Предыдущее: http://proza.ru/2017/02/10/303
Уже через 2 недели после первой встречи у Люси дома (её родители каждую неделю на выходные уезжали к старшему брату Клавы, который служил под Питером, и в эти дни занятия были там) они потеряли всякий стыд и спешили познать все прелести этой потери. Сначала всё было просто. Он спросил её, с чего она бы хотела начать. Она предложила, чтобы сначала они рассказывали друг другу только об ощущениях. Она не проявляла интереса к нему – её интересовала только она сама. Она воображала себя то великой танцовщицей (она посещала танцевальную студию на улице Росси), то великолепной гимнасткой (её интересовали не рекорды, а признание её красоты).
Она заявила ему, что в танцевальной студии очень большое внимание уделяется выразительности танца и предложила высказать его личное мнение, что ему кажется она пытается выразить своим танцем. Включила её музыку, разделась в спальне и начала исполнять танец с шёлковым шарфиком. Под конец, сделав какое-то изящное па, застыла перед ним, красиво изогнувшись так, что её голая попа оказалась от него на расстоянии вытянутой руки. Откуда ей знать, что так даже смирных зверюшек дразнить нельзя, а не только таких оболтусов! Моментально со всего размаху он влепил ей шлепок так, что у самого зачесалась ладонь. Ойкнув и даже подпрыгнув от боли, она уставилась на него , но, наверное, так же моментально сообразила, что это – выражение экстремального восторга. На её вопрос «Нравится?» он чистосердечно ответил «Очень!», на вопрос «Как по твоему, что выражал мой танец?» ему тоже задумываться не надо было, т.к. хитрость – это наследственная черта: «Он выражал так много, что с первого раза и не разберёшь», а ответ «твоё последнее па» на третий вопрос: «А что тебе понравилось больше всего?» был оценён достойно: «У-у-у, козёл!».
Но продолжение было началом трагикомедии. Она продолжила: «погладь сейчас же», отняла руку от горевшего места и наклонилась вперёд. Это было уже слишком. Обозвав его козлом, она явно переоценила его сущность. Он ущипнул не пораненную им половину так, что она взвыла от боли, дёрнулась, ударилась головой о стенку, повернулась, бросилась на него и вонзила в него ногти. Пока, отбиваясь, ему удалось ухватить её руки, она успела как следует исцарапать его спереди и сзади. Скрутив руки, он повалил её на пол и завернул от плеч до попы в дорожку, ведущую от входной двери в гостиную, поднял (сила у него тоже наследственная), отнёс в спальню и уложил на кровать лицом вниз. Отключил лампу на прикроватной тумбочке и крепко перевязал дорожку шнуром. Она закричала: «Осторожно с лампой, мама меня прибьёт, если ты её сломаешь». Он отключил лампу на другой прикроватной тумбочке, перенёс к первой, ещё раз её перевязал и сказал:
- А теперь лежи и не рыпайся, а то обе лампы окажутся на полу, - а сам пошёл в ванную, смыл с себя кровь, перед зеркалом заклеил пластырями из коробочки те раны, которые мог увидеть, и вышел в спальню. Он предложил ей свободу в обмен на обещание больше не драться, на что она ответила обещанием разодрать на нём всё, что только удастся. Тогда он стянул дорожку дополнительно своим ремнём.
Наконец она заплакала, и это стало началом примирения. Он начал её утешать, а когда она чуть успокоилась, попросил посмотреть, что делается на спине. Она пришла в ужас, закричала, что у него по спине струится кровь, пообещала, что больше не будет, и он немедленно её развязал. Единственная её заключительная месть состояла в том, что она не жалела йода на его раны, приговаривая, что он ещё счастливо отделался, сохранив глаза и лицо.
Полный мир наступил, когда уже перед его уходом она сказала:
- Если тебе очень нравится меня шлёпать, я не буду возражать, только не так сильно и не щипаться.
Окончив рассказ, мой М спросил:
- Ну что, тебе хочется плакать?
- Хм. Надо подумать. Интересно, вы смеялись, когда он это рассказывал тебе?
- Ну, там было ещё пару моментов, которые смешны между нами, но они явно не для тебя. Поверь, плача у тебя бы они не вызвали.
Я с благодарностью приняла его предусмотрительность. Только сейчас я почувствовала, как меня отпускает напряжение - мне самой потребовалось утешение. Он очень чутко это уловил, и после этого я согласилась, что причины плакать не вижу. Перед самым сном я спросила:
- А ты бы мог быть таким жестоким?
- Никогда! – возмущённо ответил он.
Продолжение http://proza.ru/2017/02/12/939