору. Капитан решил укрыться в бухте, нам же предстояло определиться: либо переждать непогоду с экипажем на судне, либо остаться на опоре и выполнить монтаж. Мы намеревались побыстрее управиться с работой и посему выбрали второе. Тем более, что капитан клятвенно обещал вернуться за нами сразу же, как только...
За делом время летело незаметно, да и погода вскоре разгулялась, проглянуло солнышко и весело заиграло бликами на воде. Мы даже были довольны, что на следующий день не прибыло за нами судёнышко: мы могли работать спокойно – никто у нас не стоял над душой и никто не торопил. Мы даже благодарили судьбу за возможность почувствовать себя настоящими Робинзонами. Ведь ещё с детства каждый из нас мечтал оказаться на месте Робинзона Крузо.
И вот судьба предоставила нам такой шанс, хотя спать на этой крошечной площадке, втиснувшись меж блоков аппаратуры, было сущей мукой, тем более под аккомпанемент пулемётных очередей шаговых искателей, раздающихся каждые три часа. Правда, откровенно говоря, только первую ночь нас беспокоил их треск, а потом привыкли и спали за милую душу.
Закончив работу, мы вдоволь насытились ощущением полной свободы и «робинзонства». Но эйфория постепенно сошла на нет. Как ни пытались мы растянуть и без того скудный сухой паёк, но настал день, когда догрызли последние сухари, запив их обской водой, благо, что хоть этого добра было у нас вдоволь, и жажда посему не грозила. Припомнилась гречневая каша с «утятиной», но теперь она в нашем воображении представлялась как изысканнейший деликатес, как предел мечтаний. Ах, как укорял я себя за то, что отказался тогда от мяса! Теперь же не то что халеев, а, казалось, самого чёрта вместе с рогами съели бы и не поперхнулись. Голод терзал, однако, всё напористей, а судна всё не было...
Оставалось одно занятие: мы до боли в глазах всматривались в горизонт, но он был по-прежнему пуст. Волны Оби быстро неслись на нас, вокруг и за нами. Создавалось полное впечатление, что не они, а мы на своей платформе, как на малом корабле несёмся им навстречу в необозримую даль. Иной раз усматривали на горизонте, что-то похожее на силуэт корабля, и уже охватывало радостное чувство, но потом с сожалением убеждались в своей ошибке. Другой раз перед нашим взором вставали причудливые миражи, воплощая наяву горные гряды, утопающие в голубизне дымки.
А в снах перед нами расстилались скатерти-самобранки, роскошно сервированные изысканными блюдами, но стоило лишь протянуть к ним руку, как сон сразу же исчезал и мы опрокидывались в безысходную голодную явь. А еще снились «Летучие Голландцы», проносившиеся мимо, совсем рядом, но ни разу не причалившие к нашему «острову».
А потом всё вокруг заволокло беспросветной пеленой тумана. Казалось, всё утонуло в нём: и пространство, и время, и сознание; не было ни ночи, ни дня, ни сна, ни яви. Мы впали в какое-то сомнамбулическое состояние: чувство голода притупилось, как впрочем, и все остальные чувства. Нами овладело какое-то безысходное безразличие, как бы порождённое этим вездесущим, всепроникающим туманом. Если раньше мы ещё гадали, куда же это запропастилась наша шхуна-спасительница, то туман освободил нас и от этих назойливых мыслей.
Поскольку властвовал полярный день, то, если раньше время суток можно было отслеживать по ходу солнца и его высоте над горизонтом, в тумане же мы были лишены такой возможности, и сбой суток привел к разладу сна: он стал поверхностным, неглубоким, чередуясь с полудрёмой. Явь была занудно однообразна, и хотелось поскорее под плеск волн снова впасть в сонное или полусонное состояние, дарующее желанное забвение…
Сквозь полудрёму слух улавливает не характерный плеск. С трудом приоткрываю глаза, замечаю силуэт, неявно проступающий из тумана. Сначала едва различимый, а потом приобретающий очертание лодки и сидящего на вёслах гребца. Лодка причаливает к опоре, и скуластый, с потемневшим обветренным лицом абориген протягивает мне шершавую, мозолистую, испачканную рыбьей чешуёй руку. От него резко пахнет рыбой, кустарно выделанными шкурами, костром и застарелым человеческим потом – тем букетом запахов, бьющих в нос, по которым чуть ли не за версту опознаешь аборигена.
– Нгани тарова, – приветствует он.
После моего ответного приветствия переходит на русский.
– Почто сидите на железяке-то посреди губы?!
Я стараюсь, насколько это возможно, доходчиво объяснить ему суть происходящего. И без того темное, его лицо становится ещё более мрачным.
– Вы изуродовали траками своих вездеходов тундру, истыкали её своими буровыми вышками и залили мазутом. Где пастись оленям?!
– Вы загнали в интернаты наших детей, где их не обучают навыкам, необходимых пастухам, рыбакам и охотникам. Кто будет пасти оленей, ловить рыбу и добывать пушнину?!
– Вы спаиваете кочевников, превращая их в алкоголиков. И вам всё мало?! Теперь добрались до Матушки-Оби?! Хотите извести рыбу и заставить голодать рыбаков?! Не бывать этому!
– Думаешь, туман – случайно? Нет, это Великий Шаман навел на вас эту напасть, чтобы извести вас и спасти Матушку-Обь. Это он послал меня предупредить, что, пока вы не откажетесь от своей бредовой затеи, туман не рассеется…
Меня просто поразила логика его рассуждений и высказываний, столь не свойственная подавляющему большинству местного населения. То, до чего мы дошли лишь в результате тщательных исследований, и что было непонятно учёным мужам, для полудикого аборигена было ясно, как белый день. И я попытался объяснить ему, что вся наша работа как раз и направлена на изучение водного режима Оби, чтобы не нанести ей ущерба.
Посланник Великого Шамана внимательно слушал, не прерывая моей речи и не проронив ни слова, но его постепенно лик светлел, а вместе с ним рассеивался и туман.
А когда наконец-таки солнечный луч пробил туманную пелену, он коснулся и моих век, прикрытых в полудрёме…, я приоткрыл глаза. Ни моего собеседника, ни его лодки не было, но ощущалось рядом его бестелесное духовное присутствие, и в ушах ещё звучали его слова.
А туман действительно начал рассеиваться. И это означало, что скоро нас снимут с опоры и нам удастся отстоять Матушку-Обь. Не иссякнут её нерестилища муксуна, пыжьяна, щёкура и Царь-рыбы – осетра, а по весне её плёсы всё также будут оглашаться призывным кличем бесчисленных стай гусей и лебедей, возвращающихся в родные края.
Сноски:
*Халей – производное от халев (чайка по ненецки), так называют наглых птиц, обитающих на Крайнем Севере, которые по происхождению относятся к семейству чаек, а по характеру и повадкам: что-то среднее между вороной и крысой.
**Яха ерв – Дух реки (ненецкий яз.)
П-ов Ямал, Мыс Каменный, 2017 г.